Текст книги "Ферзи (СИ)"

Автор книги: Татьяна Чернявская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

– Алло! – раздражённо рявкнул чародей, выхватывая из заднего кармана давно дребезжащий болтун и продолжая сверлить недобрым взглядом дверь, за которой притаился рассыльный.

– Арн! Арн! Скорей сюда! Тут эти из орнитологов! Ну, с плащами по лесу! Страшный такой и мясо брать не хотел! А-а-а-рн! Ты представляешь, они на нас, а...

Артефакт в руке Мастера опасно затрещал...

***** ***** ***** ***** *****

– и вот почуял тогда старый Крив, что смерть его близонько... – хорошо поставленным, хотя и слегка надломленным от старости и нехватки нескольких зубов голосом тянул старик свою очередную байку.

В полумраке небольшой задней комнатки было тепло и уютно. Закатный пионовый свет косыми лучами процеживался в узкое длинное окно над потолком, что раньше, вероятно, служило просто воздуховодом или было плодом стараний недобросовестных строителей. В закатных полнах сказочными парусами трепетали слишком длинные для этого оконца кружевные занавески. Их движения, подвластные сквознякам и порывам ветра, притягивали взгляд и наводили дрёму, что вдоволь плескалась в богатой на ароматы густой духоте. В ней сплетались и доносящийся с заднего двора кисловато-пряный душок, и насыщенный, смолистый запах кедра, витающий над свежей стружкой, устилавшей угол стола и край добротной самодельной лавки, и непередаваемый дух старых пыльных половиков и матрасов, создающий какой-то неуловимый уют. Из небольшого давно расколупанного бочонка с облезлыми, покрытыми детскими художествами боками сладко тянуло квашеной капустой с яблоками и клюквой. Жар большой, покрытой серебристой краской плиты разносил аромат соснового дымка и подгоревшего на поде жира. Однако самым насыщенным был запах свежей сдобы. Крепкий, волнующий, он разносился по комнате, поднимаясь от румяной надтреснувшей корочки тончайшими нитями, заботливо обволакивал каждый уголок, забиваясь в каждую щёлку. Казалось, им пахнет большой широкий стол, чья поверхность была любовно застлана самодельными ткаными полотенцами; и крепкая массивная лестница с толстопузыми редкими балясинами, и бесчисленные ленточки и обережки, забавными гроздьями свисающие с белёных потолочных балок. Некоторые птички, выполненные с особой тщательностью и любовью, висели так низко, что почти задевали рыжую макушку суетящейся возле плиты девушки. Свисающие с их крыльев бубенчики задорно позвякивали стоило юной хозяйке пронестись мимо, от чего каждое движение наполнялось какой-то особой торжественностью.

– Де-е-еда, – весело протянула Тавелина, церемониально сгружая на ручник новую порцию круглых ржаных колобков и щедро посыпая их тёртым тмином и перцем. – Ну, какая смерть может к некроманту явиться!?! На эдакую пакость только марры и слетятся.

– Всё-то ты знаешь, егоза, – беззлобно проворчал старик, дёрнув пробегающую мимо внучку за кончик растрепавшейся косы, от чего девчонка только заливисто расхохоталась.

Тавелина, звавшаяся по недостатку лет просто Тавкой, была дочкой мастерового с портняжной улицы и даже обучалась пару лет в Академии Замка, пока не была отчислена по недостатку резерва. О чём нисколько не сожалела, насмотревшись вдоволь на чародейство во время экскурсии в музей Нежитеведенья. Тем не менее, определённую моральную устойчивость и даже некую чародейскую солидарность девушка приобрела и достаточно быстро отошла от потрясения, особенно когда представилась возможность в красках расписать эпическую битву. Живописала девочка со вкусом. Изображение событий проходило от разных лиц, было насыщенно деталями, подробностями и преувеличениями. Вылетевшая на помощь, Валент вообще представала эдакой дикой воительницей или крылатой спутницей древнего бога войны. Если судить по лукавому прищуру подслеповатых стариковских глаз и добродушному подхихикиванию, показывались подобные концерты с завидной регулярностью, и старик вполне закономерно решил, что и в этот раз на его непоседу-внучку всего лишь напал какой-нибудь вор, а старшие товарки его прогнали.

Наблюдая за этой сценой, Алеандр Валент неодобрительно хмыкнула. Она вовсе не была сторонницей строгого и прохладного отношения в семье, хоть в её собственной шутки и забавы, как правило, носили оскорбительный или соревновательный характер. Девушке даже нравились лёгкие поддразнивания в беседе, переходящие порою в дружеские потасовки и швыряние едой. Она любила весёлые компании и шумные игры. Да чего уж там! Не отказывалась травница и от возлияний в кругу друзей, рискуя прикладываться как к бокалу, так и самокрутке. К досаде, предлагать подобное дружащей со "змеюкой", усердной в учёбе и хорошо воспитанной Валент особо не спешили, от чего девушка часто чувствовала себя лишённой неизменных радостей студенческой юности. Так что кем-кем, а чопорной она себя не считала. Просто терпеть не могла, когда какая-то малолетка, с гордостью именовавшая свои волосы рыжими (тогда как сама Эл считала свой оттенок золотисто-каштановым), крутилась на первом плане в совершенно нелепом ардаке, ещё и перетягивала на себя всё внимание, будто именно она спасла всех троих в переулке от грабителя! Чистосердечно поклясться, что именно её геройское вмешательство избавило всех от злодея, Валент тоже не могла, но не преминула вспомнить, что без неё победоносного пестика у угробьца не оказалось бы.

– Продолжайте, пожалуйста, – нетерпеливо с лёгкими нотками раздражения и неприязни поспешила расстроить семейную идиллию Алеандр.

Девушка сидела на высокой лавке аккурат неподалёку от горы стружек и пальцем составляла из них различные узоры. Сидеть так было хорошо и уютно, словно вся обстановка от тепла большой плиты, до шероховатости свежевыструганной ложки были созданы только для того, чтобы дарить человеку чувство безопасности и неги. Приятная, умиротворяющая тяжесть в желудке настраивала на философский лад, заставляя мысли течь медленнее, а подбиравшуюся со спины дрёму сгущаться бархатным шлейфом. Упрямая травница самоотверженно боролась со сном в слабой, но такой живучей надежде полакомиться свежеиспечёнными праздничными хлебцами, которыми родителям Тавы в этом году выпала честь одаривать новопосвящённых послушников местного храма. Негромко сопящая в уголке Чаронит сопротивляться соблазну не стала и после обеда, реквизировав валявшийся на перилах вязаный крючком плед, гусеницей-листовёрткой скрутилась на старом продавленном кресле.

– И поняв, что придёт скоро конец его бесчинствам, – продолжил старик, подкрутив роскошные рыжеватые от табака усы, – приказал Крив генералам своим (а было их сорок сороков от грозного Ворожея, до Сосны-предателя) собрать все богатства у честных людей награбленные, да отправить в болота чвыровские, чтоб не достались сокровища никому. Да вот незадача, правила тогда при Царе Царица-Провидица – баба хитрая, да завистливая. Захотелось ей себе всё золото забрать, что на чужих землях хранилось-то, послала она своих молодцев колдунов-ветрогонов, что злобою и силою особы были, перехватить скарб да в своё Царствие доставить. Наши-то думали, что тайно едуть вот малым отрядом и двигали, а когда окружили их захватчики-грабители, то и отпор дать не могли. А тогда аккурат Средница была, ночь стояла лунная, особая. Ну, мужики наши поняли, что всё равно им жизни не дадут, так хоть золотишко вражине не достанется и вызвали лешака местного. Тот все богатства Крива глубоко под землю уволок и надёжно запрятал. Обозлились колдуны-ветрогоны, вырезали охранников смелых наголо, место то с землёй сровняли, а золота так найти и не смогли. Только и лешему сокровища людские без надобности, вот каждую Средницу вылазит он вместе с прочей нечистью из норы своей поганой, да ищет по лесу человека крови местной, чтоб уж точно не с Царства выползло, чтоб, стало быть, наследство передать. Говорят, что сокровища эти невиданны да неслыханны...

– Да неужели? – искренне заинтересовалась Валент, хоть в отличие от подруги манил её больше не аромат призрачной прибыли, а романтика народных гуляний.

Сколько раз слышала девушка от брата и кузин, как весело проходит летняя Средница в деревне, как зажигают высокие, лижущие небеса костры, как выкатывают на поляну бочки спелого пива, как собираются молодки на гадания, да устраивают купания в реке, как блуждают по лесу парочки, разыскивая призрачные клады. Почему-то вспоминать, что по статистике на эту ночь выпадали самые массовые случаи стычек с нечистью, юной чародейке совершенно не хотелось. Ей хотелось приключений, праздника и веселья, что грозная родня запрещала слишком шебуршной девчонке.

– Ой! Да, да! – весело захлопала в ладоши жизнерадостная Тавка, легко проворачиваясь на носочках и едва не рассыпая плошку с душистым перцем. – Все наши идут! Мы всегда сначала со старшими на поляне гуляем, песни поём, танцуем, через костёр прыгаем, а потом уже в бывший графский сад бежим лешего искать, чтоб сокровища добыть. А там и попугать можно, и вина выпить, и в игры разные поиграть, а рассвет встречать со старого склепа просто сам Триликий велел!

– Графский сад? – Алеандр картинно изогнула бровь, стараясь за любопытством скрыть жгучую зависть к своей невольной копии и сопернице.

– Ага, – ничего не подозревающая потенциальная жертва банальной женской ревности простодушно тряхнула длинной чёлкой. – Тут лет сто назад поместье графа какого-то было так только часть сада да фамильная усыпальница и осталась, остальное, вун, наши предки растащили...

– Как нехорошо на старого человека наговаривать? – в притворном возмущении сдвинул кустистые брови старик и даже затопал ногами. – Граф этот, Узкотопов, сюда Царём был прислан, чтобы сокровища искать да местных разгонять. Да где тебе наш родной лешак этому злыдню столградскому кривий клад открывать будет? Вот сидели они на нашей земле, сидели, народ почём зря гнобили, а как у них там власть сменилася, так и возвращаться некуда стало. С горя-беды запил наш граф да так основательно, что после его смерти и растаскивать особо нечего было.

– Ага! – обвинительно тыкнула в деда пальцем девочка. – Я же говорила, что растащили!

– Ах ты, Тавка-козявка!

Дальнейшую шутливую перепалку, сдобренную копошением и заливистым хихиканьем юной хозяйки, Валент проигнорировала. Девушка решительно направилась к расслабившейся подруге. В одной рыжей, а точнее золотисто-каштановой, головке уже зрел план, сдобренный доброй толикой нездорового авантюризма, легкомыслия и упрямства.

– Та-а-ан, – шёпотом для создания необходимого ощущения протянула травница, осторожно потрясая за плечо блондинку, – ты это слышала? Это же реальный шанс откопать сокровища! Тан! Танка! Ты меня слушаешь или где? Я говорю, есть шанс халявные деньги получить, а ты здесь в медведя играешь! Та-а-а-ан! Это вообще-то ты должна была первая среагировать! Танка!

– Если продолжишь трясти, я за себя не ручаюсь, – Яританна отозвалась спокойным, совершенно лишённым налёта сонливости голосом, всё также не открывая глаз.

– Если проснулась, так чего разлёживаешься? – недовольно проворчала Эл, отползая в сторонку.

– Я думала...

А думы юной чародейки и, по всем признакам, всё-таки начинающей некромантки были далеко не радостные. Сейчас она могла бы спокойно анализировать случившуюся драку, собственные вышедшие из-под контроля силы и странную тёмную тягу. Могла припоминать всплывавшие в сознание запрещённые заклятья, что тесно переплетясь со знаниями тенеглядскими, меж тем тянули свою пугающую силу из другого источника. Могла даже мучиться угрызениями совести, по какому-нибудь подходящему поводу, благо, умный человек с хорошей памятью всегда за собой парочку грешков заметит. Только мысли потомственной ратишанки были проще и утилитарнее и касались материй не столь нравственно насыщенных, и в каком-то смысле и вовсе не совсем благопристойных. Девушка думала о наглости и бестактности. Точнее о том насколько наглым будет попытка напроситься на ночёвку в сложившейся ситуации, если они и без того обедали и ужинали за счёт принимающей и условно пострадавшей стороны без каких-либо попыток к возмещению затрат. Если старик, лишившийся ещё десять лет назад возможности обходиться без специальной трости больше десяти шагов, и был готов внемлить возбуждённому лепету внучки, жаждя хоть какого-то развлечения и компании в своей безрадостной встрече праздника, то вот её родители и старшие братья, что сейчас активно помогали в подготовке храма, могли оказаться далеко не столь радушными. Очень слабо верилось, что кто-то может прийти в восторг от перспективы оставить в своём доме неизвестно кого, да ещё за честное и благородное "спасибо". Но и уходить было решительно некуда.

"Ну за какие прегрешения мне в этом году так не везёт с практикой? Вроде же и в растратах замечена не была, и училась прилежно, и матери помогала, и даже особенно не сквернословила... Чем я так не угодила высшему равновесию? – мысленно взмолилась Чаронит, представляя, сколько еще предстоит добираться до дома и мучиться с проклятым отчётом. – Мы можем попытаться добраться до Смиргорода с теми же купцами. Тут расстояние от силы день езды тихим сапом, но что-то подсказывает мне, что они попытаются извернуться и нас прокинуть, аки езда пойдёт по более многолюдным местам, да и здесь можно нанять парней попрофессиональнее. Тем более, что торговцы наверняка задержатся на пару дней. Опять-таки их женский коллектив меня сильно смущает. Искать другой караван сейчас слишком накладно, да и с учётом всяких тёмных личностей мелькать на рынке не слишком разумно. Вывод? Самим идти, что ли? Опять!?! С другой стороны, когда мы одни шли, то всё как раз нормально и было. Значит, будем уходить. Ноги болеть опять будут.... Ну, у меня-то есть мои бронебойные лапти! Эл, конечно, жалко.... Хотя вру: совсем не жалко! Нефиг было деньги дома забывать: добрались бы на наёмной карете или хоть ночевали прилично! Решено. Будем уходить. Пока все возлияния массовые устраивают да разврату придаются, пьяниц, грабителей и угробьцев бояться не стоит: все на главной поляне торчать будут. Куда страшнее подвыпившие честные горожане, но от них ещё можно попытаться уйти потёмками. Потёмки... Угробец мне в печёнку! Сегодня же Средница и кроме пьяных работяг шататься по округе ещё и не более вменяемая нечисть будет! Хотя, их же потянет к людям, и если быстро разорвать дистанцию... Глупо, ой как глупо..."

– Всё! – решительно стряхнула с себя оковы напускного сна и вполне себе реального пледа Яританна. – Мы идём!

Прерванная на середине своей пламенной речи по защите кладов и необходимости их изъятия по всем правилам хорошего тона и местных традиций, Алеандр недоумённо хлопнула глазами и подавилась очередным описанием несметных сокровищ.

– Что уже? – недоверчиво протянула травница, серьёзно полагая, что Танку искренне не переваривающую любые народные гуляния придётся уговаривать часа два.

– А чего ждать? – с просто пугающей весёлостью Чаронит набросила на плечи лямки рюкзака, поправила растрепавшиеся косицы и мило улыбнулась, не обнажая клыков.

– Так рано ж ещё, – удивлённо взглянула на неё маленькая хозяйка, став поразительно похожей по выражению лица на стоявшую неподалёку травницу. – Когда совсем солнце сядет огненная процессия в храм начнётся. Потом ещё гуляния, а только тогда уж за кладом идти...

– Действительно, Тан, – подхватилась Валент, – мы же не знаем, где именно искать! Сходим со всеми, подождём, а уж потом и лешака ловить. Нам же с ними справляться не впервой.

Робкая надежда в больших серых глазах Алеандр смешивалась с недоверием и какой-то чрезмерной искренностью, что уже само по себе вызывало подозрения. Такое пронзительно честное и маниакально милое выражение лица у травницы было как-то внове.

– Может, потому и клад найти не могли, что всей гурьбой ходили, – не сдавала позиций духовник, пристально следя за изменением настроения компаньонки, и пытаясь разобраться, к чему именно относилась такая радость. – Дед же – тварь нежная, психически ранимая, вот и отлёживался где-нибудь в обмороке, пока местные с факелами маршировали, как инквизиторы на построении. А мы будем умнее, заранее придём, мирно с лесным дедом поговорим. Мы же умеем договариваться с нечистью?

Последнюю фразу девушка произнесла с нажимом, напоминая своей боевой товарке не только о недавнем пленении болотного деда, но и способе, которым он был пойман. Выражение лица Валент тут же изменилось, улыбка померкла, взгляд как-то затравленно забегал по комнате, пальцы принялись теребить кончик косы.

– Так, всё, – Танка не стала ждать финала душевных метаний травницы и направилась к выходу. – Большое спасибо за гостеприимство. Желаю весёлой Средницы.

– Страшна ты, мать, – хохотнул старик, наблюдая, как Валент недовольно сгребла свои сумки и, ворча под нос что-то хулительное, поплелась на выход.

– Тем и живём, – скромненько улыбнулась на прощание Чаронит и осторожно притворила за собой дверь.

***** ***** ***** ***** *****

– ...! – ёмко, зло, на пределе звука, когда низкие частоты пробирают до костей.

В сумерках повреждённое зрение серьёзно подводило. Опухшие веки позволяли кое-как приоткрывать ноющие от напряжения глаза, но в узкие щели проникало слишком мало света, чтобы в танце теней и очертаний чётко выделить отдельные фигуры. Приходилось действовать по памяти. Измученная стенаниями и собственными воплями интуиция тихо корчилась в агонии, выбрасывая в сознание лишь бессвязные всполохи боли. Ему было всё равно.

– Да чтоб тебя!

Крепкая сучковатая палка под давлением треснула, уменьшаясь вдвое, от чего он едва не кувыркнулся через себя, опасно покачнувшись на подрагивающих ногах. Проводимая линия не прервалась, оставляя надежду на правильность плетения, но стала заметно толще, затребовав дополнительных сил. Ещё одна трещина в щите, через которую начинает тянуть энергию. Силу, что так яростно и неистово давит на стенки, грозя снести барьеры единым потоком, щедро выплеснуться в мир и затопить недовведенный контур, чтобы прямо сейчас... несмотря ни на что... достигнуть... поглотить... уничтожить...

– ..., – он попытался отдышаться от импульса отдачи после выравнивания линии и, немного подумав, добавил: – ... их!

В обычной жизни он бранную речь презирал, считая ниже своего достоинства вербально деградировать из-за каких-то внешних обстоятельств. Его не трогали собственные неудачи, не сломило общество неотёсанных наёмников, не изменили в своё время сверстники. Теперь деградация же шла в удвоенном темпе, услужливо повышая обороты с каждым новым прострелом в застуженной спине.

– Упырище!

В этот раз термин относился, как ни парадоксально, не к двум печально известным подмастерьям, отличающимся зверской живучестью и демоническим везениям, а к одному конкретному мужику, которому не удалось справиться с простейшей на первый взгляд работёнкой. Ведь как всё замечательно складывалось! И переулок удобный был, и за общим гамом криков бы не заметили, и искать в такой толчее ещё долго не хватились бы, и не вызывая подозрений изъять печать получилось бы просто замечательно. Так нужно было ещё умудриться такого дурака свалять! И это один из капитанов оперативных групп! Не удержавшись, мужчина зарычал, не имея возможности по-другому выпустить скопившуюся ярость. Рык вышел тихим низким и очень царапучим, мгновенно сковав простые человеческие связки, не приспособленные для инфернальных частот. Скованное неведомой хренью лицо моментально свело судорогой, перекинувшейся с челюсти на скулы и шею. Буянить сразу расхотелось.

Чародей с прежним слегка безумным усердием принялся за работу. Линия накладывалась на линию, выплетая строго выверенный, но кажущийся абсолютно бессистемным узор. Медленно, словно постепенно накаляясь, загорались внутренним светом узловые сплетения, угрожающе мигая переполняющей их силой. Тёмная, припорошённая чарами внешняя поверхность их вызывала из земли тихое шипение. Следовало спешить, пока собственная сила не вступила в резонанс с силой высвобождаемой древним рисунком.

– ..., – капелька пота сорвалась со лба и с шипением сгинула в зарождающейся воронке.

Преодолевая сопротивление потока, линия с глухим щелчком тяжело замкнулась, гася собственное свечение и стирая все случайные шероховатости. Мужчина с чрезвычайным трудом разогнулся и стёр тыльной стороной ладони предательскую влагу, едва не погубившую всю затею. Однако было мало просто создать контур, не привлекая к себе лишнего внимания ищеек и не слишком тревожа и без того нестабильный на Средницы фон, нужно было задать параметры. Никогда, даже методично выводя из себя наставников, он не получал такого удовольствия от собственной безнаказанности. Слепки аур, сделанные скорее по привычке, нежели с долгосрочным расчетом, полетели в ещё совсем слабую, но многообещающую тьму. Её туманная взвесь бурлила внутри запрещённого рисунка, попеременно вспыхивая голубыми и зелёными искрами. Мужчина расплылся в вымученной улыбке.

– Замечательно, – хрипел он, забывая о конспирации и здравом смысле. – Лучше не придумаешь! Чудесная Средница о сорока монстров! Никто и не подумает искать виновных в нападении Твари в такую ночь! Никаких следов! Никаких улик! Никаких возможностей опознать кого-нибудь из убитых и покалеченных! О-о-о, как это мне нравится! Замечательно!

Если бы ещё вызов Твари при поддержании полных щитов не требовал таких усилий, он даже, наплевав на самоуважение и ноющую спину, бросился б плясать джигу вокруг активизированного контура.

– Стоит только им...

Чародей осёкся, заметив или скорее уловив хорошо поставленным и крайне необходимым в условиях подпольной деятельности чутьём, появление других участников ритуала. Далеко, у самой кромки заброшенного сада, хлопнула боковая створка запертых до начала торжественного шествия ворот, и в воздухе заметно запахло озоном. Впервые у матёрого чародея, помотавшегося на своём веку в компаниях самых различных отморозков, не нашлось подходящего эпитета к ситуации. Он дважды бессильно открыл-закрыл рот, непроизвольно потянулся потеребить бесславно почившую бороду и со всех сил бросился наутёк, пока обнаружившая свою цель Тварь не принялась бездумно крушить всё вокруг себя.

***** ***** ***** ***** *****

Массивные створки, кажущиеся надёжной опорой и оградой на случай вторжения потенциального неприятеля (на самом-то деле Словонищи уж больше полувека никому и даром нужны не были) поддались на удивление легко, коротким скрипом возвещая о стойкости границ и невозможности пресечения потока контрабанды. Существовала вероятность, что такая халатность со стороны стражников допускалась только во время Средницы, но она была такой слабой и нежизнеспособной, а тропка прямо от этой створки в сад такой протоптанной...

Общественная свалка, по какому-то нелепому стечению обстоятельств именуемая садом, в ночном варианте выглядела ещё более отталкивающе. Возбуждённое ликование ожидающей торжеств толпы, что постепенно нарастало в городе и глухим, вибрирующим гулом проникало сквозь стены, попав под своды корявых и одичавших деревьев, казалось, поглощалось без остатка. Зажжённые на стене не к месту предусмотрительными стражами факелы, нещадно искрящие от пропитанных солями тряпок, высвечивали прилегающий сад праздничными вспышками. Глубокие и чересчур поспешные из-за облепивших небо туч, сумерки самодельной иллюминацией не разгонялись. Напротив, их хмурая сыроватая рыхлость дождливого сезона подобно старой потрёпанной губке вбирала в себя выжелченные капли тёплого искусственного света, разнося по порам-дорожкам дряхлеющих посадок. Старый, оплывший тёмным густым кустарником и ладными кучками мусора сад надвигался на стены Селецы словно трёхсотлетняя черепаха на покрытый мхом валун. Его грузное, дряхлеющее тело расплылось по периметру города, щедро огибая его сразу с трёх сторон в замысловатых, но неуловимо хищных объятьях. Тяжёлый массив развернувшейся в полную силу листвы и старых, похожих на высушенные кости веток, что уже не один год пережидали зимы, паразитами сплетясь со своими живыми побратимами, бугристым панцирем покрывал сумеречного мастодонта, надёжно защищая от любых посягательств с блёклого, лишённого солнца небосклона. Под сенью этого покрова царила мгла. Мгла густая, тяжёлая и зыбкая, сотканная из сквозняков и теней, мечущихся в сердце пугающего сада. Просачивающийся в неё свет факелов лишь усугублял непроглядную муть, выцветшими пятнами вырывая корявые, изуродованные тела выродившихся без людской заботы деревьев. В зыбких лучах их сморщенная раковыми узлами да глубокими трещинами кора посмертными масками оживляла лесных духов Средницы. Провалы тёмных ломаных суков внимательно следили с бурых неприветливых лиц приближающейся чащи за новыми участницами предстоящего действа.

Девушки, скользнувшие в пятно света, замерли, неосознанно прижимаясь к грязной заплёванной стене и друг другу, как застигнутые за погромом мыши. Если изначально их настроения и были различны, то постепенно сравнивались, грозя слиться в одно печально-упадническое с элементами нездорового трагизма.

– Та-а-а-ан, – тихонько, но от того и менее проникновенно протянула в своей излюбленной манере травница, подёргав духовника за рукав шарпана, -боязно мне как-то...

Словно издали пыхнуло потоком дикой, какой-то необузданной силы, растрепав девичьи волосы и обдав холодным, колючим ощущением опасности.

– Я, конечно, понимаю Средница, ночь смены чародейских полюсов и высвобождения от ряда первичных запретов... – Алеандр неосознанно пятилась к такой надёжной и совершенно не пугающей створке ворот, – но это же как-то совсем невесело выглядит!

– Хи-хи-хи, – деланно и слишком отчётливо рассмеялась духовник, стараясь скрыть от компаньонки то, что, кажется, недавно приобрела замечательную никтофобию. – Как же ты собиралась Средницу праздновать тогда, если и за ворота выйти боишься? Ведь недавно вообще намеривалась ринуться босой в сорочке и венке.

– Зато с топором! – огрызнулась, не удержавшись, девица, но тут же снова затихла, подавленная какой-то слишком нехорошей темнотой графского сада. – Серьёзно, Тан, пошли обратно. Вернёмся со всеми, как нормальные люди...

– Н-неужели, клад расхотела? – почти не дрожащим голосом поинтересовалась Чаронит, с упрямством профессионального самоубийцы продвигаясь вдоль стены к тому месту, где проложенная народом тропка, наконец, выныривала из мусорки и устремлялась в сад.

Алеандр послушно, но без налёта былого энтузиазма тянулась следом, сжимая в руках, вместо безотказного топора, собственную косу.

– Знаешь, – голос её стал тоньше и тоже начал подрагивать, – что-то мне кажется, что в таких зарослях лесной дед и сам мог запросто тех охранников схарчить. А ночью не приемников ищет, а на продолжение обеда напрашивается...

Похожие мысли при взгляде на нависающие над тропкой корявые ветки приходили в голову и Чаронит. При этом девушка могла даже поспорить, что усыпальница нечистого на руку графа уже давно раскупорена или повреждена настолько, что плохо обработанным трупам удалось всплыть к самой поверхности и славно облучить мёртвой силой всё произрастающее на ней, изуродовав привычные формы. Хуже могло быть только в случае затопления, когда мёртвая сила растворялась в воде и умудрялась через испарения ещё и здорово гадить ближним и дальним соседям. И всё же... даже для духовника её здесь было слишком много. Притом сила, несмотря на всю свою органичность и дикость казалась какой-то неправильной, словно пульсирующей. От этого становилось действительно жутко.

Дрожащая от собственных ощущений и переживаний Яританна, из последних сил пыталась следовать своему, пусть не слишком идеальному, но отчего-то очень дорогому сердцу плану побега. Ступая по бугристой, изобилующей корнями и рытвинами дорожке, ведущей аккурат к мосту у выхода на тракт к Смиргороду, девушка ощущала себя героиней старой сказки про двух сироток, которых жестокая мачеха выгнала ночью в лес, где жила злая чернокнижница. И пусть этот запущенный сад не кишел вурдалаками, и вместо страшного домика из заварного крема в его глубине располагался близкий и знакомый склеп, Яританна отчаянно трусила, стараясь далеко не вырываться вперёд и следить за едва заметной тенью бредущей сзади травницы. Как обычно с приливом страха и паники накатило вдохновение, увы, забыв прихватить с собою музыкальный слух.

– Замо-о-о-олча-али в страхе да-а-аже птицы, – вполголоса тянула девушка, так чудовищно фальшивя, что восстановить изначальный мотив не представлялось возможным, – подни-и-и-имался-а-а колдовской ту-у-у-уман, выполза-а-а-али из моги-и-и-ил убийцы...

– Заткнись!!! – взревела бешеным изюбром обладающая тонким слухом и изысканным музыкальным вкусом Алеандр и, стянув с ноги ненавистную туфлю, от всех щедрот души заехала подруге по белёсой макушке.

Тонкая некогда изящная и красивая туфелька пружинисто отскочила от духовника и скрылась в ближайших кустах, мелькнув на прощанье размытой тенью.

– Танка, если я ещё раз услышу от тебя эти мартовские вопли пьяных троглодитов, я за себя не ручаюсь!!!

Мало того, что столь желаемые и долгожданные гуляния, коими несчастная жертва хорошего воспитания буквально бредила с детства, срывались ко всем раскорякам, так ещё и под аккомпанемент очередной извращённой тенеглядской песенки в исполнении ушибленного на всю голову ревуна.

– Так! Я больше никуда не пойду! Шляться одним в потёмках – бредовая идея! Мы в одиночку никого не найдём! Мы даже не знаем, как этот лесной дед выглядит! Они же вымерли давно к чирьям собачьим...

– Вот и замечательно, – постаралась улыбнуться Танка так, чтобы не клацали зубы. – Пройдём этой тропинкой до развилки. Там поворот на Смиргород и с четверть сотни километров до дома. Не так уж и далеко. Это же не с Чвыра идти...

– Ах, ты ж ... – от удивления даже выругалась благопристойная и чрезвычайно интеллигентная травница, которой даже в голову не пришло, что в этой затее могли лукавить двое. – Так ты изначально и задумывала, да? Я же могу и в город вернуться.

Чаронит пожала плечами, хоть в сумерках этого было и не заметить.

– Тебя же первый встречный инквизитор загребёт, – устало, но здорово скрывая злость, проговорила Алеандр, прикидывая прямо сейчас кинуться на подругу вырывать патлы или подождать более освещённого места, что виднеется в сотне метров дальше по дороге.

– На пытках я буду до последнего стоять на том, что именно ты делами и словом склоняла мою чистую душу к чернокнижию и обучала запретным заклятьям, – беззлобно хохотнула Танка, хотя внутренне содрогнулась от ужаса и едва не швырнула в рыжую язву первым пришедшим на ум заклятьем.