355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Татьяна Чернявская » Пешки (СИ) » Текст книги (страница 4)
Пешки (СИ)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 14:08

Текст книги "Пешки (СИ)"


Автор книги: Татьяна Чернявская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

– Не нравиться – нечё ездить!

– Ах, значит, правило превалирования позиции клиента в вашей глуши не ведомо!?! Может, Вы ещё и о законе начисления баллов гостевых комплексов ничего не знаете!!! Или о принципах обмена информацией в телепатической паутине? – девушка уже успела порядком осипнуть и потому ещё больше напоминала шипящую змеюку.

– Чего ж не знать? – смотритель самодовольно пригладил блестящие от геля редкие пряди на лбу и демонстративно обтёр толстые пальчики о тряпку притихшего служки. – Знаем. Мы организация серьёзная. На рынке почитай с момента снятия Царских запретов. Вся документация, все разрешения столичной комиссией подписывались. Мастера и распорядители нас раз в три года проверяют. Так что всё чин по чину. Не к чему у нас придираться, заслуженно свои балы носим.

При этом хозяин (он же, в целях извечной экономии, выступал и смотрителем, прилежно начисляя себе двойную зарплату) самодовольно улыбнулся, намекая одним только выражением глубоко посаженных наглых глазок на полный набор связей в соответствующих ведомствах. Тенегляд в который раз встрепенулась, отгоняя подкатывающуюся к горлу истерику, и злобно сощурилась:

– Ежели Я найду к чему придраться? Полагаете, за парочку записей в жалобной книге вам баллы не снимут? (Хозяин предусмотрительно прикрыл необходимый для ревизоров томик серебряным подносом.) Во – первых, качество предоставляемого строения и его соотношение с допустимыми реставрационными сроками. Во – вторых, нарушения противопожарной безопасности в заповедной зоне и условия подвергающие риску постояльцев. В – третьих, неконтролируемый состав фауны, насчитывающий опасные для человека виды нечисти без соответствующих пометок. В – четвёртых, неквалифицированный обслуживающий персонал, не соответствующий уровню заведения…

– Да ты на себя посмотри, – рявкнул прямо в лицо склочной девице, теряющий терпение мужчина, – чвыра страшнючая! Сама чумная, вся в лишаях, а ещё претензии предъявляет! Может у тебя проказа и тебя Мастерам– Нежитеводам сдать надо на разведение!

– Вот ещё и оскорбление постояльцев! Да Вам за такое не то, что балл снимут, ещё и иск предъявят! Быстро мне жалобную книгу!!

Девушка оказалась упрямой и схватилась за поднос, пытаясь высвободить желанный документ. С другого конца в ручку подноса уцепился смотритель кущ. Спорщики яростно уставились друг на друга с выражением бойцовских псов на арене. Служка предусмотрительно убрался подальше от регистраторской стойки, гадая, кто кого перетянет на свою сторону достаточно высокого разделения: крепкий мужчина завидной комплекции или упрямая стройненькая тенегляд, упёршаяся ногой в стойку.

– Я те напишу! – пыхтел хозяин, наливаясь злой краснотой. – Я те так напишу, сикилявка синюшная!

– Не хотите жалоб – верните деньги! – повторяла, как по заученному, постоялица. – Я ж не всю сумму требую, а только за неделю, что нас здесь не будет. Вы обязаны выплатить разницу…

– Во, те, а не разница!

Смотритель разжал‑таки свои загребущие ручки с подноса и от всей души ткнул в нос столичной скандалистке аккуратненькую толстую дулю. Недолго думая, девица в ответ огрела обидчика подносом по макушке и сама удивлённая этим событием застыла в глубоком потрясении. Служка осторожно выглянул из‑за шкафа: черепушка нувориша была крепче любых преград и, оставив в детали дорогого сервиза ровную вмятину, только разгневала и без того не слишком добродушного скрягу. Драка обещала быть знатной.

– Тана, Таночка, – выскочившая из входных дверей травница перехватила поперёк туловища девушку, вставшую наизготовку с подносом и столовым ножом, и повисла на ней мёртвым грузом, – пошли отсюда! Плюнь ты на эти деньги, пусть подавится. Мы же так дотемна не выйдем. А у меня дядя в судействе работает, мы потом деньги вытребовать сможем. Ну, пойдём уже!

Тенегляд, больше известная, как Яританна Чаронит, тяжело вздохнула, опустила свой импровизированный щит на стойку и одарила присутствующих настолько тяжёлым взглядом закоренелого скопидома, что передёрнуло даже скандального хозяина. Эл, продолжая красноречиво вещать что‑то невообразимое и предположительно успокаивающее, начала пропихивать к выходу едва не скалящуюся Чаронит. При этом травница умудрялась вполглаза следить за всеми собравшимися в комнате и пресекать в зародыше все намечающиеся драки. К счастью, ни мерзкий хозяин «Чвыровых кущ», ни его ошарашенный помощник препятствовать отступлению не собирались.

– Ну подумаешь деньги, – увещевала Алеандр. – Наживное. Не горит же?

– Не горит? – рыкнула ещё больше посиневшая Танка на вурдалачий манер. – Да чтоб тут ВСЁ сгорело!!!

Входная дверь немного приоткрылась и после короткого, но весьма колоритного вопля раздался звук падающего тела. Яританна нервно дёрнула плечом и с царственным видом переступила распростёртые на порожке перемазанные сажей мощи вихрастого паренька в одной верхней рубахе. Эл смущённо обошла припадочного посыльного по более внушительной дуге, неловко ткнула пальцем в голую ляжку и глубокомысленно изрекла:

– А от обмороков можно применять настоечку из горишника, но это по беременности. Ту я думаю а – а-ай…

Теперь уж на улицу выволакивать пришлось Алеандр. Злобный взгляд духовника при этом едва не довёл до обморока не вовремя высунувшуюся на шум кухарку.

– Всё, Тан, давай успокоимся, – примиряющее тараторила Валент, бегая вокруг подруги от подступающего волнения и норовя всучить той ковш с водой. – Вот я тут валерьяночки накапала с моими добавлениями уникальный рецепт. Мёртвого упокоит…. Ой, ты чего пихаешься? Тан?

– Ничего, – хмуро проворчала в ответ духовник, забрасывая за плечи немалых размеров походную сумку. – Пойми, нельзя уже расчёты сбивать, мы совсем из сметы выходим. Теперь, когда мы пролетели с возвратом, у нас нет денег на наём приличной брички, я уже не говорю про ступу или метлу. Стипендию зачислят только через неделю, да в этой глуши мы обменника не найдём. Нам ведь ещё до твоего Сосновского доехать как‑то нужно.

– Да ладно, – поспешила отмахнуться Алеандр от великих и вечных финансовых терзаний подруги, – можно воспользоваться старыми методами. Поговорю с тёткой Галой. К её кортежу пристроимся, раз она уже наши пожитки довезти согласилась. Сразу же вместе с ней ехать планировали.

– Только вот госпожа Бельских будет с отдыха возвращаться через неделю, как ты правильно заметила, по плану. А нам что всё это время у них на пороге с сумками жить? Или в ту хибару возвращаться? По добру бы сделать отсюда ноги, пока хозяин разваленный стол не заметил, – поглощённая своими планами духовник от души наподдала огрызок злосчастной не пережёвываемой груши.

Последствие надругательств подмастерьев над плодовыми деревьями пролетело через полдвора по совсем уж немыслимой траектории и сочным хрустом размозжилось о широкий (после работы скульпторов и советников по внешнему виду) лоб первого и, судя по основам законодательства, единственного человека в княжестве. Каменное олицетворение власти пошатнулось, но выстояло.

– О, – проследила полёт Алеандр, подвешивая через плечо одну сумку и закрепляя на поясе вторую, – «велик наш князь, ничто его не сдвинет».

Духовник неопределённо хмыкнула и изящным движением заправила в прореху на рюкзаке столовый серебряный нож с гравировкой в виде умильного дракончика. Травница не обратила внимания на это, или, во всяком случае, очень предусмотрительно, сделала вид, что не обратила. Многие странности подруги, как и постоянно изменяющийся состав её личных вещей девушка предпочитала оставлять без замечаний во избежание хорошей драки. Особенно теперь, когда не самый дружелюбный двор остался позади.

– Если верить карте (её появление в совместных пожитках также стало для травницы откровением) до ближайшей деревушки не так уж и далеко. И хотя мы прилично выбились из графика, должны успеть до темноты, если, конечно, кто‑то не станет гоняться за очередной былинкой с тесаком…

Алеандр невольно поморщилась, вспоминая свой единственный, и оттого глубоко ранивший её, провальный опыт сбора трав. Никто не был свидетелем её неудачной попытки поймать корень мирра – травы, чьи стебли спокойно собирались и активно использовались травниками, а вот корни признавались негодными, потому что сразу же при попытке выкапывания выпрыгивали из земли и пытались убежать. Никто не был свидетелем того, как ученица – первогодок, имеющая патологическое желание всё проверять на практике и удивительно пронзительный голосок, ночью гонялась с ржавой лопатой и артефактом – фонариком за попискивающим корешком. Никто, кроме едва не получившей разрыв сердца заносчивой выскочки – однокашницы, что после прилюдной порки рыдала на пустыре подальше от назойливых соседок по комнате.

После той ночи Яританна навсегда потеряла интерес к травничеству.

– … там, полагаю, можно будет договориться о временном ночлеге и подрядиться к кому‑нибудь в попутчики. Дорога отсюда прямая и достаточно хоженая, но возле болота и достаточно гиблого…

– Что, – заговорчески подмигнула Валент, помогая запихнуть в пожитки подруги ещё и карту, – как обычно? Пешкодральчиком?

Тенегляд лучезарно улыбнулась в ответ самой непосредственной и детской улыбкой шкодливого подростка. При её, мягко говоря, экзотичной окраске и немного длинноватых от природы клыках это смотрелось весьма шокирующее.

– Эх, где мои тринадцать лет? – протянула Яританна, глядя на пустынную, словно вымершую по велению какого‑то озлобившегося древнего некроманта, дорогу, тянущуюся сквозь чахлый подлесок на юго – запад вдоль совсем уж гиблого и непроходимого участка болота. – Прорвёмся?

Настроение подмастерьев второго года обучения постепенно уравнивалось, что уже само по себе не предвещало ничего хорошего.

****** ****** ****** ****** ******

День был сегодня определённо выдающийся. И это с полной уверенностью могли подтвердить все слуги, начиная с бледного, заикающегося и отчего‑то хромающего посыльного, с покрытыми волдырями и царапинами ногами, до всеми уважаемого (по причине крепких кулаков и бурного нрава) садовника деда Кондара. Последний, прочувствовавшись всей знаменательностью момента, даже забыл прихватить с собой привычную плошечку спирта для разведения алхимических кристалликов от листовертки в официальной отчётности и лечения расширяющейся к ночи души по неофициальным данным. Такие жертвы со стороны ветерана Второй Битвы Чародеев были вызваны не столько корпоративным духом не слишком сплочённой прислуги, сколько искренним удивлением и растерянностью, когда не слишком‑то щедрые до отпусков господа в столь спешные сроки приказали не просто раньше пойти с работы, а выместись по домам в экстренном порядке. Чем все и не замедлили воспользоваться. Только рабочий Сёмка, рослый детина с косой саженью в плечах и вечной грустью на узком челе, возмущался, так как, будучи сторожем, жил прямо здесь и ночевать в другом месте просто не мог. Благо, кухарка, женщина широкой натуры и грудной клетки, с радостью прожжённой вдовушки зазвала его к себе.

Несмотря ни на что, в людской в этот выдающийся вечер выдающегося дня было необычайно шумно. Ясноглазая (на другие комплименты язык просто не поворачивался) Марионетта, бывшая не боле десятка лет назад просто рябой Марькой, женой бакалейщика, решившего как‑то вывести в свет не слишком‑то и легальные финансы, изволила самолично метаться по небольшой пристройке, творя первозданный хаос и сея разрушения. Несчастный домовой, бывший и до этого представителем редкой вымирающей нечисти, при виде вылетевшей из‑за печи туши так называемой хозяйки едва не самораспылился от удивления. Вообще‑то, как и всякая порядочная реликтовая нечисть, домовой крайне дорожил своей тушкой и в этом неприветливом да безрадостном доме подрабатывал из любви к искусству, так как родимая хибара уже давно грозила развалиться, а хозяин – оболтус всё в парубках сидел и, своим семейством обзаводиться, не спешил. В этот вечер несчастный госторбайтер бытового уровня был как никогда близок к первому в истории чародейства отречению от пода. Собственно, это было, в некоторой степени, оправданно, но стоит начать всё по порядку…

Вечер сегодня был выдающимся. Подпоясавшись половинкой детского чепчика, Граджат вылез из большой щели в полу, вернул на место связку репья от мышей, вытер маленькие ладошки о половую тряпку и уж прикинул фронт работ на сегодня, как оказался едва не сбит дородной тёткой, в которой с трудом да опознавалась‑таки хозяйка дома. Несчастный домовой был настолько растерян этим событием (за последние семь лет он и духа‑то её в людской не чуял), что даже забыл бороду под ворот запихнуть, чтоб невидимым сделаться, за что и поплатился. Кряхтя и постанывая, Граджат со второй попытки выбрался из старой маслобойки, куда её отправила тяжёлая ножка хозяйской дочурки. Края его узилища были покрыты налётом жирка.

– Непорядок! – сурово пропыхтел домовой на расточительность девки – помощницы, но быстро вспомнил вечно пустые хозяйские горшки с налётом махристой плесени и успокоился.

А что хозяйка в людскую ночью заглянула, то даже хорошо, то даже веселей по хозяйству. Пусть бабы пряжу прополощут, иль тесто подходить замесят, пока он тут мышей попугает, да золу соскребёт. Всё потеха, как в былые времена. Эх, детишек только не хватает, помельче да попискливее! Домовой грустно вздохнул, покосился на хозяйскую дочку и сморщился: от такой хозяину родному детишек уж не надо. И без того в роду дурней хватает.

– Маменька, ну что ты валакаешься, – капризно пробасила несостоявшаяся невестка так премерзко, что несчастный Граджат чуть обратно в маслобойку не забился с перепугу, – вытряхивай!

– Ты б ещё громче рявкнула, оглашенная! – зашипела на излишне голосистое чадо маман. – Батяню разбудишь – будет тебе и мазь и помада с пудрой ремнём через задницу! Совсем подурела?

Домовой приподнял свои лохматые уши и насторожился: не очень‑то он одобрял всякие ссоры да склоки между домочадцами. Только сбегать, наученный горьким жизненным опытом, не спешил: может по делу совещаются. Бабы ж без ругани и рубаху не оденут. Того и гляди сейчас помирятся да за работу примутся. Эх, вот бы ещё песню каку жалостливую завели б…. Расчувствовавшись от нахлынувших воспоминаний, Граджат не утерпел и выглянул из‑за угла печи на бабские хлопоты. От увиденного порядочного и благовоспитанного домового чуть удар не хватил.

Две внушительные фигуры в свете большого семисвечного канделябра (чародейские шары не дешёвые, их расход смотритель кущ уж в любом случае заметил бы, не свечки. чай), выглядели колыхающимися грозовыми тучами. Из одёжи на двоих было пара коротких кружавчатых панталон, утягивающие новомодные корсеты, да один на двоих срамной халат в крупную ромашку. Сверху же у каждой поверх приличной косы, а может и вместо неё был страшный мохнатый вязаный блин. «Уж лучше б ведьмы были, – ошарашено подумал добропорядочный дедок, – с ведьмами спокойней, чем с блаженными». И при всём безобразии, сточки зрения доброй домашней нечисти, хозяйки ещё с чердака тюк прошлогоднего сена притащили и закапались в него по самые уши, только что с ногами на стол не влезли.

– Ну как? – нетерпеливо подпрыгивала вокруг стола девица. – Не томи, давай скорее!

– Сама этот чертополох ищи, раз такая умная! – огрызнулась хозяйка, переступая по неметёному полу босыми пятками. – Вишь, какой список травница столичная отбухала. Не скупилась, зараза прожорливая. Тут и половины не натрясёшь за раз. А заняться нечем – возьми вот траву тереть. Силушку твою всё равно ни на что путное применить нельзя…

Не успел домовой и глазом моргнуть, как в воздух взметнулось целое облако мелкого травяного крошева. Девица со всем усердием принялась вдавливать пестик в дно разнесчастной ступки. На пухлом личике начали выступать капельки пота, но каменный агрегат лишь несчастно скрипел, не спеша рассыпаться крошевом, становясь последней припиской зловредной травницы «…нужна ступка!». Граджат поддался искушению и, кряхтя (века давали знать редкими и не всегда своевременными прострелами в спине) пополз по ручке прихвата на печь, продолжая тихо лелеять надежду, что страшненькие неумёхи принялись просто делать взвар для холодного сбитня. А со сбитнем, да перебродившим и не такие хозяйки по душе придутся…

Пока домовой раздумывал над проблемой человеческих взаимоотношений, производства потомства и возможностью переехать к новым хозяевам, вонь от рассыпающейся в труху жухлой травы стала просто невыносимой. Граджат нащипал с хвоста хозяйского кота шерсти и запихал в широкие кожистые ноздри, чтоб не расчихаться и не выдать себя. Оскорбившись на такое отношение, представитель семейства кошачьих коротко фыркнул на распоясавшуюся нечисть и перелёг на навесную полку. Но потаённым надеждам блюстителя семейных уз не суждено было сбыться: весь набор толчёного сена был безжалостно ухнут в широкую миску с отборной сметаной. Ступка туда никак не помещалась и догадливое чадо задвинула лишний ингредиент ногой под лавку.

– Маменька! Ты на себя и так уж полмиски вылила! – гневно пыхтела девица, усердно втирая в спину родительницы чудо – состав противного болотного цвета и убойного запаха тараканьей отравы. – Имейте совесть! Мне нужнее! Вон у тебя и так батяня никуда не денется, а я ещё и замуж хочу!

– Тебе, доня, и два бидона не помогут. Не отвлекайся!

Оклеветанная копия родительницы обиженно надула губки и принялась втирать усерднее, с тайной надеждой содрать зловредные пятна вместе с кожей, продолжая ныть и призывать к порядку родственницу. Примерно на середине её бессвязной и невразумительной, по причине скудного словарного запаса юного борца за справедливость, речи поруганное достоинство кота взяло верх над природной ленью. Животное, преодолевая все жировые излишки, почти беззвучно перетекло с полки на стол и, потоптавшись немного по травяным руинам, уверенно запустило немалую лапу в сметану.

– Ух, злодей! – в сердцах взвизгнул рачительный Граджат и запустил в подлого расхитителя хозяйского имущества собственным передником.

Толи от нечеловеческого вопля (вопить по – человечески ниже достоинства для порядочного домового), толи от угодившего по голове тяжёлого от многолетней грязи чепца, толи, что наиболее вероятно, от вкуса бессовестно изгаженной сметаны кот взвился в воздух и ровнёхонько приземлился на лицо хозяйке. Чтобы тяжёлое пузо не соскальзывало по не успевшей толком застыть чудо – мази, для надёжности зверь зафиксировал себя на живом носителе всеми когтями разом. Заорав прямо в кота что‑то матерное и пронзительное громче охотничьего рога, женщина заметалась по кухне. Следом за ней бросилась взволнованная шумом дочурка, стараясь стянуть агрессора за хвост, чем лишь укрепляя его в намереньях не сдавать полюбившуюся высоту. Хозяйка, давясь подшёрстком и не переставая орать (надеялась, видать, звуковой волной избавиться от живого кляпа), сшибла на пол канделябр и носилась по людской уже в почти полной темноте.

– Ах, ты ж мать честна! – всплеснул ручками домовой и кинулся самоотверженно тушить рассыпавшиеся по полу свечки, хорошие, самодельные, такие так просто и не погасишь.

– Мыша! – заголосила вдруг не своим голосом девица при виде услужливой домовой нечисти, взлезла на стол, спихнув немалыми телесами на пол остатки загубленного гербария, и уж оттуда принялась смело верещать баском, вторя беззвучной мамаше.

Несчастный старый домовой схватился за сердце и лишь вжимал мохнатую голову в узенькие плечики, когда над ним в очередной раз пролетала, разбрызгивая остатки мази, миска, выбранная нервной девицей за средство защиты. Сено же вовсю потрескивало под радостными язычками пламени, подбирающегося к краю сброшенного хозяйкой халата.

* * *

Холодная тонкая тень с нервно дрожащими краями мерзко перебирала пальцами по тёмному отпечатку стола на недешёвых текстильных панелях цвета индиго, становящегося в серебристом сиянии светляка особенно мрачным и торжественным. Её обладатель, не менее холодный и безжизненный, таких вольностей себе позволить не мог. Его бледное, с резко вырванными чародейским светом острыми чертами, лицо казалось мёртвым и уже остывшим на радость многочисленным доброжелателям, поскольку недруги его могли вздохнуть спокойно лишь после расчленения этого лица на мельчайшие элементы и ритуального сожжения на разных концах континента. Помимо неестественной бледности, даваемой светляком достаточно редкого даже для воздушных магов оттенка, ничего примечательного или необычного сегодня в его лице не было, что, безусловно, слегка обнадёживало.

Человек расслабленно полулежал, запрокинув голову и чинно сложив домиком на крае столешницы длинные островатые пальцы. В отличие от тени он был недвижим, лишь самые кончики босых ступней постоянно перемещались по внутренней стороне массивной каменной плиты, служившей крышкой стола, удерживая в хрупком равновесии всю конструкцию из человеческого тела и незатейливого дубового табурета. Казалось, безумный скульптор подловил момент и перенёс в камень секундное падение, длящееся уже около получаса. Деталь сельского интерьера, уродливая в этом слегка помпезном кабинете, опасно балансировала на одной ножке и грозила вот – вот обрушить своего обладателя на мозаичный пол, кардинально изменив выражение лица стилизованному дракону из гранитных плиток. От чего‑то при взгляде на едва ли не спящего в полёте человека не возникало сомнений, что от соприкосновения его тела с полом пострадает скорее последний.

Тень перестала бесшумно барабанить пальцами и, резко вскочив, с размаху зашвырнула своим собственным табуретом в окно. На такое самоуправство глаза хозяина тени лишь слегка дрогнули под веками, его душевное умиротворение от нервных срывов какой‑то проекции ничуть не страдало. Напротив, мужчина слегка растянул губы в ухмылке и облегчённо вздохнул. Лишившись мебели, тень заметалась по потолку, но быстро охладев к этому занятию, сползла бурлящей лужей под стол, от чего в холодной комнате стало окончательно мёртво и неуютно.

Мужчина медленно расцепил замёрзшие без движения пальцы, привычно потерев слегка великоватый перстень, рискованно качнулся влево, почти касаясь кончиками волос пола, поставил табурет на все конечности и лишь после этого приоткрыл глаза. Блёклые невыразительные радужки какого‑то старческого оттенка, и без того не могли читаться сильной стороной его внешности, теперь же в обрамлении тяжёлых покрасневших век и сеточки проступивших сосудов, они вполне могли испугать даже могильщика.

– Ну что за хрень, – мужчина устало потёр двумя пальцами переносицу и последний раз уставился в так и не активированный шар связи.

Пугающее своей навязчивостью предчувствие, что всему начинанию грядёт большая и неизбежная крышка с чудесным очертанием гроба, никуда не собиралось исчезать, как и абсурдность контроля над взрослыми самостоятельными людьми в столь простой, а главное хорошо продуманной им самим прелюдии. Активировать телепатическую сеть, чтобы просто проследить за бездарями, не хотелось смертельно. Также не возникало желания помогать в случае необходимости и ввязываться в грязную работу, чужого ведомства. Тупое чувство тревоги, снедавшее последние несколько часов сознание мужчины, давно успевшее зачерстветь к бедам ближних, никуда не думало исчезать, бурля в крови. А по прошествии веков борьбы за выживание не доверять предчувствиям эта кровь уже не могла.

Обладатель блёклых глаз поднёс было к шару руку, но не удержался и широко зевнув, уронил конечность. Тридцать часов безвылазной работы в архиве с чудом выжившим фолиантом давали о себе знать. Мужчина сдался на милость угрызений совести и вытащил из уха агатовую серьгу – приёмник, окончательно хороня всякие попытки телепатической связи. Запрятав под подставку любимый камень, человек встал из‑за стола, впитал обратно попытавшуюся было улизнуть тень (свою роль по ежедневному снятию напряжения она выполнила, а больше самостоятельность была ни к чему), подхватил под мышку надрывно скрипнувший табурет и вышел, тщательно скрепив со стеной замаскированную дверь. Спать хотелось неимоверно, а события этой ночи…

… события этой ночи, каковыми бы ни были их результаты, касались его интересов весьма опосредованно.

* * *

Пекарь был чёрен, как коренной житель Палящего континента. Даже его могучие ржаные вихры покрутились дивными кольцами и разом потемнели. Да и одёжа – самая подходящая – подштанники продраны, от рубахи только лоскуты гирляндой по пузу болтаются. Лучшей маскировки и агент шпионского корпуса пожелать не мог. Мужчина тяжко перевёл дыхание и оглянулся на дело своей жизни. Пекарню удалось отстоять. Хоть над лавкой и провалилась крыша, а сажи на стенах было больше, чем пыли в штольне, особая зачарованная от воров дверь пошла в щепу, весь запас муки прогорел, и орехи уж только в цемент замешивать, ещё, может, и журнал поставок сгинул…. Пекарь при виде предположительных растрат и объёма восстановительных работ даже как‑то призадумался о шпионском корпусе или чем‑то из этой области. В голубых глазах коренного жителя Палящего континента застыла вековая тоска с налётом какой‑то обречённости.

Под остатками забора застонал подмастерье, медленно приходя в себя: обгорел безбожно да дыму наглотался бедолага, пока выручку вытаскивал. Хороший парень, работящий, ответственный, только бестолковый да невезучий. Вон от его‑то домишки и углей не осталось, одно слово, не везёт парню…. Ну иль везёт, вон другой бы помер бы, а этот ничего трепыхается…

Пекарь утёр гирляндой – рубахой широкое лицо, отбросил подальше пустое ведро и решил, что один толковый подмастерье лучше одного бесхозного трупа, который ему ещё и хоронить придётся, если сейчас за пареньком не присмотреть. На хлопоты несостоявшегося папуаса с благодарностью взирал несчастный почти лысый и уже качественно прокопчённый домой. Дрожащий от отчаянья Граджат одной рукой держал за шкирку обморочного и оглушённого кота с ободранным хвостом и ужасом на морде, другой – намертво вцепился в обрывок хозяйской штанины, прижимаясь своим грязным тельцем к ноге погорельца. По мохнатой рожице домовой нечисти катились большущие горькие слёзы, которые он изредка утирал кошаком, особенно жалостливо всхлипывая.

– Ну, их, хозяин. Всё зло от этих баб, – лепетал перепуганный дедок, не обращая внимания даже на уставившегося на него пекаря. – Холостыми походим…

Ветер удачно нёс искры на другую сторону поселища – огонь уже вовсю кочевал от дома к дому…

* * *

Широка и бескрайня ты, земля старого Крива. Много на тебе полей да пашен, густых лесов да чистых озёр. Много тайн сокрыто в недрах твоих, много богатств рассыпано по тебе щедрой рукою создателей. Песнь – сказ о тебе веками звучит, слава о тебе впереди волком бежит. Солнце яркое над тобой лучи проливает да звёзды ночные на тебя любуются. Всяк о тебе думу думает да диву тебе даётся. И всего‑то на тебе вдоволь, да ж того, что и не надь, особенно того, что не надь…

– Налево говоришь? – ехидно поинтересовалась травница, деловито выстукивая об колоду воду из старого ботинка.

Алеандр, в отличие от многих травников, не считала, что шутка, повторенная дважды, в два раза смешнее, а посему повторяла своё замечание по третьему кругу. Причиной тому могли быть вовсе не специфические представления о юморе самого женского факультета, а вполне себе банальная реальность.

Солнце уже давно успело отплыть на запад и благополучно потопнуть за линией горизонта, корявой, едва прикрытой пучками тощих стволов одинокой имитации растительности, да редких холмов самого подозрительного происхождения и применения, поскольку даже травы и кустарники не спешили покрывать халявную жилплощадь. Недостаток растительности вдоволь компенсировался жидкой зеленоватой грязью с мерзким ароматом тухлой солдатской портянки после марш – броска, звенящими облачками оголодавшей мошкары и прекрасным обзором на такую же необъятную и бескрайнюю болотистую пустошь, подмятую густыми сумерками. Наиболее примечательной чертой подобного пейзажа, если не учитывать плешки подозрительного тумана, было полное отсутствие каких‑либо намёков на человеческую деятельность в этом районе. Разумеется, сей немаловажный факт в туристических брошюрах не прописывался.

Яританна никогда не питала иллюзий относительно качества составления путеводителей и собственных топографических талантов, но подобной подлянки от их сочетания всё же не ожидала. Девушка кормчим возвышалась на вывернутом корне некогда маниакально упрямого дерева (другие в таких условиях расти до приличных размеров не стали бы) и пристально вглядывалась вдаль. Заклятие ночного зрения предусмотрительный духовник в экстремальных условиях применять не решилась, чтоб не расходовать лишний раз энергию и не привлекать потенциальных хищников. Однако и без заклятий обозримое с небольшой кочки будущее двух подмастерьев было серым и безрадостным. Точнее оно было решительно, окончательно и определённо предсказуемым, в каком бы направлении девушки не решились направить стопы свои.

– Я всегда говорила, что походы налево до добра не доводят, – Эл не без омерзения натянула обратно на ногу ботинок. – Не гонорею подхватишь, так психологическую травму огребёшь. Уж и не знаю, что хуже: венерические сейчас неплохо лечат, а вот с врождённой патологией особо не повоюешь.

– Попрошу без намёков! – рыкнула в ответ духовник, нервно одёргивая ворот платья: вездесущая мошкара нагло жрать подозрительно окрашенное нечто не решалась, но продолжала угрожающе нависать над головой.

– Без намёков? Так говорю тебе открытым текстом: Тан ты редкостная… – Алеандр на миг призадумалась, подбирая из длинного списка собственных ругательств, наиболее обидное, но не унизительное, чтобы не быть зверски утопленной в ближайшей бочаге, – ты… ты… мандибула! Ну почему, ты вечно заводишь в самые гиблые места!?!

Крик души Валент в который раз остался не услышанным. Во многом, потому что по обыкновению раздавался с лёгким опозданием. Душа травницы начинала вопить о заблуждениях, когда они уже успевали свершиться. А блудили подмастерья Замка Мастеров с завидной регулярностью. Начало было положено уже на третьем курсе ученичества, когда половина группы во время выездного практикума по минералогии заблудилась в шахте после призыва Чаронит «слегка срезать путь» к алмазной жиле и лишь через три часа вылезла из обвалившегося туннеля, до полусмерти перепугав рудокопов. После того инцидента выбор маршрута Яританне старались не доверять, но дочь шпиона невероятным образом умудрялась «теряться», «путаться», «блуждать» и «сбиваться с пути истинного» со всеми сопровождающими, даже если они упорно не слушались её советов. Как правило, кульминацию блуждания составлял нецензурный вопль Алеандр обо всех талантах подруги.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю