Текст книги "Дети Грозы (Гильдия темных ткачей) (СИ)"

Автор книги: Татьяна Богатырева

Соавторы: Анна Строева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

   435 год, 12 день Каштана, за день до новолуния. Найрисса.

   Пыльный воздух царапал горло запахом лаванды, бессолнечное небо давило жаром. Равнина колыхалась и хватала за ноги тысячами травяных щупальцев, не пускала к танцующей над рекой облачной деве, к прохладе и шепоту воды. Он ловил пересохшим ртом и никак не мог поймать клочки мятного ветра.

   Упорно переставляя свинцовые ноги, он выдирался из обманчиво-нежных объятий травы, не отрывая взгляда от видения. Сплетенная из молочных нитей тумана, с развевающимися волосами-водорослями, нагая русалка играла с ветром. От ее шагов по речной глади разбегалась рябь, руки переливались струями водопада, смех звенел и шелестел набегающими на песок волнами.

   – Эй! Оглянись! – хотел крикнуть он, но с запекшихся губ упал хриплый шепот. Он был уверен, стоит деве увидеть его, и равнина отпустит. Но она не оборачивалась. – Прошу тебя! Помоги, – беззвучно закричал он.

   Облачная дева сбилась с ритма, оглянулась – жадные стебли замерли, словно испугавшись – и улыбнулась, протягивая руку. Он устремился к ней, разрывая травяные путы, но равнина качнулась навстречу. Он рухнул лицом в сухую лаванду...

   И проснулся – в полете.

   Извернулся, упал на спину. Выдернул руку из пут, поймал летящий кувшин. Острая боль в боку обожгла, заставила замереть на миг. Хилл сморгнул невольные слезы, прислушался, огляделся. Выругался при взгляде на опутавшие его тряпки, а заодно на острый угол тумбочки: он разминулся с виском Хилла меньше, чем на половину ладони.

   В небольшой комнате никого. Две двери закрыты. Ширма, зеркало, комоды. Узкое окно в кисее окрашено рассветом. Явно гардеробная небедной дамы, судя по яркости платьев, молодой и не обремененной предрассудками. С улицы доносится грохот тележки и ослиное фырканье. Зеленщик? Молочник?

   – Молоко, свежее молоко! – подтвердил девичий голос.

   При упоминании молока живот скрутило голодной судорогой. Остатки воды в кувшине булькнули, напоминая об учиненном погроме. Выпутавшись из мокрых, пахнущих лавандой обрывков муслина и кружев, Хилл допил воду. Вздрогнул: по стене скользнула тень, за окном пронзительно всплакнула чайка.

   Снова прислушался. За дверью напротив окна пряталась тишина, а из-за второй слышалось сонное дыхание двух человек. Воды в кувшине оказалось слишком мало – едва смочить пересохшее горло. Пить хотелось невыносимо, еще больше чем есть. Бок отчаянно болел и дергал, но Хилл, закусив губу, отодрал немного отмокшие остатки рубахи и ощупал рану. Края сошлись и почти не кровоточили, но кожа вокруг воспалилась и вспухла. А длина пореза, от подмышки до бедра, заставила вознести благодарственную молитву Светлой – за то, что до сих пор жив и не свалился спелой грушей прямиком в руки стражи, и Хиссу – что одарил вместе с тропами Тени способностью чуть не на глазах заживлять раны.

   Хилл обтер мокрым муслином лицо и еще раз оглядел комнату. Передернулся, увидев на полу бурые пятна, отметившие его вчерашний путь – от двери к углу, завешенному сорочками. Наверняка, то же самое и в коридоре, и на лестнице... вроде была лестница...

   Шисов дысс! Империал против ломаного динга, что кто-то из слуг уже побежал за стражей. Надо срочно выбираться.

   Он поднялся, опершись о тумбочку, и снова выругался. Голова кружилась, ноги разъезжались, руки дрожали. Хорош убийца. Цыпленок, ощипать и в суп.

   Три шага до окошка показались караванным путем через Багряные Пески. Держась за стену здоровой рукой, он осторожно выглянул сквозь кисею вниз, на улицу, и отшатнулся. Сердце оборвалось, оставив в груди пустую обреченность: цокая подкованными сапогами, из-за угла показалась полудюжина стражников при арбалетах.

   Скорее, обратно на крышу! Найти пустой чердак, отсидеться. До завтра бок заживет. Давай, двигайся, багдыр`ца! Шевели опорками!

   С трудом переставляя дрожащие ноги и подгоняя себя зуржьим матом, Хилл пошел – а скорее, пополз – к двери, за которой была тишина. И почти дошел, но поскользнулся на крови, упал на колени. Боль вышибла дыхание и погасила свет.

   – Молоко, свежее молоко! – сквозь хоровод алых пятен и болезненный гул в ушах пробился голос молочницы.

   – Доброго утречка, красавица, – ответил басом стражник. – Не боишься одна по улицам? Нынче в городе опасно!

   – А чего бояться, когда вот она, наша защита и надёжа.

   – Это правильно, красавица, – вступил второй.

   – С нами не пропадешь! В обиду не дадим, только держись поближе, – хохотнул первый.

   – Иди, иди к нам, милашка, – поддержал его хриплый тенор.

   – Со всем нашим почтением, – хихикнула девица. – Молочка не желаете ли?

   Стукнула крышка бидона, зазвенела струя.

   – Вот это я понимаю, – отпив, пробасил первый и крякнул. – А не видала ли ты, красавица, чего подозрительного? Например, убивца, аки демон северный беловолосого да пустоглазого, ростом велика да рожей страшна?

   Крынка с молоком пошла по рукам – было слышно, как вояки хлюпают молоком и отдуваются.

   – Ой, страсти-то какие! Неужто прям демон-то? Да никак, сержант, сами видали?

   – А то! Мы как вчера...

   "Слава тебе, Светлая Сестра! Не за мной..."

   Не понимаясь с колен, Хилл слушал, как сержант распускает хвост перед молочницей, как открываются двери домов и любопытные служанки присоединяются к утренним сплетням. Со слов сержанта выходило, что Ориса городская стража так и не поймала, но на охоту за нарушителями спокойствия бургомистр послал не только городскую стражу, но и портовую охрану, и курсантов Имперского Морского Корпуса.

   – Гильдия Ткачей!.. – шепотом одной из служанок повис в замершем переулке на долгих несколько секунд. Повеяло обывательским страхом – вот-вот захлопнутся окна и заскрипят ключи в дверях.

   – А что Ткачи? – встрепенулся стражник. – Мы вчерась четверых ихних уложили! Подумаешь, Ткачи!

   В голосе его за бахвальством трепетал страх, а Хилл вспомнил: и правда, именно этот басок вчера требовал бросить оружие. Но вчерашняя храбрость испарилась – Хилл твердо знал, что сержант, столкнувшись с ним кос к носу, не узнает убийцу в упор. Служанки притихли, а через мгновение защебетали, восхищаясь доблестью и отвагой.

   Порыв сквозняка и еле слышный скрип двери заставил Хилла обернуться – он хотел было вскочить, но тело подвело. Он упал навзничь, гулко ударившись затылком о медную раму зеркала. Зажмурился на миг, мысленно увидев летящую в горло шпагу...

   – Эй, мальчик? – послышался мелодичный голос: ни страха, ни злости, ни удивления, одно лишь сочувствие.

   Сквозь алый туман проступил силуэт. Рука сама потянулась к зеркалу: разбить, метнуть осколок.

   "Стой, придурок! – одернул он себя. – Она не опасна. Пока. Придушить всегда успеешь, без звона и грохота на всю округу".

   Хилл сморгнул остатки тумана, присмотрелся к склонившейся над ним женщине. Почудилось, что ее окружает золотистое мерцание – теплое, как парное молоко. Взгляд скользнул по нежным рукам – ни оружия, ни брачного браслета – маслинным глазам, полным волнения, породистому носу с горбинкой. Задержался на растрепанных локонах с медным отливом, ласкающих округлые плечи, и утонул в паутине лазурного кружева сорочки, потерялся в тенях под грудями и меж бедер.

   – Тихо, не бойся, – шепнула незнакомка. – И не шуми. Это ж тебя ищут?

   Хилл от неожиданности мог только кивнуть: язык присох к небу. Он не понимал, почему она не боится? Ведь знает, кто он есть. Но знал – точно знал! – страже не сдаст. Она опустилась на колени, коснулась прохладной ладонью лба, заглянула в глаза. Взяла за руку.

   – Вставай. – Слегка потянула. – Скоро вернется служанка. Тебе надо спрятаться.

   Женщина кивнула на аккуратный ряд платьев вдоль стены. На тот угол, к которому вели кровавые следы. На миг Хилл усомнился, есть ли смысл прятаться, если при первом же взгляде на пол все видно.

   – Не бойся, я успею помыть, – помогая ему удержаться на ногах, успокоила она. Раздвинула сорочки, не обращая внимания на валяющиеся на полу обрывки грязного муслина. – И принесу поесть. Садись, давай перевяжу тебя.

   Прохладные руки касались пылающей кожи так нежно, что Хилл не мог ни о чем думать. Он позволил ей усадить себя в угол. Даже не вздрогнул, когда она отошла за ширму – мысль о спрятанном там арбалете отогнал, как навозную муху.

   – Ты весь горишь. – Её рука скользнула по воспаленным глазам, убрала прилипшую ко лбу прядь. – На, пей.

   Она подала кувшин, но не отпустила – помогла удержать в руках. Ее забота была столь искренней и непосредственной, что Хилл плюнул на дурные мысли об унижении и опасности. Зачем его травить, если достаточно было кликнуть с улицы стражу?

   – Благослови тебя Светлая, – напившись, он, наконец, смог произнести нечто членораздельное. – Как тебя зовут?

   – Нио. – Она улыбнулась и приложила палец к его губам. – Тихо. Займемся раной.

   Хилл послушно замолчал. Он позволил протереть мокрой тканью лицо и раненый бок, замотать оторванной от тонкой льняной простыни полосой. Немыслимо хотелось закрыть глаза и уснуть, но остатки страха не позволяли: он помнил и о страже за окном, и о мужчине, всхрапывающем за стенкой. Нио шептала что-то успокоительное, снова протирала горящее лицо холодным и мокрым, а Хилл проваливался в жаркие объятия пыльной равнины.

   435 год. Ночь с 12 на 13 день Каштана, канун новолуния. Найрисса.

   Его разбудил громкий мужской смех. В звуке не было немедленной опасности, только похоть и довольство собой. Смеху вторил женский голос и звон вина о хрусталь: там, за стеной.

   В полной темноте лица коснулось что-то невесомое. Хилл дернулся, отмахнулся – и вспомнил. Не то бред, не то мираж посреди знойной пустыни лихорадки: фея с прохладными ладонями и кувшином воды. Вода! Где-то тут должна быть вода! Он нащупал кувшин и сверток. Глотнув воды, развернул тряпицу, и, чуть не зарычав от ударившего в нос хлебного духа, впился зубами в лепешку. Внутри теста оказалась мелко рубленная курятина с луком и травами – вкусная, как глоток воздуха перед повешением.

   Несколько минут Хилл жадно ел, не думая ни о чем. И только слизнув последние крошки с ладони, и чувствуя, как по телу разливается сытое тепло, снова прислушался.

   Разговоры за стеной сменились влажными шлепками, сопением, ахами и скрипом кровати. Хилл словно воочию увидел разметавшиеся медные пряди, задранный подол лазурного кружева и ноги с тонкими щиколотками, обнимающие голозадого сержанта. Жаркая злость поднялась изнутри, требуя – убить, отнять!

   "Бред и наваждение. Какого шиса? Девушка делает свою работу, а ты ревнуешь, как оперный тенор, – обругал себя Хилл. – Спокойно. Ты жив, цел и свободен. Тебя спрятали и накормили, какого рожна тебе еще?"

   Но, вопреки голосу рассудка, его неудержимо тянуло в соседнюю комнату. Он выбрался из убежища, подошел к окну. Крупные звезды на безлунном небе перемигивались: ну? Слабак, мальчишка. Спрятался в юбках. Но насмешки тонули во вздохах и ритмичном поскрипывании.

   Хилл скользнул к выбивающемуся из замочной скважины лучу света. Заглянул...

   Дыхание перехватило, словно тяжелая рука брата ударила под дых. В паху стало горячо и тесно, бедра напряглись.

   Тонкая, позолоченная свечами наездница запрокинула голову и сладко вздыхала, насаживаясь на любовника. Одной рукой она оглаживала вцепившиеся в бедро мужские пальцы, другой ласкала торчащий сосок. Груди ее подпрыгивали в такт скачке, распущенные волосы мотались гривой дикой кобылицы. Мужчина в задранной батистовой рубашке выгибался под всадницей, стонал, мышцы перекатывались под смуглой кожей. Несмотря на возбуждение и злость, Хилл отметил и старый шрам повыше колена, и прислоненную в изголовье шпагу – простую, но отменного качества – и аккуратно сложенный на стуле темный камзол с капитанским двойным кантом.

   Сжав до боли дверной косяк, Хилл оторвался от замка, прислонился лбом к деревяшке и выругался – про себя. Вскочил, сделал три шага к окну. Но властный мужской голос заставил обернуться в боевой стойке.

   – Возьми в рот, девочка!

   – Ммм... слушаюсь, мой капитан, – мурлыкнула Нио.

   Ярость окатила слепящим холодом: Хисс требует жертвы! Отдай божеству все, что держит, и получишь силу, получишь свободу! Темная воронка засасывала, мутила разум. Стриж сопротивлялся изо всех сил, цепляясь за каждую соломинку памяти: Орис, Фаина, Ульрих, Клайвер... Свобода? От чего? Зачем она, такая свобода? Зачем такая жизнь?

   "Ты мой, – напоминал бог, сжимая сердце холодными когтями. – Служи мне!"

   "Я твой слуга, а не раб! – спорил, обливаясь холодным потом, Хилл. – Я чту закон. Отдаю тебе кого должно. Я не нарушаю договора!"

   "Споришь? Самонадеянный мальчишка, – смеялся Темный. – Тебе ли решать, что должно? Я могу выбрать любого, но ты забавный. Все равно сам придешь и попросишь".

   Удар об пол привел Стрижа в чувство. Ушибленная голова, полный крови рот, распухший прикушенный язык – мелочи. Жив после спора с Хиссом? Нет, так не бывает.

   – Что там, Нио? – послышался мужской голос из соседней комнаты.

   – А, не обращай внимания, Жакель. Наверное, Сильва уронила что-то, – ответил томный женский. – Иди сюда, мой завоеватель!

   – Погоди, Нио, – не успокаивался мужчина. – Я посмотрю, мало ли. Ты же не хочешь, чтобы воры унесли твои шляпки.

   Хилл словно увидел, как капитан натягивает штаны, берет шпагу...

   Рывком отворивший дверь полуголый шер с обнаженным клинком в руке застал в гардеробной тишину и порядок. Но все равно, знаком велев Нио не переступать порога, обошел комнату, отдернул сорочки в том углу, где недавно спал Хилл, заглянул за вторую дверь.

   – Жакель, нет здесь никого, – надула губки Нио, запахиваясь в кисею. – Почему ты так волнуешься? Что случилось, расскажи.

   – Хисс испытывает новых Ткачей, малышка. Разве не слышала? – капитан еще раз окинул комнату настороженным взглядом и принюхался. – Вчера эти твари передрались на аллее Эдикта. Двое сбежали. Один, похоже, издох, второй цел.

   – О, ты там был? – округлила глаза Нио, протягивая к капитану руки.

   – Нет, там был сержант Буслеш, – обняв Нио, шер не то вспоминал, не то размышлял вслух. – Пропал служака. Больше он не боец...

   Скручивающее внутренности напряжение отступало, сердцебиение успокаивалось. Слава Светлой, капитан его не увидел. Не пришлось снова убивать.

   – ...привели к лавке старой Шельмы. И все, как под землю. Но до храма им все равно не добраться.

   Хилл навострил уши, но капитан замолк.

   – О, я никогда не сомневалась, что ты способен переиграть кого угодно, – продолжила расспросы Нио. – Но как? Ткачи, говорят, умеют проходить сквозь стены, как игла сквозь полотно.

   – Ты мне льстишь, маленькая, – усмехнулся капитан. – Жаль, маги не пожелали участвовать лично. Но хватит и рун. Они просто не смогут войти.

   – Ну и что? – спросила Нио.

   – Как что? Не завершившие ритуал сдохнут, как крысы. Жрецы Хисса не дураки, оставлять бешеным тварям лазейку на свободу.

   – Как это все грустно. – Нио потянула капитана обратно в спальню.

   Хилл облегченно выдохнул. Зря – капитан выдернулся из объятий любовницы и метнулся к платьям. Хилл еле успел уклониться от клинка. Шпага скользнула по плотной повязке, Хилл зажал острие плечом, повернулся и выдернул оружие из рук капитана. Тот от неожиданности замер – лишь на миг. Но этого мига хватило Нио, чтобы броситься к нему и...

   Незаметным глазу движением капитан отбросил её прочь. Ночь застыла, засмеялась холодным голосом Ургаша. Хилл рванулся к падающему телу, поймал у самого пола. Зазвенела отлетевшая шпага, в глазах капитана проступило понимание и боль. Сломанная кукла с удивленными глазами опустилась на пол. Золотое мерцание угасло.

   Всего лишь миг двое скорбели – один об утраченном, второй о неслучившемся.

   В следующий миг они сплелись в объятиях теснее любовных.

   – Что за руны, где? – спросил Хилл пришпиленного к стене капитана.

   – Не знаю, – просипел шер, выплевывая сгусток крови и ухмыляясь белым ртом. – Пойди сам проверь, крыса.

   – Знаешь. Говори.

   Стриж сжал ключицу капитана. Тот позеленел, напрягся, зрачки его расширились.

   – Все равно... только светлый... сможет... – насмешливо прохрипел капитан. – Сдохнешь. Вы. Все. Сдохнете. Крысы.

   – Все мы сдохнем, Жакель Клийон, – покачал головой Хилл. – Но я – не сегодня.

   – Завтра. – Капитан плюнул кровью в лицо убийце, дернулся, разрывая легкие и сердце о клинок, и затих.

   – Может, завтра. – Хилл резко потянул шпагу и отступил, позволяя телу упасть лицом вниз. – А, может, и не завтра.

   Вытер лезвие о ближайшее платье и, не оглядываясь, пошел в спальню.

   Глава 24. Ость и узел

   Хилл бие Кройце по прозванию Стриж

   435 год, 13 день Каштана, новолуние. Найрисса.

   – Шельма, – шептал под нос Хилл, шаря по ящикам комода. – Какого дысса ему понадобилось у прохиндейки? Всему свету известно, что Шельма и есть Шельма, хоть сто раз назовись гадалкой. Навешает тины, недорого возьмет.

   Сапоги и рубаха капитана оказались великоваты. Камзол Хилл отбросил, осмотрев все карманы, швы – и ничего интересного не найдя. Кошель, потяжелевший на дюжину империалов и несколько ожерелий и серег, подвесил на пояс, рядом со шпагой.

   Следовало торопиться. Полночь близко – а надо не только найти брата, но и выяснить, что за шисовы руны и как их обойти. Жаль, до Ульриха далеко – добыть у местных гномов хоть крошку той охры не стоит и мечтать. Если только сделать самому? Но время, время!

   Хилл осторожно пробрался на кухню. Из комнаты служанки доносился храп с присвистом, на всем этаже не горело ни огонька. Хилл зажег огарок, съел кусок копченого окорока и хлеб. Запил водой из кувшина, оставив бутыль вина нетронутой.

   "...корень асфодели, точеный глазной зуб медведя, настойка гульей сыти... ладно, это все куплю в лавке. – Хилл перебирал баночки со специями в поисках шафрана и морской розы. – Но фейскую пыльцу? Шис... шиссов дысс!"

   Водоросли и шафран нашлись, а кроме них нашлась настойка красного ореха. Размышляя, что сначала, наведаться к Шельме или взглянуть на руны, Хилл ножом обкорнал спутанные грязные волосы. Разделся донага, тщательно втер в кожу и волосы вязкую жидкость. Бледная кожа потемнела до смуглости портового грузчика, клочья волос загрубели и стали похожи на слипшиеся вороньи перья. Для полноты картины Хилл перепачкал и порвал в нескольких местах белоснежный батист капитанской рубахи и перевязал лоб полосой темного полотна, отрезанной от кухаркиного фартука.

   Из дома Нио неслышно вышел изрядно опустившийся наемник с узелком на поясе и большим свертком в руке и, никем не замеченный, направился к центру города. Единственный раз он остановился на одной из бедных улочек, чтобы кинуть сверток с окровавленными тряпками и обрезками волос в кучу мусора. Наверняка утром муниципальный маг примчится искать убийцу капитана Клийона, так не стоит облегчать ему работу. Копавшаяся в отбросах лисица отскочила, злобно тявкнула и, едва Хилл отошел на три шага, вернулась и снова зачавкала.

   До площади Близнецов Хилл добрался без приключений. Даже ночные бродяги, голодные до бесстрашия и опасные, как крысы, лишь скользили по нему липкими взглядами и отворачивались – всем известно, что с безработного наемника взять нечего, кроме куска стали под ребра.

   Если по дороге у Хилла еще теплилась надежда, что капитан приврал, то при взгляде на темный храм она растаяла, не оставив и воспоминания. Алью Хисс окружала стена. Высотой до половины шпиля, жемчужно мерцающая дымка текла и переливалась, обещая любому, кого уже коснулся Хисс, немедленную смерть. Не обладающие даром увидели бы лишь неровный круг, нарисованный мелом по булыжнику, и разбросанные без видимого порядка вдоль него детские рисунки – солнышко с разновеликими лучами и вписанными в него закорючками. Одна из рун показалась Хиллу знакомой: ключ единства сути. Остальные встречались в книгах Ульриха, но до их объяснения дело не дошло. Не будучи истинным шером, Хилл не знал, что за заклятия применили светлые Найриссы, но чутья хватало, чтобы не испытывать желания приближаться к ловушке.

   Разумеется, кроме ловушки магической, городская стража позаботилась и о самой обыкновенной засаде. Обвешанные амулетами стражники бдели чуть не под каждым кустом. Правда, несмотря на амулеты, ни один из них не заметил окутанного пологом Тени Хилла. При желании он мог бы передушить вояк, как цыплят, и позаимствовать амулеты – но пользы от солдатских побрякушек не было.

   Полчаса наблюдения за стеной так и не подсказали Хиллу иного способа. Погружение в Тень почти до полной потери осознания себя тоже не помогло. Светлые шеры, дорожащие собственной жизнью и покоем, озаботились тем, чтобы ни одна ниточка не вела к ним. Хилл удивился, к чему такие предосторожности, если всем известно, что Темный не ткет судьбы руками истинных шеров.

   Охра. Надо как угодно добыть охру. И найти Ориса – он сам может не распознать ловушки. До рассвета всего пара часов, как раз чтобы расспросить гадалку: то, чего Шельма не сказала страже, Ткачу выложит на блюдечке.

   Хилл кинул прощальный взгляд на призрачную громаду Алью Райны, словно взлетающую к ярким южным звездам, на темную глыбу Алью Хисс... и замер. Дверь храма открылась, на пороге показался Кирлах. Длинные седые волосы, просвеченные багровым огнем светильников, окружили его кровавым нимбом. Настоятель качнул головой, отрицая или запрещая – Хилл совершенно точно знал, что Кирлах видит его и обращается к нему. Но что старик хотел сказать? Спустя миг настоятель сердито махнул рукой, и порыв ветра толкнул Хилла прочь.

   Шельма

   Эта ночь для Сибу шель Такаими, прозванной Шельмой, выдалась на редкость беспокойной. Букай с четверкой помощников, злые и трезвые, не спали сами и не давали спать ей – даже не отпустили в заднюю комнату, заставили сидеть посередине гостиной, на виду. Всех клиентов стражи порядка распугали, но об этот Шельма не жалела. Гадать на торговые прибыли или верность будущей невестки, когда с каждого блестящего бока кастрюли, из каждой чашки, из каждой шлифованной бусины смотрит Бездна? Спрятаться бы... Только от судьбы не уйдешь, как не завешивай окна.

   – ...а он и говорит, скотина: ставлю империал, что не пройдешь! Так что ты думаешь? Дурачок-то на империал и не глянул, а взял Рябого Кса за руку, да спросил: а ты-то сам как войдешь, вернешься? И повел к храму. – От переживаний в горле Букая пересохло, и он привычно приник к кружке. Но тут же скривил продубленную морским ветром физиономию, глотнув вместо пива воду. – Тьфу, сишах...

   Из-под бахромы цветной шали, прикрывающей лицо, Сибу были отлично видны испуганные и полные любопытства лица солдат. Ее и саму пробирала дрожь, стоило подумать о Кса. В отличие от солдат, она-то видела и знала, что произошло с пьяным плутом, хоть и не была на площади Близнецов. Она нигде не бывала, да и зачем? Даже в собственном доме, надежно огражденном от вторжения опасных случайностей, пряжа судеб переплелась так густо, что от духов прошлого и будущего не протолкнуться. А если выйти наружу...

   – ...прямо в Ургаш, говорю вам! Во, глянь! – Букай дернул себя за куцую косицу. – Седой, как есть седой! Никогда не боялся. Шис! Да что там. Плотник, скажи!

   – Угу. Верно, – просипел низкорослый стражник с длинным серым рубцом на горле, поглаживая неизменный топорик. – Против Трехрукого вышел. Один.

   Остальные трое, не такие закаленные ветераны, уважительно закивали, хоть и слышали историю о том, как Букай завалил на арене Трехрукого, не меньше дюжины раз.

   – А что видел-то? – не выдержал молодой солдат с раскосыми глазами и парами тонких косиц на висках, по моде Марки.

   Букай глянул на него исподлобья, хмыкнул.

   – А ничего. Исчез Кса. Шагнул за черту, и все, нет его. – Букай опустил взгляд, поковырял каблуком вязаный из лоскутов коврик, и продолжил: – Страшно, когда не знаешь, откуда удар. С Трехруким-то оно просто было. Быстрый, сильный, зуржий сын, но все равно человек же, хоть и краснорожая тварь. А если против тебя незнамо что? Вот что ни говорите, а магия эта вся не для простого человека. Шеры вон жалуются, что Двуединые их благословения лишили, а может, оно все не так? Может, наоборот, без магии-то оно лучше будет? Просто и понятно. Честная сталь против честной стали, а не эти их закорючки.

   Шельма под своей шалью вздохнула. Просто и понятно. Когда-то она тоже думала, что без дара все стало бы просто и понятно. Пока Учитель Нье не показал, что это – жизнь без дара. Не слепота, не глухота. Хуже. Ровно как бродить среди бесплотных призраков вещей, людей, солнца и неба.

   – Эй, Шельма, чего не спишь? Припомнила чего? – обернулся к ней Плотник.

   Сибу не ответила, только закряхтела и свистнула носом, словно во сне.

   – Оставь старуху, – проворчал Букай. – Пусть хоть она поспит.

   – Чего за Шельму заступаешься? Или мешок золота тебе нагадала? – беззлобно просипел Плотник.

   Бездумная подначка неожиданно сильно задела нити вероятности, тени затрепетали, заплакали, Ургаш дохнул отчаянием. Тонкая, как отравленная шпилька, мальчишеская фигура двигалась пятном тьмы в золотом ореоле – Сибу видела отмеченного Хиссом лучше, чем наяву. Вот он выспрашивает уснувшего под гибискусами нищего, вот скользит вдоль стен, невидимый бессонному патрулю, вот просачивается в заднюю дверь. А вслед за ним, сквозь прожженную тьмой дыру, вливаются в некогда защищенный дом тени, прошлое и будущее танцуют свадебную микё, обмениваясь масками...

   Этот клиент не спросит о деньгах и не заплатит деньгами. Он несет в уплату за гадание смерть, и он не уйдет просто так, как не уйдут просто так тени.

   Сибу трясло. Холод и страх сковали её, не позволяя ни бежать, ни кричать. Только видеть и думать, перебирать паутинки в извечных поисках той, что выведет пусть не к свету, хоть к жизни. Но нити рвались и таяли, стоило темной фигуре коснуться их.

   – Эй, Шельма! Да Шельма же! Что с тобой? – издалека звали незнакомые голоса. – Проснись, Шельма! Букай, что делать?

   Беспокойные руки тормошили ее, обжигали, клочки чужих судеб вплетались в раздерганную ость предопределенности. Она не хотела видеть и слышать смерть, загораживалась обрывками паутины, но нити расползались в ее руках, слишком тонкие, чтобы выдержать взгляд сразу обоих богов.

   Словно ниоткуда раздалось хриплое карканье:

   – Не смотри, эй! Ни север, ни запад. Не желай ни звезды, ни окружья, ни злата, ни меди. В алом терне упавшая цепь королевы, не играй с ней, забудь льда и пламени танцы... сгинь! Исчезни! Погасни! Фонарь и веревка, чешуя, черепок, ость и узел...

   Карканье перешло в хриплый шепот, и только когда последние слова упали в перепутанную пряжу, свивая ее в новый узор, Сибу поняла, почему молчат и не шевелятся стражники. Снова Мертвый бог говорил её голосом. Говорил с отмеченным Двуедиными юношей, что сейчас доставал из тайника в спальне фиал с пыльцой циль, совал в карманы коробочки и баночки с настойками...

   Темнота отступила. Вновь отступила, как первый раз, шестьдесят лет назад, когда восьмилетняя дочь купца с острова Умо забралась на мачту готового к отплытию отцовского корабля и кричала на всю пристань – сама не понимая, что и зачем кричит. Но отец её не поплыл на том корабле и не попал в шторм. Зато на следующий день после того, как обломки корабля принес прилив, пришел Старейшина и велел шеену Такаими отдать дочь в общину Серых Дев. И маленькая Сибу сбежала. Она всего раз видела одну из Дев рядом со Старейшиной, и потом месяц не могла спать спокойно, все ей виделись пепельные, выжженные глаза на бесцветном лице Серой – на её лице.

   Сибу не стала просить родителей, чтобы её оставили дома, потому что знала: бесполезно. Никто в Полуденной Марке не посмеет ослушаться приказа Старейшины, даже если он потребует голову наследника рода. Если же речь идет о девочке, годной лишь продать замуж за будущего торгового компаньона, отец и думать не станет о её просьбах. А мать не заступится – её дело кланяться и исполнять повеления супруга.

   Тогда впервые Сибу пошла за самой красивой и яркой ниточкой, что потянулась от её порога к галеону чужестранцев. За ниточкой, обещающей жизнь, а не служение Старейшинам. Теперь же она сама пряла из паутинок нить, способную выдержать еще год или два – дальше Сибу не заглядывала, опасаясь повредить пряжу.

   За те пять ударов сердца, что она глядела на растерянных стражников и призрак галеона, Ткач Теней забрал все необходимое и собрался покуситься на лишнее.

   – Здесь! Он здесь! – заорала Шельма.

   Стражники подскочили от неожиданности. Молодые потянулись к амулетам, двое ветеранов выхватили оружие и встали по обе стороны от Сибу.

   – Где? Где, Шельма? Ну? – хрипнул Плотник.

   – Северный ветер ответит страннику, восточный даст покой! – закричала Сибу звонким молодым голосом. – Высокий форт падет, шесть глаз паука ослепнут, глядя на закат! Лети, не приземляйся, стриж! Полдень! Узел и полдень!

   Давно забытое веселье охватило шель Такаими. Мастер Теней ушел – ему не пришлось спрашивать, не пришлось убивать. Видение мертвого Букая растаяло, затканное новыми нитями. Сбросив пестрые покрывала, старуха с глазами девочки закружилась веретеном, наматывая пряжу, тонкую пряжу судеб, сплетая оборванные нити в новые узоры...

   – Шис! Она сошла с ума! Букай, да держи же!

   – Оставь ее, Плотник. Пусть капитан Клийон сам разбирается, не наше это дело.

   – Она спугнула ткача!

   – И слава Светлой! Ты жив, чего тебе еще?

   – Приказ!..

   – ...удача!..

   – ...снимите с меня эти тряпки...

   – Срочно выпить...

   Пять голосов слились в невнятный гул, зашумели прибоем – как когда-то давно, волны лизали сваи дома, пели колыбельную, рассказывали ведомые только им истории. Прошлое казалось будущим, а веретено пело в руках древней старухи, вторя забытой сказке о золотом драконе и злой колдунье.

   Тьма отступила от дома гадалки, чтобы когда-нибудь вернуться. Но не сегодня.

   Хилл бие Кройце, Стриж

   Ость и узел, ни запад, ни север. Загадала старая Шельма загадок. Хилл был уверен, что гадалка сказала не только о том, как открыть тайник в спальне и найти Ориса. И, возможно, не только о том, как преодолеть барьер. Но пока смысл ее речей ускользал – разве что направление... ни запад, ни север. Ни золото, ни медь. Юг и восток – как раз площадь Близнецов. Наверное, Шельма говорила про серебряный шпиль Райны... но что тогда значит «не желай ни звезды, ни окружья»? И какой узел? Ткачи не вяжут узлов, лишь режут – на вывеске Гильдии ножницы.