Текст книги "Дети Грозы (Гильдия темных ткачей) (СИ)"

Автор книги: Татьяна Богатырева

Соавторы: Анна Строева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Дети Грозы (Гильдия темных ткачей)

   Гильдия темных ткачей

Синяя книга

  

   Пролог

   На белом песке у самой кромки прибоя играют дети. Лица их похожи, как два солнечных блика. Ярко-рыжие локоны мальчика треплет лёгкий ветерок. Такие же рыжие волосы девочки заплетены в две задорные косички. Брат строит песочный замок, сестра пускает мыльные пузыри.

   – Поиграй со мной, – просит она.

   – Опять в куклы? – поднимает лукавый взгляд он.

   – Смотри, какие красивые.

   Девочка выдувает шарик. Внутри угадываются крохотные силуэты.

   – Ты сделала себе девочку, а мне мальчика, как всегда?

   – Да. Хочешь, поменяемся? Так будет интереснее.

   Прозрачный пузырёк лопается, оставляя в руках девочки куклу-мальчика, а в руках мальчика куклу-девочку. Мальчик смеется.

   – А теперь поменяемся обратно, – смех девочки звенит над берегом.

   – И поселим их в этот замок.

   Мальчик опускает куклу на песок. Девочка тоже ставит куклу, но с другой стороны песчаной стены замка.

   – Пусть они тоже поиграют.

   – Будет весело?

   Взявшись за руки, боги снова смеются. Светлая Райна сыплет из горсти белый песок времени, Тёмный Хиcc выдувает из соломинки мыльные пузыри надежд. Ноги Близнецов омывает океан вечности.

   Они играют.

   Глава 1. Недетские игры

   «...принесут достойные угодную жертву, войдут в храм Брата, и услышит Брат слова священного Договора. Станут достойные служить Ему, как рука служит человеку, а слабые ввергнутся в Ургаш...»

Закон Гильдии Ткачей

   Хилл бие Кройце по прозванию Лягушонок

   435 год от Основания Империи, за шесть дней до праздника Цветущего Каштана. Суард, столица Валанты, южной провинции Империи.

   К полудню Хилл бие Кройце по прозванию Лягушонок понял, что спрятаться не удастся. Неподвижный воздух загустел, вдалеке, над рекой, показался край темной тучи. Улицы стремительно пустели, разморенные жарой горожане расходились по домам и прохладным кофейням, лавочники уносили столики с разложенным товаром. Только мальчишка-газетчик, одетый в отчаянно желтые жилетку и берет, размахивал листками посреди мостовой и орал во всю глотку:

   – Свежие новости со всей Империи! Наследник Валанты возвращается в столицу! Гномы недовольны падением цен на медь! Придворный маг предупреждает о небывалой жаре!

   На выскочившего из-за угла Хилла газетчик не обратил внимания – чумазые подмастерья лет шестнадцати газет не покупают. Зато подлетел к выходящим из дверей гильдии Виноделов почтенным мужам.

   – Наследник престола через шесть дней будет в Суарде! Покупайте последний "Герольд"!

   Не замедляя бега, Хилл проскочил под носом у мальчишки и дернул за ремень сумки. Дюжина печатных листов вспорхнула чайками.

   – Забери тебя Ургаш! – завопил газетчик.

   Виноделы всполошились. Старик в бархатном, не по погоде, плаще обругал "безголового мальчишку" и замахнулся тростью. Хилл поднырнул под палку, и не удержавший равновесия старик уронил палку на своего пузатого соседа. Покуда склока позади набирала силу, Хилл пробежал мимо витрины шляпника, скользнул в узкий проулок, с разбегу подпрыгнул, вцепился в перила балкончика, оплетенного виноградом – и, подтянувшись, забрался на него. Прислушался, успокаивая дыхание: за углом продолжали ругаться виноделы и газетчик, стучали копыта и скрипели колеса, а за обыденными звуками слышались легкие и стремительные шаги преследователя. Рука сама собой потянулась к поясу – но вместо привычных ножей встретила пустоту.

   "Ну, Мастер..." – прошептал Хилл одними губами и постарался слиться с камнем.

   В устье проулка показался невысокий смуглый парень того же возраста, что и Хилл – одетый как подмастерье, в небеленые рубаху со штанами и сандалии. Разболтанные жесты и добродушная растерянная улыбка не вязались с хищными глазами. Парень кинул взгляд на извилистый проулок, ряды балкончиков, потом на широкую улицу. Мгновенье словно принюхивался...

   Хилл напрягся, готовый встретить его лицом к лицу – он не заяц, чтобы удирать вечно!

   Где-то в глубине проулка стукнула рама и плеснула вода, затем послышались шаги. Парень сорвался с места и устремился туда.

   Хилл облегченно перевел дух. Слава Светлой! За полдня беготни по городу он устал, как каторжник в каменоломне. Быть дичью – хуже не придумаешь.

   Выждав, пока преследователь скроется за углом, Хилл перелез через перила и неслышно спустился на узкую клумбу под стеной. Едва нога коснулась земли, острое чувство опасности подбросило его, развернуло и отшвырнуло прочь. Рука схватила пустоту: шис, ножей-то нет!

   Чернявый парень, на пару лет старше и на полголовы выше Хилла, возник в устье проулка, словно из воздуха.

   – Не стоит. – Узкие губы на породистом горбоносом лице скривились в усмешке, глаза льдисто блеснули ненавистью. – Беги, Лягушонок, беги.

   Горбоносый отступил и издевательски махнул рукой в сторону улицы. Он был одет в подходящие ему, как волку бантик, латаные штаны с рубахой и перепачканный мукой фартук. Смуглое острое лицо пятнали мучные разводы, отвлекая внимание от изысканных черт и повадок опытного бойца.

   – Не лезь не в свое дело, Угорь! – прошипел второй "подмастерье пекаря", возникший рядом так же неслышно и незаметно, и ободряюще подмигнул Хиллу. На первого он походил лишь одеждой и мастью: высокий, крепкий, с чуть раскосыми глазами, выдающими примесь крови кочевников, весь какой-то плавный и текучий.

   Угорь лишь повел плечом и фыркнул. Но дело было сделано: тот, за углом, услышал.

   Не тратя проклятий попусту, Хилл припустил прочь. Последние сомнения в том, что попасться сегодня – значит, умереть, истаяли, как русалочьи наваждения с рассветом. Мерзлые иглы страха кололи лопатки, в ушах отдавалось: "беги, Лягушонок, беги!". И Хилл бежал: мимо украшенных мозаиками домов, мимо витрины шляпника и резных дверей – к узкому лазу за старым тележным колесом, в подвальное оконце.

   Протиснулся, спрыгнул на каменный пол. Мгновенье прислушался к звукам улицы и жужжанию одинокой мухи в темном, заплетенном паучьим кружевом подвале, и устремился вдоль ряда дубовых бочек, благоухающих знаменитыми южными винами. Мягкие сандалии касались пола неслышно, отмычка из кармана сама прыгнула в руку – и тяжелая дверь распахнулась ровно в тот момент, когда кто-то спрыгнул на камни под тем же оконцем.

   В следующем зале, уставленном стеллажами с бутылками, Хилл задержался: запер низкую дверь и сломал отмычку в замке. Конечно, надолго это убийцу не задержит – но хоть несколько мгновений, пока он будет догонять в обход.

   Лабиринт винных подвалов был темен и тих, лишь скреблись по углам крысы, посверкивая на незваного гостя красными глазами. Хилл беззвучно несся по переходам, пригибаясь под низкими арками и безошибочно вписываясь в повороты: дорогу в подземельях столицы он мог найти с закрытыми глазами. До зала, из которого можно выбраться на нужную улицу, оставалось два десятка шагов, когда Хилл резко остановился и нырнул за ближний стеллаж с пыльными бутылями.

   – ...погрызли, проклятые. Только зря зелье потратил... – послышалось ворчанье кладовщика вместе со скрипом двери. По залу метнулись длинные тени от фонаря, по полу засквозило. В дальнем углу сердито зашуршало. – Эй, кто тут?

   Сквозь щели между бутылями Хилл видел, как кладовщик поднял фонарь, оглядел зал, покачал головой – и, бормоча под нос что-то о крысах, принялся заглядывать под стеллажи.

   Хилл замер, слившись с тенями. Все рвущиеся с языка проклятья он проглотил: толку от них! Надо или обходить, или пережидать.

   "Или убить", – насмешливо прошуршали крысиные лапки, из-под стеллажа сверкнули красные глаза.

   – ...найду на вас управу, вы у меня попляшете, Хиссовы дети! – продолжал кладовщик, прищуриваясь. – Я знаю, вы там. Слышу вас, твари... порожденья тьмы, место вам в Бездне...

   Хилл еле сдержал дрожь. Старик глянул прямо на него, и, продолжая бормотать, сделал шаг в его сторону. А где-то совсем близко, так близко, что Хилл почти чувствовал его дыхание лопатками, подкрадывался убийца. Тени шевелились, тянули к добыче жадные лапы.

   "Светлая, спаси невинную душу", – сглотнув ком в горле, Хилл приготовился прыгнуть. Но не успел: из-за двери раздался сердитый голос, кто-то звал кладовщика. Светлая услышала.

   – Я еще вернусь! – Старик погрозил пальцем стеллажам и зашаркал обратно.

   Едва дверь за ним закрылась, Хилл рванул прочь от хищных теней: два поворота направо, вниз по лестнице, налево, под арку – и за рядами бочонков светится путь на свободу. Шаги преследователя эхом отдавались под сводами, и эхо приближалось...

   Вспрыгнув на бочку, Хилл ухватился за подоконник, подтянулся и выскочил наружу. Под ногами звякнула решетка, некогда прикрывавшая оконце. Хилл оглянулся, выравнивая дыхание: переулок, в который он попал, был безлюден, зато широкая аллея бурлила народом.

   "Ско-ро пол-день, пол-день!" – разносились по городу, звали на молитву Светлой Сестре звонкие голоса колоколов.

   Поток горожан тек к площади Близнецов. Серебряный шпиль храма Райны разбрызгивал блики по лицам, благоухали гортензии, бегонии и розы у подножия храма. Люди улыбались, глядя на облитую солнцем, устремленную в небо громаду Светлого Храма – и отводили глаза от второго храма, темного и молчаливого.

   Стряхнув с лица подвальную пыль вместе с остатками муки, Хилл влился в нарядную толпу. Никто не обратил внимания на помятого подмастерья необычной для юга Империи светлой масти. Ремесленники и лавочники, сиятельные шеры, кокетливые девицы и их строгие компаньонки смотрели мимо, словно он был тенью. Зато сам Хилл в радостном гомоне слышал тихие шаги такой же тени. Шаги убийцы – пока еще в винных подвалах, но близко, совсем близко к выходу.

   "Врешь, не возьмешь! – в такт отчаянно бьющемуся сердцу думал Хилл. – Всего семь часов до заката. Продержусь. Надо!"

   "Надо-надо!" – звенели в ушах колокола, дразнили близостью храма.

   "Спрятаться там, под юбками Светлой Райны? Смешно... но где, проклятье, спрятаться от подмастерья Гильдии Ткачей, от Хиссова отродья?"

   Солнце пекло непокрытую голову, разгоряченные горожане пахли потом и духами, но Хиллу было холодно, а в ароматах благовоний чудилась сладость тлена. Нестерпимо хотелось скинуть с себя чужую и неудобную шкуру дичи, порвать нить страха, петлей сжимающую горло.

   "Дыши ровно и думай, – велел себе Хилл. – Ты не дичь, ты обыкновенный горожанин. Подмастерье... нет, шерский сынок, бездельник. Спину прямо, походку повальяжнее, нос выше..."

   Содрав с себя фартук пекаря, Хилл запихнул его в корзинку какой-то матроны. Из той же корзинки вытянул полосатый платок, какие носят уроженцы соседней Ирсиды. Отодвинулся в сторону от матроны, повязал на голову шелк и уже в новом образе пошел рядом со стайкой смешливых девиц. Как раз вовремя: далеко позади звякнула вырванная из подвального оконца решетка, по толпе скользнул ищущий взгляд. Скользнул – и задержался на голове в ирсидском платке. Этот взгляд Хилл чувствовал кожей. Взгляд ненависти. Смерти. Тьмы.

   "Беги, Лягушонок, беги!" – послышалось в колоколах.

   "Не хочу. Хватит, набегался!" – Хилл сжал губы и передвинулся ближе к пожилой благородной паре: из ножен на боку шера торчала неплохая шпага. Сию же секунду схватить её и встретить преследователя лицом к лицу мешало лишь крепко вбитое послушание. Раз Мастер Ткач велел бежать и прятаться, надо бежать – даже если знаешь, что не убежишь. Темный не жалует непослушных, но еще меньше он жалует проигравших. И если сегодня Хилл проиграет – Бездна получит его немедля. А следующим будет брат.

   Резко и тоскливо закричал стриж, ему ответил второй...

   Хилл споткнулся на ровных плитах площади Близнецов. Глянул на храм Темного бога, словно впервые: простые стены серого камня, без резьбы и орнаментов, такие же, как у храма Райны, только в нишах не духи света с лебедиными крыльями, а демоны Ургаша – покрытые чешуей, с акульими зубами и крыльями нетопыря. И шпиль не серебряный, антрацитовый. Двери черного дерева плотно закрыты – горожане входят в другие двери, белые, а сюда стараются даже не смотреть.

   Храм манил и пугал, в голове вертелись слова священного договора: "Клянусь служить Тебе в жизни и смерти, Темный Хисс. Отныне я раб в воле Твоей, перчатка на руке Твоей и проводник душ Твоих". Стать рабом, Рукой Бога? Нет, не сегодня! А лучше – никогда. Вот если бы можно было забыть о Гильдии, стать бродячим менестрелем, да хоть пекарем! Лишь сумасшедшие добровольно отдадут душу Темному, никакие тропы Тени того не стоят.

   "А стоит ли твоя жизнь? – прошелестели ветви старого платана перед входом в Алью Хисс. – Стоит ли жизнь брата? Убьют тебя, и ему не жить".

   "Я помогу тебе, мальчик с моим именем, если попросишь", – вкрадчиво шепнула тень черного шпиля.

   Тишина упала на площадь Близнецов. Замерли горожане, зависли над головами стрижи. Тень черного шпиля вытянулась, легла под ноги тропой: иди!

   "Сон, это сон, – твердил себе Хилл, не желая верить, но понимая: невозможное случилось, бог заговорил с ним сейчас, не дожидаясь испытаний и Посвящения. – Слишком рано, я не готов к договору! Я не хочу!"

   Каменный демон в нише храма усмехнулся кривоватой, тягучей усмешкой брата, сверкнули раскосые кочевничьи глаза, так похожие на глаза Мастера Ткача, но теплые, задорные и родные. Полтора десятка лет уместились в одно биение сердца, в одно слово: брат. В одно имя: Орис. Тот, ради кого стоит не только умереть, но и жить. Пусть даже рабом Темного.

   "Верный выбор, мой мальчик, – рассмеялся во всю пасть ближайший каменный демон. – Готов сыграть?"

   От слова "мой" сердце замерло и оборвалось. То, о чем Хилл не желал думать, явилось само, и уже никуда не деться. Может быть, Мастер знает? Может, он затем и велел играть в "салочки", чтобы... нет, нет! Слишком сложно. Темному богу незачем заманивать обыкновенного мальчишку, который все равно никуда не денется – через год все подмастерья из темных ткачей явятся на Испытания, и кто выживет, станет Рукой Бога. Убийцей.

   Проклятье... Зачем же тогда?

   Хилл обернулся. Нашел в толпе стремительную даже в неподвижности фигуру преследователя, Волчка. Ему Мастер выдал отравленную иглу, вделанную в тушку степной осы, и велел догонять Лягушонка. А Лягушонку – бежать и прятаться, не возвращаться домой до заката, не заходить в жилые дома и не пользоваться оружием. И обоим – никого не убивать, особенно друг друга. Темный не любит напрасных жертв среди своих слуг.

   Позади Волчка, в полусотне шагов, замерли Орис и Угорь. Наблюдатели. "Не выпускать из виду, не вмешиваться", – приказ, которого уже ослушался Угорь и наверняка бы ослушался Орис, если бы успел.

   Тень с насмешливой услужливостью нарисовала картины того, что ожидало Лягушонка: три дюжины вариантов "случайной" смерти от рук Волчка. Три дюжины раз Орис пытается остановить Волчка, и каждый раз вмешивается Угорь...

   От Угря и Волчка несло смертью и ненавистью, ради тропы Тени оба готовы были убивать без сомнений и колебаний. Истинные ткачи. Почему же Темный не помогает им, а помогает нам, нарушившим его Закон?..

   "Ступи в тень и позови. Но не здесь, им не нужно знать о нашем уговоре", – в последний раз льдисто засмеялась бездна, и живой солнечный свет брызнул Хиллу в глаза, а ноги сами понесли прочь от молчаливой громады Алью Хисс, от радостно вливающихся в двери Алью Райны горожан. На развороте он потерял драгоценные мгновения, Волчок наступал на пятки. Хиллу не нужно было видеть степную осу в его руке, он и так знал, как все будет: укол, паралич, короткий удар, и Лягушонок "неудачно упадет". А потом неудачно упадет брат? Нет уж. Обойдетесь!

   Злость вытеснила страх, за спиной словно выросли призрачные крылья из легенд. Сомнения отступили, оставив уверенность: от судьбы не уйдешь, Бездна все равно получит свое. Значит, будет договор и тропа Тени – а Волчок с Угрем могут жаловаться на несправедливость хоть самому императору. Если догадаются, в чем дело.

   "Пол-день, пол-день!.." – звучали колокола.

   Хилл коротко засмеялся и понесся к Чистому рынку. Дичь побежала следом, все еще уверенная в том, что она – охотник. Едва Хилл вынырнул из толпы, послышался цокот копыт по булыжнику: наперерез выехал патруль.

   – А ну, стой, отребье! Куда? – заорал гвардеец на кауром жеребце.

   Остальные трое в серо-красных мундирах разъехались, перегораживая улицу. Хилл рванул быстрее – и, пригнувшись, проскочил под брюхом лошади. Удивленные солдаты замешкались, но сержант успел огреть хлыстом Волчка, вынужденного последовать за Хиллом. Орис с Угрем отстали.

   Хилл проскочил людской водоворот в воротах рынка, побежал по рядам, мимо наваленных грудами абрикосов, яблок и мандаринов, мимо прилавков с посудой и коврами. Волчок дышал в затылок азартом и ненавистью.

   Не сбавляя скорости, Хилл обломанным концом отмычки ткнул первого попавшегося ишака. Тот взревел, взбрыкнул и помчался прямо на Волчка, таща за собой вцепившегося в упряжь селянина и связку ярких тряпок.

   Волчок отвлекся – всего на миг, но этого мига хватило, чтобы, задержав дыхание, наступить на край тени от навеса и выдохнуть:

   – Хисс!

   Вопли, сумятица, паника и злость вокруг Хилла загустели. Нахлынула и отступила волна запахов: специи, пот, пыль. Поднялись до резкого визга голоса и тут же упали, завязли басовым урчанием. Все вокруг выцвело, подернулось дымкой и замедлилось. Холод пробрал до костей. Тихий смешок – почудилось? Привычный мир стал плоским, как стекло – а поверх него изморозью соткались силуэты демонов.

   – Хисс, Хисс... – они шипели и тянулись к нему, скалились и били крыльями. Ледяной ветер рвал волосы, смеялся и звал: – Сюда... здесь... останься!

   – Договор! Я готов заключить договор с тобой, Темный Хисс! – срывая связки, закричал Хилл.

   – Договор? Не боишьссся? – Тень смеялась, но за смехом не было веселья, только голод и пустота.

   – Боюсь. Но клянусь служить Тебе в жизни и смерти, Темный Хисс! – голос словно тонул в вате.

   – Я всегда забираю свое, Хилл по прозванию Лягушонок. Не забывай. Ты – мой!

   – Я твой слуга, Темный, – в отчаянной надежде на чудо Хилл отозвался совсем не теми словами, что полагались по ритуалу.

   – Добро пожаловать в Ургаш, мальчик, – божество усмехнулось, не обратив внимания на робкую попытку своей новой Руки что-то изменить.

   С последним словом Темного Близнеца холод отступил, затих ветер и растаяли демоны. Хилл остался один посреди серых людских силуэтов.

   Дальше все было просто.

   Он вернулся назад, к неподвижному Волчку, вытащил из его кармана осу с иглой, уколол. Прицепил насекомое к рубахе. Отошел на сажень.

   И сделал шаг – из Тени домой. В живой мир.

   Шаг – краски вернулись, вернулись запахи и звуки. Вернулись свет и тепло.

   Хилл бросился к падающему Волчку, подхватил у самой земли и осторожно уложил, чтобы тот не переломал себе костей.

   Диего бие Кройце, Мастер Ткач

   Где-то в Старом Городе, в небогатых кварталах, есть улица, которой нет ни на одной карте. Ветхие дома жмутся друг к другу, нависают над мостовой разномастными балкончиками. Стены словно припорошены пылью забвения, тусклые окна слепы. Солнце никогда не заглядывает на улицу Ткачей, не кричат дети и не лают собаки. Сюда не забредают случайные прохожие, а местных жителей никто и никогда не видел. Говорят, в Ночь-между-годами эта улица полна призраков: раз в год Темный Хисс выпускает своих мертвых слуг из Бездны напиться света зеленой луны и собрать долги – обещанные ему души. Еще говорят, что ступив на эту улицу однажды, будешь приходить снова и снова, пока не отдашь Хиссу все тепло своего сердца и не превратишься в холодного упыря. Много историй, одна другой страшнее, ходит про улицу Ткачей – улицу, которая есть в каждом городе. Улицу, которую может найти любой, если ему будет, чем заплатить Гильдии.

   Горбоносый, круглощекий и смуглый до черноты торговец, одетый в пестрый ирсидский халат, полосатые шальвары и желтую круглую шапочку с кистями, в страшные истории не верил. С любопытством разини он разглядывал отвалившуюся мозаику и выщербленные булыжники мостовой, пыльные витрины и забытую невесть когда посреди улицы телегу без колес. Остановившись напротив мануфактурной лавки, такой же ветхой и заброшенной, как все на улице Ткачей, толстячок толкнул дверь под облупившейся вывеской, на которой только и можно было разобрать, что грубо нарисованные портняжные ножницы. Звякнул колокольчик. Торговец, ловко обходя спрятавшиеся в темноте груды ящиков, тюки и рулоны, направился к конторке, освещенной фонарными жуками в стеклянном шаре.

   – Приветствую, достопочтенный. Как ваше драгоценное здоровье?

   Старый пират за конторкой мало походил на торговца мануфактурой. Его левую бровь наискось пересекал шрам, приподнимая уголок глаза и придавая лицу удивленное выражение, в длинной косице седых прядей было больше, чем черных, кисть левой руки заменял протез гномьей работы.

   – Здравствуйте, уважаемый. – Закаменев лицом, пират встал и поклонился: этого гостя он узнавал в любом обличье. – Я доложу о вас.

   – Не утруждайтесь, любезный.

   Отмахнувшись, словно от мухи, гость прошел через дверцу за конторкой во внутренние комнаты. Проводив его немигающим змеиным взглядом, помощник главы Гильдии Ткачей вернулся к бухгалтерской книге.

***

   Диего бие Кройце, владелец преуспевающей конторы перевозок "Кройце и сыновья", узнал о госте, едва тот ступил на улицу Ткачей. Страницы зачитанного до дыр тома Хроник Великой Войны на миг подернулись рябью, и сквозь строки о боге-демоне проступило единственное слово: Заказ. Диего бросил взгляд на залитый солнцем абрикосовый сад за окном, поправил на лбу выцветшую повязку с бессмысленными рунами и, прихватив книгу с собой, шагнул за дверь-картину. Фонарные жуки, почуяв человека, зашуршали в колбах по стенам, освещая винтовую лестницу и подземный ход, соединяющий респектабельный двухэтажный особняк с замшелой развалюхой. Полтора перестрела быстрым шагом, тихий скрип отодвигаемого камина, и Мастер Ткач оказался на месте. В мрачной, холодной комнате со столом и креслами из серого базальта не было ни единого окна, зато на северной стене тускло светился сдвоенный треугольник Хисса, выложенный обсидиановыми пластинами. Прямо в середину терцанга были вделаны простые портняжные ножницы с обернутыми кожей кольцами.

   До того, как дверь в контору отворилась, Диего бие Кройце только и успел, что сесть в кресло с высокой спинкой и раскрыть книгу. Гость явился, как всегда, в новой личине – как будто личина может скрыть того, кто входит к Мастеру Ткачу без стука.

   – Светлого дня, почтенный. – Мастер неторопливо встал и отвесил поклон, словно купец купцу; гость едва уловимо поморщился; Мастер про себя усмехнулся и предложил, жестом указывая на второе кресло. – Не угодно ли кофе?

   – Благодарю, не стоит, – традиционно отказался гость: паранойя его давно и прочно вошла в столичные легенды.

   Коротким кивком покончив с этикетом, гость вольготно расположился в кресле – словно на пуховых подушках, а не на твердом базальте.

   – Чем можем быть полезны? – Мастер вернулся за стол.

   – Дело серьезное, опасное. Ошибка будет фатальна. Для вас. – Гость растянул губы в добродушной улыбке, что никак не вязалось с тоном. – Плачу вдвойне, золотом.

   На стол прямо из воздуха упал увесистый кошель. Мастер привычно подавил желание придушить гостя и утопить с его же золотом вместе, прибавив еще дважды по столько, дабы соблюсти Закон. Но пределы своих возможностей Мастер знал очень хорошо, и потому лишь ровно ответил:

   – Принято. Предмет заказа?

   Гость сделал неуловимо-быстрый жест пальцами. Над столом повисло изображение – объемное, в цвете – обернулось вокруг оси и растворилось.

   – Узнаете?

   – Разумеется.

   – Завтра.

   Мастер молча кивнул.

   – А теперь извольте объяснить, почему прошлый заказ запоздал на два дня. – Тоном дознавателя из Гнилого Мешка осведомился гость, довольно улыбнулся и устроился в кресле удобнее, закинув одну короткую ножку на другую. Он никогда не считал нужным скрывать, что наслаждается ненавистью Мастера, скрываемой тщательно и тщетно. В глазах фальшивого купца сверкнули алые блики, похожие на непрогоревшие уголья, личина словно бы потекла, на мгновенье позволив истинному облику – благородного красавца с ястребиным профилем – проступить сквозь маску.

   Мысленно пожелав гостю поскорее провалиться в Бездну к прародителю, Мастер принялся ровно излагать оправдания.

   Келм бие Кройце по прозванию Волчок

   Все тело ломило и жгло, мышцы не слушались. Волчок не мог даже моргнуть.

   – Эй, что с тобой? – сквозь всполохи боли пробился ненавистный голос Лягушонка.

   "Со мной? Как?" – мысли путались, в голове никак не укладывалось, что белобрысый ублюдок сумел извернуться и выиграть.

   Темнота рассеялась до серых сумерек. Прямо перед полными слез глазами появились шесть зеленых крылышек на мохнатом тельце – насекомое в руке Лягушонка трепетало, словно живое.

   – Светлая! Откуда тут степная оса? – притворно удивился Лягушонок. – Волчок!

   – Эй, с дороги, отребье! – рявкнул жирный бас.

   – Простите, моего друга укусила оса, – оправдывался белобрысый. – Вот она, живая степная оса!

   Любопытствующие, увидев "живую" осу, разбежались. Кому охота после укуса валяться полчаса куском мяса? А если оса успеет отложить яйца, лихорадка на неделю. Остались только двое бездельников-подмастерьев, жующих финики. Оба выглядели так, словно ошивались тут с самого утра, а не обежали половину Суарда вслед за младшими учениками.

   – Ну же, Волчок, вставай! – Лягушонок затряс Волчка. – Что уставились? Помогите, что ли, – обернулся он к бездельникам.

   – Да врешь ты! Живую осу ни один безмозглый тролль в руки не возьмет, – громко, на публику протянул тот, что постарше, Бахмал по прозванию Угорь. – Покажь!

   – Дай сюда! – встрял второй, Орис по прозванию Свисток. – Сдохла, жаль.

   Насекомое перекочевало в карман Свистка, лишая торговцев последних проблесков любопытства.

   – Давай в "Кружку", – предложил белобрысый. – После укуса осы надо молока.

   "Все равно убью, – подумал Волчок. – Подлиза проклятый".

   Болтая о всякой ерунде, втроем ученики доволокли Волчка до рыночной таверны, чуть не успев до дождя. Весенний ливень обрушился на них в паре шагов от дверей. Слава Двуединым, не успели сильно промокнуть. Волчка усадили за столик в дальнем углу, прислонили к стене. Лягушонок сбегал на кухню, принес кувшин молока.

   – Что это? – возмутился Угорь. – Ты слышал, чтоб я мычал?

   – Не нравится, не пей, – ровно ответил тот, наливая полную кружку.

   Свисток, ни слова не говоря, подставил свою. Как всегда! Что бы ни вытворил один, второй сделает вид, что так и надо. Как будто и вправду братья. Только какие уж братья, если у Диего бие Кройце только один родной сын, Орис-Свисток, а прочие шесть – приемные, сироты. Ах, какая благость-то, соседки от умиления плачут, какой чадолюбивый этот Кройце, так чтит заветы Светлой Сестры, и сыновья все почтительные да благовоспитанные, поклониться никогда не забудут, особенно беленький мальчик, ну такой славный. Знали бы они, кем умиляются! Прилип к сыну Мастера, братом зовет, стелется под него, шлюха. Жаба бледная. За каким шисом Мастер его взял, его же в любой толпе видно – на весь Суард северян дюжины две, не больше.

   Внутренности болезненно сжались и булькнули. Проиграть этому ублюдку, проклятье!

   Лягушонок тем временем поднес кружку с молоком к его рту. Волчок с трудом глотнул, по подбородку потекло. Больше всего ему хотелось выплеснуть молоко в бесстыжие буркалы, этой же кружкой разбить змеенышу физиономию, а осколком перерезать глотку. Заботливый, шис его дери. Улыбается. Монахиня Светлой!

   Волчок глотал молоко, глядя в синие глаза прилипалы и твердя про себя умну отрешения. Будем улыбаться, мы же братья – пока не пришло время Испытаний.

   В таверну тем временем набивался мокрый, жаждущий пива и жареных колбасок народ. Торговцы ругали попортивший товары и распугавший покупателей дождь. Покупатели ругали дождь и жадных торговцев. А рыночная стража ругала всех, кто мешает работать – и дождь, и торговцев, и покупателей, и Двуединых. Подавальщица сбивалась с ног, таская к столикам выпивку и снедь.

   Едва Волчок успел выпить полкружки, дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену. Отряхиваясь, как мокрый пес, в "Кружку" ввалился верзила в серо-красном мундире муниципальной гвардии.

   – Стоять! – распорядился он с порога.

   Подавальщица от неожиданности замерла, чуть не уронив подносы.

   – Пива, бегом марш! Жаркого, окорока, пирога! Разленились, гоблиново племя! – потребовал сержант, со скрежетом отодвигая стул у центрального стола, где уже расположилось полдюжины его подчиненных.

   "Надо убраться, пока не началась драка", – подумал Волчок, с трудом сводя раздвоенное пятно в одного сержанта.

   Паралич отступал, оставляя после себя дрожь и тошноту, мысли скакали блохами. До Волчка долетали обрывки разговоров, и он, не в силах сосредоточиться на чем-то одном – проклятый осиный яд, проклятый Лягушонок! – то проваливался в воспоминания и сны, то всплывал и снова слышал:

   – Всем на строевую! Будем встречать Их Высочества во всем, шис подери, блеске! – наливаясь пивом, рычал сержант.

   – Да говорю же, поднимут налог на пеньку, – слышались споры торговцев.

   – ...не допустит беспорядков! Его Величество знает, что делает...

   – ...так не светлая младшая принцесса-то, как есть темная...

   Разговоры в таверне, как весь последний месяц, крутились вокруг приезда наследника и младшей дочери короля. Все неприятности, от подскочивших цен на зерно до пожара в порту, валили на колдунью.

   "Правильно, все беды от темных, – мысленно соглашался Волчок. – Пауки в банке. Все придворный маг виноват, где это видано, чтоб темный – и при дворе?"

   – ...принцесса как есть темная! Вот попомните, снова неурожай будет! – селяне за соседним столом припоминали слухи о колдунье четырехлетней давности, еще с заварушки на границе с зургами.

   "Негоже ткачу верить слухам! – вспомнились слова Мастера. – Ваше дело самим пускать слухи и пользоваться их плодами, а не дрожать и перешептываться, как бабки на базаре".

   Образ Мастера подействовал лучше всякого молока. В голове начало проясняться, а перед глазами перестало двоиться. Правда, тошнота не проходила. Из-под прикрытых век Волчок вглядывался в Лягушонка: что-то с ним было не так. Слишком спокоен? Нет, он всегда как снулая рыба. Любой на его месте бы хвастался и рассказывал, как ему удалось обойти соперника, но не этот. Ублюдок.