Текст книги "Дети Грозы (Гильдия темных ткачей) (СИ)"

Автор книги: Татьяна Богатырева

Соавторы: Анна Строева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

   Они убегал тихо, как тени. Фельта Сейе, словно наигравшись их страхами, стелил под ноги ровную траву, убирал с пути цеплючую ежевику, смахивал со склонов предательскую каменную крошку. До самой опушки, что выходит к Старому городу, им не встретилось ни души. Но только удалившись от Королевского парка на квартал, Хилл решился замедлить бег и спросить Волчка:

   – Почему?

   – Свидетелей убивают, – ответил тот аксиомой.

   – Потом, – одновременно с Волчком откликнулся брат. – Пока мы не поговорим с Мастером, Волчку надо спрятаться.

   Хилл вопросительно глянул на обоих, он Орис отмахнулся.

   – Я приду после заката, – пообещал Волчок, прежде чем раствориться в праздничной толпе на площади Магистрата.

   Несколько кварталов Хилл с Орисом бежали молча. Наконец, Хилл не выдержал.

   – Где ты был?

   – Носил медовые лепешки слепому Нье.

   Хилл от неожиданности запнулся. С какой стати брат пошел к сумасшедшему прорицателю? Он же всегда говорил, что его предсказания – бред.

   – Зачем ты... – схватив брата за рукав, начал Хилл.

   – Мастер послал, – прервал его брат, не замедляя шага. – Сказал позвать, чтобы никто не видел. Ничего не объяснил, только велел не показываться дома до заката. Всем велел.

   Снова запахло неприятностями. Другими – словно мало Угря с Лаской. И чем ближе они подходили к улице Серебряного Ландыша, тем сильнее смердело. Вонь стала невыносимой, когда братья свернули с площади Варкуда на родную улицу.

   – ...выжжет огненное око! Северный ветер несет смерть! Не сойти с пути, не свернуть... – сумбурные выкрики и бормотание слепого Нье встретили их за углом. – Мертвый ведет живого, мертвый ищет солнца. Зачем мертвому солнце? Стой!

   Черный от загара крючконосый старик заступил им дорогу. Ветер взметнул белые космы прорицателя Хиллу в лицо, корявый палец ткнул в Ориса.

   – Куда идешь, бард? Иди на север, беги! Твой дом плачет, луна голодна. Семь черных коней грызут столбы, вырвутся – не догонишь...

   От слов сумасшедшего в животе зашевелилась холодная тошнота, словно Хилл проглотил лягушку. Черные, без белков и зрачков глаза Нье казались колодцами в Ургаш: пронзали, цепляли и тянули.

   – Простите, вы нас с кем-то спутали. – Орис отстранился и обогнул старика.

   – Путали... путь на север и на юг... – снова забормотал Нье, устремив невидящий взгляд в сторону дворца. И вдруг сказал тихо: – Не ходите, юный мастер, нельзя. Пусть идет один светлый, его не заметят.

   Хилл с Орисом переглянулись, словно спрашивая друг друга: не померещилось?

   – Ах-ха! – не то засмеялся, не то закашлялся старик, отталкивая Ориса. – Река пошла вспять! Ах-ха!

   Передернув плечами, Хилл устремился прочь от слепого Нье, к дому. Орис за ним.

   – Жди здесь, – попросил Хилл. – Еще немного, и я начну верить сумасшедшим.

   Последние слова он пробормотал, ныряя в тень оплетшего террасу винограда. Ургаш принял его в объятия, позвал: иди глубже, до самого дна!

   В этот раз Хилл шагнул дальше, чем в гномьем банке. Ровно настолько, чтобы сохранить ощущение себя во времени и пространстве: Хиссова Бездна кружила голову, путала верх с низом и прошлое с будущим.

   "Подожди, Темный! Мне рано пока!" – заклинал Хилл, нащупывая дорогу к дому.

   "Здесь, – насмешливо зашипели крылатые силуэты. – Здесь твой дом!"

   Особняк по улице Серебряного Ландыша с изнанки казался стеклянным ларцом с черными жуками внутри. Ни замков, ни даже дверей – Хилл свободно прошел в кабинет Мастера на втором этаже. Двоих он узнал издалека: кусок непроглядной Тьмы и пятно чистого Света не могли быть никем, кроме настоятелей храмов Хисса и Райны.

   "Наставник, Феллиго, Седой Ёж... – сгустки в сером киселе с трудом приобретали знакомые черты. – А откуда эти? Шис, еще бы услышать, что они говорят!"

   Хилл всматривался в силуэты, вслушивался до звона в ушах, но не мог расслышать ни звука. Он уже собрался всплыть до обычного слоя Тени, где слышна речь, как знакомый голос сказал:

   – Не вздумай. Если выйдешь, тебя убьют, и ни Мастер, ни Кирлах не помогут.

   Хилл застыл, не понимая, то ли радоваться нежданному советчику, то ли бояться.

   – Да не бойся ты, – усмехнулся... кто?

   Из-за левого плеча показалось радужное мерцание.

   – Любопытно, да? – мерцание пошло волнами смеха. – Ну, послушай. Может, чего поймешь.

   Невесомая рука легла на плечо Хилла. Серый кисель всколыхнулся, прояснился...

   – ...угодно богам. Не в человеческих силах противиться, – ровно твердил светлый настоятель Халрик.

   – Закон писан для всех! – устало возмущался незнакомый мастер Теней. – Рука Бога не имеет права участвовать в Испытаниях. Лягушонок должен принять полную присягу немедленно.

   – Мои ученики пройдут испытания, как положено. Вместе. А мастеров Теней без ритуала не бывает. Если Совет Гильдии будет настаивать, я готов выставить моих подмастерьев этой осенью. Раньше двое из них не смогут справиться с Тенью. Вряд ли кому-то нужны сумасшедшие слуги Хисса.

   – Любая лавина начинается с одного камня, – отстраненно заявил Седой Ёж. – Этот камень уже упал, но вы, – он указал сразу на обоих братьев-настоятелей, – не желаете исправить дело. Видимо, уже и служителям Двуединых личные дела важнее Закона.

   – Все! Достаточно! – оборвал его Кирлах. – Можешь сомневаться сколько угодно, Хиссу все равно. Но не смей вмешиваться! Если любой из подмастерьев погибнет до Испытаний по твоей вине, ты ляжешь на алтарь. И не умрешь, пока не поймешь: Двуединые не желают, чтобы их слуги дрались меж собой, забывая о служении.

   Настоятель Темного храма обвел тяжелым взглядом всех присутствующих, на миг задержал взгляд на Хилле.

   "Спокойно", – шепнул в ухо... слепой Нье?!

   Кирлах дернул уголком рта и перевел взгляд дальше.

   – Ты, Мастер Ткач Кардалоны, лучше думай, какие заказы принимать, чтобы не терять людей и не потерять жизнь. Твой страх перед земной властью глуп, и еще более глупо оправдываться радением за традиции.

   Мастер Кардалоны сжал губы и почтительно поклонился жрецу: спорить с истинным сыном Хисса, если он назвал тебя глупцом – лишь доказать его правоту.

   – А ты, Мастер Ткач Найриссы, готовься. В ближайшее новолуние Найрисса испытает мастерство новых Претендентов. Помни о традициях и не преступай Закон, все же прочее в твоей власти.

   – Двуединые сказали, – подтвердил решение брата Халрик и посмотрел прямо на Хилла. Или на того, кто стоял за его спиной?

   – Да пребудет Равновесие! – вразнобой согласились Мастера и Седой Ёж.

   – С сегодняшнего дня Претенденты – под рукой Хисса, – добавил настоятель.

   От слов Кирлаха холод пронзил Хилла насквозь. Испытания меньше чем через неделю. Ласка с Угрем под рукой Хисса – и Закон им не указ. Нет, не может быть!

   Настоятели первыми покинули кабинет. За ними – Ёж и Мастер Кардалоны. Мастер Найриссы чуть задержался, остановился рядом с Наставником.

   – Зря. Ты был хорошим Мастером, Кройце. – Он покачал головой. – Неужели оно того стоит?

   – Стоит, Вальдос, – усмехнулся Наставник. – Для меня – стоит. А для тебя – нет.

   Мастер Найриссы еще раз с нескрываемым сожалением покачал головой и покинул кабинет. А Наставник вернулся за свой стол, придвинул том Хмирских Хроник, раскрыл его на закладке и глянул прямо на Хилла.

   – Что скажешь, Нье?

   – Что... – третий близнец шагнул к Мастеру уже обыкновенным слепым стариком, а не радужным мерцанием. – Ты сделал выбор, прочее уже неважно. – Прорицатель оглянулся на Хилла. – Выходи, малыш. Может, вам и удастся...

   На лицо Нье снова легла маска сумасшествия, он засмеялся.

   – Ква! Ах-ха, ква-ква! Шесть стрижат учились летать. Раз, два, три, первого съела ворона, – начал он детскую считалочку. – Раз, два, три, второй подавился жуком... Ха...

   Беспорядочно размахивая руками, дергая головой и бормоча считалку, Нье пошел прочь – прямо сквозь закрытую дверь.

   Хилл провожал его растерянным взглядом. Третий брат? Но как же – ведь близнецов всегда двое! Черный и белый, два бога, два храма...

   – Я не знаю. Никто не знает, – предупредил его вопрос Наставник. – Они слишком стары. Старше Империи, может, старше Эльфийского Договора. Говорят, все настоятели во всех храмах это они, Кирлах и Халрик. Только слепой Нье один, но появляется всегда в разном обличье, в разных местах. Зачем, почему – боги не имеют обыкновения объясняться перед смертными.

   – Я могу позвать Ориса?

   Мастер кивнул, грустно улыбнулся, словно хотел что-то сказать... и промолчал.

   Глава 22. Источник

   Родились Близнецы из океана вечности и песка времени. Были они во всем схожи и потому, играя, не могли отличить, кто есть кто. И тогда один из Близнецов сказал:

   – Я – брат, и имя мое Хисс. Будет сутью моей черный океан вечности, бездна и смерть.

   – Тогда я – сестра, – сказало второе дитя. – Имя мое Райна, а сутью станет белый песок времени, свет, жизнь и любовь. Давай же играть, брат!

   Через какое-то время им наскучил черно-белый берег, и сказала Сестра:

   – Да будет цвет!

   И сотворили Брат и Сестра мир из земли, огня и воды, и назвали его Райхи. Долго играли Близнецы с новым миром, лепили горы и пустыни, растили деревья и травы, населяли земли зверьми, небо птицами и воды рыбами.

Катрены Двуединства

   Дайм шер Дукрист

   435 год, 5 день Каштана, Риль Суардис.

   Этой ночью, как и прошлой, Шуалейде снилась мать, снился дождь и ураган. Дайм еле удержал её, проникнув в сон, иначе она бы ушла в башню, не просыпаясь, так силен был зов Источника. Все утро она была рассеяна, то и дело кидала взгляды на дверь.

   – Ни секундой раньше десяти часов. Обещай! – потребовал Дайм после завтрака.

   Вручил ей колбу с собственной кровью – Шу ахала и возмущалась, но поздно – и отправился к королю, отвлекать Бастерхази. Король уже ждал. На столе лежали папки с делами и жалобы на придворного мага, чудом уцелевшие в магистрате. Требование явиться к десяти утра секретарь отнес Бастерхази еще два часа назад.

   Едва Дайм успел обменяться с Мардуком приветствиями, как нервы заорали: "опасность!", и тут же в приемной послышался возмущенный голос сашмирского посла:

   – Немедленно! Срочная дипломатическая нота категории прим!

   Дайм выругался вслух – почти теми же словами, что Его Величество. Война? С Сашмиром?! Рональд сошел с ума, если думает, что это сойдет ему с рук.

   Дверь открылась, впуская зеленого, но по-прежнему невозмутимого секретаря.

   – Мы изволим дать аудиенцию, – рявкнул Мардук, не дожидаясь его слов.

   Сиб Русаахаджи отпихнул секретаря и ворвался, потрясая листом бумаги, пахнущим духами и смертью.

   – Приветствую Ваше Величество! – Церемониальный поклон посла походил на серию фехтовальных выпадов. – Приветствую Вашу Светлость! – он выплюнул эти слова, словно древесная жаба кри липкий сгусток яда.

   – Приветствуем дорогого друга, посланника возлюбленного кузена, – тоном, способным заморозить яд еще во рту у жабы, ответил Мардук.

   Но посол не внял. Вокруг него завивалось тщательно и оригинально сработанное наваждение ненависти, как и следовало ожидать, без малейших привязок к магу-автору.

   – Мы требуем справедливости! Именем Светлой, оскорбление, нанесенное Сашмиру, будет смыто лишь кровью. Сашмир объявляет Империи Долг Чести. – Посол положил перед королем надушенный смертью листок и указал на Дайма. – Единственная возможность избежать войны – бусиг-да-хире.

   Бусиг-да-хире? Бедняга посол, когда он опомнится, ему самому придется совершить обряд, имя которого в переводе с древнесашмирского обозначает "расцветающие алым ирисом на белом льне внутренности".

   Прощупывая наваждение, Дайм проклинал себя. Листок, исписанный витиеватым почерком, рассказывал печальную историю. Племянник посла, милый и не обремененный предрассудками Хумма, повесился этой ночью от "несчастной любви" того же происхождения, что и гнев сиба Русаахаджи. Юноша оставил письмо в духе сашмирских эпосов: "...соединиться с возлюбленным Даймом, принявшим в залог вечной верности юношескую честь, в чертогах Светлой покровительницы любви, раз жестокая судьба не позволила этого сделать здесь". Несчастный мальчик поплатился за жизнью за чужие интриги, и виноват в этом только Дайм.

   Потом. Сокрушаться и жалеть птенца – потом. Если выживем. Ловушка – дело рук Тхемши и Рональда. На бусиг-да-хире они не рассчитывали, но сыграли на опережение: не являться к королю, успеть перехватить Шу, пока она уязвима.

   Дайм перебирал нити заклинания в поисках кончика, отгоняя настойчивое желание оглушить посла бронзовой чернильницей, что определенно решило бы проблему на ближайший час, но стоило бы ему самому в лучшем случае отставки, а в худшем – превращения в голема лейб-гвардии. Нет, должен быть иной выход.

   – ...немыслимое унижение! В нашем роду никогда не было... – возмущался посол.

   Шисов лицемер! Забыл подумать о мальчике, когда подкладывал в постель влиятельным вельможам?

   – Не горячитесь, дорогой друг, – прервал посла король. – Не думаю, что наш возлюбленный кузен одобрит столь поспешные ваши действия.

   Проклятое наваждение, не снимается! Нити сплетены слишком хитро. А время – время уходит! Распутать клубок нужен час, да оно и само через час рассеется. Но в запасе нет и трех минут. Сейчас Шу выйдет из защищенной комнаты, отправится в башню – одна.

   – Необходимо провести расследование. Мы всемерно осознаем глубину вашего возмущения и так же возмущены происками... – Мардук плел словесные сети, удержать посла от непоправимого: ритуальной формулы объявления войны.

   Нити не поддавались, а сил разорвать их – не было. Не хватало немного: пинты крови, отданной Шу, капли, потраченной на сны. Замороченный сашмирец приближал бойню. Наваждение ухмылялось, скалило зубы в седую бороденку и хихикало: "Выбирай! Мир или Шуалейда? Война или смерть? Что бы ни выбрал, проиграешь".

   Нити. Контуры. Связи. Символы. И лишь один ключ. Настолько простой, что не обойти – или согласиться, или ждать. Всего час. Но Шу уже не будет, а может, не будет и Риль Суардиса. Только один путь обещал отсрочку и шанс остаться в живых.

   – Я готов. – При звуке его голоса посол и король замерли. – Если Сашмиру моей виной нанесено оскорбление, я смою его своей кровью.

   Он говорил – медленней, чем пески засасывают древнюю столицу Ирсиды – и сливался с темным заклинанием, не обращая внимания на обжигающую боль чуждой стихии. Он становился дрожащими в предвкушении нитями, он сам ухмылялся в жидкую бороденку и щурил узкие глаза: "Немыслимая удача! Щенок Дукрист попался на примитивную удочку!"

   – Я, Дайм шер Дукрист, клянусь совершить бусиг-да-хире в том случае, если Конвент признает меня виновным в оскорблении Сашмира. Видят Двуединые!

   Боль черной стихии прорвалась вспышкой света, оставив Дайма дрожащим и задыхающимся. Заклинание приняло жертву: шанс, что Тхемши докажет оскорбление и вынудит Дайма покончить с собой. Вероятности дали взаймы час.

   – Ваше Величество, прошу позволения покинуть вас и заняться организацией дознания.

   – Разумеется, Ваша Светлость, – кивнул Мардук.

   – Мы протестуем, Ваше Величество, – начал возражать посол.

   Но Дайм уже не слушал. Он бежал к Рассветной башне, выставляя на пути Рональда щит света. Десять часов – Шу вышла! Шквал огня и смерти ударил, ожег новой болью. Темный давил со всей силой, вплетал все новые заклинания. Но Дайм держал щит, закрывая Шу и считая её шаги. До башни сто... девяносто... Вместе со счетом в мозгу билось: успел! Слава Светлой, успел! Дальше будет проще. Лишь бы хватило сил.

   Шуалейда шера Суардис

   Скорее, скорее! – кололо нетерпение, подхватывал ветер за окном, звенели в унисон подвески люстры и тикали часы.

   Скорее! – подгоняло отчаянное биение сердца.

   Шу не понимала уже, то ли она сама так хочет поскорее шагнуть в неизвестность, то ли это башня зовет ее. А может быть, она уже не могла различить, где она, а где Источник. Но – неважно! Ничто не важно, кроме безумства лиловых и синих вихрей, треска молний, клочьев тумана, вцепившихся в подол, в рукава, в волосы – и тянущих: скорее!

   Она плохо понимала, почему Эрке стоит у двери, не давая пройти. Почему Баль держит ее и твердит о просьбе Дайма. Ведь он сам сказал – иди. Зачем ждать?

   – Еще немного, Шу, пожалуйста.

   – Не сейчас, Шу. Подожди, там опасно!

   – Дайм просил не выходить до десяти, ты же обещала!

   Любимое имя на миг вырвало Шу из объятий штормовой грезы. Лица друзей выплыли из облачной круговерти, колба в руках Баль обожгла глаза Светом.

   – О, чуть не забыла!

   Шуалейда осторожно взяла заключенную в стекло кровь мага. Почудилось, что в сосуде мифический эликсир бессмертия, густой и сладкий допьяна. Стоит лишь отпить глоток, и вся сила и жизнь Дайма перельются в нее...

   Внезапное понимание, что за сокровище доверил ей любимый, окатило ледяной волной ясности. Наваждение Источника отступило. Но осталось тиканье часов: обещала, обещала! И осознание опасности.

   Готова. Шагнуть за край. Рискнуть – жизнью, рассудком и душой.

   Колба в ладонях пульсировала теплом живого сердца, шкатулка в мешке источала миазмы тлена, секундная стрелка отщелкивала последний круг. Дверь светилась последней, призрачной, уже ненужной защитой. А за дверью...

   "За край, за край", – пробили часы.

   И Шу переступила порог.

***

   Следующего шага она не помнила – очнулась только в башне. Свет в ладонях бился горячо и остро: боль проникла до самого дальнего уголка, где пряталась маленькая девочка по имени Шу.

   Она открыла глаза, вздохнула. Вокруг вихрились лиловые, синие и голубые потоки, словно художник налил в стакан краски и размешивал, а Шу смотрела на красковорот со дна. Оторвавшись от завораживающей красоты, она опустила взгляд на свет в ладонях. Шепнула: "Дайм? Ты здесь?" Вместо ответа блики погладили её по лицу, скользнули к мраморному диску, затем к лестнице.

   – Да, я помню, – ответила она.

   Источник словно ждал ее слов: вихревые потоки отступили, мир с громким хрустом встал на место.

   Она прижала колбу к груди, вздрогнув от удовольствия – показалось, под ладонью детеныш пумы. Теплый, мягкий, с шелковой шерсткой и морской бирюзой глаз. Он урчал, обещая не выпускать когти, пока Шу не забывается. Она забеспокоилась, уловив страх звереныша. Потянулась мысленно к Дайму: где ты? как ты? Но зубки тут же вцепились в руку: не отвлекайся!

   – Как скажешь, мой учитель, – шепнула в настороженные черные уши и улыбнулась.

   Еще один глубокий вздох. От ног до макушки пробежала щекотная волна: синий поток отделился от красковорота, обвился вокруг лодыжек, влился в неё, пробуя и предлагая.

   – Хочешь поиграть? – спросила Шу.

   – Поиграть! – радостно откликнулся Источник, обсыпая её искрами с запахом фейской груши. – Играть, хочу играть!

   – Давай поиграем. Вот с этим камешком, – она указала на диск, принесенный гномами. – Можешь поднять?

   Поток взвился смерчем, протанцевал к диску и подкинул его под потолок.

   – А на последний этаж?

   Капелью зазвенел смех – со всех сторон, будто смеялась башня. Стены, пол и потолок стали прозрачными. Камень взлетел, завис посреди верхней комнаты. Шу, поддавшись веселью Источника, засмеялась, подпрыгнула и поплыла в плотном, упругом воздухе, ухватившись за светящуюся нить, одну из тысяч, пронизавших башню. Нить покалывала, дрожала и пела. Показалось, что башня – арфа, и струны ее продолжаются за облака и небесный хрусталь, где мальчик и девочка играют в мяч, а чернильный океан лижет белый песок, оставляя на берегу хлопья радужной пены.

   – Полетаем? – обернулась девочка с лицом неуловимым и сияющим, как солнечный блик.

   – И сделаем фейреверк, – обернулся брат-близнец.

   – Иди к нам. Поиграем вместе, – голоса их сливались, манили переливами звенящих ручьев. – Будет весело!

   Океан заиграл весенним разноцветьем, взбугрился, потянулся к Шу. В глубине волны звезды кружились в эста-ри-касте. Одна звезда приблизилась, увеличилась... и оказалась диском мира Райхи.

   Восторг переполнял Шу. Руки тянулись потрогать иголки горных пиков, запустить в океан лодочку из коры. Показались города, дороги. Выросли из песчинок дворцы и дома, по улицам заторопились крохотные человечки.

   – Поиграем? – снова раздался детский голос. – Любишь бросать камешки?

   Шу хотела согласиться, но ее отвлекла боль. Она опустила взгляд: крохотный кугуар, вздыбив шерстку, впился когтями в запястье. Показались алые капли, закружилась голова... Мир раздвоился: на игрушечную землю наложился образ пустой круглой комнаты. Голос мальчика стал совсем не детским. А камешек в его ладони – совсем не игрушкой.

   – Шу! – зашипел зверек. – Вернись, Шу!

   – Нет, не хочу! – крикнула она, не понимая, не хочет возвращаться или играть.

   – Хочешшшь, – совсем другим голосом, пустым и холодным, шепнул мальчик.

   Шу сорвало с места, закружило, понесло. Мальчик приближался, рос, в черных глазах закручивались воронки смерчей: затягивали, затапливали тяжелой негой:

   "Поддайся! Будет хорошо. Будет все, что захочешь. Власть? Бери. Сила? Сколько угодно. Знания? Все – твое".

   Смерчи засасывали, манили вереницами образов-грез.

   "Бери же!" – голос божества взвился, сминая волю, обещая и угрожая.

   – Не хочу!

   – Тебе мало? – Брат рассмеялся. – Чего ж ты хочешь, дитя? Скажи, я дам тебе.

   Темная воронка надвинулась, всосала. Шу не успела испугаться, как упала посреди огромного, роскошного зала, полного людей. Прямо на трон.

   – Ваше Всемогущество, соблаговолите ли принять послов? – подбежал, мелко кланяясь, мажордом, удивительно похожий на графа Свандера.

   Он говорил что-то сладко-льстивое, но Шу не слушала. Вокруг суетились люди, преподносили подарки, просили совета, молили о милости. Каждое их слово откликалось узнаванием, маленькая обиженная девочка внутри кричала, топая ножками: хочу! Мое! И Шу кружилась в танце с иноземным принцем, подписывала помилование раскаявшемуся от ее мудрых речей мошеннику, указывала инженерам-гномам, где строить новый город, снисходительно бросала Ристане: "купи себе приличное платье!" А потом поднималась в башню, где ждал прикованный к столбу Рональд. Нагой, беспомощный маг умолял о пощаде, но вместо милосердия получал раскаленное клеймо вора и рабский ошейник.

   – На побережье высадилась армия Марки! – вбегал в ее покои раненый гонец и испускал дух, протягивая пакет с мольбами о помощи.

   И Шу, милостиво прикончив темного, вылетала из окна башни, собирая по пути к морю тучи и ветры. Она сбрасывала в бушующие волны сонмы вражеских солдат и гнала корабли на штормовых волнах. Цунами захлестывало острова Марки, смывало деревушки и города, бурлящее море разверзалось, поглощая тысячи карумаев, кричащих в смертном ужасе... А потом карумаи сменялись зургами, и горели степи, сметая с лица земли людоедское племя, чтобы никогда больше орда не потревожила мирную Империю Шуалейды.

   Со всех концов земли, к ней, владычице, стекалась магия – сладкая и пряная, пьяная и веселая мощь. По ее слову воздвигались горы и поворачивались реки...

   Голова кружилась, весь мир умещался на ладони...

   – Бери, – рыжеволосый мальчик с бездонно-черными глазами протягивал камешек. – Ты же любишь играть.

   Рука сама тянулась взять – и один камешек, и второй. Их так много на берегу, их приносят волны черного океана. И девочка в стороне, что улыбается так грустно – пусть она тоже играет! Давайте бросать камешки!..

   Но рука застыла на полпути. Что-то не пускало. Тянуло. Злило – что-то посмело помешать! Ей, всемогущей колдунье?!

   – Шу! – в шипении темного прибоя послышалось имя. – Шу?! – Голос такой странно-знакомый, и почему-то больно, и пусто, и слезы в горле.

   Мальчик с камешками в ладони подернулся рябью, словно отражение в озере. Задрожал, расплылся – и вместо него Шу увидела себя. Но... нет! Она – не такая! Это костлявое, одетое лишь в магические вихри, с безумным светом в глазах, с седыми космами-тучами, с руками-молниями. Светлая, как же страшно!

   Стр-р-рашно! – отозвался рыком ураган, бросил в глаза горсть песка, ослепил. Шу зажмурилась и тут же почувствовала, как ее снова несет, крутит, швыряет. Мысли вылетали из головы, казалось, сейчас вылетит само её имя – и смерч выбросит её на неведомый берег беспамятной сломанной куклой. Она хотела ухватиться за что-нибудь. Открыла глаза – но не увидели ничего, кроме красковорота. Взбесившиеся цвета слизывали шершавыми языками плоть и память...

   Пока не осталось ни памяти, ни цветов. Только белый и черный. Белый песок, черное небо. Черный океан, белое солнце.

   Пустая черно-белая бесконечность.

   – Шшу... – шепнуло море.

   Она оглянулась: кто здесь? Где я? Кто я?

   – Шу... – набежала на песок волна, клочок пены взлетел, ожег болью руку.

   Боль, что это?

   – Шу, – пенился прибой, оставлял на песке следы, словно от лап большой кошки. Щекотал ноги теплой бирюзой, пускал в глаза зайчики. Чертил знаки, а те складывались в слова... Доверие. Любовь. Дружба. Долг.

   Она шепнула вслед за волнами: "люблю...". Покатала слово на языке – вкусное, шелковое. Повторила: "люблю!" – и океан отозвался: "Шшу! Очнись, вспомни! Не бойся – люби".

   Любить? Слово-солнце, слово-тепло, слово-счастье... лишь поверить, понять и принять. Так просто, боги, как же это просто! – Шу смеялась от переполняющего счастья, подставляясь ласковым объятиям потоков, сама отвечала им – нежностью, любовью. Жмурилась от удовольствия, и казалось, океан мурлычет и трется, толкается пушистым лбом в ладонь...

   Луч пронзил волны и ослепил. Встряхнув головой, Шу открыла глаза и встретилась взглядом с ясной бирюзой.

   – Дайм, – она погладила звереныша, тот выгнулся и заурчал.

   Вокруг по-прежнему бурлил красковорот. Но теперь вся эта магия принадлежала ей. Её память, её род, её судьба. Её ответственность: мир все так же лежал в ладони... мальчика? Или в её ладони? Издали послышался бой часов. Один, два... Шу насчитала десять ударов. Десять? О боги, время! Там же Дайм – и Рональд!

   Только сейчас она заметила, что совсем иначе чувствует мир. Тоньше, полнее, яснее. Прозрачные паутинки вероятностей трепетали, расходясь веером от её рук. А Дайма она ощущала как саму себя – и Дайму было плохо.

   Рональд шер Бастерхази

   В ладони Рональда росла химера. Оставалось лишь задать вектор...

   – Светлого дня, Ваша Темность, – раздался от дверей приторный голос.

   Рональд обернулся: Дукрист сошел с ума или у него в рукаве восемь тузов?

   – Светлого, Ваша Светлость.

   Поклонившись, Рональд, улыбнулся и отпустил химеру в сторону Закатной башни.

   – Дивная погода, не находите? – ухмыльнулся Дукрист, поднимая папку со знаком Весов. – Самое время обсудить несколько вопросов.

   Химера свернула с пути и разбилась о щит.

   – Несомненно. Располагайтесь, Ваша Светлость. Угодно ли лорнейского?

   – Благодарствую, – поклонился Дукрист, выпуская несколько снежных нитей-разведчиков. – Не откажусь от кофе. Из ядов предпочтительно рушбаарский лист и каракуту. Не пробовали? Дивный букет.

   – О, как досадно, – покачал головой Рональд, подцепляя белые нити черными и сворачивая в дулю. – Из запрещенных ядов только желчь гарпии, но она отвратительно сочетается с кофе. Смею надеяться, Ваша Светлость удовлетворится кардамоном.

   Рональд разглядывал истощенную ауру светлого и не мог понять, на что тот рассчитывает – его не хватит на час, не то что до окончания Шуалейдой ритуала.

   – Так что желает узнать Конвент? – осведомился Рональд, жестом приказывая Эйты, бывшему ученику, подать кофе. – Извольте сюда, к столу.

   – Если Ваша Темность не возражает, поговорим здесь. – Дукрист коротким взмахом кисти подвинул кресло в полосу солнечного света у окна.

   – Как вам будет угодно, – усмехнулся Рональд.

   От него не укрылась некоторая натужность в жестах светлого. Бережет силы? Или хочет казаться слабее? Или же делает вид, что ему требуется прикидываться слабым, в надежде, что Рональд распознает притворство и посчитает его более серьезным противником, чем он есть? Хисс знает, сколько петель лисьей хитрости накрутил этот интриган.

   – Пожалуй, Ваша Темность правы. Кардамон и ваниль весьма неплохи, – кивнул Дукрист, отпив глоток.

   – Ближе к делу, Ваша Светлость. – Рональд стукнул пальцем по вышивке на отвороте рукава: жук ожил, расправил крылья, полетел к гостю и растворился в сиянии папки. – Опять жалобы? Вы же знаете мое уважение к Закону.

   Азарт забурлил в крови: Дукрист вышел на поединок! Ослабленный, на чужой территории – лучших условий не бывает.

   Дукрист, словно не понимая, на что идет, достал первый лист.

   Как всегда, ничего серьезного Конвент не припас. Лист за листом украшались пурпурными печатями: "Разобрано. В удовлетворении иска отказать". Светлый придирался, требовал доказательств, цитировал параграфы и подзаконные акты. Но папка пустела, а щиты истончались, отражая заклинания – Рональд, не скупясь, отправлял в маркиза заготовленные впрок шпильки.

   – В Вашей Светлости пропадает редкостный талант крючкотвора, – усмехнулся Рональд, вынимая из корзинки со сластями сахарную птичку и оглаживая ее по крыльям. – Среди стряпчих вам не было бы равных.

   – Ваша Темность льстит. Думаю, один-два равных все же...

   Дукрист не успел договорить, как с рук Рональда сорвался траурный феникс и спикировал на врага, а острые перья устремились к Закатной башне. На месте светлого взвился и затрещал багровый факел. Злая радость взорвалась за ребрами, распирая торжеством: Победа! Оба, сразу!.. – и оборвалась тяжелым комом досады. Черно-алые перья заметались, скрутились вокруг факела, с ломящим зубы скрежетом втянулись в огонь и опали пеплом.

   – Продолжим наше дело, Ваша Темность? – с холодной вежливостью осведомился Дукрист, опуская оплавленную солнцем чашку на стол.

   – Разумеется, Ваша Светлость, – не менее холодно отозвался Рональд.

   Волна ярости готова была сорваться, раздавить соперника, но Рональд удержался: слишком рискованно выпускать чистую силу в единственный удар. Один Хисс знает, что еще припрятано у светлого в рукаве, хоть и выглядит опустошенным.

   "Самонадеянный ублюдок. Блеф тебя не спасет".

   Он ударил простым заклинанием одновременно со вспышкой пурпура на последней жалобе. Расколотая скорлупа огня обиженно зазвенела.

   "Мечтай, паучий недогрызок", – послышалось сквозь звон. Ехидно, устало и с привкусом тщательно скрываемого страха. Единственным видимым эффектом атаки была поседевшая прядь в безупречной прическе маркиза.

   – Вашей Темности холодно? – осведомился Дукрист, едва воздух перестал дрожать и светиться. – Не проще ли растопить камин?