Текст книги "Дети Грозы (Гильдия темных ткачей) (СИ)"

Автор книги: Татьяна Богатырева

Соавторы: Анна Строева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

   Глава 12. Ургаш и рыбный клей

   ...буде же нарушит Мастер Ткач закон Хисса, не судить его другим Мастерам, а испросить совета у настоятеля Алью Хисс, ибо его голосом говорит сам Брат.

Закон Гильдии Тени

   Келм бие Кройце по прозванию Волчок

   435 год, праздник Каштанового цвета. Суард, Нижний Город

   Волчок злился и нервничал. После первого и единственного разговора с Угрем он все думал: не зря же старший подмастерье завел речь о сыне Мастера и приблудном змееныше? И на следующий день, на тренировке, выбрал Волчка партнером – хотя обычно дрался со старшими, Свистком и Лаской. Волчок было обрадовался, но на следующий день все вернулось на круги своя: Угорь не замечал младших учеников в упор. Зато сам Волчок стал много внимательнее приглядываться и к Свистку с Лягушонком, и к Угрю, и к зачастившему в дом Наставника Ежу.

   Собственно, внимание к Ежу и привело Волчока в Нижний город, в кварталы рыбарей, что по соседству с дубильщиками. Самым примечательным на окраине был запах. Смесь гнилой рыбы, водорослей и едких щелоков, разбавленная местами перцем и кислым вином, местами – горелым маслом. Но самый убойный аромат – вываренных рыбных костей, чешуи и прочей дряни – стоял рядом с клееварней. Лучший столярный клей благоухал так, что, казалось, стоит замешкаться и вдохнуть чуть глубже, и навек прилипнешь к грязным бочкам у саманного забора.

   Все началось вполне невинно: Волчок случайно застал конец разговора Ежа с Наставником. Упоминание настоятеля Кирлаха и капитана Клийона, начальника найрисской стражи, привлекло его внимание, но больше ничего интересного он не услышал. Зато краем глаза увидел, как за Ежом увязался Угорь. Вроде сам по себе, просто в ту же сторону... но ученики Мастера в совпадения верить не приучены. И правильно: в конце улицы Серебряного Ландыша Угорь догнал Ежа, и дальше они пошли вместе, о чем-то переговариваясь.

   Любопытство побудило Волчка последовать за ними. Любопытство и дурь – сейчас, прячась между бочками и стараясь дышать как можно реже, он честил себя последними словами.

   Оба, и Ёж и Угорь, внезапно растворились в вонючем мареве Рыбного Затона. Вот только что стояли себе под акациями, Ёж что-то втолковывал ученику – и нет их.

   Волчок схватился за нож, спрятанный в широком поясе. Пусть положение безнадежно, но просто так он не дастся!

   Справа раздался треск, Волчок вздрогнул и прислушался. Но ни звука больше, кроме шелеста акаций и ленивого собачьего бреха за забором, не услышал.

   Ожидание... медленные удары сердца: один, второй... вязкая тишина...

   Совсем рядом что-то просвистело, Волчок невольно сжался. Глухо стукнуло за спиной в твердую побеленную глину. Потом еще раз, и еще – подальше.

   Скосив глаза, он увидел обломок туфа.

   И снова повисла тишина.

   Хиссово семя! Да они издеваются!

   Разозлившись, Волчок зашарил глазами в поисках лазейки – неважно, куда, лишь бы не сидеть на месте и не ждать, пока ублюдки придумают развлечение позаковыристей. Лазейка нашлась внизу, за левой бочкой: прорытая собаками нора. Узкая, как змеиная глотка. Но все лучше, чем ждать.

   Тихо, стараясь не дышать, Волчок нырнул головой в лаз. Только бы не застрять! Повезло – местные псы оказались не мелкой породы. Поминая гоблинову мать и моргая, чтобы избавить глаза от едкой пыли, Волчок вылез по ту сторону забора. Здесь лаз прикрывали грязные заросли ежевики. Смрад стоял неимоверный – высунувшись из кустов, он увидел прямо перед носом покрытые склизким налетом доски. А в щель между досками – каменные столы с налипшей чешуей и печи с вмурованными котлами. В котлах что-то булькало, пуская струйки желтоватого пара.

   Морщась, сглатывая горечь и смаргивая слезы, Волчок пополз вдоль сарая. Прочь отсюда, пока не выблевал кишки от вони! Преодолев несколько саженей, Волчок уперся в забор. Тупик! Твою багдыр! Не в ту сторону...

   Но ругаться было некогда. Осторожно подняв голову над ежевикой, Волчок огляделся. Справа забор, слева сарай, впереди забор, но пониже, из-за беленой стены торчат ветки абрикоса... знать бы еще, где поджидают ублюдки!

   От сарая послышались незнакомые голоса – что-то про плотность, вязкость. Голоса приближались, а Волчок судорожно думал: то ли выскочить к клееварам, они точно не убьют, то ли махнуть в соседний двор. Первый вариант показался надежнее: если бы сейчас попались гвардейцы магистрата, он бы с радостью сдался.

   Едва он решился и повернул обратно, затылок пронзила боль и в глазах потемнело. Ничего не видя и не соображая, Волчок взмахнул ножом наугад, но сильная рука перехватила запястье, вывернула. Он чуть не заорал от боли.

   – Хорош чудить, малыш, – послышался голос Ежа. – Ну и дыру нашел, хе!

   Сквозь рокот прибоя в ушах пробился голос Угря:

   – Я ж говорил, он не из тех, кто сдается.

   – Ладно. Сойдет, – хмыкнул Ёж.

   Волчок почувствовал, как взлетает в воздух. Сгруппировался, и, преодолев слабость, по-кошачьи приземлился на твердую землю, по пути оцарапавшись о ветки. Вывернутая рука подломилась, и он ткнулся носом в траву.

   – Хватит валяться, – бросил Угорь.

   Но не успел продолжить, как Волчок вскочил – в привычную боевую стойку.

   – Ну, развоевался, – хохотнул Ёж, уже успевший с удобством расположиться под деревом. – Садись, разговор есть.

   Волчок кинул настороженный взгляд на Угря – тот кивнул: садись, мол, не бойся. И сам сел, скрестив ноги, неподалеку от Руки Бога.

   – Ты еще не передумал придушить Лягушонка? – огорошил Волчка Ёж.

   Замерев, Волчок не знал, что отвечать.

   – Значит, не передумал, – удовлетворенно кивнул тот. – И правильно. Но не сейчас. Что ты знаешь об испытаниях?

   – Выжить, добраться до Алью Хисс, пройти ритуал, – не понимая, к чему клонит убийца, ответил Волчок.

   – В чем суть Договора, знаешь?

   – Хисс открывает Тропы Тени в обмен на службу...

   – И?

   – Душу... – совсем тихо закончил Волчок.

   Мастер не раз говорил об этом – но до сих пор как-то не верилось, что всерьез. И что этот момент когда-нибудь наступит. А сейчас, глядя в колодцы черноты на заурядном, с носом-уточкой и тонкими усиками, лице Ежа, Волчок вдруг понял: скоро. Совсем скоро! Там, в колодцах, не было дна.

   – Что, испугался? – ухмыльнулся одними губами убийца.

   Волчок замотал головой.

   – И зря. Ургаш вовсе не такое страшное место, как пугают народ святоши Райны. Ну да если выживешь, сам поймешь. А что вам говорил Мастер про жертву?

   – Жертву? – Волчок лихорадочно пытался вспомнить: что же? И говорил ли?

   – Да, дело серьезно, – покачал головой Ёж. – Ты знаешь, что только тот, чью жертву примет Хисс, сумеет войти в храм?

   Волчок кивнул. Охотиться на претендентов будет не только Гильдия, но и они сами, друг за другом. Хисс никогда не принимает всех. В лучшем случае половину – а чаще одного или двоих. Но чего Волчок пока не понял, так это зачем Ежу понадобилось устраивать экзамен.

   Словно прочитав мысли Волчка, тот подтолкнул его дальше:

   – Единственное, на чем держится Гильдия, это закон. Отними закон – и что останется? Подорвать устои просто, но Мастеру дороже его маленькие слабости.

   Ёж усмехнулся, предоставляя Волчку самому додумать, что за слабости у Мастера Ткач. Это было несложно. Вопиющее нарушение традиций: жена, сын – пусть Фаина и звалась экономкой, но стоило лишь раз увидеть Мастера и Свистка рядом, и вопрос о том, кто отец юноши, исчезал. Но снова: зачем Ежу Угорь? И зачем Волчок? Для Руки Бога убить ученика – что цыпленку шею свернуть. Разве что...

   Волчок поднял взгляд на Ежа. Тот, ухмыляясь, разглядывал Волчка, словно ждал: догадается или нет? Ну конечно. Толку Ежу от смерти Свистка, если Мастер узнает, чьих это рук дело. А если...

   – Именно. Единственная возможность – убить обоих на испытаниях. – Ежу надоело ждать, и он снова заговорил. – Это ваша единственная возможность остаться в живых. Мастер не зря воспитал из Лягушонка верного пса сыну. Против них двоих ни у кого из вас нет шансов. Только если объединитесь. И лучше не вдвоем, а втроем.

   Волчок, забыв дышать, слушал. Мастер не говорил, что Хисс с первого мига испытаний является всем ученикам и требует жертвы. И не просто жертвы, а жизни остальных претендентов. Он не говорил, что им будут открыты Тропы до того, как завершится ритуал. Конечно, зная все это, ученики будут совсем иначе смотреть друг на друга.

   Время от времени Волчок поглядывал на Угря: тот сидел с непроницаемым лицом, словно его дело не касалось. Словно не он больше всех выиграет, если Волчок согласится стать его напарником, его тенью – и, скорее всего, щитом. Не очень радостная перспектива, но остальные еще хуже. А так будет хоть небольшой шанс уцелеть.

   – Буду вас тренировать. Мастер не посмеет ничего сказать, а вам нужно научиться доверять друг другу. Очень быстро научиться.

   При слове "доверять" Волчка перекорежило так, что он пропустил мимо ушей слово "быстро". Заметив это, Ёж замолчал и посмотрел ему в глаза, спокойно и внимательно:

   "Хочешь жить? Научишься".

   Обратно в дом Мастера Волчок возвращался вместе с Угрем. Его грыз страх: неужели Наставник не почует подвох? Неужели ему не покажется странной внезапная дружба между двумя учениками? Тем более после чуть не случившейся драки с Лягушонком.

   За пару кварталов будущий "друг" единственный раз открыл рот:

   – Учти. Дашь слабину – убью.

   Равнодушный тон Угря мгновенно убедил Волчка: убьет и забудет.

   Хиссово семя! И кто сказал, что убийцей быть хорошо? Лучше бы, проводив мать в последний путь под причалы, он остался среди портовых крыс, а не попался на глаза Мастеру. По крайней мере, тогда бы у него была мечта: стать Рукой Бога, сильным, богатым и свободным. А теперь? Как ни изворачивайся, везде ждет Ургаш.

   Седой Ёж

   Всего через четверть часа Ёж стучался в двери скромного дома, зажатого с одной стороны скобяной лавкой, а с другой – сапожной мастерской.

   – Что вам надо? – раздался сердитый голос из глубины дома.

   – Откройте, шер Ельта.

   – Я занят, у меня пациент.

   – Открывайте, – все так же ровно и негромко повторил Ёж.

   Послышались шаркающие шаги, заскрипела дверь, и на пороге показался аккуратный старичок, едва по плечо Ежу. Он укоризненно глянул на незваного гостя и буркнул:

   – Две минуты.

   Ёж кивнул удаляющейся обратно, вглубь дома, спине, и пошел прямиком к узкой лестнице. Поднялся на третий этаж, зашел в открытую дверь не то кабинета, не то лаборатории. Встал у окна, выглянул: ничего подозрительного, ничего интересного.

   Снизу послышались голоса: шер Ельта выпроваживал пациентку, велел принимать настойку, кипятить белье и ополаскивать посуду кипятком. Та многословно благодарила и задавала глупые вопросы, никак не желая уходить. Наконец, хлопнула дверь, заскрипели ступени.

   – Это последний раз, – не успев отдышаться, заявил с порога хозяин дома.

   – В следующий раз я заплачу еще, – отрезал Ёж и обернулся.

   Светлый шер досадливо пожал плечами:

   – Хватит меня запугивать. Приберегите Хиссову благодать для деревенских детишек. Или вы думаете, что Его Темность Бастерхази сверкает очами хуже вас?

   Ёж промолчал, ожидая, когда маг приступит к делу. Тот и не ждал ответа: за сто с лишним лет лекарской практики он научился принимать обстоятельства такими, какие они есть.

   Когда зеркало было настроено, а хозяин дома все так же молча покинул кабинет и затворил дверь, Ёж не спеша приблизился к еще мутному стеклу. До назначенного времени оставалась минута – как раз, чтобы с расстановкой помянуть всех предков будущего собеседника до седьмого колена.

   – Браво, – равнодушно сказало зеркало, показав почти точную копию Ежа: такое же смазанное, невыразительное лицо, такие же непроницаемые черные глаза. Разве что у Посвященного по ту сторону зеркала были иные черты. – Ша`кро дыссак герц`ха? – переспросил собеседник. – У вас редкие познания в зуржьей мифологии.

   – Редкая трусость. У вас, – парировал Ёж. – Как и следовало ожидать, мы опоздали. Мальчишка успел договориться с Хиссом. Если мы протянем еще немного, о Суарде можете забыть.

   – Чушь. Договора без Испытания не бывает.

   – Расскажите это Хиссу.

   Несколько мгновений собеседники молча глядели друг другу в глаза. Первым прервал молчание Ёж:

   – Убивать Свистка я не буду. И вам не дам.

   – Редкая трусость.

   – Платить за ваши амбиции жизнью я не обещал.

   – За свои амбиции. – Человек за зеркалом сделал паузу. – Что вы предлагаете?

   – Я уже послал письмо Мастеру Вальдосу. Через три дня он будет здесь. Вам тоже придется приехать.

   – Вы собираетесь?..

   – Это вы собираетесь, – прервал его Ёж. – Я делаю.

   Не прощаясь, он повернулся спиной к зеркалу и покинул кабинет, а затем и дом: маг оставил дверь открытой и не вышел его проводить.

   "Следующий раз я заплачу тебе жизнью торговца ках-бришем из Рыбного Затона. Все равно он зарвался, и старшина Феллиго не сегодня-завтра об этом узнает. Немного поторопим события, от Хисса не убудет. А твои рыбаки выкурят чуть меньше травки – от Хисса все равно не убудет".

   Глава 13. К вопросу о добре и кулаках

   ...предопределенность, заложенная преобладанием Света или Тьмы при рождении – условна. Двуединые оставили своим детям путь к свободе. Каждый темный шер может возвыситься над судьбой и избежать Бездны. Для этого лишь следует познать единство Тьмы и Света и достичь сумрачного Равновесия.

Ману Одноглазый, трактат "О свободе", запрещенный к прочтению, распространению и хранению.

   Дайм шер Дукрист

   435 год. День праздника Каштанового цвета. Суард.

   – Вы все поняли, лейтенант?

   – Так точно, Ваша Светлость, – равнодушно ответил Вент, убирая пакет с письмом за пазуху.

   – Действуйте.

   Дайм с облегчением отвернулся от бирюзовых глаз лейтенанта лейб-гвардии, слишком похожих на его собственные, и тронул каблуками бока лошади. Но ломкий от тщательно упрятанного страха и разочарования голос заставил его поморщиться и обернуться к покинутому отряду.

   – Разве Вы не догоните нас по дороге, светлый шер Дукрист?

   – Нет. Не беспокойтесь, лейтенант Вент доставит вас во Фьонадири в целости и сохранности. До встречи в Магадемии, светлый шер Эрнандо.

   – До встречи, Ваша Светлость. – Мальчишка с достоинством поклонился, тряхнув иссиня-черными локонами, и сощурился. – Да пребудет с Вами благословение Светлой.

   Дайм благочестиво осенил лоб малым окружьем, прежде чем повернуть коня к Суарду и обругать последними словами отца и Парьена.

   "...несомненно, одаренный мальчик. Насколько, неизвестно – если судить по словам его матери, минимум зеро. Решишь на месте, что с ним делать".

   На месте. Шис бы побрал это решение вместе с шерой Эрнандо, её избалованным сыном и папочкиным неугомонным дыссом! Семнадцатый незаконный отпрыск от пятьдесят третьей любовницы... Злые боги, запихать девять побочных дочерей в монастырь, из шести бастардов сделать големов-охранников, из седьмого – жупел для аристократии! А восьмого... "Решишь на месте", ун даст тебя багдыр!

   Решение Дайму претило, но альтернатива претила еще больше. Пусть лучше мальчишка воображает себя великим магом и непревзойденным дипломатом, все равно в учениках у Парьена спесь с него слетит в мгновение ока. Но обрекать сводного брата на лишение личности и воли – увольте. Тем более, какой-никакой дар у амбициозного щенка есть. Если бы только, забирая его от гордых высокой честью родителей, можно было придушить их самих и вытряхнуть из мальчишеской головы дурь, которой те пичкали сынка все двенадцать лет.

   "Блестящее будущее, титул маркиза, почет и уважение, влияние..."

   Курица. И муж ее индюк. Всерьез рассчитывают, что взлелеянный императорский бастард вытащит их из провинции, принесет на блюдечке выгодные партии сестрам, высокую должность при дворе отчиму, а матери луну с неба и сокровища царицы Сирен в придачу. И все это с рефреном: "Посмотри на маркиза Дукриста – ты же лучше! Умнее, сильнее, хитрее, достойнее и глаза у тебя совсем как у Его Всемогущества".

   Дайм сплюнул и ударил коня каблуками. Скорее выбросить из головы смазливую высокомерную мордашку! Две с лишним недели дороги до Фьонадири в компании голема Вента, без слуг и нянек, пойдут дитятку на пользу. Самому Дайму двенадцать с половиной лет назад знакомство с Диеном определенно помогло сделать правильный выбор.

   По сторонам дороги мелькали пыльные оливковые рощи, виноградники и абрикосовые сады, уже слышался гомон праздничной столицы. Но Дайм не обращал внимания на пейзажи – он снова перебирал в памяти тот день перед новым, четыреста двадцать третьим годом. Последний раз, когда он видел мать...

   422 год. За три дня до праздника Зимнего Солнцестояния. Родовой замок барона Маргрейта, провинция Ольбер

   Тишину светлой комнаты на третьем этаже южного крыла нарушали только два негромких голоса, скрипучий старческий и ломкий юношеский. Резные шкафы с книгами, кресла с полосатой обивкой, зелено-золотистые шторы на стрельчатых окнах придавали баронской библиотеке уют. От камина из дикого камня шло волнами тепло.

   Из окон библиотеки открывался чудесный вид: сосновый бор, замерзшая река под стенами замка, просторы полей и большая снежная горка на берегу, полная ребятни с санками. Радостный гомон слышался даже через закрытые створки, солнечные блики сверкали на изукрашенном изморозью стекле и прыгали по столу, пятная пергаментные страницы.

   – Светлый шер, не отвлекайтесь. Вы неверно произносите, – голос наставника Хеуска оторвал Дайма от созерцания братишки, навернувшегося вместе с санками в сугроб. – Карумитская фонетическая транскрипция этой руны не "билк", а "бельг".

   – Бельг. Да, я запомнил.

   – А теперь, пожалуйста, целиком фразу.

   Урок языка Марки шел своим чередом. Шер Хеуск, как всегда, требовал от ученика совершенства и выговаривал за каждую ошибку. К счастью, и логика, и математика, и алхимия, и прочие необходимые шеру науки давались баронету Маргрейту легко. Особенно же ему нравились история и экономика – новая, чрезвычайно интересная наука, придуманная гномами и пока не признанная в классических университетах.

   Несмотря на желчный характер и строгость, наставник не возражал против изучения юным светлым хоть экономики, хоть тролльей наскальной живописи, лишь бы не в ущерб основной программе. Он гордился учеником, считая личной своей заслугой его неистребимую жажду знаний и способность мгновенно усваивать информацию. Но из принципа не хвалил.

   Дайм уже предвкушал, как скатится вниз по лестнице, накинет волчью шубу, схватит санки и помчится к веселой компании на горке. Младший брат и старшие сестры давно закончили дела и развлекались. Иногда Дайм завидовал им, условным шерам – заниматься им приходилось куда меньше. Зато Дайм родился даже более одаренным, чем мать: целых две стихии, разум и вода. И кроме грамоты, математики, риторики и прочего, ему приходилось изучать ещё десяток наук, от ботаники до гномьих рун. Времени это занимало невероятное количество, правда, было настолько интересно, что никакие развлечения и в сравнение не шли. Разве что новомодное фехтование, которым истинные шеры пренебрегали, привлекало Дайма не меньше учебы.

   Но на горку Дайм в тот день так и не попал. Едва окончился урок, в дверях библиотеки появилась баронесса. Блестящие каштановые локоны, улыбчивые золотисто-карие глаза и свежий румянец заставили бы незнакомого с баронессой Маргрейт человека принять её скорее за старшую сестру Дайма, нежели за мать. Несмотря на четверых детей, старшей из которых недавно исполнилось восемнадцать, Леситта Маргрейт сохранила девичью стройность и гибкость.

   – Шер Хеуск, будьте любезны, оставьте нас. – Баронесса сопроводила слова улыбкой, но Дайм видел в её глазах тревогу и печаль. – Мне нужно поговорить с Даймом.

   Наставник поклонился и покинул библиотеку.

   Дайм подошёл к матери, так и стоящей у порога, и взял её за руку.

   – Что случилось?

   – Давай присядем. – Баронесса позволила сыну усадить себя в кресло и подвинуть скамеечку для ног, подождала, пока он сам устроится на стуле, и только тогда заговорила. – Дайм, я должна просить у тебя прощения. Ты знаешь, я люблю тебя не меньше твоих сестер и братьев... может быть, даже больше...

   Устремив взгляд в окно, баронесса замолчала. На гладком лбу обозначилась горькая складочка. Тонкая, украшенная кольцами рука затеребила юбку. Дайм смотрел на мать и понимал, что не хочет услышать то, что она собирается сказать. Хотя он уже догадывался, о чем пойдет речь – но пока слово не сказано.

   – Матушка, право, не стоит.

   – Стоит. Ты знаешь, кто твой отец.

   – Да, конечно.

   – Покойный барон никогда не говорил с тобой об этом. Он считал тебя родным сыном. – Леситта словно думала вслух. – И слухи давно уже прекратились...

   – Достаточно посмотреть в зеркало, матушка, – грустно улыбнулся Дайм.

   Впервые он догадался, что вовсе не сын барона Маргрейта, лет в семь, подслушав разговор одного из гостей с матерью. Они говорили о фамильном сходстве двух дядюшек, что который год делят крохотную рощу у реки. Дайм задумался: почему сестры похожи на мать с отцом, и брат похож? Те же золотисто-карие материнские глаза, отцовский профиль, даже говорит как отец, хоть и пятилетний карапуз. А Дайм не похож. Разве что немного на мать. И ни у кого из родни нет таких глаз, ярко бирюзовых.

   Попытка выведать правду у няни ни к чему не привела. Толстушка делала удивленные глаза, пожимала плечами и ничегошеньки не могла сказать, кроме как: "Светлый шер, да что вы такое говорите? Да кто вам такую чушь посмел сказать? Ваша матушка будет плакать, если узнает, что вы такое спрашиваете, светлый шер".

   Но слова няньки Дайма не убедили, ведь её взяли, когда он уже родился. Догадку подтверждало и то, что об императорском дворе и столице родители никогда не говорили – а по расчетам Дайма выходило, что покинули Фьонадири и переехали в поместье они за семь месяцев до его появления на свет.

   Он понял, кто его отец, едва увидев бирюзовые глаза Императора.

   Дайму было одиннадцать, когда барон Маргрейт с семейством нанес визит дальнему соседу, графу Тендарну. В гостиной, на самом видном месте, висел портрет Его Всемогущества – в полный рост, в короне и мантии, со скипетром в виде головы кугуара. Слава Светлой, Дайм достаточно вырос, чтобы не показать удивления и страха.

   Ни одной честолюбивой мысли в его голову не закралось. Он прекрасно помнил тщательно скрываемый за улыбками и шутками ужас матери, когда кто-либо из соседей или родни спрашивал, отчего баронесса не желает снова наведаться во Фьонадири – ведь в свое время красавица Леситта произвела фурор в высшем свете и чуть было не стала фрейлиной императрицы. И, хоть до глухого угла среди лесов западного Ольбера новости из Метрополии доходили медленно, редко и в весьма искаженном виде, о незавидной судьбе сводных братьев-бастардов Дайм слышал.

   Вскоре после той поездки скончался барон Маргрейт. Смерть была мгновенной, барон сломал шею, вылетев из седла на полном скаку. После похорон баронесса закрылась в замке и перестала приглашать соседей.

   Теперь же случилось то, о чем мать и сын никогда не говорили, но чего оба опасались. Дайму не было надобности гадать, отчего матушка завела тяжелый разговор и отчего в глазах её слезы: край конверта выглядывал из широкого рукава платья, а от него тянулся след чужой, страшной и омерзительной ауры – внизу пил коричный грог незнакомец. От взгляда на него Дайма пробрала дрожь: опутанный и пронизанный насквозь заклинаниями, он походил не на человека, а на сложный смертоносный механизм.

   Ант, Бри, Вент, Гунт или Диен? Неужели я стану таким же?! Боги, за что?

   Дайм еще раз с содроганием коснулся ауры существа, когда-то бывшего его сводным братом: ни собственной воли, ни эмоций, ни личности... Злые боги, как из человека можно сделать такое?

   – Его Всемогущество требует твоего приезда в столицу. – Баронесса протянула сыну конверт со сломанной пурпурной печатью. – Вот, прочитай сам.

   Письмо казалось Дайму змеей, готовой укусить. Он задержал дыхание, принимая его из рук матери, и долгие мгновения не решался развернуть. И вздохнул – с трудом, со всхлипом – только дочитав последние слова: "к пяти часам пополудни третьего дня месяца Медведя четыреста двадцать третьего года. Элиас Второй Кристис".

   – Мне выезжать сегодня?

   Он поднял взгляд на мать, всматриваясь и запоминая: больше он никогда её не увидит, и, быть может, не вспомнит.

   – Да. Прости, Дайм. – До того сдерживаемые слезы покатились по щекам баронессы. – Я так надеялась.

   – Не стоит, матушка. Вы ничего не могли поделать.

   – Прости.

   – А... вы не расскажете мне, как?

   – Да, конечно. Мне неприятно вспоминать, но ты имеешь право знать...

   423 год. Второй день праздника Зимнего Солнцестояния.

   Императорский дворец, Фьонадири.

   Пять суток, что со всей возможной скоростью маленький отряд двигался к столице Империи, Дайм обдумывал рассказ матери и одну единственную фразу из короткого письма Его Всемогущества.

   История его рождения ничем не отличалась от множества таких же историй – ежегодно император обзаводился новой пассией, непременно из шеров, непременно красавицей, и так же непременно расставался с ней не более чем через семь-восемь месяцев. И не имело значения, замужем ли дама, желает ли столь высокой чести: воля Императора не признавала преград. Любовницы принесли ему восемь дочерей, с рождения назначенных в милосердные сестры, и пятерых сыновей – в дополнение к четверым законным принцам. Последний бастард родился на шесть лет раньше баронета Маргрейта. Именно его, лейтенанта лейб-гвардии Диена, император прислал за Даймом.

   Свыкнуться с холодной, неживой аурой голема Дайм так и не смог. От человека в нем осталась только внешность и императорская кровь: пока в его жилах оставалась хоть капля, он был безусловно верен и послушен отцу. А в остальном... больше всего Диен походил на скорпиона: повадками, скоростью, запахом яда и ощущением непредсказуемой опасности.

   "Никогда. Никогда я не буду таким, как ты, брат. Никогда", – твердил про себя Дайм, изредка встречаясь с немигающим змеиным взглядом лейтенанта.

   Кавалькада въехала во Фьонадири вечером второго дня нового года. Нарядная, освещенная цветными огнями, украшенная деревьями глико – вечнозеленым капризом природы, цветущим в середине зимы сказочно прекрасными гроздьями голубых звезд – полная суеты и песен, столица не заметила их.

   Высокие стены голубоватого камня, украшенные резьбой и статуями в нишах, окружали помпезный дворцовый комплекс размером с небольшой город. Перед боковыми воротами дежурили гвардейцы в черной с серебром форме, увешанные магическими амулетами. На груди сержанта Дайм узнал драгоценный Даилла Умен, Истинный Светоч – оберег от убийц-теней. Сами стены и ворота мерцали переплетениями красного, голубого и черного – заклинаниями огня, воздуха и смерти.

   За стеной открылся парк с фонтанами, беседками и скульптурами, с прямыми аллеями и стриженными деревьями. За парком сияли серебром башни и шпили дворца. А неподалеку от ворот, рядом с каскадом журчащих, несмотря на мороз, фонтанов, прятался в темной зелени кедров и пихт скромный двухэтажный павильон. К нему и направился, не снижая скорости, лейтенант Диен. Эфир над павильоном искрился и переливался всеми цветами радуги, манил и пугал... Словно здесь жил не светлый маг-зеро, а перворожденный Дракон, почему-то не улетевший в Землю За Туманами.

   К удивлению Дайма, измотанного скачкой и неопределенностью, ему не дали ни привести себя в порядок, ни передохнуть с дороги. Без всяких объяснений Диен велел спешиться, сам отворил дверь и повел его за собой через вестибюль-оранжерею – гортензии, розы, бегонии заплетали стены и арки. За первой дверью снова никого не оказалось: лишь широкий коридор с белыми дверьми и картинами в бронзовых рамах.

   Лейтенант Диен распахнул одну из дверей и кивком велел пройти, сам развернулся и таким же четким шагом пошел обратно. Но Дайм уже не обращал на него внимания. Он видел только сияние мага-зеро – словно шаровая молния шагнула навстречу.

   Средних лет русоволосый шер, одетый в старомодный темно-серый камзол с бархатными отворотами, радушно улыбался гостю. Улыбались и губы, и все скуластое лицо, и пронзительные карие глаза. От этой улыбки Дайма окутало теплом и покоем, словно он вдруг вернулся домой... Тепло это, окрашенное лиловым, обволакивало, проникало внутрь. Дайм не сопротивлялся – бессмысленно мешать главе Конвента, раз он хочет знать, что творится в голове гостя.

   – Здравствуй, Дайм. Рад встрече с тобой.

   – Здравствуйте, Ваша Светлость.

   Дайм поклонился, с трудом преодолевая головокружение.

   – Ты прямо с дороги. Ох уж эти военные. – Парьен покачал головой. – Присаживайся сюда, к огню.

   С видом заботливого дядюшки он усадил Маргрейта, устроился напротив и щелкнул пальцами. Тут же рядом образовался столик, сервированный к чаю: пирожные и тарталетки, конфеты и ароматные булочки, чайники и чашечки тонкого фарфора. В животе у Дайма забурчало, напоминая о давно миновавшем скудном обеде.

   Магистр, казалось, обрадовался его смущению.

   – И не покормили ребенка... прошу к столу. – От улыбки Его Светлости растаяли бы льды Закрайней Ночи. – Безе, мои любимые. Рекомендую.

   Отправив в рот пирожное, светлый принялся командовать посудой. Повинуясь магическим нитям, затанцевали чайники с чашками, наполняя комнату запахом цуаньского чая.

   – Кушай, мальчик, не стесняйся. А я пока расскажу тебе кое-что. Эти вояки, от них слова не дождешься.

   Дайм, проглотив тарталетку с паштетом, попытался ответить, но Парьен махнул рукой.

   – Молчи и ешь. Вот, попробуй апельсиновый чай. Мой личный рецепт. – Заговорщицки подмигнув, он направил к Дайму ещё один чайничек, благоухающий травами и цитрусом. – Вкусно? То-то же.

   Попивая чай, светлый шер рассказывал Дайму всякие разности, словно к нему в гости зашел любимый племянник, которого следует немедленно заманить в ученики. Говорил о магии, о политике, о столичной жизни – обо всем на свете, кроме того, что интересовало Дайма. Но он готов был ждать, пока Парьен читает лекцию о созависимости цвета и стихий.

   – Зеленый – единственный, недоступный людям. Все потомки эльфов владеют магией природы, но остальные стихии им неподвластны. Зеленый Дракон знал, что делал, когда запрещал своим потомкам браки с шерами иных стихий, эльфы единственные на суше сохранили Драконью кровь неразбавленной. Отчасти из-за смешанных браков истинных шеров становится все меньше. Достаточно двадцатой доли гномьей крови, чтобы полностью исключить возможность стихийного дара. Но, даже учитывая смешанные браки, магия истощается слишком быстро – по расчетам, сейчас двое из трех шеров должны бы иметь шерский дар, каждый третий – четвертой категории, каждый десятый – третьей, каждый пятидесятый – второй и каждый сотый – первой. На деле же обладает хоть крохотным даром лишь один из восьми, продолжительность жизни шеров стремительно падает... таким темпом лет через триста в Империи не останется Драконьей крови. Конвент занимается исследованиями проблемы, но пока результаты не обнадеживают. Но вернемся к спектрам, мой мальчик...