Текст книги "Дети Грозы (Гильдия темных ткачей) (СИ)"

Автор книги: Татьяна Богатырева

Соавторы: Анна Строева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

***

   Не показываясь на глаза слугам, Дайм добежал до своих покоев. Его подгоняла не столько необходимость скорее заняться делом, сколько прозаический голод: торопясь в Суард, он выгнал отряд с постоялого двора без горячего завтрака, ограничившись лишь кружкой козьей простокваши и ломтем вчерашнего хлеба на каждого. Малыш Эрнандо тогда сморщил непривычный к сельской пище нос и отказался пить «эту вонючую мерзость», чем изрядно Дайма повеселил: хорошо же маменька Эрнандо себе представляет жизнь имперского порученца. Сейчас бы кто подал Дайму «этой мерзости»! Но, увы, пришлось довольствоваться походным запасом сухарей и вяленого мяса из седельной сумки, запивая водопроводной водой: в списке срочных дел дегустация кушаний значилась месте так на шестнадцатом, между вербовкой одаренных юношей в Серую Стражу и охмурением супруги бургомистра с целью вызнать без лишнего шума имена взяточников из магистрата.

   Слава Светлой, должность Голоса Императора позволяла являться на все официальные мероприятия в парадном мундире, не мороча голову изысками моды. Один из мундиров уже лет пять хранился в гостевых покоях Риль Суардиса, порученный заботам королевского камердинера.

   На приведение себя в должный вид ушло не более трех минут. А на исследование передвижений Бастерхази и нитей-связей Источника – раз в пять больше. Зато Дайм теперь точно знал, что темный не приближался к Шуалейде и не пытался что-то делать с Линзой. Это внушало надежду, что удастся обойтись без крайних мер. А не удастся – Дайм готов был ответить перед Конвентом и Императором хоть собственной жизнью.

   Шуалейда шера Суардис

   Шу приложила ладони к гудящим вискам, вдохнула свежие ароматы сада и едва не закашлялась. Тошнота и головокружение не желали отступать.

   "Светлая, об этом я мечтала?!"

   Она медленно открыла глаза и взглянула в темное стекло. Оттуда щурилась бледная, узколицая девушка. Сложная прическа с жемчужными нитями и диадемой клонила голову, ожерелье казалось драгоценным ошейником.

   "Встряхнитесь, Ваше Высочество! Все еще только начинается", – померещился скрипучий голос Берри.

   – Соэ лан зии, – шепнула Шу и подставила разгоряченное лицо ветерку.

   Так хотелось вложить в заклинание чуть больше силы, чтобы ветер влетел в зал, погасил благовонные курильни, сорвал с колонн цветы, унес запахи жаркого, вина и пота! Чтобы вымел из голов суетную липкость любопытства, жадности и тщеславия. Почему Берри не предупредил, что будет так больно? Ширхаб!

   "И что бы Ваше Высочество сделали, если бы предупредил?"

   "Не пошли бы на этот проклятый богами бал!"

   Воображаемый гном пошевелил бровями, фыркнул и растворился. А Шу, решившись, представила, как ветер оборачивается вокруг неё, сгущается в полупрозрачный кокон – и вся ментальная гадость скатывается густыми каплями и впитывается в пол. Через мгновенье тошнота отступила и Шу смогла свободно дышать. Теперь уже звуки скрипок не казались мяуканьем прищемивших хвост кошек, а танцующие шеры – стадом кривляющихся мартышек. Да и сама Шу перестала ощущать себя болотным выползнем на суше.

   "Хватит отсиживаться. Кей не прячется, а ему приходится куда тяжелее. И вообще, ты же не думала, что увеселение ограничится торжественными речами, подарками и единственным танцем с отцом? Давай, покажи им, что ты принцесса, а не деревенская клуша", – подумала Шу отражению. Девушка в стекле надменно улыбнулась, качнула серьгами. Шу окинула взглядом зал: Кейран с Дарнишем, Заком и Ахшеддинами в западном конце, отец с Фломами и советниками неподалеку, на тронном возвышении, Ристана в центре зала, в стратегически выгодной позиции у фонтана, ало-черного пятна Бастерхази не видно. Вдохнув напоследок вечерней свежести и гордо расправив плечи, Шу вышла из оконной ниши, скрытой бегониями и плющом. Но едва прошла полдюжины шагов, над ухом раздался сладкий голос:

   – Ваше Высочество, позвольте пригласить на танец?

   Еле сдержав желание громко и выразительно послать шера к ширхабу, она улыбнулась и обернулась. Над ней возвышался хлыщ в парче и кружевах, покачивал завитыми вороными локонами и сиял фальшивой до отвращения улыбкой.

   "Условная категория, воздух, девятнадцать лет, волк на гербе – младший Кукс", – мысленно сверившись со списком гостей, определила она.

   – Благодарю, баронет. Как-нибудь в другой раз.

   – Тогда, быть может, Ваше Высочество желает послушать Фернелло? Сегодня ему аккомпанирует сам Клайвер, – не отставал Кукс. – Позвольте, я провожу вас в галерею Масок. Слышите, скрипка? Вступление к арии Тристана.

   Далекая скрипичная мелодия на миг заставила Шу забыть и о хлыще, и о бале. Она манила и обещала что-то невероятное, прекрасное... Но пауза после сарабанды закончилась, оркестр заиграл вельсу, и окошко в дивную даль захлопнулось.

   – У меня нет настроения для оперы, – покачала головой Шу.

   Настырный хлыщ только собирался сказать что-то еще, как лилово-алая вспышка на миг ослепила Шу. Глубокий баритон, напоминающий гул пламени, вклинился в разговор с царственной непринужденностью.

   – Добрый вечер, Ваше Высочество. А вы, Кукс, велите принести нам лорнейского.

   Баронет поперхнулся, вздрогнул от гнева, разбрызгивая капли лазурной энергии, поклонился и пошел прочь. Стараясь не показать страха, Шу подняла взгляд и замерла, не силах оторваться от игры рубиновых бликов в угольных глазах. Жар, обещание, восторг, почти мольба... С трудом сглотнув, она выдавила:

   – Добрый вечер, Ваша Темность.

   Все остальные слова вылетели прочь, внутри зародилось странное ощущение тепла и жажды, захотелось дотронуться до смуглой щеки, провести ладонью по обтягивающему широкие плечи черному бархату.

   – Рональд, Ваше Высочество. Надеюсь, мне позволено будет называть вас Шуалейдой, как будущую ученицу?

   Голос его казался продолжением опасного, манящего сияния огня, разума и смерти: жар и холод, страсть и расчет. Он медленно улыбнулся, завладел рукой Шу и склонился, едва-едва касаясь губами кожи. Шу подавила дрожь, слишком приятную, чтобы списать ее на страх, и заворожено кивнула. Только она открыла рот, чтобы сказать: "да, называйте меня Шуалейдой, но не торопите с таким важным решением", – как Рональд протянул ей кубок, до краев полный кровью с отблеском лазури: гнев баронета Кукса, растворенный в красном вине.

   – Сегодня прохладно, не так ли? Выпейте, это вас согреет.

   Напиток выглядел очень заманчиво, но...

   – Благодарю, Рональд. – Шу покачала головой. – Я не темная, и...

   – Разумеется, вы не темная. – Маг лукаво подмигнул, не позволив ей закончить фразу. – Пейте. Никто не увидит.

   Шу не поняла, как кубок очутился в её руках, коснулся губ.

   – Свандо? Фи, дорогая, кто же пьет вечером свандо! – полный любезного яда голос сестры вырвал Шу из наваждения.

   Она вздрогнула и уронила кубок. Черно-алая нить тотчас подхватила его, не позволив выплеснуться и капле зелья.

   – Мы пьем, Ваше Высочество, – пророкотал Бастерхази, коротко усмехнулся Шуалейде и одним глотком осушил кубок.

   – Вот и пейте сами. А нам принесите лорнейского!

   Ристана отослала мага тем же пренебрежительным жестом, что он сам – баронета Кукса. Лишь на миг, короче взмаха ресниц, Шу увидела за маской очаровательного, непонятого косным обществом проказника настоящий гнев темного. Но этого хватило, чтобы она испугалась за сестру, протрезвела и вспомнила: то чудовище, что чуть не сожрало её сегодня – это тоже он. Обольстительный красавец Рональд, в чьи руки она едва не свалилась спелой грушей. Неудивительно, что Ристана верит образу, забывая о сути темных.

   – А Вашему Высочеству не стоит так явно демонстрировать склонность к Тьме. Подождите хотя бы до консилиума.

   Шу опустила глаза – ей не хотелось ни спорить, ни что-то доказывать, особенно на глазах сестриных прихлебателей, стайкой собравшихся вокруг патронессы. Но Ристана не желала оставить её в покое. Даже сквозь ментальную защиту просачивалась злость, усиленная завистью и презрением фрейлин.

   – Как вам понравился Фернелло, дорогая? – изобразила любезность Ристана.

   – Ария Тристана великолепна, дорогая, – вспомнив баронета добрым словом, ответила Шу.

   – А вам не показалось, что каватина из "Дороги в Лильо" сегодня прозвучала неудачно? Наверное, маэстро Фернелло злоупотребил расположением примадонны.

   Фрейлины засмеялись шутке госпожи, прикрывая рты раскрытыми веерами, а Шу почувствовала себя деревенской клушей.

   – О, это легко проверить, – поддержал Ристану черноглазый шер с орлиным профилем и красноватой аурой. – Если маэстра Люсьенда не возьмет в ариозо верхнее до...

   – Граф, вы жестоки к бедной Люсьенде, – захлопала подведенными глазами круглая, как булочка, фрейлина.

   Неожиданно для себя Шу очутилась в кругу придворных, перебрасывающихся одним им понятными шутками. Время от времени кто-то обращался, будто нечаянно, к ней. На миг светский разговор смолкал, жалостливые и полные превосходства взгляды обращались на провинциальную невежу – и снова возобновлялась игра. Шу не знала, куда деваться. Ускользнуть из-под прицела не удавалось, придворные словно невзначай преграждали пути к отступлению. Применить магию в присутствии Ристаны она не могла – Печать Пустоты страшила много больше, чем насмешки и презрение.

   – Ах, ну что вы, в самом деле, – вдоволь насладившись унижением Шуалейды, покачала головой Ристана. – Не видите, нашей дорогой сестре неинтересна опера. Давайте лучше танцевать!

   Она кивнула тощему, похожему на куницу шеру.

   – Позвольте пригласить Ваше Высочество на танец, – повинуясь приказу, тощий скривил губы в улыбке и предложил Шу руку.

   Шу отшатнулась – так противно было коснуться бледной, холодной кожи.

   – В другой раз, сишер.

   – Дорогая, но как же! Ваш первый бал! Или вам не по вкусу кавалер? – заботливо закудахтала Ристана. – Где этот Кукс? Ах, гадкий Бастерхази прогнал его. Как жаль, он так мил. Зифельд, ну что вы стоите, как замороженный? Пригласите же Её Высочество!

   Одна из фрейлин сдавленно хихикнула – Шу поначалу не поняла, чему. Но, присмотревшись к графу, разозлилась на сестру: апельсиновый тон его ауре придавал не столько дар, сколько нити искренней любви к Ристане. Неужели она надеялась, что сестра будет очарована её любовником?

   – Не стоит, шер Зифельд, – остановила его Шу. – У меня нет настроения танцевать.

   – На Ваше Высочество не угодишь, – пропела Ристана. – Так выберите кавалера сами, дорогая – весь цвет общества перед вами! Неужели в Валанте не найдется достойного вас шера?

   Сестрины прихлебатели улыбались, а едкая жижа ненависти уже текла по защитному кокону ручейками. Злые боги, что же делать? Выбрать одного из них – показать, что боится Ристаны, и окончательно настроить остальных против себя. Отказаться – выставить себя избалованной дурой. Но и промедление не лучше...

   – О, дорогая, простите! – выдержав паузу, воскликнула Ристана. – Как же я не подумала! Вы же не учили вельсу. Ах, как неловко... ведь я должна была помнить, что ваша гувернантка никогда не отличалась хорошим вкусом, а танцует, как коро... – Ристана осеклась, прижала пальчик к губам и виновато захлопала ресницами.

   Придворные еле сдерживали смех: злость окончательно сменилась презрением. Мутные ручьи шипели, разъедая защиту, внутри все сильнее ворочался и щекотался голодный ком. Перед глазами стоял кубок в руках Бастерхази – только кубок этот вмещал в себя и Ристану, и Зифельда, и куницеподобного шера, и толпу фрейлин. Пить, боги, как же хочется пить... где же дождь?!

   – Её Высочество обещали этот танец мне.

   Яркий луч незнакомого голоса разрезал темноту. Шу вздрогнула, на миг зажмурилась, словно в глаза попало солнце. Душный морок отступил, а чужая ненависть растаяла.

   – Не так ли, Ваше Высочество? – спросил все тот же голос.

   Весна, полдень, звон корабельной снасти... ясная бирюза штиля и опасность неведомых глубин в глазах... светлого? Ну конечно! Длинный нос с горбинкой, сросшиеся брови, вырубленный в камне подбородок и открытая мальчишеская улыбка – императорский бастард, светлый-дуо, глава Канцелярии и прочая, прочая.

   – Разумеется, маркиз, – отмерев, ответила Шу и улыбнулась.

   Её пальцы оказалась в затянутой в перчатку руке Дукриста, косточек коснулось дыхание: теплая волна пробежала по всему телу, смывая остатки болезненного наваждения и усыпляя голодное нечто внутри. Захотелось сию секунду забраться к светлому на руки, завернуться в ласковое сияние и уснуть в безопасности.

   "Очнись, ненормальная! – словно сквозь вату пробился голос рассудка. – Какая безопасность? Этот добренький светлый сожрет тебя быстрее темного и не поморщится. Ты и так дала ему достаточно оснований, чтобы выписать грамоту с черной каймой и отправить тебя на перевоспитание в дальний монастырь!"

   Но ни голос рассудка, ни комплименты Ристане, ни явное благоволение Дукристу сестры – ничто не действовало на ощущение "ему можно доверять".

   – ...зайдите обсудить кое-что после бала, Дайм. – В тоне Ристаны лишь глухой не расслышал бы обещания постели.

   Порыв раскаленного ветра – ревность, обида, боль унижения – коснулся Шу. Она вздрогнула, взглянула на источник эмоций.

   "Убью. Обоих", – читалось в прищуре Зифельда. Но Ристана не замечала ни сжатых губ, ни сведенных бровей любовника.

   – Преданность Вашего Высочества государственным интересам восхищает меня, – притворился глухим Дукрист. – Но я не смею занимать ваше внимание в столь поздний час. Право, империя подождет до завтра.

   С яростью Зифельда в унисон вспыхнула злость Ристаны: "Как он посмел отвергнуть меня на глазах всего света? Предпочесть мне эту бледную темную немочь!"

   – Идемте же танцевать, Ваше Высочество, – Дукрист слегка сжал руку Шу и подмигнул: "Да, я предпочел тебя этой великолепной змее".

   Жар прилил к щекам, язык прилип к гортани. Шу смогла лишь кивнуть в ответ и позволить Дукристу увести себя прочь.

   Дайм шер Дукрист

   Колдунья молчала, кружась с ним в танце. Молчал и Дайм, благодарный за передышку. Он рассматривал младшую Суардис и пытался понять: почему мерещится, что в руки свалилось сокровище? Почему не хочется отпускать девчонку, почему разумное решение кажется кощунством? Как так получилось, что некогда желанная до темноты в глазах Ристана вдруг обернулась немолодой теткой, злой и неумной?

   Слишком много сегодня изменилось, слишком быстро – подумать бы, что делать дальше.

   На бал Дайм опоздал. Не на торжественные речи, это прекрасно обошлось и без него. Прямо перед его носом темный успел перехватить Шуалейду. Соваться и отнимать её Дайм не пытался – однозначно проигрышный дебют. Потому лишь кусал губы, глядя, как Бастерхази охмуряет сумрачную – о да, она в самом деле оказалась сумрачной и в здравом рассудке! – а та восторженно смотрит ему в рот, принимая маску за правду. Еще бы, темный учился изображать из себя шис знает что пять десятков лет, и не перед глупой девчонкой, а перед самим Пауком.

   Когда Дайм уже готов был наплевать на фору Бастерхази и ввязаться в бой, Светлая надоумила вмешаться Ристану. А может, Хисс дернул – старшее Высочество этим "принесите лорнейского" подписало себе смертный приговор. Хотя... темный и так не простит ей своего лакейского положения.

   За издевательством над провинциалкой Дайм наблюдал без капли жалости. Скорее с восторгом: Ристана дуростью превзошла саму себя. Мало ей принимать Бастерхази за комнатного шпица, еще и щекочет нос дракону в уверенности, что сестра ничего не стоит как маг. Слава Светлой, хоть в этот раз не опоздал! Иначе Риль Суардис лежал бы в руинах, а братец Лерма уже несся в Валанту поднимать упавшую корону.

   Дайм сморгнул навязчивое видение – не стоит так много думать о неудаче, вероятности этого не любят. Лучше еще полюбоваться переливами лазури, сирени и опала. Те же цвета стихий, что у Зефриды, тот же чуть восточный разрез глаз и обманчивая хрупкость, даже угловатость. А ведь девочка, должно быть, недурной боец! Определенно, вельсе и эста-ри-касте она уделяла меньше времени, чем тренировкам со шпагой – так ставят ногу фехтовальщики школы Флом-дор, а не танцоры.

   Хватит, мальчишка! Увидел красивую ауру и растаял. Влюбись еще, корр`дас!

   Прочь неуместные мысли. Дело, только дело – и как только дело будет сделано, он покинет Суард и думать забудет о какой-то там девчонке.

   "Вот и займись. Прямо сейчас! Линза не будет ждать, пока ты разберешься в своих, кхе корр, чувствах. Нет у тебя никаких чувств и быть не может".

   – Надеюсь, Ваше Высочество простит мою бесцеремонность, – склонившись к уху сумрачной, шепнул Дайм. – Я так и не представился...

   – Вряд ли можно перепутать Вашу Светлость с кем-то еще, – не поднимая глаз, ответила Шуалейда.

   "Не доверяет, шис подери", – невольно восхитился он.

   – И вряд ли про кого-то еще ходит столько сплетен и анекдотов... – притворно вздохнул Дайм.

   Уголки губ Шуалейды дернулись, но глаз она так и не подняла.

   – Ну что вы, Ваша Светлость.

   – А вы прекрасно танцуете. Зря Её Злоязычие ругала шеру Ильму. Или танцевать Ваше Высочество тоже учил Ахшеддин?

   Наконец Дайм увидел её глаза. Странные, серо-сиреневые, удивленные и недоверчивые...

   "Шис. Плохо работаешь, плохо!"

   – Тоже? – переспросила она.

   – Фехтование, бой без оружия, шаг ласки... Пожалуй, и скорпионий удар Ваше Высочество уже освоили.

   – Но, – Шуалейда смутилась и испугалась. – Вы же не думаете, что это мешает...

   – Серьезно? В шестнадцать лет и скорпионий удар? – Дайм притянул левую руку Шуалейды к губам и почти поцеловал, глядя ей в глаза. – Я бы взял вас в Серую Стражу. Хотя нет, этак вы через пару лет спихнете меня из удобного кресла начальника Канцелярии.

   Дайм нес какую-то чушь, привычную и неважную – методу обольщения он давным-давно отработал на аспирантках Магадемии – и изучал сумрачную. Почему-то вблизи Шуалейда вовсе не выглядела ни угловатой, ни некрасивой. Узкое лицо и длинноватый нос, резкий подбородок и острые скулы, широкий бледный рот – в сиянии воды, воздуха, разума и жизни все это выглядело удивительно гармоничным, хоть и не совсем человеческим. Стихия, воплощенная стихия – если выживет, непременно станет зеро.

   Внезапно головоломка сложилась. Проснувшаяся Линза, амбиции Бастерхази, жадность Лермы, интриги Конвента, окончательная смерть Зефриды и еще полсотни деталей встали на место. Дайм понял, что ему придется сделать, если он не собирается сегодня же убить Шуалейду – и еще он понял, что не сможет убить её даже ради мира в Империи.

   Глава 15. Черная Шера

   «Пусть покинут братья и сестры мои, кроме Огненного, мир Райхи, чтобы научились люди жить умом своим. А останусь здесь, никогда не возьму в руки оружия и не лишу жизни человека, но буду петь песни о любви и свободе, чтобы никогда не забыли люди, что в жилах их течет кровь драконов и богов», – сказал Золотой Дракон, самый мудрый и прекрасный из Драконов.

Катрены Двуединства

   Маэстро Вольян бие Клайвер

   435 год, 2 день месяца Каштана. Суард, дом на площади Единорога.

   От вчерашнего бала маэстро Клайверу остались на память две дюжины визитных карточек – завитушки, сладкие духи – чек на десять империалов с подписью королевского казначея, ломота в спине и головная боль. Что делать, годы берут свое. В пятьдесят с лишком уже не так просто сбегать от графа-рогоносца через балкон. Да и читать графине сонеты до рассвета.

   Маэстро потер виски, отхлебнул сладкий чай и отставил чашку на прилавок. Хотелось закрыть лавку и завалиться поспать еще часиков на десять, чтобы к вечеру забыть о годах, и об одиночестве, и о том, что через неделю-другую графине надоедят скрипка и сонеты, а ему – графиня.

   – Сатифа! – позвал он в открытую дверь из лавки в дом. – Чай остыл! И булочки твои несладкие... – добавил он тихо.

   Послышался сердитый звон посуды, тяжкий вздох, и на пороге показалась худая и высокая, как жердь, старуха в вышитом крахмальном фартуке.

   – Вот ваш чай, шер Вольян. И нечего ворчать на булочки, много сладкого вредно!

   Маэстро только покачал головой: для неё он всегда будет малышом, даже с седой бородой.

   – Ложились бы вы спать, шер Вольян, – укоризненно пробормотала экономка. – Если кто придет в лавку, уж как-нибудь справлюсь. А вообще пора бы вам нанять помощника. А еще лучше – помощницу. Жениться вам надо, шер Вольян, вот что скажу!

   – Ох, Сатифа...

   – Что Сатифа? – продолжала бурчать экономка, забирая остывший чай и наливая новый. – Говорила вам матушка, мягкой ей травушки, женитесь на дочке бургомистра. Уж и внуки были бы. А вы все один, да один. Даже ученика не возьмете. Кому ж лавку оставите? А скрипочки ваши, а? Так никто на них и не сыграет...

   – Все, все, Сатифа. Сегодня же беру ученика. Ты довольна?

   Она остановилась на пороге, обернулась.

   – Шутки шутить изволите? – сквозь старческую брюзгливость на миг проглянула та гордая красавица, что маэстро помнил из детства.

   Он пожал плечами и принялся намазывать на булочку свежее абрикосовое варенье. Шутки! Он бы рад шутить. Но разве бие Махшуру откажешь? Придется взять стоеросовую дубину в лавку. Не было печали!

   Маэстро оглядел выставленные в застекленных шкафах скрипки, альты, виолы, гитары – он мог отличить любую из них хоть по голосу, хоть на ощупь. Мог рассказать о свойствах и привычках каждой, словно о ребенке. Он искренне и пылко любил свою музыку, свое дело и свой дом – доставшийся от родителей скромный особняк на углу улицы Трубадуров и площади Единорога. Всего два этажа и восемь комнат, но много ли ему надо? Зато в доме всегда светло: высокие окна выходят на юг и восток. Всегда тепло, но не жарко: белые каменные стены с примесью старинной магии не позволяют дому ни остыть, не перегреться. А лавкой маэстро гордился отдельно: яблоневые двери с бронзовыми скрипичными ключами, ажурные решетки в виде нотного стана с мелодией о веселой вдове и, конечно же, лучшие в Валанте, а то и во всей Империи, инструменты.

   Тяжело вздохнув, маэстро откусил булочку с вареньем и приласкал взглядом свой шедевр: семиструнную гитару эбенового дерева с грифом из ясеня. Не простого ясеня – у этой ветви, привезенной старшим братом отца из Даилла Ире, была своя история...

   Но спокойно позавтракать и насладиться семейными преданиями маэстро не удалось. Дверь на улицу отворилась, проскрипев первые шесть нот песенки о веселой вдове – маэстро обожал народное творчество, черпая в нем вдохновение – и впустила покупателя. Совсем юношу, явно только накопившего на хороший инструмент.

   Посетитель остановился на пороге, распахнув глаза. Маэстро согрела гордость – да, его лавка это настоящая пещера сокровищ, нечета гномам с их мертвыми камнями. Сокровища маэстро жили, дышали и пели.

   – Доброго дня, почтенный, – окликнул он юношу.

   Тот вздрогнул, закрыл дверь, смущенно улыбнулся и сделал пару шагов. Солнечный свет из-за двери шагнул вместе с ним: казалось, юноша окутан золотой светящейся пылью. Тут же вспомнились солнечные шеры искусства... Но юноша сделал еще шаг, покинув пятно отраженного витриной света, и маэстро усмехнулся: что-то я стал слишком романтичным. Старею.

   – Доброго дня, маэстро Клайвер, – мягкий баритон ласкал слух.

   – Пожалуй, вам подойдет вот эта гитара, – позабыв про булочку и недопитый чай, Клайвер вскочил и пошел к витрине у стены. – Сашмирский бук, струны белой меди... выглядит скромно, но звук как раз под баритон. Ну-ка, играйте.

   Он протянул гитару юноше, но тот неуверенно отступил.

   – Да играйте же!

   Он сердито сунул инструмент мальчишке под нос. Что за нерешительность! Или он пришел посмотреть? Нет, он должен, обязан играть на гитаре Клайвера. Эти руки созданы для струн!

   Наконец менестрель решился. Все с той же смущенной улыбкой взял гитару, прижал бок, тронул струны. Клайвер одобрительно прищелкнул языком: рука поставлена правильно. Но что такое? Довольному голосу гитары вторит другой, обиженный и ревнивый...

   "Что тебе не так, девочка моя?" – он глянул на Черную Шеру.

   "Хочу!" – отозвалась капризным обертоном и сердито сверкнула лаковой декой.

   – Простите, но... – Юноша протянул гитару обратно.

   – Да. Не ваш инструмент, – согласился маэстро. – Сейчас.

   Он положил гитару на прилавок и направился к Шере. Взял в руки, погладил. Гитара нетерпеливо вибрировала: "ну же, скорее!"

   "Засиделась дома, моя хорошая. Хочешь, завтра вместе пойдем к графине?"

   Черная Шера нетерпеливо дзинькнула, словно фыркнула: "ничего вы, родители, не понимаете!"

   Клайвер с тщательно спрятанным сожалением вложил Шеру в руки юноши. Неужели придется расстаться? Но не держать же её при себе до возвращения Драконов! Да и ни к чему скрипачу такая гитара.

   – Её зовут Черная Шера. – Он вздохнул, когда эбеновый бок оторвался от ладони. – Ну?

   Юноша светло улыбнулся, коснулся струн. Шера запела, замурлыкала: ми, до, ля, ре... Бархатный голос отдался в теле дрожью удовольствия, Клайвер даже прикрыл глаза, но звук оборвался.

   – В чем дело? Вам не по вкусу Черная Шера?

   – Она прекрасна, – в синих глазах менестреля сиял восторг, руки прижимали гитару, словно возлюбленную.

   – Так в чем...

   Маэстро осекся, оглядел покупателя: тонкий, чуть нескладный, лет шестнадцати. Полотняные рубаха и кафтан без рукавов, как носят все небогатые горожане. Светлые волосы – северная кровь, узкие сильные кисти, чуткие пальцы. Разумеется, Шера ему не по карману. Правду сказать, она по карману разве что королю, да и то, всегда найдется причина её не продать.

   Клайвер махнул рукой, готовый назвать цену в пять... нет, три империала: в тридцать раз меньше, чем сам же написал на медной табличке, сиротливо поблескивающей на мшистом бархате витрины. У мальчишки наверняка нет больше, а Шера выбрала его.

   – Вы не берете меня в ученики? – огорченный баритон ударил Клайвера словно булыжником по голове.

   – Как тебя зовут?

   – Хилл бие Кройце, маэстро. – Юноша слегка поклонился.

   "Разрази меня гром!"

   – Значит, тебя прислал...

   – Бие Махшур, маэстро.

   Несколько мгновений Клайвер рассматривал диковину: прирожденный музыкант, которого занесло в Хиссову Гильдию. Невероятно! Вот вам и дубина стоеросовая.

   – Что ж, я и не хотел с ней расставаться, – пробурчал Клайвер, забирая Шеру.

   Пока он укладывал гитару на место – она рассерженно звенела и норовила стукнуть родителя – юноша переминался с ноги на ногу. Молча.

   – Сатифа! – крикнул маэстро, закрыв шкаф.

   – Да, шер Вольян? – Экономка тут же показалась из-за двери: подслушивала, как всегда.

   – Приготовь дальнюю спальню, а к обеду подай на двоих.

   – Дальнюю?.. – переспросила Сатифа, от неожиданности выронив полотенце.

   – Я ж обещал? А ты не поверила!

   Экономка просияла улыбкой в сторону замершего мальчишки, кивнула, и, забыв о своих шести десятках, быстро пошла по лестнице наверх: пока шер Вольян не передумал. А Клайвер обернулся к ученику.

   – Значит так. Мне все равно, кто ты, и все равно, каким ветром тебя занесло к Махшуру. Пока ты здесь, ты – музыкант. Ясно?

   – Да, учитель, – Хилл бие Кройце почтительно поклонился, не скрывая радостной, детской улыбки и искоса поглядывая на Шеру.

   – Даже не думай, не продам, – усмехнулся Клайвер. – Ты ж толком и не играл?

   – Нет, учитель.

   – Так я и знал. Подсунули шис знает кого, а мне учить, – проворчал он, возвращаясь за прилавок, к надкусанной булочке. – Иди, возьми у Сатифы метлу, да подмети перед лавкой.

   – Да, учитель.

   Мальчишка еще раз поклонился и вприпрыжку помчался в дом.

   – Да, учитель, – передразнил его маэстро и засмеялся: а чай-то снова остыл!

   Хилл бие Кройце, Лягушонок

   – Отличная учеба. На свежем воздухе, с метлой. Ты нашел свое призвание!

   Голос брата отвлек Хилла от грез о прекрасной Шере, такой близкой и такой недоступной. Он обернулся и оперся на метлу, как заправский дворник.

   – Ну?

   – Что ну? Не знаю я ничего. – Достав из кармана две мушмулы, Орис принялся их подкидывать. – Маши своей метлой, менестрель. Какого шиса Наставник отправил тебя сюда именно сейчас!

   Хилл только пожал плечами и снова взялся за подметание и без того идеально чистой брусчатки. Орис поймал плоды, и, задумчиво глядя на ярко желтую кожицу, сказал куда-то в сторону фонтана:

   – Угорь учит Волчка работать в паре.

   Ответом ему послужило шварканье метлы.

   – А вчера вечером Еж ругался с Мастером и грозился Кирлахом, – продолжил он все тому же фонтану.

   Хилл не отреагировал. Орис вздохнул, одну мушмулу отправил в рот, второй кинул в брата. Тот поймал, не прекращая мести, и все так же молча съел. Орис еще несколько мгновений подождал, хмыкнул и отнял у Хилла метлу.

   – Да что с тобой? Никак, влюбился! Да не просто так, а в сиятельную шеру!

   Хилл вздрогнул, порозовел и, наконец, поднял странно блестящие глаза на брата.

   – О... – протянул Орис. – Признавайся, кто? У старика скрипача нашлась дочка?

   – Черная Шера, – смущенно усмехнулся Хилл. – Ага, я влюбился без памяти. У тебя есть сто империалов?

   Орис присвистнул.

   – Ты положил глаз на любовницу короля? Или решил выкупить бордель Лотти?

   – Маэстро просит за неё сто золотых. Взгляни, какая красавица, – он кивнул на витрину.

   Орис оглядел разложенные на бархате скрипки и гитары, перевел недоуменный взгляд на Хилла.

   – Не туда смотришь. Вон она, внутри, у левой стены.

   – Нет там никого.

   – Есть. Черная Шера. Ты бы слышал, как она поет! А какая отзывчивая и нежная...

   Орис укоризненно покачал головой.

   – У тебя лихорадка и тяжелый бред.

   – Это у тебя бред, а у меня судьба! Мне надо сто золотых. Вон смотри, написано: сто империалов!

   Наконец Орис разглядел медную пластинку рядом с черной гитарой. И правда, там красовалась цифра сто.

   – С ума сойти, – рассмеялся он. – Гитара! Ну, брат... зачем тебе столько золота? Забирай так.

   – Красть у учителя некрасиво. Мастер не одобрит.

   Несколько мгновений Орис непонимающе смотрел на него, а Хилл старательно держал туповато-серьезное лицо. Но не удержал.

   – Попался! Ты по... – он не смог договорить от смеха, на глазах выступили слезы.

   – Ах ты, троллья отрыжка! – теперь уже схватился за живот Орис.

   Выглянувший из лавки Клайвер застал их хохочущими над валяющейся посреди дороги метлой.

   – И чем это вы занимаетесь, достопочтенный Кройце?

   Оба брата обернулись одновременно, с одинаково смущенными лицами.

   – Подметаем, учитель, – отозвался Хилл.

   Метла будто сама собой оказалась у него в руках.

   – Может, представишь своего друга?