Текст книги "Знаки внимания (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Глава 7
Папа приезжал после обеда в пятницу, и встречала его в нашем доме бабушка – его мама. Я подошла после работы, задержавшись там так долго, как только сумела. По дороге заехала в магазин и долго бродила между прилавками, выбирая продукты, но ни кушать, ни просто покупать не хотелось ничего, и я подарила себе маленький букетик хризантем – мелких, вишневых, вкусно пахнущих горьковатым осенним холодком. С ними в руках и вошла в дом, разулась и, не снимая плаща, прошла в гостиную, откуда слышались звуки разговора.
Папа вскочил с дивана, увидев меня и быстро подошел, взяв за плечи и вглядываясь в лицо. А я была не в состоянии нарисовать на этом лице ничего, кроме вежливой улыбки, а может даже и жалкой, потому что хотелось расплакаться. Вцепилась в букет двумя руками, как в спасательный круг и улыбалась, глядя на него.
– Здравствуй, папа, как доехал, как дорога? – показала воспитание, пытаясь осторожно отстраниться.
– Катюшик… – обнял он меня, не обращая внимания на дерганье, и крепко прижал к себе.
– Привязал себя там, как веревкой, идиот… и пилил ее по нитке, и пилил каждый день… Прости старого дурака, такой отравой пропитался… ненависть страшная штука, – бормотал он мне в макушку, – насколько сильно любил ее, настолько сильно и ненавидел потом – до исступления просто, до желания убить, уничтожить следы на земле.
– И меня тоже? – отстраненно уточнила я.
– И от тебя подальше… от всего, что напоминало… – обреченно прошептал он, – не видеть и не знать, забыть к…
– А зачем тогда приехал? – стоя на пороге комнаты, выясняли мы отношения.
– Попустило, наконец, Кать, прояснилось в мозгах. Ну не совсем же я идиот, как ты думаешь? Помрачение какое-то на самом деле, я даже у психа лечился, – тяжело вздохнул он, – болезнь, помрачение, отрава… Я болел, тяжело болел ревностью и ненавистью. А сейчас сам себя не понимаю и как это вообще можно понять? Прошу тебя – прости ты меня за все, что мы творили, прости меня, пожалуйста. Я уже не смогу без вас.
– Да мы давно уже простили, – ответила бабушка с дивана, – нам тоже нужно было от вас отдохнуть. Мы хорошо тут жили, присоединяйся, если что. Кать, раздевайся уже, что ты в дверях выстроилась? А цветы от кого?
– От магазина, – призналась я, согласно кивнув.
– Ни с кем не встречаешься? – удивился папа и тоже печально кивнул, будто соглашаясь с чем-то, а потом улыбнулся: – Ну, а хочешь, я тебя познакомлю? Есть у меня старый друг, это ему я тогда продал свой бизнес и за нашей бабулей он тут без меня присматривал.
– О как… – отреагировала бабушка.
– Да, они тогда всей семьей переехали с Урала. Завтра приглашает в гости, у него свой дом и сын есть – Сережка, кажется. Но ничего не обещаю – ему за тридцатник, может и женат уже давно.
– Вот вначале узнал бы точно, а потом и обещал, – ворчала бабушка.
– Да уж… – поддержала я ее безо всякого энтузиазма, – а то я тут уже вся в предвкушениях, а вдруг там все совсем не так?
Я вообще не представляла – о чем говорить с ним? Радостно озвучить прощение? Я не была готова сделать это, наоборот – после его слов обида вспыхнула с новой силой. А папа с облегчением рассмеялся, стягивая с меня плащ. Я смотрела на него и отмечала, как сильно изменился он за эти годы – поседел, похудел, на лице прорисовались морщины, но почему-то от этого он стал еще красивее. Его лицо… раньше на нем почти всегда читалось болезненное напряжение – упрямо сжатые губы, резкая линия скул, жесткий прищур карих глаз, глубокая морщинка между бровями. Сейчас же оно стало умиротворенным каким-то, что ли? А взгляд – мягким и только немножечко обеспокоенным. Ну да… он же чувствует себя виноватым перед нами.
– А где вы поселите меня – в своей антикварной лавке? – со смешком поинтересовался он.
– Куда поселим, туда и вселишься, – буркнула бабушка, – не надо было хорошую квартиру продавать, Кате бы пригодилась.
– Мам, да мне все равно – где, я только на недельку. Потом начнется загонная охота на кабана, а это у меня основной зверь. Но теперь я буду часто приезжать, а конец декабря и начало января у меня полностью свободны. Новый год встретим вместе, я надеюсь. Кать, бабушка говорила, что ты купила себе старую колымагу?
– Не такую и старую – шестилетнюю. Нужно было освежить навыки, у меня же перерыв был, – пожала я плечами, – смысл калечить новую машину?
– Было? – забеспокоился папа.
– Нет, ничего не забылось, я нормально вожу.
– Завтра посмотрим тебе что-нибудь приличное, у меня с собой нормальная сумма на подарок. Что бы ты хотела? Только сильно не зверей, денег не так и много, – заглядывал мне в глаза мой папка. Который больше четырех лет говорил со мной только раз или два в месяц – у тебя все нормально, ты здорова? Горький осадок от этого оставался, и можно было отказаться от его подарка. Я и сама, наверное, через какое-то время смогла бы купить себе новую машину, пускай и не совсем ту, что хотела. А можно вообще отказаться общаться с ним, и он примет такое мое решение – куда он денется? Я понимала это.
Но такого не хотелось, потому что я слишком хорошо помнила его до всего того, что потом случилось между ними – веселого, живого и деловитого, умевшего интересно отдыхать вместе с нами и работать на износ. Он тогда любил и меня и маму очень сильно. Пускай он будет у меня – думалось мне, пускай я отпущу обиды и прощу его, да я уже простила.
Потому что уже немножко знала, как это может быть больно, когда с любовью пошло что-то не так. А ведь меня никто не предавал, не изменял раз за разом, никто не говорил страшные и обидные слова, не изводил целыми месяцами безразличного молчания… Пускай мы будем друг у друга и тогда нас станет уже не двое, а трое – вместе с бабушкой. Ей тоже досталось.
– «Жука» хочу, – раскололась я и потащила его за собой на диван к бабушке, присела рядом: – Ниссан хорошая фирма, народ хвалит. И он не такой большой, легко паркуется.
– Кать, да ты что? – простонал папа, – ты же сечешь в машинах, а это же уродство чистой воды! Страшнее только «Кенга». Ты же девочка, ты должна тянуться к прекрасному.
– Ты путаешь, папа, это первые фольксвагеновские были страшными, их больше не выпускают. Я про «Джук», если ты помнишь, а он небольшой, аккуратный и очень трогательный. Мне не нравятся зализанные машины, как тебе, – стояла я на своем.
– Тяжелый случай, – растерянно оглянулся папа на бабушку.
– Я не знаю что там у вас за «Жук», но помнишь – ты в детстве хотел ту мелкую собаку с гадкими выпученными глазами и храпящим плоским носом, плакал и цеплялся за нее? Уродливее создания я в жизни своей не видела, – улыбалась, вспоминая, бабушка.
– Да уж… – заулыбался и папа, – вот только я не помню, почему все-таки мы ее не взяли?
– А почитали про них, и там говорилось, что эти глаза… они могут иногда вываливаться… выпадать.
– Фу-у… ужас какой, – выдохнула я.
– Да, точно… – вспоминал он, – тогда казалось, что если мы ее не возьмем, такую страшную, то никто и никогда не возьмет ее по этой же самой причине… пожалел, наверное. Ладно, убедили. Пускай будет «Жук». На нем и поедем в гости к Воронцовым.
– Поедем… – согласилась я.
Засыпая этим вечером, я вдруг вскинулась, услышав непривычные звуки. В комнате, где ночевал папа, раздавались шорохи и бормотание. Я села в постели, прислушалась и потом, заволновавшись, подошла к его двери.
– Пап, ты чего там шумишь?
И в ответ раздалось сказанное в сердцах:
– Да блин, Катерина, как вы вообще тут спите под этот грохот? Я чуть не обделался со страху… спросонку… извини… Можно их вырубить на время? А то я всю ночь буду лежать и ждать, как тот генерал второго лейтенантского сапога.
– Да… да, папа, конечно, – трясло меня от еле сдерживаемого смеха и ощущения какого-то запредельного счастья, которое накатило разом и с сумасшедшей силой.
Глава 8
На следующий день мы поехали покупать машину, и очень повезло, что нашелся цвет кузова, который сразу понравился мне – вкусный мятный с перламутровыми искорками. Но стоимость даже в минимальной комплектации… в интернете я видела совсем другие цены. Я мигом потухла и категорически отказалась от такого подарка.
– Папа, это жулики однозначно, я читала о таком. Заманивают якобы низкой ценой, а потом… – встрепенулась я, – там еще в договоре купли-продажи мелкими буквами могут быть прописаны обязательства покупателя и за их невыполнение тоже придется платить и ого-го!
– Кать… обижаешь, твой папа что – лох? Я звонил Сашке с утра – советовался. Нормальный здесь салон. Возьму в кредит, я могу себе позволить, поверь мне. Сейчас начнется сезон и деньги "потекут рекой".
– Я добавлю, пап, не спорь, это не обсуждается. Я тоже хочу поучаствовать, раз уж выпросила. Оформляй кредит так, чтобы когда я продам своего «крокодильчика»…
Мы договорились, и вскоре я ходила вокруг Букашки, нарезая круг за кругом, ласково гладила крышу, слегка выпуклые передние дуги. Заглянула в салон, с удовольствием обнюхала его, посидела по очереди на всех без исключения сиденьях. Вышла и, обойдя опять свое сокровище кругом, по-хозяйски ощупала диски и протекторы.
Папка оформлял покупку в кредит и посматривал на меня. А потом, когда уже выкупленная и заправленная под завязку машина выезжала из соседней с автосалоном заправки, он – притихший и молчаливый, попросил меня остановиться у какого-нибудь нешумного кафе, которое мне нравится.
И не успела я выйти из машины, как он уже стоял рядом, а потом крепко обхватил меня и долго не отпускал, мы просто стояли вдвоем и обнимались. Я чувствовала себя надежно и правильно пристроенным ребенком. Хорошо и уютно я себя чувствовала.
– Ты еще такая маленькая у меня, Каточек. Как я, скотина такая, мог? – оторвался он от меня, – пошли… поговорим с тобой.
Я категорически не хотела выяснять отношения – вчера все уже было сказано. Но похоже было, что папа решительно настроен на разговор. Поэтому я уговорила его не ограничиваться кофе и легонько перекусить перед походом в гости, и вначале мы поели. За это время он немного успокоился, но все равно не до конца:
– Нам тогда дела не было до тебя, Кать – и ей и мне, но это я сейчас все понимаю. То, что мы тянули до твоего совершеннолетия…, я теперь будто со стороны смотрю и вижу, что твои интересы были для меня вторичны – просто причина удержать ее рядом еще немного.
– Пап, а может, не нужно, ну его? – ужаснулась я наметившемуся масштабу самобичевания и попыталась остановить его. Вот зачем мучить себя и, наверняка же – меня тоже? У меня тут праздник сегодня… со вчерашнего вечера праздник, так зачем?
– Какое совершеннолетие, Катя? – горячился папа, – тебя нужно было мерить совсем другими мерками – два факультета за четыре года! У тебя не было юности с этой учебой, ты сбежала в нее от наших проблем, из родного дома, а потом и города. А тебе не просто мы нужны были рядом, а поддержка наша, спокойствие, стабильность, как минимум, а максимум – любовь наша безмерная, учитывая особенности твоего характера. Понимать нужно было, что у тебя не само собой все так хорошо получается, а что тебе трудно неимоверно!
– Пап, па… – опять попыталась я остановить его.
– У тебя до сих пор нет отношений, – сказал он уже почти спокойно, но как-то безнадежно, – потому что ты насмотрелась нашей семейной жизни. Так же? Ты боишься из-за нас? Катя… ты могла не совсем так все понять, это не всегда…
– Ой, да не придумывай ты, пожалуйста! – уже всерьез разозлилась я, – здесь вы точно не виноваты. Просто мне не повезло с первой любовью.
– Первая почти всегда комом, – глухо согласился папа. Откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на меня. Когда понял, что выдавать пароли и явки я не собираюсь, вздохнул и заговорил опять:
– Когда раны на теле, их видно – это кровища и боль, а потом еще и шрамы остаются. И на душе тоже раны и они тоже больные, Кать, иногда просто невыносимо. И шрамы остаются так же и тоже внутри все уродуют, – он тряхнул головой и заговорил тихо, почти зашептал:
– Ты с самого своего рождения была очень спокойная. Не плакала вообще, только кряхтела, когда хотела кушать или чтобы тебя помыли. И потом, когда подросла немного… вечно в уголке где-нибудь, чтобы тебе не мешали, все сама с игрушками и своими книжками… молчком. Я понимаю, что просто ты такая, но что с тобой такой делать, когда уже женское взросление, когда гормоны… я просто испугался, что не справлюсь, Кать, самому бы тогда выжить. Если бы еще пацан, а то – девочка, да еще и немного не от мира сего, закрытая. Вот и оставил тебя со спокойной душой на бабушку, все же вы женщины и к ней ты всегда была как-то ближе, чем к нам, что ли? А мама… она, наверное, и не собиралась звать тебя с собой, ты бы все равно не поехала… после всего. Да и куда – если ты уже учишься? Может она потому и согласилась ждать эти два года – до твоего совершеннолетия… Да…, а уже потом я просто боялся возвращаться сюда, все оттягивал. Потому что думал – приеду и вдруг обнаружу, что из-за нее и тебя не люблю, и тогда у меня не останется никого – совсем один останусь.
– И даже не любопытно было – как я тут? Раз в месяц… – прорвалась-таки обида, и я больно закусила губу – и на фига я…? Но вот же как они всегда воспринимали меня…, а бабушка и сейчас воспринимает – как странное заумное дитя, нуждающееся в пристальном надзоре. Да еще и любовь отеческая ко мне под вопросом.
– Не вздумай сейчас плакать – я тоже тогда заплачу.
Судя по сдавленному голосу, он так бы и сделал. Тоже отвернулся к окну и взъерошил волосы, прикрывая лицо локтем.
– Пап, а давай – завязываем?
– Бабушка твоя звонила все это время, рассказывала о тебе и о себе, и про учебу твою тоже. Я тогда – в самом начале, заставлял себя слушать, Катюшик. Чувствовал яростную какую-то потребность отстраниться от прошлого, оставить все позади, отрезать, забыть…
– Тебе попался хороший психолог? – смирилась я, решив поддержать разговор, но направить его в безопасное русло.
– А раны были очень глубокие, – упрямо продолжал кающийся родитель. Мне было жаль и его и себя, я слушала:
– Но я так рад, что не двинулся умишком окончательно и смог отпустить все это дерьмо. Что, оказывается, соскучился до ужаса просто, что люблю тебя и не переставал любить – весь мир отдал бы, если бы мог. Рад просто до визга, что ты не отворачиваешься, а принимаешь меня вот такого – душевно потрепанного и страшно виноватого. Хотя понятно, что обижаешься и не понимаешь – за что с тобой так? Эти игры подсознания самому трудно понять.
– Да я особо и не злилась на вас, если честно, боялась только…, а почему тогда мама так… тоже, как ты?
– А я не могу этого знать, Катя. После тебя у нее не могло быть детей. Может, она очень хотела родить для этого… своего? Слушай, а давай и правда – прекращаем разборки? Если, конечно, у тебя не осталось каких-то особо важных вопросов. Вроде как поговорили? – злился он. И я понимала, что точно не на меня.
– Поговорили. Давай больше не будем возвращаться.
– Не будем, Каточек, самому уже тошно и праздник тебе испортил. Пошли тогда отсюда? Соберемся, нарядимся и вечером – к Воронцовым. Покупать туда ничего не нужно, я привез ракию из айвы, называется «Злата Дунья», там говорят просто – дунька, – заглядывал он мне в глаза. Я послушно хихикнула.
– И вино зачетное – Про Корде, выдержанный Вранац. Я бабушке бутылочку оставил, попробуете как-нибудь по случаю. Там красненькое – хорошее, качественное пойло.*
Папа рассчитался, и мы пошли на выход, разговаривая уже совершенно спокойно.
– Фамилия такая известная, старинная – Воронцовы. Они из бывших дворян?
– Нет, насколько я знаю. Во всяком случае, ничего такого не слышал. А ты хотела бы себе дворянчика? – подковырнул он меня.
– Обязательно – столбового. Расскажешь про свою базу? – спросила я, наконец, о том, что меня уже давно и крепко интересовало:
– Я же не просто так… говорят, что наши накупили недвижимости в Черногории, а когда она вступила в НАТО, то там изменились законы и отношение, и вроде как наши все распродают и уходят оттуда. Ты не собираешься домой? – затаила я дыхание.
– Пока нет, даже мыслей таких не было, – улыбался папа, не уловив моего настроения, – но я буду часто приезжать, уже не выдержу без вас долго. Ты тоже как-нибудь приедешь ко мне и все увидишь сама. Знаешь про «один раз увидеть»? И это точно, потому что рассказать так, чтобы перед глазами стояло, просто нереально – нужно самому смотреть, даже фотки не передадут… А люди там хорошие, и к русским относятся нормально, если, конечно, русские ведут себя нормально. Не переживай за меня. Я там слишком маленькая величина, Катюш, с меня почти нечего взять. Права на имущество защищены европейским законодательством, налоги я плачу. Но сама база крепкая, природа замечательная, жаль только – от моря далеко.
– Я как-то и не думала о море, только о твоих кабанах, – улыбалась я, глядя, как просветлело его лицо, как увлеченно он рассказывает о своем охотничьем хозяйстве.
– И о косулях, и о благородных оленях… там много разной живности. А море – Средиземка. Когда надумаешь приехать ко мне, мы обязательно съездим, вымочим тебя хорошенько в соленой водичке. Там замечательные галечные пляжи, камешки пестрые – белые, серые, красные, а прямо над ними – горы. На побережье когда-то стояла советская ремонтная база для наших кораблей, я специально ездил – смотрел. Но лучше, конечно, приезжать по теплу – летом. В сезон у меня слишком суетно.
* Вино не рекламирую, не так уверена в замечательных вкусовых качествах. В продаже видела только пакетированное, но это не выдержанное фирменное, которым славится Черногория. Что касается хорошего самогона – он не нуждается в рекламе.
Глава 9
Воронцовы жили в пригороде. В частном секторе, как и мы. Но дом моих дедушки и бабушки был самым обыкновенным домом из белого кирпича, таким, какие разрешали строить в советские времена – безо всяких вторых этажей и фигурных пристроек. Да и много ли настроишь на четырех сотках земли? А вот их дом ставили гораздо позже, и участок был раз в пять больше. И помидоры в теплице здесь, судя по всему, не выращивали, о чем так мечтала бабушка – вокруг дома раскинулось что-то наподобие маленького и очень красивого парка.
На воротах было прикреплено переговорное устройство, и папа с кем-то пообщался через него. Так что когда мы проехали в образовавшийся вместо скользнувших в сторону ворот проем, нас уже ожидал высокий солидный мужчина. Пока они ручкались и обнимались, я рассмотрела, что он немного старше и выше папы, и что в его светло-русых волосах тоже полно седины, а вот фигура уже поплыла – там намечался небольшой животик. Когда они повернулись ко мне, я вежливо улыбалась.
– Вот, Саш, это моя Катюша, – с гордостью представил меня папа, – инженер-электронщик в свои двадцать два, два факультета в «ЛЭТИ» – за четыре года и уже два года работает. А ты можешь так похвастаться?
Мужчина подмигнул мне и слегка поклонился.
– Есть кем, есть, Коля. Мне очень приятно, Катюша. Я вижу, что ты еще и красавица и…
– И мне тоже очень приятно, – прекратила я обязательные реверансы, взглянув при этом на папу. А он смотрел на меня как-то… непонятно. Я даже немного растерялась, но он объяснил свой взгляд. Не мне, а своему другу – неохотно, будто заставляя себя:
– Не смущай мне ребенка – она не сильна во всем этом, она у меня очень серьезная, да, Кать?
– И в чем же это я не сильна? – удивилась я.
– Комплименты всякие, пустые разговоры, флирт… вся эта дребедень, – вздохнул папа. Опять он что-то надумал и винил себя? Точно мы с ним не договорили.
Нас поспешили увести от машины. Александр Павлович показал нам свой дом, познакомил с женой – интересной ухоженной женщиной по имени Лара. Совершенно случайно мы оказались одеты очень похоже – в светлые брюки и туники с длинными широкими рукавами – у меня бирюзового, а у нее – травяного цвета. Она понравилась мне тем, что не навязывала свое общество, не лезла в мужской разговор и очень приятно улыбалась – тепло и немножко отстраненно, будто знала какую-то хорошую тайну.
Когда мы уже сидели за столом и угощались, подъехал их сын, который, как меня уже просветили, давно живет отдельно, в своей собственной квартире и до сих пор не женат. Отец вышел встретить его, а мы с папой дружно обернулись, когда они уже вдвоем вошли в комнату. В гостиную вошел не парень, назвать его парнем не повернулся бы язык – Сергей оказался очень интересным молодым мужчиной, светловолосым и голубоглазым, как его отец, и таким же высоким. И одет он был просто и демократично – в темные джинсы и ярко-синюю рубашку поло.
Он сразу же показался мне слишком взрослым, совсем не подходящим для меня и это почему-то сразу успокоило и расслабило. Время шло, и постепенно вечер становился очень легким и приятным, особенно когда старшие мужчины немножко подвыпили и стали смеяться, вспоминая свою молодость и разные смешные истории. Мы с Сергеем слушали их и переглядывались между собой, улыбаясь друг другу с пониманием, как заговорщики. Скорее всего, мы оба узнали много нового о своих отцах.
Он понемногу пил вино, по-видимому, не собираясь больше садиться за руль в тот день. А я, вкусно поев, просто отдыхала, потому что Лара категорически отказалась от любой моей помощи. Но потом за столом заговорили о людях, о которых я никогда даже не слышала и я заскучала, а он заметил это. И пригласил посмотреть сад и посидеть на качелях, которые, оказывается, были устроены где-то там в углу. Его поддержала Лара:
– Я включу фонарики вдоль дорожки, проведи тогда, покажи Кате весь сад. А я уберу лишнюю посуду и тоже подойду к вам, помогать мне не нужно. Ловите момент, а то скоро совсем стемнеет.
И я с радостью согласилась. Мы молча медленно прошлись между кустами и деревьями по вымощенной камнем извилистой дорожке вдоль всего участка. В дальнем его углу, уютно заросшем высокими кустами жасмина и сирени, и нашлись качели. Вокруг них, отдельными небольшими группками, разными по высоте и цвету, росли мелкие осенние хризантемы, как раз такие, какие я всегда любила. И я потянулась понюхать их, с удовольствием вдыхая знакомый холодный запах. Наше общее молчание абсолютно не напрягало, но дальше так молчать было просто неудобно, и я объяснила Сергею:
– Люблю их, приятно пахнут – горько и свежо.
Он подождал пока я сяду на пышный матрас и откинусь на такую же мягкую глубоко простеганную спинку качели, а потом отломил от цветущего кустика густо усыпанную белыми цветами веточку.
– Тогда наслаждайся, скоро они отцветут. Я слышал, что осень будет холодная и дождливая, а зима ранняя.
– Поговорим о погоде? – улыбалась я из-за веточки. У нас не было общих тем для разговора, совершенно.
– Сам не люблю пустой говорильни, – тоже улыбался он, но смотрел серьезно: – Давай встретимся где-нибудь только вдвоем и посидим, пообщаемся. Тогда я смогу определиться с темами для разговора. Хотя погода – тема беспроигрышная.
– Чем ты занимаешься? – решила я помочь ему.
– У нас общее дело с отцом – бывшее ваше. Ты должна знать.
– Машины?
– Да. Все виды обслуживания и ремонт. С тех пор открыли еще две точки.
– Я помню, как папа иногда целыми сутками пропадал на работе, – покивала я, сочувствуя ему.
– Нас двое – нам легче, так что ничего запредельного, – возразил он, подходя ближе.
– Разреши я тоже присяду?
– Да-да, конечно, – подвинулась я в сторону.
Сергей сел рядом, слегка коснувшись моего колена своей ногой. Я немного отодвинулась. Он повернулся ко мне, посмотрел, помолчал, а потом взял меня за руку и легко накрыл мои пальцы второй своей ладонью. На это уже нужно было как-то реагировать.
– Тебе тоже наговорили разной ерунды обо мне, сватали, наверное? – поинтересовалась я, – ты особо не напрягайся. Я действительно просто хотела посмотреть на ваш сад. За столом стало не очень интересно – их друзей детства я совсем не знаю.
– Меня уже очень трудно заставить делать то, чего я делать не хочу, – пожал он плечами, отпустив мою руку: – Ты понравилась мне независимо, что здесь странного? Давай проверим с тобой одну вещь?
– Какую, о чем ты?
– Если что – я извинюсь и поблагодарю тебя.
– За что? Объясни, пожалуйста, – заинтересовалась я.
– Просто поцелуй, ничего криминального, – улыбнулся он, склоняясь ко мне.
Вдоль дорожек мягко и тепло светились низкие круглые шары на ножках. Звуки от соседних участков доносились скупо и глухо, было почти уже темно и по-осеннему прохладно, я немного мерзла тогда без кофты. А когда он обнял меня, сразу стало теплее. Я запрокинула лицо и прикрыла глаза, прислушиваясь к себе. Мужские губы на мгновение просто коснулись моих, будто он еще сомневался – нужно ли это делать, но я чуть шевельнула своими, приоткрывая их. Просто так решила. Наш поцелуй получился нежным и осторожным – в самом начале. А потом он сжал меня чуть сильнее, и все изменилось – мне уже не было так удобно в его руках, а стало беспокойно, неловко и жарко. Потому что его рот стал требовательным и жестким, и выдыхал он мне в лицо горячо и рвано. Внутри живота прошла быстрая щекочущая волна, а руки покрылись мурашками… я шевельнулась.
Он отстранился и ласково провел ладонью по моей руке от кисти почти до плеча, а потом – обратно, забираясь глубоко под рукав и этим, казалось, еще больше усиливая чувствительность кожи. А потом вдруг потянул мою ладонь на себя и положил себе на пах. Я испуганно дернулась всем телом, ощутив там почти каменную твердость. И даже не успела толком среагировать на это, когда он прошептал, внимательно глядя на меня:
– Я буду у тебя первым.
– Очень самонадеянно, Сергей, – встала я с качели, усмиряя возмущенно колотившееся в горле сердце.
– Да, ты права – это решать только тебе, – как-то слишком легко пошел он на попятную.
– Так опытен? – съязвила я, совершенно не понимая, что мне сейчас делать, ну не лупить же его за это?
– Не настолько, как может показаться, – миролюбиво отозвался он, – не сердись, я тоже не ожидал.
– Чего ты не ожидал? – почти рыкнула я.
– Что такая девушка, как ты…
– Катюша! – раздалось от дома, а я опять присела на сиденье, заставив себя думать. Вот любопытно, а что должна была сделать в этой ситуации не такая девушка, как я? И какая это я – такая, в его понимании? В том смысле что такая правильная, или наоборот – выгляжу так, что со мной можно подобным образом? И – «буду первым»? Серьезно? Я смотрела на него и почти не верила во все происходящее, потому что – немыслимая, просто запредельная самоуверенность и наглость! А он немного отодвинулся и отозвался вместо меня:
– Мы здесь – на качелях!
Повернулся ко мне и серьезно так посоветовал:
– Улыбнись, не пугай своим видом папу.
– Что – такая злая и страшная? – поинтересовалась я. До меня потихоньку доходил смысл того, что он сделал, но уже в вариациях. И тут непонятно было – это таким образом он демонстрировал свой безусловный интерес ко мне или же показывал свою мужскую состоятельность? Не знаю уж почему, но меня стало слегка потряхивать – разбирал смех или просто нервы шалили?. И если бы даже я не засмеялась тогда, то гаденько хмыкнула бы обязательно, но тут из-за пышных кустов появились наши родители. Так что смеяться я не стала, зато широко улыбнулась ему, уже и сама не знаю с каким выражением. Он тоже молча улыбался, разворачивая сложенный в уголке качели плед и протягивая его мне.
– Эксперимент удался? Извиняться не станешь? – уточнила я, почему-то не злясь уже совершенно и уютно укутываясь в мягкий флис.
– Ты уже сама все поняла, – повернулся он к подходившим к нам родителям, – что, Николай Александрович, неужели уже домой собрались? Так быстро?
