Текст книги "Знаки внимания (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
А твои родители отказались от нее и можно подумать – осчастливили тебя! Это очень опасная штука и продать ее невозможно – отберут и хорошо, если живыми оставят. Бессмысленно даже и пытаться. Положишь потом в банковскую ячейку, но только когда будешь сама зарабатывать, когда появятся деньги, чтобы открыть счет. Тогда и спрячешь туда… и вот это тоже.
Она вынула из ушей и протянула мне длинные старинные серьги.
– Вот так будет понятно. Марку не нужно светить, а серьги покажешь… ненавязчиво так, как оправдание – они дорогие, хоть и серебро – свекровь мне подарила.
– Ты, как Штирлиц, ба – шифруешься, легенду мутишь, туману напускаешь. Забери пока, куда мне сейчас? Неужели все так страшно? Вроде столько лет прошло, – недоверчиво пожимала я плечами.
– Я думаю, что лучше перестраховаться и поосторожничать. Береженого Бог бережет, так же? Большие деньги всегда были и будут опасны.
Глава 3
Возле приемного покоя областной больницы нас уже ждут. Рослый медбрат идет следом за Ваней, который упрямо тащит меня на руках.
– Ну и тащи, раз тебе делать нечего, – сдаюсь я, потому что запросто могла проехаться на каталке.
После врачебного осмотра выясняется, что у меня действительно только сильные ушибы да порез. Под уколами с местной анестезией я болезненно дергаюсь и цепенею, а потом рану шьют и накладывают повязку. К счастью, я не вижу этого – между мной и операционным полем установлена ширмочка. Но когда дело подходит к концу, все внутри уже спрессовано в нервный дрожащий комок, расслабиться никак не удается, на вопросы медиков отвечаю напряженным дрожащим голосом, и опять мне что-то колют. Потом делают рентген плеча и ребер, на гематомы, которыми наливаются предплечье, бок и бедро, медсестра бережно наносит пахучую мазь.
– Терпи, это уже не страшно, – убеждает она, когда я шиплю от боли под ее осторожными пальцами, – и хорошо, что болит. Значит, нерв не потерял чувствительность. А могло быть намного хуже – даже некроз тканей, ушибы тоже разные бывают.
Нас с Иваном размещают в двухместной палате. Он аккуратно сгружает меня на кровать, отходит к своей и снимает свитер, оставшись в светлой футболке.
– Вань, ну зачем ты здесь? – пытаюсь я устраниться от чрезмерной, а потому подозрительной для меня заботы СБ, – думаешь я смогу нормально выспаться, если ты будешь храпеть рядом?
– Потерпишь… Екатерина Николаевна, зато точно жива останешься, – ехидно тянет он.
– Это ты так иронизируешь, что ли? – поражаюсь я, – хочешь сказать, что я подняла панику на ровном месте?
– Я вообще молчу, – отворачивается он, натягивая поверх футболки белый медицинский халат.
Нужно позвонить бабушке, чтобы предупредить ее о том, что меня не будет дома, и я звоню. Врать ей я не собираюсь:
– Я жива и здорова, правда в синяках и нога поцарапана. Ты меня поняла? Ничего серьезного, но своего «Жука» я угробила.
– Авария… – выдыхает бабушка.
– Ба, ну ты же сама врач. Говорю же тебе – жива я и здорова.
– Ты Сергею звонила? – спрашивает она.
– Нет. И ты не звони. Он будет говорить… окажется, что он опять прав.
– А он неправ?
– А он неправ. За три года ни одного штрафа или аварийной ситуации по моей вине.
– А сейчас, значит… Ты где – у нас?
– Да, в областной. Но ты не приезжай, я буду спать. Страшный подговорил врачей, чтобы меня тут на ночь оставили.
– Спи тогда. Я позвоню и поговорю с лечащим. Кто у тебя?
– Я их не знаю, ба – женщина. Все. Да… на даче все в порядке.
– Да гори она синим пламенем…, позвоню и откажусь, – вырывается у бабушки.
Я не имею ничего против ее решения и прощаюсь. Осторожно устраиваюсь удобнее, поглядев на Ваню, что сидит на соседней кровати и смотрит в окно. Ну и как при нем спать? А он поворачивается и смотрит с укоризной:
– Страшный никого не подговаривал.
– Да ну? – вяло удивляюсь я, – а то я не слышала ваш разговор.
– Он беспокоится о тебе, – отстраненно уточняет Иван.
Ну да, вот это как раз вполне возможно, только по какой причине? Нет…, не укладывается в голове. Мне нужно хорошенько поразмыслить, хотя бы для того, чтобы исключить бредовую на первый взгляд, но вполне жизнеспособную версию о причине покушения. А Ваня мешает сосредоточиться. И не отвернешься же от него на другой бок – там все болит, а потому я просто закрываю глаза и делаю вид, что уже сплю. Нужно думать.
* * *
В «Шарашку» меня пригласили еще когда я доучивалась. Сам-Сам приезжал лично. Не знаю, были ли еще претенденты на это место, но выбрал он меня. Перед этим говорил с моим куратором, потом побеседовал со мной, но этот разговор не был тем, чего я ожидала – не было устного или письменного тестирования, настоящего собеседования, длинного разговора…
Меня взяли на эту работу. КБ действительно оказалось частным и занималось разработкой новых и передовых технологий в области электроники, а принадлежало Самсону Самуиловичу Дикеру. А почему взяли меня, я догадываюсь. Несмотря на чисто техническую профессию – инженер-электронщик, где-то глубоко во мне тлела творческая искорка, наверное доставшаяся от того самого моего прапрадеда-фронтовика. Я и сама не представляю что происходит в моей голове, почему там в определенный момент все так лихо проявляется и закручивается?
Это, наверное, скорее дар, чем способность – объемное образное мышление. Когда четко обозначены основные положения функционального назначения аппаратуры, ТУ и тех. требования конструктивной документации, электронные схемы и соединения возникают и рисуются в моем мозгу, как готовые цветные картинки с переплетением цветных проводков и гнездами электронных узлов. И я мысленно стараюсь обустроить их «уютненько» в моем понимании, то есть максимально удобно и правильно с моей точки зрения, ну и электроники, само собой. И потому мои идеи и решения зачастую бывают неожиданными и нелогичными – в привычном понимании, но довольно часто приводят к искомому результату посредством неповторимой и гениальной женской логики вкупе со знанием предмета.
А еще на его выбор совершенно определенно повлиял мой внешний вид. Он сразу упомянул, что коллектив в большинстве своем мужской. И внимательно оглядел меня всю – от кончиков массивных черных кроссовок до гладко прилизанной макушки. Очевидно, ему понравились мои свободные джинсы с высокой посадкой, широкий короткий джемпер с водолазкой под ним, отсутствие макияжа и большие очки в массивной оправе. И тут я его очень хорошо понимала – конструкторское бюро должно работать, а не крутить амуры. А судя по его довольному взгляду, я в этом плане никакой опасности для рабочего процесса не представляла.
Я не прятала под свободной одеждой крайне соблазнительные формы – просто ценила удобство, а еще нуждалась в спокойствии, которого мне так долго не хватало дома. А одеваясь максимально удобно и просто, еще и создавала вокруг себя зону личного психологического комфорта – девочки с самого начала не воспринимали меня, как соперницу, а ребята всерьез не рассматривали, как объект интереса. И пускай в институт приходят в первую очередь за знаниями, но личные отношения во время учебы тоже имели место – и влюблялись у нас, и девчачьи интриги плелись, и соперничество было нешуточное, и драмы, и слезы, и даже свадьбы. А у меня почти со всеми установились если и не дружеские, то точно – ровные приятельские отношения, далекие от потрясений и переживаний.
Я добилась того, в чем на тот момент нуждалась особенно остро – спокойствия. И нашла его не только в бесконфликтном общении со сверстниками, но и в предмете изучения, не подразумевающем общения, а только упорядоченное взаимодействие. У меня были хорошие отношения с преподавателями и почти дружба с куратором – замечательной женщиной по имени Роза.
И добилась я этого являя образ человека, прибывшего в учебное заведение исключительно за знаниями, и всего лишь вжившись в небрежный и очень удобный образ шаляй-валяя, как говорила бабушка. Изо всей этой атрибутики, создающей нужное впечатление, мне самой не нравились только очки. И то только в эстетическом плане, в остальном же они были идеальны – не оставляли вмятин на переносице и не давили на виски, потому что оправа была сделана из суперлегкого пластика. И оптика, само собой, тоже была подобрана грамотно.
В общем, по окончанию учебы меня уже ждала эта работа. И я с радостью согласилась на нее, в основном еще и потому, что жить и работать мне пришлось бы в родном городе, где жила бабушка, а в пригороде находился наш дом.
Глава 4
Под вечер меня навещает Стас, как и обещал. Проходит к моей кровати и кладет на тумбочку большой апельсин, который смотрится на ровной темной поверхности ярко и одиноко. Посетитель садится на стул, а сам смотрит на Ивана, который так же внимательно изучает его.
– Ну и что там они высмотрели – не знаешь? – не выдерживаю я.
– А-а… нет, не знаю, – переводит он взгляд на меня, – твой регистратор забрали, мой тоже, я рассказал им все, что видел, а видел я не так и много – мужика в шлеме и на мотоцикле. Все черное.
– Извини за регистратор, – чувствую я себя виноватой.
– Да ладно. Вернут же потом. Ты сама как?
– Сама нормально, – вздыхаю я. Говорить с ним легко: – Сделали укол и сейчас ничего не болит. Пока не шевелюсь, само собой.
– Извини…, я не досмотрел тогда – стекло это, – смотрит он с сожалением на мое бедро, прикрытое одеялом. Даже под ним угадывается повязка.
– Ничего страшного, понятно, что ты очень спешил. Врач сказал, что если шрам и останется, то почти незаметный. Я… стараюсь не думать о том, что могло случиться – жутко, просто гоню мысли, – зачем-то делюсь я своими ощущениями.
– Нормально, – отмахивается он от моих слов, – если вникать на самом деле, то оно тебе нужно? Я тоже стараюсь не думать. Катя, я тут вспомнил…, нервничал тогда, а когда я стрессую, то обычно несу всякую ересь, так что ты не обижайся, ладно?
– Да брось… – понятно, что он говорил тогда на эмоциях, а козой я и сама себя чувствую – зачем было опять уходить от столкновения? Да давить его надо было! Но это сейчас я такая умная, а тогда действовала чисто по-женски. На это, скорее всего, и рассчитывали, руководствуясь предыдущим опытом.
– Я что хотел сказать? – кивает Стас, – если следователь докопается до сути, то тебе, скорее всего…
– А разве расследуют? – удивляюсь я, – приехали же только гаишники?
– Нет, потом еще народ подтянулся, ты ж заявила. Так вот: если заведут дело о покушении и дойдет до следствия и суда, то мало ли? Вдруг тебе нужна будет консультация? У меня жена работает в адвокатуре, звони если что. Я оставлю тебе ее визитку, она сама предложила, так что не стесняйся, ладно?
– Спасибо, Стас, и за это тоже огромное спасибо, – влажнеют у меня глаза, – ты чувствуешь себя в ответе за меня, которую спас, да?
– Где-то так, – улыбается он, поднимаясь со стула, – рад, что ты в норме. Я и сам тогда струхнул. Могу только представить – как оно тебе было.
– Сейчас уже никак, – благодарно киваю я, – еще в приемном вкололи что-то такое – все воспринимается нормально, а потом вслед и еще добавили.
– Медики знают, что делают. Отдыхай тогда… лечись. Вот Лизина визитка, – кладет он рядом с апельсином кусочек ламинированного картона, – звони, если что.
– Спасибо. Если понадобится – обязательно.
Иван поднимается с кровати и провожает Стаса до двери, открывает ее для него и протягивает руку для рукопожатия. Они молча прощаются, и Ваня прикрывает дверь. Подмигивает мне:
– Нормальный, оказывается, мужик.
Не подумав, я пытаюсь пожать плечами и кривлюсь. А он командует: – Ложись и спи. Можно мне апельсинку?
И не дожидаясь моего разрешения, забирает апельсин и выходит из палаты.
* * *
Мое знакомство с коллективом состоялось очень жарким июльским днем, и выглядела я и чувствовала себя тогда не совсем привычно. Перед этим бабушка настояла, чтобы я вышла, наконец, из образа шаляй-валяя. Как врач-гинеколог, она считала, что в физиологическом плане все должно происходить в свое время, а идеальный фертильный возраст славянской женщины – с 19 до 26–27 лет. А значит, до истечения этого волшебного времени я должна успеть познакомиться с подходящим мужчиной, построить с ним отношения, выйти замуж и родить первого ребенка, а желательно и двух – ни много, ни мало. А тут я такая – не в образе воплощенной женственности, а сплошного разгильдяйства (о, ужас – состаренные джинсы, а уж прорехи на них, а объемные кроссовки!), соответственно и шансов на благополучный исход дела в ее понимании не предполагалось.
Спорить с ней я не стала, хотя и могла бы, потому что считала, что понятие женственности не обязательно подразумевает ношение юбок и платьев. И сама бабушка служила тому ярким примером, потому что почти всегда носила брюки – медицинский костюм на работе, домашку и пижамы дома, ну и в других случаях в основном так же. И выглядела она при этом вполне женственно и гармонично – худощавая, с короткой стрижкой, в очках с тонкой золотистой оправой.
Да, я могла бы поспорить и побороться за то, чтобы одеваться так, как было удобно мне, но не стала. Мы с ней берегли друг друга, потому что остались друг у друга одни. Да и в словах ее присутствовал здравый смысл, все-таки от первого впечатления зависело многое. И выглядеть на первой встрече с коллективом нужно было хотя бы серьезно, потому что до понятия внушительно и солидно мне было еще ой, как далеко. В первую очередь – из-за возраста.
И с бабушкиной подачи на первую встречу с сослуживцами я пошла не в своих бесподобных очках, а в линзах, и не в штанах, а в платье. Очень легком и красивом платье, скромно прикрывающем колени. Светлого песочного цвета и с кожаной цепочкой на талии вместо пояска. Пара расстегнутых пуговок не открывала ничего запретного, но частично спасала от жары. Коричневые босоножки на невысоком каблучке были привычно удобными, а в руках я держала такого же цвета сумочку и прозрачный файлик со своими документами.
Пропуск был выписан заранее, я получила его и расписалась, предъявив паспорт, а потом свободно прошла к кабинету Самсона Самуиловича – в просторечии Сам-Сама. Дородная секретарь пропустила меня туда, где прямо у порога я и встретилась с пристальным и недовольным взглядом шефа. Грузно поднявшись из-за стола, он подошел ко мне, обвел тяжелым взглядом и принял из рук папку с документами. Пройдя в секретарскую, хлопнул ею о стол и пошел к двери мимо меня.
– Пойдемте, Екатерина Николаевна, я представлю вас коллективу. У нас все работают в одном большом помещении, не считая мастерской, само собой, – пыхтел он, спеша по коридору. С его весом и в его возрасте так бегать было неразумно, и я сама попросила его не спешить.
– Вот здесь вы очень сильно правы, – согласился он, – давайте тогда присядем здесь… под фикусом, и я выдам вам все свои категорические требования. Вот, кстати, за этой самой дверью находится ваше рабочее место.
Я согласно развернулась посреди холла к той самой двери, но он остановил меня взмахом руки.
– Во-первых, у нас не приняты лишние разговоры на рабочем месте, и отвлекаться на…
– Самсончик! Только что прошел звонок, которого ты так сильно ждал! – спешила за нами его секретарь. Я замерла, а потом разумно отмерла… да мало ли какие отношения могут быть между людьми? Если они, к примеру, проработали вместе долгие годы? Говорят, в некоторых коллективах складывается просто таки семейная атмосфера. И если это тот самый случай, то о таком можно было только мечтать.
Невразумительно махнув рукой куда-то в сторону космоса, начальник попыхтел обратно по коридору. За ним поспешила секретарь, а я поняла его жест по-своему и немного постояв, решилась, наконец, пройти к своему рабочему месту – меня разбирало любопытство.
Подошла к нужной двери и прислушалась, а потом осторожно нажала на ручку и шагнула внутрь. Тихонько прикрыла дверь за собой и огляделась – помещение действительно было огромным. Все заставлено столами и кое-где – кульманами. Ближе к окнам стоял стол, своим размером превосходивший все остальные и на нем сидел молодой мужчина такой приятной наружности, что я вначале увидела только его одного.
Он был намного старше меня, лет на десять точно, и не то чтобы настоящий красавец – нет. Даже волосы у него были темные, коротко стриженные, а я всегда считала, что мне нравятся блондины с чуть волнистыми волосами. Наверное, встреть я его на улице, прошла бы мимо и не обратила внимания, но только не тогда. Тогда он как раз что-то негромко говорил и улыбался, и вот улыбка у него была просто умопомрачительная!
Возле него толпились остальные сотрудники, которым были категорически запрещены «лишние» разговоры на рабочем месте, и которые априори не должны были отвлекаться от рабочего процесса. А они совершенно определенно отвлекались, потому что сидевший на столе мужчина держал в руках гитару и ласково гладил ее струны, мимоходом извлекая из инструмента тихие мелодичные звуки. А потом с высоты своего насеста он первым увидел меня и улыбнулся еще шире, привлекая ко мне внимание. Удобнее пристроил на коленях гитару и запел, глядя на меня:
– Вы, как сон или виденье,
Вдруг неловко прикоснусь…
Вдруг забудусь на мгновенье
И в отчаяньи проснусь…
Я замерла под взглядами четырнадцати мужиков, как потом выяснилось. И от волнения и по привычке судорожно вцепилась в косу, проклиная свою инициативность. Дождалась бы шефа, вошла, как человек… меня бы солидно представили – путались в моей голове мысли. А потом случилось то, что случилось.
Отложив в сторону гитару, певец легко спрыгнул со стола и пошел ко мне. Расстояние от моей двери до них было достаточным для того, чтобы я успела рассмотреть его. И было в нем что-то такое… надежно устоявшееся и выдержанное, как дорогой коньяк, оформившееся и состоявшееся, а еще очень мужское! Рост, осанка, пропорции тела, разворот плеч, сила и уверенность, исходившие от всей его фигуры, походка, улыбка – во всем было удивительное соответствие и гармония. И это могло принадлежать только ему – такой удачный набор генов, единственно правильный только для него одного. Это была не красота, а что-то другое – более сложное и трудно объяснимое, как, например, очарование сильной личностной энергетики или мужской харизматичности.
Нет! Был же еще голос…, я была очарована его голосом – интонациями, тембром, и буквально прибита осознанием того, что это сейчас пелось им для меня и обо мне. Потому что виденьем или сном до этой самой минуты я точно никогда не могла себя вообразить.
Вокруг меня странным образом вдруг образовался вакуумный кокон, отсекающий любые звуки и прекративший воспроизведение даже минимума разумных мыслей. Я совершенно не воспринимала окружающее, вбирая глазами один только заманчивый образ взрослого матерого мужика, видевшегося мне на тот момент ни много ни мало – прекрасным принцем.
А он уже оказался рядом со мной, все так же сногсшибательно улыбаясь и внимательно вглядываясь в мои глаза.
– Кто же вы… милая… таинственная… гостья? Вы, наверное, заблудились? – крайне интимным полушепотом спросил он, и я послушно и зачарованно кивнула, находясь под гипнозом его голоса, улыбки и пристального взгляда темно-серых глаз.
– Тогда позвольте проводить вас на террасу и угостить мороженым, – продолжал он, ласково касаясь моей руки и осторожно разжимая судорожно стиснутые на косе пальцы.
Так нас и застал Сам-Сам, который к этому времени, очевидно, уже успел закончить важный разговор. Вместе со временем на песню, захватывающее ощущение полного, необъяснимого и необъятного счастья, охватившее меня, и ожидание еще более нереального чуда продолжалось всего каких-то пару минут. Я замерла и не дышала…
Одного взгляда хватило умному пожилому еврею, чтобы понять самую суть происходящего: я, не отрывающая потрясенного и преданного взгляда от лица прекрасного принца и он – удерживающий меня за руку, а другой своей ладонью сжимающий кончик моей косы.
– Я смотрю – вы уже знакомитесь? И как на сегодня ваше драгоценное для всех нас здоровье, Георгий Артурович? – спрашивал он, протягивая руку принцу для рукопожатия, – как себя чувствует ваша глубоко уважаемая мною супруга, детишки?
Не дожидаясь ответа, бодро потряс руку Георгия и уже совсем тихонечко и очень доверительно, но вместе с тем категорично поинтересовался: – А любовница? Риточка тоже, надеюсь, благополучна?
Ни на один вопрос ему не ответили, бывший принц все это время продолжал смотреть на меня. А я прятала уже вполне осмысленный взгляд и пылала снаружи и внутри, сгорая от стыда и унижения, от осознания своей глупости и просто-таки сказочной наивности. Руку из его ладони я выдернула сразу же, а косу он отпустил уже сам, медленно, будто нехотя разжимая свои длинные музыкальные пальцы. Шагнул от нас, а потом не спеша вернулся обратно к тому столу, на котором осталась лежать его гитара.
Самсон Самуилович кивнул всем присутствующим и сделал шаг в сторону, выставляя меня на всеобщее обозрение.
– Позвольте представить вам Екатерину Николаевну Мальцеву. Она прибыла к нам после окончания двух факультетов известного вам «ЛЭТИ». И тут надо сказать, что оба она окончила всего за четыре года. Все знают, что опыт дело наживное, а вот наличие мозга в этой светлой голове я вам гарантирую. Сейчас и познакомимся – в рабочем процессе. Антон Родионович, сейчас мы обсудим ту самую проблему, которую вы недавно озвучили. По ходу дела каждый выскажется, а я по очереди представлю вас Екатерине Николаевне. Неразглашение она подписала предварительно, к нашим секретам допущена мною лично вот в этот самый момент. Приступим, уважаемые коллеги?
Вот так я впервые увидела Георгия Страшного – начальника безопасности нашей Шарашки, как ласково называли конструкторское бюро Сам-Сама. Это название прижилось. Его знали и в мэрии, и в полиции, и часто употребляли, как родное.
