Текст книги "Знаки внимания (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
Глава 39
Шум подъехавшей машины застал меня врасплох, как ни ждала я их приезда. Так что я вытерла о сарафан вмиг повлажневшие ладони, на всякий случай глаза и нос тоже, ритуальным движением прошлась расческой по волосам и встала на пороге своего домика, на сквознячке. Из «Нивы» выходил папа, но Георгия с ним не было.
– А где…?
– Катя, нам с тобой нужно поговорить вдвоем. Я сделал большую глупость, или это не глупость – я не знаю. Но я точно не должен был привозить его сюда, не спросив сначала – нужно оно тебе или послать его подальше? – выдал папа с ходу.
– Так ты его послал? – замерла я.
– Еще нет, но в любой момент – не сомневайся даже. Ты уже и стол накрыла? Умничка ты моя. Ладно, я тогда в душ…
– Папа, где Георгий?
– Жив, здоров, ждет отмашки. Ладно… давай прямо сейчас… Ну, на фига он тебе нужен? Вон ты уже и плакала – я же вижу. Мужик старше тебя на двенадцать лет, с прицепом в виде больного ребенка и усыновленного… усыновленной.
– Удочеренной.
– Какая на хрен разница?! – вспылил он, – без жилья и даже на данный момент без работы. Ты, по его версии, когда-то благосклонно взглянула на него и что теперь? Давай отправим его домой? Тебе даже говорить ничего не придется, ты даже не увидишь его больше. Я прямо оттуда отвезу его в Тиват и дело с концом, – сидел папа на лавке и вдохновенно уговаривал меня отказаться от того, кто нужен был мне больше всего на свете.
– Ты и ему это сказал?
– Само собой – еще в аэропорту, я встречал его. Не было у меня причин разводить с ним политесы.
– А с кем ты… говорил? Как ты узнал, что он прилетает?
– Твоя бабушка позвонила и велела встретить ее человека – в обязательном порядке. Я встретил, и мы поговорили.
– И что он сказал? – затаила я дыхание.
– Да какая разница?! – сердился папа, – какая разница, что сказал он, если для меня единственно важно – что скажешь ты?
– Он же тебе понравился.
– Ну и что с того…, а ты откуда знаешь? С чего ты взяла?
– Вчера ночью я подслушивала под твоим окном, – твердо и прямо смотрела я ему в глаза.
– Тем более… Я тогда тоже говорил, что на фиг он тут… – папа вытирал потный лоб ладонью, а я уже обнимала его.
– Ты правильно привез. Я три года его люблю – тихо, чтобы он не заметил, но он заметил и, кажется, тоже полюбил, папа. История ненормальная, дикая даже, но так тоже бывает.
– Ты не знаешь его совсем, а его колотит и трясет просто от упоминания твоего имени. Он мигом утащит тебя в койку, Катя – только я отвернусь на минуту. Я все это вижу! А ты маленькая еще, ты просто не понимаешь!
– Да что тут такого! Что ты орешь на меня?! Мне скоро пойдет двадцать пятый! Мне вообще… пора уже давно! У меня возраст!
– Он взрослый чужой мужик, у которого слюна течет на мою дочь, твою мать, Катя! Я не могу просто стоять и спокойно наблюдать это!
– Я верю ему! По-настоящему, папа! Не так, как вы с мамой! – вырвалось у меня нечаянно и совершенно бесконтрольно и послужило тормозом для нас обоих – орущих, мокрых и красных от злости.
– Та-а-ак… ну-ка, ну-ка, что там «мы с мамой»? – протянул папа, приседая опять на лавку и упираясь ладонями в колени: – Уточни, пожалуйста, а то я не в курсе дела.
– Идиоты, – прошипела я, разом роняя в бездну все свои прошлые намерения, потому что меня просто переклинило от злости. Снесло ею всякий здравый смысл: – Вы оба тупые идиоты – полные и…
– Короче. Это я понял. Дальше давай.
– … и безнадежные. Не изменяла она тебе, а мстила за вторую твою семью – Наденьку и Семушку… – закончила я уже почти шепотом и со страхом… настоящим страхом. Потому что с головы до ног окатило холодом от осознания того, что сейчас ему может стать так же плохо, как мне тогда. Нет – в сто раз хуже!
Он молча смотрел… и меня просто взорвало изнутри! Накрыло отчаяньем и страшным раскаяньем от такого потерянного, будто неживого его взгляда. Всхлипнула и сорвалась с места, и метнулась с чашкой к ручью, зачерпнула ледяной воды и, расплескивая, понеслась обратно. Обняв за шею, прислонила край чашки к его губам.
– Пей, папа… пей, пожалуйста, родненький, – уговаривала я его дрожащим от ужаса голосом.
Он все выпил, вытер губы, а я торопилась обратно – еще за водой, обещая в панике: – Сейчас, я еще принесу, подожди…
– Катя, отвали. Я напился, хватит. Та-а-ак… значит – Наденька… ну… тут нужно думать.
– Папа, только ты… – дернулась я обратно к нему.
– Не паникуй, Катерина. Я в твердом уме и четкой памяти… или как там? Катя, отстань, – отводил он от себя мои руки, а потом сдался: – Ладно, иди сюда, не реви только.
Мы сидели на лавке и обнимались. Было неудобно – спину я вывернула немыслимым образом, пальцами одной ноги судорожно упиралась в землю, а другую вообще не знала куда деть… но отпускать его от себя было страшно. Он погладил меня по спине и отстранился сам.
– Катюша, ну не вой, хватит, чего ты? Я, кажется, понял. Можешь больше не говорить ничего.
– Надо… – тяжело передохнула я, – думаешь, почему я испугалась? Даже у меня сердце прихватило, когда я узнала, что Наденька никакая не любовница.
– Какая любовница…? – безнадежно протянул папа.
– Ты не рассказал о ней маме – сказали другие, и получилось очень убедительно, папа, с фотографией втроем и видеозаписью, где Семушка называет тебя папой. Она хотела поговорить, поверить, но ты продолжал ходить туда.
– У-у-у… – простонал папа, сжимая волосы надо лбом в кулак. Глухо спросил: – А что ее мужик?
– Не было никакого мужика, она тебя любит до сих пор.
– Катя… она замужем, я точно это знаю.
– У тебя тоже есть Мира и что? – отвернулась я, – зря я это, наверное.
– Думаешь? – странно хмыкнул он, доставая из кармана телефон, а я прижала его руку, не давая делать это.
– Папа, подожди! Не спеши только, пожалуйста, не спеши! Ей нельзя знать, что все это ошибка. Я же тоже не стала говорить. Она просто не выживет, папа. Ты выжил бы?
– Я почти два года выживал и потом тоже – я закаленный. Не бойся – у меня есть план, я не буду ничего такого…, – уже набирал он мамин номер, отходя ближе к обрыву.
Я замерла, проклиная свой длинный язык, папино упрямство, заодно и Георгия, из-за которого все это завертелось, гадово солнце, живот, который подвело уже от голода, жару… Мы все это время сидели на самом солнцепеке. Вздохнула и стала поднимать над столом маркизу, подтягивая шнуры. Махнула папе рукой, чтобы возвращался в тень, но он все стоял, напрягшись и чуть опустив плечи, слушая длинные телефонные гудки и совершенно не обращая на меня внимания. Потом вдруг выпрямился и заговорил:
– Доброго дня… или что там у вас сейчас, э-э-э… Владислав Сергеевич. А могу я поговорить с Анной, не передадите ей трубочку? – и надолго замер, очевидно, слушая то, что говорил его собеседник. Минута шла за минутой, и я окликнула его. Папа растерянно оглянулся, и взгляд его был… как у заблудившегося ребенка или побитой собаки. Он выдавил для меня улыбку и лучше бы он этого не делал.
– Папа… что? – спросила я одними губами.
Он кивнул мне и показал большой палец – все хорошо, и я выдохнула. Нет, ну я знала…, я говорила с мамой часто – все это время, и перед отъездом тоже. Но какого я вообще рот свой открыла? Что меня вдруг дернуло? Куда меня занесло с этой проклятой правдой?!
– Я понял, Владислав. Вот сейчас допустим, просто допустим, что я все это заслужил. Выслушал тебя, заметь – не перебивая, и со всем радостно согласился. А по какому поводу и с чем связана вся эта проповедь? Что тебя вдруг пробило на личности? У нас с Аней общая дочь, значит, есть тема для разговора…, нет – замуж она собралась, например…, я попросил позвать к телефону Анну, это, кстати, ее… – и опять надолго замолчал. И вот теперь мне стало страшно по-настоящему, потому что папин взгляд и выражение лица… они стали не просто потерянными – они медленно превращались в умирающие.
На шум подъезжающей машины, что раздался со стороны подъездной дороги, я почти не отреагировала, только взгляд бросила рассеяно и перевела опять на папу, ожидая окончания разговора. Он, наконец, что-то буркнул – попрощался, наверное, и сунул телефон в карман. Повернулся к подъехавшему на «Фиате» Георгию и задумчиво уставился на него – смотрел, как тот не спеша выходит из машины.
Смотрела и я… как и целые годы перед этим, упиваясь этой его необъяснимой харизмой. Наблюдая просто немыслимо притягательную мужскую грацию, силу и какую-то сдержанную напряженность, почти угрозу в каждом его движении. Ощущение сжатой пружины, взведенного курка! И только сейчас пришло в голову, что это может быть не врожденная особенность, а приобретенная благодаря годам физических тренировок или владению боевыми искусствами.
Серые глаза внимательно изучили обстановку, темные брови почти сошлись на переносице, губы твердо сжались. Он шагнул ближе и опять мягко протянул мое имя – так, как не делал больше никто и никогда:
– Катя…, что у вас случилось? Все живы? Бабушка… как она?
А папа очень и очень сосредоточено размышлял, все так же глядя на него и решая что-то для себя, потом тяжко вздохнул и обернулся ко мне:
– Катюша, давай корми нас, мне сейчас нужно будет уехать и… иди сюда, я шепну тебе на ушко…
Я подошла, конечно, а как бы я отказалась? Если даже дышать боялась из-за всего этого – через раз получалось? Он обнял меня и прошептал в самое ухо очень-очень тихо, чтобы не услышал Георгий:
– Если ты так уверена… совет да любовь, как говорится. Ну, – повернулся он к гостю, – уже не просто кушать, а жрать давно пора. Мы с тобой заслужили – «Фиат» в строю! Я бы сейчас и кабана запросто… а-а-а, нет-нет, Георгий, все живы, слава Богу. Так чего тогда ждем – давай руки мыть? Или в душ? Ты как – уже? Тогда я… Катя, я тут уеду на пару дней или дольше – на неделю или две…
– Папа… ей нельзя говорить, – повторила опять я.
– Да знаю я! Обещаю, Кать, у меня есть план. Честно – план «Б». Все будет в ажуре. Так что там, картошка у нас где?
– Ты же в душ хотел?
– А, ну да…
Глава 40
Этот прием пищи прошел, на удивление, очень гладко. Мы с папой были немножко не в себе, что называется, зато присутствие Георгия перестало быть стрессом даже для меня. Я накладывала в металлические тарелки теплую еще картошку, подсовывала ближе к ним зелень и вяленое мясо, достала из «Нивы» молочку и поместила ее в ледяной ручей – все, как обычно. Я даже к Георгию с чем-то обращалась, а думала о папином разговоре с маминым мужем. Когда мы уже поели, я бросила взгляд на стол, который нужно было прибрать, мысленно плюнула на это дело и потянула папу далеко в сторону.
– Что с мамой? Ты считаешь – я вообще? Не понимаю ничего?
– Кать… с мамой ничего хорошего… ругаются они постоянно, брак не удался, семья не сложилась. Нужно забирать ее оттуда.
– Врешь! Я чувствую фальшь, папа. Не надо этого!
– Не нужно забирать, считаешь?
– Папа… – задохнулась я от возмущения.
– Катя, отвали, не доставай, пожалуйста – не люблю этого. Ты спросила – я ответил, что непонятно? Русскими же словами! Я вот о чем думаю – что будем делать, если ко мне прилохматит кто-то из новеньких? Обычно я таскаю их по Будве, сдаю на экскурсию в горы, везу на остров купаться и вдоль побережья, а потом сюда и на водопад, но это по желанию.
– Вообще не проблема. Меня ты протащил везде – я все помню. Перекинь связь с ними на меня, и я все сделаю.
– Дай лапу! Ты у меня боец. Подключи тогда вон… волонтера. Он должен понимать и в лодочных моторах. Катерина… я больше ничего говорить о нем не буду, но предлагаю своего рода тест… О, да ты внимательно слушаешь меня! Ну, надо же…
– Не ерничай, говори – какой тест? – насторожено уточнила я.
– Если он потащит тебя в койку сразу же, то моего уважения ему не видать никогда – вот какой тест. На вшивость. Хочу, чтобы ты поняла меня в этом вопросе, подумай хорошенько и сама врубись – о чем я.
Я подумала и кивнула, нечаянно оглянувшись на Георгия и зависла – он убирал со стола, грамотно пряча продукты в сумку-холодильник и складывая тарелки с вилками стопочкой. Оглянулся вокруг, и как-то сразу сообразив – где что, прихватил губку с мылом и пошел с посудой к ручью.
– Просто взрослый мужик, знает походную жизнь и вообще – я не об этом, Катя.
– Я поняла – о чем ты. Я не понимаю о нем двух вещей и пока не выясню их – ничего не будет, может и вообще никогда, – честно сказала я, а потом подумала, что честность – она должна быть обоюдной:
– Почему ты не сказал маме про Наденьку?
– Катя… мама всегда знала о существовании бухгалтера Наденьки. Но не знала, что мы знакомы с детства, что она работает дома, а я регулярно заезжаю к ней. Потому что на хороший факс денег жалко и ставить его у нее уже некуда – проще заскочить пару раз в месяц. А Наденька с первого класса была своя в доску, знаешь – такой незлобивый светлячок? У нее все были Ванечки, Илюшеньки, Ириночки Степановны… Теплая, добрая, немножко простоватая. Случилось у человека, почему не помочь? Она так просто попросила о помощи потому, что для нее это нормально, она и сама всегда готова… для нее это естественно, нормально. А мне ничего не стоило и потом – она хорошо работала, я даже старшего убрал, потому что она справлялась. Но если бы мама узнала… а уж про подарки Семушке…
– Почему, папа? – не сдавалась я.
– Да потому что она всегда зверски ревновала меня – в этой своей сдержанной манере! А чтобы ты знала – оно порядком изматывает, если совершенно безосновательно. Я просто не хотел, чтобы она лишний раз волновалась на пустом месте. А она стала бы, обязательно стала бы.
– Ты у нас очень красивый, потому и ревновала, – сделала я очевидный вывод.
– Тогда и я должен был в паранджу ее закатать – на нее капала слюной вся мужская половина адвокатуры, судейские и следствие в том числе. Нужно ум иметь, Катя, – постучал он пальцем себя по лбу, – а у твоей мамы именно в этом плане его никогда и не было. Ладно… я прямо сейчас уезжаю. Уже из Будвы скину контакты, только уточнюсь там. Лагерь можешь не караулить, захочешь – езжайте на море сразу же. Тут все схвачено, чужое здесь неприкасаемо.
И еще… слушай меня внимательно: деньги – зло по определению, но на них можно купить очень много маленьких радостей. Вот карточка, ни на чем не экономь. Я хочу, чтобы этот отпуск запомнился тебе на всю жизнь. Поверь, Катюша, есть моменты, которые не повторяются, как потом ни старайся. Прошлое лето было дождливое, сентябрь – вообще дрянь… лови сейчас момент, не отказывай себе ни в чем. Это я исключительно в том плане, – уточнил он, озабоченно заглядывая мне в глаза, – что не экономь презренный металл, а то я обижусь. А твой Ромэо, я полагаю – без копейки.
– Я так не думаю, папа. Но спасибо.
– Еще, Катя… дай мне свой телефон, пожалуйста.
– Ты же сказал выключить – тарифы зверские и связь через тебя?
– Разговорчики…
Я принесла телефон, и он покопался в нем, отвернувшись в сторону.
– Что там, па? – пыталась я заглянуть через плечо.
– Порядок, я проверил – будем на связи. Я забил пинкод. Все хорошо, Каточек, все будет хорошо…
Он уехал в середине дня, даже не поговорив напоследок с Георгием, что было вообще странно. Только сказал нам обоим уже из машины и совершенно серьезно, безо всяких приколов:
– Люди должны говорить друг с другом. Как вам такая философия? – и сам подтвердил: – Грамотная. Готовь горячее, Катерина, на одном пршуте посадишь себе желудок. Мира обещала передать мясо.
– Папа, а как же Мира? – ужаснулась я, разом вспомнив Сережу.
– Катя… не утомляй командира – вообще не твоя проблема, – и уехал на своем стареньком «Фиате», оставив надежную и проходимую «Ниву» нам.
Мы стояли вдвоем, глядя ему вслед, пока машина не скрылась за скальным ребром. Потом из-за моей спины раздалось осторожное:
– Катя… мы поговорим?
– Да. Я сейчас… минуточку…
Один из четырех домиков являлся складом, и я еще раньше обнаружила там целую кучу полезных вещей, в том числе и раскладные кресла «повышенной комфортности», которыми мы с папой пользовались в созерцательных целях. Сейчас я достала парочку и вручила их Георгию:
– Держи. Пойдем в одно место, там красиво и не так жарко.
И пошла вперед – к родниковому истоку, стараясь не отвлекаться на попытку понять выражение его лица и на свою реакцию на это выражение, которое можно было назвать… отчаянной готовностью. Следовало сосредоточиться на положительных моментах, и первый из них уже случился – на «ты» получилось легко, как-то само собой. Вот бы и дальше все оказалось так же просто…
Мы вошли под деревья, прошли по натоптанной тропинке и добрались, наконец, до места, где питающий лагерь ручей вырывался на волю из-под камней. Здесь было прохладно – и из-за тени, которую давали деревья, и из-за воды, и по причине постоянно дующего из-за скалы ветерка.
– Здесь красиво… очень красивые места, – осторожно начал Георгий, когда мы уселись напротив и уставились друг на друга. Я нервничала, очень сильно нервничала – даже зрение плыло, и я сняла очки, протерла тканью сарафана и сжала в руке…
– Не привык видеть тебя в очках, – тихо добавил он.
– Я сама отвыкла, но с линзами здесь морока… – беспомощно поморгала я на него и вернула очки на место. Светских бесед не было в моих планах. Сразу нужно было говорить, или все пойдет, как у мамы с папой. Поэтому я решила быть честной с самого начала и заодно сэкономить время:
– Вчера ночью я подслушивала под окном и что-то уже знаю о тебе.
– Да ты просто разведчик! – восхитился он, расплываясь в улыбке.
– Скорее уж шпион, – озадачено призналась я, вглядываясь в его лицо, которое теперь выражало странный, непонятно чем вызванный восторг и буквально лучилось эмоциями и исключительно – положительными. Это непонятное выражение полностью объяснили вырвавшиеся у него слова:
– Я люблю тебя, Катя!
– Я тоже… – осторожно выдохнула я, – ты давно это знаешь.
Он медленно кивнул, не двигаясь с места и совершенно не собираясь набрасываться на меня, чего так боялся папа.
– Я влюбился с того первого взгляда.
– Я тоже… я знаю – читала твои стихи, – решила я признаться и в этом.
– Тогда ты точно шпион, – согласился он, улыбаясь так, что что-то случилось с моим сердцем – не образно, а по-настоящему. Я прикрыла веки, пережидая это, глубоко вдохнула и прокашлялась. Слышала где-то, что если перебои в сердечном ритме, то нужно кашлять. Как это может быть связано – не представляю себе, но мне помогло. Нужно было двигаться дальше.
– Мне нужно выяснить всего две вещи, без этого я тебя не понимаю. Не могу сказать, что совсем не знаю – уже нет, после стихов – нет…
– Ну, хоть на что-то они сгодились, – напряженно ответил Георгий, разом становясь серьезным и собранным: – Ты думаешь, что я бросил там Сашку, отказался от него?
– Бросил Сашу? – удивилась я, – нет, я даже не думала об этом. Ты не мог его бросить, не в этом смысле… Я же говорила, что слышала ваш разговор! Я о другом – почему ты разлюбил Лену?
Глава 41
– Я никогда не любил Лену, – негромко сказал Георгий после небольшой паузы, – я все расскажу тебе, но это будет подробно и долго.
Я кивнула – согласна. А он встал, обошел кресло и стал за ним, крепко стиснув округлую трубку алюминиевого обода – до побелевших костяшек на пальцах.
– Не нервничай, пожалуйста, я обязательно все выслушаю – до самого конца, – пообещала я ему как можно увереннее, хотя чувствовала все, что угодно, но только не спокойствие.
– Я не поэтому, – кривовато улыбнулся он, – борюсь с желанием прикоснуться к тебе, хотя бы взять за руку. Все эти годы запрета… они так вымотали меня, что я не совсем адекватно воспринимаю происходящее – не совсем реально. Это что-то из запредельного – мы с тобой только вдвоем и разговариваем. Тебе не нужно ничего бояться, твой папа не прав – сейчас мне не до секса. Я пока вообще не осознаю нас в этом…
Я недоверчиво присмотрелась к нему. Да ладно? Но взгляд как будто был прямым и честным… может и правда? Если так – я рада, потому что чувствую что-то похожее.
– Не знаю – смогу объяснить? – отреагировал он на мой взгляд другой улыбкой – широкой и открытой, – ты, как наркотик, и я получаю немыслимое удовольствие от пока еще крохотной – самой первой дозы счастья. Прямо смотреть тебе в глаза – уже что-то невероятное. Сейчас мне вполне хватает просто того, что ты рядом.
– Я тоже… точно так же, – заклинило меня на одной фразе, настолько наши ощущения совпадали.
– Правда? – передвинул он кресло чуть ближе ко мне.
– Да. Ну, тогда… – сдерживала и я улыбку, поднимаясь и в свою очередь перетаскивая свое кресло ближе к нему: – Давай тогда держаться за руки. Детский сад – штаны на лямках, тебе не кажется?
– Если бы… Я женился на Лене из-за квартиры, – вдруг бухнул он сходу и сразу поймал мою ладонь и сжал ее, опускаясь в свое кресло.
Из-за его слов это действие прошло мимо мозга – я ошарашенно задержала дыхание. А он рассказывал дальше: с Олегом, гражданским мужем Лены, они даже не были друзьями – просто не успели ими стать. Лена и Олег не были женаты, потому что ее не приняла семья Олега. Его отец был большой шишкой в ФСБ и иначе видел будущее сына – не с лимитой, нищетой и не с еврейкой.
– Я думаю, что там не было настоящего антисемитизма, сейчас это понятие и такое предвзятое отношение к евреям устарело – в нашей стране точно. Скорее, там была куча всего в том числе и до такой степени, что они до сих пор не знают про Натку.
– Сын погиб, а Лена не сказала им про внучку – его единственное продолжение, – печально подвела я итог.
– Она имеет полное право на это, мы с тобой ничего не знаем, чтобы судить ее. Я вначале отреагировал, как ты, но лезть в это не стал.
– Да… да, конечно, – согласилась я, немного подумав, – и что дальше?
Дальше Лена обиделась и отказалась тайно выходить за Олега, они ссорились и мирились, а потом она забеременела, а Олега в это время отец отправил в командировку на Кавказ, чтобы показать, что его может ожидать, если он пойдет против семьи.
– Я думаю, что он был уверен в его безопасности. Обычно генеральских детей не задействуют в боевых операциях. История с сыном генерала Маргелова – когда он воплотил в жизнь идею отца и первым десантировался вместе с танком, в далеком прошлом. Сейчас не то время, и в расход пускают простое пушечное мясо. Может и есть исключения, но я о них не слышал. Когда штурмуют объект, Катя, всегда подтягивают задействованный личный состав к ближайшему укрытию, сосредотачивают перед броском. Тогда это был высокий каменный забор. Олег осуществлял координацию штурма вместе с местными ребятами. И никто из них, и он в том числе, не додумался проверить эту площадку перед домом на наличие мин. Должны были знать соседи, но не предупредили – или боялись или не захотели. Вот и рвануло…
Дальше, все так же держа меня за руку, Георгий рассказывал о том, как долго валялся в госпитале – кость бедра собрали буквально по осколкам. Я слушала его рассказ и прислушивалась к своим ощущениям – мужская рука была ласково теплой, а пальцы слегка подрагивали, и я понимала, что не только от осознания такой близости ко мне, а, скорее – от нахлынувших тяжелых воспоминаний.
– Олег рассказал мне перед этим о ситуации с Леной. Под настроение, очевидно, или почувствовав доверие, а может просто – нужно было выговориться. Я почему-то вспомнил о ней, когда меня выписали. Узнал адрес, а это было непросто – она съехала с квартиры, которую они снимали и жила в другом городе со своими родителями и Наткой, которая уже родилась. И мне бы принять это, как знак, отступиться, но нет… я нашел их.
Тут ты должна понять то мое настроение – тяжелое ранение, несовместимое с дальнейшей службой, возможная инвалидность, метания и поиски планов на дальнейшую жизнь, которую я не представлял от слова совсем… У Ленки хорошие родители, но они жили бедно – по-настоящему бедно и тесно. Если бы они еще бросили к чертям этот свой «бизнес», и жили просто даже на пенсию… но они обожали свое ателье, а кто сейчас шьет на заказ?
Ленке не положено было ничего за Олега, и его дочери тоже – «нет основания для выплат». Это я сам выяснил, тогда еще с трудом ковыляя по коридорам конторы, а она даже не рыпалась. Страховка положена каждому военнослужащему. В случае гибели ее получает семья, а ребенку положена пенсия. Эти деньги получили его родители…, а я придумал эту аферу – с квартирой. От полного неприятия ситуации – и с ними и со мной, из-за злости, вредности и противоречия всему происходящему. Такие законы? Значит, обойдем их, и нашими усилиями справедливость восторжествует! Мы расписались и когда меня комиссовали, предоставили военную ипотеку с учетом семьи. Десяти лет выслуги у меня еще не было и права на бесплатное жилье я не имел, но имел на выплату по ранению, в общем… получилась нормальная хорошая квартира в родном для меня городе. И мы уехали туда. Я скромно обставил жилье самым необходимым, отдал ключи и снял себе хату, начал искать работу. С разводом решили немного подождать – пока не погашу выплаты.
– А на что жила Лена?
– В корень смотришь, – погладил он мою руку, и я только сейчас отметила, что он держит ее уже обеими руками. Быстро поцеловав мои пальцы, продолжил:
– Меня взяли в местное отделение «на бумажки». Пока еще сильно хромал, меня все устраивало, но потом стал искать хорошую денежную работу. Ленке я оплачивал квартплату, а она шила – соседям, знакомым по детской площадке, по поликлинике – у нее технологический техникум и она собиралась работать в ателье родителей. Шьет она очень хорошо. Но потом… они заболели обе, не было заказов на пошив, мне повысили плату за съем жилья, ипотека… И мы решили жить, как соседи и сразу в отношении финансов стало намного легче. Это были чистые братско-сестринские отношения.
– Лена красивая, – отметила я, помня о наличии Саши.
– Ленка не просто, а очень красивая, – согласился Георгий, – а Натка вообще пошла в свою бабушку, с той можно писать иконы – настолько впечатляющая красота. Я не реагировал на Ленкину внешность, просто отмечал ее. Сам не знаю – почему? Установка? Трудности с работой и здоровьем? Паскудные эмоции, связанные с жилищными хлопотами? Мне было не до любви, а секс на стороне изредка был, она просто не нужна была мне, вот и все. Так было проще и правильно.
– Тогда почему у вас есть Саша? – не выдержала я.
– Года через три она пришла ко мне ночью – сама. Катя… мне нужно было тогда получить эту квартиру в ее городе и оставить там Ленку с родителями и все! Когда настолько близко проникаешься чьими-то проблемами – готовься впустить этого человека в свою жизнь надолго и всерьез. Я тогда просто не осознавал этого, а нужно было сделать доброе дело и отойти в сторону. Там бы справились. Но я уже хорошо узнал их и начал чувствовать ответственность. А заботы об их интересах давали мне ощущение занятости и нужности. А еще сработало понятие «мое» – я чувствовал это жилье и своим тоже – гнездом, домом, принадлежностью, что ли?
– Да, я, кажется, понимаю. А твои родители? Своего дома у тебя не было?
– Отец бросил нас, когда мне было чуть больше года, мама позже вышла замуж и у нее семья. Я ушел оттуда, как только смог и уже пятнадцать лет мы видимся только изредка.
Я не стала уточнять – почему? Мало ли… Да и речь сейчас шла не об этом. Мы ушли от темы.
– Лена пришла…
– Да…, – сильно сжал он мою руку и сразу же погладил ее, будто извиняясь, – не знаю – о чем она думала? С ее стороны любовью тоже не пахло. Может, захотела хотя бы подобие семьи? Решила, что что-то может сложиться – живут же иногда люди просто в уважении друг к другу? А мы хорошо ладили. А может, просто ласки и тепла захотела, вот и получилось: я – без регулярного секса и спросонку, она – теплая, с умелыми руками… дурочка.
Внутри шевельнулось гаденькое, и я пробормотала:
– Неприятно… слышать.
– Поревнуй немножко, – согласился он как-то тоскливо. Я отвернулась.
– Наутро мы в глаза друг другу не могли смотреть, такая… тянущая душу, почти невыносимая неловкость. Оба поняли, что совершили огромную глупость, и я опять ушел на квартиру. Два месяца мы вообще не виделись – стыдно было и дико. Для меня – будто с сестрой переспал. Я даже всерьез напился пару раз и…
– Не отвлекайся, пожалуйста, – попросила его я.
– Так случился Сашка. Она не хотела его, не старалась правильно питаться, не берегла себя и его, даже хотела убить, но он крепко прижился… Только потом она страшно пожалела о том, что делала. Начала думать, что его косточки из-за нее, из-за того, что она почти ненавидела себя и его, пока он не появился на свет. Мы опять стали жить втроем, а дальше и вчетвером, но больше не наступали на прошлые грабли. Неприятие близости было уже на каком-то физиологическом уровне, уже не только в голове. Вот так все получилось с Леной.
– С Леной – да, я теперь понимаю…
– А что еще ты хотела узнать? – спросил он, тихонько поглаживая мою руку. Я осторожно потянула ее на себя, забирая. Вздохнула, оглядываясь вокруг – родник изливался на камни, и вода журчала в них, посвистывали в деревьях птицы, а я будто вынырнула в этот реальный мир из другого – безрадостного мира прошлого. Мира Георгия.
