Текст книги "Знаки внимания (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
– А твой… мужчина? Он же был?
– Тогда, в самом начале – нет. Боровецкий давно симпатизировал мне, согласился подыграть. А потом вытащил, спас… мы сейчас вместе, уже два года. Его тогда почти сразу сослали в Хабаровск из-за этой глупости – ротации. Это такое жонглирование судьями с целью будто бы устранить причину коррупции – обрастание связями. На самом деле приказ о том, как следует завершить значимый процесс, всегда спускают сверху. Но мне там нравится, только теперь я работаю не в суде – вместе с мужем нельзя.
– Ты не представляешь себе…, бабушка чуть не умерла тогда – сердце.
– Я тоже… в тот раз провела больше полугода в больнице, если это может служить оправданием. И я очень жалею об этих почти двух годах муки и пытки – для всех, как оказалось, и для меня в том числе. Я бы бросила все к черту и просто ушла! Иногда даже… я почти готова была принять ситуацию и хотя бы попытаться понять его, поговорить, в конце концов. Но он так и продолжал ходить к ней, уговаривая меня бросить Боровецкого и остаться с ним, уверяя в своей любви.
Я молчала… молчала она. Это нужно было пережить, вспомнить те дни, слова папы в прошлый приезд, выражение его лица… Мама сбила меня с мысли:
– Катюша, кажется, я могу помочь тебе и очень сильно. Есть идея, как можно продать марку.
Я медленно подняла на нее глаза.
– Так ты приехала за этим? За деньгами?
Глава 21
– Кто из посетителей у нас дальше по списку? – интересуюсь я у Ивана, почти насильно запирая в себе обращение «поручик». Это будет перебор – уже не смешно и даже не умно, а хочется – ему очень идет.
Он спокойно пожимает плечами. А я понимаю, что начинаю чувствовать к нему настоящее доверие. Наверное, потому, что узнала его за время нашего общего заточения лучше, чем за почти три предыдущих года. Он теперь, наверное, тоже вполне себе может относиться ко мне намного лучше, чем раньше – по этой же причине и ответить честно. Так почему бы и не попытаться?
– А что ты думаешь про это покушение?
Он отходит от окна – там его любимое место в нашей палате, и садится на скрипнувшую кровать. Внимательно смотрит на меня и неожиданно легко начинает:
– За тобой была замечена слежка… полтора года назад. В то время Дикеры как раз сдали очередной заказ. Что-то пошло не так, были перепутаны сопровождающие документы для двух образцов, точнее – пара отдельных листов, так же? Сам-Сам нервничал и говорил с тобой очень резко.
– Там было перепутано изначально – когда заполняли пошагово еще в мастерской и штамповали. Но я тоже виновата – меня для того и поставили на проверку, а я не стала смотреть парные скрепленные листы. Так что получила справедливо.
– Но он тогда наорал на тебя. Ты была расстроена…
– Было бы нелепо… – буркнула я.
– Ты была очень расстроена, и Страшный велел Андрею проследить за тобой и проехать за твоей машиной до самого дома – присмотреть. Но в тот день ты поехала не домой, а в банк. Тогда и обнаружился наблюдатель – далеко не профи, но там и не нужно было – ты не заметила бы и слона.
– И что? – не обратила я на его шпильку внимания.
– Он буквально прибежал туда, когда ты там появилась. Сидел и смотрел, чем ты занимаешься, ждал. Потом подошел к тому оператору, с которым ты работала, поговорил, вышел на улицу и кому-то позвонил, а потом ушел. Андрей проследил за ним и узнал, что он работает электриком в «Ленте».
– Там она рядом – «Лента», – шепчу я.
– Он и жил рядом, – согласно кивает Иван.
– Жил…?
– Да. Его больше нет – несчастный случай, вроде…, но Страшный не очень в это поверил – слишком уж вовремя и потому, можно сказать, глаз не спускал с тебя потом.
В целом, для меня мало что прояснилось, но говорить больше не хочется. Ясно, что если бы у них тогда получилось что-то выяснить у того мужчины или работницы банка, то сейчас аварии не случилось бы. И не сходится – полтора года назад мы с папой еще не лазили в интернете и не светились с разговорами о марке по телефону. Неужели за нашей семьей приглядывали с тех еще времен, а активизировались только после наших неосторожных действий? Трудно верится – траты на такое были бы неразумны, потому что речь идет о десятилетиях наблюдения. Может, все-таки мама проговорилась – если не коллекционеру тому, то своему новому мужу? Так нет – я верила ей, а она сказала, что никому ни-ни.
Но зато мне становится понятно, почему Георгий тогда буквально выдавил из меня признание о марке. Я не знаю, что думать обо всем этом. Но чувствую огромное, просто сумасшедшее облегчение от того, что мои подозрения в отношении него беспочвенны. Это немыслимая, распирающая изнутри радость! Это первая радость, связанная с ним за все время, не считая тех жалких минут. А тревоги от известия о чужой слежке нет, как нет – это мелочь и вообще фигня, потому что они приглядывают за мной – хранят. И пускай даже случилась эта авария… все равно знать, что обо мне вот так заботились – приятно. Я смотрю на Ваню с благодарностью, а он понимает мой взгляд, как просьбу продолжить рассказ.
– Теперь, когда ты ходишь в банк, за тобой всегда идет кто-нибудь из наших, а остальные ждут. И в машине твоей установили маячок, новые маршруты отслеживались, вчера мы не успели совсем немного – пробки, час «пик». А ты и правда – носишься, Катя. Ты на самом деле ездила на эту вашу дачу?
– Я же рассказывала Степановичу, что не совсем нашу – у бабушки есть знакомая. Она серьезно заболела и предложила пользоваться участком, засадить его. Ну, и присматривать, конечно. Я и моталась посмотреть – там маленький домик. Бабушка сказала что теперь откажемся, без машины не наездишься, – терпеливо объясняю я, так же терпеливо, как он только что говорил со мной. И несмело уточняю, чтобы знать причину такой неожиданной его откровенности: – А это, наверное, Страшный разрешил тебе рассказать про слежку?
Он кивает: – Да, и хорошо что ты спросила сама, а то я и не знал, как это все… начать говорить. Я был за то, чтобы сразу все тебе рассказать – еще тогда, он тоже вроде вначале собирался, но потом не стал. Сказал – ты воспримешь все очень серьезно и станешь трястись, как какой-то там хвостик, и смысл пугать тебя? С этим невозможно было бы нормально жить, а мы, как будто, делали все, чтобы обезопасить тебя. Да… еще звонки того мужика – их проверили, там зарегистрировано на старенькую пенсионерку. А оператор за деньги сообщала ему о твоем приходе. Ее уволили, слежки за тобой больше не было. Но мы все равно присматривали.
Я шумно выдыхаю…. тогда Георгий заставил меня рассказать о марке и сделал какие-то свои выводы. Но они не предотвратили того, что случилось – покушения. Значит, выводы были неправильными. В то, что кто-то увидел, как Андрей следит за электриком и сразу убил того, мне не верилось. Это было бы уже слишком. Скорее, он сам понял, что попался, перенервничал, может допустил в работе ошибку… Признали же его гибель несчастным случаем, разбирались люди… Но это сейчас не главное, я думаю о другом – вот почему они оказались рядом так быстро, они уже ехали на сигнал того маячка в моей машине. Вот почему! Облегчение и эйфория накатывают по новой и всей своей силой обрушиваются на Ваню:
– Вань, ты такое солнце! Если бы ты только знал!
* * *
Мама медленно покачала головой, потянулась и дотронулась до моих пальцев, погладила их и сразу же убрала руку. Я не дернулась и не отодвинулась на этот раз, просто в голову не пришло.
– Мне они зачем, Катя? К слову пришлось, разговор перевести на менее болезненную тему… У меня там новый круг знакомых и один из них заядлый коллекционер. Зашла как-то речь об этом, и я заинтересовалась, а еще вспомнились рассказы Дарьи Марковны и мамы: раньше были специальные магазины «Филателия» – для обмена марками и просто – их скупки. А на улицах стояли киоски Союзпечати и в них, кроме газет и журналов, продавались новые, только что выпущенные наборы марок. Помню – у нас дома тоже валялся старый альбом, и там куча их была – цветы, животные, знаменитые картины, бабочки, машины. Потом я этот альбом больше не видела, родители, наверное, отдали кому-то из мальчишек-соседей. Или просто затерялось, пропало все куда-то после их смерти. Но я помню, как это было – рядами под целлофаном, ярко, красиво… А если совсем уж честно, то после знакомства с ним мелькнула у меня мысль – тебе нужна квартира, Катюша. Мы тогда погорячились со своей… Ты же не возьмешь у меня деньги? Они так и лежат на счету – почти все. Вот видишь… А этот человек не то, чтобы богат, но коллекция у него значительная и он состоит в этом их обществе, а главное – он как будто неплохой мужик.
– Ты спрашивала его, рассказала о марке? – затаила я дыхание.
– С ума ты сошла? – удивилась она, – нет, конечно.
– Не говори никому, мы решили не трогать ее, временно оставить все, как есть. Даже из дома убрали от греха, как говорит бабушка.
– Хорошо, – легко согласилась она, – расскажи мне тогда о себе… пожалуйста. Я уже знаю, что ты работаешь по профессии в очень хорошем месте, а как у тебя с личной жизнью? Есть кто-нибудь? – улыбалась она и смотрела на меня, медленно обводя взглядом мое лицо, будто изучая его и запоминая.
– Есть. Я встречаюсь с сыном папиного друга. Это они выкупили его дело тогда, приехав с Урала.
– Земляки? – казалось, она совсем не расстроилась из-за упоминания того времени – развода, дележки… Невозможная женщина.
– Как бы я хотела посмотреть на твоего парня… может, у тебя есть его фотки? Обязательно должны быть фотки в телефоне.
Я покраснела от непонятной неловкости – фото Сергея у меня не было. А вот мои у него были…
– Мы часто видимся, зачем мне это? – неловко пробормотала я и набросилась на салат.
– Катюша…, – помолчав, печально сказала она, – не очень спеши замуж, ты еще совсем молоденькая. Ты любишь свою работу, так же? Только начала жить… ищи дольше, но лучше. Если ты не совсем уверена…
– Я уверена. Ты не считаешь, что как раз тебе не стоит… – оборвала я себя и отвернулась – я не хотела говорить ничего подобного. Но она не обиделась, а тихонько засмеялась.
– Ты такая хорошенькая, когда розовеешь – мигом слетает налет этого вашего семейного аристократизма. И появляется моя маленькая девочка. Разреши мне сделать фото? Ты же не против, что тебе стоит?
Она сфотографировала меня раз десять. И непонятно чему радовалась при этом – тому, что я красная? А потом предложила:
– Я хочу сделать тебе подарок на память о своем приезде, ты разрешишь?
– Вы будто сговорились. Папа с покаянными подарками…
– Папа подарил тебе…? – мягко поинтересовалась она.
– Машину, на которой я сейчас приехала – «Жука».
– Тебе нравится, ты довольна?
– Само собой, раз я сама выбирала.
– А свой покаянный подарок я выберу сама, договорились?
– Ладно, только доешь то, что на тарелке, – поставила я условие, потому что не знала, что еще можно сказать. Я не могла отказать ей, только не сейчас, когда узнала такое и еще не определилась – что об этом думать.
– У меня плохо с аппетитом, Катюша, совсем не хочется. Наверное, все же переволновалась. Сейчас платишь ты или я? – подтянула она ближе свою сумочку, – не люблю споров на эту тему.
– Тогда я, ты же в гостях в нашем городе.
– В гостях, – радостно согласилась она, легко разрешая мне оплатить заказ. А я никак не могла понять – что не так? Почему появилось ощущение, словно я отстаю на шаг в нашем разговоре, в общении? А еще говорю не то и не так. Но ее, похоже, все устраивало – что бы я ни сказала. И я постаралась отвлечься от непонятного душевного стеснения и не надумывать себе того чего нет.
Глава 22
Мама уехала через три дня. И как раз на эти дни выпало время самых сильных морозов – к десятому декабря температура упала даже ниже двадцати градусов. Солнце было таким ослепительным что, отражаясь от снега, било по глазам и пришлось доставать темные очки. На улице было очень красиво, но не очень комфортно – морозно, скользко, слепяще ярко! Но мы все равно встречались с ней каждый день – в ее номере или в кафе при гостинице, где она остановилась. А потом гуляли, если это можно так назвать. Скорее – передвигались перебежками между магазинами. Почему магазинами? Не знаю, но так было проще ей и мне. Что еще может объединить двух женщин безо всяких условий и условностей?
Конечно же, оно никуда не делось и оставалось между нами – все то, что случилось до этого. Но были и разговоры о тряпках и духах, смех и примерки, перекусы в кафе при торговых центрах, уставшие от каблуков ноги, нейтральные разговоры о погоде, которая достала морозами, срочная необходимость купить меховые перчатки и теплые ботинки на низком ходу и другие совершенно необходимые на этот момент вещи. Но самым удивительным было то, что количество покупок, которое должно было стать запредельным, учитывая время, проведенное в магазинах, на самом деле оказалось очень скромным.
Засыпая дома в очередной раз, я вдруг поняла, что мы с мамой нашли хорошую причину быть рядом просто потому, что нам обеим хотелось этого. А еще то, что когда бушевали страсти в нашей семье, у меня не возникло ненависти ни к нему, ни к ней. Было какое-то странно отстраненное отношение ко всему, хотелось одного только спокойствия без потрясений, и еще чтобы все это закончилось скорее – хоть как-то, и уже все равно – как. Я только потом поняла, что такая отстраненность – это неправильно. Я просто не могла остаться безразличной к происходящему, ведь это была и моя жизнь, но сработала какая-то внутренняя защита. Мое подсознание применило какой-то милосердный психологический приемчик, максимально отгородившись и защитившись ото всего, что могло грозить мне страшными постстрессовыми последствиями – как у бабушки. А я просто погрузилась с головой в учебу – вот и все.
И то, что случилось в то время, до сих пор было будто затянуто милосердной какой-то дымкой, сгладилось и замылось в моей памяти – весь тот тихий, изматывающий ужас, от которого я сбежала из родной квартиры в бабушкин дом, а потом в институт. Вина за все это лежала на маме, я отлично понимала это, но ненавидеть ее не могла ни тогда, ни после. Мой спокойный флегматичный темперамент? Или до этих самых пор прикрывающая мистическая дымка-броня, так и не снятые с моей психики защитные латы? Недостаточно полное осознание сделанного мамой? Я не знала… не знала…
Я легко простила папу за все эти годы молчания и отстраненности, так же легко простила и ее. Почему-то не готова была ни мстить, ни отказываться от них. В конце концов, они не оставили меня в беспомощном состоянии или в опасности где-нибудь в чистом поле – голодной и босой. Они сделали все, чтобы обеспечить мое будущее и знали, что рядом со мной бабушка, а она могла вытянуть на себе целый детдом – своей надежностью, внутренней силой, заботой и душевным теплом. Я не хотела отказываться ни от одного из них, если только они не отказываются от меня. А уж узнав то, что узнала!
Мы все-таки поговорили обо мне – когда я осталась ночевать в гостиничном номере перед самым ее отъездом домой. Перед этим отпросившись у бабушки, само собой. Она все эти дни знала, где и с кем я провожу время, но вслух не осуждала меня и не отговаривала от встреч со своей бывшей невесткой, только потребовала, чтобы духу ее в нашем доме не было.
За все эти дни вместе, когда мы с мамой были заняты исключительно женскими глупостями, я, наверное, заново привыкла к ее присутствию рядом, к голосу, смеху, вниманию ко мне, одобрительным взглядам. И часто ловила себя на том, что рот уже открывается, чтобы вывалить на нее все свои переживания и проблемы, но как-то вовремя останавливалась. А потребность выговориться нарастала, нагнетая непонятное внутреннее напряжение.
В тот вечер уже в номере, умывшись и переодевшись ко сну, мы достали из холодильника вино и виноград, и удобно устроились в креслах. Я – укутавшись в гостиничный халат, а она – в новую меховую шаль. И я сделала то, в чем чувствовала необходимость все эти дни, да и до этого тоже – рассказала ей о наших отношениях с Сергеем и даже о Георгии рассказала. Она тогда казалась самым подходящим слушателем, а может с ней у меня случилось что-то похожее на эффект попутчика. Потому что не с кем было поговорить о своих чувствах, а накипело порядком. Я рассказывала, старалась не углубляться в подробности, просто отстраненно излагая факты, но даже это будто снижало степень давления или градус кипения наболевших переживаний.
А она внимательно слушала, затаив дыхание, не уточняя и не переспрашивая, сплетая свои тонкие пальцы в замок в особо тяжкие для меня моменты, необыкновенным образом понимая и угадывая их. Это сопереживание было в выражении ее лица, во взгляде, а потом и в слезах, которые я, на удивление, восприняла совершенно нормально, совсем не так, как бабушкины тогда. Почему? Мне некогда было углубляться в анализ – слишком многое, кроме этого, предстояло обдумать после ее отъезда.
Что мне нужно было от нее, чего я ждала в тишине, когда мой рассказ был окончен? Сама не знаю – советы не были мне нужны, я была абсолютно уверена, что поступала и до сих пор поступаю единственно правильно. Но стало легче уже от того, что я просто выговорилась. А мама ничего и не стала советовать, объяснив это тем, что не имеет на это права и высказавшись только в общих чертах:
– Как я жалею, Катюша, что не увидела их – обоих твоих мужчин, как же сильно я жалею… Уверена, что смогла бы понять очень многое, да-да… многое – по взглядам, манере держаться, говорить, даже молчать с тобой рядом. Часто сам человек бывает, как слепой, не понимая, что происходит вокруг него, и только сторонний взгляд в силах обнаружить истинное положение вещей. Но это говорит мое любопытство и тревога за тебя, а решать-то все равно тебе?
Что бы сейчас ни сказала я, что бы ни советовали тебе папа и бабушка, ты не станешь слушать и сделаешь все по-своему и это всегда так – как обязательная закономерность. Все, к сожалению, стремятся набивать собственные шишки, не принимая чужих советов, продиктованных опытом или пониманием происходящего. Ты тогда обмолвилась… и да, я согласна – я могу научить тебя только тому, как нельзя жить – свою семью я не смогла сохранить, так что и советы придержу. Разве что ты сама попросишь когда-нибудь… потом, – она кивнула на гроздь темного винограда и опять наполнила бокалы.
– Ешь витаминку. Вино очень легкое, мы ужинали, но на нашу с тобой массу, боюсь…
Я провожала ее утром в аэропорт в новой короткой шубке из рыси, что она купила для меня, в пушистом свитере и брюках-дудочках молочного цвета с байковым начесом внутри, и белых меховых ботинках. А на водительское и переднее пассажирское сиденья моего «Жука» были натянуты меховые чехлы из овчины – незаменимая штука в холода.
Этот мамин приезд залатал одну из черных дыр в моем сознании – вместилище негатива по отношению к родному человеку. Теперь мне стало легче, но только немножко – я решила провести собственное расследование и выяснить все, что касалось этой самой Наденьки и ее сына. В конце концов, если у меня есть младший брат, я имею полное право узнать его.
Проводив маму, я плюхнулась на теплую шкурку в салоне Букашки, с удовольствием повозилась на ней попой, пощупала и погладила, а потом позвонила Сергею:
– Сереж, я только что проводила маму, сейчас совершенно свободна и у меня есть к тебе серьезный разговор.
– Ты даже не представляешь себе, как много разговоров есть у меня для тебя, – казалось, заурчал он, а у меня по затылку стадами пробежали мурашки, как от его прикосновений.
– А я…
– …сейчас едешь ко мне, Катя… я страшно соскучился. Ты же скоро уезжаешь?
– Нет, у меня появились серьезные дела, я пока никуда не еду.
А я соскучилась по нему? Задумалась об этом и честно призналась себе, что пока мы гуляли с мамой, даже вспоминала не часто. Но это только пока, мне необходимо было какое-то время. Я уже привыкала к нему, мне хорошо было с ним и может так случиться, что скоро все станет очень даже серьезно – серьезнее некуда. Так почему бы и не поехать сейчас и не… поговорить? Ничто во мне не противилось этому. И да… после разговора с ним я поняла, что соскучилась… сильно.
Глава 23
«… шла по этому лесу – медленно, нога за ногу… сил почти не оставалось. Шла, раздвигая истерзанным телом влажный сумрак – сучковатые деревья смыкались, отсекая лунный свет и образуя глухой свод распростертыми над головой тяжелыми мохнатыми лапами. Под ногами путались нехоженые травы, а меж ними виднелись старые, даже древние камни, поросшие плотными мхами. Она спотыкалась о некоторые из них – что особенно сильно вросли в землю, и даже падала но, с трудом поднявшись, брела дальше, будто ее вело что-то… Вокруг было темно, мрачно и глухо, и только на небольшой поляне ее отрешенный взгляд скользнул по загадочному рисунку лунного ковра…»
– Катя! Мы вернулись! – раздалось из прихожей. Я вздрогнула и очнулась. Продолжая держать книжку в руках, пошла на голос и остановилась посреди комнаты – по коридору навстречу мне шел Сергей и нес на руках Одетту. Та уткнулась лицом ему в плечо и молчала. Ее правые ступня и лодыжка, зафиксированные лангетой, сразу бросались в глаза. Он донес ее до дивана и осторожно сгрузил на него.
Она зашевелилась, устраиваясь удобнее, а Сергей потянул вниз замок молнии ее спортивного костюма. Заботливо снял куртку и заглянул в глаза девушке:
– Ну, как ты? Не сильно болит?
Повернулся ко мне, застывшей посреди комнаты, и виновато улыбнулся, разведя руками:
– Ну, хоть не перелом… вправили вывих, но ходить пока не может, – и опять переспросил, повернувшись к Одетте: – Так как – не болит, укол еще действует?
– Отдай мою книгу, – протянула она руку ко мне.
Я растеряно посмотрела на маленький томик фэнтези в своей руке, подошла и протянула его ей. Она резко дернула книжку, пристально глядя мне в глаза. Я не уверена, что правильно поняла выражение ее лица, больше всего похожее на ненависть – не привыкла к его мимике, плохо зная Одетту, а ее уродство… оно сильно отвлекало от какого-либо понимания. Небольшие глаза стали совсем узкими, широкие брови сошлись над переносицей и почти слились с линией волос.
– Никогда не смей трогать мои вещи, – отчеканила она.
– Одетта! Что за тон?! – остановился Сергей с ее курткой в руках, – что за идиотские детские выпады?
– Это моя книга, – упрямо сжала она губы.
– Я никак не могла знать, что она твоя. Есть такой способ отмечать свои книги – ставить на них экслибрис. Это печать владельца – с рисунком, именем и фамилией, или просто надписью. К примеру – «Из книг семьи Мальцевых», – вглядывалась я в ее глаза, пытаясь врубиться в ситуацию – другими словами не передашь.
– А лучше – не разбрасывать свои книги где попало! Извини ее, пожалуйста, Катя, просто она натерпелась… там еще и растяжение, и опухоль слишком быстро пошла. Когда вправляли, очень сильная боль была.
– Да, я понимаю… на улице скользко.
– Она не на улице – на тренировке, – разъяснял Сергей из прихожей.
– На плавании? – не понимала я.
Одетта хмыкнула, удобно растягиваясь на диване, а Сергей объяснил, возвращаясь ко мне:
– Нет, в бассейн мы раньше ходили просто так, а занимается она самбо. Так что это спортивная травма. На ногу не наступит несколько дней, да и потом… очень большой перерыв будет, да? – обернулся он к Одетте.
– Вам нужно было взять костыли напрокат в «травме», – посоветовала я.
– Не подумал, – взъерошил волосы Сергей, – завтра заеду – возьму.
– Не надо, – донеслось с дивана, – я так попрыгаю, о костыли только спотыкаться.
– Хорошо, разберемся. Я сейчас притащу тебе пижаму или в чем ты обычно спишь?
– Соображай лучше, – недовольно пробубнила она, – как я натяну штанину на лангету?
– Тогда что тебе принести? – терпеливо уточнил он.
– В верхнем ящике комода – синяя ночнушка. Еще ниже – трусы, тоже возьми.
– Одетта… – оглянулся Сергей на меня, – ты ставишь меня в неловкое положение.
– Я ответила на твой вопрос! Если мне нужно, что тут такого? – скривилась она, будто собираясь заплакать.
– Действительно, Сережа… Ну, хочешь, я с тобой схожу и возьму все, что нужно? Ты не против, Одетта? – предложила я.
– Там все чистое. Ты что – боишься дотронуться до трусов?
– Ладно-ладно, сейчас принесу, – пошел Сергей на попятную, – Катюша, все в холодильнике, разберись там, подогрей что нужно. Я сейчас вернусь…, извини…
Я ушла на кухню и занялась тем, о чем меня попросили. Благодаря тому, что еду из ресторана доставили в красивых судках, это не потребовало никаких усилий. Быстро расставила на столе салат, фруктовую нарезку, тарелки. Сунула в микроволновку два порционных судка с гарниром и мясом и задумалась…, романтический ужин с продолжением не удался. И причиной стала травма Одетты.
Стоя у вечернего окна, я смотрела на ряды пристроенных у подъезда и во дворе авто, прочищенные подъездные дорожки под светом фонарей, тротуары с редкими прохожими, свет фар от все еще подъезжающих на свои парковочные места машин… Нашла взглядом своего Букашку.
В комнату возвращаться не хотелось. И оставаться на ночь не имело смысла, да и с Сергеем я сейчас чувствовала себя неловко, наши отношения еще не были по-настоящему, до конца близкими. А ситуация назрела откровенно неловкая именно по той причине, что продолжения не случилось. Нас прервали в такой момент, что неловкость (с моей стороны – точно) только усугубилась.
Я подъехала, как и договаривались – к семи вечера и речь об ужине сразу не зашла. Еще в прихожей, стянув новую шубку, он скользнул рукой по моей спине и буквально дернул, впечатывая в себя, и потянулся за поцелуем. Я потерялась и замерла в его руках, потому что ощущения были новыми – когда он оторвался от меня, губы мои горели. Он глубоко вдохнул воздух и опять рывком притянул меня на себя, вжимаясь, буквально вдавливаясь в мое тело бедрами, и стал покрывать лицо и шею совсем другими поцелуями… жадными, кусающими, рваными? Я растерялась от такой… бешеной потребности, я не успевала дышать, но в этот момент чувствовала себя единственной и незаменимой! Этот напор и натиск и захватывал и пугал одновременно. Наверное, он почувствовал это по тому, как я покорно зависла – как сосиска и даже не мычала. Или просто вспомнил…, потому что вдруг остановился, а потом горячо дохнул мне в щеку, гладя по спине. Пробормотал куда-то за ухо:
– Извини, я испугал тебя… Хрусталька. Придержу коней, только больше ждать не могу… решай…
И что тут было решать? Я затем и пришла и вообще была не против, только немножко не так. И опять он целовал, но уже осторожнее и бережнее. Через некоторое время мы добрались до кровати, теряя по пути одежду, спотыкаясь и целуясь. И все это теперь получалось нормально и естественно, что ли? Я перестала чувствовать малейшую неловкость, зажиматься, анализировать свои ощущения и правильность всего, что мы делали. Уже совершенно раздетыми мы упали на простыни и… прозвучал телефонный вызов – настойчивый и долгий, слишком упорный. Сергею, в конце концов, пришлось ответить, потому что телефон все звонил и звонил:
– Да! – резко и громко ответил он, садясь на кровати и сжимая мою лодыжку, будто боялся, что я сбегу. А я искала глазами – что бы натянуть на себя, чем бы таким прикрыться хотя бы на время? Он выслушал и, бросив телефон на кресло, прилег ко мне и крепко прижал к себе вместе с одеялом, в которое я успела зарыться. Его потряхивало, ощутимо так потряхивало, я чувствовала это страшное напряжение. Да я и сама тоже…
– Облом…, какой же облом… жесточайший, – выдохнул он мне в висок, – Одетта вывихнула или сломала ногу, нужно срочно в «травму», уже пошел отек. Катя… я не хочу наспех – у нас с тобой не тот случай, хотя с ума схожу – не знаю, как поеду в таком состоянии? Дождись меня, пожалуйста. Ты же дождешься? – заглядывал он в глаза.
И вскоре умчался, оставив меня. Было уже около восьми вечера когда они вернулись. Я к тому времени давно оделась, пошлялась по квартире, позаглядывала во все углы и нашла для себя книжку в красивой обложке. Фэнтези пользовалось успехом у девчонок из общежития, а у меня тогда совсем не было времени на левое чтиво. Я до сих пор с ужасом вспоминаю две курсовые параллельно. Куратор грамотно совместила темы и это сэкономило время на библиотеку, но все равно – какое, на фиг, фэнтези? А сейчас книга увлекла – буквально выдранная из моих рук Одеттой.
Значит… самбо? Это хорошо объясняет тот факт, что Одетта не стесняется своей внешности. Очевидно те, кто пытался заставить ее стесняться (а понятно, что такие были) получили хорошей сдачи – заслужено и справедливо. Пойти в такой спорт было правильным решением. И мне она, как будто, не сделала ничего плохого. Была, правда, немножко агрессивна, но это просто потому что мы тогда говорили о ней, нечаянно обидев, а еще она немножко ревнует к… Ревнует…
Я сидела на стуле и слушала голоса Сергея и Одетты, они договаривались в гостиной – раскладывать диван и стелить его сейчас или потом? Врач рекомендовал не оставлять ее сегодня одну, дождаться когда сильный отек спадет и боли уйдут.
А я думала о том что, само собой, это только предположение, но уж больно похожее на правду – многие годы рядом, помощь и поддержка красивого и надежного мужчины, взросление, гормоны… что там еще? Еще ее лицо, спрятанное на его плече, будто она ловила его запах или сам момент. Это было очень интимно – она на его руках, я тогда замерла, не понимая причины неловкости, которую вдруг почувствовала, а теперь вот поняла. Так-то нет ничего странного в ее влюбленности – было бы даже удивительно, случись иначе – Сережа такой… Я даже понимала ее, но вот его отношение к ней… какое оно? Просто забота, конечно же. Он тогда ясно дал мне понять, что девушка с такой внешностью не может быть с ним.
Я решила не делать преждевременных выводов. Мы поужинали втроем, а потом я уехала домой. Сергей уговаривал остаться, но я была уверена, что Одетта не даст нам не то что…, даже выспаться Сергею не даст перед работой, если я останусь. Да и неловко было бы знать, что она находится за дверью. Ревновать к ней было глупо, и чувствовала я не ревность, а что-то другое… очень странное – я понимала ее, очень хорошо понимала, что она должна чувствовать, если моя догадка верна. Что такое безответная и безнадежная любовь, я знала отлично. На своей шкуре, можно сказать, испытала.
Мне нужно будет наладить с ней нормальные отношения, в любом случае ей понадобится какое-то время, чтобы смириться с тем, что мы с Сергеем вместе, привыкнуть к этому. Если это возможно в принципе – размышляла я, уже выезжая со двора, забитого машинами. Проблема с Одеттой обрисовалась внезапно. Впереди просматривались очевидные трудности – с ее характером… она же сделает все, что в ее силах, чтобы я тоже не задержалась надолго рядом с Сергеем.
