Текст книги "Знаки внимания (СИ)"
Автор книги: Тамара Шатохина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Глава 35
Как оказалось, наша с папой «хитрость» заключалась в том, что у него в наличии имелся небольшой катер – на шесть посадочных мест плюс водитель, или капитан, тут как назовешь…
– Я взял его в таком раздолбанном состоянии, ты бы только видела… Но зато буквально за копейки. Копался целую зиму и, надо сказать – с громадным удовольствием и вот, пожалуйста, – с гордостью демонстрировал он результат своей работы – бело-голубой быстроходный аппарат, который должен был доставить нас с ним и семью Кирилла на остров Святого Николая.
– Там не тесно, чисто и относительно тихо, – скосил папа глаза на мальчишек. Те заулыбались, очевидно, понимая, на что он намекает.
Замечательный день на острове, который я почти весь провела под зонтом, переползая вслед за тенью, купание в кристально прозрачной и глубокой там воде, пикник, блаженная усталость и отдых вечером на террасе…
На следующий день – морская обзорная экскурсия и вечер в кафе недалеко от дома. Всего четыре столика и все заняты, а в меню свежие овощи, вкусное мясо и замечательное вино. Папа уговаривал меня заказать мясо птицы, а я отнекивалась, пока его не поддержала Татьяна:
– Не отказывайся, это не московская курица. Здесь у птицы совершенно другой вкус. Наверное, все дело в кормах и экологии. Только нашу магазинную после здешней ты кушать уже не сможешь.
Я объедалась день за днем, наслаждаясь каждым приемом пищи – папа рекомендовал только действительно вкусные, проверенные блюда. У меня даже немного округлились щеки, никто теперь не назвал бы их впалыми.
В следующие дни был поход по магазинам с Татьяной и экскурсия в крепость и до монастыря, потом еще дальше и выше – в горы. Но уже без семьи Вышинских, потому что они улетели домой – в Москву. Расставались мы с сожалением и договорились не терять друг друга.
На террасе вечерами стало тихо и пусто, но то, что свои действия уже не нужно было согласовывать и корректировать с кем-то, оказалось удобно. По утрам мы с папой спали, сколько хотели, а за поздними разговорами часто засиживались до середины ночи.
Соседей слева я видела только на завтраке – в уютной столовой на первом этаже. Там был еще и замечательный каминный зал с небольшой библиотекой и двумя огромными угловыми диванами. Я увидела и кухню, на которой хозяйничала мама Марии. Раньше я бы сказала, что здесь царит стиль «прованс», но это была просто кухня в старинных каменных стенах с мебелью из дерева, до блеска начищенной металлической посудой на стенах и вполне современной электрической плитой.
Неделя пролетела совершенно незаметно – в разговорах, перекусах, походах, морских заплывах и поджаривании тел на солнышке. Я грамотно загорела – без ожогов и лохмотьев облезающей кожи. Не сильно, но приятно – до легкого золотистого оттенка. В одном из магазинчиков прикупила себе пару изумительных по красоте вещей – длинный сарафан с сумасшедшими синими цветами по подолу и пляжное батистовое платье с длинными рукавами – на белый купальник.
Когда я примерила его, Татьяна посоветовала появляться в нем только в сопровождении надежного мужчины:
– В юности и свежести всегда есть своя прелесть, но вот это уже настоящая провокация – от тебя глаз не оторвать. Я думала, что твое – это длинное и шляпа. Образ получался… очень цельным. Но тут – задор, вызов, даже эпатаж! Это мини… ты в нем – это что-то.
Когда папа показал на побережье все, что запланировал раньше, а я посчитала, что уже достаточно отвела душу, загорая и купаясь, мы отправились на «базу». Пока наш путь совпадал с трассой, все было хорошо. Но потом пришлось свернуть на грунтовку, и тут дорога ощутимо испортилась – появились колдобины, приходилось даже убирать камни, скатившиеся с верхотуры.
Зато виды вокруг открывались просто потрясающие, я даже просила папу остановиться и фотографировала. Сразу же проверяла снимки и разочаровывалась – они не могли передать всю красоту и величие того, что видели глаза. А именно – зелень лесов, покрывающих горы всплошную, прорезанную вертикальными выступами серой скальной породы и ручьями, небо в редких кудрявых облаках – просто бесконечно огромное!
Скоро мы свернули в сторону и от этого подобия дороги проехали еще метров сто, остановившись на большой каменистой площадке над обрывом, где прямо под высокой скалой рядком стояли четыре домика, выстроенных в форме шалаша – треугольником. В стенах сбоку были прорезаны окна, вход – со стороны площадки. В стороне я с удивлением увидела пару кабинок биотуалета и сооружение, в котором узнала летний душ.
Ближе к середине площадки была оборудована зона приготовления и приема пищи – выложенный булыжниками круг для костра и сварное металлическое сооружение, которое позволяло цеплять над костром котелок, ставить сковороду и даже укладывать шпажки с шашлыком. Металлические тросики служили растяжкой для крепкого каркаса, на котором виднелась собранная маркиза. Под этим подобием укрытия находился стол, сбитый из толстого бруса и две широкие тяжелые лавки по сторонам. Место смотрелось обжитым, обустроенным и даже уютным.
Но все это я рассмотрела уже потом, а вначале прямо из машины ноги понесли меня к краю площадки, по ощущениям резко обрывающейся прямо в пропасть. Впереди раскинулись горы и горы – вдаль, до самого ломаного горизонта. А далеко внизу пенилась бурная река, текущая вдоль всего ущелья, разделяющего густо поросшие лесом склоны.
– Пап, – обеспокоенно обернулась я к нему, – тут высоко… Страшно, вдруг в темноте не рассчитаешь расстояния или оступишься. Может, нужно было сложить невысокое ограждение из камня? Хотя бы до пояса?
– Не бойся, подойди и загляни вниз – в двух метрах внизу широкая площадка с кустами. Если и свалишься, то только поцарапаешься – проверено.
– Ужа-ас… – протянула я, и уточнила: – А кем проверено?
– Да уж было кому, – засмеялся папа и вдруг умолк, внимательно глядя мне за спину.
По подъездной дороге прямо к нам шел мальчишка лет четырнадцать-пятнадцати – худой, крепкий, черноглазый и носатый, как почти все мужчины здесь. Одет он был в потрепанные джинсы и распахнутую клетчатую тенниску. Мальчишка широко улыбался и тащил в руках сумку, а сзади плечи ему оттягивал рюкзак.
– Это Горан, я звонил и попросил его мать – Миру, подготовить для нас свежие продукты. Но не тащить же все это на себе, я хотел заехать завтра. Здраве будь, – обращался он уже к мальчику.
– Добар дан, – спокойно и доброжелательно ответил тот, чуть склонив передо мной голову и глядя с любопытством: – Я Горан. Ние ми тешко.
– Да как же не тяжко? – возмутился папа и стал разгружать его.
Мы не отпустили мальчика, он провел с нами оставшуюся половину дня. Все вместе мы поужинали тем, что приготовили на костре и что принес он. А когда мы с папой остались на привычные уже, только в другом антураже, ночные посиделки, мальчик вежливо попросился спать. Папа показал ему спальное место в одном из домиков и вернулся ко мне.
– Пацан помогает матери, рано встает. Катя… я не могу сказать, что Мира моя женщина, это было бы неправдой. Мы с ней занимаем слишком мало места в жизни друг друга. У нас с ней, как в той песне – «встретились два одиночества»… Горан у нее хороший, замечательный мальчишка. А вот второй… завтра мы с тобой отвезем мальчика, посмотрим заодно Поселяни, водопад и я познакомлю тебя с Мирой. Ты не против?
– Конечно, папа. А второй это второй сын?
– Да-а… местный Гойко Митич, спасатель Малибу, блин, – расстроено протянул папа, – красивый малый, но с гнилым нутром – альфонс и бездельник. Говорят же – как назовешь корабль, так он и поплывет. Этого мать назвала Стеван, в переводе – корона, вот она ему и давит на мозг. Работает спасателем на Славянском пляже в Будве. Сейчас его может и не быть дома, даже – скорее всего, но если что – держись подальше, от этого говнюка можно ждать чего угодно. То, что я о нем знаю… мать не в курсе, да и все равно – аборт делать уже поздно, прости за грубость. А так там нормальные люди, село почти полгода кормится от заработка, который могу предложить им я.
– А что за заработок? – пошевелила я веточкой алые угли.
– Загонные охоты, Катюша. Для них нужны загонщики – несколько крепких мужиков, умеющих ходить по горам и громко орать. Село большое, но почти уже нежилое, так что пятеро горцев, которые помогают мне, за охотничий сезон неплохо зарабатывают. Ну и, само собой, натуральное хозяйство у каждого.
Солнце село и стало холодно, и я сейчас по настоящему радовалась теплой, мягкой и уютной кофте, которую купил для меня папа. Вдали потихоньку темнел горизонт – солнце сваливалось все дальше за него, и красноватый отсвет уходил с западной стороны неба.
Мой домик стоял крайним и был таким же, как и остальные – две кровати и столик посередине. А еще два сундука – такие же, как в обставленных в этническом стиле номерах папиной гостиницы – для постельного белья и личных вещей. Переодевшись в теплую пижаму, тоже купленную по совету папы, я уютно устроилась в кровати, укутавшись в одеяло и вслушиваясь в звуки ночи. Мне было сказано, что здесь совершенно безопасно и можно ничего не бояться, так что я уснула и спала спокойно, даже без сна. А ночью прошел небольшой дождь.
Глава 36
Посиляни эти вымирали. Об этом говорило все, что я видела: разбросанные по склону и возле реки дома – серого камня, мрачные даже в зелени, что заплетала их, будто хотела стереть с лица земли всякое упоминание о человеке. Но полное запустение оказалось обманчивым – то крохотный ухоженный виноградник попадался на глаза, то веревка с прищепками, потом жердяной загон с козами – белой, черной и рябой.
Хотя издалека зрелище открывалось живописное – Скадарское озеро вдали, стремящаяся к нему речка – неширокая и спокойная, возле села спадающая с горы каскадом водопадов с природными маленькими бассейнами под каждым из них и развалинами водяных мельниц. Каменные гнутые мостики, длинные лодки у берега, очень много зелени – все просто тонет в ней и пропадает, в буквальном смысле. Многие нежилые дома зияют провалами окон – угрюмый камень уже впустил внутрь себя ветки и ползущие растения. Если бы не электрические провода, видневшиеся кое-где, казалось бы, что мы провалились в прошлое лет на двести-триста.
Спускались по грунтовке, усыпанной каменной крошкой не спеша, с оглядкой на жару. Горан давно скрылся где-то впереди, очевидно спешил предупредить свою маму. Я волновалась, мне было неловко.
– Папа, расскажи хоть что-то о ней. Она красивая?
– Да, своеобразно… Раньше в здешних горах существовал дикий, на наш взгляд, обычай – способ вырастить недостающего полноценного работника в семью. Ими становились вирджины – девочки, которых с малых лет воспитывали, как мальчиков. Это и большие физические нагрузки, и закалка… получалось то, что получалось. Такого давно уже нет и Мира не из них, но я вспомнил этот их обычай, как только увидел ее. Понимаешь…, мне нужно было, чтобы кто-то стирал постельное белье для лагеря. Мужики отослали к ней – женщине нужен был заработок. Сейчас она так и стирает, я купил ей машинку, в которую вода заливается вручную.
Женщина папиного примерно возраста, встретившая нас у дома, была очень высокой – почти с него ростом, черноволосой и с карими глазами. У нее были по-мужски широкие крепкие плечи и кисти рук с мозолями и коротко обрезанными ногтями. Удлиненное смуглое лицо было приятным, но чуть грубоватым. Впечатление от ее внешности было… сильным.
Мы не задержались там надолго, кушать отказались, но козьим молоком она нас угостила. К его вкусу нужно было привыкать, я поняла, что мне это ни к чему и не стала даже пытаться. Хотя домашний козий сыр мне понравился еще в Будве. Говорить с ней мне было не о чем. Так… несколько слов благодарности и вежливости за угощение и подарок – она спросила у папы разрешения и сходив в дом, вынесла какую-то бутылочку и протянула ее мне:
– Узми. Косы че мирисати мед и брзо расти.
– Медом волосы будут пахнуть и отрастут быстро, – ласково улыбался папа, – это шампунь, Мира делает его сама.
Они с папой говорили на местном языке, и в какой-то момент она взяла его за руку и повела к козьему загону. Там она что-то показывала ему, они что-то обсуждали. А я оглянулась вокруг и вдруг увидела ее старшего сына, который все-таки оказался дома, а не на своей работе. Я сразу поняла, что это он, благодаря папиному описанию.
Молодой парень стоял в дверном проеме, небрежно опираясь на дверную лутку. И он действительно был очень красивым. Казалось что каждой, даже второстепенной мышце на его теле было уделено особое внимание – ее развивали, прорабатывали и в итоге довели до совершенства. Бронзовый загар, приятные твердые черты лица, совершенно безволосая гладкая кожа на торсе, взгляд ленивый и наглый… Папа тоже увидел его, а этот… Стеван, кажется, двинулся в мою сторону. Я разглядывала его так же, как и он меня.
– Ну что, пойдем мы с Катей, Мира… – начал прощаться папа, подходя ко мне.
Но тут подал голос парень:
– Познакомишь с дочкой, Николае? Буду дружить с ней, как ты с моей матерью дружишь.
– Не лез бы ты, куда не нужно, щенок, – тихо выдал папа, а я замерла от удивления. А папины слова и дальше звучали с брезгливым раздражением:
– Ты, говнюк, хоть бы воды когда натаскал, помог матери, а то только деньги из нее тянешь.
– Так она их неплохо зарабатывает, – улыбался парень.
– Закрой свой поганый рот! Ты поняла – о чем я, Катя? Тухлый фрукт… – дернулся было папа к парню, но услыхав вскрик Миры, развернулся и повел меня прочь от дома.
– Он хорошо говорит по-русски, – сказала я, чтобы не молчать.
– Крутится там… альфонс, одним словом. Не такой большой город Будва, я даже расценки его знаю.
– Папа, зачем они тебе? – прошептала я, – ты так любишь ее, что готов терпеть скандалы и его нападки? А если он полезет в драку?
Папа остановился, оглянулся вокруг – мы уже отошли за деревья, и усадил меня в тени на обтесанный камень. Сам сел рядом.
– Катенька… детка… Я же не просто так исчез из твоей жизни на четыре с лишним года. Я, Катюша, работал, чтобы не думать. Ты представляешь себе – как и сколько нужно работать, чтобы не было времени думать, а ночью – просто падать и проваливаться в сон? Мне нельзя было к вам – моральной руине, развалине… Да и физически… я загнал себя, довел до ручки, понимал уже сам, куда двигаюсь – в яму.
Ты извини, что я сейчас говорю об этом, и не переживай – дело прошлое. Потому и рассказываю. Меня Мира вытащила. По-разному… сначала – козьим молоком, потом – лаской. Заставила к психу обратиться, сама потащила меня. В больнице лежал… в общем – сам дурак. И нет – я не полюбил ее, хотя очень хотел. Но есть огромная благодарность, и этот щенок лает зря – она не берет мои деньги. Только те, что заработала стиркой, еще за продукты из козьего молока и зелень. Я этого гаденыша предупреждал…, он сейчас наглел просто потому, что знал – мать защитит от меня. Нет, я не люблю ее, Катя. Она вдова, мы помогли друг другу и изредка встречаемся, вот и все. Вообще… она собралась уезжать – из-за Горана. Ее сестра зовет к себе, там муж на оливковой плантации… управляющий, что ли? К осени уже собираются уехать – к школе. Что пацану ловить в этой дыре?
Папа протянул мне руку, легко поднял с камня и мы пошли в сторону дороги, где осталась наша машина.
– Ты сам выстроил этот лагерь, да?
– Да, Катюша, сам. Только собирать домики помогал Горан, я его за это одел с головы до ног, свозил на побережье… Да, я все делал сам – возил стройматериалы на багажнике, сам строил. Те деньги, что у меня были, здесь, извини – почти пшик. И на лицензию охотничью, и на гостиницу, и на катер, на лагерь… не хватило бы точно. А так… я стою на ногах крепко.
Этим вечером мы жгли костер, жарили яичницу на сковороде и кипятили воду в котелке на чай. Первый вечер был веселее, сегодняшний же день заставил меня сильно задуматься. Обо всем – о папе и маме, о той проклятой тайне, которую я скрываю, потому что так лучше, на мой взгляд. Он точно не сможет простить ее – никогда, если с ним творилось такое. А она? Неужели не жаль было его? Не понимаю…, а потому и лезть в это не буду – у всех, как будто, зажило уже, отболело. Одно беспокоило:
– Па… а если он так тебя ненавидит – этот Стеван, ты не боишься, что он что-то сделает – тут… ночью… или, пока тебя не будет?
– Нет, Каточек, я говорил с ним об этом и мужики местные тоже говорили. Он трус и слабак, а все эти его мускулы – пустышка, муляж. Если я сказал тебе – спи спокойно, значит – спи. Все под контролем.
Следующие дни я изучала «дикий» быт, который оказался не таким уж и диким, а вполне продуманным и максимально благоустроенным. Мне понравилось готовить на костре, устраивать посиделки вечерами, любуясь закатом, спать на удобной, хотя и не слишком просторной постели, просыпаться поздно утром, когда папа уже сготовил завтрак. Говорить с ним… я узнала очень много нового – о здешней природе, об охоте и рыбалке, о местных жителях, о папиных знакомых, которые побывали в этом лагере. Один из охотников как раз и тестировал обрыв в не совсем трезвом состоянии. Многие из них были людьми очень обеспеченными и состоявшимися, как, например, тот же Кирилл Вышинский.
– Он, Катюша, может продать все и даже больше чем все, просто бизнес-талант у человека. Вот умеет и все, и дело не в рекламе и связях – там работает подход и чуечка…
Пару раз за несколько дней приходил Горан, оставаясь на ночь, и мы с ним по-настоящему подружились. Мальчик был до такой степени воспитанным и вежливым, таким… деликатным, что ли? Разве бывают такие люди – с врожденными особенностями поведения? Я видела теперь, что бывают – как этот мальчишка.
Через неделю папе понадобилось уехать в Будву на пару дней и, не смотря на свои заверения о безопасности, на это время он отвез меня к Мире. Не смог оставить в лагере со спокойной душой. Почти два дня я прожила в гостях, изучая окрестности села. В первый же день сожгла сцепление на стареньком папином Фиате, который стоял на хранении в сарае у дома Миры. Просто не рассчитала, пытаясь самостоятельно выбуксовать из колдобины – уверена была, что справлюсь. Пришлось звонить папе и виниться, чтобы он привез нужные запчасти:
– Заграница… слабое феритовое покрытие, – пищала я, пытаясь перевести вину на качество импортных феритовых лепестков сцепления.
– Бестолочь… в голове у тебя заграница. Не переживай, все сделаю.
Дальше все изыскания проводились пешком – мы с Гораном облазили все склоны, осмотрели развалины водяных мельниц. Устав от жары, купались в маленьких природных бассейнах, которые образовались под каждым из них. Вода была холодной, но быстро освежиться в ней было самое то.
Мира кормила нас очередной раз, и мы опять уходили, перед этим обязательно спросив – а не нужна ли ей наша помощь? Втайне очень надеясь, что нет, потому что исследовательская страсть просто полыхала. Она отмахивалась от нас и отпускала с Богом.
У меня не получалось говорить с ней – только объясняться, почему-то я особенно плохо понимала местное наречие именно в ее исполнении. Но улыбались мы друг дружке вполне искренне. Стеван уехал еще тогда – после разговора с папой и назад его так быстро не ждали. И зря…
К вечеру второго дня (завтра утром уже должен был приехать папа) я так обжилась в гостях, что чувствовала себя, почти как дома. И очень удивилась когда, вернувшись от Скадарского озера с рыбалки, мы с Гораном увидели возле дома его брата. Мальчик выдохнул и пробормотал что-то сквозь зубы, а я неловко замерла, потому что парень был почти раздетым.
Ну… голый торс в жару явление вполне себе нормальное, как и тонкие шорты, которые висели… нет – совсем не на бедрах. Гладкая загорелая кожа была безволосой везде – и на лобке в том числе. Это было очень заметно, и нечаянно притягивало взгляд, потому что разношенная одежка держалась, казалось – только на этом самом… Оно ощутимо выдавалось и, казалось, даже шевелилось под штанами. Он точно был без нижнего белья. Я успела заметить все это до того, как из дома выскочила Мира с мокрым полотенцем и с оттяжкой перетянула им Стевана – по голой спине, по плечам! Он уворачивался от шлепков и смеялся, а она кричала и ругалась. А потом загнала его в дом – одеваться.
– Горан… оставь прямо здесь рыбу и пошли-ка мы в папин лагерь?
– Ускоро ноч, далеко… зар се не боишь?
– Не боюсь, и не хочу оставаться. Там закроюсь и… у меня есть карабин в домике. Ты меня проводишь до большого поворота и вернешься, ладно? Дальше я хорошо знаю дорогу, и папа говорил – волки сейчас не опасны. А маме и брату скажешь, что я сижу в обнимку с ружьем, чтобы этот нудист знал.
Горан задумался и почему-то согласился. Честно – я думала, что уговорить его не удастся, но очевидно, у него были причины соглашаться. Через час или полтора, сократив путь лесом, мы подошли к повороту – дальше я знала дорогу. А Горан присел у обочины на корточки.
– Ты чего? – не поняла я, – скоро станет темнеть, беги домой.
– Сада буде вертать млекарка. В этот ден у свое тремутку, – вещал он на суржике, на котором мы уже приноровились общаться и неплохо понимали друг друга.
– Молочная машина, сегодня, в это время?
– Мала легковуха – за сыры, зелень, козе млеко… до утра. Ты иди, а ода затамни.
– Не, еще не темнеет. Ладно… – прислушалась я и правда – услыхала где-то еще далеко натужный шум мотора.
– Пока, – махнула я ему рукой и пошлепала в лагерь – до него было уже недалеко.
