Текст книги "Прикосновение смерти (ЛП)"

Автор книги: Т. Л. Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Т. Л. Мартин

Прикосновение Смерти

Над книгой работали:

ComAstral

Delphina

Roksi

Глава 1

Ромео и Джульетта сами не смогли бы сыграть маму и папу лучше, даже если бы постарались. На самом деле, если бы у них когда-нибудь была возможность встретиться, мои родители, будучи молодой парой, игравшей на школьной сцене, были бы очень близки с трагическим дуэтом Шекспира. Я прекрасно представляю себе их первый разговор:

Тэлли и Стив: Ах, да. Вы говорите, яд?

Ромео и Джульетта: Яд, да, да. И кинжал тоже, если у вас найдется лишний?

Тэлли и Стив: Во имя любви? Конечно!

Ромео и Джульетта: Вы так добры, спасибо. Может быть, вы двое подумаете о том, чтобы сыграть нас на сцене в двадцатом веке?

Тэлли и Стив: Еще бы, для нас это было бы честью! Более того, мы можем просто попытаться превзойти вас двоих в наше время!

Ромео и Джульетта: Хахаха, как здорово!

Я качаю головой, костяшки пальцев белеют, когда я крепче сжимаю фотографию. Они вдвоем отлично подготовили почву, мама и папа. Даже на фотографии десятилетней давности их любовь согревает, когда они лежат, сплетясь в объятиях друг друга.

– Черт возьми, Лу, – рявкает Бобби, отрывая меня от моих мыслей.

Мой взгляд направляется к обветшалому крыльцу, где он отпирает для меня входную дверь. Я слышу по его голосу, как его разочарование берет верх. Родом из Форт-Уэрта, штат Техас, Бобби уже говорит с сильным южным акцентом, но когда он раздражен, это проявляется особенно сильно.

– Ты не можешь продолжать игнорировать меня. Может, ты просто остановишься и отнесешься к этому рационально хоть на секунду?

Я не останавливаюсь, чтобы оглянуться на него, когда осторожно убираю фотографию в задний карман. Я хватаю последнюю спортивную сумку, стоящую у моих ног, затем запихиваю ее в кузов моей упакованной «Тойоты Такома», прежде чем натягиваю синий брезент с одного конца на другой.

– Я больше не буду этого делать, Бобби. Я не могу вести этот разговор прямо сейчас, не тогда, когда я в таком эмоциональном расстройстве.

Боже.

Просто находиться в доме, видя маленький огород бабушки и мельком парк, в который я обычно ходила с ней каждое утро… Свежая, глубокая боль поселяется в моей груди, успокаиваясь так, будто говорит мне, что она будет там какое-то время. В Лос-Анджелесе есть на что посмотреть, кроме захламленного парка, но это не помешало ему стать одним из любимых мест бабушки.

Я подавляю стон от нахлынувших воспоминаний. Неужели Бобби не знает, как это тяжело? Как я снова и снова почти отговаривала себя от этого? Целых шесть месяцев с тех пор, как я порвала с ним, и из всех дней именно сегодня он решает, что хочет поговорить?

– Лу…

Ступеньки крыльца скрипят, когда он спускается по ним. С неохотным вздохом я наконец смотрю на него. И только тогда, наблюдая, как он волочит ноги по бетонной подъездной дорожке, опустив глаза и безнадежно свесив руки по бокам, я начинаю понимать, насколько сильно мой уход может ударить по нему.

Неважно, что я покидаю не его дом, что он так и не смог убедить меня оставить бабушку и переехать к нему. Для Бобби видеть, как я ухожу из этого места, больше похоже на прощание, чем когда я разрывала наши отношения.

Дело не в том, что Бобби плохой парень. На самом деле, под всем этим он один из хороших. Когда мы впервые встретились, он был звездой баскетбольной команды, на пути к полной стипендии, прежде чем повредил колено в выпускном классе. Мне было наплевать на баскетбол, не игра привлекла меня к нему. У нас завязалась легкая дружба на той же неделе, когда он переехал сюда, и в конце концов одно привело к другому. Что я могу сказать? Он был новичком, у него не было друзей, и одиночка внутри меня была привлечена этим. Конечно, его очаровательная, глуповатая сторона тоже считается.

Но пять лет – это долгий срок. Вещи, как и люди, меняются. Мы больше не в средней школе, и я достаточно долго ждала, пока он перестанет пялиться на дно пивной бутылки или на экран телевизора.

Он подходит ко мне, его шапка слишком плотно надвинута на недавно образовавшиеся складки между бровями.

– Она оставила тебе дом не просто так, Лу. Может быть, твоя бабушка хотела…

Я прерываю его предупреждающим взглядом, и он быстро меняет тактику.

– Слушай. Я просто… я не знаю, когда… увижу ли тебя когда-нибудь снова. И мне нужно кое-что сказать, прежде чем ты уйдешь.

Он почесывает небритый загривок на подбородке большим пальцем.

Я знаю, что ему нелегко вот так раскрываться. Но чего я хочу больше всего на свете, так это завести двигатель и нажать на педаль газа, но вместо этого я терпелива. Прислонившись левым бедром к автомобилю, засунув руки в передние карманы джинсов, я слушаю.

– Я понимаю, хорошо? Я не был лучшим парнем в мире.

Я приподнимаю бровь.

Давай, Бобби. Ты можешь придумать что-нибудь получше этого.

– Я облажался, не всегда относился к тебе так, как должен был. Но иногда… Ну, иногда нужно потерять кого-то, чтобы оценить то, что у тебя действительно было.

Я фыркаю.

Он игнорирует это.

– Я ничто без тебя. Я должен был умолять тебя вернуться ко мне тогда, в ту секунду, когда ты ушла, но сейчас я здесь. И я… Черт, ты нужна мне, Лу.

Вот оно. Он ничто без меня. Он нуждается во мне.

Как насчет того, что мне нужно?

– Этот переезд не из-за тебя, Бобби, – бормочу я.

Насколько я понимаю, он настолько далек от истории, что находится на другом конце библиотеки. Моя правая сандалия постукивает по бетону, выдавая раздражение, которое я изо всех сил пытаюсь скрыть в своем голосе.

– Я просто… я должна выбраться отсюда. Этот дом… – я сглатываю, боль снова нарастает у меня за глазами. – Я не могу остаться.

– Итак, ты переезжаешь в Вентуру. Санта-Моника. Неважно. Я бы это понял. Но не через всю чертову страну.

– Я не говорила, что собираюсь пересечь страну. Я… я не знаю…

– Именно. Ты даже не знаешь, чего хочешь, – перебивает он, повышая голос.

Он начинает расхаживать, задерживаясь вокруг моего грузовика. Теперь я чувствую исходящий от него запах дешевого пива, он исходит от его кожи, смешиваясь с сигаретным дымом, привычкой, которую он, должно быть, перенял с тех пор, как я видела его в последний раз.

– Я знаю, чего хочу, – говорю я.

И это правда. Вроде того. Я отталкиваюсь бедром от грузовика и маневрирую, пробираясь к водительскому сидению, открываю дверь и, не раздумывая ни секунды, забираюсь внутрь.

У меня перехватило горло, ностальгия тяжестью сдавливает грудь. Бабушки больше нет, ее дом – это все, что у меня осталось, и хотя я знаю, что должна уехать, это нелегко.

– Нет, – говорит Бобби, его голос приглушен треснувшим окном. – То, что ты делаешь – это убегаешь.

Пытаясь сохранить нейтральное выражение лица, я закатываю глаза и завожу двигатель.

– Ну и что? – восклицаю я.

Я ненавижу, что на моих нижних ресницах появляются слезы, угрожающие пролиться. Я просто хочу продолжать злиться. Злиться намного легче, чем горевать.

– Что плохого в том, чтобы убежать? Бабушка мертва. Мама мертва. И папа убедился, что он не слишком отстал от нее.

Низкий гул двигателя уже начинает успокаивать меня, тонкое напоминание о том, как я близка к тому, чтобы уйти от своей проклятой жизни.

– Я пережила это.

Все никогда не бывает так просто, как мы себе это представляем. Неприятное, холодное чувство пробегает по моей коже от осознания того, что вся моя жизнь аккуратно упакована в кузов моего грузовика. И вот я здесь, оставляю позади единственный дом, который я знала, собираюсь встретиться лицом к лицу с неизвестностью, и каждая проходящая секунда только увеличивает уязвимость, растущую внутри меня.

Я провожу тыльной стороной ладони под глазом, ловлю слезу, прежде чем она упадет, и бросаю последний взгляд на Бобби. Его руки засунуты в карманы поношенных джинсов, плечи наклонены вперед, глаза все еще умоляют меня. Правда в том, что не только я здесь уклоняюсь от пули. Мы оба. Однажды он приведет себя в порядок. Однажды он вспомнит, кем он был раньше. И этот парень, он заслуживает быть с кем-то, чье сердце горит ради него. К сожалению, этот человек – не я.

– Прощай, Бобби.

Бобби ничего не говорит, наблюдая, как я переключаю пикап на задний ход и выезжаю с подъездной дорожки. Его фигура все еще отражается в моем зеркале заднего вида, когда я отъезжаю все дальше и дальше, но я смотрю не на него. Это выцветшие голубые ставни, прямоугольное окно рядом с крыльцом, из которого я всегда выглядывала, и, наконец, вывеска «Продается», установленная во дворе перед домом.

Дом.

Краем глаза я наблюдаю за выцветшим белым домом, пока он не становится достаточно маленьким, чтобы поместиться у меня в кармане, и все еще смотрю, как он превращается в крошечное пятнышко за темнеющими серыми облаками и тусклыми уличными фонарями. Я смотрю на него, пока он полностью не исчезает, представляя ставни яркими и голубыми, а бабушку, сидящую в уголке для завтрака на другом конце этого окна, машущую мне на прощание одной морщинистой рукой и потягивающую чай из чашки другой.

Я едва замечаю слезы, когда они скатываются по моим щекам, хотя ощущаю солоноватый привкус на губах.

– Прощай, бабушка, – шепчу я.

После одной остановки в отеле и переизбытка кофеина проливной дождь хлещет по лобовому стеклу, не давая моим изношенным дворникам ни единого шанса на борьбу. Я сужаю глаза, глядя на темное небо. Конечно, я поехала прямо в шторм. Как поэтично.

Мой большой палец постукивает по рулю, пока мои мысли лихорадочно проносятся в голове. Я все еще не до конца убедила себя, что действительно делаю это. На задворках моего сознания маячит единственное место назначения, и я ничего не знаю об этом месте, кроме того, что это город, в котором родилась и выросла бабушка. Мама тоже родилась там, но она была еще маленькой девочкой, когда бабушка перебралась в Лос-Анджелес.

Я держу ногу на газе, и моя машина движется на восток.

Я знаю, что Бобби прав. Я убегаю. Я также веду себя иррационально и спонтанно – два слова, с которыми я бы никогда не ассоциировала себя всего две недели назад. Но действительно ли это так неправильно с моей стороны?

У меня нет никаких связей.

Нет семьи.

Никаких целей.

Хммм. Я качаю головой.

Я никогда не думала, что закончу вот так, в двадцать два года, и все еще понятия не имею, что я делаю со своей жизнью. Все мои друзья окончили колледж, сделали карьеру или поженились и завели собственные семьи. Даже у Джейми – моей свободолюбивой, веселящейся до упаду, моей-никогда-ни для-кого-не-остепеняющейся подруги на всю жизнь – прошлой весной родился ребенок номер два. Она по-прежнему отказывается вступать в законный брак, потому что, по ее словам, ни один клочок бумаги не расскажет людям, как сильно она любит Дэниела, но они все равно что женаты.

Мы с Бобби даже не говорили о браке. Однажды он заговорил об этом, будучи совершенно пьяным, на свой двадцатый день рождения, но легко отмахнуться от чего-то подобного, когда знаешь, что он даже не вспомнит об этом на следующий день. Я не против – но только потому, что мои ноги теперь немного длиннее, а у него наконец-то может вырасти борода, не значит, что мы все еще не дети, несмотря ни на что.

Кроме того, у меня всегда была бабушка, о которой нужно было заботиться. Готовить ей еду, ежедневно выводить ее разминать суставы, помогать ей мыться и одеваться. Мой образ жизни прост – по крайней мере, был таким, – но я не возражала. Не тогда, когда она стольким пожертвовала, чтобы растить меня самостоятельно. Было приятно отплатить ей тем же, присматривая за ней. Даже если она спорила со мной по этому поводу и настаивала, что я заслуживаю большего, это была просто бабушка, всегда думающая обо всех остальных.

Вспышка молнии отражается в моем боковом зеркале, прежде чем удариться о землю с такой силой, что мои пальцы впиваются в руль. Лужи заливают длинный узкий мост, на который я только что свернула, и я отпускаю газ, чтобы предотвратить аквапланирование.

Проникающие звуки для меня не в новинку, мы с бабушкой часто сидели в шторм, слушая старые фильмы и потягивая горячее какао у камина. Я сглатываю, мои легкие сжимаются, когда семена сомнения просачиваются в мой разум. Я понятия не имею, что я делаю. Бобби может быть Бобби, но, по крайней мере, он был безопасным. Знакомый. Я была не одна. Прямо сейчас, когда завывающий ветер треплет кузов моего грузовика, а раскаты грома только усиливаются с каждым поворотом моих шин, я никогда так остро не осознавала, насколько я одинока и потеряна в этой огромной, пустой оболочке мира.

Я едва успеваю понять, что это за удар – бело-голубые разряды молний падают с неба и ударяют в огромное дерево на противоположном конце моста. Оглушительный треск отдается эхом в моей голове. Глаза зажмуриваются от боли, моя нога нажимает на тормоз, а левая рука поднимается, чтобы закрыть одно ухо.

Это все, что требуется для того, чтобы грузовик развернулся.

Мой взгляд устремляется к окну, дыхание перехватывает в груди, когда окружающее расплывается в неясные облака тьмы.

Столкновение с парапетом отбрасывает мою голову назад на сиденье. С ударом и треском ветровое стекло разлетается вдребезги. Боль пронзает мое левое плечо, появляется смутное ощущение теплой крови, стекающей по моей коже. Мой живот горит, когда ремень безопасности затягивается вокруг меня, привлекая все мое внимание к внезапной остановке пикапа. Я застыла, машина в воздухе, смотрю прямо в небо, прижавшись спиной к сиденью. Когда грузовик балансирует на месте, ужасающий скрип наполняет мои барабанные перепонки, и я понимаю.

Я на полпути с моста.

Волосы развеваются вокруг моего лица, когда порывистый ветер врывается в разбитое окно. Дождь хлещет по моей коже.

Черт возьми, Лу. Подумай!

Мой телефон, мне нужно позвать на помощь. Очень медленно я отстегиваю ремень безопасности. Я знаю правила ситуации, в которой нахожусь. Достаточно видела в фильмах, двигаешься, машина буксует, падаешь, разбиваешься насмерть. Прерывисто вздохнув, я поворачиваюсь к пассажирскому сиденью. Серебристый корпус телефона поблескивает на коже. Просто… немного… дальше…

СКРИП.

Замри.

Черт. Черт, черт, черт.

Внизу есть что-то вроде озера, я достаточно насмотрелась на него раньше, чтобы понять, что оно огромное. Новый приступ ужаса скользит по моему позвоночнику, забираясь в горло и сдавливая внутренности, пока я пытаюсь перестать трястись настолько, чтобы сформировать связную мысль.

Затем я падаю.

Крик вырывается из моего горла, растворяясь в резком порыве ветре. Я высовываю верхнюю часть тела из разбитого окна как раз перед тем, как моя кожа касается ледяной воды. Шторм приводит озеро в неистовство, и мой грузовик отбрасывает меня.

Я подавляю очередную волну ужаса, сильно брыкаясь и запрокидывая голову, чтобы удержать рот над поверхностью.

Толчок и притяжение воды сильнее, чем я ожидала, слишком сильное, засасывающее меня вниз и направляющее мое тело во все стороны, кроме подъема. Легкие сжимаются, я заставляю себя открыть рот, чтобы глотнуть воздуха, но только ледяная вода заполняет мое горло. Я размахиваю руками и отталкиваюсь ногами, пытаясь вытащить голову обратно на поверхность. Теперь я вижу ее всего в футе или около того от своего лица – даже несколько раз коснувшись свежего воздуха кончиками пальцев.

Воздух.

Мне нужен воздух. Боль в моих легких превращается в жгучий ожог.

Гром отдаляется, по мере того как я погружаюсь все глубже и глубже, наблюдая, как поднимаются пузырьки от моего последнего вздоха. Мое тело сотрясается в конвульсиях, каждое сокращение легких издевается надо мной.

Жжение проходит, и вскоре все чувства покидают мое тело. Я падаю в мир тьмы.

Глава 2

Чёрные глаза. Темные волосы.

Это тень. Нет, мужчина. Ангел?

Он приближается, плывет, неуклонно сокращая разделяющую нас полосу иссиня-черной воды. Силуэт становится четче, открывая очертания мужчины. Части его крупного тела размыты, но почти достаточно убедительны, чтобы быть сном. Тем не менее, я знаю правду.

Я умираю… Если я еще не мертва.

Я чувствую, как моя жизнь уходит с каждой секундой, отсоединяя меня от моего замерзшего сердца. Что-то тянет меня, зовет по имени. Магнетическая сила, пытающаяся оторвать меня от моего тела.

Чем ближе он становится, тем сильнее притяжение.

Я не знаю, почему я борюсь с этим – после всего, что я потеряла, всех, кто уже ушел и не будет ожидать моего возвращения. И все же я дергаюсь, извиваюсь и корчусь, изо всех сил пытаясь освободиться от его ментальной власти надо мной.

Он слишком силен, я – крошечное облачко дыма, поднимающееся по каменной стене. Хотя темнота скрывает самого мужчину, в его притяжении есть вибрирующее тепло. Невидимая нить, привязывающая меня к нему, с таким же успехом она может быть сделана из солнечного света. Это сладкое, приторное ощущение, напоминающее мне об утешительной ласке, которую я испытывала в детстве, когда бабушка укладывала меня и гладила по волосам.

Я хочу, чтобы меня завернули в это нянчили, и убаюкали блаженным сном.

Он здесь, прямо передо мной, тепло, исходящее от его тела к моему. Его глаза – мутные озера серого и черного – наконец встречаются с моими. Меня не волнует, что радужки холодные, пустые. На окраине есть что-то чарующее, что манит меня.

И я знаю, что последую за ним куда угодно.

Пока из ниоткуда что-то не меняется, я чувствую это по его иссушающей хватке на мне. Я вижу это в его глазах, зеленые искорки за серым, и он отстраняется от меня. Всего на дюйм или два, но это больно. Мне нужно быть рядом с ним, кем бы он ни был. Я должна пойти с ним.

Почему он отстраняется?

Он отрывает свой пристальный взгляд от моего и слегка качает головой. Его приближение останавливается. Я вишу на кончике его невидимой нити, отчаянно желая, чтобы стена, которую он воздвигает, рухнула, чтобы я могла перелезть и присоединиться к нему. Это необъяснимо, эта внезапная сила притягивает меня к нему, но я не могу с этим бороться. Не хочу с ним бороться.

Наконец, он снова переводит взгляд на меня, и я замечаю, что зеленый цвет в его глазах почти вытеснил серый. Мой взгляд прикован, и ничто не может заставить меня отвести его. Он снова сокращает пространство между нами, часть его размыта, как далекий сон, в то время как другая часть яркая. Когда его губы касаются моих, они удивительно мягкие и теплые. Он запечатывает мой рот своим поцелуем и в то же время совсем не поцелуем, прохладный воздух вливается в меня, проходит по моему горлу и наполняет легкие. С резким вдохом я впитываю столько его, сколько могу получая и поглощая все, что он мне дает, пока у меня все не начинает покалывать.

Его притяжение уменьшается, невидимая нить ослабляет хватку на мне. Сильное биение отдается в моей груди, и дрожь пробегает по позвоночнику. Мое тело возвращает меня. С каждым новым ощущением, с каждой искрой пробуждающегося мускула, мужчина перед моими глазами превращается в далекое воспоминание. Густые пряди темных, почти черных волос сливаются с глубокой синевой озера, создавая водоворот чернильных красок вокруг него, внутри него. Теперь он менее реален, как игра света, и я задаюсь вопросом… Если бы я протянула руку и коснулась его, этого человека, этого ангела, прошла бы моя рука насквозь?

Слишком ярко.

От белого и желтого света мои сухие глаза слезятся, и я зажмуриваюсь.

Где я, черт возьми, нахожусь?

Я заставляю свои веки открыться и отваживаюсь взглянуть на яркий свет. Я щурюсь, пытаясь защитить их, и это помогает.

Надо мной белый потолок. Мои глаза перемещаются вправо, и я вижу простое большое окно, источник проникающего солнечного света. Вдоль стены, прямо под окном, стоит диван кофейного цвета, а прямо рядом со мной – маленькая прикроватная тумбочка. Только когда я поворачиваю голову влево, я вижу мониторы. Я слежу за пучком белых шнуров, спускающихся к моей вывернутой руке, и считаю один, два, три из них, соединяющихся вместе на трубке, пронзающей мою кожу.

За дверью раздаются мягкие шаги, они приближаются, и входит женщина, одетая в бирюзовую медицинскую форму. Она трет глаза, подавляя зевоту, когда подходит к монитору. В конце концов, ее взгляд останавливается на мне, и ее глаза расширяются.

– О! Ты проснулась, – она улыбается, теплый изгиб ее губ заставляет мои плечи слегка расслабиться на жесткой кровати. – Я знаю, у тебя, должно быть, так много вопросов, но не волнуйся, милая. Все в порядке.

У меня все болит, мышцы пульсируют с головы до ног. Мне почти не хочется говорить, поэтому я киваю.

Она берет планшет, прикрепленный к стене, и возвращается к монитору. Ее ногти постукивают по стеклу, когда она делает какие-то пометки, переводя голову с монитора на планшет и обратно.

– Не могла бы ты назвать мне свое имя? Имя и фамилию, пожалуйста.

– Лу, – Мой голос хрипит, и я прочищаю горло. – Лу Адэр.

Ее пальцы перестают постукивать, когда она вопросительно наклоняет голову в мою сторону.

– Официальное имя?

– Верно, – бормочу я. – Таллула Адэр. Таллула – это семейное имя, но бабушку всегда звали Таллула. Маму звали Талли. Я Лу.

Выражение ее лица смягчается, и я задаюсь вопросом, что она уже получила эту информацию.

– Очень хорошо, милая. И как ты себя чувствуешь? – спрашивает она, подходя ближе.

Она кладет таблетку на стол рядом со мной и осторожно ставит капельницу. Моя левая рука безвольно лежит в ее руке.

– Я в порядке, я думаю. Просто небольшая усталость.

– Ммм. Небольшое недомогание и ангел на твоей стороне, я бы сказала.

Она кивает и уходит, на секунду исчезая за входной дверью, прежде чем вкатить аппарат для измерения жизненно важных функций.

Что-то вспыхивает в моем сознании при упоминании ангела, и мне требуется минута, чтобы понять, что именно. О боже. Я была не одна на озере. Там был кто-то еще. Мужчина. Нет, нет, этого не может быть.

Ну же, Лу, не сходи с ума только потому, что ты чуть не умерла.

Если уж на то пошло, это был сон. Удивительно реалистичный сон, но все равно это игра разума.

Женщина останавливается у моей кровати, хватает градусник и вставляет его мне в ухо.

– Итак, ты помнишь, что произошло?

Когда она сдувает с лица несколько прядей светлых волос, они взлетают до седых корней.

Я делаю паузу и обдумываю это, пока она вынимает инструмент из моего уха. Мост, холодная вода, наполняющая мои легкие, мужчина. Да, лучше не касаться последнего.

– Думаю, да. Был шторм. Мой пикап… я съехала с моста?

Она закрывает глаза и сочувственно кивает.

– Ты, бедняжка, угодила прямиком в озеро Таттл – Крик. Доктор Перри говорит, это чудо, что ты вообще жива.

Теперь ее рука лежит поверх моей, слегка сжимая, но я почти не чувствую этого.

Чудо.

Чудеса не случаются с такими, как я, и когда кажется, что они случаются, это всего лишь признак того, что грядет что-то худшее. Бабушка говорила, что я чудо, что пережила день своего рождения. Но я никогда не забуду, что моя мать пожертвовала своей жизнью, чтобы это произошло. Я думала, мне повезло, что, по крайней мере, у меня все еще есть мой отец, но он не смог вынести это на протяжении такой долгой жизни без своей второй половины. Я закрываю глаза, прежде чем образ его безжизненного тела на полу в ванной может полностью проявиться. Я бы предпочла никогда больше не видеть столько красного.

– О, а теперь не унывай, красотка.

Мои глаза открываются, обеспокоенный звук женского голоса прогоняет мои мрачные мысли. Ее лицо нависает надо мной, брови нахмурены.

– Не каждый день мы становимся свидетелями чудес, подобных этому, вот что я тебе скажу.

– Эм, где именно я нахожусь?

– О, конечно. Ты в Салине.

Я пристально смотрю на женщину.

– Салина, Канзас, – уточняет она.

Мои брови хмурятся.

– Ты случайно не знаешь, как далеко отсюда Эшвик?

– О, конечно. Добрых полчаса езды.

Легкое, трепещущее ощущение разрастается в моем животе, когда я осознаю тот факт, что я так близко. Я почти на месте. В родном городе Бабушки. Мамин родной город.

– Итак, милая, у тебя есть кто-нибудь, кому ты хотела бы позвонить? Кто-нибудь, кто мог бы тебя искать?

– Как долго я здесь нахожусь?

– Только со вчерашнего вечера.

Я закрываю глаза, моя голова внезапно становится тяжелой на подушке, когда ее первоначальный вопрос эхом отдается в моей голове, насмехаясь надо мной. Решительные карие глаза Джейми врезаются мне в память, но я ни за что не собираюсь выводить ее из себя этим. Наконец, мне удается прошептать:

– Нет. Никого нет.

Она снова замолкает, и я чувствую, что она все еще стоит рядом со мной. Должно быть, я ставлю ее в неловкое положение, но у меня нет сил что-либо с этим делать.

– Милая, как ты себя чувствуешь… эмоционально? Ты прошла через что-то невероятное, и ты знаешь, есть люди, с которыми ты можешь поговорить об этом, если захочешь.

Я знаю, о чем она спрашивает, устойчива ли я психически. Ответ находится где-то между черт меня побери, если я знаю и далека от этого, но я не хочу ни с кем говорить о бабушке, о Бобби, об аварии. Или о нем. Невозможный ангел, за которого мое подсознание хочет, чтобы я держалась – больное и извращенное подсознание, которое получает удовольствие, показывая мне мир, где я не нужна даже другой стороне.

Серьезно, не то чтобы я жалуюсь, но кого отвергает смерть?

О некоторых вещах лучше не говорить, поэтому я спокойно отвечаю:

– Я в порядке.

– Послушай, – мягко говорит она, – тебя должны выписать только через двадцать четыре часа. Твои жизненные показатели выглядят хорошо. На самом деле, здорово. Но я могу подергать за несколько ниточек, чтобы получить для тебя дополнительные ночи, если тебе нужно. Имей в виду, я не даю никаких гарантий, но…

Я уже качаю головой.

– В этом нет необходимости.

Я медленно открываю глаза и слегка поворачиваю шею к ней. Она сочувственно смотрит на меня сверху вниз.

– Правда, я ценю это, но со мной все будет в порядке.

Она поднимает брови.

– Хорошо. Если ты так говоришь. Ну, ты направляешься в Эшвик? У тебя там есть, где остановиться?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, уже сожалея, что не спланировала этот шаг получше. Или вообще.

– Пока нет.

– У них есть старая гостиница. Могу я хотя бы предоставить тебе их информацию? У меня есть пакет с одеждой, которая была на тебе – она, конечно, уже высохла, – и твой бумажник в основном цел.

Я выдыхаю с облегчением и слегка улыбаюсь. Мой бумажник, мое удостоверение личности; должно быть, так она уже знала мое имя.

– Это было бы здорово. Спасибо.

Может быть, я веду себя глупо и должна принять ее щедрость. Не то чтобы у меня не было финансовых проблем. Все, что у меня есть, – это мои личные сбережения, на которые я могу опереться. Работая администратором на стойке регистрации у хиропрактика, платили не так уж много.

Тем не менее, я не хочу особого отношения, и более того, я не хочу, чтобы меня рассматривали под микроскопом или заставляли говорить о своих чувствах. Как могла бы подтвердить бабушка, я пробегу марафон в 12 км, прежде чем потрачу часы на обсуждение своих чувств и того, что они могут означать. Другими словами: этого не произойдет.

Она кивает.

– Тогда ладно. Доктор Перри сейчас придет, чтобы осмотреть тебя, затем мы обсудим наложение швов и…

Швы?

Мои губы хмурятся.

– О, не волнуйся.

Она похлопывает меня по руке.

– Это был просто порез на твоей лопатке, ничего серьезного.

Именно тогда я вспоминаю, как разбилось лобовое стекло. Теплая кровь на моей коже.

– Итак, есть также офицер, желающий поговорить с тобой об аварии. Разумеется, когда ты будешь готова к этому.

Я бормочу что-то вроде подтверждения, которое, кажется, удовлетворяет ее, потому что она поворачивается, чтобы выйти. Дверь за ней щелкает, и тишина наполняет воздух. Мой разум все еще не в порядке, все еще затуманен и опустошен. Монитор рядом со мной издает звуковой сигнал, и в этом звуке есть что-то странно успокаивающее. Мягкое, устойчивое, гипнотизирующее.

Обнадёживающее.

Я держу глаза открытыми, смотрю прямо перед собой и вдыхаю медленно, и глубоко.

Я жива.

Я должна быть счастлива. Я должна испытывать большее облегчение, чем оно есть, но все, на чем я могу сосредоточиться, – это множество недостающих кусочков моего сердца. Дело в том, что в воскресенье утром я потеряла не только свою бабушку, но и всю свою семью. Она была моей матерью, моим отцом, моей сестрой, моим лучшим другом. Единственный человек в моей жизни, который меня никогда не покидал и всегда любил. Единственная константа в постоянно меняющемся море вокруг меня.

И теперь, когда я лежу в этой светлой комнате, стук монитора эхом отдается в моих ушах, на меня накатывает пелена тумана и неуверенности. Когда я думаю о своем будущем, о своей жизни, мой разум становится пустым. Это далеко не светлая грифельная доска, полная теплых огней и обещаний.

Здесь темно и одиноко, и все, что я чувствую, – это холод. Я одна в мире, полном незнакомцев и стальных стен.