Текст книги "Солнце отца (ЛП)"

Автор книги: Сьюзен Фанетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Да. Я чувствую себя так, как будто рождена только для этого.

Тон ее собственных слов и их значение удивили даже ее саму – Сольвейг обнажила больше чувств, чем хотела. Но ей не хотелось казаться слабой.

– Но это не так, Сольвейг. – Она почувствовала, что отец снова повернулся к ней, наклонился ближе. Когда его рука привлекла ее ближе, она позволила утешить себя. – Ты была рождена для многих вещей. Не только для этого. Ты больше, чем твой меч.

Она покачала головой у него на груди, чувствуя себя неопытной и маленькой.

– Да, это так, и когда-нибудь ты это увидишь. Ах, ты так похожа на свою мать.

Не желая этого слышать – потому что знала, что это неправда, – Сольвейг высвободилась из объятий, но отец обхватил ее запястья и прижал к себе.

– Да, солнце мое. Как и она, ты борешься с образом, который создали для вас другие люди. Бренна боролась с образом Ока Бога и силой, которой это око ее наделяло. А твоя борьба – это образы родителей и истории, которые о нас рассказывают.

Потрясенная, Сольвейг наконец перевела взгляд на отца. Его глаза светились добротой и терпением, а улыбка углубила складки в уголках рта.

– Ты думаешь, что мы не знаем? Мы не видим? Ты и твои братья и сестры – это смысл нашей жизни. Мы наблюдаем за тобой. Мы видим тебя. – Вали посмотрел вперед. – Тот, кого ты ищешь, пришел, – сказал он, кивнув.

Сольвейг проследила за его взглядом и увидела, что Леиф стоит на берегу, высокий, выше, чем большинство окружающих его людей, особенно выше своей жены. Магни стоял рядом с матерью. Две золотые ладьи, защищающие крошечную соболиную королеву.

– Но я ничего… – она не закончила, потому что не знала, что хотела сказать.

Сказать, что не искала Магни на берегу? Сказать, что не понимает, почему должна искать? Притвориться, что это был лишь дружеский интерес? Или просто выбросить из головы проницательность отца?

Он снова прижал ее к себе.

– Так похожа на твою мать.

Если бы только это было правдой.

– оОо~

После громкого, шумного пира в большом зале, переполненном налетчиками из Гетланда и Карлсы, после окончательного обсуждения плана вторжения во Франкию, все вышли в яркие сумерки ночи солнцестояния. Пока воины и Девы-защитницы теснились в жарко натопленном зале, женщины и дети Гетланда готовились к празднованию.

Наружные стены зала, длинные дома, дома жителей и все вертикальные поверхности города были украшены ароматной зеленью и цветами. Высокие шпили сплетенной зелени ждали сильных мужчин – их нужно было поднять. Каркас сооружения, которое должно было стать великолепным костром, ждал своей искры.

Пока Сольвейг стояла и любовалась праздничными зрелищами, к ней подскочила маленькая девочка и подала ей цветочный венок из кучи, свисавшей с ее маленькой ручки.

– Спасибо, милая девочка, – сказала она и позволила девочке надеть его ей на руку, прежде чем убежать с цветами солнцестояния дальше.

Сольвейг надела венок на голову.

– Подожди. – Магни встал позади нее и поднял венок, а затем уложил его чуть иначе, чем она. Он развернул ее к себе лицом и улыбнулся, довольный результатом. – Вот. Теперь все идеально.

На ней была одежда из кожи, а волосы были заплетены в косы. Вряд ли такой образ мог дополнить венок из цветов.

– Идеально?

Его улыбка превратилась в ухмылку.

– Идеально. – Он заправил прядь волос ей за ухо.

– Магни! – позвала его мать. Они оба обернулись. Ольга махала ему, чтобы он помог поставить один из зеленых шпилей у костра.

– Не уходи далеко. Я сейчас вернусь, – быстро сжав ее руку, он побежал прочь.

И снова Сольвейг стояла и наблюдала. Хокон и их отец, Магни и Леиф были заняты установкой шпилей. Ее мать и Ольга стояли рядом с другими женщинами, девочки бегали вокруг, разбрасывая цветы и раздавая венки.

Все смеялись и радовались. Даже мужчины, которые несколько минут назад спорили в зале, теперь смеялись, работая и выпивая.

Празднование летнего солнцестояния началось в радости и закончилось торжественно. Самый долгий день означал, что следующий будет короче, и следующий, и следующий, пока вся земля не погрузится во тьму.

В этот день они принимали удачу лета и укреплялись духом против суровости зимы.

И, как на любом празднике, они ели. И пили. Много пили.

Сольвейг могла бы тоже, она должна была тоже веселиться и танцевать, но ее ноги не двигались. Она не чувствовала себя частью происходящего.

И вот она увидела, как девушка из Гетланлда, хорошенькая, с огненно-рыжими волосами, приподнялась на цыпочки и высоко подняла руки, чтобы накинуть гирлянду цветов на плечи Магни. Сольвейг знала эту девушку, хотя и не помнила ее имени. Эти волосы – цвета заходящего солнца в жаркий день, с дикими волнами, выбивающимися из кос, – у немногих были такие волосы. А эти пятнышки цвета румянца на ее носу – она их тоже знала.

Она знала эту девушку. Прошлым летом Сольвейг не раз наблюдала, как Магни уходит с ней – уходит, чтобы поцеловать ее так, как поцеловал Сольвейг во Франкии. Уходит, чтобы сделать гораздо больше, чем поцелуй.

Однажды Сольвейг проследила за ним. Она точно знала, что они собирались делать.

Так вот, эта девушка украсила его цветами прямо посреди праздника, где все могли это видеть. И он их не снял. Она пошла своей дорогой, а он вернулся к работе с ее цветами на плечах.

Магни сказал Сольвейг, что подождет, но с ее стороны было глупо ожидать, что он будет ждать столько, сколько понадобится. Более чем глупо; это было эгоистично и несправедливо. Он был мужчиной, молодым и сильным. Было неправильно требовать, чтобы он ждал так долго, отказывая себе в удовлетворении потребностей тела. Так что сейчас она не должна чувствовать себя обиженной и злой. Точно так же, как не должна была чувствовать себя обиженной и злой прошлым летом.

Сольвейг знала, что он чувствовал. Она знала, чего он хотел. Это она отказала им обоим. Так что сейчас не было веской причины для боли.

Никто не обращал на нее внимания; она могла ускользнуть в лес, и даже ее родители не заметили бы этого. Никто бы не заметил.

Она сняла венок с головы и бросила его в грязь, скользнув к лесу.

– оОо~

– Сольвейг! Остановись!

Она сделала всего несколько шагов к деревьям, прежде чем услышала позади себя задыхающийся голос Магни. Она не остановилась и не ускорила шаг. Только когда он догнал ее и преградил ей путь, Сольвейг остановилась.

На его шее все болталась эта гирлянда цветов.

– Чего тебе? – она услышала рычание в своем голосе.

– Ты злишься. Что я успел сделать, чтобы разозлить тебя?

Вместо ответа она скрестила руки на груди. Но взгляд предательски опустился на гирлянду, и он его заметил.

Магни рассмеялся, и если бы у нее был клинок, она вполне могла бы прикончить его в тот же миг.

– Ты ревнуешь? К Торунн? – он сорвал гирлянду и позволил ей упасть на лесную подстилку. – В этом нет необходимости.

– Ты был с ней. Вы были вместе. Как мужчина и женщина.

– Нет.

Сольвейг знала, что это ложь. Ее рука сжалась в кулак, и она замахнулась. Магни блокировал удар, поймав ее кулак, а затем снова рассмеялся. Так что она пнула его. Это он предотвратить не смог.

– Ай! Боги! – Он отпустил ее и потер больную голень. – Сольвейг, я рад, что ты ревнуешь. Мне приятно знать, что я тебе настолько небезразличен. Но я не хочу ссориться с тобой из-за таких вещей. Торунн ничего не значит для меня.

– Я знаю, что ты был с ней. Я видела тебя.

Это удивило его, но он показал это только глазами.

– Да, я был с ней. Но она – не моя девушка. Она девушка, которой нравится получать удовольствие. Как и мне. – Он подошел ближе и взял руки Сольвейг в свои. – Я ничего больше не ищу ни от одной другой женщины. Я бы хотел, чтобы ты стала моей женой, Сольвейг Валисдоттир. Это всегда было моим желанием, и ты знаешь это.

Она знала. Она думала о том же самом, когда наблюдала, как он обнимается с той девушкой.

– Почему ты принял эти цветы? Сегодня солнцестояние.

Празднование в эту ночь было чем-то большим, чем просто цветы, костры и медовуха. Речь шла о продолжении рода. Женщина, предлагающая мужчине цветы, намекала на это.

– Ты бы хотела, чтобы я оттолкнул ее на глазах у ее друзей?

Если честно, Сольвейг предпочла бы именно это. Но она покачала головой, понимая, что такие чувства были мелочными и недобрыми.

Магни подошел еще ближе и обнял ее за талию.

– Ты видела, как я взял ее гирлянду, но не слышала, как я сказал ей «нет». Я сказал это. Я сказал ей, что она должна была предложить цветы другому.

Он склонил к ней голову, но она отвернулась.

– Все вас видели.

– Тогда позволь всем увидеть нас. – Его пальцы схватили ее за подбородок, и он повернул ее лицо к своему. – Сольвейг. Мое сердце принадлежит тебе. Если бы ты отдала мне свой цветок, это было бы для меня важнее всего.

Она не упустила двойного смысла его слов.

– Ты сказал, что подождешь.

– И я жду. Я жду. Я ждал тебя много лет. А как долго ты будешь ждать?

Магни был так близко; она могла чувствовать его бороду, будто прикосновение перышка к щеке. Его дыхание было теплым. Грудь у него была широкая и крепкая. Сольвейг вдохнула его аромат – кожи и льна, древесного огня и морского воздуха, меда и слабого намека на летние цветы.

Когда он был так близко от нее, она не могла думать. Он произнес слова и, казалось, ждал, что она скажет что-нибудь в ответ. Собрав всю свою волю в кулак, она вспомнила, что он сказал. Как долго она будет ждать?

– Я не понимаю…

– Ты отрицаешь себя, Сольвейг, так же сильно, как отрицаешь меня. Даже больше. Разве ты не хотела бы знать, к чему ревнуешь?

Он наклонил голову, и она почувствовала его губы на своей шее. Затем его язык, описывающий крошечные круги по ее коже.

Ее сердце, казалось, рвануло на свободу, хватаясь за прутья ребер и пытаясь пролезть сквозь них. Чтобы не упасть, Сольвейг ухватилась за ближайшую вещь – это была его спина. Она сжала пальцы в ткани его летней туники.

Она хотела, чтобы Магни остановился, чтобы ее сердце успокоилось, но когда в тот день он это сделал, она сразу же заскучала по прикосновению. Она почти была готова плакать от этого чувства потери.

Когда они были маленькими, она всегда чувствовала разницу в их возрасте. Она была старше и крупнее его, и сильнее, и умнее, и мудрее. Он спрашивал, и она давала ему советы и рассказывала о людях и мире. Но Магни перерос ее. Он стал не только больше и сильнее, но и мудрее. Возможно, даже умнее. Сейчас он был единственным, кто понимал все лучше всех. Конечно, у него было больше опыта в том, что творилось вне поля боя, – но и боевого опыта было больше. Его родители не заставляли его ждать шестнадцатилетия.

Они вместе отправились в свой первый набег. И в следующие.

В каком-то смысле они уже были связаны. В каком-то смысле так было всегда.

Но именно по этой причине он затмил бы ее, если бы она стала его женщиной сейчас – потому что был большим, чем она. Во всем. Крупнее, сильнее, мудрее, добрее, лучше. У нее был только год их разницы в возрасте – и больше ничего.

Прежде чем он смог поцеловать ее снова, как во Франкии, и украсть ее разум и волю, Сольвейг отстранилась и высвободилась из его объятий.

– Тебе не нужно меня ждать. Я не знаю, когда я захочу и захочу ли вообще того, чего хочешь ты. – Она хотела этого сейчас, но использовала эти слова, чтобы увеличить расстояние между ними.

И она увидела, что это сработало. Магни поморщился, как будто она ущипнула его.

– Ты говоришь, что не знаешь, хочешь ли ты этого? Это – это я?

Как и прежде, она ответила, скрестив руки на груди. На этот раз потому, что не доверяла своему голосу.

– Очень хорошо.

Прежде чем покинуть ее, он поднял гирлянду и накинул обратно на плечи.

– оОо~

Солнце не заходило в день солнцестояния, но свет потускнел до мягкого вечернего мерцания. Сольвейг осталась в лесу, достаточно близко к центру Гетланда, чтобы видеть отблески костра, слышать музыку и смех. Достаточно близко, чтобы осознавать, как далеко она от всего этого была.

Возможно, она ошибалась. Возможно, ей следует бежать в город, найти Магни, оторвать от него эту девушку, если понадобится, и сказать ему, чтобы он показал ей то, чего она их лишала.

Возможно, она могла бы быть счастлива как его женщина. Она не была счастлива сейчас. Если она не сможет стать великой Девой-защитницей, возможно, она сможет стать великой женой. Когда-нибудь Магни, скорее всего, станет ярлом этого места. Ему нужна будет мудрая женщина рядом с ним.

Но это тоже была не она. Она не была ласковой и заботливой, как Ольга, не была сильной и свирепой, как ее мать. Ее отец говорил, что они с матерью похожи, но его глаза были затуманены любовью.

По правде говоря, в ней не было ничего примечательного.

В отблеске огня шевельнулась тень. Нет – не тень, силуэт. Кто-то шел к ней. Сольвейг отступила назад, в укрытие. Хотя она была безоружна, она не боялась. Она просто не хотела компании и не хотела, чтобы ее видели.

Но тень продолжала двигаться прямо к ней, и по мере приближения превратилась в человека. Женщину. Ее мать.

Борясь с искушением продолжать прятаться, Сольвейг вышла из укрытия и направилась к ней. Они встретились у линии деревьев.

– Мы потеряли тебя, дочь. Твой отец уже готов начать поиски. Сейчас не время исчезать.

Илва была в Валгалле уже несколько недель, и, насколько могла судить Сольвейг, все в ее семье пережили свое горе. Ее сестры не хватало и всегда будет не хватать, но жизнь снова вошла в свое обычное русло.

За исключением того, что ее мать была… другой. И пусть огня в ней стало лишь чуть меньше, но это было заметно.

– Прости меня. Я не хотела вас волновать. Я только хотела побыть подальше от толпы.

Ее мать улыбнулась и взяла Сольвейг за руку.

– Мне хорошо знакомо это чувство. Идем. Давай сядем и побудем поодаль от других вдвоем.

Мать повела Сольвейг обратно в лес, к тому самому дереву, на узловатых корнях которого она отдыхала, наблюдая за праздником.

Ее мать тоже носила кожаную одежду. У нее не было венка, но несколько стеблей были неопытной рукой вплетены в ее косы. Сольвейг представила себе большие руки отца, выполняющие эту работу, и улыбнулась нежному образу и боли в груди, которую он вызвал.

– Я встретила твоего отца в тот день, когда убежала в лес, чтобы быть подальше от людей.

Сольвейг хорошо знала эту историю. Маленькая девочка, которая спасла мальчика от клинка отца. Это была одна из любимых историй ее отца. Он жестикулировал и рычал, рассказывая о том, как его собственный отец затащил его в лес и заставил встать на колени, намереваясь заставить его замолчать – наказать за вопрос, который он счел оскорблением. Он рассказывал о своем страхе и бессилии – и о маленькой девочке, которая заговорила громким голосом бога и сразила им его отца.

Затем он высовывал язык и показывал им отметку на нем там, где лезвие начало свою работу. Дети ахали и тянулись, чтобы потрогать.

Всю ее жизнь отец развлекал ее и ее братьев и сестер этими историями – историями, в которых Бренна Око Бога всегда была героем. Сольвейг знала их все наизусть. Но она не стала мешать своей матери рассказать об этом сейчас.

Если честно, она не могла вспомнить, рассказывала ли ее мать когда-нибудь эту историю сама. Глазами своей памяти Сольвейг видела, как их мать сидела с ними, пока отец говорил. Она видела терпеливую полуулыбку на ее лице, но никогда Бренна не рассказывала историю сама.

Осознав это, Сольвейг почувствовала интерес.

– Твой отец много раз рассказывал тебе эту историю. То, что он видел в ней. Для меня все было по-другому. Я не думала о том, чтобы быть храброй или защищать справедливость. И, конечно же, я не думала о своем глазе. Я увидела жестокость, и это меня разозлило. Я поднялась, потому что была зла. Я заговорила, потому что была зла. Это был первый раз, когда я почувствовала в своем сердце ярость боя. Его отец сбежал, потому что все убегали от моего взгляда в те дни. Твоего отца спасла не моя сила, а его суеверие. И он, твой отец, боялся меня так же сильно. Он бы убежал, если бы мог. Когда я это поняла, я ушла от него и не видела его много лет.

Сольвейг почувствовала, как в животе у нее тяжелым камнем легло разочарование. В этой истории не было ни волшебства, ни героя. На самом деле, в этой истории ее могущественный отец был не просто юным и слабым мальчишкой. Он был трусом.

Сольвейг покачала головой, как будто это могло стереть новое знание из ее головы.

Ее мать тихо засмеялась и похлопала ее по бедру.

– Реальная жизнь может быть далека от легенды, сердце мое. Ты это знаешь. Я слышала, как ты это говорила. Мне навязали легенду, поэтому я предпочитаю реальность. Твой отец сбежал бы в тот день, но он никогда не был трусом. Он был маленьким мальчиком и верил в историю обо мне. Любой маленький мальчик испугался бы, если бы решил, что перед ним стоит сам Один, даже в облике маленькой девочки. Но после нашей встречи в лесу этот мальчик так и не вернулся к своему отцу, а потом он вырос, чтобы стать Грозовым Волком – великим воином и великим ярлом. Это – правда, а не легенда. Так что его история в каком-то смысле так же правдива, как и моя.

Однако Сольвейг никогда больше не сможет думать об истории отца, как раньше.

– Почему ты рассказала мне?

Ее мать вздохнула и посмотрела в сторону города.

– Потому что один молодой человек вернулся недавно из леса мрачнее тучи и теперь сидит, сердито глядя на огонь, и пьет слишком много медовухи. Потому что ты сидишь здесь, в лесу, когда идет праздник, и там, в городе есть люди, которые любят тебя и скучают, и хотят видеть тебя рядом. Потому что я помню ночь солнцестояния, точно такую же, как эта, когда взяла на руки своего идеального ребенка и познала счастье, большее, чем могло вместить мое сердце. Потому что ты ищешь жизнь, состоящую из легенд, а не из реальности, Сольвейг. Ты смотришь в облака, но здесь, на земле, есть много того, что может дать тебе радость. Я убежала в лес, когда была маленькой, чтобы скрыться от легенды. Ты же убегаешь от жизни. Ты никогда не познаешь счастья, которого я желаю тебе, пока не оглянешься вокруг и не увидишь, что ждет тебя здесь, на земле.

Сольвейг не знала, что чувствовать и что думать. Так много из того, что – как она думала, – она держала взаперти внутри, было известно и ее отцу, и матери. Сказал ли им Магни? Нет – когда бы он это сделал? И с чего бы ему это делать?

Она повернула руку и осмотрела свою ладонь, пересеченную шрамами их клятв на крови. Нет. Магни не предал бы это доверие.

Значит, она оказалась не такой стойкой, как думала. Даже в этом она потерпела неудачу.

Больше всего сбивал с толку гнев. Она была зла на свою мать и не совсем понимала почему. Слова ее матери были искренними и полными любви. Она хотела подбодрить, Сольвейг знала это. Но вот она сидела рядом с матерью и злилась все больше и больше. Почему?

Потому что смысл этих любящих, ободряющих слов заключался в том, что судьба Сольвейг, вся ее цель, ее поиски, то, чего она хотела, в чем нуждалась превыше всего, были просто фантазией. Потому что ее мать не верила, что она станет великой Девой-защитницей.

Нет, ее мать имела в виду совсем не это. Или это? Гнев Сольвейг говорил второе.

Ее мать не верила в нее.

Она встала и пошла прочь, углубляясь в лес.

Ее мать позволила ей уйти.

7

Ольга туже стянула шнуровку и поправила защитные пластины на груди мужа. Толстая кожа доспеха была так крепко пропитана маслом, что казалась черной, металлические кольца плотно сплетались, защищая спину и грудь.

Она отодвинулась от Лефиа, когда он опустил свою сильную руку. Стоя перед мужем, Ольга провела пальцем по узору на груди доспеха: пятиконечная звезда в круге. Дань уважения ей и ее вере в силу стихий: земли, воздуха, воды, огня, духа. Красный драгоценный камень в центре звезды, в ее сердце, был его данью ее духу.

Он носил нагрудник, подобный этому, пока был ярлом Гетланда. Но красный камень появился совсем недавно, когда Гетланд стал богатым, и Леиф привык к этому богаству, когда он почувствовал, что может позволить себе тщеславие – вес редкого драгоценного камня, вделанного в доспех.

Почти двадцать лет Ольга была женой Леифа. Она любила его еще дольше, и с каждым днем – все больше. Почти двадцать лет каждое лето она смотрела, как он уплывает на корабле, украшенном щитами, с мечом за спиной. Иногда раз за сезон, а иногда не раз и не два.

Однажды он не вернется. Или вернется, как вернулась к Бренне ее Илва: завернутое в ткань тело, готовое к погребению.

Или не вернется их сын, который теперь всегда совершал набеги вместе с отцом.

Или она потеряет их обоих сразу. Каждый новый поход мог окончиться такой потерей. За двадцать лет Ольга смирилась с этой истиной, но так и не привыкла к ней.

Этот налет, состоявшийся всего через несколько недель после их возвращения из Франкии, беспокоил ее больше, чем все предыдущие. Не было никаких особых причин, по которым Ольга должна была бы волноваться сильнее – и все же она волновалась. Возможно, смерть Илвы напугала ее. Горе Бренны и Вали пульсировало вокруг. Ольга уже многое потеряла в своей жизни. Если она потеряет Леифа или Магни…

Она наклонилась вперед и прижалась губами к красному камню в сердце звезды.

– Я мечтаю о дне, когда корабли отплывут, а ты останешься дома. И Магни тоже. Я мечтаю о том дне, когда Гетланд решит, что ему достаточно богатства.

– Ольга. – Его теплые, сильные руки обхватили ее лицо и приподняли. Леиф улыбнулся ей сверху вниз. – В походах мы ищем кое-что больше, чем богатство. Ты знаешь.

Она знала. Но, несмотря на годы, проведенные в этом мире, не до конца понимала. Или не хотела полностью понять. Они совершали набеги не только ради сокровищ, но и ради войны. Это была настоящая награда – не эта жизнь, а та, что следовала за ней. Смерть была их величайшим сокровищем.

– Такая пустая трата времени – гоняться за смертью и терять жизнь.

Он улыбнулся и поцеловал ее в нос.

– Я не потерял ни одной жизни. Я живу долго и живу хорошо, и у меня столько же счастья, сколько у любого мужчины. У меня есть ты и наш сын. Когда я умру, когда настанет мое время, ты всегда будешь со мной в Валгалле, потому что я прожил честную жизнь, и ты тоже. Я не могу прятаться, Ольга. Мы – народ войны и доблести, и ты это хорошо знаешь.

Она протянула руку и погладила его бороду. Волосы Леифа были светлыми, золотистыми, но среди прядей уже блестели белые нити, а борода и вовсе поседела. Она надеялась, что, когда он станет старше, то захочет покоя – но ошиблась. Леифу было почти пятьдесят. Немногие воины их народа прожили так долго, не уйдя на покой.

– Я люблю тебя всем сердцем, – прошептала Ольга и поднялась на цыпочки, чтобы муж снова наклонил голову и встретился своими губами с ее.

– Ты – исцеление моего сердца, – пробормотал он, целуя ее.

– оОо~

– Магни, иди сюда. – Ольга протянула руки, и ее сын шагнул в объятья матери.

Он был высоким, как и его отец, и таким же коренастым, но все же положил голову ей на плечо, правда, согнувшись для этого почти пополам. Она провела рукой по его золотистой гриве – точь-в-точь как у его отца в юности. Внешне Магни был похож на Леифа. Но в его сердце и в разуме она могла найти себя.

Они стояли на пирсе. Большие корабли были загружены и почти полны налетчиками. Снова пришло время прощания.

Магни выпрямился и улыбнулся матери сверху вниз. Сегодня утром он выглядел немного хуже, чем накануне вечером. Он крепко напился во время празднования солнцестояния. Этим утром Ольга заметила, как хмурилась Сольвейг, держась подальше как от семьи, так и от друзей – и подозревала, что знает причину мрачного настроения своего сына. Ах, дикое сердце Сольвейг. Столько страстей для девушки, благословленной духами.

Но благословения могут быть и проклятиями.

Магни поцеловал ее в щеку.

– Береги себя, мама.

– И ты. Вернись ко мне, домой, kullake. И приведи с собой своего отца. Вернитесь оба.

– Мы вернемся. Мы вернемся домой с великой честью и славой, захватив Франкию.

Все, чего хотела Ольга, – это чтобы ее любимые вернулись домой целыми и невредимыми, что бы ни случилось во Франкии, но она знала, что лучше этого не говорить. Хотя Магни и не жаждал боя так, как Леиф, но был сыном своего отца. Он был обучен им и искал такой же чести. Он скорее отрубит себе руку, чем останется дома.

Поэтому она обняла сына в последний раз и отпустила.

Наблюдая, как ее мальчик, ее единственный живой ребенок, поднимается на борт корабля, она почувствовала за спиной чье-то теплое присутствие, а знакомые сильные руки обхватили ее за талию.

– Время пришло, любовь моя, – прошептал Леиф ей на ухо.

Ольга кивком головы подтвердила его слова.

– Вернись ко мне. – Она сказала почти то же самое Магни, но то было требование. Приказ. В случае с Леифом это была мольба.

– Я никогда не расстанусь с тобой. – Он повернул ее лицом к себе. – Никогда больше. Когда я умру, я буду ждать тебя. Я буду стоять у дверей Валгаллы, пока ты не переступишь ее порог.

Ольга не была рождена в этом мире и не разделяла веру в Валгаллу и диких богов, которые пировали в ее залах. Но за долгие годы своей жизни в Карлсе и Гетланде она приобрела определенную привязанность к таким убеждениям и обнаружила, что они окрашивают ее собственное мышление.

По верованиям ее народа смерть была концом познания. Люди не переходили к другой жизни, а уходили в землю, чтобы стать частью цикла и питать новое начало. Не было никакой загробной жизни, никакого другого мира. Был только этот.

Теперь, однако, она горячо надеялась, что Валгалла окажется реальным местом, и Леиф будет прав.

– оОо~

Ольга стояла и смотрела, как корабли удаляются к горизонту, их огромные паруса – два черно-белых, цвета Гетланда, и два красно-синих, цвета Карлсы, – раздувались от ветра, когда услышала характерный ритм шагов Ульва по деревянному причалу.

Он был тяжело ранен во время давнего набега. Бирте, целительнице Гетланда до самой ее смерти, все-таки удалось спасти его ногу, но не вернуть ей силу. Теперь Ульв ходил с палкой, и нога была жесткой, как деревяшка.

Ульв был другом Леифа всю его жизнь. Он был сыном бывшего ярла, Эйка, которого сверг Леиф, но поклялся ему в верности без колебаний, даже после того, как Леиф убил его старших братьев и изгнал его мачех и младших братьев и сестер.

В мире было мало людей, которых Ольга ненавидела, но Эйк был одним из них. Даже спустя годы после его смерти она презирала его. Он был бессердечным, мерзким человеком, который отнял у нее многое – почти все. Он забрал всех, кого она любила.

Но Ульв, его третий сын, был надежным другом. В течение многих лет, с тех пор как Астрид отправилась в Меркурию и не вернулась, он был правой рукой Леифа. Не имея возможности совершать набеги, он взял на себя руководство Гетландом в отсутствие ярла и служил верой и правдой.

Ольга тоже вносила свою лепту. Формально именно она была главной во время отсутствия Леифа, но были вещи, которые, по крайней мере, в первые дни, она знать просто не могла. Ульв помог ей. За эти годы у них сложились прочные отношения, они доверяли друг другу. Ульв занимался практическими вопросами, а Ольга – личными. Даже узнав обычаи этого мира, даже после того, как этот мир стал ее собственным, она предпочитала работать с Леифом, а когда он уплывал – с Ульвом.

Ульв стоял рядом с ней, когда корабли наконец исчезли за горизонтом, который, как ей казалось, был погружен во мрак. Он не произнес ни слова, а Ольга все еще не двигалась.

– Ольга? Вернешься в большой зал?

В зале должен был состояться пир. Оленя, которого принесли в жертву перед тем, как налетчики поднялись на борт, приготовят и съедят, а горожане будут пить за здоровье ушедших в поход и просить богов о помощи.

Ольга устала от пиршеств. В последнее время она всегда была уставшей. Ей было грустно всякий раз, когда ее муж и сын покидали дом, но то, что она чувствовала сегодня, было чем-то большим.

Ее охватило дурное предчувствие. Что-то плохое маячило на этом темном горизонте. Она мысленно перенеслась к утру, когда налетчики готовились к отплытию. Возможно, это Магни и Сольвейг и их сердитые взгляды омрачили настроение. Сольвейг спряталась на корме, вдали от своих родителей и от Магни. Бренна и Вали бросали обеспокоенные взгляды на свою дочь.

Возможно, дело было только в этом.

Ольга встряхнулась, пытаясь прогнать дурное предчувствие.

– Да. – Она заставила себя улыбнуться. – Идем. Пора воздать дать уважения нашим людям.

– оОо~

С самого начала Ольга поняла, что если она считает дни или изучает горизонт, если проводит слишком времени в ожидании возвращения Леифа и Магни, то дни тянутся бесконечно, и ее беспокойство только растет. Никакое разглядывание моря не могло ускорить возвращения мужа и сына, но довести ее саму до безумия – запросто. Поэтому она позволила себе погрустить в день их отъезда – и все.

После этого каждый день был обычным днем. И пусть на этот раз ее мучило дурное предчувствие, Ольга отбросила беспокойство в сторону.

В эти дни ее жизнь была занята работой, которую она делала уже много лет. У Гетланда уже был целитель, когда она вышла замуж за Леифа, была и повитуха, поэтому Ольга переключила свое внимание на другие дела. Но потом Бирте и ее ученица умерли от болезни, и в Гетланде не оказалось никого, кто мог бы занять их место, кроме Ольги. Ее руки отвыкли от целительских обязанностей, а знаний стало меньше, но после небольшой практики все вернулось.

Поскольку подходящего ученика еще не нашлось, Ольга пока занимала место целителя. Она была рада напряженной работе, хоти и беспокоилась о том, что болезнь, убившая Бирте и ее ученицу, может вернуться. Давным-давно саму Ольгу чуть не убила чума. Ее – и Магни, который рос внутри. Целительница, которая боялась заражения, должна была найти себе замену так быстро, как только могла.

Через неделю после отплытия налетчиков Ольга отправилась в ближайшую деревню, чтобы заняться сломанной рукой храброй маленькой девочки. Позже, когда она возвращалась в город на крепкой кобылке, которую подарил ей Леиф, с Сигрид, стражницей зала, она заметила двух мальчишек, бегущих навстречу что есть силы.

Города еще даже не было видно, а мальчики раскраснелись и запыхались. Ольга почувствовала, как в груди нарастает тревога. Если за ней послали, то, скорее всего, потому, что что-то случилось.

– В чем дело, Ларс? – Она перегнулась через луку седла. – Сделай глубокий вдох, чтобы голос вернулся.

Старший из мальчиков сделал, как ему сказали.

– Корабль! Торговое судно! Ульв говорит, что ты должна быть там!

Торговое судно! Ее брат!

Ольга пустила свою кобылу в галоп и помчалась вперед.

– Ольга! – окликнула ее сзади Сигрид, но вдогонку не бросилась. Все равно не смогла бы догнать.

– оОо~