Текст книги "Солнце отца (ЛП)"
Автор книги: Сьюзен Фанетти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Мать учила ее сражаться, становясь с мечом напротив нее. Отец учил ее лидерству, становясь рядом.
И теперь Сольвейг задумалась над вопросом, который он задал. Что было бы разумнее для небольшого отряда? Если бы это был и в самом деле небольшой отряд, и горизонт вдруг заполнился полудюжиной кораблей, то следовало бы спасаться бегством. Но что если у них был приказ удерживать позицию? Стал бы Толлак оставлять большое войско так далеко на севере, в городе, который он сжег дотла, не зная, насколько сильное войско приведут с собой ярлы Вали и Леиф? Не зная, вернутся ли они вообще после столь долгого отсутствия?
Прежде чем ответ успел сформироваться в ее сознании, запела стрела, и все вопросы отпали. Стрела вонзилась в землю у ног Хокона.
Одна стрела. Все уставились на нее, подняв щиты, но враги больше не стреляли. Сольвейг поняла, что эта стрела означала одно из двух: предупреждение или случайность. В любом случае, это послужило уведомлением.
Она увидела, что ее отец собирается закричать это; его грудь наполнилась воздухом и расширилась.
– ЛЕС!
Он побежал вперед без прикрытия и щитов, и бойцы подхватили его рев и бросились в атаку вместе с ним.
– оОо~
– Дай посмотреть. – Мать Сольвейг взяла ее за подбородок и повернула голову к себе. Прищурившись, она изучила рану на лбу Сольвейг.
Для Сольвейг глаза ее матери были просто глазами ее матери. Она видела их со дня своего рождения, и в них не было ничего странного. Конечно, она понимала, что они разные, но ее никогда особо не беспокоил вопрос о том, почему правый глаз Бренны Ока Бога так сильно отличался от левого. В нем либо была сила Всеотца, либо нет; в любом случае Бренна была матерью Сольвейг, и ее глаза были ее глазами.
Но она знала взгляд, от которого леденели сердца других, и понимала, почему. Особенно сейчас, когда эти разные глаза светились на лице, перепачканном кровью и грязью. Любому, кто не был воспитан этой женщиной, они действительно могли бы внушить ужас.
– Все хорошо, мама. – Сольвейг вырвалась из объятий матери. И все было хорошо… ее ударили рукоятью меча, и у нее болела голова, но это была единственная рана, которую она получила в бою.
– Я рада. Но рану надо закрыть. Отправляйся к Гудмунду.
У боевого целителя было бы время зашить рану; у него было не так уж много дел. Немногие получили ранения в этой битве, и еще меньше было тех, кто ранен серьезно. После трех недель боев они потеряли меньше дюжины людей, и они уничтожили все силы Толлака, с которыми столкнулись. Всю дорогу через Карлсу и большую часть пути через Халсгроф они прошли, как карающий бич.
Нет, не как бич. Это Толлак и Гуннар были бичом, ударами выжигавшим себе путь с севера на юг. Город Халсгрофа, хотя и оставался нетронутым и не покинутым людьми, выглядел едва ли лучше Карлсы. Половина его была сожжена, и только половина жителей осталась в живых.
Люди, которых они там встретили, освобожденные от захватчиков, описывали пережитое опустошение. Пусть Толлак и вступил в союз с Гуннаром, но именно люди Гуннара уничтожили Карлсу, а когда Толлак ополчился на своего союзника, та же участь постигла Халсгроф. Они не допустили полного уничтожения только потому, что битва была почти на равных – люди Гуннара сражались против людей Толлака, альянс распался.
Из-за того, что Леиф и отец Сольвейг забрали в набег на Франкию самых сильных воинов, у Карлсы почти не осталось способного сражаться войска. То же самое было и в Гетланде. У них не было никакой надежды предотвратить нападение.
А теперь эти налетчики и армия Меркурии разбили лагерь на южной окраине Халсгрофа. Они освободили город, убив всех врагов, которых встретили.
Было странно разбивать лагерь в собственном доме. Здесь, в Халсгрофе, чувство тоски было не таким острым, как в ту первую ночь, после того как они перебили крошечный отряд в Карлсе и разбили лагерь возле руин, которые были их большим залом, их настоящим домом. Сольвейг просидела всю ту ночь, свернувшись калачиком в объятиях Магни, и чувствовала, как внутри нее бушует утрата.
После трех недель, недель сражений и побед, острие этой боли притупилось. И все же нереальность того, что им приходится стоять лагерем, как захватчикам, в собственном доме, – приходится, потому, что у них больше не было дома, – терзала ее сердце.
Мать протянула ей полоску чистой ткани. Сольвейг взяла ее и прижала ко лбу.
– Ты хорошо сражалась сегодня, дочь моя. С твоей грацией и силой владения мечом мало кто сравнится, будь то мужчина или женщина.
Ее мать никогда не хвалила попусту, и никогда раньше она не хвалила Сольвейг так открыто. Ее слова проникли в душу.
Больше грации и силы, чем у других, мужчин или женщин – слова, которые люди говорили об Оке Бога.
Зная, что ее мать не ждет и не примет благодарности за оценку, которую считает только констатацией факта, Сольвейг подавила желание поблагодарить ее. Вместо этого она кивнула, и сама констатировала другой факт:
– Я стремлюсь только к тому, чтобы быть достойной стоять рядом с тобой на поле боя.
– Я бы не позволила тебе выйти на поле боя, если бы это было не так, Сольвейг. Ты всегда была достойна этого. Теперь ты тоже стала великой, – она сжала руку Сольвейг. – Иди к целителю.
Она пошла прочь. Сольвейг ошеломленно смотрела ей вслед. Прежде чем ее мать успела отойти слишком далеко, она позвала:
– Мама!
Ее мать повернулась, приподняв бровь над своим легендарным глазом.
– Я люблю тебя, – сказала Сольвейг, внезапно отчаянно захотев сказать это. Хотя это чувство никогда не подвергалось сомнению, прошло слишком много времени с тех пор, как она это говорила.
– И я люблю тебя. Мое дитя с сердцем таким же ярким и горячим, как солнце. – Улыбка озарила лицо Бренны, когда она указала на другой конец лагеря. – Целитель. Сейчас же.
– оОо~
– У тебя будет хороший шрам. Конечно, не такой хороший, как у меня, но неплохой. – Магни прижался губами к виску Сольвейг, как раз у самого края чувствительного места.
– Да, да, – поддразнила она. – Твой шрам очень впечатляет.
След, оставленный стрелой на его щеке, уже давно полностью зажил. Швы на его лице были наложены не так тщательно, как на ее, поэтому шрам Магни немного оттягивал его щеку и скашивал улыбку в одну сторону.
Сольвейг находила это очаровательным. Даже соблазнительным – и еще ей нравилось, что он им гордится.
Взглянув на свое отражение в бочке с водой, она обнаружила аккуратный ряд крошечных стежков. Возможно, у нее вообще не останется шрама. Но это Магни был одержим шрамами – ну, Магни и большинство мужчин, которых она знала.
Самой Сольвейг не нужно было быть отмеченной, чтобы помнить свои бои. Она гордилась ударами, от которых уклонялась, а не теми, что попадали в цель.
Она взяла Магни за руку и вернула свое внимание к братьям, которые как раз тренировались в паре. Хокон был агрессивен с Агнаром всякий раз, постоянно оттесняя своего младшего брата назад, размахивая мечом так, словно хотел на самом деле ранить его, хоть и наносил удары плоской стороной, как их опытные воины. Он сказал, что делает это, чтобы отточить рефлексы Агнара, но даже их мать не была так строга в методах обучения. Сольвейг наблюдала; она не совсем верила, что Хокон нападает не всерьез – не совсем верила, что он не собирается ранить брата, хотя и не могла сказать, почему.
И прямо сейчас, пока она была сосредоточена на столкновении щитов и мечей – у Хокона тяжелая, мощная сталь воина, у Агнара поменьше, более хрупкое железо новичка, – появилась их мать. Взмахнув клинком, она блокировала следующий удар Хокона.
Она вклинилась между ними, атаковав Хокона, отбросив его назад, заставляя поднять щит, чтобы блокировать ее удары. Затем их мать повернулась к Агнару, и Сольвейг увидела, что она что-то ему объясняет, но слов не расслышала.
Когда их мать встала позади Агнара и жестом попросила Хокона атаковать, Сольвейг почувствовала, как ее захлестывает прилив чувств. Она вспомнила далекий день в Карлсе, когда тренировалась с матерью. Тренировалась, терпела неудачу и чувствовала себя неудачницей. Она помнила, как ее отец встал позади нее, как только что сделала ее мать для Агнара, и показал ей шаги, как будто битва была танцем.
Что, в некотором смысле, так и было.
В тот день отец обнял ее, прижал к себе и заставил ее тело двигаться так, как оно было должно. В ярком воспоминании Сольвейг все еще ощущала это всепоглощающее чувство: ощущала, каково это – оказаться между двумя любящими друг друга людьми, двигающимися вместе. Никогда в своей жизни она не чувствовала себя более связанной со своей семьей, своим миром или самой собой, чем в тот день.
Ее мать не обнимала Агнара так крепко, как ее отец обнимал Сольвейг в тот давний день, и сражалась она с другим сыном, а не с мужем, так что эффект, произведенный на Сольвейг сейчас, был не совсем таким же. Но воспоминание всплыло в памяти, и сердце сжалось от любви к своей семье. Она не была лишена дома. Она никогда не была лишена дома. Она всегда принадлежала этому месту. Она всегда была частью людей, которые создали ее.
Она всегда была достойна.
– Сольвейг? – позвал Магни, и в его голосе послышалось беспокойство.
Она вытерла новую мокрую полоску на щеке и покачала головой.
– Все хорошо. – Переключив внимание с семьи своего детства на семью своей взрослой жизни, она повернулась лицом к Магни. – У меня все очень хорошо. Я дома. Я люблю тебя, Магни Леифссон.
Его лицо просияло, и яркая улыбка скривила одну сторону его лица.
– И я тебя, Сольвейг.
– Сольвейг Валисдоттир, – поправила она. И поцеловала его.
– оОо~
Через Карлсу и через Халсгроф они продвигались по суше, прорывая все линии обороны. Только в городе Халсгрофа произошло что-то похожее на битву. Вечером лидеры пришли к выводу о том, что настоящая война будет ждать их в Гетланде, и долго обсуждали, как сохранить город в целости, а жизни жителей – в безопасности, когда битва развернется в его сердце.
В дополнение к меркурианским боевым лошадям, с которыми они припрыли, они собрали табун местных. Благодарные жители, обрадованные возвращением Вали Грозового Волка, Бренны Ока Бога и Леифа Олавссона с сильной армией за спиной, жертвовали все, что могло пригодиться, включая лошадей. Леиф и отец Сольвейг платили им золотом, несмотря на отказ многих принимать плату.
Сольвейг въехала на территорию Дофрара, родового владения Толлака Финнссона, сопровождаемая Магни и Хоконом. Ее родители, Леиф и Астрид ехали рядом. Леофрик скакал рядом с Магни, сразу за своей женой. Сольвейг это нравилось; в Меркурии было ясно, что мужчины опережают женщин практически во всем. Даже такая королева-воительница, как Астрид, не смогла сделать женщин полностью равноправными. Но здесь, в ее мире, ее муж, король другого мира, ехал позади своей жены и полагался на ее знания стратега.
Через час после въезда в Дофрар Сольвейг почувствовала перемену в атмосфере. Дофрар всегда был беднее других владений, и с тех пор, как Толлак занял кресло ярла, владение было брошено на произвол судьбы. Здесь всегда было немного по-другому, нежели в соседних владениях. Но сейчас здесь было устрашающе пусто и тихо. Даже в безветрии теплого летнего утра, пасмурного, но не мрачного, тяжелая тишина действовала на нервы. Ни рева домашнего скота, ни дикой природы, ни пения птиц.
– Как будто этот мир умер, – пробормотал Хокон.
Их отец остановил свою лошадь и повернулся в седле.
– Но это не так. Листья зеленые, трава сочная, ветерок свежий. Поля под паром, но почва не мертвая. Только брошенная. – Его взгляд переместился к Сольвейг. – О чем говорит такое молчание?
Она обдумала вопрос. Мир, близкий к дикой природе, был тих только тогда, когда был настороже. Животные были настороже рядом с хищниками или когда наблюдали за хищниками. Животные уходили, когда место становилось негостеприимным либо из-за нехватки ресурсов, либо из-за избытка опасностей. Здесь не было недостатка в ресурсах, во всяком случае, для дикой природы.
– Здесь были люди. Охотники. Либо они вычистили дичь, либо она сбежала. – Отец наблюдал за ней без всякого выражения. Ожидая. Сольвейг задумалась еще. – Много людей. Недавно.
Следующая мысль пришла ей в голову, когда она оглядела несколько скромных строений единственной фермы. Люди не жили здесь постоянно. Но, когда она огляделась по сторонам, то заметила признаки жилья – трава была примята на широких участках. Камни и бревна были сложены правильными группами. Знаки были намеренно скрыты, но они были там.
– Лагерь. Целая армия?
Ее отец улыбнулся.
– Я согласен. Леиф? Бренна? Астрид?
Все кивнули.
– Но тогда почему они отступили? Ушли до боя? – Хокон нахмурился, оглядываясь по сторонам.
– Почему, Хокон? – спросила их мать.
– Потому что они хнычущие трусы, – прорычал он.
Сольвейг не думала, что это был ответ.
– Нет. Они знают, что мы приближаемся, и перебрались в более выгодное место.
Ее отец снова улыбнулся, и его внимание сосредоточилось на ней.
– Где это место?
Она огляделась. С их позиции, с обширной, поросшей травой долины, где было всего несколько рощиц, она могла видеть на далекое расстояние. И могла понять, почему армия отступила.
– Они направлялись нам навстречу. Они получили известие, что мы близко – должно быть, один из их людей Халсгрофа предупредил их, – и покинули эту долину. Здесь слишком хорошо видно.
И их, всю и армию, собравшуюся на холме, тоже было хорошо видно.
– Нам нужно двигаться, – пробормотал Магни, осматривая горизонт вокруг них. – Вон там… на том холме. Смотрите.
Они посмотрели. Разрыв в затянутом тучами небе позволил лучу яркого солнца скользнуть по травянистой равнине, и в этом потоке света Сольвейг увидела. След, едва заметный, но широкий, в траве на некотором расстоянии от них. Армия Толлака пересекла это поле. Они были за холмом.
– Это наше поле битвы, – заявила мать Сольвейг. – Мы сразимся здесь. Сразимся, возможно, насмерть.
– Теперь о нас знают, – сказал Леиф, глядя на холм, возвышавшийся на горизонте. – Видят все наше войско. Если мы правы, и они ждут нас за тем холмом, то у них есть разведчики, которые видят нас. У них преимущество.
– Мы сражаемся с праведной силой мести, – заявила Астрид. – В нашем мире нет силы сильнее, чем любовь, и за нее мы тоже боремся. Это наше преимущество.
Холм, о котором шла речь, находился на юго-западе, а не прямо перед ними. Сольвейг обдумала это.
– Они хотели зайти нам с фланга. Если мы нападем на них с фронта, то переместим направление боя с обороны на атаку. Это тоже наше преимущество.
Леиф повернул своего коня лицом к их войску.
– За этим холмом нас ждет армия! – крикнул он своим воинам. – Мы сразимся здесь и вернем наши земли, или умрем и отправимся в Валгаллу! При любом исходе, сегодня вечером мы будем дома!
– оОо~
Ориентируясь исключительно на свои подозрения, еще до того, как показался хотя бы один воин Толлака, объединенное войско помчалось через широкую долину. Если они ошиблись, то, возможно, рискнули всем. Скача галопом на Агги, сопровождаемая своей семьей, Сольвейг остро ощущала ответственность. Это она сыграла важную роль в том, чтобы атака началась.
Но когда они приблизились к холму, то увидели людей, бегущих с вершины вниз по дальнему склону. Разведчики. Наблюдатели. Они были правы.
Если родители Сольвейг были любимцами богов, то на той стороне их не ждет непобедимая орда.
На той стороне ждет только победа.
Когда ее отец, ее мать, отец Магни и Астрид достигли подножия холма, ее отец бросил поводья своего коня, вытащил оба своих топора и поднял их над головой.
– ВПЕРЕД!
Войско вторило его реву, и грохот их атаки удвоился. Земля содрогнулась, и воздух раскололся.
Они поднялись на вершину холма.
На другой стороне была долина гораздо меньших размеров. Чаша. Заполненная воинами, передние ряды которых сомкнулись в стену щитов.
Армия была настолько велика, насколько они и ожидали. По меньшей мере полторы тысячи воинов.
Но силы, отплывшие с Меркурии, были вдвое меньше.
Когда из рядов за стеной щитов полетели стрелы, Сольвейг увидела, как ее отец пустил коня вскачь, размахивая топорами и используя только силу своих ног, чтобы его направлять. Он перепрыгнул через стену щитов и приземлился позади нее, раздавив нескольких лучников и разрушив ее. Когда остальная часть армии Карлсы и Гетланда вступила в бой, силы противника уже оказались разрозненными, и бой шел один на один.
Сольвейг отогнала Агги назад и соскочила, пока он присел к земле, а затем позволила себе перекатиться по инерции, прежде чем снова вскочить на ноги.
Дева-защитница с нарисованной на лице красной рукой побежала к ней, крича, обеими руками подняв топор над головой, как будто собиралась колоть дрова. Сольвейг легко блокировала ее и полоснула мечом по животу. Она уже сражалась со своим следующим противником, когда внутренности девы-защитницы брызнули ей на сапоги.
Охваченная боевым гневом, Сольвейг вела бой. Она отдалась танцу, позволила своему телу чувствовать, узнавать и реагировать, рубя и протыкая, блокируя, делая ложные выпады и уклоняясь, в то время как мир вокруг нее раскалывался на части. Она чувствовала присутствие Магни поблизости и слышала его рычание и крики. Она знала, где находится ее отец. Ее мать. Ее брат. Щупальца сознания выходили из ее разума и касались их, и она чувствовала их волю и силу.
Остальная часть разума была свободна, и Сольвейг отдалась сражению, валя врагов и карабкаясь по их телам к следующим.
В ней не было страха. Это было место, которому она принадлежала, и если бы она умерла здесь, это было бы правильно. Смерть в бою была величайшей целью, к которой стремился их народ.
Она почувствовала, что Магни придвинулся ближе, и поняла, что он хочет защитить ее. Но для этого ему пришлось бы ограничить ее, так что она отскочила прочь, двигаясь взад и вперед по кругу.
Затем она заметила нечто такое, от чего у нее подкосились ноги и открылся рот. Агнар. Агнар покинул безопасный тыл с фургонами и припасами и перебрался через холм в самую гущу схватки.
На нем не было ни доспехов, ни кожи. У него был только маленький меч и тренировочный щит – голое дерево без цветов его семьи. Ему было всего четырнадцать лет, и он тренировался всего несколько месяцев.
Но он был забрызган явно не своей кровью, и с его меча капала свежая кровь.
В мгновение ока, которое потребовалось Сольвейг, чтобы увидеть своего брата и понять его цель, Агнар оказался окружен сразу двумя врагами, и мальчик, которого снова и снова сбивал с ног его старший брат, вступил в бой с ними обоими без колебаний.
Но он не был обучен до конца, и у него не было достаточно крепкого сердца и навыков, достаточно мощных, чтобы компенсировать недостаток опыта в численном превосходстве и столкновении с более крупным и опытным противником.
Сольвейг зарубила нападавшего почти машинально, даже не убедившись, что удар был смертельный, и бросилась к своему младшему брату. Ее мать не могла потерять еще одного ребенка.
Прежде чем она успела добраться до него, Агнар был сбит с ног мощным ударом, который попытался блокировать. Сила удара по слабому щиту сбила его с ног и расколола щит надвое. Он отбросил его и схватил меч обеими руками, когда последовал следующий удар. Он едва сумел блокировать его, и едва не потерял меч от усилия.
Агнара ждала смерть.
– Нет! – закричала Сольвейг, рубя бойца, который встал у нее на пути.
Она услышала эхо, когда кричала, – и нет, это было не эхо. Другой голос того же тембра, выкрикнувший то же самое слово в то же время. Сольвейг развернулась, пронзая мечом тело, которое едва заметила, и увидела, как ее мать бросилась между Агнаром и мечом, который должен был убить его.
Меч, предназначенный сыну, пронзил мать. Это был скорее колющий удар, чем рубящий, нанесенный сверху; Сольвейг увидела, как лезвие вошло в шею ее матери и вышло через спину, пробив кольчугу, которую она носила последние несколько лет.
– Нет! – снова закричала Сольвейг и наконец оказалась рядом.
Когда воин выдернул меч и ее мать упала, Сольвейг описала клинком большую дугу и отделила руку мужчины от его тела. Не медля ни секунды, она нанесла еще удар по дуге и вонзила лезвие мужчине в живот, резко дернув рукоятью в сторону, когда почувствовала, как сталь уперлась в позвоночник. Она почувствовала, как хрустнула кость, и человек, убивший ее мать, с бульканьем упал на землю.
Какая-то часть ее чувств отметила ослепительный свет, когда над ними в облаках открылась еще одна трещина и солнце пролилось на поле боя, но мысли Сольвейг были не о погоде. Она бросилась на второго мужчину, который напал на ее брата, снова и снова взмахивая мечом, едва видя его, но зная танец, нанося удары снова, и снова, и снова, даже после того, как он оказался на земле и затих.
Позади себя она услышала имя матери.
– БРЕННА! БРЕННА!
Это был голос ее отца, полный такой муки, что Сольвейг почувствовала, как он пронзил ее сердце, как лезвие ножа.
Она знала, что делать.
Она встала у тела своей матери, когда ее могучий отец упал на землю рядом с женщиной, которую любил, и сказала себе, что убьет любого, кто посмеет потревожить его в его горе.
21
Он понял, когда ее ударили; он ощутил это так, будто лезвие пронзило его собственное сердце, и боль была такой острой и всепоглощающей, что почти остановила взмах его руки, когда он рассек грудь одному из людей предателя. Как только тело упало, Вали развернулся в поисках своей жены.
Они никогда не сражались далеко друг от друга, но Бренна не хотела, чтобы он был слишком близко. Она настаивала на том, чтобы он держался чуть поодаль.
Он сразу же нашел ее – ему подсказало то же чувство, что подсказало миг, когда она была ранена, и то, что он увидел, заставило его застыть прямо и неподвижно, как дерево, посреди поля боя, и мир вокруг перестал существовать.
Она лежала на спине поверх груды тел. Агнар (Это был Агнар? Это был он. Как…) лежал на спине с раскинутыми руками позади нее. И Сольвейг сражалась рядом, ее меч таял в воздухе от скорости, с которой она рубила врага.
Бренна упала. Бренна упала. Отчетливое биение в сердце Вали – там, где его занимала Бренна, превратилось в трепет.
Движение сбоку; он взмахнул топором и почувствовал, как тот попал в мягкую плоть, но не обернулся, чтобы посмотреть. Вали извлек топор и побежал к жене.
– БРЕННА! БРЕННА!
Упав на колени рядом с ней, он почувствовал, как Агнар пытается подняться, и переключил свое внимание на сына, достаточно надолго, чтобы увидеть, как Леофрик схватил мальчика под руки и потащил назад, из боя. Он знал, что рядом сражалась Сольвейг, и позволил ей это.
Бренна еще дышала. Ее глаза были устремлены на него. Эти чудесные, любимые глаза.
Меч глубоко вонзился ей в шею, чуть выше линии кольчуги – он настоял, чтобы она надела ее сегодня, и густая, ярко-красная кровь – кровь сердца – текла рекой, омывая ее грудь.
– Нет, нет, нет, нет. – Он подхватил ее на руки и прижал к своей груди. Горячая кровь залила и его руку.
Меч пронзил ее насквозь. Рана была смертельной. Ее жизнь утекала по его рукам.
– Нет! НЕТ! – закричал он. – Нет!
– Вали, – выдохнула она. Слово влажно сорвалось с ее языка, и струйка крови потекла с губ. – Вали.
– Я здесь, Дева-защитница. Любовь моя.
– Аг… Агнар…
– В безопасности. Он в безопасности.
Он почувствовал, как ее тело расслабилось от облегчения; казалось, она цеплялась за жизнь, только чтобы убедиться в том, что их сын жив. Словно удар самого молота Тора оглушил его, когда Вали понял: Бренна спасла их сына. Она пожертвовала собой, чтобы спасти своего ребенка.
И вот теперь он почувствовал, что смерть Бренны близка. Черты ее лица смягчились, а кожа побледнела.
Словно вспомнив старый сон, он осознал, что вокруг них продолжается бой, но не почувствовал никакой угрозы. В момент, когда он в последний раз обнимал женщину, которую любил с детства, ничто другое во всех девяти мирах не имело значения.
Брызги крови окатили их обоих. Свежая струя сверху ударила Бренне в лицо, но она даже не закрыла глаза. Вали смахнул кровь с ее щек и ресниц.
– Любовь моя, не уходи. – Он не был готов жить без нее.
Она улыбнулась – слабо и мягко, но, тем не менее, искренне и глубоко.
– Хорошая… смерть. Да?
Его сердце было разбито вдребезги, но Вали не стал снова умолять ее остаться; он знал, что она не сможет, и не стал бы заставлять ее чувствовать себя виноватой в последние минуты. Он позволит ей уйти так легко, как только сможет. Прикоснувшись своей головой к ее голове, он проговорил:
– Да, любовь моя. Самая доблестная смерть воительницы. Ты спасала нашего сына, спасала наш дом. Скоро ты будешь с Илвой и Торвальдом. И с твоими отцом и матерью. Все боги и все достойные воины в Валгалле будут пировать и радоваться, что ты с ними. И Торвальд наконец-то познает объятия своей матери.
Бренна кивнула. Движение ее головы заставило кровь бежать быстрее, а глаза вспыхнули, когда она попыталась сделать последний вдох. Вали положил руку ей на шею, пытаясь остановить кровотечение, но сила крови давила на его ладонь, и он понял, что это конец.
– Я люблю тебя, Бренна. Всю свою жизнь я любил тебя. Жди меня у дверей Валгаллы, Дева-защитница. Мы снова будем вместе.
Казалось, внезапно придя в себя, Бренна сумела поднять руку. Она приложила его к щеке.
– Люблю… – выдохнула она, и Вали скорее почувствовал, чем услышал это слово. – Он ждет. – Она отвела от него взгляд и посмотрела на небо. – Солнце…
Точно так же, как он почувствовал, когда она получила рану, Вали ощутил момент, когда Бренна умерла.
Он крепко прижал тело жены к груди, а после поднял лицо к небу, навстречу яркому солнцу, и завыл.
– оОо~
Он не знал, как долго оставался там, прижимая к себе жену, стоя на коленях на покрытой кровавой пеной земле, в то время как вокруг кипела битва. Прошло не больше нескольких мгновений; и вот мир снова начал воздействовать на его чувства. Но изменилось совсем мало. Бой еще только начинался. Кровь его жены все еще была теплой, хотя исчезла пульсация, с которой она текла из раны. Их дочь все еще сражалась рядом, не позволяя никому подойти к месту гибели своей матери и горя своего отца.
Сольвейг. С последним вздохом глаза Бренны обратились к солнцу. Но Вали понял, что ее последние слова были не о небесном светиле. Она говорила о своей дочери. Он поднял глаза и увидел, что Сольвейг и Магни дерутся совсем рядом и они в меньшинстве. Враги бросились на них со всего поля боя.
Люди предателя видели, как Око Бога погибла, а Грозовой Волк забыл обо всем в горе. Они прибежали сюда, чтобы стать частью истории о смерти легенд. И они убьют Сольвейг.
Его жена отдала свою жизнь за их сына.
Он не позволит их дочери отдать жизнь за своего отца. У Сольвейг была история, которую еще предстояло рассказать.
Вали осторожно опустил Бренну на землю. Он схватил свои топоры и вскочил на ноги.
Бросившись в бой, он сражался безрассудно, дико размахивая топорами направо и налево. Он знал, что делает, и знал, что оставит после себя горе. Но его история была завершена. Все закончилось с последним вздохом Бренны. Он прожил долго и многого достиг, и о нем сложили легенду – легенду о его любви к Бренне, которая была превыше всего остального.
Мир, который они с Бренной построили, исчез. Сольвейг построит следующий, и там их дочь найдет историю, которую так хотела рассказать.
Но он был Вали Грозовым Волком, и он так просто не сдастся. Он будет сражаться, и если кто-нибудь сможет убить его, то он будет рад этому. Поэтому Вали нападал без разбора, отвлекая внимание врагов от своей дочери и мужчины, которого она выбрала себе в спутники. Он почувствовал, что его друзья тоже тут – Леиф, Астрид, Леофрик и другие – потянулись к нему, чтобы защитить его, и был рад. Его величайшим достижением после того, как он завоевал любовь Бренны и стал отцом их детей, была глубина его дружбы. Человек, который смог заслужить любовь и преданность таких хороших и великих людей, прожил достойную жизнь.
Все еще окруженный людьми Толлака, Вали едва чувствовал раны, которые они ему наносили. Он не раз получал тяжелые ранения в бою и выживал; тому, кто убьет его, понадобилось бы нечто большее, чем просто удачный удар.
Он протыкал топорами по две груди сразу, широко раскинув руки, рассекая доспехи и выпуская кишки на землю, когда наконец получил удар, которого ждал. Копье вонзилось в его обнаженную грудь и прошло насквозь. Он почувствовал, как оно ударило его в сердце.
Взгляд Вали устремился вперед, и он увидел того, кто держал копье. Она не бросила его; она вонзила ему в грудь и все еще держала, сжав обеими руками. Ее глаза были широко раскрыты от шока – и в то же время от сожаления.
Дева-защитница. Вали улыбнулся. Он был рад, что это была Дева-защитница, к тому же молодая. Она, скорее всего, умрет сегодня, но ее история уже была написана. Девушка, которая сразила Грозового Волка. В Валгалле для нее нашлось бы место.
Она выдернула копье, и Вали упал на землю.
– оОо~
Он лежал лицом вниз в грязи, а вокруг него продолжалась битва. Больше его никто не трогал, никто не нападал. Рана в его сердце, должно быть, была небольшой; он чувствовал, как жизнь покидает его, но медленно, цепляясь за тело.
Должно быть, Вали на какое-то время погрузился в темноту. Когда в следующий раз сознание вернулось, оно было слабым, как туман, мир был тих, и его переворачивали на спину. Он не чувствовал боли. Солнце согревало его холодное лицо и бросало красные блики на веки.
– Отец? Отец! – голос Хокона. Солнечный свет померк, и Вали почувствовал длинные волосы сына на своей щеке. – Он дышит!
Голова Вали дернулась и приподнялась, и он почувствовал, что лежит под углом. Хокон положил его голову себе на колени. Вспомнив день, когда он держал Илву вот так, на далеком поле боя, Вали почувствовал, как его слабеющее сердце сжимается и обливается кровью.
Бренна. Бренна ушла. Бренна покинула этот мир здесь, в этом месте. Вали заставил себя открыть глаза и заморгал от яркого солнца.
Но Бренна была тут, нависая над ним. Солнце освещало ее голову и отбрасывало тень на лицо, но это была Бренна. Его красивая, свирепая, великолепная жена. Она была здесь. Он протянул к ней руку, и она поймала ее в свою.
– Отец, я здесь.
Нет, не Бренна. Сольвейг. Вспомнив о своей цели, Вали снова моргнул и заставил свой разум проясниться.
– Сольвейг. Мое солнце. – Слова прозвучали странно и отстраненно.
– Я здесь. – Она сжала его руку. – Не умирай. Папа, пожалуйста.
Она не называла его папой с тех пор, как перестала сидеть у него на коленях.
– Такой конец… хороший. Я хочу этого. Моя жизнь закончилась вместе с ее жизнью. – Каждый вдох, который он делал, чтобы произнести несколько слов, давался труднее, чем предыдущий.
