Текст книги "Солнце отца (ЛП)"
Автор книги: Сьюзен Фанетти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
– Нет! – Сольвейг склонила голову к нему, и их лбы соприкоснулись. – Нет, папа, пожалуйста, – прошептала она, уткнувшись ему в щеку. – Я не готова.
С усилием он повернул голову, найдя губами ее нежную кожу.
– Ты готова, солнце мое. – Мир начал тускнеть по краям, и сердце стало стучать в ушах все медленнее, но ему нужно было сказать еще кое-что. Он собрал остатки своей жизни и своей воли. – Ты готова. Построй наш мир заново. Люби своего мужчину. Придумай свою историю.
Он почувствовал, как его дочь покачала головой. Даже сейчас она отвергала то, что было столь очевидной правдой. Вали нашел в себе силы поднять руку и обхватил ладонью шею дочери.
– Да, Сольвейг. Твоя история… ты сможешь ее рассказать сама. Каждый день… ты сочиняешь ее, и… и… всегда… мы гордились тобой.
Мир потемнел и внезапно затих. Рука Вали упала; он чувствовал, как жизнь покидает его.
– Бренна… Мне нужна Бренна… – Он хотел обнять ее в последний раз в этом мире, но его руки больше не слушали его.
– Я принесу ее, – произнес голос, который он хорошо знал, чувствовал в своем сердце, но не мог определить, откуда. Но это был голос друга, и Вали был благодарен.
– Отец. – Он узнал этот голос и руку, сжавшую его плечо.
– Хокон, – выдохнул он, изо всех сил пытаясь заставить свои глаза видеть. – Хокон…
Ему нужно было сказать еще несколько слов, важных слов последней мудрости для своего заблудшего сына, который чувствовал такой холод в длинной тени своей сестры. А Агнар, где был Агнар? Это была не его вина; ему нужно было это знать.
А Това и Хелла, где они были?
Но разум Вали оторвался от его костей и, казалось, поплыл, и слова не могли сорваться с губ, потому что больше не было дыхания, чтобы говорить.
Он почувствовал, что Сольвейг отпустила его руку, и попытался поймать ее, удержать, но она отодвинулась. А потом рядом с ним оказалась Бренна, ее голова лежала у него на груди. Он знал этот идеальный вес так же хорошо, как свою собственную душу. Кто-то поднял его руки, и Вали снова обнял свою женщину.
Бренна. Моя любовь.
– оОо~
Он стоял на поле, усеянном телами. У его ног стояли на коленях его дочь и сын. И Леиф, его дорогой друг. Они плакали, но Вали не знал почему.
Он повернулся навстречу яркому солнцу и увидел на вершине холма свою жену. Она была там, высокая, гордая и красивая, одетая для битвы в одежду из кожи, которую носила, когда они впервые встретились. Ее золотистые волосы, заплетенные в косы, поблескивали, а правый глаз был подведен черным. Щит и меч в ножнах покоились у нее за спиной. Она была молода и полна сил.
Рядом с ней стоял мужчина, закутанный в черный плащ. Выше даже самого Вали, этот мужчина возвышался над Бренной. Его длинные седые волосы свободно развевались на ветру, и Вали увидел кожаную заплатку над правым глазом.
Неужели сам Один пришел, чтобы забрать душу Ока Бога?
Человек в черном сделал жест рукой, резкий, незаметный взмах в сторону Вали, и два огромных волка внезапно появились из-за его плаща и бросились вниз по склону, к нему. Гери и Фреки идут за ним.
Вали Грозовой Волк был из племени Ульфхеднар, из самых элитных воинов, поклявшихся служить самому Всеотцу. Они выбрали волка своим символом. Поэтому он не почувствовал никакого трепета, когда волки Одина бросились к нему. Вместо этого он пошел им навстречу.
Его сапоги не погружались в залитую кровью землю, пока он шел. Ничто не препятствовало его продвижению. Вали не парил, но весь мир вокруг него стал нематериальным.
Волки приблизились, повернулись и заняли места по обе стороны от него, и Вали понял. Один послал своих волков в качестве сопровождения. Всеотец пришел и за ним тоже.
Он не разлучится с Бренной, никогда больше, вовеки веков.
Вали покинул поле боя и весь мир и поднялся наверх, чтобы присоединиться к своей жене.
22
– Отец! Отец! Разве ты ничего не хочешь сказать мне! ОТЕЦ! – завопил Хокон в застывшее лицо Вали. – ОТЕЦ!
– Хокон! – Сольвейг оттащила его. – Хватит! Он умер. Они оба умерли, разве ты не понимаешь?
Магни слышал в ее голосе слезы, видел их на ее лице – четкие полосы на крови битвы, но голос Сольвейг был сильным и ровным. Он вытер свои слезы и присел рядом со своей возлюбленной, а она опустилась на колени рядом со своими родителями. Его отец тоже сел на корточки рядом, уставившись на свои руки, покрытые кровью Бренны. Он перенес ее с места ее смерти и положил на руки Вали.
Мать и отец, оба погибли в один и тот же день, в одном и том же бою. Магни не мог даже представить всю глубину потери Сольвейг.
– Я здесь, – сказал он ей.
– Я знаю. – Она не повернулась к нему, но ее слова были теплы. – Спасибо.
Воздух разорвало рычание, и Хокон вскочил на ноги, заставив голову отца безвольно упасть на землю. Потом он перепрыгнул через тела своих родителей, и Магни повернулся, все еще сидя на корточках, чтобы увидеть, почему.
К ним подошли Леофрик и Астрид. Астрид вела Агнара, положив руку ему на плечо. Лицо мальчика – в этот момент явно мальчика, а не мужчины – было восковым, с дикими глазами, застывшими от шока и горя.
– ТЫ УБИЛ ИХ! – закричал Хокон и замахнулся мечом на своего безоружного брата. Астрид прыгнула между ними, выхватив топор, и блокировала удар Хокона.
Он нанес удар, чтобы убить. Убить своего собственного брата.
– ХОКОН! – Сольвейг встала, и ее голос разнесся по полю. Она подняла свой меч, готовая сражаться, и направилась к своим братьям. Магни встал и последовал за ней, готовый защитить ее, хоть и не думал, что ей понадобится его помощь.
Хокон резко повернулся лицом к сестре.
– Так же, как если бы он сам держал это оружие, он убил их, – прорычал он. – Ему не было места на этом поле боя, и они мертвы, потому что он не мог постоять за себя.
Магни перевел свое внимание на Агнара и увидел, что мальчик верит в эти слова.
– Нет, Хокон, – сказала Сольвейг тоном, призванным утихомирить бурю. – Наши мать и отец были воинами. Они погибли в бою, и мы все надеемся умереть именно так. Здесь нет ничьей вины.
Битва была тяжелой, но определенно выигранной. Повсюду лежали мертвые, и торжествующие воины оглядывали тела, выискивая своих товарищей и добивая раненых врагов. Тишина после такого большого хаоса, казалось, наполняла воздух странным гулом.
– Это не станет правдой просто потому, что ты так говоришь, сестра. – Хокон сунул меч в ножны и зашагал прочь, к холму. Одновременно Агнар вырвался из хватки Леофрика и побежал: от Хокона, от своей сестры, от тел своих родителей, с поля их победы и их поражения.
– Агнар! – Сольвейг бросилась за ним. Повинуясь инстинкту защитить ее, который всегда владел им, Магни двинулся следом, но рука отца удержала его.
– Оставь их. Опасности нет, и им нужен этот момент. – Он потянул Магни за руку. – Давай позаботимся о Вали и Бренне. Мы отвезем их обратно в Халсгроф и отпустим в гавани, где ждут наши корабли. Это земля, где они оба родились. Пусть они отплывут к богам из того места, где впервые встретились.
Все еще не сводя глаз с Сольвейг и ее брата, Магни кивнул в знак согласия, но взгляда не отвел. Сольвейг догнала Агнара. Как и все дети Вали и Бренны, кроме Хеллы, Агнар был впечатляюще высоким. Он еще не дорос до размеров взрослого мужчины, но ростом был наравне со своей старшей сестрой.
Сольвейг обняла брата за плечи и заговорила с ним с очевидным искренним чувством. Агнар покачал головой и попытался вывернуться, но Сольвейг удержала его и снова повернула лицом к себе.
Магни почувствовал, хотя и не слышал, что сказала Сольвейг. Плечи Агнара поникли, и его тело затряслось от рыданий. Сольвейг обняла его. При виде ее силы, проявленной ради брата, Магни почувствовал, что может отвернуться и последовать за своим отцом.
Его отец подхватил Бренну на руки. Астрид подняла руки своей подруги и сложила их на груди, чтобы они не болтались. Затем Магни и Леофрик подошли к Вали. Требовалось потрудиться, чтобы поднять огромное тело Вали и перенести через поле, через холм и к повозкам.
Но прежде чем они успели поднять его, на них упала тяжелая тень. Магни поднял глаза и увидел по меньшей мере дюжину воинов, окровавленных и усталых, но готовых проводить своего друга, своего вождя и своего героя к месту его упокоения.
Действуя сообща, они осторожно взвалили Вали себе на плечи и начали долгий путь к гавани.
– оОо~
– Сольвейг.
Магни произнес ее имя до того, как подошел слишком близко, чтобы не напугать ее и не оказаться на острие ее клинка. Она была тихой и напряженной с тех пор, как они разбили лагерь и закончили дела. С рассветом они отправятся обратно в Халсгроф и отправят ее родителей к богам.
Она как раз собиралась сесть на свою лошадь, меркурианского жеребца, которого назвала Агги. Но ночь была темной, и на небе виднелся только тонкий изгиб луны. Он положил руку ей на плечо.
– Не уходи.
Ее голова склонилась вперед.
С тех пор как они покинули поле боя, она не плакала. Ее плечи оставались прямыми и сильными, и она заняла место своих родителей в разговорах лидеров. Теперь это место принадлежало ей. Магни знал Сольвейг очень хорошо, но все же мог только догадываться о тяжести ответственности, которую она несла, или о том, как все это могло ее расстраивать. Она была непроницаема с тех пор, как увела Агнара с поля боя и встала с ним рядом у повозки, в которой теперь везли тела их родителей.
Она сосредоточила свое внимание на делах в лагере, на ритуале прощания с родителями, на том, что нужно сделать дальше: отвести корабли из Халсгрофа в Гетланд и встретиться там с Толлаком, теперь, когда большая часть его армии уничтожена. Она сосредоточилась на Агнаре. Она не позволила себе ни минуты покоя, и Магни был уверен, что, когда эта минута настанет, Сольвейг просто рассыплется на части.
Он был уверен, что она собиралась отправиться в лес, чтобы отдаться горю, и не мог отпустить ее одну.
– Магни, пожалуйста.
– Это небезопасно, любовь моя.
Она бросила на него взгляд через плечо.
– Мы убили всех воинов на несколько миль от этого места. Опасности нет.
– Хокон не вернулся. Никто не видел его с тех пор, как он убежал с поля боя.
– Он мой брат. Он никогда не причинит мне вреда.
Когда-то Магни легко бы с ней согласился.
– Он брат и Агнара тоже.
Она развернулась, и Агги слегка шарахнулся в сторону, вскинув голову и заставив свою уздечку звякнуть, как колокольчик.
– Это были ярость и горе, а не злоба. Он мой брат.
Зная, что лучше не настаивать, Магни поднял руку и провел кончиками пальцев по ее щеке. Сольвейг умылась, ее волосы были небрежно заплетены в одну косу, обвивающую голову и спускающуюся по всей длине спины. Пряди выскользнули из косы и ласкали ее лицо – а теперь и его пальцы.
– Тебе не следует оставаться одной.
– Мне нужно побыть одной, Магни. Пожалуйста. Мне нужно.
Он не согласился; Сольвейг терялась в своих мыслях, когда оставалась одна. Но он не стал навязываться ей. Полный беспокойства и печали, Магни кивнул и отступил назад. Она вскочила на Агги прямо так, без седла, и поскакала прочь от лагеря, в сторону леса.
Она всегда убегала в лес.
– оОо~
Магни сидел один у костра. Ночь была глубокой, и большая часть лагеря спала, за исключением воинов, стоявших на страже или патрулировавших местность. Прошло несколько часов, а Сольвейг все еще не вернулась. Как и Хокон. Он не хотел, не мог успокоиться, пока она не вернется в целости и сохранности.
Итак, он сидел один у костра, обнажив меч, и ждал ее.
В лагере стало тихо задолго до того, как люди погрузились в сон. Их победа досталась дорогой ценой, но ни одна смерть не была такой тяжелой, как смерть тех двоих, чьи тела лежали бок о бок в повозке. Их саги были полны историй об Оке Бога и Грозовом Волке: об их великой чести, их свирепой доблести, их божественной силе и пламенной страсти друг к другу, к своим детям и к своему народу. Их смерть была великим событием, даже более великим, чем победа над Толлаком, который потерпел сокрушительное поражение, хотя, возможно, еще не знал об этом.
Весь лагерь оплакивал потерю своих героев. И все же в тот вечер Магни услышал историю битвы, рассказанную у костра. О жертве Ока Бога ради своего сына. О диком горе Грозового Волка и потусторонней силе его последней битвы, в которой он сразил сотню врагов, прежде чем копье пронзило его и без того разбитое сердце.
И о Сольвейг, их дочери, стоящей на горе трупов, отбивающейся от целого войска, чтобы защитить своего отца, пока он прощается с ее матерью.
Говорили, что она сражалась с такой силой и храбростью, с таким пламенным сердцем, что боги заметили это, и сама Сунна разорвала облака, осветив поле битвы своим светом, чтобы весь Асгард смог увидеть это сражение.
Сольвейг Солнечное Сердце. Это имя привлекло всеобщее внимание в момент, когда было произнесено впервые, и теперь передавалось из уст в уста по всему лагерю.
Рассказывали и о Магни, и говорили, что настоящая любовь Сольвейг сражалась на ее стороне, но все же история была о ней, а не о нем. И это было так, как и должно было быть. Он был там, рядом с ней, и всегда будет, но в этой истории ему не было места. Его история напишется позже, и Магни не торопил судьбу.
И вот так, убежав в свое лесное уединение, Сольвейг стала легендой, быть которой всегда хотела. Воины, которые видели, как сражалась Сольвейг, рассказали об этом тем, кто этого не видел; и вот уже любой мужчина или женщина, участвовавшие в битве, рассказывали историю о смерти Бренны и Вали так, как будто в тот момент он или она были прямо рядом с ними. Это была алхимия историй: факты, надежды и мечты, смешанные воедино, чтобы создать правду.
Погруженный в эти мысли, Магни почти не услышал приближающихся в темноте шагов. Он вскочил, сжимая в руке меч. Но в мерцающем свете костра перед ним предстало лицо Сольвейг.
Он со вздохом облегчения вложил меч в ножны.
– С тобой все хорошо. Слава богам.
Она просто стояла и молчала. Свет был слишком тусклым, чтобы он мог разглядеть выражение ее лица, но он чувствовал исходящее от нее напряжение.
– Сольвейг?
– Я не… – слова прозвучали чуть громче, чем вздох, и голос Сольвейг был чуть выше, чем обычно. Как мольба. – Магни… я…
Ей было плохо; конечно, ей было плохо. Она была в отчаянии, и на этот раз бегство в лес не принесло ей облегчения. Она наконец-то обрела границы одиночества.
Но она не была одинока; никогда не была.
– Я здесь, Сольвейг. – Магни протянул руку, и она взяла ее, и ее рука задрожала в его ладони. Когда он притянул ее к себе, она обмякла в его объятьях.
Он обнял ее и усадил рядом с собой, и ее тело наконец расслабилось, как будто у нее закончились собственные силы. Магни прижал Сольвейг к себе так крепко, как только мог, и предложил ей свою силу и поддержку.
И, наконец, она заплакала.
– оОо~
Когда величайшие из их народа отправлялись в Валгаллу, их отправляли в море на кораблях, которые потом поджигали. Тела умерших облачали в лучшие одежды, а корабль наполняли их самым ценным имуществом, вещами, которые будут наиболее полезны и ценны в следующей жизни. Женщины и девушки заполняли оставшееся место зеленью и цветами, если было подходящее время года.
Любимого раба тоже часто приносили в жертву и отправляли вместе с их хозяином, но, насколько знал Магни, Вали и Бренна не держали рабов.
Когда Сольвейг распорядилась провести ритуал, стало ясно, что отсутствие человеческих жертвоприношений будет не единственным изменением в традиции.
Большая часть их имущества была потеряна, когда Толлак захватил, а затем уничтожил Карлсу, так что у ее матери и отца не было красивой одежды, в которую можно было бы их одеть. Но Магни сомневался, что Сольвейг выбрала бы для них красивую одежду, даже если она осталась.
Она готовила их к смерти, как к битве. Она вымыла их обоих сама, одна и по очереди, заплела волосы в косы, как это было принято для боя. Затем она приказала одеть мать в кожаные одежды, а отца – оставить с обнаженной грудью и волчьей шкурой на голове и плечах, как у ульфхеднаров. Сольвейг одела Бренну в один из ее собственных нагрудников, изготовленных по образцу тех, что носила она в юности. Она подкрасила правый глаз своей матери так, как та делала это перед битвой: черное по веку, и от нее – толстые лучи ко лбу, на щеку, к виску.
Сольвейг не стала прикрывать мать кольчугой; она сказала Магни, что кольчуга не защитила ее в этой жизни, и не верится, что она сделает это в следующей.
Пока она так нежно заботилась о своих родителях, Магни, его отец, Астрид и остальные опустошили один из скейдов Карлсы и соорудили двойные носилки над центральными скамьями для гребли. Корабль сжигался только вместе с величайшими из героев; корабль был величайшим достоянием их народа, и то, что его отдавали богам, говорило об умерших лучше, чем всякие слова.
Как и накануне вечером, в лагере было тихо, пока они выполняли эту торжественную работу. Те, кто не был нужен на корабле, готовил ритуалы для своих более скромных умерших: в битве полегло три десятка воинов. Этих мертвых похоронили первыми, закопав в землю вместе с их оружием и щитами.
Когда ее родители были одеты, а корабельные носилки готовы, Сольвейг, одетая в простое льняное платье, которое, должно быть, подарила ей какая-нибудь женщина здесь, в Халсгрофе, с распущенными волосами, ниспадающими золотыми волнами по спине, вынесла меч своей матери – сверкающий и чистый – и положила его на грудь Бренны, сложив бледные, мертвые руки на рукояти.
Затем она скрестила могучие топоры своего отца на его груди. Когда и мать, и отец были готовы к ритуалу, Сольвейг подозвала Агнара. Он подошел неохотно, опустив голову и плечи, подталкиваемый настойчивыми руками Астрид. Сольвейг пыталась заставить его посмотреть на родителей и попрощаться с ними, но горе и чувство вины не давали ему поднять голову. Наконец Сольвейг отпустила мальчика, чтобы он отошел в сторону.
Он еще не был воином. Независимо от того, как сильно он хотел им стать, было ясно, что сердце Агнара еще недостаточно мужественно, чтобы сражаться.
Сольвейг встала одна между двумя носилками, на которых ее родителей должны были отнести к их кораблю, касаясь одной рукой матери, а второй – отца. Она склонила голову и замерла. Хотя поза внешне не сильно отличалась от позы убитого горем и виной Агнара, смысл ее был совсем иным. Сольвейг несла свое наследие и понимала его ответственность. Всю свою жизнь она стремилась найти свое место, то, что ей подходит. Теперь ей предстояло занять место великих людей. Легенда досталась Сольвейг дорогой ценой.
Она не была убита горем, но горевала.
Прошлой ночью она позволила Магни отнести себя на их спальный тюфяк и плакала до тех пор, пока в теле больше не осталось слез. Он обнимал ее всю ночь, но она не говорила о своем горе. В этом не было необходимости; густое ощущение потери обнимало его, когда он обнимал ее.
Когда она проснулась, то была бледной, с опухшими глазами, но спокойной и стойкой, и с твердой целеустремленностью занялась делами. Теперь ей предстояло стать ярлом, и она сразу же вошла в эту роль.
Магни знал о глубокой пропасти боли Сольвейг, и знал, что ей нужно, чтобы выбраться из нее, поэтому он старался быть на расстоянии вытянутой руки, но не ближе. Она придет к нему, когда будет нуждаться в нем, и когда сможет позволить себе почувствовать слабость и поискать утешения.
Борясь с желанием подойти к ней прямо сейчас, Магни ждал. Он стоял рядом со своим отцом, во главе их войска и всех выживших жителей Халсгрофа, и позволял ей выразить свое горе перед лицами друзей, которые тоже оплакивали ее мать и отца.
И вот Сольвейг подняла голову и повернулась к ним лицом. Единственным стоическим кивком она обозначила свою готовность продолжать.
Магни вручил ей щит ее матери. Он, его отец и другие самые сильные мужчины подняли носилки и с почтением и осторожностью отнесли их к берегу и кораблю, который должен был стать погребальным костром.
Сольвейг шла впереди всех, прижимая Агнара к себе. Она пронесла щит своей матери по берегу и спустилась к концу пирса.
Хокон еще не вернулся. Они похоронят его родителей без него. И без Товы и Хеллы, оставшихся в далекой Меркурии, не знающих о потере.
Носилки были уложены бок о бок. Сольвейг вошла на корабль и водрузила щит своей матери на место в изголовье носилок. Прежде чем уйти, она наклонилась и прижалась губами ко лбу отца, а затем и матери, а после еще ниже, чтобы почти лечь между ними.
В качестве последнего акта нежности она соединила их руки.
Агнар с потемневшим от боли лицом остался на пирсе. Когда Сольвейг направилась к борту корабля, готовая вернуться к нему и Магни, ее брат бросился назад, к берегу. Сольвейг смотрела ему вслед, и Магни тоже. Они оба видели, как Астрид поймала его и прижала к себе.
Зная, что теперь она будет рада его прикосновению, Магни подошел к Сольвейг и помог ей сойти с корабля. Он крепко обнял ее и почувствовал, как она черпает в нем силу.
– Останься со мной, – прошептала она.
– Всегда.
Провидец Халсгрофа произнес свои слова и обильно плеснул маслом на носилки. Корабль был снят с якоря и отпущен в море.
Когда скейд отошел на достаточное расстояние, Магни услышал позади себя свист тетивы, и пылающая стрела описала дугу над их головами. Потом еще одна. Обе попали в цель, и масло сразу же занялось огнем. Его отец и Астрид подожгли корабль.
Сольвейг повернулась в его объятиях так, чтобы смотреть вперед, и они оба наблюдали, как горит скейд, увозящий ее родителей в дыму, который поднимался к самому Асгарду.
– оОо~
Большая часть их сил прошла пешком от Карлсы до Халсгрофа и дальше, сражаясь с каждым отрядом противника, попадавшимся на пути; лишь совсем немногие отправились на кораблях из Карлсы и ожидали их сразу за Халсгрофом, в море. Они пытались предугадать все возможности для нападения войск Толлака – и успех им сопутствовал.
Наконец в Халсгроф прибыли и корабли, и это окончательно положило конец битве за город и владения.
Они придерживались одной и той же стратегии на всем пути до Гетланда, вплоть до битвы на севере Дофрара, которая уничтожила основные силы Толлака. И забрала у них Вали и Бренну.
В Халсгрофе все их силы поднялись на борт трех скейдов и шести меркурианских кораблей и взяли курс на Гетланд. Им больше не нужно было вести наземную войну. Все было кончено, армия Толлака была уничтожена, но сам Толлак все еще сидел на троне отца Магни, и ему предстояло ответить за это.
Ярл Леиф Олавссон хотел войти в гавань Гетланда, чтобы узурпатор мог увидеть приближение своей смерти.
– оОо~
Когда они прибыли в Карлсу, их встретили разрушение и запустение. От города, который они знали, ничего не осталось. Когда они прибыли в Халсгроф, то обнаружили пагубные следы бича Толлака и здесь, хоть город и остался таковым.
Прибыв в Гетланд, Магни испытал головокружительное чувство нереальности происходящего. В течение нескольких недель они двигались по миру, потрясенному насильственной сменой власти. Но Гетланд, его дом, выглядел точно так же, как и всегда.
Гавань была пуста, а берег тих, и это было необычно летним днем, но в остальном все было так, будто они просто вернулись из похода – самого обычного, не стоящего особого внимания.
Только когда скейды подошли к пирсам и он увидел щиты Толлака Финнссона, висящие на длинном доме вместо щитов его отца, в сознании Магни должным образом соединились два мира – прошлый и настоящий.
Не было никого – ни на берегу, ни на насыпи – кто мог бы встретить их, дружественно или враждебно. Город был цел и казался почти таким же, каким был всегда, но жители как будто его покинули.
– Будь осторожен, – сказал отец Магни, осматривая берег. – Щиты наизготовку! – крикнул он остальным кораблям.
Но не было ни залпа стрел, ни внезапной атаки воинов с фланга.
– Толлак сбежал?
– Если это так, мы не остановимся, пока не найдем его. Мы отрубим ему голову за предательство и разрушение. Даже если он мертв, я все равно отсеку его башку, прежде чем объявлю о победе.
Магни никогда не слышал, чтобы в устах его отца звучала такая ярость. Он обернулся и увидел, что Сольвейг смотрит на большой зал, склонив голову набок в позе, которую принимала перед каждой битвой, с каменным выражением лица. Широкая черная полоса, которую она нарисовала на висках и глазах, заставляла их светиться. Она держала свой щит перед собой и положила руку на эфес своего меча.
Ему не нужно было спрашивать, готова ли она.
Они поднялись на пирс и направились в большой зал. В их большой зал. Астрид вышла вперед и оттеснила Магни, заняв позицию рядом с его отцом, возглавляя их. Он не возражал; когда-то его отец и Астрид руководили Гетландом бок о бок. И все же они были большими друзьями.
Дорогу, блея, перебежала коза. Но больше ничего не шевелилось.
Отец Магни и Астрид добрались до дома и распахнули двери.
Зловоние, вырвавшееся из открытого дверного проема, заставило первые ряды попятиться, кашляя и выблевывая пищу. Магни опомнился первым; он подошел к двери, задерживая дыхание настолько, насколько мог, и втягивая воздух ртом, когда это было необходимо.
– Боги, – пробормотал он при виде зала.
Отец встал у него за плечом.
– Боги покинули это место.
– Только не это место, отец. Не наш дом. Боги покинули этого человека. Потому что это не его место.
Толлак. Сидящий на месте отца Магни. Мужчины и женщины, повешенные за шеи, свисающие с балок по обеим сторонам зала. Их лица были раздутыми и багровыми, а толстые языки вывалились наружу. Мужчины и женщины в обычной одежде. Не воины. Никого, обладающего властью. Простые граждане. Люди. Народ Гетланда. Их соседи и друзья, которые не смогли убежать в ту ночь, когда Ульв спас мать Магни.
Зловоние исходило от их гниющей плоти и останков.
Он узнал ближайшего к нему мужчину: Эрик, который был другом их детства и который не вырос великим воином. Магни слышал, что Эрик помогал Толлаку в их первых атаках. Он не оплакивал эту смерть, но, тем не менее, ему было неприятно видеть, как он гниет.
В центре зала над огнем был насажен на вертел мужчина. Его почерневший труп висел над потухшими углями и золой.
Гетланд казался призрачным, потому что был населен призраками.
Над этим местом злой смерти, на месте отца Магни, сидел Толлак Финнссон.
Он перерезал себе горло; кинжал лежал у него на коленях, его рука все еще сжимала его. Кровь влажно блестела у него на груди; он убил себя совсем недавно. Как долго он жил один среди ужасов, созданных им самим?
Внезапно Магни кто-то толкнул, и Сольвейг протиснулась мимо него, мимо его отца. Обнажив меч, она прошла мимо болтающихся тел, сквозь месиво смертей и направилась вверх по платформе прямо к телу узурпатора. Схватив его за волосы, она выдернула его из кресла. Тело упало вперед, приземлившись на две ступеньки платформы. И тогда Сольвейг спустилась по ступенькам и подняла меч над головой, сжимая его обеими руками. С криком, который был ее боевым кличем, она опустила меч и снесла Толлаку голову. Она откатилась в сторону и остановилась под болтающимися ногами повешенной женщины.
Она опускала меч снова, и снова, и снова. Ее крики продолжались, каждый из них заканчивался стоном, когда она наносила удар, но их тон постепенно менялся. Больше не было боевого клича. Вместо него Магни слышал отчаяние и скорбь, вытесняющие ярость.
Он подошел к ней, стряхнув руку отца, когда тот попытался его остановить. Сейчас было не время оставлять ее одну. Никто не знал ее лучше, чем он.
Толлак был разрублен на куски; его раздутые, вонючие внутренности покрывали пол.
Встав позади Сольвейг, Магни рассчитал свое движение так, чтобы она не причинила вреда ни ему, ни себе, и схватил ее за руки, останавливая их движение по дуге. Сначала она сопротивлялась, но это была борьба инстинкта, а не осознания, и он справился.
Когда она затихла, тяжело дыша в его объятиях, он прижался губами к ее уху и сказал:
– Я здесь.
Меч выпал у нее из рук. Ее колени подогнулись, и Магни последовал за ней на пол, обнимая ее, любя ее.
23
Леиф отпил из рога и наклонился через стол к Сольвейг.
– Завтра седьмой день, Сольвейг.
Легким наклоном головы она дала ему понять то, что он уже знал: она не потеряла счет дням и очень хорошо представляет себе, что завтра за день. Седьмой день после смерти ее родителей. Всего семь дней – так мало. Она все еще просыпалась с чувством, что родители живы. Она все еще собиралась иногда спросить совета у отца. В ее сердце они были живы.
Но в традициях их народа семь дней означали, что пора прекращать оплакивать мертвых. Завтра нужно было назвать имя нового ярла Карлсы.
От Карлсы осталось не так много: всего около пяти сотен душ, включая деревенских. Большинство осталось без дома. Без крыши над головой. Сольвейг предположила, что они пока жили в землянках.
– Твой отец хотел, чтобы ты стала ярлом после его смерти.
Еще один кивок. Всю свою жизнь Сольвейг знала об этом желании.
– И я заявлю права на титул. И если кто-то бросит мне вызов, я сражусь за это место. Хоть от него ничего особенно и не осталось.
Магни сжал ее руку.
– Ты восстановишь Карлсу – мы восстановим. Я буду с тобой. – Она почувствовала чистосердечную уверенность и любовь в прикосновении его теплой кожи к ее, и это заставило ее сердце немного успокоиться.
Леиф улыбнулся им обоим.
– Все, что тебе нужно, ты сможешь найти в Гетланде. Включая моего сына.
Сольвейг ответила благодарной улыбкой и с любовью сжала руку Магни.
– Спасибо. Но вам тоже нужно все это восстанавливать.
Она взмахнула свободной рукой, показывая, что имеет в виду. Большой зал снова можно было использовать по назначению, но Гетланд все еще нес на себе следы чумы по имени Толлак и его безумия.
Потребовался целый день, чтобы расчистить зал от скверны. Леиф, Магни и Астрид руководили работами, сжав зубы от гнева. Все работали почти в полной тишине; казалось, целый мир погрузился в молчание с тех пор, как родители Сольвейг покинули его.
Она тоже ушла с головой в работу и трудилась до изнеможения. Работа и одиночество – вот что теперь помогало Сольвейг сдерживать чувства. Настоящее одиночество, то, за которым она побежала в лес, как бегала всегда, вдруг оказалось бессильным. Не в этот раз. В этот раз ее разум кричал и бился, когда она оказалась одна.
И все же Сольвейг не хотелось компании. У нее не было ни желания, ни способности поддерживать беседу, особенно о том, что она чувствовала. Она едва выдерживала сожаления и истории, которые рассказывали люди вокруг. Но когда впереди оказались дела, которые нужно было сделать, она сумела сосредоточиться и обрести силу. Ее разум успокаивался, когда она работала.
И когда Магни обнимал ее.
В ту первую ночь она пыталась заговорить с ним, облечь в слова весь хаос, царивший в ее голове. Когда темный лес и преданное присутствие Агги не смогли успокоить ее, она пошла к Магни: просить о помощи, искать уверенности в его объятиях, но не смогла найти слов. Не было слов, которые могли бы описать крик, боль внутри нее.
