Текст книги "Солнце отца (ЛП)"

Автор книги: Сьюзен Фанетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Остальные наблюдали, как их люди двигались по кругу в ритме, заданном барабаном. К ним присоединилась труба, добавив более легкий, более сложный узор – странный, но не неприятный. Сольвейг повернулась лицом кпереди и снова взяла за руку Магни и своего отца, затем, в нужный момент, снова развернулась в круг. Ее шелковые юбки развевались вокруг ног.

Из-за маленьких туфель ее ноги на каменном полу чувствовали себя странно. Как будто на ней вообще не было обуви. На следующем повороте она поскользнулась, совсем чуть-чуть, но Магни вырвался из хватки жены Бьярке и положил руку на поясницу Сольвейг, поддерживая ее. Ненужный жест, но милый. Чувствуя легкость и раскованность, она улыбнулась ему и снова продолжила танец.

Через некоторое время они разомкнули круг, и жители Меркурии станцевали танец людей Севера. Они знали движения так же хорошо, как Сольвейг и люди ее народа, как будто подобные танцы были такой же частью их жизни, как странная музыка, которая играла во время ужина. Сольвейг обнаружила, что улыбается, а потом и смеется, танцуя.

Но затем снова зазвучала странная струнная мелодия, и кольцо танцующих распалось и сошлось в какую-то странную фигуру. Сольвейг отпустила Магни и своего отца и отступила назад, к стене зала. Она не знала ни этой музыки, ни этой манеры двигаться. Остро ощущая свое несоответствие, она отвернулась, ища взглядом хоть что-то из их мира – что-то, чего она здесь не могла найти.

Магни последовал за ней; она почувствовала, как его пальцы поймали ее руку, прежде чем он поравнялся с ней.

– Не убегай, Сольвейг. Не от меня.

Она повернулась к нему лицом, позволяя держать себя за руку.

– Здесь некуда бежать. Куда бы я пошла?

Не говоря ни слова, он вывел ее из зала. Двое охранников, стоявших по обе стороны широкого прохода, вообще не обратили на них внимания. Казалось, они даже не моргали.

Отойдя на некоторое расстояние от странной музыки и толпы людей, Сольвейг снова успокоилась. В относительной тишине и уединении Магни взял ее за другую руку. Они стояли лицом друг к другу, сцепив руки.

– Выйди за меня замуж здесь, – сказал он.

Сольвейг почувствовала, как у нее в буквальном смысле отвисла челюсть. Пока ее ошеломленный разум пытался снова научить ее говорить, Магни продолжил:

– Ты говоришь, что хочешь сначала написать свою историю. Сольвейг, твою историю написали еще до того, как ты родилась. Ты – дитя Ока Бога и Грозового Волка. Ты родилась в день солнцестояния с поцелуем самого Солнца на плече. Ты великая Дева-защитница, зеркало своей матери, и за тобой видны горы тел убитых тобой врагов. Тебе суждено стать моей женой, женой сына Леифа, и однажды мы вместе объединим наши земли. Разве ты не слышишь эти истории? Ты не слушаешь? Твоя история уже рассказывается людьми, и все, что ты делаешь, только дополняет ее. Твоя история будет рассказываться еще долго после того, как ты окажешься в Валгалле. Ты уже стала легендой.

И все же ее разум не мог подобрать слов. Все, что говорил Магни, было правдой. Конечно, она слышала эти истории. Именно они так глубоко врезались в ее сердце и душу, заставили ее почувствовать, что она намного меньше, чем должна была бы быть. Магни, как никто другой, должен это знать. Он должен заглянуть в нее, как он часто делал, и понять. Вместо этого он вытащил наружу то, что делало ее слабой, и сказал, что из этого нужно черпать силы.

Возможно, он вообще ее не знал. И он хотел жениться на ней? В этом странном месте, сейчас, когда были изгнанниками?

Покачав головой, Сольвейг высвободилась и направилась прочь, стараясь идти, но бежать.

Куда идти? В комнату, которую она теперь занимает, решила она. Если удастся ее найти.

Она прошла уже далеко по широкому коридору, прежде чем Магни схватил ее за руку и повернул к себе. Она не слышала, как он догнал ее.

– Сольвейг.

Они стояли перед комнатой, которую она считала комнатой Иуды, где ранее днем она спорила с королем. В этом Сольвейг увидела знак, ведь ее переполняли чувство предательства и смятение. Она снова вырвала свою руку из хватки Магни, но вместо того, чтобы убежать, шагнула в темную комнату. Она нашла нужные слова.

– Я знаю эти истории! Я слышу их все время, в шепоте и в песнях. Их рассказывают у костров пьяными от медовухи голосами. Я – дитя легенд. Я стану женой ярла – возможно, короля. Я – зеркало своей матери. Я – солнце своего отца. Я – твоя женщина. Но кто я без вас? Я сама? Я никогда не стану такой великой, как Бренна Око Бога. Я могу быть только ее отражением. Я никогда не буду такой сильной, как Вали Грозовой Волк. Я могу только удачно выйти замуж и расширить его владения. Я никогда не стану мудрой и доброй, как ярл Леиф или Магни Леифссон. – В порыве ярости она разорвала рукав своего роскошного платья и обнажила метку, с которой родилась, – темно-розовую, но бледную, в форме лучистого солнца. – Сама Сунна благоволила мне, и все же я не что иное, как бледное отражение окружающего меня величия.

В глазах Магни были печаль и разочарование, и что-то еще – жалость, подумала она. Когда он шагнул к ней, она оттолкнула его.

– Мне не нужна твоя жалость!

– И я тебя не жалею! – Он снова подошел ближе, дернул вверх разорванный рукав ее платья. – Сольвейг, мне тебя не жаль. Ты сама жалеешь себя, и слишком сильно!

Разозлившись, она замахнулась. Он поймал занесенный кулак прежде, чем Сольвейг успела нанести удар, его рука болезненно сжала ее руку. Он не отпустил ее. Вместо этого другой рукой он обнял ее за талию, как будто они собирались танцевать меркурианский танец, а затем толкнул ее назад, чтобы она уперлась спиной в каменную стену. Картина, изображающая Иуду, целующего христианского бога, оказалась в нескольких дюймах от них.

– Ты жалеешь себя. Ты настолько поглощена тем, чего не достигла, что не готова видеть то, что у тебя есть. Ты убегаешь и прячешься, потому что не хочешь, чтобы на тебя смотрели, но если на тебя и смотрят, то не осуждают тебя. Тобой восхищаются. И наблюдают не для того, чтобы увидеть твои неудачи, а для того, чтобы стать свидетелями твоих побед. Почему не видишь эту очевидную истину? Люди говорят, что ты – зеркало своей матери, потому что ты так похожа на нее! Они видят в тебе тот же свет величия. Они говорят, что ты – солнце своего отца, потому что они видят его великую любовь к тебе и видят, как ты даешь этот свет миру. Сольвейг! Как ты можешь быть такой великолепной и одновременно такой мелочной?

И снова Сольвейг потеряла дар речи. Она могла только разинуть рот, глядя в лицо Магни – красное и разъяренное, каким она никогда не видела его раньше. Мелочной? Он назвал ее мелочной?

Ее разум разбился вдребезги и завопил. Из горла вырвался нечленораздельный крик, Сольвейг вырвалась из объятий Магни, оттолкнула его и побежала.

На сей раз он дал ей уйти.

– оОо~

Всего несколько неверных поворотов – и она нашла выделенную ей комнату, а, войдя, захлопнула за собой дверь.

Но и здесь невозможно было найти покой. В лесах Севера, дома, она могла бы слиться с миром и другими людьми. С испачканными руками, прижавшись спиной к дереву, окруженная жизнью, она могла бы найти свой мир, свое место.

Эта комната была обставлена скромно, но в ней не было ничего настоящего. Ни приятные глазу занавеси, ни яркие ткани не могли скрыть камня, отрезающего жизнь здесь от неба и земли. Окна были закрыты стеклом, воздух не проникал сквозь них.

Здесь не было мира, и ее разум никак не мог успокоиться.

Мелочная! Она не была мелочной. Всю жизнь Сольвейг Магни был ее опорой, единственным, кто всегда ее понимал. Единственным, кто мог унять бурю в ее душе. Единственным, кто не судил ее, не считал ее стремления глупыми.

Но здесь и сейчас он стал таким же, как остальные. Сольвейг была как корабль, прибитый к мертвому порту, который эти люди называли замком.

Нет. Без Магни, без его понимания она потеряется навсегда.

Она распахнула дверь и выбежала из комнаты, которая ей не принадлежала.

– оОо~

Его не было в зале, где все еще продолжались танцы. Сольвейг встала у огромной двери и стала наблюдать. Ее братья и сестры, мать и отец – все казались непринужденными, дети играли с принцами и принцессами, а взрослые разговаривали друг с другом, их позы были расслабленными.

Ее возмущало то, как легко все они отнеслись к тому, что случилось на родине, но чувство это не пересилило остальные. Магни здесь не было, и это было главным.

Значит, он был в своей комнате? Она не знала, куда его поселили, но комната, которую ей дали, была одной в длинном ряду других. Остальные члены ее семьи должны были заселиться поблизости. Возможно, Магни и его родители тоже где-то рядом.

Она вернулась в ту часть замка.

Здесь было много дверей, все одинаковые, и все они были закрыты. Но как раз в момент, когда Сольвейг взвешивала, начать ли стучать во все двери подряд или сдаться и вернуться в свою комнату, из двери в конце вышла в коридор Оди.

– О, здравствуйте. – Она поклонилась, что было проявлением уважения среди некоторых из этих людей. – Вам нужна помощь?

Она задала этот вопрос на языке Сольвейг, хотя они и прозвучали странно. Вспомнив, что Оди немного понимает ее язык, она сказала:

– Я ищу комнату Магни.

– Магни. Ваш мужчина? – Женщина дополнила вопрос взмахом рук над своей покрытой чепцом головой. Сольвейг поняла, что Оди пытается описать длинные волосы.

– Да. Магни.

Оди ухмыльнулась и поманила ее рукой. Сольвейг приблизилась, и добрая служанка указала на дверь неподалеку от той, через которую она вошла в коридор.

– Я не знаю, что он там, – сказала она, тщательно выговаривая каждое слово.

Сольвейг кивнула. Если Магни там не было, она его подождет.

– Спасибо.

Снова поклонившись, Оди пошла прочь по коридору. Она постучала в дверь родителей Сольвейг, а затем вошла внутрь.

Оставшись одна, Сольвейг постучала в дверь, на которую указала ей Оди.

Магни был там. Он снял верхнюю одежду и был облачен только в бриджи и свободную тунику. Он распустил волосы, и они ниспадали ему на плечи.

Под кожей у Сольвейг забегали молнии. С тех пор как он впервые прикоснулся к ней, как мужчина прикасается к женщине, Сольвейг постоянно ощущала это потрясение, такое сильное, что, кажется, она могла бы однажды разбиться.

Если он и был удивлен, увидев ее, то никак этого не показал. И он ничего не сказал.

Сольвейг не думала о том, что скажет или сделает, когда снова столкнется с ним лицом к лицу. Она только знала, что он должен понять ее.

– Я не мелочная, – мелочно сказала она. – Ты не понимаешь.

Он не ответил, но отступил назад, и она вошла в его комнату.

Дверь закрылась с тяжелым стуком. Магни все еще молчал, и Сольвейг развернулась на каблуках, чувствуя себя уязвимой, обязанной защититься. Он прислонился к дубовой двери и скрестил руки на груди, но ничего не сказал. Выражение его лица было для нее непроницаемым. Не пустым, но закрытым.

– Ты не понимаешь, – снова сказала она, чтобы нарушить молчание.

Он ничего не сказал. Его глаза не отрывались от ее глаз. Он просто смотрел на нее с этим непроницаемым видом.

Ее сердце сбилось с ритма, но она расправила плечи и перевела дыхание.

– Если мной и восхищаются, то не из-за меня самой. Если ты прав, и я уже легенда, то это из-за того, что совершили мои родители, и из-за того, что, по мнению людей, когда-нибудь совершу и я, а не из-за того, что я уже совершила. Я стараюсь быть той женщиной, которую видят во мне люди. Каждый день. Но до этой легенды мне не дотянуться. Ты говоришь, что я мелочная, но это несправедливо. Я не мелочная. И я не великолепная. Я – обычный человек. Я состою из историй, но они – не мои.

По-прежнему сохраняя загадочное выражение лица, он опустил руки и сделал шаг в ее направлении. Она сделала такой же шаг назад. Они оба остановились, не ближе друг к другу, чем раньше.

– Пожалуйста, не сердись на меня, Магни. Если ты меня не поймешь, тогда у меня не останется никого, кто поймет.

Он поднял к ней руки ладонями наружу.

– Сосчитай шрамы, Сольвейг. Каждый из них – секрет, который я поклялся сохранить для тебя. Каждый из них – это то, что знаю о тебе только я. Я сохранил твои секреты, все до единого. Я тебя понимаю. Сама моя плоть – это карта твоей жизни. Когда я говорю, что ты великолепна, я говорю это с полным знанием тебя. Я знаю, что ты хотела бы показать миру, и то, что, как ты надеешься, никто никогда не увидит. Я тебя вижу. Я чувствую тебя. Я тебя понимаю. Я люблю тебя. Ты великолепна.

Его ладони были пересечены едва заметными линиями. Она перевернула свои руки и уставилась на них. Они были похожи на его собственные. Большинство этих шрамов были его клятвами ей. У Магни не было много секретов. Сольвейг всегда была той, кто скрывал правду.

– Я не знаю, кто я, – прошептала она, скорее себе, чем ему.

Его руки накрыли ее; он сократил расстояние между ними.

– Я могу рассказать тебе только о женщине, которую я знаю, и клянусь тебе, что не буду мешать тебе идти по твоему пути. Я хочу только идти по этому пути с тобой. Рядом с тобой.

– Как ты можешь быть так уверен во мне?

Он снова показал ей ладонь.

– Мне нужно только взглянуть на свои руки.

– Магни, – прошептала Сольвейг. Больше она ничего не могла придумать, чтобы сказать, больше ничего не хотела говорить. Она успокоилась. Он всегда мог найти способ успокоить ее.

Потому что он действительно знал ее. Лучше, чем она сама.

Сольвейг притянула его раскрытую ладонь к себе, наклонила голову и поцеловала ладонь, которая свидетельствовала о его любви и верности на протяжении всей жизни.

– Магни, – повторила она, обдавая дыханием его кожу.

– Сольвейг. – Его свободная рука скользнула по ее талии и притянула к себе. Рука, которую она держала, обхватила ее лицо. Его рот приник к ее губам, горячий, яростный и в то же время нежный, требуя ровно столько, сколько она готова была отдать.

Сольвейг обвила руками его шею, ахая от прохладного шелка его волос и горячего атласа его губ.

Его комната была очень похожа на ту, которую отвели ей. Богатые ткани, покрывающие каменные стены, каменный пол. Тяжелая мебель. Слабый огонь в массивном камине. Здесь она была ничуть не ближе к настоящему миру, чем там. Но здесь она была не одна. Здесь все имело смысл. Здесь в ее словах был смысл. Она была здесь не одна. Потому что она была с ним.

Когда Магни застонал и углубил их поцелуй, Сольвейг позволила ему поглотить себя.

Рука у нее за спиной потянула за шнуровку платья, и она почувствовала, как оно ослабло на груди и талии. Другая рука потянула за ту часть платья, которую она порвала ранее, стягивая ее вниз по руке.

Его язык выскользнул из ее рта. Его губы коснулись ее губ, когда он пробормотал:

– Останься со мной.

Где же еще ей было быть? Магни всегда мог успокоить ее разум. Даже его простое присутствие, даже когда он просто сидел рядом с ней, держа ее за руку. Даже это. Именно здесь, с ним, все по-настоящему обретало смысл, в ее сознании и во всем мире. Так было всегда. Она принадлежала ему.

– Да, навсегда, – выдохнула она и опустила руки, чтобы вцепиться в его тунику. Она потянула ее вверх, и он, ухмыляясь, отстранился и помог ей себя раздеть. Он помог ей снять платье и нижнее белье, и вот уже Сольвейг осталась в одних маленьких туфельках с завязками из лент.

Удивив ее, когда она потянулась за новым поцелуем, Магни развернул Сольвейг к себе спиной. Стоя сзади, он провел своими мозолистыми ладонями по ее плечам и вниз по рукам. Она чувствовала его дыхание и бороду на своей шее, а его губы следовали по дорожке, проложенной прикосновением. Он остановился, чтобы коснуться отметки солнца, проводя снова и снова языком, пока ее кожу не начало покалывать.

Его руки обхватили ее бедра, и он медленно опустился на колени, оставляя на ее спине дорожку из легких поцелуев, бархатистых от его бороды. Ее тело горело от искр ощущений, вызванных этим прикосновением, Сольвейг могла только закрыть глаза, сжать кулаки и постараться не двигаться, пока внутри бушевала буря.

Раньше они всегда занимались любовью на открытом воздухе, и уединение было иллюзией. Никогда прежде они не были совсем одни, наслаждаясь роскошью тепла, тишины и покоя. Никогда прежде он не ласкал ее так свободно, не думая о времени.

Встав на колени, он развязал ленты ее туфель и снял их с лодыжек. Она переступила с ноги на ногу, ее колени дрожали. Магни отодвинул туфли, и она оказалась совершенно обнаженной. Совершенно уязвимой. И в совершенной безопасности.

Он встал, прижимаясь всем телом к ее телу. Прежде чем Сольвейг успела снова повернуться к нему лицом, Магни подхватил ее на руки и отнес на кровать, застеленную мягкими покрывалами. Он уложил ее и сбросил с себя одежду. Его плоть подпрыгивала и наливалась силой, и Сольвейг почти потянулась к ней, как будто эта часть его тела умела двигаться сама.

С той первой ночи они часто занимались любовью; на скейдах не проходило ни ночи без этого. Сольвейг все еще была новичком в этом виде физического наслаждения, и она все еще находила тело Магни таинственным. Ее удивляло, как его плоть могла быть твердой, как меч, и в то же время мягкой в ее руках. Как его тело скользило по ее телу, и как все ее чувства устремлялись к точкам их соединения. Как, когда он наполнял ее, она чувствовала себя наполненной везде, а не только в месте соединения их тел. Даже ее разум, казалось, окутывался Магни, когда он в нее входил.

Часто воспоминание о его теле в ее теле, на ее теле, вокруг нее овладевало ею в течение дня, когда она была одета и занималась делом, и ей приходилось останавливаться, держась за живот, пока ее тело заново переживало это воспоминание.

Иметь кого-то такого знакомого, такого любимого, и вдруг открыть с ним что-то совсем новое – Сольвейг восприняла это как благо. Судьбу.

И вот Магни присоединился к ней на кровати, скользнув вдоль ее тела, чтобы лечь рядом. Некоторое время он смотрел на нее сверху вниз дикими от страсти глазами, но лицо его оставалось спокойным и полным любви.

– Выходи за меня.

Даже сейчас, спокойная и переполненная любовью и желанием, Сольвейг не могла дать ему этого. Но ее останавливали не страх или неуверенность в себе. Она не могла сказать «да», потому что это было неправильно. Однако на этот раз она не побоялась отказать ему, потому что это вовсе не было отказом.

– Не здесь. Только не в этом месте. Это не дом. Я не хочу выходить за тебя замуж в чужом месте.

Он улыбнулся, и она выдохнула с облегчением.

– Тогда, когда мы будем дома. Среди нашего народа.

– Да. Да. Я хочу быть твоей женой, Магни.

Он завладел ее ртом, прижимаясь к ней всем телом. Сольвейг раздвинула ноги, открыла свое сердце и позволила своему мужчине завладеть ею целиком.

15

Леиф стоял перед домом христианского бога и смотрел вниз с холма. Городок Норшир вырос за те несколько лет, что прошли с тех пор, как он в последний раз был в Меркурии. На самом деле, Леиф видел перемены во время каждого визита в течение последних десяти или более лет, с тех пор как они заключили союз с отцом Леофрика и основали этот город. Их народ пустил корни и расцвел в незнакомом месте, и теперь город казался величественным.

Город змеился вдоль проселка, который спускался вниз по крутому склону холма к маленькой гавани, и утро было наполнено шумом работы. Леиф знал этот звук – неумолчный грохот и лязг процветания. У людей были потребности и ресурсы для их удовлетворения, а значит, была работа. Кузнецы, швеи, сапожники, фермеры, пекари – у каждого было чем заняться, и люди постоянно двигались по переулкам и между зданиями. В свободный день они собирались на площади или в местах, называемых тавернами, которые, насколько Леиф мог себе представить, были чем-то вроде длинных домов – по крайней мере, по назначению.

Здания здесь представляли собой уникальное сочетание северного и английского стиля, и с годами это сочетание становилось все более размытым. Два мира больше не соперничали друг с другом; теперь каждый, казалось, влиял на другой и при этом оставался собой.

Даже дом бога отличался от других домов бога, которые Леиф видел в христианских землях. Входные двери этого дома были украшены витиеватой резьбой в знакомой северной манере, а кресты, вделанные в узор в центре каждой двери, еле-еле напоминали традиционные.

Астрид сказала, что в Норшире живут все боги, и Леиф понимал, что это может быть правдой. Это было место единения. Люди, которые поселились здесь, были не похожи на других. Они говорили на двух языках, и знание английских слов изменило их собственный язык. Их одежда тоже была другой – как и здания, она несла на себе отпечатки обоих миров и была уникальной. Здесь, на меркурианской земле, жители Норшира создали мир, объединяющий два мира.

– Я приготовил для нас лошадей. Я подумал, вы захотите прокатиться верхом по полям. В этом году будет хороший урожай. – Бьярке, который когда-то был налетчиком, а теперь стал герцогом Норширским, встал между Леифом и Вали и хлопнул их ладонями по спинам.

Вали, такой же очарованный раскинувшимся перед ними городом, как и Леиф, рассеянно кивнул в ответ.

Бьярке был одним из соплеменников Вали и его близким советником. Когда Вали не двинулся с места, Бьярке подтолкнул его локтем.

– Вали?

Великий воин повернул голову.

– Это та жизнь, о которой Бренна мечтала в Эстландии. Ты создал ее здесь.

Удивленный, Леиф склонил голову набок и посмотрел на своего друга. Это был не первый раз, когда они посещали Норшир и отмечали, как прекрасно тут идут дела. Это был не первый раз, когда они сравнивали этот успех с неудачей в Эстландии. Воспоминания о ней были тяжелы для Леифа; они все там многое потеряли, и его слишком долго обвиняли, прежде чем понять и простить. И все же он встретил там Ольгу и обрел душевный покой.

С Вали и Бьярке он не любил говорить об этом. Воспоминания об их осуждении все еще причиняли боль даже спустя долгие годы после того, как раны зажили. Но то, что сейчас было в голосе и глазах Вали, не было осуждением. Или, возможно, было – но осуждал он не Леифа.

– Вали. – Леиф подошел ближе. – Что у тебя на уме?

Вали тяжело вздохнул и опустил голову. Толстая седеющая коса змеей ниспадала на его плечо. Он сделал еще один глубокий вдох, прежде чем заговорить.

– А что если нам остаться?

Эти слова, сказанные самим Вали Грозовым Волком, настолько ошеломили Леифа, что он сделал шаг назад. Бьярке сделал то же самое, и шок на его лице, должно быть, был отражением шока Леифа.

– Ты хочешь отказаться от Карлсы? Заставить меня отказаться от Гетланда? Позволить Толлаку победить и провозгласить себя королем?

Вали не поднял головы. Уставившись себе под ноги, он снова вздохнул. Великий Грозовой Волк нес бремя поражения на своих поникших плечах, и Леиф с Бьярке обменялись настороженными взглядами.

Леиф знал Вали более двадцати лет и почти все это время считал его другом. Он знал его таким, каким тот был на самом деле – храбрым и могучим, и все же всего лишь мужчиной. Не богом. Не неуязвимым. Не бессмертным. Вали был великий человек, хотя и не без недостатков. Один из лучших.

Никогда за все годы их дружбы Леиф не видел, чтобы поражение так отзывалось в душе его друга. Несмотря на потери и раны, которые убили бы почти любого другого, Вали Грозовой Волк всегда стоял, расправив плечи, оставался победителем.

А значит, это была Бренна. Однажды она уже просила Вали стать фермером в Эстландии, и он согласился. Теперь, потрясенная смертью своей дочери и опасностью, грозившей их младшим детям, когда они были во Франкии, Бренна Око Бога снова попросила своего мужа сложить топоры и забыть о том, что он – Волк.

Леифу не нужно было спрашивать; он мог ясно видеть это, и сам чувствовал то же самое. Ольга тоже хотела, чтобы он прекратил совершать набеги. За последние несколько лет это стало постоянным рефреном их расставаний. Но он не хотел отказываться от набегов, пока не сможет сложить с себя обязанности ярла. Когда Магни будет готов занять его место, тогда он отложит меч. Не раньше.

Магни и Сольвейг – даже если бы в изгнании их дети и могли бы увидеть какую-то победу, Леиф и Вали не могли позволить Толлаку победить. По мере того как они старели, их сила все меньше зависела от легенд и все больше – от их наследия. Они должны вернуть Гетланд и Карлсу своим наследникам. Они сделали их воинами. Они не могли передумать и сделать их фермерами, было уже слишком поздно.

И это было не нужно. Они одержат победу, когда вернутся домой. У них будут их собственные воины и воины Меркурии, и они победят.

Норшир не всегда был мирным местом, и, возможно, так будет не всегда. Их воины, те, кто остался, и те, кто приплыл, включая Леифа и Вали, в прошлом дважды сражались на стороне Меркурии, помогая Леофрику и Астрид победить врагов и расширить королевство. Это была одна из причин, по которой они могут рассчитывать на помощь Меркурии. Между ними было нечто большее, чем дружба. Был еще и долг.

Вали поднял голову, но больше ничего не сказал. Он посмотрел вдаль, на море за гаванью.

Еще один взгляд на Бьярке сказал Леифу, что тот все еще потрясен унынием Вали. Леиф обошел его и встал лицом к Вали. Он положил руки на плечи своего друга и подождал, пока тот сфокусирует на нем взгляд.

– Бренна тяжело перенесла потерю. Вы оба перенесли ее тяжело. Если она хочет более спокойной жизни для ваших младших детей, и ты хочешь дать ей это, я понимаю. Ольга тоже хотела бы более спокойной жизни. Возможно, мы могли бы остаться с вами здесь и спокойно прожить остаток жизни. Но мы не можем позволить Толлаку стать королем. В Карлсе и Гетланде остались тысячи наших соплеменников. Мы не можем бросить их. И есть наши дети, которые когда-нибудь займут наше место. Мы не можем просто отказаться от их наследия. Мы должны его вернуть.

Вали сразу же кивнул. Леиф понимал, что его друг уже знал все причины, по которым они не могли сейчас остаться. Он согласился; он хотел сражаться. Вали Грозовой Волк никогда не был бы счастлив, сидя сложа руки, пока другие сражаются за него. Но он любил свою жену больше всего на свете, и она была ослаблена этими ужасными потерями. Он отдал бы все, чтобы вернуть ей покой.

– Мы должны сражаться, Вали. Бренна это поймет. В глубине души она понимает это так же хорошо, как и мы. В глубине души она согласна. Она воин, и она понимает.

Вали снова кивнул, и тяжесть поражения свалилась с его плеч. Теперь он стоял прямо и дышал глубоко и ясно.

– oOo~

Леофрик сидел во главе темного стола в своем кабинете. Леиф сидел лицом к нему. Между ними сидели самые могущественные из их народа: Вали. Бренна. Бьярке. Ульв. Астрид. Дунстан, герцог Меркурии и ближайший друг Леофрика. И Магни и Сольвейг – чтобы учиться у них.

В первый раз, когда Леиф сел за этот стол, он говорил с отцом Леофрика, и подозрение тогда заставило его нервы натянуться, как кожу на барабане. Но на этой встрече они все были друзьями.

– Восемьсот миль, – повторил Леофрик уже не в первый раз. Он перевел взгляд с Леифа на Дунстана, затем снова на Леифа. – С запада на восток или с севера на юг Меркурия простирается на двести миль. И занимает большую часть Англии.

Все они использовали язык Севра. Хотя Леиф и Вали бегло говорили по-английски, Бренне языки давались тяжело, да и остальные почти не знали языка этого мира.

– Север – не маленький остров, – ответил Магни. – Это великая земля.

Леиф бросил на сына быстрый взгляд, но не стал осуждать. Ему нравилось видеть огонь и уверенность, и он знал, что в сердце Магни нет высокомерия.

Король кивнул.

– Для любого человека его дом – это великая земля. Но нам понадобится стратегия, чтобы сражаться одновременно в двух удаленных друг от друга местах.

Вали наклонился.

– Астрид. Толлак заявил права на все земли от Гетланда до Карлсы. Вспомни, как мы свергли Эйка.

Королева кивнула и повернулась к своему мужу.

– Давным-давно другой ярл пытался сделать то, что сделал Толлак. Мы победили его – мы вернули себе небольшие владения, а затем перешли к большим. – Она снова повернулась к Вали. – Но тогда мы сделали то, что сделал Толлак сейчас – мы напали, когда налетчиков Эйка не было дома. Мы знаем, что у него есть силы. С ним – лучшие люди Халсгрофа и Дофрара, и они ждут нас.

– В Гетланде, – возразил Вали. – Не в Карлсе – если он будет ждать нас в Гетланде, в Карлсе и в других городах останутся только небольшие отряды. Если мы высадимся далеко на севере и с боем пробьемся на юг, мы сможем захватить земли, которые попадутся нам по пути. Пока он не пошлет свои войска нам навстречу. Тогда мы вернем себе все это и пропитаем землю его кровью.

– Восемьсот миль. – На этот раз эти слова произнес Дунстан.

– Да, восемьсот миль, – ответила Бренна, в ее словах слышалось раздражение. – Неужели меркурианцы слишком слабы для такого путешествия? Тогда, возможно, вам следует вооружить своих женщин.

Астрид рассмеялась в ответ, и это разрядило напряженность встречи.

– Я пыталась, Бренна. Но этот бог хочет, чтобы женщины вели домашнее хозяйство, и его священники запретили мне учить женщин сражаться. Лишь немногие захотели взять в руки меч, и то только для того, чтобы защитить свой собственный мир. Не так-то просто создать Дев-защитниц там, где их никогда раньше не было.

Леиф пропустил мимо ушей эти слова и повернулся лицом к королю.

– Ты будешь сражаться с нами или нет, Леофрик?

– Люди Севера были с нами, пока мы сражались с соседями и расширяли владения. Люди Севера были с нами, когда мы отразили нападение датчан. Вы научили нас северным способам ведения боя и сделали нас сильнее. Вы подарили мне мою жену, а значит, и моих наследников. Мы были вашими должниками – и вернули долг. С тех пор вы были с нами все эти годы и никогда не обращались за помощью. Конечно, мы будем сражаться вместе с вами.

Когда король закончил, прежде чем кто-либо другой успел ответить, вмешался Дунстан.

– Ваше величество, вы говорите честно и правдиво. Но если позволите… – Когда Леофрик кивнул, Дунстан продолжил: – Это может быть долгая война. Долгое путешествие и долгая война. Далеко от дома с армией – с лучшими солдатами. Это сделает нас уязвимыми, сир. Все еще есть те, кто сместил бы вас, если бы мог. – Он посмотрел через стол на Леифа. – Точно так же, как сместили с вашего трона вас, пока вы отвлеклись на другую битву.

Леиф проигнорировал Дунстана и сосредоточил свое внимание на короле.

– Ты будешь сражаться с нами или нет?

Леофрик сжал руку жены.

– Мы будем сражаться вместе с вами. – Переведя взгляд на своего друга, он добавил: – Дунстан, ты будешь командовать здесь вместо нас. Мы будем настороже, а зимой встретимся с нашими соседями и обеспечим безопасность наших границ.

Дунстан побледнел от оскорбления, но его слова были взвешенными и уважительными.