Текст книги "Солнце отца (ЛП)"

Автор книги: Сьюзен Фанетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Мы проведем год вдали от самых младших наших детей.

– Возможно, не так долго.

– Бренна, не рассказывай себе сказки.

Он был прав; скорее всего, это займет год. Даже быстро выигранная война такого масштаба могла бы занять все лето, и тогда шанс вернуться был бы упущен до нового сезона.

– Да, год.

Бренна почувствовала прикосновение бороды мужа к своей щеке и его губ – к своему виску.

– У меня сердце разрывается при мысли об этом.

– И у меня. Но, Вали, они будут в безопасности.

– Тогда Това и Хелла останутся. А Агнар?

Ранее, во дворе, она узнала правду о своем младшем сыне, который уже не был мальчиком. И все же:

– Он недостаточно подготовлен, чтобы идти на войну.

– Нет. Но в нем есть мастерство. Больше терпения и проницательности, чем было у Хокона в том же возрасте. Я бы хотел, чтобы он был с нами. Чтобы отойти в сторону и посмотреть, к какой жизни он стремится.

Бренна хотела бы, чтобы сын остался здесь, но она знала мудрость Вали и знала, что Агнар будет в восторге, если ему разрешат присоединиться, даже просто в качестве поддержки.

– Да. Агнар должен плыть с нами. Но девочки остаются, и мы вернемся за ними, когда наш мир снова станет правильным.

Ее мужчина заключил ее в объятия и положил голову ей на плечо.

– Мы сделаем подношение богам, чтобы это произошло как можно скорее.

19

Магни почувствовал, как руки Сольвейг обвились вокруг его талии, и, опустив взгляд, увидел, как ее ладони сплелись у него на животе. Утреннее солнце, льющееся в окно, заставило тонкие светлые волоски на ее руках заблестеть.

– Ночь пришла и ушла, – прошептала она. – Ты не спал?

Он покачал головой. Пока ночь была еще в силе, он поднялся, оставив Сольвейг спокойно спящей, и с тех пор стоял у окна, а ведь солнце уже совсем взошло.

– Уже несколько часов никаких известий.

– Ты же знаешь: чтобы родить ребенка, уходит много времени.

Сольвейг скользнула перед ним и вклинилась между ним и окном. Магни улыбнулся. С распущенными волосами, растрепавшимися от их занятия любовью этой ночью, с мягким и розовым от сна лицом, одетая в струящуюся рубашку, едва доходившую до плеч, она была воплощением невинности. Утреннее солнце, сияющее вокруг Сольвейг, как золотой круг вокруг головы сына христианского бога, создавало впечатление, что ее обнимает Сунна, которая, как и говорили, поцеловала ее в плечо и наполнила светом и могуществом в день ее рождения.

– Я знаю. Но ничего не могу поделать со своим беспокойством. Мама такая маленькая, и была такой слабой все эти месяцы. Возможно, она слишком стара, чтобы родить этого ребенка.

– Женщины и старше нее рожали младенцев. В этом нет ничего необычного. У матери Фриды появились новые дети, когда она сама уже стала седой и сутулой. У Фриды есть внук возрастом старше ее младших детей.

– Фрида – ваша целительница?

– Да, в Карлсе. Это она спасла Агнара и девочек. Она осталась в Крысевике, потому что ее дочь собиралась родить второго ребенка.

Магни помнил эту женщину, но не помнил, чтобы она оставалась. Хотя он не очень хорошо знал Фриду, от одной мысли о ней у него скрутило желудок. Скоро он и его отец расстанутся с частью своей семьи. Его мать и этот новорожденный ребенок не смогут уплыть домой вместе с ними.

– Ребенок проживет целый год, прежде чем узнает отца. Моя мать останется с ним совсем одна.

Сольвейг положила голову ему на грудь и подняла его руки так, что они обхватили ее. Это движение пробудило в Магни более полное осознание ее присутствия, и он крепче сжал ее в объятиях и наклонил голову, чтобы запечатлеть поцелуй на ее макушке, задержавшись, чтобы позволить шелковистому ощущению и чистому аромату ее волос успокоить его.

– Она не будет одна, – проговорила Сольвейг, уткнувшись в его обнаженную грудь, ее губы и дыхание ласкали его. – Она очень подружилась с Эльфледой. Мои мама и папа рады, что она останется с Товой и Хеллой. Она сохранит нашу семью, и мы вернем наш дом всем нам.

Магни не был точно уверен, когда это произошло, но в течение последних недель и месяцев Сольвейг перестала говорить об их «домах» и «семьях» и начала использовать слова «дом» и «семья». Карлса и Гетланд не стали ближе в пространстве, чем раньше, но она перестала воспринимать их раздельно. Более того, она перестала думать так и об их семьях. Их семьи были близки всю их жизнь, но теперь, когда Сольвейг и Магни стали парой, они стали единым целым. Магни знал это с тех пор, как полюбил Сольвейг, но для нее это осознание означало, что она наконец увидела себя частью этого целого.

И он надеялся, что чувство принадлежности останется с ней, когда они вернутся домой.

Магни спрашивал себя, каково это – чувствовать на себе такое бремя ожиданий и наследия, что даже дома не ощущаешь себя как дома. Он вырос в тени своего отца, и все знали, что когда-нибудь он займет место ярла Леифа и продолжит его дело процветания и сострадательной силы. Все знали, что он будет сильным и храбрым воином, честным, с хорошей репутацией. Но ни одна из легенд его отца не делала его больше, чем мужчиной. Эти легенды рассказывали о храбром, добром, сильном, справедливом и любящем человеке, каким Леиф и был. Быть похожим на отца – этого Магни, рожденный от этого мужчины и от такой же прекрасной женщины, мог достичь легко.

Говорили, что и мать, и отец Сольвейг были сверхлюдьми, пользующимися благосклонностью самого Одина. Если она не чувствовала милость богов в своем собственном теле, как она могла почувствовать, что может достичь такого величия? Конечно, он всегда знал причину ее смятения и настороженности. С ним она была откровенна, и он мог воспринимать это своими собственными чувствами. Но знание не позволяло ему почувствовать тяжесть, которую несла в своей душе его женщина.

Он сказал Сольвейг, что сохранит мир, который она обрела здесь, чтобы она могла сохранить его, когда они вернутся в мир, где ее родители были легендами. Он всем сердцем надеялся, что сможет.

Он приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал в губы.

– Нам нужно одеться. Я хочу проведать ее.

Ее руки поднялись и погладили его заросшие бородой щеки.

– Пойти с тобой или ты хочешь, чтобы я осталась?

– Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной.

– Значит, я буду.

– оОо~

В коридоре было тихо. Даже находясь прямо за дверью в спальню своих родителей, Магни не слышал ни звука изнутри. Он постучал в дверь.

Через несколько секунд она открылась, и Эльфледа, старуха, которая руководила замковой прислугой и служила целительницей и повитухой, выглянула в щель. Она сказала ему на северном языке:

– Твоя мать все еще трудится. Я попрошу твоего отца выйти к тебе.

Теперь, когда дверь была открыта, Магни мог слышать звуки движения и голоса людей внутри. Ему показалось, что он слышит приглушенный рокот голоса своего отца, успокаивающего, утешающего. Но он совсем не слышал свою мать. Он посмотрел поверх головы Эльфледы, но не увидел ничего, кроме куска камина, края стула и открытой двери за ним, где находилась их спальня.

– С ней все в порядке? – спросил он, сжимая руку Сольвейг в новом приступе беспокойства.

– Она усердно трудится. Я позову твоего отца. – С этими словами старуха закрыла дверь у него перед носом.

Он повернулся к Сольвейг.

– Она не сказала, что с ней все в порядке.

– Она не сказала, что это не так. Пойдем.

Она потащила Магни через коридор, где в каменной стене был укромный уголок с высоким украшенным цветными витражами окном и обитой бархатом скамьей напротив него. Ласковым толчком она заставила его сесть. А потом опустилась перед ним на колени и взяла его за обе руки.

Позиция, которую она заняла, так ясно свидетельствовала о сосредоточенности и преданности ему, что Магни буквально прошибло насквозь любовью.

– Я помню, как мама родила Хеллу. Она пролежала в кровати три дня. В последний день ее крики наполнили воздух по всей Карлсе. Моя мать, великое Око Бога, кричала и вопила. Никто никогда не слышал ничего подобного. Я думала, отец сойдет с ума. Наконец, родилась Хелла, и она была синяя. Она молчала, как будто моя мать истратила не только свои, но и ее крики. Отец схватил ее и выбежал на солнце. Я помню, как он бежал, как пуповина болталась и била его по ногам. Мы все последовали за ним. Он вышел на солнце, прижался губами к маленькому неподвижному личику и вдохнул в Хеллу свое дыхание. Я видела, как изменился ее цвет, как задвигались ее маленькие ножки, а потом она заплакала. Это был тихий, хрупкий звук, а потом он стал громче, и тогда она закричала, и весь город стал радоваться тому, что она кричит.

Сольвейг лучезарно улыбнулась.

Эта история одновременно и утешила, и обеспокоила Магни, но он верил, что Сольвейг рассказала ее, чтобы поддержать его. Он сжал ее руки.

– А твоя мать?

Мягкая улыбка Сольвейг погасла.

– После она была слаба и болела несколько дней, это правда. Когда отец вернулся к ней, она была без чувств. Хеллу кормила другая женщина, у которой тоже был маленький ребенок. Но потом мама поправилась и стала кормить сама. Она снова стала здорова и сильна. Отец сказал мне позже, что Хелла вышла сначала попкой, а затем лицом вверх, свернувшись калачиком в своем пузыре. Фрида никогда не принимала такие роды. Если мать смогла пережить это и родить здорового ребенка, не стоит беспокоиться за Ольгу.

– Она не Дева-защитница, как твоя мать. Она маленькая и хрупкая.

– Маленькая, но не хрупкая. Не Дева-защитница, но, тем не менее, воин. – Ее руки оставили его и поднялись к его лицу, обхватив ладонями. – У нее железная воля и могучее сердце. Она пережила ужасы и выжила, чтобы любить и дарить любовь. Она идет по жизни с твоим отцом. Она воспитала тебя. Она будет здорова и сильна и вырастит этого ребенка так же, как вырастила тебя, чтобы ты стал таким, какой ты есть.

Сидя в этом укромном уголке, терзаемый беспокойством за свою мать, Магни понял, что между ним и Сольвейг все изменилось. Она утешала его, была сильной ради него. Она проникла в суть его беспокойства и поняла, что ему не стало бы легче от банальностей «все будет хорошо», но реальная история, в которой были бы и опасности, и страхи, помогла бы облегчить его сердце.

Так часто он думал о себе, как о мачте ее корабля, стоящей неподвижно во время жутких штормов. Но для его корабля она была мачтой.

Дверь в комнату его родителей открылась, и на пороге показался его отец, измученный и напряженный. Магни встал так быстро, что чуть не опрокинул Сольвейг на спину. Однако она двинулась вместе с ним и грациозно встала.

– Отец! С ней все в порядке?

Ему не понравился вздох, который был первым ответом его отца.

– Роды тяжелые. Малышка не опускается… Я не понимаю, что женщины пытаются мне объяснить, а Ольга… по крайней мере, она не выгнала меня из комнаты, как сделала с тобой, но она не говорит и не издает ни звука. – Он сильно тряхнул головой. – Она устала, сын мой, а нужно еще потрудиться. Но она трудится.

Те же слова, что использовала Эльфледа. Магни бросил взгляд на Сольвейг и подумал, что бы почувствовал он, если бы она так страдала, чтобы родить ему ребенка.

Он предположил, что такова участь мужей. Быть совершенно бессильным.

– Я могу что-нибудь сделать?

Отец устало приподнял уголок рта, что могло быть попыткой улыбнуться.

– Нет. Мы, мужчины, тут ничего не можем сделать, кроме как беспокоиться и ждать.

Он выдавил из себя более искреннюю улыбку для Сольвейг и погладил ее по волосам – все еще распущенным – с отеческой нежностью.

– Я сообщу новости, когда они у меня будут, – сказал он и вернулся в комнату.

Магни сделал несколько шагов за ним, не собираясь входить внутрь, но недовольный тем, что их разделяет дверь.

– Ты права, Сольвейг. Моя мать воспитала меня. Мой отец тоже, и я достаточно наслышан о том, как я похож на него, чтобы поверить в это, но именно моя мать научила меня быть таким, какой я есть. Она – самый нежный человек, которого я знаю. Самый всепрощающий, самый сострадательный. Все вокруг нее успокаивается, как будто она исцеляет все, к чему прикоснется. Я знаю, что я тоже достойный воин, что у меня ум моего отца и чувство справедливости, но больше всего я горжусь тем, что я похож на нее.

Она обвила руками его шею и запустила пальцы в его волосы.

– Я думаю, что это твоя мать в тебе делает тебя способным любить меня, даже когда я этого недостойна.

– Ты всегда достойна.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты тешил мое самолюбие. Я знаю, что должна научиться любить тебя лучше, как ты того заслуживаешь. Я знаю, что слишком много думаю о своей собственной борьбе, и что в моем сознании моя борьба значит больше, чем должна. В конце концов, разве не ты назвал меня мелочной?

– Несдержанное слово, сказанное опрометчиво. Как ты и дала понять почти сразу после этого. – Однако их ссора в тот вечер многое изменила в отношениях между ними. За все прошедшие с тех пор месяцы Магни ни разу не почувствовал, что Сольвейг пытается отдалиться от него. – Ты достойна этого, Сольвейг. Любви. Восхищения. Всего, чего ты хочешь, всего, чем ты являешься.

Она сократила крошечное расстояние между ними и приподнялась на цыпочки, чтобы коснуться его губ своими.

– С тобой я чувствую, что это правда.

– оОо~

Его мать рожала целые сутки, и, зная, что роды тяжелые, Магни боялся отходить далеко от комнаты. Он устроился в маленьком уголке вместе с Сольвейг, и они стали ждать. Через некоторое время пришли Вали и Бренна. И Астрид – в полдень. Леофрик тоже заглядывал, а еще он прислал стулья, стол и множество еды и напитков, и в широком коридоре стало тесно.

Время от времени дверь напротив открывалась, и выходил или входил слуга, и все ожидающие замолкали и таращились на него. Но слуги только приседали перед королевой и расходились по своим делам. Астрид предоставила им заниматься своей работой и не спрашивала у них ничего, объяснив, что лучше знать результат, а не процесс. Бренна кивнула в знак согласия, и Магни не стал настаивать.

Наконец, во второй половине дня они услышали плач младенца – крик, слабо донесшийся сквозь толстую дверь и широкое пространство коридора, а затем снова наступила тишина. Все стояли и смотрели на дверь. Наконец дверь снова открылась, и это был отец Магни, выглядевший безмерно усталым. В руках он держал сверток. Вспомнив легенды о том, как Вали дважды выбегал в мир со своими безмолвными детьми – и первый был давно мертв, а второй стоял рядом с Сольвейг, – Магни затаил дыхание.

Затем сверток пошевелился, и его отец улыбнулся. Он встретился взглядом с Магни.

– С твоей матерью все в порядке, но она устала и заснула. У тебя теперь есть сестра, Магни.

Пока их друзья, их семья обменивались радостными возгласами, он подошел к своему отцу. Малышка была маленькой и розовой, с темными волосами, как у их матери, и уже такими густыми. Магни положил руку на этот мягкий пушок, торчащий вихрами вверх вокруг крошечного, сморщенного личика. Это была самая мягкая вещь, к которой он когда-либо прикасался в своей жизни.

Девочка открыла глаза и сердито посмотрела на него, и у него сложилось четкое впечатление, что его осудили за то, что он нарушил ее покой. Магни рассмеялся и убрал руку, и выражение лица малышки прояснилось, когда ее глаза снова закрылись.

– Она прекрасна.

Он не сводил глаз с младенца, но почувствовал, как отец кивнул.

– Мы назовем ее Диса.

Диса. Одухотворенная.

– Это хорошее имя. – Магни повернулся и увидел Сольвейг, стоящую рядом и наблюдающую за ним. Он протянул руку; она сразу же подошла к нему, и он обнял ее, прижав так крепко, как только мог. – Когда-нибудь, – прошептал он ей на ухо, – я хотел бы взять на руки ребенка, которого родишь мне ты.

Магни почувствовал, как она кивнула, прижавшись к его телу, и ее руки крепче обхватили его за талию, когда он увидел их будущее.

– оОо~

– Если мы оставим тут тех, кто хочет сражаться за свою родину, это вызовет раздор и будет стоить нам хороших бойцов на войне, Вали. – Леофрик наклонился, пристально глядя в глаза Вали.

Магни, молчавший в течение этой дискуссии, пока пытался понять все аспекты разногласий, повернулся, чтобы посмотреть на реакцию Вали.

Величественный мужчина скрестил свои крепкие руки на груди.

– Они верны Толлаку и Гуннару. Мы не можем рисковать предательством.

– Были верны Толлаку и Гуннару, – возразил Леофрик. – Более десяти лет они находятся на меркурианской земле, строят свои дома, сражаются бок о бок с нами. Они – это мы, в большей степени сейчас, чем на родине, где они родились. Они сражаются за нас.

– Сказать так значит сказать, что наши поселенцы тоже больше не преданы своей родине. Хочешь объявить их своими подданными?

– С тех пор как был основан Норшир, они и стали подданными этого королевства. Наш союз – наша истинная и глубокая дружба – позволяет мне не согласиться с твоим выводом, Вали. Они преданы всем нам, потому что мы преданы друг другу. Да?

Вали сверкнул глазами, но не позволил паузе затянуться, прежде чем кивнуть.

– Истинная дружба. Да. Можем ли мы сказать это обо всех в Норшире?

Всего за несколько дней до того, как они планировали отправиться на войну, проблема, которая была затронута несколько месяцев назад и отложена в сторону, вновь заявила о себе. Житель Норшира вычеркнул свое имя из списков воинов. Этот человек был родом из Дофрара, налетчиком, присягнувшим отцу Толлака, до того, как он отложил свой меч и щит в сторону и взялся за плуг. Он заявил, что не хочет плыть на войну из-за больного ребенка, но когда еще трое из Дофрара тоже вычеркнули свои имена, ситуация приобрела оттенок подозрительности.

Вали хотел, чтобы все поселенцы, прибывшие из Халсгрофа и Дофрара, владений Гуннара и Толлака, были вычеркнуты из списков – похоже, он забыл, что и он, и его жена тоже родились в Халсгрофе.

Это означало бы потерю более сотни бойцов и недовольство в Норшире, среди тех, кто был вынужден остаться. Теперь лидеры сидели в совещательной комнате Леофрика, которая стала их штабом, в поисках решения, которое развеяло бы их подозрения и укрепило силы.

Об отце Магни часто говорили, что он хороший человек и великий ярл. О Вали говорили обратное – что он великий человек и хороший ярл. Возможно, именно это и стало причиной глубины и устойчивости их долгой дружбы и союза. Они усиливали сильные стороны друг друга и притупляли слабые.

Одной из слабостей Вали было доверие. Он дарил его бережно, и, однажды подарив, дорожил им. Но если доверие было потеряно, вернуть его было почти невозможно. Теперь, когда так много было потеряно и еще больше подвергалось риску, он провел жесткую черту. Для него любой, кто когда-либо присягал Толлаку и Гуннару или их отцам, был под подозрением. С самого начала он позволил остальным забыть о своих опасениях, но после того, как начались отказы, он оказался непреклонен.

– Эти люди не присягали предателю, Вали, – сказал отец Магни. – Считать их причастными к событиям, которые произошли через десять лет после того, как они покинули Север и обосновались в другом мире, все равно что считать Бренну причастной к предательству Эйка.

Глаза Вали сузились, когда он посмотрел на своего друга.

– Я посчитал причастным тебя.

– Да, – согласился отец Магни. – Ты это сделал. Несправедливо, о чем я и говорю.

– Если бы был способ определить их верность сейчас… – предложил Магни, размышляя на ходу. – Дома мы бы попросили возобновить их клятвы на наручных кольцах.

Леофрик покачал головой.

– Мне жаль. Ваши люди с Севера – конечно, если вы пожелаете такой клятвы, мы поможем вашим ритуалам. Но те, кто поселился здесь, – я не могу допустить, чтобы они присягнули лидеру, находящемуся так далеко. Они подданные этого королевства, и только я должен владеть их преданностью. – Он пристально посмотрел на Вали. – Ты понимаешь, Вали. Ты должен.

И снова Вали кивнул в знак согласия, но на этот раз позволил паузе затянуться, прежде чем сделать это.

– В любом случае, не все мужчины Норшира носят наручные кольца, – заметила Астрид. – Многие сняли их.

Бренна наклонилась вперед, положив локти на стол.

– Но им можно было бы, по крайней мере, напомнить о торжественности этого обещания. Возобновление клятв – хорошая идея. И более того – есть несколько мальчиков, которые стали молодыми мужчинами, пока мы были здесь, и Агнар среди них. Когда воины увидят, как эти молодые люди дают свои первые обеты, это разожжет в них желание увидеть дом и напомнит им, что Толлак и Гуннар нарушили священные клятвы.

– Ты позволишь Агнару надеть наручное кольцо? В четырнадцать лет? – Бурное сопротивление Вали смягчилось его удивлением по поводу предложения Бренны.

– Мы же решили, что он должен поехать с нами. Хоть он и не будет сражаться, он все равно столкнется с опасностью. Это правильно – воздать ему уважение за риск, на который он идет. И вид сына ярла Вали, дающего свои первые клятвы, откликнется во всем войске.

Пока несогласие Вали все еще пульсировало в комнате, заговорил Бьярке.

– Вали. И в Карлсе, и в Гетланде были предатели. Люди, которые помогали изнутри, по причинам, известным только им. Нет никакого способа убедиться в идеальной преданности каждого отдельного бойца. Люди сложны, и идеальных среди них мало. Все, что мы можем сделать – это дать воинам что-то, за что можно бороться, и быть готовыми к тому, что будет происходить у нас за спиной и с фланга, а не только к тому, что будет твориться впереди.

Наконец, Вали позволил напряжению покинуть свое тело.

– Очень хорошо. Поскольку я снова одинок в своих тревогах по этому поводу, я подчинюсь остальным.

– оОо~

В день своего отъезда они совершили ритуал в центре Норшира. Они отплывали из Элдхема, крупного торгового города на юге Меркурии, и в другое время попрощались бы там, в доках, но город был слишком далеко, чтобы Ольга, две недели назад родившая ребенка, смогла туда добраться. Поэтому они решили, что Норшира будет достаточно.

Ритуал, после которого шестеро мальчиков, в том числе младший сын ярла Вали Грозового Волка и Бренны Ока Бога, стали мужчинами, был торжественным. Магни видел, что все воины и их семьи были глубоко тронуты. Агнар был последним, кто присягнул своему отцу, и после вручения ему наручного кольца мать вручила ему маленький меч – не боевой, но такой, которым он мог бы защитить себя. Оружие тренирующегося воина.

Агнар лучезарно улыбнулся и высоко поднял свой новый меч, и торжественность момента раскололась, когда по всему городу тысяча голосов радостно приветствовала молодого воина.

Затем Леофрик, Вали и отец Магни попросили налетчиков поклясться вместе служить их целям в предстоящей войне. Воины сделали это в один голос.

А затем пришло время попрощаться с семьями и отправляться в путь к своим кораблям.

Этих новых воинов не чествовали пиршеством. Они отпразднуют свое возмужание, отправившись на войну.

По традиции, которая сложилась за годы набегов с отцом, сначала к матери подошел Магни. Ольга все еще была бледна после тяжелого труда, результатом которого стало появление Дисы на свет, и в этот день ей было явно грустно, но она явно чувствовала себя лучше, и ее улыбка, когда Магни подошел к ней, была настоящей и полной любви и гордости.

Его сестра уютно дремала, прижавшись к груди матери. Магни заглянул в сверток и провел кончиком пальца по крошечному вздернутому носу.

– Интересно, кем она будет, когда я увижу ее снова, – тихо заметил он.

– Она и вполовину не та, кем станет, когда у нее будут брат и отец, которые будут любить ее и сделают сильной и храброй. – Мать схватила его за руку. – Я горжусь тобой больше, чем когда-либо могла выразить словами, мой сильный сын.

Магни заключил мать и сестру в объятия и крепко прижал их к себе. Когда он почувствовал, что к горлу подступают слезы, ему пришлось удержать их.

– Мы вернем себе наш дом и вернем тебя туда, мама.

– Все, что мне нужно, это чтобы ты и твой отец вернулись в целости и сохранности.

– Мы вернемся. – Он поцеловал ее в щеку и отступил. Мать Магни знала, что обещание, которое он давал при каждом расставании, было пустым, хотя и искренним. Каждое прощание воина с семьей может быть последним прощанием, и его мать знала это так же хорошо, как и он сам.

Приблизился отец, и Магни увидел, как дрогнула маска храбрости на лице матери. Он не мог на это смотреть. Он повернулся и поискал глазами Сольвейг.

Он застал ее уходящей от своих младших сестер. Она оставила своих родителей наедине с ними, как оставил своих родителей для прощания и он. Они встретились между двумя расстающимися семьями, и Магни схватил ее и прижал к себе.

ЧАСТЬ 4. ЛЕГЕНДА

20

Ярость и отчаяние боролись в душе Сольвейг, заставляя ее сердце колотиться, а желудок – сжиматься. Магни стоял прямо за ней, его грудь служила щитом за ее спиной, а легкие, но сильные руки лежали на ее плечах.

Она стояла как каменная, когда скейды вошли в гавань Карлса. Корабли почти бесшумно двигались по серой воде к опустевшему берегу.

Они отправились в это путешествие при первой же возможности, и так далеко на севере зима все еще держала землю в своих когтях. Дул резкий ветер, и по земле стелились полосы снега – сохранившиеся остатки некогда глубоких сугробов.

Ее шея скрипела от напряжения, когда Сольвейг повернулась и увидела своих отца и мать в соседнем скейде, стоявших на носу, совсем как они с Магни. Отец, казалось, почувствовал ее внимание и встретился с ней взглядом сквозь утренний туман. Выражение его лица не изменилось, и он не отвел взгляда.

Понимая, что он чувствует то же, что и она, и даже больше, и черпая в этом силу, Сольвейг снова повернулась к открывшемуся перед ними зрелищу.

Белые когти зимы резко контрастировали с зазубренными копьями сгоревшего дерева, обугленными остовами зданий, которые когда-то были домами, лавками и большим залом. Насколько могла видеть Сольвейг, сожгли все дома до единого.

Доки тоже исчезли, и только пилоны все еще стояли, как зубы, на плещущемся мелководье.

Карлса исчезла. Ее дома больше не было.

– Мне жаль, Сольвейг, – прошептал Магни ей на ухо.

Столько чувств боролось внутри нее за господство, что ни одно из них не мог взять верх. Она была в гневе и ярости и одновременно совершенно оцепеневшей.

– Наверняка тут есть охрана, – сказала она.

Если Магни и удивил холодный прагматизм в ее голосе, он этого не показал. Сжав плечи Сольвейг и поцеловав ее в ухо, он отпустил ее, и она наклонилась и подняла свой щит и меч.

У Карлсы была хорошая береговая линия, пологая и широкая, поэтому гребцы четырех скейдов вели их прямо вперед, пока они не уперлись в мягкое дно. Меркурианские корабли бросили якорь на некотором расстоянии, где их более тяжелые корабли могли оставаться на плаву.

Как только ее скейд сел на мель, не дожидаясь знака, Сольвейг схватила весла и прыгнула в воду.

Ледяная морская вода обхватила ее ноги, доходя до верхней части бедер. Она была рада этому – осознаваемому дискомфорту, точке фокуса в ее хаосе. Мир вокруг огласился оглушительным плеском прыгающих в воду налетчиков. Но голосов не было. Как и она, все были ошеломлены и молчали.

Они не были налетчиками, по крайней мере здесь. Это был их дом. И теперь от него ничего не осталось.

Они подошли к выжженной земле, которая когда-то была их домом. Готовая к драке, Сольвейг приблизилась к родителям и брату, и все они двинулись к Карлсе без какого-либо сигнала. Их вела только жажда крови.

Ее отец вышел вперед. Несмотря на пронизывающий холод, он снял тунику и меха и штурмовал насыпь с обнаженной грудью, держа топоры наготове, а плечи его были широкими и округлыми от напряжения. Сольвейг и Хокон шли следом за ним, а их мать – рядом с ними.

Агнар был с ними в этом путешествии, но сейчас он с ними не шел. Даже не оглянувшись, Сольвейг знала, что кратковременная задержка ее матери вызвана тем, что она приказала Агнару остаться на берегу. Он еще не был достаточно натренирован, чтобы сражаться, и уж точно недостаточно, чтобы вести в бою.

Это была Карлса, их родина, поэтому другие лидеры – Леиф и Магни, Астрид и Леофрик – отдали право вести их людей Вали и его семье. Но Сольвейг чувствовала близость Магни и его заботу о ней. Ей не нужно было оглядываться, чтобы знать, что он близко; она чувствовала его сбоку и чуть сзади.

Когда они приблизились к тому, что когда-то было городской площадью, прямо перед зазубренными черными клыками, оставшимися от обгоревших стен большого зала, ее отец остановился сам и поднял руки, останавливая воинов.

– Мы не одни, – сказал он, и слова были четкими и ясными, хоть он и не кричал.

Сольвейг подошла, чтобы посмотреть, что он видит, и он кивнул, привлекая ее внимание. Посреди обугленной земли и почерневших костей виднелась кучка обгоревшего дерева и золы, которая когда-то была небольшим костром – походным костром – и горела много раз на одном и том же месте, как если бы здесь был разбит лагерь.

После разрушения Карлсы кто-то разбил здесь лагерь. Воин, подчиняющийся приказу Толлака. Другой возможности не было.

Затем Сольвейг увидела, что слабый вихрь пепла, поднимающийся от этого круглого пепелища, не был обязан свои происхождением ветру. Он шел от огня – потому что тот еще не был полностью мертв. Где-то в золе были зарыты еще горячие угли.

Отряд увидел приближающиеся корабли и отступил прежде, чем их смогли обнаружить.

– Они сбежали или прячутся?

От города мало что осталось, и защитить от засады это малое не могло, но они были достаточно близко к лесу, чтобы стражники, разведшие костер, могли укрыться за деревьями, наблюдая, как они выходят на сушу. И наблюдать за ними прямо сейчас. Развалины города позволяли хорошо видеть чужаков.

Ее отец ответил на ее вопрос одним из своих собственных.

– Что бы ты сделала?

Если только это не была армия – а с чего бы ей здесь быть? – отряд охраны был в значительном меньшинстве. В потрясающем воображение меньшинстве. Но Сольвейг не думала, что они сбежали.

– Затаилась в засаде.

– И я.

Легкий смешок сорвался с ее губ, удивив ее саму; здесь не было ничего забавного.

– Нет, ты бы так не сделал. Ты бы поднялся во весь рост и принял все копья на себя.

– Да, я бы испытал такой порыв. Но если бы я последовал ему, я был бы безрассуден и подверг бы риску не только себя. Как Ульфхедин, я должен сражаться с любым врагом, которого встречу. Но как ярл, я должен думать о людях, которых веду за собой. Это постоянная битва, которую я веду в своем сердце всякий раз, как беру в руки оружие, – между огнем в крови и мудростью в разуме. – Он смерил ее взглядом. – Каким был бы разумный путь для этих воинов?

Сольвейг поняла, что отец учит ее. Делится своей мудростью. Именно так он всегда и делал – размышлял вслух, спрашивал ее мнение и анализировал то, что она предлагала.