Текст книги "Солнце отца (ЛП)"

Автор книги: Сьюзен Фанетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Леиф схватил Агнара, поднял разъяренного мальчика с земли и отнес его в безопасное место.

Сольвейг подняла свой меч. Она перешагнула через Магни, который был ранен, но не сильно, и направилась к своему брату.

– Я люблю тебя, брат. Я всегда буду любить. А теперь я исполню твое желание. Я надеюсь, боги сочтут тебя достойным Валгаллы.

Она подняла меч обеими руками и отделила его голову Хокона туловища.

Он не сделал ни малейшей попытки уклониться от удара.

Когда его тело упало, Сольвейг тоже упала. Она выронила меч и опустилась на колени, и горе, которое она скрывала от всех, кроме Магни, в течение семи дней, вырвалось из ее сердца и души. Она вцепилась кулаками в грязный, окровавленный доспех своего брата и закричала.

Сильные руки обхватили ее, и она услышала у своего уха голос, который любила больше всего на свете.

– Я здесь, – пробормотал Магни напряженным от собственной боли голосом. – Я здесь.

24

На следующий день после того, как Сольвейг была названа ярлом Карлсы, после того, как Хокон был похоронен и оставлен на суд богов, Астрид и Леофрик погрузили на свои корабли меркурианскую армию и отплыли домой.

Их намерение, а также горячая надежда Магни и его отца состояли в том, чтобы немедленно отправить Ольгу и детей обратно на самом быстром их корабле, успев сделать это за короткий промежуток времени, оставшийся до момента, как зима взбаламутит море и сделает путешествие слишком опасным. Если они упустят этот шанс, пройдет лето, прежде чем он снова увидит свою мать и сестру, прежде чем его отец воссоединится со своей женой и новорожденной дочерью.

Это была хрупкая надежда, требующая идеального стечения обстоятельств. И все же Магни наблюдал за береговой линией каждый день с момента отплытия меркурианских кораблей, хоть и знал, что они еще не добрались домой, не говоря уже о возвращении.

Его отец делал то же самое. Часто они стояли бок о бок на насыпи и смотрели на море. Но ни тот, ни другой не могли полностью предаться этому времяпрепровождению. Его отцу предстояло снова укрепить свои владения. И у Магни была Сольвейг, которую было нужно поддержать.

Со дня сьюнда она закрылась от него, и он не знал, что делать. Она стала как скала – прочная и прямая, но жесткая и холодная. Как будто она выдохнула все чувства из легких, пока стояла на коленях перед телом своего брата, а затем ее грудь превратилась в камень. Даже он не мог пробиться сквозь этот панцирь.

Они не были вместе с той ночи перед сьюндом. Их раны были незначительными, всего лишь порезы, которые потребовалось зашить, но рана в сердце и разуме Сольвейг была серьезной. Слишком серьезной, чтобы она могла принять утешение. Каждую ночь они спали вместе, каждую ночь Магни заключал Сольвейг в объятия, и она лежала рядом с ним, как будто хотела этого, но не более. Она отворачивалась даже от простого поцелуя.

Он держал ее в кругу, пока она плакала и раскачивалась, сидя на коленях. Когда она затихла, он помог ей подняться на ноги и отвел к целителю, где им обработали раны. Потом привел ее в маленькую хижину, отданную им отцом. Той ночью Сольвейг искала его объятий; она прижималась к нему до самого рассвета.

А потом поднялась и превратилась в камень.

Конечно, Магни понимал. Всего за неделю столько горя – это подкосило бы почти любого. Он знал, что она будет бояться разрушения в своем горе и будет бояться себя отпустить. Какой бы храброй Сольвейг ни была в бою, больше всего на свете она боялась своих собственных чувств. Только недавно она начала воспринимать их как силу, которую следует принимать, а не как слабость, которую нужно подавлять.

Горе настолько сильное, что подгибались колени и слезы лились потоком – только тот, кто овладел мудростью чувств, мог увидеть в нем силу. Сольвейг была лишь новичком. Поэтому она превратилась в камень и заперла свои чувства на замок. Все.

Любому, кроме Магни, она казалась сильной и здоровой. Каждый день она работала вместе с остальными над восстановлением Гетланда, и каждый день после обеда она сидела с Магни и его отцом, и они разрабатывали план возвращения в Карлсу – как доберутся, какие припасы возьмут с собой, как будут кормить людей.

Его отец снова и снова настаивал на том, что они должны переждать зиму в более умеренном климате Гетланда и начать восстанавливать Карлсу, когда вернется солнце. Сольвейг упорно отказывалась. Карлса была ее родиной. Она была владением ее отца более двадцати лет, и Сольвейг настаивала, что бесчестит его каждый день, оставляя в опустошении.

Магни пошел бы с ней, куда угодно, но он был согласен со своим отцом. Даже в теплое время года жителям Карлсы пришлось бы нелегко; создать что-то из ничего было тяжелой работой, а создать что-то из руин – вдвойне. Просить их взяться за тяжелую работу в условиях долгой северной зимы казалось суровостью, если не жестокостью.

Он и сказал это, только более мягкими словами, и получил в ответ холод, такой острый и плотный, что камень превратился в стекло.

Сегодня его отец высказался в более резких выражениях, назвав Сольвейг глупой и безрассудной – и, что было еще хуже, эгоистичной. Ее искусно созданное самообладание пошатнулось, и она выбежала из зала.

Впервые за долгое время Магни не последовал за ней и не попытался остановить.

Так что теперь он стоял на причале и смотрел на пустынное море. С момента отплытия Астрид и Леофрика прошло десять дней. В случае обычного путешествия домой этого времени хватило бы, чтобы подготовить людей и корабль к отплытию – так что надежда увидеть корабль на горизонте превращалась из фантазии в возможность.

Магни нужна была его мать. Он был мужчиной, которому исполнилось целых двадцать лет, но прямо сейчас ему нужна была мама. Мудрость Ольги указала бы ему способ оттащить Сольвейг от края, на котором она стояла.

– Ты должен пойти к ней. – Его отец встал рядом с ним.

– Я знаю. Но я не знаю, что ей сказать. Я всегда знал, как с ней поговорить, как достучаться до нее. С тех самых пор, как мы были маленькими. Но в эти дни она слишком далеко. – Он вздохнул и высказал свои недавние мысли вслух. – Мне нужна мама.

Его отец печально усмехнулся.

– И мне, сын мой. У меня разрывается грудь от того, что я нахожусь вдали от нее. – Леиф опустил взгляд на свои руки, раскрытые и обращенные вверх, и затих. Когда он заговорил снова, казалось, что он говорит откуда-то с расстояния, таким далеким был его голос. – У меня есть дочь, которую я почти не держал на руках. Если они не вернутся до следующего лета…

Северный ветерок, ледяной почти по-зимнему, взъерошил их волосы, и его отец вздрогнул.

– Мои дни налетов сочтены. Когда Ольга и Диса вернутся, я сделаю так, как давно хотела твоя мама, и перестану ходить в походы. Ты будешь руководить набегами Гетланда.

У Магни отвисла челюсть, и мысли о Сольвейг отошли на задний план. Его отец всегда говорил, что будет совершать набеги до тех пор, пока будет занимать кресло ярла, и что ни один ярл не должен посылать других сражаться в битвах, в которых не будет сражаться сам.

– Не уходи, отец. Я не готов. – Магни услышал, как его слова перекликаются с теми, которыми Сольвейг умоляла своего умирающего отца, и его сердце дрогнуло от воспоминаний о печали того дня.

С тех пор не прошло и трех недель. Так много изменилось.

Отец притянул его к себе и обнял за плечи сильной рукой.

– Нет, Магни. Я пока не собираюсь покидать кресло ярла. Предстоит слишком много работы. Когда Гетланд снова станет сильным, а Карлса восстановится, когда вы с Сольвейг поженитесь, когда пятно чумы Толлака с наших земель будет полностью смыто, тогда мы втроем сядем и поговорим об объединении нашего мира. – Его глаза впились в Магни. – Я бы уступил свое кресло королю, Магни.

Если он не был готов стать ярлом, то уж точно не был готов стать королем.

– Отец…

Отец улыбнулся и отпустил его.

– Отложим эту беседу на другой раз. Будущее хранит свои секреты. Только провидцы могут знать, что будет, и они говорят с нами загадками. Так что извлекай из каждого мгновения все, что можешь. Найди свою женщину. Облегчи ее боль и заставь увидеть. – Он снова повернулся к морю. – А я буду ждать, когда моя любовь вернется ко мне.

– оОо~

Направившись в лес на поиски Сольвейг, Магни был удивлен, встретив ее на тропинке у деревьев, и обнаружив, что она не одна. Агнар шел рядом с ней, держа сестру за руку. Магни был поражен тем, насколько они похожи: у обоих длинные светлые волосы, оба одного роста. Агнар еще не стал мужчиной, но наверняка будет необычайно высоким и широкоплечим, как отец, каким был Хокон. Однако сейчас он был ненамного коренастее своей сестры, и с такого расстояния казалось, что Сольвейг идет рядом со своим собственным отражением.

То же самое было верно в отношении Сольвейг и Бренны.

Как типичный мальчик, Агнар высвободился из нежных объятий сестры, как только увидел Магни. Брат и сестра обменялись несколькими словами, и Агнар позволил поцеловать себя в щеку, а затем зашагал вперед, кивнув Магни.

Он тоже был стоиком и держал себя в руках с тех пор, как поддался ярости и горю в тот день. Но Агнар всегда был из тех, кто остается спокойным там, где другие кричат и плачут.

Магни встретил Сольвейг и потянулся к ее рукам. Она не отстранилась.

– Я шел, чтобы найти тебя.

– Стряслась беда?

– Нет. Только та, что ты носишь в своем сердце.

Ее грудь поднялась и опустилась со вздохом, а затем она подошла ближе. Впервые за последние недели Сольвейг подошла к Магни по своей воле.

– Мне жаль. То, что я чувствую… я устала от этого.

– Я знаю. Отдохни у меня в объятьях. – Он легко потянул ее за руки, и она прижалась к нему. Он заключил ее в объятия и крепко прижал к своей груди. Ее защита была разрушена словами Леифа, и теперь Сольвейг была ранимой и мягкой.

Они стояли на тропинке под лучами заходящего летнего солнца, пока зарождающийся зимний ветерок овевал их тела.

Еще один раздирающий грудь вздох заставил Сольвейг замычать.

– Вы с Леифом правы, – пробормотала она, уткнувшись в его тунику. – Нам следует остаться здесь на зиму. Глупо думать, что мы сможем отстроить достаточно до того, как выпадет снег, а нам понадобятся пища и укрытие. Даже один-единственный длинный дом был бы чудом, но у нас не было бы никаких запасов еды, кроме той, что мы привезли бы отсюда. Все, о чем я могла думать, – как восстановить наследие моего отца и стать достойной его, показав, что его вера в меня не была напрасной. Но она была напрасной. Я уже ужасный ярл.

Магни отстранил ее и хмуро посмотрел в ее запрокинутое лицо.

– Хватит. Ты беспокоишься о том, что позоришь своего отца? Ты делаешь это каждый раз, когда сомневаешься в себе. Если мы приплывем в Карлсу и умрем с голоду, возможно, тебя запомнят как слабого ярла. Но ты услышала мудрость людей, которым доверяешь, и прислушалась к ней, несмотря на сильное желание пойти другим путем. Именно так себя вел Вали. Мой отец всегда говорил, что Вали Грозовой Волк был вспыльчивым, но очень мудрым и сознающим свою ответственность. Поэтому он никогда не позволял своим порывам вести себя.

Ее глаза наполнились слезами.

– Мне больно слышать, как о нем и моей матери говорят в прошедшем времени. Как о людях, чьи истории закончились.

Он снова притянул ее к себе, прижимая ее голову к своему подбородку.

– Я люблю тебя, Сольвейг Валисдоттир.

Она приняла новое имя, данное ей людьми, и будет носить его с честью, но Магни знал, что теперь Сольвейг больше чем когда-либо хочет носить имя своего отца.

Снова откинувшись назад, она взяла его за руку и подняла ее ладонью вверх. Кончики пальцев задели белые линии, которые пересекали его кожу, шрамы от клятв, данных ими на крови. Они хранили секреты друг друга. Хранили веру вместе.

– Я так люблю тебя, – прошептала она и наклонила голову, чтобы поцеловать его ладонь. Сбитый с толку прикосновением ее мягких губ, Магни почувствовал влагу пролитых ею слез.

– оОо~

Корабль пришел на следующий же день – не один из меркурианских кораблей, а другой, столь же знакомый и гораздо более любимый. Торговое судно его дяди, которое регулярно заходило в гавань Гетланда.

Магни и его отец, Сольвейг и Агнар поспешили вниз по пирсу еще до того, как корабль пришвартовался, и его отец едва дождался, пока опустится трап, прежде чем броситься вперед с криком:

– Ольга! Ольга!

Магни увидел, как его большой и могучий отец поднял на руки его крошечную, но не менее могучую мать и дочь, которую она несла, и почувствовал в душе теплую волну. Он понимал эту любовь, чувствовал, как глубоко она проникала, как далеко простиралась.

Это было радостное, но мрачное возвращение домой. Конечно, они узнали о смерти Вали и Бренны, и Хокона еще до того, как покинули Меркурию, но именно сейчас, когда семья воссоединилась, утрата проявилась в полной мере.

На корабле дядя Магни, Михкель, поднялся на верхнюю ступеньку трапа, сжимая руки девочек: Товы и Хеллы. Они стояли неподвижно, как изваяния, одна светловолосая, другая темноволосая, одна высокая, другая маленькая, их голубые глаза были широко раскрыты и полны неуверенности.

Сольвейг опустилась на колени на пирсе и подняла руки в знак приветствия и мольбы. Девочки высвободились из рук Михкеля и спустились вниз, плача, и добрались до своей сестры, которая прижала их к себе и погладила по головам.

– Я здесь, я здесь, – заворковала она.

Когда-нибудь Магни найдет способ показать Сольвейг эту ее сторону: ту Сольвейг, которой она была со своими братьями и сестрами и с людьми, которые в ней нуждались, как она была силой, которой им не хватало, как она давала им эту силу, пока у них не появлялась собственная. Она чувствовала себя маленькой и эгоистичной, когда нуждалась в поддержке, но никогда не медлила, когда в поддержке нуждались другие.

Его родители вместе спустились по трапу, держась за руки. Его отец взял Дису на руки и прижал ее к своей груди, к своей шее. Магни почувствовал что-то невероятно знакомое, как будто вспомнил прикосновение шеи отца к своему лицу. Но он не мог помнить; в своих самых ранних воспоминаниях он был маленьким мальчиком, бегающим по Гетланду за козлятами, а не спелёнатым младенцем. Но чувство было, достаточно сильное, чтобы сжать его сердце.

Перед ним оказалась мать, выглядевшая более свежей, чем обычно после долгого морского путешествия. Она улыбнулась ему и подняла руки, и Магни бросился в ее объятия и уткнулся лбом в ее худенькое плечо.

– Мама.

– Мой мальчик. Как я скучала по тебе, kullake.

– А я по тебе. Но мы снова вместе и в безопасности.

Она отстранила его и снова посмотрела ему в глаза.

– Но не все. – Она повернулась к Сольвейг, которая снова встала, а ее сестры и Агнар крепко обняли ее. Мать Магни протянула руку. – Сольвейг, сердце мое.

Сольвейг кивнула, моргая. Магни видел, как она набрасывает на свои плечи еще больше сил, словно мантию. Затем она сжала руку его матери. Сольвейг ничего не сказала, но когда его мать притянула ее ближе, она подошла и позволила окутать себя материнской любовью. Она уткнулась лбом в тонкое плечо Ольги, и сердце Магни бешено заколотилось.

– оОо~

Они поженились четыре дня спустя на опушке леса. Как и ожидалось, Магни подарил Сольвейг Синнесфрид, меч, который его отец подарил его матери, когда женился на ней, и который она подарила Магни, когда он начал совершать набеги. Этот меч они должны были сохранить для своего первенца. Сольвейг же подарила Магни недавно выкованный меч, сверкающий и великолепный. На его лезвии были выгравированы руны волка, ворона и солнца.

Они соблюли все ритуалы своего народа и даже сбежали в темноте к своей маленькой хижине, пока весь город следовал за ними по пятам. Они отдали свадебную корону Сольвейг шумной толпе, но празднование этого дня и явная радость были приправлены еще и торжественностью. Он ознаменовал столько же окончаний, сколько и начал: конец долгой эры процветания, конец лета, конец легенд. Они пережили суровую зиму, а затем, особенно Карсла, долгое лето, воссоздавая обновленный мир из пепла его руин.

Все чувствовали, как тень прошлого и отблеск будущего затмевают солнце начала жизни Магни и Сольвейг.

Но это было только начало, и Магни не позволил Сольвейг забыть об этом.

Он проснулся один в своей супружеской постели, когда ночь еще была темной. Свечи догорели до огарков и погасли; они заснули, сбившись в потный клубок, и не загасили их. Как только щит, окружавший ее чувства, был разрушен, Сольвейг снова открылась для него – в постели и не только.

Хижина была маленькой, всего одна комната, и Сольвейг в ней не было. Боги, он надеялся, что она не ушла в лес в их первую брачную ночь. Это будет история, которую не нужно рассказывать никому.

Магни встал и натянул бриджи, поморщившись от липкости на животе и бедрах. Они заснули, не приведя себя в порядок. Он туго затянул шнурок, но не стал завязывать, и пошел искать свою жену.

Жена. Он усмехнулся при этой мысли. Долгие годы он хотел немногим большего, чем то, что принес ему вчерашний день: Сольвейг, соединившуюся с ним перед лицом богов.

Она сидела прямо за дверью, на стуле, на который Ингрид – женщина, которая собиралась начать здесь свою супружескую жизнь, и чья жизнь закончилась на веревке перед Толлаком в зале, – садилась в теплые дни, когда пряла шерсть. Колеса не было, но кресло осталось.

Сольвейг сидела там, закутавшись в мех. Ее распущенные волосы упали через плечо и локоном легли на сгиб локтя.

Ночь была холодной; его мать вернулась в самый последний теплый день. Дрожа, он сделал несколько шагов и присел рядом с Сольвейг.

– Где ты, любовь моя?

Сольвейг повернула голову в его сторону и криво улыбнулась.

– Я здесь. Я услышала волка и захотела послушать

Он поцеловал висок, который она ему подставила.

– Ты думаешь, это твой отец?

Ее плечо приподнялось.

– Не знаю. Но знаю, что это заставило меня еще сильнее скучать по нему и по моей матери, и я хотела это почувствовать. Я не знаю почему.

Магни никогда не переживал подобной потери, хоть и видел, как другие справлялись с большим горем. Он догадывался, почему она хотела причинить себе еще больше боли, но оставил эту мысль при себе. Отец и мать, оба, учили его, что иногда мудрость – это держать свои мысли при себе.

– Я чувствую, что они становятся ближе ко мне, когда я скучаю по ним сильнее, – прошептала она.

И это было то, что он сказал бы ей. Он провел рукой по ее спине.

– Ты бы хотела побыть одна?

Сольвейг покачала головой, и Магни наклонился ближе. Вот так и они сидели, прижавшись друг к другу, и позволяли ночи стареть.

Затем он тоже услышал тявканье и вой волка. Прозвучало совсем рядом.

– Я хочу, чтобы они мной гордились. Я ничего в своей жизни так не хотела, как быть достойной их.

Магни часто говорил Сольвейг, как сильно ценит ее, какой достойной, по его мнению, она была. Он знал, что она верит в то, что он говорит правду, но это было не то же самое, что верить в то, что его слова и есть правда. Так что не было ни необходимости, ни смысла снова говорить ей, что она достойна.

Она произнесла эти слова не для того, чтобы узнать, правда они или нет. Она сказала их другу, который хранил ее секреты, потому что ему можно было их доверить. Она произнесла их, чтобы облечь свои тревоги в форму, с которой можно было бы бороться.

Ей нужен был союзник для этой борьбы.

Поэтому Магни не стал говорить Сольвейг, что она достойна. Вместо этого он сказал:

– Я помогу тебе. Я здесь.

ЭПИЛОГ

СОЛНЕЧНОЕ СЕРДЦЕ

ЖЕНЩИНА, КОТОРОЙ ОНА СТАЛА

Хелла помогла Сольвейг подняться с корточек и снова опуститься на матрас. Даже постельное белье, промокшее от усилий, успокаивало сейчас, когда ее ребенок, ее сын, сделал свой первый глоток воздуха в этом мире и громко закричал.

Фрида положила ребенка ей на грудь, и Сольвейг подняла руки, которые казались сделанными из железа, и крепко прижала его к себе.

Магни положил голову ей на плечо. Двое ее мужчин были рядом с ней.

– Он потрясающий. Это будущее, которое мы создали.

Она поцеловала сначала теплую белокурую голову своего мужа, а затем гладкую темную головку своего сына. Ее снова пронзила боль, но Фрида говорила, что так и будет, а потому Сольвейг снова потужилась и вытолкнула что-то еще из своего тела.

Когда все прошло, Сольвейг расслабилась и повернула голову на подушке, чтобы посмотреть через открытое окно за пределы комнаты в покоях ярла в большом зале Карлсы. Сюрреалистический свет полуночного солнца согрел ее глаза. Ее ребенок родился в день солнцестояния, как и она сама.

– Магни, – пробормотала Хелла своим низким, добрым голосом, уже имеющим окраску женственности. – Пришло время разорвать пуповину.

Зная свою роль, Магни встал. Сольвейг почувствовала его рядом со своим опавшим животом, почувствовала движение вокруг, но не отвела взгляда от окна, а внимания своего сердца – от теплого, тихого мальчика, лежащего у нее на груди. Магни перегрыз пуповину, разрывая связь между матерью и ребенком и выпуская этого крошечного, драгоценного мальчика в мир. Это заставило Сольвейг почувствовать грусть и тоску по своим родителям. Боль двухлетней давности вспыхнула в ее сердце. Ее глаза начали зудеть от соленых слез, и она закрыла веки, чтобы отогнать их.

– Как мы его назовем? – спросил Магни, снова оказавшись рядом с ней.

Мальчик зашевелился и заворочался, и Фрида сказала:

– Хелла, помоги Сольвейг приложить его к груди. Так, как я тебе показывала.

Хелла была ученицей Фриды в течение нескольких месяцев, с тех пор как ей исполнилось двенадцать лет. Младшая сестра Сольвейг не испытывала жажды битвы; она предпочитала успокаивать боль, а не причинять ее. Следуя указаниям своей наставницы, она подошла к другой стороне кровати и помогла Сольвейг сесть. Затем она прижала мальчика к обнаженной груди Сольвейг. Он сразу перестал хныкать и, казалось, даже улыбнулся.

Когда ребенок присосался к ее груди, Сольвейг почувствовала, как волна невероятных ощущений пронеслась в чрево и вернулась к сердцу, такая мощная, что она ахнула и подпрыгнула.

– О, – прошептала она. – Боги.

Фрида глубокомысленно кивнула.

– Это связь, Сольвейг, крепнущая связь между вашими сердцами, крепче, чем пуповина, которую Магни разорвал зубами. Никто не может разорвать связь между матерью и ребенком, никто не разрушит ее даже самым острым лезвием и самым жарким огнем.

Пока ее сын кормился в первый раз, сестра и Фрида прибрались у Сольвейг между ног. Магни в восторге сидел у кровати, Сольвейг изучала мальчика, которого сотворила. Он был красив и силен, с толстыми ножками и ручками и пухлыми щеками. У него были темные и густые волосы, как у ее отца и матери Магни. Какого цвета были его глаза, она пока не видела; до сих пор он едва ли открыл их.

Она не задумывалась о том, как они могли бы назвать своего ребенка; на самом деле, она запрещала Магни обсуждать это с ней. После года, полного болезненных потерь – ее родителей, ее сестры, ее брата, ее дома, – они потратили почти два года на восстановление. Карлса снова стала городом, в котором все еще пахло опилками и древесным соком, но который уже начинал процветать, и они строили планы отправиться в свой первый новый поход под ее руководством следующим летом. Как всегда, они будут совершать набеги вместе с Гетландом, теперь во главе с Магни. Леиф намеревался выполнить обещание, данное Ольге: сложить меч и больше не совершать набегов.

Они отплывут обратно во Франкию с отрядом из воинов двух земель, которые когда-то были четырьмя, а когда-нибудь станут одной.

Париж еще не был взят. Истории о нерушимых кольцах стен превратились в легенду. Но теперь Сольвейг знала, что ее легенда не ждет ее в Париже; она была написана чернилами ее родины. Но следующим большим призом был Париж, так что они отправятся туда.

Не она – этот мальчик еще будет кормиться ее грудью, так что она останется и будет воспитывать его и руководить Карлсой здесь, пока Магни будет вести их войско во Франкии.

Она чувствовала себя суеверной, планируя так много на будущее, и не хотела рисковать, поймав в эту паутину своего ребенка. Поэтому она отказалась говорить об имени. Только в последние несколько недель, раздавшись настолько, что едва могла ходить по прямой, Сольвейг позволила Магни начать вить гнездо, а ее людям – принести подарки, которые они хотели преподнести малышу.

Конечно, у нее не было намерения давать ребенку имя до его появления на свет.

Но он появился. И он был само совершенство.

Магни провел кончиком пальца по шелковистой коже руки их сына.

– Я бы хотел назвать его Ингвар.

Он хотел дать их сыну имя, происходящее от слова «воин». Сольвейг повернулась и посмотрела на мужа, ожидая, пока он переведет взгляд с ребенка на нее.

– А если он не захочет драться? – Она была полна решимости позволить детям найти свой собственный путь в любви и в жизни. Даже если они с Магни выберут правильный путь, как это сделали для нее ее родители, им это может не понравиться. Как не нравилось и ей.

– Чтобы быть воином, не обязательно проливать кровь. Нужно только мужественно и храбро сражаться в битвах, в которые бросит тебя жизнь.

– Ты говоришь, как твоя мать.

Он улыбнулся и поцеловал ее в плечо.

– Один из величайших воинов, которых я знаю. Другая – его мать. Он не может не обладать сердцем воина.

– Ингвар. – Она покатала имя во рту, пробуя на вкус, форму и звук. – Ингвар Магниссон. Это хорошее имя.

Она взяла крошечную ручку и прижала ее к своим губам.

– оОо~

Несколько недель спустя Сольвейг сидела в зале и улыбалась, наблюдая, как Леиф и Ольга воркуют над своим внуком, которого почти поглотили объятия деда. Диса, их дочь, втиснулась между родителями, пытаясь покрыть Ингвара неловкими поцелуями.

Сольвейг почувствовала приближение Магни еще до того, как он оказался рядом, прогнала кошку и повернулась, чтобы прислониться к нему, как только он уселся на скамейке у нее за спиной. Он обнял ее и отвел носом в сторону вырез ее нижнего платья, чтобы поцеловать родинку у нее на плече.

– Они уже любят его, – выдохнул он.

– Конечно. Он – само совершенство.

– Отец хотел бы поговорить с нами о передаче власти, если мы готовы.

Когда Леиф покинет кресло ярла и сделает ярлом Магни, их владения объединятся. Под властью Магни и Сольвейг окажется слишком много земель, чтобы их можно было называть просто владениями ярлов. Они станут королем и королевой чего-то нового. Она оглянулась через плечо.

– Ты готов?

Он почти не колебался, прежде чем покачать головой.

– Но мой отец все равно хочет этого. Он чувствует, что должен уступить мне место, так как следующим летом мы будем участвовать в походе без него. Но мне достаточно того, что я поведу объединенный отряд. Я хочу еще несколько сезонов, прежде чем стать королем. – Он снова поцеловал ее в плечо, на этот раз проведя языком вверх по шее. – А ты как думаешь?

– Я тоже пока не хочу. Карлса только-только восстановилась. У меня есть работа здесь, в доме моего отца. И я тоже еще учусь.

– Тогда мы останемся в Карлсе, а мой отец – в Гетланде. Он будет рад.

А Ольга?

– Он останется дома, подальше от набегов. Она уже рада. – Его руки скользнули вверх от ее талии и нашли грудь. – Он только что поел, да?

– Да, – промурлыкала она. Намерение, прозвучавшее в его голосе, возбудило ее так же сильно, как и прикосновение тела. Ингвар родился несколько недель назад, но они не спали вместе с тех пор, как он родился. Ребенок отнимал все время.

– Им заняты мои родители. И сестра. По нам не будут скучать. – Рука соскользнула с груди Сольвейг и опустилась между ног, поднимая ее рубашку, пока Магни не смог дотянуться до тела под ней. – Пойдем со мной, жена. Я скучал по тебе.

Она кивнула, и он вскочил со скамейки и повел ее в их комнаты. Все в зале знали, зачем. Кто-то даже поднял в их честь рог с медом.

– оОо~

Това взмахнула мечом с диким рычанием. Он попал в щит Агнара, и тот повернул щит над своей рукой, поймав руку Товы с мечом в ловушку и заставив ее неловко изогнуться. Затем он шагнул ближе и постучал затупленным концом тренировочного меча по ее груди.

– И ты мертва, – сказал он и отступил назад. Он коснулся острием меча земли и сделал вид, что опирается на него, словно ему скучно.

За последние два года Агнар стал мужчиной. Он приобрел мужские размеры и фигуру, и у него появилась женщина, на которой он собирался жениться. Он уже стал талантливым плотником и резчиком по дереву, и наверняка будет великим воином.

Он жил каждый день, стремясь преуспеть во всех своих начинаниях. Он жил для того, чтобы его жизнь стоила жизней их родителей.

Они никогда не говорили о Хоконе, но было ясно, что Агнар принял обвинение их брата близко к сердцу. Однако вина не отбросила его назад. Наоборот, теперь он старался изо всех сил.

Това топнула ногой и повернулась к Сольвейг.

– Он слишком большой! Я не могу сражаться с ним!

Агнар рассмеялся.

– Ты хочешь сказать, что будешь сражаться только с детьми и гномами?

Сольвейг встала и вошла в тренировочный круг. Ингвар уютно дремал, устроившись у нее на груди, и она не хотела повышать голос и беспокоить его. Когда она оказалась достаточно близко к Тове, чтобы говорить спокойно, она сказала:

– Твой брат прав. Ты должна быть готова сражаться с людьми крупнее тебя. Иногда гораздо крупнее. Представь себе Деву-защитницу, стоящую лицом к лицу с нашим отцом в битве. – Холодный палец скользнул по позвоночнику Сольвейг; говорили, что молодая Дева-защитница и держала в руках копье, которое убило его. Она пожалела, что не придумала другой пример.

– Отец разрубил бы ее надвое, – сказала Това, зарычав от гордости. Она тоже слышала эти истории, но была слишком мала, чтобы поверить, что ее отца могла сразить одна-единственная Дева-защитница. Сольвейг, однако, знала, что ее отца убило не копье. Его сердце умирало еще до того, как копье пронзило его.

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Вот к чему я клоню. Я бы хотела, чтобы ты дожила до глубокой старости, Това, поэтому ты должна научиться сражаться с любым противником, независимо от его размера и силы. У тебя есть сильные стороны, навыки и таланты. Используй их.

Прижимая Ингвара к себе одной рукой, она наклонилась и подняла оброненный сестрой щит. Това использовала боевой щит на тренировках; она хотела, чтобы его размер и вес стали частью ее костей.

Это не был щит времен ее отца с отметиной Ока Бога. Сольвейг выбрала свои собственные цвета: да, щит был красный, как у Вали, но вместо красного глаза на небесно-голубом поле на нем были изображены красное поле с простым золотым кругом в центре. Солнце. В конце концов, она была Сольвейг Солнечное Сердце. Ярл Карлсы и дочь легенд.

Она вернула щит своей сестре. Когда Това забрала его, Сольвейг встала у нее за спиной и толкнула плечом вниз и внутрь.