Текст книги "Секретное счастье (СИ)"

Автор книги: Светлана Белл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Милена глянула на Элли – та больше не устраивала истерик, просто тихо плакала, по-детски стирая слезы ладонями. Сестра вздохнула, вынула из кармана плаща розовый кружевной платок, вытерла, как малышке, Элли лицо.

Наконец все вышли на улицу – Рабс, открывший им дверь, был сонный и сердитый. Цербер, которого тот держал за ошейник, распахнул было три пасти, но Рабс показал черным собачьим мордам кулак, и те не стали лаять.

Поездка оказалась бесполезной, все чувствовали себя опустошенными и подавленными. В машину сели молча.

– Надо выполнить просьбу Дена – сказать его матери, что случилось, – проговорила Милена, глядя, как проплывают темные силуэты домов за окном автомобиля.

– Не волнуйтесь, я возьму это на себя, – отозвался Генриор, крепко сжимая руль. – Утром съезжу в Ключи. Если, конечно, граф позволит, – добавил он.

– Но мама Дена, наверное, волнуется. Ночь же… – прошептала Элли.

– Ты хочешь, чтобы Генриор отправился в деревню прямо сейчас? – обернулась Милена. – Элли, прекрати. Генриор с утра до ночи работал, потом эта поездка. Дай ему набраться сил.

– Силы у меня есть, – сумрачно отозвался Генриор, управляя машиной. – У меня мозгов нет. Ввязался в историю.

Резкий визг тормозов заставил девушек ахнуть – им показалось, что перед лобовым стеклом внезапно вырос то ли монах, то ли придорожный разбойник в черной накидке.

Глава 19. Не могу я рассвета ждать

Генриор, нервно растерев виски, вышел из автомобиля, громко хлопнул дверью. Раздраженно, сварливо принялся высказывать человеку в черном:

– Что же вы, женщина, бродите ночью по дороге? Да еще в такой темной одежде. Под колеса лезете! Это же опасно! А если бы я вас задавил? Если вам жизнь не дорога, так хоть о водителях бы подумали!

Милена опустила стекло, и до девушек донесся хрипловатый немолодой голос:

– Господа, я в Тисс иду, не знаю, правильно ли, нет ли. Темно, не видно ничего. Правильно хоть?

– Да правильно, правильно! – нетерпеливо проговорил Генриор. – Только, если уж пешком, то лучше бы не по шоссе шагали, а через ближнее село. И по утру! Ночью-то зачем?

– Да меня попутная машина до перекрестка подбросила, а дальше я уж сама. Не могу я рассвета ждать, беда у меня страшная, сына единственного, кормильца, ни за что в тюрьму забрали. Говорят, на двадцать лет упекли, а то и… Похуже, говорят. Хоть увидеть его, обнять, узнать, вдруг, надо ему чего, или помочь чем. Посмотреть на него! А может, вы знаете, где искать там, в городе, тюрьму эту?

Генриор горько вздохнул, облокотившись о серебристый капот машины.

Элли съежилась, укуталась плотнее в клетчатый плед, будто хотела спрятаться в нем, точно в теплом надежном коконе. Она сразу поняла, кто эта женщина.

«Двадцать лет!» – эти слова вспыхнули в Эллиной голове, будто цифры в новомодных часах – огромные, красные, яркие. Дену грозит провести в тюрьме двадцать лет! А ей, Элли, сегодня исполнилось семнадцать... Но главное – остался бы жив!

Если женщина в черном плаще – его мама, как она посмотрит ей в глаза? Что скажет?

Элли кинула взгляд на Милену, та многозначительно покачала головой, открыла дверцу машины, вышла. Элли видела, как сестра, поправляя сбившуюся прическу, молча прислонилась к капоту. А Генриор, сбавляя тон, глухо произнес:

– Ночью туда могут и не пустить.

– Мать-то? Пустят! Я добьюсь, договорюсь, да хоть денег заплачу, хоть небогата. У меня сын-то знаете какой? Работящий мой Ден, рукастый, самый мастеровитый в селе! Он же инженером думал стать, да разве сельчанина в институт-то возьмут? Такие законы… А тут вот беда такая случилась. В тюрьму упрятали, говорят, из-за какой-то богатой девчонки… Да не верю я, что он виноват! Так как дойти-то, до тюрьмы этой? Далеко ли? Не подскажете? Очень мне туда надо!

Генриор помедлил – Элли увидела, как он утомленно сцепил руки. Вопросительно глянул на Милену, та кивнула.

– Ладно, – отрывисто сказал он. – Садитесь в машину. Недалеко еще от города уехали. Вернемся. Довезем.

– Ой, спасибо, спасибо, добрый человек! Добрые вы люди, пусть небеса вам помогут, – запричитала женщина. Милена приоткрыла дверцу, шепнула Элли:

– Только помалкивай пока. Потом скажем.

Женщина – высокая, плотная, большая, неловко забралась в салон, отодвинулась от Элли, чтобы не помешать, не задеть влажным плащом. Обхватила голову руками. Потом достала из кармана платок, долго вытирала мокрые то ли от дождя, то ли от слез щеки.

Машина тряслась на поворотах, подскакивала на ухабах. Все тягостно молчали. Когда вдали показались золотые огни города, пассажирка, будто очнувшись, проговорила:

– Вот как мне повезло, что я вас встретила! А то шла бы да шла, до самого утра бы шагала. Да и город я не знаю совсем, точно бы там заблудилась. Но вы не думайте, я заплачу за дорогу, деньги-то есть.

– У нас тоже есть, не беспокойтесь, – хмуро отозвалась Милена.

– А про Дена-то моего уж вся деревня гудит, у нас слухи – как мухи… – вдруг печально сказала женщина. – Связался, говорят, с какой-то кралей: то ли княгиней, то ли герцогиней, кто их, богатеек, разберет. Да чушь это! Никогда мой сын к богатству не рвался. Работает он честно, зарабатывает прилично, никакой работы не боится. Ни грязной, ни чистой. Он ведь не только руками, но и мозгами трудится, любую бумагу напишет, любые цифры посчитает… Умный парень, хоть и не ученый! Он ведь всё делает, чтобы мы с сестрицей его ни в чем не нуждались, как сыр в масле катались. Для нас он в лепешку расшибется! Для нас, да еще для невесты своей.

Элли показалось, что огни мелькающих машин ослепили ее. Так больно стало глазам, так тяжело – сердцу, и руки заледенели, будто она опустила их в подтаявший снег.

– Для невесты? – ошеломленно пробормотала Элли. – А у него разве есть невеста?

Милена обернулась к ней, посмотрела выразительно, качнула головой, но ничего не сказала. А Генриор никак не отреагировал – как ехал, так и продолжил ехать.

Женщина пожала плечами – видно, подумала, что юная девушка, тихо кутавшаяся в плед, решила поддержать разговор. Охотно объяснила:

– Конечно, есть. Парню-то по весне двадцать три стукнуло, а с Долли они с малых лет вместе. Детишками были, когда их сосватали. Долли всегда была девочкой хорошей, умницей да скромницей, вот и решили мы с отцом – а чем не невеста? Только что-то со свадьбой затянули. Муж мой так и не дождался женитьбы, лет пять как помер. Я думала, что по осени, когда с урожаем богато, обвенчаются молодые. А оно вот как получилось… – женщина всхлипнула.

– А что же эта невеста с вами в город не пошла? – отозвалась, не оглядываясь, Милена. – Могла бы и навестить жениха-то.

– Да что вы, я сама сказала – не смей, не ходи! – всплеснула руками женщина. – Она ко мне прибежала, плакала, мол, так вот и так… А я ей сказала – дома сиди, сама всё выясню! Она послушная, а дело непростое. Ведь говорят, девчонка какая-то замешана, разобраться надо.

– Послушная, значит, невеста… – проговорила Милена. И больше ничего не сказала.

Дальше ехали молча, только женщина всё вздыхала и утирала глаза кончиком платка. А Элли знобило. Она глотнула кофе, плотнее завернулась в плед, но не согрелась. Бешено кружилась голова. Ее никогда не укачивало в автомобилях, но той ночью тошнота подкатывала к горлу, как липкий засаленный клубок, и пару раз она едва не дотронулась до плеча Генриора: «Остановитесь!» Но выдержала. Докатили до управы.

– Вот здесь арестанты, – глухо сказал Генриор, паркуя автомобиль возле железной двери. – Туда стучитесь.

– Вот спасибо! Спасибо! – забормотала женщина. Она сунулась было в торбу – видно, за кошельком, но Милена, оглянувшись, поспешно мотнула головой:

– Не надо нам ничего.

– Но ведь ее не пустят! – прошептала Элли сестре. – Там такой вредный стражник…

Генриор тяжело вздохнул, вышел из машины. Женщина тоже выбралась, зябко кутаясь в непросохший еще черный плащ. В неярком свете фонаря видно было, что она нестарая, крепкая, только морщина пролегла меж широкими бровями так глубоко, будто прорезали ее бритвой.

– Ладно, делать – так уж до конца! – махнул рукой Генриор и стукнул в железную дверь. Как ни странно, Рабс открыл сразу же, цербера при нем не было. Глянул на Генриора удивленно, сердито. Спросил раздраженно:

– Что, медом намазано? Забыли чего?

– Это мать его. Дайте увидеться, – Генриор кивнул на женщину в черном плаще.

– Да что же такое! Не положено!

– Матери закон позволяет. Так что немедленно впустите и проводите! – несвойственным ему тоном, нахрапистым каким-то, заявил Генриор. По всему было видно, что ему до чертиков надоела эта история, и он в глубине души бранит себя (а скорее всего, и графских девочек, и работу свою, и всю эту мутную жизнь) последними словами – зачем он во всё это ввязался?! Взгляд у Генриора был такой мрачный и решительный, что даже Рабс отшатнулся.

– Да черт вас поймет! – проговорил он, наконец. Глянул на прямого, как столб, Генриора, потом на женщину в платке, сморщился: – А, была не была, пропадать так с музыкой, всё равно уже выговор получу! – Рабс махнул рукой. – Ладно. Заходите давайте, коли уж пришли. Мать же. Матери разок можно. Цербера не боитесь? Он рядом, – и оглянулся на Генриора, на сестёр: – А вы тут были уже, вам, хоть вы и дворяне, второй раз не положено.

– Да нам и не надо, – хмуро заявил Генриор и суховато обратился к женщине: – Жив и здоров ваш парень, не тревожьтесь. Что будет дальше – одним небесам известно, но вы надежды не теряйте. Всего доброго.

– Спасибо вам, дорогие! – женщина, поправив платок, на пороге обернулась, приложила руки к сердцу. – Вот как же повезло вас встретить! Дворяне, говорите, а какие хорошие… А какие… Какие…

Вдруг взгляд женщины переменился, стал растерянным, а потом – странным, стеклянным:

– А вы-то разве тоже к Дену ходили? А зачем? – пробормотала она, вглядываясь в Генриора. – Вы-то сыну моему кем будете? Таких друзей-приятелей у него отродясь не водилось…

Генриор тяжело вздохнул, повторил:

– Всего доброго! Нам пора.

– И вам пора! – поторопил женщину Рабс, плотно закрывая за ней тяжелые двери.

Когда все сели в машину и Генриор завёл мотор, Милена не удержалась, обратилась к бледной, притихшей сестре:

– Видишь, не так-то прост этот Ден! – хотела добавить: "А я говорила, что он тот ещё фрукт!", но не стала.

– Если у него есть невеста и он её любит, я мешать им не стану, – тихо, по-взрослому серьёзно проговорила Элли. – Но я всё равно должна сделать всё, чтобы его спасти.

Глава 20. Какой ты добренький!

Пожилой граф, владелец Розетты, хмурился, нервничал, покашливал, не мог найти себе места. Тучный, мрачный, он долго бродил по пустынным гулким коридорам и переходам замка, заложив руки за спину, – и слуги, увидев его, бледного, неуместно нарядного (он так и не переоделся после бала), – торопливо кивали и старались не сталкиваться с его непривычно тяжелым и больным взглядом.

Наконец граф вернулся в свои покои, прилег, в чем был – в расшитом сюртуке, в белоснежной блузе с плоеным воротом на топчан, прикрылся пледом – его знобило. Рука сама потянулась к синей кнопке звонка – он по обыкновению хотел позвать Генриора, который до сегодняшнего вечера казался скалой, монументом, незыблемым символом устоявшегося мира Розетты. Но тут же одернул ладонь – вспомнил, что сын Андреас с кривой ухмылкой сообщил немыслимое: Генриор, не спросив позволения, повез девочек на ночь глядя в управу, чтобы они могли повидаться с этим… с этим!

Да что же происходит, в конце концов?!

Ведь такого не может быть! Чтобы Генриор, его верный и надежный Генриор, седой, мудрый, честный, пошел на поводу безрассудной Милены, взял маленькую, глупую, запутавшуюся в подростковом бурьяне Элли и повез ее на свидание с парнем, который только что в клочки разодрал репутацию благочинной Розетты? Как же он посмел?

А Милена? Хороша красавица! «Папа, я изменилась! Я стала серьезной! Я выхожу замуж за врача!» – и потом: «Папа, прошу, не трогай Элли, не заходи к ней и никому не позволяй зайти! Я сама поговорю с ней. Я сама всё решу!»

Решила она… Умница! Подбила Генриора (и все-таки, как ей это удалось?!), впотьмах потащила сестренку в город. Так ведь надо было всё сделать иначе! Закончить дело, перевернуть страницу, успокоить маленькую принцессу. Толково, ласково, но твёрдо объяснить юной девочке: «Ты прощена, но всё, что будет происходить дальше, тебя уже не касается». Он бы так и поступил! А Милена – вон что натворила… «И как я мог ей довериться?! – ужасался и бранил себя граф. – Она же всегда была несерьезной, взбалмошной, своенравной девчонкой! Вот и решила всё на свой лад! И нисколько она не переменилась! Я еще ей скажу, скажу!»

Про Раниту граф и вовсе думать не мог – одна мысль о подлой горничной вызывала боль в сердце.

В дубовую дверь крепко стукнули. Граф, мучительно застонав, хотел было буркнуть: «Не сейчас!», но Андреас уже появился на пороге. С сыном в комнату шагнул и старина Рик – он тяжело прошествовал к хозяину, ткнулся в колени. Устало положил три головы на коврик возле камина, вильнул хвостом, притих. И граф печально подумал, что цербера в эту ночь рад видеть больше, чем родного сына, – тот, по крайней мере, не заведет неприятных разговоров.

– Что? – граф тяжело поднялся, сел, облокотившись о жесткую кожаную подушку, тревожно глянул на сына. – Есть новости? Приехал Генриор с девочками?

– Пока нет, – холодно ответил Андреас. Он был бледен, но держался спокойно.

– А что тогда? – не своим, капризным каким-то голосом протянул граф. – Я же требовал сообщить, когда они появятся, а до этого просил оставить меня в одиночестве!

– Меня это тоже касается? – вскинул брови Андреас. – Ну, знаешь ли, отец, я полагал, что сын помешать тебе не может.

Граф горько вздохнул, поправил съехавшие на кончик носа золотые очки.

– У меня болит голова, – пожаловался он. – Я хочу побыть в тишине и покое.

– Послать за лекарством?

– Нет! – граф снова начал раздражаться. – Никто, кроме Генриора, не знает, как правильно заваривать мятный чай, который мне помогает!

– А я бы не стал так полагаться на старика, – выдержав паузу, сказал Андреас, усаживаясь на высокий полированный стул с гнутой спинкой. – Ты чрезмерно ему доверяешь, а он, как видишь, своевольничает. Это всё от того, что ты никогда не указываешь ему его место!

– Ах, Андреас, я не готов обсуждать Генриора! – бессильно сморщился граф. – Кстати, когда ты был младенцем, он носил тебя на руках! Как и всех детей в Розетте!

– Ну, к счастью, я все-таки не его сын, – Андреас в ухмылке приподнял уголки тонких губ. – Напрасно ты привязан к нему, как к брату! Я всегда за порядок и субординацию. Знаю, что ты не уволишь Генриора за самоуправство – а не мешало бы! Но строгого выговора, штрафа и понижения в должности до рядового дворецкого он заслуживает. Хотя бы на время. Пусть не забывает, кто тут хозяин!

– Хватит, хватит, Андреас! – замахал руками граф. – Зачем ты меня мучаешь? Тебе хорошо говорить! Ты живешь в городе, здесь бываешь наездами. А Генриор – он всегда со мной. Он всё знает, всё может. Без него Розетта давно бы завяла! Да, сейчас он поступил опрометчиво. Но, наверное… Я так думаю… У него были на это веские причины! И он нам все объяснит.

– Ты всегда его оправдываешь, – прищурился Андреас. – Если бы он был таким уж толковым, не принял бы на работу Раниту.

– А она ему никогда не нравилась, – мгновенно возразил граф. – Это я… Я сам просил его не придираться. Элли считала ее подружкой. Мне казалось, что это так хорошо…

– Ну ладно, Генриор – это дело твое, – нетерпеливо сказал Андреас. – А как насчет этой мерзавки Раниты? Надеюсь, ее-то ты защищать не будешь?

– А что, она еще в замке?

– Нет, сбежала куда-то. Тварь.

– Андреас! Что за выражения! – всплеснул руками граф.

– Отец, я взрослый человек и называю вещи своими именами. Так что же с ней делать?

– А что делать? Пусть никогда не появляется на пороге Розетты! Никогда!

– И всё?

– А что еще? – растерялся граф. Озадаченно поправил очки. – Ах, да… Полагаю, за отработанные дни ей нужно заплатить, иначе девица будет обивать пороги, а я не хочу ее больше видеть.

– Заплатить! – воскликнул Андреас так громко, что центральная голова цербера Рика недовольно вскинулась, а острые зубы оскалились. Левая голова зарычала, только правая по-прежнему мирно похрапывала. – Отец, о чем ты?! Я пришел, чтобы спросить твоего согласия на судебный процесс! Я найму юриста, пусть объяснит, как привлечь эту девку, как упечь ее за решетку! Ведь это она подстроила так, чтобы Элли познакомилась с деревенщиной! Она затеяла скандал! Так пусть по закону ответит.

– Нет, нет… Я не хочу, чтобы в суде трепали имя Элли! – замотал головой граф.

– Так ведь все равно будут трепать! – сердито крикнул Андреас. – Парня-то будут судить! Имя Элли уже запачкано.

– Ничего не запачкано! – торопливо возразил граф. – Мы сумеем замять эту историю, – и, покачав головой, добавил: – Я умираю, когда думаю о том, что деревенские парни могли сделать в лесу с моей девочкой. У меня сердце останавливается. Но Элли жива и здорова, вот что главное.

– Расколотую чашку не склеишь, – уверенно сказал Андреас, в упор поглядев на утомленного, разбитого отца. – На репутации нашей семьи навсегда останется глубокая трещина.

– Да нет же! – с болью проговорил граф, и было понятно, что он не сына, а себя хочет убедить в этом. – Чего в жизни не бывает! Вот мы с твоей матерью разошлись – и что же? Через год все к этому привыкли. Милена дважды разводилась! Тоже повод для скандала. А ничего, все улеглось, всё сгладилось.

– Это другое, отец, – непримиримо сдвинул брови Андреас. – Разводы осуждаются, но дворянским кодексом разрешены. А вот беспорядочные связи, да еще в семнадцать лет, да еще с деревенщиной... Это всё, папа. Это конец. Не стоит питать иллюзий. Не рассчитывай, что Элли хоть когда-нибудь выйдет замуж за достойного человека из нашего круга.

– Вот зачем ты меня мучаешь? – обиженно воскликнул граф, прижав пальцы к вискам. – Даже если так… Среди горожан тоже есть хорошие люди.

– Но твоей любимой Элли ты желал лучшей доли, – напомнил Андреас и увидел, как болезненно дернулась отцовская щека. – Знаешь, я, когда придет время, женюсь исключительно на девушке из хорошей семьи. Разве я похож на дурака, который добровольно отказывается от дворянских привилегий, совместного капитала, приличного приданого, в числе которого успешное предприятие? Нет! И у меня все это будет! Если, конечно, не помешает грязная история, в которую вляпалась милая сестричка! Вот уж не ожидал я такой подножки… Кстати, что ты ей скажешь, когда она приедет? Ты уже придумал, а? Мне очень интересно. Неужели опять будешь сюсюкать, как всегда? Вот к чему привело твое сюсюканье! Ты совершенно ее избаловал!

Граф хрипло закашлялся, приложил к лицу ладони, надолго замолчал. Потом очень тихо ответил:

– Что мне сказать? Ничего не скажу. Всё уже случилось. Завтра она поедет к матери.

– Какой же ты добренький, ну нельзя же так! – в раздраженном голосе Андреаса мелькнуло нескрываемое презрение. – Отец, очнись! Ты все еще считаешь Элли своей крошкой, а она обманула тебя и устроила бедлам, который не раз и не два аукнется на нашей жизни. Наша Розетта уже не та! Розетта навсегда заляпана грязью, и во всем виновата Элли! Если бы у нее была голова на плечах, ее бы не сбила с толку гадина Ранита! Но она решила погулять в свое удовольствие. И вот что получилось! Надеюсь, этот мужлан хоть ребенка не успел ей подарить! Время покажет!

– Чудовищно! Какие гадости ты говоришь! – простонал граф. – Это просто невыносимо!

– Я всего лишь говорю гадости, а Элли их делает! – пригвоздил Андреас. – Считаю, что такое поведение – как от души высморкаться в шелковую занавеску в бальном зале. Глупо и непристойно! И ты даже не накажешь ее?! Да я бы на твоем месте показал, как шляться и бродяжничать, словно уличная девка! Да я бы взял кнут, и она бы у меня попрыгала!

– Не смей, – вдруг совершенно иначе, твердо сказал граф – он будто бы очнулся и стряхнул с себя пелену истерического отчаяния. – Не смей! – повторил он еще увереннее. – Я никому не разрешу обижать Элли, даже брату. Тем более брату! То, что она сделала, – ошибка, но не преступление. И я не позволю!.. Я не позволю никому ее пальцем тронуть. И унижать! И оскорблять! Ни тебе, ни матери, ни соседям – никому! Ясно?!

– Да ясно, что уж тут неясного? – Андреас слегка сбавил тон и криво ухмыльнулся. – Раз ты хочешь, чтобы малютка Элли всегда вытирала об тебя ноги…

– Я сказал, прекрати!

– Да прекратил уже. Так что с этой мерзавкой Ранитой? Чтобы начать судебную тяжбу, нужно твое согласие! Ты нанимал ее на работу.

– Чтобы арестовать парня, моего согласия не потребовалось, – глядя в стену, обитую серебристым шелком, сказал граф.

– Там другое! Совращение налицо! А вот чтобы доказать сводничество, нужно постараться. Не сомневаюсь, что эта дрянь Ранита будет говорить, что Элли сама мечтала о знакомстве с сельским ухажером. Ну так как? Начинаем дело?

Граф повертел в руках серебряную ложечку, которую он машинально взял с тумбы, долго молчал и проговорил наконец:

– Нет. Не надо. Чем больше имя Элли будут трепать в судах, тем хуже для нее и всех нас. Пусть Ранита живет, как знает, – и вдруг с болезненным недоумением добавил: – Но я так и не понял, Андреас, а зачем же она все это сотворила? Разве ей плохо жилось? Хороший оклад, приличная комната… Работой ее не заваливали. Неужели зависть так ее загрызла? И как мудрёно всё устроила!

– Конечно, зависть, – уверенно сказал Андреас. Его шея покрылась рваными пятнами, но даже губа не дрогнула. – А что же еще? Зависть ее сожгла. И вот итог – пойдет навоз убирать. Ни в один замок или даже особняк ее теперь не возьмут.

– Значит, сама себя и наказала… – устало проговорил граф. – Всё. Ни видеть ее не хочу, ни слышать. Меня сейчас только Элли заботит. Как бы не сломала ее эта история. Она же такая хрупкая, такая нежная. Сама как розовый лепесток.

– Отец! Ты опять?! Да она же!..

– Не смей говорить о ней плохо! – перебил Андреаса отец. И выдохнул: – Оставь меня в покое, я очень устал.

– Ну, так ложись в постель.

– Дождусь девочек, Генриора – и лягу.

В дверь робко постучали, Рик поднял головы, зарычал. Отец с сыном резко обернулись, недружным хором сказали: «Входи!» Они оба отчего-то решили, что войдет Элли.

Но появилась Марта – рыхлая рыжеватая кухарка, женщина средних лет. Она к ночи уже сняла фартук и накрахмаленную наколку, и, хоть и была по-прежнему в синем форменном платье, выглядела встрепанной и неаккуратной. Марта неуверенно глянула на Андреаса и на пожилого графа, волнуясь, проговорила:

– Граф… То есть старший граф. Вас там герцог спрашивает… То есть два герцога… Внизу стоят.

– Ничего не понял, – помотал головой граф. – Какой еще герцог? – он снова с обморочной стыдной тоской вспомнил, как провожал потрясенных гостей, и его замутило от горечи. – Я никого не жду.

– Как же бестолково ты докладываешь, Марта! – неприязненно сморщился Андреас.

– Так я ведь, граф Андреас, докладывать не обучена, я пироги печь обучена и каши варить! – Марта поджала губы. – А коли и Генриора нет, и Раниты нет, и другие – кто где, я на себя доклад-то и взяла, а вот виноватой вышла!

– Ни в чем ты не виновата, перестань! – оборвал ее граф. – Скажи только складно, кого это принесло среди ночи?

– Да герцога, вот как есть говорю! И сына его. Внизу вас ждут. Разговор, дескать, срочный. Не буду же я им толковать, чего, мол, бродите, ночь-полночь! На диван усадила, чай предложила… Правильно хоть сделала-то? Два герцога. Старый Готц и молодой – Крис, что ли, его величать-то. Молодой – кругленький такой, симпатичный. Что же сообщить им?

Граф и Андреас озадаченно переглянулись.

Глава 21. Поздние гости

– Ничего не понимаю, – пробормотал граф, нервно растирая ладони. – Зачем явились? Ночью, без приглашения… Это вне всяких правил. Так нельзя.

– Мое дело маленькое, – хмуро проговорила Марта и недовольно поправила растрепавшиеся рыжие волосы. – Мне сказано было передать – я и передала.

– Видно, герцог решил в лицо высказать тебе, что он обо всем этом думает, – безжалостно заявил Андреас, обращаясь к отцу. – Что же, имеет право. Ведь честь его сына тоже запачкана. Я знаю, что молодой Готц имел серьезные виды на Элли. А теперь – вот. Прекрасная история.

– Хватит! – махнул рукой граф и обернулся к Марте: – Скажи им, что я болен и не готов принять их в данный момент. Принеси за меня извинения, объясни, что я всегда им рад и так далее, но сегодня нет возможности вести разговоры.

– Так я ничего ведь и сказать-то толком не смогу, и слов верных не найду, – развела руками Марта. И добавила решительно: – Господа, это Генриор говорить с важными людьми мастак, а я ведь всего-то повариха. Скажу еще чего не то, а вы меня потом винить будете.

– Тогда ты к ним выйди, – граф обернулся к Андреасу. – Реши вопрос.

– Ну уж нет, отец, – запротестовал Андреас. – С чего это я должен за свою беспутную сестру оправдываться? Твоя любимица. Ты ее избаловал. Так что не с меня спрос.

Граф сдвинул брови, хотел было что-то произнести, но только покачал головой. Подумал, покашлял, глянул исподлобья на Марту:

– Ладно. Скажи им иначе: граф приболел, но скоро выйдет. Поняла? Хоть это ты сможешь произнести?

– Это-то смогу, – закивала Марта.

– Пригласи их в голубую гостиную и сделай еще чаю: и для гостей, и для меня… с графом Андреасом.

– Подожди, а для меня-то зачем? – воскликнул Андреас, когда Марта, еще покивав, вышла – зашаркали по коридору мягкие туфли. – Я к Эллиным любовным делам отношения не имею!

– Вместе выйдем и поговорим, – медленно, с хрипотцой проговорил пожилой граф. – Ты ей брат. А мне – сын. Вот вместе и обсудим.

– Хорошо, – помедлив, проговорил Андреас. – Вместе так вместе. Может, к лучшему. А то ты из-за сумасшедшей любви к своей девочке-розочке скажешь что-то не то…

– Вот-вот! – согласился граф, не показав, что обижен. – Я старик уже, и язык у меня заплетается. А тебе дальше жить, с приличными людьми общаться.

Андреас спустился по лестнице первым, граф – позже, вместе со стариной Риком. До того он, как мог, прибрал себя, пригладил деревянной щеткой седоватые, но по-прежнему густые волосы, скинул помятый сюртук. Хотел по привычке позвать Генриора, чтобы тот подсказал, что надеть, но с горечью вспомнил, что его нет в замке. Вздохнув, он достал из шкафа первый попавшийся объемный коричневый жакет, застегнул наглухо и отправился на беседу с герцогом Якобом де Готцем. Они были знакомы с незапамятных времен, учились в одной школе. Правда, никогда близко не дружили. Как же графу не хотелось вести сложные разговоры!

«Но лучше уж сразу расставить все точки…» – с тоской рассудил граф, захлопывая двери в покои.

Герцоги – отец и сын – сидели в маленькой голубой гостиной за круглым поблескивавшим столиком, рядом молчал Андреас – натянутый, как струна. Марта расставила белые фарфоровые чашки с чаем, пристроила хрустальную сахарницу и две вазочки с конфетами и печеньем. Но к угощению никто не притрагивался.

Господа холодным тоном говорили о пустом: о непривычно жаркой для августа погоде («вскоре осень, а на дворе полнокровное лето…»), о финансах («если золото подорожает, акции дворянских предприятий вырастут»), о королевской власти («кто ж его знает, где сейчас наш молодой король; да ведь все понимают, что правят королевством серые кардиналы…»).

Герцоги Готцы были в дальнем родстве с королевской фамилией и очень этим гордились. Особенно отец, герцог Якоб, – он при случае всегда напоминал, что он если и не кум королю, то кто-то в этом роде.

– Добрый вечер! – кашлянув, произнес граф и подумал, что давненько у него не было такого отвратительного вечера.

Все, даже Андреас, поднялись, вежливо поклонились графу, снова чинно уселись за стол. Граф устроился рядом с сыном, напротив незваных визитеров. Молодой Готц бросил неприязненный взгляд на Рика, устроившегося возле ног хозяина, но ничего не сказал.

– Как ваше самочувствие, граф Мишель? – вежливо произнес герцог Якоб. В силу давнего знакомства они обращались друг к другу по именам и даже иной раз говорили «ты», но присутствие сыновей требовало соблюдения этикета. – Граф Андреас сообщил, что вы приболели. Простите великодушно, что явились в неурочный час. Благодарим за то, что вы нашли возможность уделить нам время.

– Дорогой герцог Якоб, я всегда вам рад, – вяло пробормотал, покривив душой, граф. И замолчал. Не скажешь же, как думаешь: «Ну и зачем пожаловал? Говори скорее и уходи вместе с сыном. И без вас тошно».

Но, видимо, эти слова были написаны на его лице, потому что молодой герцог Крис, нервничая, замысловато сплел пальцы (блеснул бриллиант в драгоценном перстне), а его отец поспешно произнес:

– Позвольте, мы перейдем к нашему вопросу.

– Пожалуйста, – развел руками граф. И мысленно приготовился защищать свою дочь. Ведь не убила Элли никого и не ограбила – значит, не преступница. А проступки все совершают. Все ошибаются, нет в мире безгрешных людей.

Но герцогу Якобу было не так просто начать разговор. Он глянул на сына, обвел всех тяжелым взглядом, горько вздохнул, поморщился. Наконец положил на стол белоснежную салфетку с вензелями (он даже не замечал, что мял ее в руках) и медленно проговорил:

– Почтенный граф Мишель… граф Андреас… Мне вовсе не хочется, чтобы сегодняшний инцидент расколол наши давние добрососедские отношения.

– Это верно, герцог Якоб, – тихо и настороженно сказал старый граф. – Я тоже желаю, чтобы все между нами осталось, как прежде.

– Но я ведь не случайно начал издалека, – помолчав, проговорил герцог Якоб, и граф уловил в его голосе нервные нотки. – Вы богатый отец, у вас целое состояние: две дочери и сын.

– Две дочери и два сына, – тихо поправил граф, делая вид, что не замечает раздраженного взгляда Андреаса – тот явно не желал, чтобы затрагивали еще одну болезненную семейную тему. – Наш Бенджамин пропал, но нет сведений, что умер.

– Да, это тоже туманная история… – поморщившись, как от боли, проговорил герцог Якоб. – Но я сейчас не об этом. У вас несколько детей – и это счастье, пусть даже трудное. А у меня только один сын. Вот он. Крис.

Все невольно посмотрели в сторону молодого герцога, и тот благопристойно кивнул.

– Моя супруга давно покинула нас. Сына я воспитывал один, стараясь сделать всё, чтобы он был счастлив, – в напряженной тишине отчетливо звучал голос пожилого герцога. – У меня нет близких людей, кроме Криса. Он – наследник. Он – надежда.

– Отец, зачем вы всё это выкладываете?! – не выдержал Крис, и его щеки покрылись пунцовыми пятнами. К отцу в гостях он обращался на вы, как и полагается по традиции. – Всё это не относится к нашей теме!