Текст книги "Секретное счастье (СИ)"
Автор книги: Светлана Белл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Андреас в полной тишине взял «Дворянский вестник» – руки его дрожали, но он старался сохранить самообладание. Нервно посмотрев на обложку, на оборот, поспешно полистав плотные глянцевые страницы, он удивленно вскинул брови. Потом, будто не веря глазам, перелистал газету еще раз, даже тряхнул ее, словно был готов, что из нее вывалятся позорные фотографии. Наконец он ошеломленно пробормотал, передавая газету отцу:
– Странно. Не увидел ни строчки о вчерашнем происшествии. И ни одного фотоснимка. Может быть, плохо смотрел?
– Я тоже не вижу ничего особенного… – пожал плечами граф. Он надел очки, вынув их из кармана сюртука, и водил пальцем по строчкам. – Цены на акции, обновленный замок Ардена… бархат, как у Юзефы, уже не в моде… какие сорта роз самые привлекательные… Ни слова про нашу Розетту! Что бы это значило? – он поднял воспаленные глаза на Криса.
– Репортеры проворонили? – обрадованная Милена выхватила газету и с волнением перелистала, боясь спугнуть удачу. – Замечательная новость, герцог Крис! Может быть, к следующему выпуску, когда страсти поутихнут, журналисты и вовсе передумают печатать про скандал! Хотя надежды мало.
– Передумают, передумают, даже не сомневайтесь, графиня Милена, – тонко улыбнулся герцог, и все, наконец, поняли, что к чему.
– Вы… вы договорились с редакцией? – тихо поинтересовался граф. – Но как вам это удалось? Они же не идут на контакт.
– Да, господа, мне удалось убедить редакцию, что события в Розетте не заслуживают внимания прессы, – спокойно сказал Крис, но в его зрачках блеснуло самодовольство. – Это было не так просто. Поначалу я хотел выкупить весь тираж, но, в конце концов, мы сошлись на том, что публикация не состоится. В последний момент, уже ночью, бедным журналистам пришлось размещать на страницах всякую ерунду вместо большого репортажа из Розетты. Конечно, читатели будут крайне разочарованы, это ударит по репутации издания, но… Зато кошелек издателей станет толще.
– Искренняя благодарность, герцог Крис, – сдавленно проговорил граф. – Ох, почему же никому из нас не пришло в голову так поступить? Сколько мы должны вам, герцог? Мы непременно выплатим всю сумму, ведь дело касается чести нашей семьи!
– Позволю себе некоторую бестактность, но у вас вряд ли получилось бы провернуть дело, – развел руками Крис. – Ведь суть не столько в деньгах, сколько в связях. А денег у вас я, разумеется, не возьму. Вы говорите о чести семьи. Так вот, смею надеяться, что тоже буду не чужой вашей семье. Элалия уже в курсе? – он посмотрел на сидящую напротив Элли, та равнодушно кивнула. – Я рад.
– Да чему тут радоваться, герцог? – не выдержала Эмилия, сделав вид, что не понимает, о чем речь. – Вы, конечно, крайне благородно поступили, и за это вам спасибо. Только поводов для радости я не вижу. Ну не напечатают в газете, так из уст в уста история разлетится, еще и то, чего не было, наговорят.
– Слухи – это не так страшно, – снисходительно усмехнулся Крис. – А вот написанное приравнивается к документу. Но ничего напечатано не будет. Я позаботился.
– Спасибо, – обронила Элли, и все взгляды остановились на ней. Но она больше ничего не сказала.
– Спасибо?! – вскинулся Андреас. – Да ты должна перед герцогом на колени встать за такое доброе дело!
– Андреас! – воскликнул отец, всплеснув руками. – Андреас!
– Что вы, граф, какие колени, я сделал то, что должен, – тонко улыбнулся молодой герцог. – А теперь, если вы не против, я назову главную причину моего появления.
– Не против, не против… – проворчала Эмилия.
Но Крис заговорил только тогда, когда осторожно кивнул граф.
– Ночью я говорил, что собираюсь в город Морегрин. Это важная деловая поездка. На побережье я намерен задержаться надолго – не меньше, чем на год. Я планировал поехать туда в конце осени, но понял, что дело не терпит отлагательств. Время – деньги. Поэтому я решил отправиться к морю послезавтра.
– И что? – нервно снял очки граф. – Что вы хотите этим сказать?
Герцог многозначительно помолчал. Наконец в полной тишине поднялся, окинул Элли долгим взглядом и произнес:
– Уважаемый граф Мишель, в присутствии вашей семьи я вновь прошу руки вашей дочери. Графиня Элалия, станьте моей женой, – он замолчал, посмотрел на Эмилию, на Милену – они замерли и походили на гипсовые статуэтки, глянул на разрумянившееся лицо Андреаса – тот даже не пытался скрыть ликование. И, наконец, выдохнул: – Свадьбу сыграем завтра.
Все оторопели, переглянулись, никто, даже Андреас, не нашел подходящих слов. Элли смотрела на Криса холодно и равнодушно.
– Как – завтра? – первой вышла из ступора мать. – Вы вообще в своем?… Простите меня, герцог. Но как так – завтра? Даже если отмести моральные законы, обычаи, юный возраст моей дочери, то одна подготовка… Да ведь даже к балу начинают готовиться за месяц! А тут свадьба! Это просто нереально. Невозможно! Скажу так: Элли вообще рано выходить замуж. А уж о завтра и речи быть не может!
– О подготовке не беспокойтесь, я приобрету всё до последней булавочки, – важно проговорил Крис. – Предупреждаю: грандиозное торжество устраивать не буду – это, понимаете, денег стоит. Но на платье и фате для Элли экономить не стану.
«Уже называет ее Элли, а не «графиня Элалия», – неприязненно подумал граф и сварливо проговорил:
– Фата, знаете ли, не главное. Объясните – почему завтра? Понимаю, в портовом городе есть дела. Но ведь склады там, наверное, не горят? Зачем так торопиться? Ваш отец такой спешке тоже не обрадуется.
– Мой отец вообще не рад этому браку, – пожал плечами Крис. – С ним советоваться я не планирую. Спрашиваете, зачем спешить? Отвечу откровенно… – Крис прищурился и раздельно произнес. – Потому что я так хочу. Граф? Элли? Слово за вами.
Глава 28. Уже не мечта?
В просторной, чисто вымытой комнате, украшенной бесчисленными скатертями, салфетками, ковриками и тюлями, было светло и солнечно. Но над старой черной швейной машинкой с ножным приводом горела электрическая лампа – так уж привыкла хозяйка.
Невысокая женщина, худощавая, как девица, но с тонкими серебряными нитями в черных, гладких, собранных в пучок волосах и с заметными морщинами на желтоватом лбу, строчила с каким-то остервенением, с нервами, будто вымещала на работе раздражение и недовольство. Она все говорила что-то как две капли воды похожей на нее, только молодой, черноволосой девушке, а та сидела рядом, не спеша шуршала цветной глянцевой газетой, будто интересовали ее только блестящие картинки.
– Вот вечно ты так, Ранита, хочешь быть умнее всех, а садишься в лужу! – злобно выговаривала швея. – Чего тебе в замке, дурынде, не жилось? Ведь платили там хорошо – серебром платили! И тебе, и мне на жизнь хватало! А теперь – какая жизнь-то? Нынче мать будет пахать день и ночь, спину горбить, всю деревню обшивать, а по осени еще девчонок шитью учить, и все, чтобы свою мадаму прокормить да обеспечить! Я-то твои запросы знаю, ты ведь чего попало не наденешь, кашу просяную кушать не станешь, ты у нас о какая! Будто не на графьев работала, а сама, черт тебя побери, принцесса!
– Мать, может, хватит? Не надоело? – флегматично отозвалась Ранита, разглядывая иллюстрации. – Ну, ушла я из замка, и что? Устроюсь куда-нибудь. Не пропаду.
– Да кто тебя возьмет теперь? Опозорилась на всю округу! Дена, хорошего парня, в тюрьму посадила! Сама на мою шею села. В кого ты такая? Ну в кого? Я нормальная тетка, отец тоже нормальный был.
– Я сама в себя, мать! А Ден сам виноват, надо думать, с кем любовь крутить! – отрезала Ранита, отшвырнув газету. Она с трудом раздобыла свежий номер «Дворянского вестника» и листала его, в надежде увидеть на первой странице фотографию испуганной, заплаканной Элли, а еще лучше – всего преотвратного графского семейства. На крайний случай – коллаж из ее мутных, сделанных в лесу фотографий. Но так ничего и не нашла – ни на первой странице, ни на последней, ни внутри. Это было невероятно! Не могли пронырливые корреспонденты упустить такой смачный скандал.
– Вот как мне теперь в глаза людям смотреть! – продолжала сыпать упреки мать. – Вся деревня гудит. Ден за решеткой, мать рыдает, говорит, надолго парня засадили, а то, может, и головы лишат. Сплетни быстро расходятся, все твердят – ты во всем виновата! Вот если меня по твоей милости со школы по осени попрут, да бабы шитье заказывать перестанут, мы что жрать-то будем? А, знаю! В свинарник тебя пристрою! В коровник! Там по лепешкам вонючим на своих каблучищах шастать будешь!
– Мать, да не скандаль ты, в коровник так в коровник, я дела никакого не боюсь, – проговорила сквозь зубы Ранита. – А лучше в город поеду, там работа всегда найдется. В кафе пристроюсь – полы буду мыть, посуду. Или официанткой. А может, и по-другому сложится. Серж который год замуж зовет. Может, пора.
– Ой, коль давно бы за него пошла, ничего бы и не случилось! И хорошо бы жила, детей нянчила. А тебе же перед богатеями хвостом вилять надо! И на что ты, дура, надеялась, когда с принцем в постель ложилась?
– Хватит! – Ранита схватила газету и в бешенстве стукнула ею о стол. – Ложилась и ложилась! А потом сделала то, что должна была! Они о нас ноги будут вытирать, а я молчать обязана? Вот и показала им всем! Не понимаю только, почему в газетенке этой ни слова, ни полслова не напечатали. Ну, может, в следующем выпуске!
– Да что ты им показала? Это они тебе на дверь показали! И ладно, если стражники за тобой, дурой, не явятся! А то, может, и в тюрьму угодишь!
В дверь требовательно застучали. Мать, оторвавшись наконец от работы, испуганно кивнула Раните:
– А вот, может, и они! Да! Открой, чего сидишь-то? Хоть посмотрим, кого принесло.
Ранита выразительно кашлянула, всем видом демонстрируя недовольство, но к двери подошла. Отодвинув зеленую складчатую занавеску, в комнату шагнул Серж. Он был тем же загорелым красавчиком, аккуратным, в светлой рубашке. Но взгляд изменился, Ранита заметила.
– Добрый вам день! – кивнул он матери Раниты. Та оторвалась от машинки, поспешно поднялась, проговорила:
– Здравствуй, Серж, хорошо, что пришел. Проходи, садись, сейчас чаю сделаю.
– Нет, спасибо, не нужно, – вежливо сказал он. – Я к Раните, – он обернулся к девушке. – Поговорим?
– Говорите, я пойду, у меня во дворе дела… – засуетилась мать.
– Нет, мы лучше прогуляемся, да? – предложил Серж.
– Ну ладно, чего не погулять? – пожала плечами Ранита. Она поднялась, глянула на себя – платье рыжее, конечно, так себе, надела дома первое, что под руку попалось. Ну да ладно, все лучше, чем та противная синяя роба с фартучком – мерзкая униформа. Ранита накинула на плечи желтый вязаный платок, посмотрела на Сержа. – Пошли.
Они вышли на улицу, и Раните, глотнувшей сыроватого воздуха, показалось, что из всех окон глянули любопытные глаза. Видимо, то же ощутил и Серж, поэтому поморщился, хмуро проговорил:
– Пойдем в перелесок. Там нет никого.
– А что, верно, нам с тобой всегда слаще там, где нет никого, – попыталась кокетливо сказать Ранита. Но получилось глупо и натужно, даже сама почувствовала.
Они шли мимо раскидистых пушистых берез – среди зелени уже мелькали желтые листья, и молчали. Серж не пытался обнять Раниту, не брал за руку, не касался роскошных волос. Когда вышли к опушке, он опустился на искореженный, сломанный ветром кривой ствол, потер между ладоней хлипкую желтоватую травинку. Ветер, холодный, почти осенний, шелестел в кронах, и Ранита поежилась, крепко прижала к груди концы большого вязаного платка.
– И что ты меня позвал? Помолчать? – не выдержала наконец она и прислонилась к шершавому стволу корявой березы. – Говори уж. Давай, расскажи, как я подло с Деном поступила. Только он сам виноват. Большой мальчик. Мог бы в первый же вечер послать принцессу ко всем чертям. Сказал бы ей честно: «Извини, красотка, у меня Долли! И вали-ка в свой замок от греха». А он промолчал. Хотел на двух стульях посидеть. Ну, вот и посидит теперь, что уж.
– Да заткнись! – сдавленно крикнул Серж, бешено глянув на Раниту. – Дена казнить могут, голову отрубить – а за что? Он даже не спал с принцессой!
– Не казнят, – махнула рукой Ранита и поджала губы. – Пугают только.
– Ничего не пугают! Я законы смотрел!
– Так пусть его принцесса снова заступится. Видел бы ты, как она при всех за него заступалась, – там, в замке. В благородство поиграть решила, дурочка! Вот пусть и теперь парня вытаскивает. Пусть графа, отца своего, об этом просит. Или... брата.
– Ты ведь прекрасно понимаешь, что они пальцем не пошевелят! – при слове "брат" Серж нервно дернул плечом. – Но мы все равно будем биться.
– А кто это – мы? – прищурилась Ранита, волосы с плеч откинула.
– А за Дена много народу поднимется. Все друзья его. Мать с сестрой, конечно. Оба хозяина, на кого он работает, ведь такого трудягу еще поискать.
– И Долли? А?
– И Долли. Он ей не изменял.
– А что, измена – это только когда переспал? Ты так считаешь?
– Какая тебе разница, как я считаю? – Серж стукнул кулаком по коряге – больно, костяшки пальцев поцарапал. – Я не о Дене пришел говорить.
– А о чем? – склонила голову Ранита.
– О том, что… В общем, радуйся, Ранита, ты свободна, как ветер. Я больше с тобой… не буду. Сегодня в последний раз к тебе пришел.
– Да-а? – протянула Ранита. – А чего не будешь-то? Спать? Целовать? Замуж звать?
– Ничего не буду. Сказал же.
Сильнее зашелестел ветер, кроны деревьев загудели, как водосточные трубы, небо потемнело. Собирался дождь. Откинув с плеча сорвавшийся желтый лист, Ранита присела на сломанный занозистый ствол рядом с Сержем, расправила подол рыжего платья. Положила ладонь на его отглаженные брюки, проговорила вкрадчиво:
– А чего так? А? Я же мечта твоей жизни, сколько раз говорил. Или уже не мечта?
– Отмечтался, – буркнул Серж, отодвигаясь от Раниты. – И не трогай меня! – вдруг крикнул он. Вскочил, отвернулся.
– Ой какой! Значит, то, что я от графа чуть не родила, – это простить можно, а что Ден с принцессой закрутил – нельзя? Так не я их целоваться-то заставляла! Сами с усами!
– Да просто понял я, что ты змея! На кой черт мне такая жена?!
– А кто-то мне про любовь говорил… – ехидно заметила Ранита. – Любовь да любовь...
– Зря говорил. Всё уже, – Серж посмотрел на Раниту и глаза отвел: не хотел всматриваться, не желал ничего вспоминать. Махнул рукой, зашагал, не оглядываясь, широкими шагами в сторону деревни.
А Ранита осталась. Прижалась щекой к шершавому березовому стволу, откинула со лба волосы, прикрыла глаза. Усталость какая-то черная. Плохая усталость. Уснуть бы… Вот прямо здесь, под березами, лечь на траву и выспаться на свежем воздухе. И не уснешь – первые крупные капли дождя упали на лицо. ***ОТ АВТОРА:Дорогие друзья, если книга вам нравится, буду благодарна за рекомендацию ее другим читателям, лайки и отзывы. Обратная связь – отличная мотивация для дальнейшего творчества )
Глава 29. Не такой уж и старый
– Жду ответа! – повторил Крис и поправил шелковый шейный платок.
Первой поднялась Элли, и граф отметил, что без прически, без туши на ресницах, в простом сером платье с отложным воротником, она выглядит тринадцатилетним подростком. На нарядного герцога Элли посмотрела внимательно и серьезно (но глаза оставались неживыми, кукольными), коснулась собранных в хвост светлых волос и тихо произнесла:
– Я согласна.
Герцог расцвел, блеснули самодовольством глаза. Он хотел было подойти к девушке, но граф, бросив салфетку на стол, встал (грохнул тяжелый стул) и жестом остановил его.
– А я – нет! – твердо и сумрачно сказал он. – Я не согласен.
Граф нервно взмахнул рукой – и обрушилась тишина. Даже Андреас, который явно собирался вскочить и затеять полную возмущенных эпитетов речь, столкнулся с тяжелым отцовским взглядом – остался на месте и не проронил ни слова.
Что-то переменилось в старом графе – и все увидели, что он не такой уж и старый, всего-то за шестьдесят – разве это возраст угасания? Граф выпрямился, сдвинул седоватые брови – лоб прорезала глубокая морщина, оперся большими руками о край тяжелого стола, будто хотел сдернуть белоснежную скатерть и скинуть на пол тарелки, ложки и кувшины. Довольно тучный, но еще крепкий, он подтянулся, приосанился. Поправил ворот лилового сюртука, качнул головой с седоватыми вихрами и произнес еще раз, сухо, официально и непреклонно:
– Многоуважаемый герцог Крис Готц, вынужден вам отказать. Свадьбы не будет. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Прошу известить об этом вашего отца.
– Подождите, граф, о чем вы?! Ваша дочь только что согласилась! – воскликнул Крис и его пухлая нижняя губа, похожая на клубнику, выдвинулась вперед, как у капризного ребенка. – Вы не можете… Вы не должны!
Элли, пошатнувшись, посмотрела на отца отчаянным взглядом. Она хотела что-то сказать, но граф снова упрямо мотнул головой и непримиримо произнес:
– Герцог Крис, до восемнадцати лет браки в королевстве регистрируют только с согласия родителей. Я согласия не даю, – граф перевел дух, откинул вихор со лба и не удержался, едко добавил: – А если вы хотите узнать причину, я отвечу. Потому что я так хочу.
– Ну, знаете ли... – пробормотал растерявшийся Крис. – Я как-то не ожидал… Это, прямо скажем, не слишком любезно!
– Когда речь идет о судьбе дочери, я не готов быть слишком любезным, – мрачно проговорил граф.
– Но вы же понимаете, что в этом случае я не буду возобновлять договор с газетой! Я не могу гарантировать, что репортаж из Розетты не появится в следующем номере! – молодой герцог уже не сдерживал гнева, и от чудовищного разочарования его тонкие пальцы дрожали.
– А не надо ничего гарантировать, – буркнул граф. – Пусть будет, как будет. Пусть пишут, что хотят. Мы готовы компенсировать ваши затраты за сегодняшний выпуск. Передайте Генриору чек, он оплатит.
– Ничего я передавать не буду, – побагровавший герцог вышел из-за стола, резким движением задвинул тяжелый стул, глянул графу в глаза. – Еще раз спрашиваю: это окончательное решение? – граф уверенно кивнул. – Что ж, это крайне неразумно! Нет, я бы даже сказал иначе – безумно! У вас была единственная возможность спасти честь Розетты, но вы ее утратили. Простите за откровенность, но отныне не только имя вашей младшей дочери, но и всего рода запятнано навсегда. А теперь позвольте откланяться, – он еще раз пристально посмотрел на тоненькую, как стебелек, Элли и направился к выходу.
– Там Рик. Я вас провожу! – Андреас, кинув бешеный взгляд на отца, догнал герцога, и они удалились.
Некоторое время все молчали. Элли медленно подошла к высокому окну, украшенному легкой сборчатой розовой шторой, принялась глядеть через стекло на красивый ухоженный сад. По тропинке, не оглядываясь, торопливо уходил герцог – развевались полы его модного черного плаща.
Граф, с посеревшим лицом (нелегко дался ему этот выпад!), сел на место, налил в бокал алого морса из белоснежного кувшина, но пить не стал. Снова дернул ворот, расстегнул пуговицу, вторую, пытаясь справиться с накатившей дурнотой.
– Папа, тебе плохо? – взволнованно воскликнула Милена. – Дать лекарство? Вызвать врача?
– Нет, не беспокойся, мне хорошо, – тихо сказал граф. – Кажется, чуть ли не впервые в жизни я поступил так, как надо.
– Папа, но ведь теперь Дена не выпустят из тюрьмы! – горько проговорила Элли. – А ведь это был такой шанс!
– Да какой там шанс! – воскликнула Эмилия. – Какая же ты глупая, дочка! Герцог увез бы тебя за моря-океаны, получил бы от тебя свое, играл бы, как с куклой, делал бы с тобой всё, что хотел, и плюнул на этого Дена! А потом и на тебя плюнул, знаю таких красавцев. Еще бы и упрекал до конца жизни за твое знакомство с деревенским парнем.
– Но как же теперь Ден? Никаких шансов, значит? – она провела пальцем по стеклу, губы ее мелко дрожали.
– Элли, только ради тебя я узнаю, что с ним, – сердито проговорил граф. – Исключительно для того, чтобы навсегда закрыть эту тему! Но завтра. Сегодня я и так...
– А что? Сегодня ты был хорош! – внезапно произнесла Эмилия, и тут же осеклась, проговорила сухо: – Я хотела сказать, что вы, граф, совершенно правильно отказали этому мальчику из числа золотой молодежи. Нам такие женихи не нужны.
– Правильно?! Вы считаете, это правильно?! – в комнату вихрем ворвался Андреас, глаза его были сумасшедшими. Он склонился над графом, взмахнул руками. – Да что ты натворил, отец? Да ты понимаешь, что всё разрушил?! Все складывалось идеально, сказочно! Уже завтра Элли стала бы герцогиней, а мы – добропорядочным семейством. И что же? По твоей милости мы снова позорище, посмешище и так далее!
– Далее все будет в порядке! – голос графа снова окреп. – Я за свою жизнь уже довольно наделал чудовищных ошибок! Но сейчас – не-ет! Хватит. Что, твоя сестра – игрушка, чтобы так ею распоряжаться? Фату он подарит, видишь ли. Щенок! И что это за свадьба – за один день? Пошлость, издевательство над нами! Как он посмел вообще такое предложить, этот мальчишка? Я понял бы еще, если бы между ним и Элли случился роман. Тогда – да, я не стал бы препятствовать. Но ведь Элли его не любит! Скажу больше, и он ее тоже не любит. Не наигрался в мишек и зайцев! Подавай ему Элли на блюдечке!
– Ты за деревенщину, видно, готов Элли выдать, лишь бы по любви! – колко проговорил Андреас, ноздри его раздувались от гнева.
– Да, пусть выходит по любви, но только когда подрастет! Когда мозги появятся! – стукнул кулаком по столу отец. Элли отняла от лица руки, посмотрела на графа широко распахнутыми мокрыми глазами. А тот продолжал горячиться. – Элли – не разменная монета! Она еще девочка. Пусть взрослеет, учится. А ты думай не о семейной, а о своей личной чести, Андреас!
– Что?!
– То! Слухи разные ходят. А о Розетте тебе переживать нечего, пусть пишут, что хотят, замок от этого не развалится.
– Но меня… то есть всех нас!.. не пустят теперь ни в один приличный дом! – истерично закричал Андреас. – Это ты понимаешь?!
– Не пустят в приличный? А ты иди в неприличный, – холодно порекомендовала мать. – Дорогу ведь знаешь. С кем только ни путаешься.
В бешенстве стукнув кулаком о кулак, Андреас выбежал из столовой – тяжело хлопнула дверь с вычурными узорами – стебельками с бутонами роз.
– Мне всё надоело, – медленно сказал граф, тяжелым взглядом окидывая дочерей и бывшую жену. – Второй день в этом доме творится нечто безумное. Пора это прекращать. Эмилия, отправляй Элли в город. Милена, и ты уезжай, устраивай свою судьбу.
– Устали вы от нас, понимаю, – заметила Эмилия. – Ничего, разъедемся, будете снова наслаждаться одиночеством.
Граф посмотрел на нее долго и печально. Сказал просто:
– Детям надо жить своей жизнью. Но если бы ты осталась, я был бы очень рад.
Глава 30. Журнал «Альбатрос»
Конечно, Эмилия не осталась в замке и не стала искать отговорок. Только посмотрела на графа странно, дернула плечом и промолчала. Графу подумалось, что она хотела сказать: «Сейчас не время это обсуждать, всё так сложно, а вот когда-нибудь потом…» Но, может быть, ему это только показалось.
Уже к обеду замок опустел. Милена отправилась в город Кэбвиль вместе с матерью и Элли, решила провести там несколько дней, прежде чем вернуться к мужу. Андреас исчез, ни с кем не попрощавшись: бросил сумку с вещами в модный спортивный автомобиль и укатил в Тисс, где у него была просторная квартира. Считалось, что там он пишет диссертацию о ледяных драконах. Впрочем, все понимали, что в скучном Тиссе он не задержится, – найдет очередную красотку и укатит в горный кемпинг или на взморье.
Граф с тяжелым сердцем бродил по гулким коридорам замка и не мог найти себе места. Снова и снова мысленно он прижимал к сердцу маленькую Элли и с горечью думал, что та на прощание не обвила его шею тонкими руками, не поцеловала в щеку, а просто равнодушно кивнула, и глаза ее были ледяные, пустые, жутковатые. Вот Милена крепко обняла, пообещала, что, как выдастся время, непременно приедет в Розетту с мужем. Переживал граф и о том, что Андреас даже не соизволил сказать отцу короткое «до свидания». Но, может, хоть в чем-то сын и прав? Горячо радеет за традиции, за достоинство семьи, за дворянскую честь. Вот только не понимает, молод еще, что счастье детей превыше чести. «Но Андреас, каким бы он ни был, тоже мой ребенок! – с тоской думал граф. – И похож на меня, и глаза у него голубые, как у матери…»
С Эмилией граф попрощался церемонно, как с давней доброй приятельницей. Она протянула руку, украшенную рубиновым перстнем, и он задержал ее в ладони чуть дольше, чем полагается.
Граф вспоминал глаза Эмилии, в которых всегда отражалось небо, её вьющиеся волосы и прямой характер, и горько сожалел, что не смог сохранить семью с этой женщиной. А ведь она много лет назад настаивала: «Мишель, давай оставим замок твоей матери, а сами возьмем детей и уедем хоть куда: на море, в столицу, да хоть в Тисс! Неужели тебе так нужны эти каменные стены, эти балы, салоны, сплетни? Скучно, тоскливо, противно!» Он тоже был упрямым, не согласился: «А как же мать – разве останется одна? А как же Розетта?» Граф вздохнул. Что ни говори, а Розетта была ему по-прежнему дорога. Но Эмилия… Эмилия гораздо дороже. Эх, вернуть бы всё назад...
Устав от бессмысленной ходьбы, граф спустился по витой лестнице в холл, сел в низкое кресло, машинально взял с журнального столика газету. Увидел, что это тот же красочный «Дворянский вестник», – и бросил с брезгливостью, точно схватился за дохлую мышь. Что-нибудь новое почитать бы!
Подошел Генриор, в его руках был красочный журнал. «И как только ему удается предугадывать то, что я желаю?» – вновь удивился граф.
– Свежая пресса? – пробормотал граф, вынимая из кармана лилового сюртука золотые очки. – Ну, давай. Из столицы прислали? Почитаем.
Граф поднял глаза – и обомлел. На Генриоре, его хладнокровном, невозмутимом Генриоре, лица не было! Помощник был белым, как фарфоровая чашка, руки его дрожали, но на худом лице с вечной морщиной меж бровей особым светом сияли зеленые глаза.
– Генриор! О небеса, что еще стряслось?! – граф выпрямился, схватился за сердце. – Что там, в этом журнале? Он же из столицы? Там все-таки напечатали про наш скандал?
– Нет, скандал ни при чем и журнал не из столицы, – медленно проговорил Генриор. Он сделал паузу, кое-как справился с собой и присел на кресло напротив графа, хотя обычно дожидался приглашения. Но, видно, ноги его не держали. – Вы не беспокойтесь. Это вовсе не плохая новость. Это, может быть, и не новость даже… Но я не могу скрыть от вас… И жаль, что Эмилия… То есть госпожа Эмилия… Уже уехала. Хорошо бы, если б она тоже посмотрела.
– Что там, Генриор?! Что ты лепечешь, как младенец?! Ты здоров? Ты меня пугаешь!
Генриор открыл журнал, полистал его, покусывая пересохшие губы, наконец нашел, что искал. Помедлил, вглядываясь в глянцевую страницу, потом осторожно, будто драгоценность, передал графу.
Граф долго смотрел и ничего не мог понять. На странице красовалась замечательная фотография, из тех, что хочется долго разглядывать, – большая, живая, яркая. На фоне ослепительного синего моря возле красавца-фрегата позировал парень в голубой обтягивающей рубашке с короткими рукавами – молодой, загорелый, симпатичный, с родинкой на щеке. Он глядел не в объектив, а в сторону, немного щурился и улыбался. Крепкий, спортивный: руки какие мускулистые! Дворяне точно поморщились бы: «Как у простолюдина! И кожа-то как прожарена! Будто с пахоты пришел!» Русые волосы, кудрявые, давно нестриженые, весело путаются на ветру – за такую небрежную прическу в Лесном тоже непременно бы осудили…
– Я не пойму, Генриор, – наконец сказал граф. От волнения он то и дело поправлял очки. – Что это ты мне показываешь? Что это за человек? Твой знакомый? Кто это?
– Да, кажется, знакомый. Хорошо знакомый. Полагаю, что это ваш сын, – тихо сказал Генриор, – Граф Бенджамин. Берри.
Граф снял очки, надел снова, приблизил журнал к глазам, потом, наоборот, отодвинул. Чуть не выронил – руки его мелко дрожали. Посмотрел на обложку, зачем-то пробормотал нелепо:
– «Альбатрос». Я и забыл, что ты выписываешь этот журнал.
– Да, граф, «Альбатрос», – кивнул Генриор, и они надолго замолчали.
Наконец граф положил журнал на стол и очень тихо проговорил:
– Генриор, этот человек действительно похож на Берри.
– Да. И кудри. И родинка на щеке.
– И родинка. Но десять лет прошло. Можем ли мы быть в чем-то уверены?
– Граф, вы почитайте статью. Она короткая. Этот парень называет себя Бен Ривз.
– А может, это и есть его настоящее имя? – пробормотал граф. – Генриор, пойми меня. Я очень боюсь поверить и разочароваться.
– Конечно, понимаю. Я тоже волнуюсь. Но мне кажется, что это он. Почитайте!
Статья была короткая, восторженная, напыщенная и совершенно невнятная. Пожалуй, и не статья вовсе, а подпись к фото:
«Вот он – покоритель морей, гроза пиратов – неуловимый и легендарный, загадочный и отважный, таинственный и смелый Бен Ривз! Бесстрашный Бен – так его называют. Впервые с позволения Морского министерства мы публикуем фото океанского разведчика, от зоркого глаза которого не может укрыться ни одно судно контрабандистов. Пусть его подвиги, биография и личная жизнь остаются пока под покровом тайны, но мы счастливы показать вам героя, который не раз рисковал жизнью. Вы только посмотрите, как он хорош!»
– Такое ощущение, что статью писала восторженная девица шестнадцати лет… – тихо проговорил граф, не выпуская из рук журнала.
– Может быть, так и есть. Журналисты нынче юные.
– А ты слышал что-нибудь о подвигах Бена Ривза? Ты же читаешь «Альбатрос».
– Иногда там публиковались заметки, в которых упоминался Бесстрашный Бен, но тексты были короткие и туманные. Видимо, это секретная служба… Граф! Вы же помните, как Берри мечтал о кораблях! Как страстно хотел стать моряком! Я думаю, он своего добился.
– И за десять лет ни разу не дал о себе знать? – граф поднял печальные глаза на Генриора. – Нет. Вряд ли он мог бы поступить так жестоко и причинить столько боли. Ладно – мы с тобой. Но ведь мать… Мать!
– Сначала он был упрямым подростком и не понимал, что творит, – тихо сказал Генриор и подумал, что он вновь, как и в прежние годы, оправдывает кудрявого мальчика. – А потом… Наверное, хотел чего-то достичь, чтобы вернуться не с позором, а с триумфом. В семье тогда было непросто. Вы ведь помните обстоятельства тех лет.
– Ах, Генриор! – граф снял очки, неловко вытер тыльной стороной ладони воспаленные глаза. – Не надо, не напоминай! – и добавил как-то беспомощно: – Что делать-то будем? А?
Генриор ответил сразу, будто давно и бесповоротно это решил:
– Граф, позвольте мне съездить в Морегрин. Журнал издается именно там. Я всё разузнаю. Постараюсь найти… Бена Ривза. Главное – выяснить, Берри это или нет. Ведь лучше знать, чем не знать. Я пытался позвонить в редакцию, но они сообщили, что не дадут сведений по телефону. Придется ехать.
