355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сулейман Рагимов » Орлица Кавказа (Книга 2) » Текст книги (страница 15)
Орлица Кавказа (Книга 2)
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 02:58

Текст книги "Орлица Кавказа (Книга 2)"


Автор книги: Сулейман Рагимов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Моя кровь, чувствую, стала уже остывать. Не тот я уже... Клавдия Петровна поспешила его утешить:

–Не придавайте значения, мои шер. Выспитесь как следует – и все будет, как надо. Главное – не разрешить себе отступления. По-суворовски... Мне ли вам о том толковать!

– Так посоветуй – что предпринять?

– И думать нечего, все ясно. Самое главное – побывайте у этой самой Хаджар в тюрьме, или велите ее сюда доставить. Найдите способ с ней поладить – то ли улестить, то ли напугать. Только для нас сейчас это самое главное.

– Почему?

– Да потому, что тогда и Гачаг Наби в ваших руках. А без атамана и вся шайка разбежится.

– А если Гачагу Наби все равно, что происходит с его смуглянкой? Может, у него уже другая?

Княгиня посмотрела на него снисходительно.

– Да вы уже начинаете забывать, что такое любовь, князь! Никогда он ее не покинет. Она, только она ваш главный козырь в этой игре. На нее и ставьте.

– Разумно, милая,– согласился губернатор после некоторого раздумья.Пожалуй, я так и поступлю. Мой ангел-хранитель снова нашел способ вывести нас из тупика.

– Сумели же вы достойно поговорить с Белобородовым и привести его в полное повиновение! – продолжала Клавдия Петровна, развивая свой несомненный успех.

И снова генерал склонился к ее ручке, чтобы выразить свою признательность любимой жене. А она тихо вздохнула.

Глава пятьдесят вторая

Мы много говорили о Гачаге Наби, о его роли в народных волнениях. Но кто может сказать, какая доля души ало-оглы была поглощена идеей борьбы, а какая была попросту объята яркой и совершенно юношеской любовью к земной и прекрасной женщине? Потом – узнай мы точно, что любовь временами преобладала в его сердце и двигала его поступками – строго ли мы осудили бы Наби? Несомненно одно – когда Ало-оглы представлял себе тот прекрасный миг, в который его Хаджар покинет ворота душной тюрьмы и оденется так, словно она снова не гачаг, а нежная невеста: шелковое платье, узорный серебряный пояс, келагай, краешком которого можно прикрыть смеющиеся губы,– когда Наби представлял себе это, дыхание его становилось прерывистым и сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Ну какая преграда могла бы остановить его на избранном пути? Дробить скалы киркой – так дробить! И легендарный Фархад позавидовал бы его силе и выносливости в этом каторжном труде!

Именно потому и явился Наби в хижину Карапета, чтобы вложить всю свою мощь в самое неотложное сейчас дело... Может, он и понимал, что надо искать другие пути, но бездействовать – было выше его возможностей.

Камни так и сыпались под его рукой; после первого же удара они обвалились разом, словно бы не хотели ждать второго, еще более сокрушительного. Когда обломки породы заполнили весь подземный ход, Ало-оглы принимался таскать их к выходу, откуда уже нетрудно поднять все вывороченное из земли на поверхность. Потом он снова принимался махать киркой, и каждый его удар звонко отдавался в гулких недрах земли.

– Неужели Хаджар не слышит меня? – думалось Наби в иные минуты.

Самое поразительное, что и сердце Хаджар в эти мгновения билось сильнее то ли ее сверхчуткий слух действительно улавливал далекие сотрясения, то ли некие таинственные волны, идущие прямо от сердца к сердцу, заставляли ее услышать то, чего человеку обычному услышать невозможно, но она теряла покой и принималась вздыхать, как если бы ее Наби вдруг оказался здесь, совсем рядом.

Хорошо все же, что Ало-оглы не видел ее в эти минуты. Горькое зрелище открылось бы ему – возлюбленная сидела в углу темного каменного мешка, закрыв лицо руками, и от каждого движения сотрясающегося худенького тела тихо позванивали цепи.

Да, да, цепи! Потому что теперь, после приезда генерал-губернатора, дабы принять все меры предосторожности/ тюремщики сковали ее по рукам, и по ногам. Кроме того, у ее камеры был поставлен специальный сторож, который должен был дежурить, не отходя, днем и ночью.

И все-таки она была не бессильна! Простим ей минутную слабость, которую никто не мог видеть. Не будем забывать, что Хаджар, хоть и гачаг, но при этом женщина! И к тому же прекрасная...

Заслышав тайные содрогания сердца земли, Хаджар веселела, опускала руки, открывая посветлевшее лицо -: и прислушивалась. Она гордилась любовью, которая заставила Наби спуститься в темную штольню – и переживала из-за той опасности, которой он подвергал себя ради нее.

Ей казалось, что звуки, открывшиеся ей, может услышать каждый. И поэтому, когда удары усиливались, она принималась расхаживать по своей темнице, чтобы звон цепей заглушал слабый стук кирки возлюбленного.

А Наби в эти минуты громыхал по скалистым выступам в глубине подкопа со все возрастающей силой. Иногда ему казалось, что этот подземный путь не пройти никогда и надо бы не бросаться в эту затею с головой, а поискать иные возможности.

– Работай, работай руками, Наби! – говорил он себе,– но и о голове своей не забывай. Ей тоже не пристало сейчас прохлаждаться без дела. Проиграть этот бой нельзя. Лучше сразу бросить под ноги врагам свою шапку, признав, что утеряна честь и доблесть, а значит, что легендарного Гачага уже нет. Есть бывший чобан Наби, который не сумел стать никем другим, только расхвастался на все окрестности и опозорил честное имя своих отцов и прадедов.

И снова звенела его кирка, мерно взлетая и опускаясь вновь. Ах!

Ах! Ух! Ууух!

Пока грунт был помягче, кто только не побывал здесь, в подкопе! И Аллахверди работал, и Томас, и Гоги, и Андрей! Даже женщины, Людмила и Тамара, сделали все, что было им под силу.

Но теперь, когда впереди почти сплошь скала – никто не мог ничего поделать. Следовательно, он, Наби, должен суметь. Ведь не продлится эта проклятая каменная складка до самой тюрьмы! Ах! Ах! Ух!

Когда он останавливался на миг, чтобы перевести дыхание и прислушаться ему казалось, что он уже совсем у цели, что он даже слышит звон цепей, доносящийся из темницы. Ему казалось, что он уже ощущает дыхание возлюбленной, долетающее до него сквозь толщу камня!

И если кто-нибудь скажет, что это невозможно – мы вынуждены будем согласиться, указав при этом – да, невозможно, потому что никто из нас не Гачаг Наби и не ждет нас там, впереди, прекрасная Хаджар, жаждущая освобождения!

Он был герой – нельзя нам забывать это! Он был не такой, как все. Время возложило на его плечи безмерный груз – и он нес его достойно.

Какой смысл в спокойной, серенькой жизни, когда не знаешь ни треволнений, ни ярких страстей? Что толку, если долго и безмятежно катятся тусклые годы, которые, проходя, никакого следа за собой не оставляют? Лучше уж недолго прожить, но так, чтобы каждый день можно было посчитать за месяц! Вот потом и прикиньте, кто прожил дольше – хилый старец с морщинистым лицом, сидящий на камне у околицы селения, опершись на старый, отполированный его руками посох или юный джигит, сброшенный с коня шальной пулей во время жаркой схватки? Вот то-то.

Потому-то и оказался в этот момент в подкопе славный Ало-оглы, спустился в него так, что никто этого не успел заметить – ни хитрая толстушка Айкануш, недоумевавшая, куда делся случайный гость, ни Карапет, который уже снова подымал крышу утлой хижины своим богатырским храпом – словом, никто.

Он сражался один на один со своей бедой, и никакой див не мог бы остановить его в этот решающий многое момент. Обратной дороги не было! Победить – или умереть. Не умереть – значит, победить.

И он рубил, рубил, рубил...

Глава пятьдесят третья

Вот кто не мог найти себе места от злобы – это тот, кого называли "око государево". Подумать только, он, которому столько доверено – и не может попасть на прием к генерал-губернатору! Нет, за этим что-то стоит. Надо только понять, что именно.

"Не для себя же, в конце концов я стараюсь,– думал Николай Николаевич, кривя при этом душой,– о пользе Отечества приходится думать. Выслушай генерал-губернатор того, кто умел видеть больше других – узнал бы для себя много полезного".

Однако губернатор почему-то решительно отказывался от встречи, и неугомонный шпик продолжал нескончаемую слежку за каждым, кто казался ему подозрительным.

Сегодня счастье, казалось, улыбнулось ему. Он углядел человека, который был очень похож на Гачага Наби! Соглядатай долго крался за ним следом, видел, как тот подошел к хижине Карапета – и вдруг исчез, словно сквозь землю провалился. Да, да, словно сквозь землю!

Он и не подозревал, как близко подошел к истине...

– Досадно – подумал Николай Николаевич.– Что же делать? Побеседовать по душам с женой ключника, с которой незнакомец явно о чем-то говорил?'.. Но эта женщина такая хитрая бестия, что кого хочешь обведет вокруг пальца. Нет, допросить ее стоит – но потом, а то как бы не спугнуть зверя!

Чутье верно подсказывало шпиону – он на верном пути. А так как отсюда нет другой дороги, кроме тропки, вьющейся через дубовую рощу, то нужно устроить здесь засаду и ждать, сколько понадобится. Хоть целые сутки.

Он устроился поудобнее и погрузился от нечего делать в свои размышления, дабы скоротать время. Хорошо, что никто не мог прочитать, что за черные мысли бродили в этот тихий час в столь изощренном и злобном проходимце!

Всех, с кем он имел дело, Николай Николаевич считал либо бездельниками, либо предателями. Все уездное и губернское начальство таково!

Сладко едят, вкусно пьют, ходят по дорогим коврам, позванивая своими крестами, полученными бог весть за что, поскрипывают дорогими сапожками из тонкой кожи! А он вынужден торчать здесь, в темноте, как ищейка, как безродный пес, вынюхивая и выслеживая. Хорошо еще все обошлось с этими "новыми мусульманами". Ну, посудите сами, можно ли призвать к порядку и держать в повиновении этот дикий край, если каждый – хоть губернатор, хоть уездный начальник – все заняты только тем, что ублажают собственные персоны, кто во что горазд!

Этот старый дурень губернатор, судя по всему, видит только пышный турнюр своей жены и ни на что иное не желает обращать внимания! Влюблен, как мальчишка, старый хрыч, совсем из ума выжил. Только поглядеть, как он прогуливается по веранде дома рядом со своей благоверной – то к тонкой талии прикоснется, то локон ей поправит! Тьфу!

И полковник Белобородое не лучше. У него, правда, свой бзик.

Этот в либерала играть изволит. Книжки почитывает, с чиновниками душеспасительные беседы ведет.

Совсем заелись знатные господа, прямо скажем. Утратили добрый солдатский дух, попусту время тратят, которое надо бы с умом употребить на службу государеву... Он, только он, "око государево", может сделать что-либо путное в этом разложившемся уезде!

Затеяли, понимаете ли, игру в демократию. Норовят подластиться, поладить с местным населением, тупыми туземцами. А что с ними ладить? Они все равно добра понять не смогут! Нет, пустое дело играть в "кошки-мышки" и с местными беками, и с лихими гачагами. Ну, с этими-то все до конца ясно. Самые откровенные разбойники, какие во все века бывали. С этими должен быть вообще один разговор – за ворот и– на фонарь!

Постепенно все более распаляясь, соглядатай уже не мог остановиться.

– А те, кто окопался в канцелярии наместника? И в департаментах Петербурга? Они куда смотрят? Что они делают с доносами, поступающими в их секретные отделения? Неужели даже не читают? Потому что никакого толку пока от всех многочисленных сведений, которыми Николай Николаевич столь усердно снабжает этих канцелярских крыс...

Потом мысли его вернулись к тем событиям, которые непосредственно привели его сегодня в эту дубовую рощицу. Он снова и снова припоминал, как крался вслед за незнакомцем, как тот остановился у плетня, затеяв мирную беседу с женой стражника, а потом вдруг внезапно исчез... Куда это он делся? А куда пошла эта, усатая? Небось, к мужу под бок забралась! Эх, ну и бедра у нее... В тот раз попытался ущипнуть ее на базаре ненароком – ни черта! Словно каменная!

Ну, так что делать?

Может, взять и ворваться в хижину, вытряхнуть мужа из постели, сесть с ним за стол, пить чачу! А потом видно будет... Может, посулив золотой или пригрозив – отнять у него жирненькую Айкануш и вкусить с ней радости?

А что? Ну, чем "око государево" хуже, чем любой другой из тех господ, которые привыкли жить в свое удовольствие, ни в чем не встречая отказа? Действительно, ничем не хуже!

Рассуждая так, Николай Николаевич ни на минуту не спускал глаз с хижины Карапета. Уже стемнело, когда дверь ее открылась и вышел ключник с лопатой. Он прошел на огород. Потом дверь открылась еще раз – и в дверном проеме показался силуэт Айкануш, сладко потягивающейся и с явным удовольствием наслаждающейся чистым вечерним воздухом.

– Таинственный незнакомец как сквозь землю провалился,– повторил беззвучно шпик.– Куда же его черти унесли?

Это исчезновение еще более насторожило опытного сыщика. Человеку обычному такое уменье исчезнуть, как бы растаяв в воздухе– совершенно ни к чему. Значит, незнакомцу приходилось и раньше скрываться. Следовательно – он не в ладах с законом. Потому можно предположить, не слишком рискуя ошибиться,– это либо сам Гачаг Наби, либо кто-нибудь из его ближайших сподвижников.

Так или иначе – нельзя покидать этот пост. Нужно хоть сутки просидеть здесь. Не спать, не есть, не пить – только ждать. Так кот затаивается у норки, в которой исчезла ловкая мышка...

Зато, когда он поймает Гачага – вот тогда уже конец нынешней распроклятой тревожной жизни! Конечно, ему последуют высочайшие милости. Орден повесят – и немалый. Посадят начальником уезда... А, может, и генерал-губернатором? Что ж... Если он сделал такое, что и губернатору оказалось не по силам...

Честолюбивые мечты будоражили "око государево", согревали ему кровь.

Между тем в комнатке Карапета ненадолго загорелся слабый желтый огонек свечи, бросая слабые блики на плетень и на служебные пристройки. Потом – и он погас. Стало совсем темно.

– Что ж... – повторил себе шпик.– Ждать, так ждать. Это мы умеем.

И он уселся на сухой срубленный сук.

Глава пятьдесят четвертая

Нельзя сказать, что Ало-оглы был таким уж беспечным. Он, естественно, понимал, что за ним следят. И слыхал не раз о самом главном сыщике, пустившемся по его следам – офицере, не знающем покоя ни днем, ни ночью. Более того – он угадал за спиной тень, когда шел сюда.

Тогда, спрашивается, как он мог спуститься в подземный ход, который в любую минуту готов был превратиться в ловушку, в мышеловку... Ведь достаточно завалить колодец, через который единственный вход и выход!

Что и говорить, шаг был явно неразумным – но нельзя же ждать, что влюбленный будет следовать только голосу рассудка. Есть такие силы в человеке, особенно если он в лучшей своей поре, которым ничего противопоставить невозможно. Скучал Гачаг по своей Хаджар – вот и весь сказ... Какие вам еще нужны объяснения?

Гачаг Наби нисколько не опасался, нисколько не раздумывал над тем, какими опасностями чреват его поступок. Он врубался в скалу, взмахивая киркой с исполинской мощью – и ему казалось, что каждое движение хоть на волос приближает его к недосягаемой любимой, и он был счастлив возможностью трудиться, стараться, исходить жарким потом.

Однако отрезвление должно было придти – и оно пришло. Слишком велика была ответственность, которую взвалил на плечи этот неприметный на первый взгляд человек. Много чего было в том вьюке, которым он нагрузился; но самое важное, самое весомое – был долг позаботиться о своей чести.

Наверное, Наби рожден был, чтобы сражаться. Естественно и понятно, что в тяжкие времена рождает народ таких сыновей, чей удел стать героями. Когда приходит трудный час, то должен найтись тот, кто возьмет в руки тяжелую дубинку. Ибо недаром говорят у нас – "уж раз добрались свиньи до проса, прутиком их не выгнать!" Чтобы избавить людей от невыносимого гнета, нужно меткое ружье, крепкая рука и бесстрашная душа. Все это было у славного сына Ало.

Можно спросить, недоумевая, что такое ружье, когда идешь сражаться против пушек? Вопрос хорош, да ответ не заставит себя ждать. Пушками люди ворочают, и не генералы, а простые солдаты. Поверни в нужную сторону мысли пушкаря – пушка сама развернется как надо.

Пусть подымаются люди, привыкшие к топору, кетменю, лопате, кирке... Пушкам придет свой черед.

Да, да, да, такие мысли должны были придти в голову Наби, -так же, как не раз уже приходили раньше. И тогда он впервые подумал о том, как неосторожно поступил, оказавшись в полном одиночестве в шахте подкопа.

Конечно, Карапет и его жена, усатая Айкануш, надежные люди. Кроме того, с минуты на минуту должны были подойти Томас и Аллахверди; они смогут надежно защитить выход. Однако – никто из друзей даже не догадывается, где сейчас Гачаг Наби. И именно это плохо. Поэтому – еще удар, еще, третий, пятый. Еще немного! Ух! Ух! Ах! Уф...

– Хаджар! Красавица моя! Львица! Орлица, привыкшая бесшумно парить высоко в небе! Слышишь ли ты голос моего сердца? Угадываешь ли, что я здесь, недалеко? Тревожат ли твой неспокойный сон звоны кирки о гранит? Я иду! Иду!

Пока он собирался с духом, чтобы расстаться со своей возлюбленной и выйти в темную ночь, упавшую на Гёрус,– Николай Николаевич считал минуты в кромешной мгле. На него вдруг напал приступ самобичевания и раскаяния.

– Полно винить других,– говорил он себе.– Сам-то хорош. Петербуржцев упустил? Было! Водку с ленивым Карапетом пьешь? Есть такое! За Айкануш нацелился поволочиться? И это есть! Что же винить генерал-губернатора и уездного начальника, ежели ты сам недалеко от них ушел.

Так почему бы тебе не написать в Петербург и в канцелярию наместника донос на себя самого? Виновен дескать в пьянстве, в блуде и в бездеятельности. Ничего у меня не выходит, все из рук валится. Заберите меня отсюда, Христом-богом молю, а то я черт знает чего наделать могу!

Он хлопнул себя по лбу и тоненько, тихонько заскулил. Молча и без сочувствия слушала его темная зангезурская ночь.

Глава пятьдесят пятая

Обитатели "черной пещеры" были взволнованы. Не только Аллахверди и Томас, но и Гогия и Тамара хорошо понимали, что за всем этим может последовать. Недаром они столько прожили в Тифлисе, который был маленьким "кавказским Петербургом". Здесь тоже била ключом светская жизнь, здесь тоже, как и в метрополии, все знали четко, что никуда не укрыться от несметного числа сыщиков и доносчиков всякого рода – и состоящих на службе, и вполне добровольных. И не угадаешь никогда, из-за какого угла, из какой щели вдруг вопьется в твою спину немигающий пристальный взгляд! А затем – неминуемо скорый донос и тогда прощайте, Гачаг Наби и его друзья! Прощай, Ало-оглы! Тебе первому придет смерть от казацкой шашки.

Конечно, в первую очередь, надо было обсудить план действий с Андреем и Людмилой. Люди они опытные. Но результаты этого "военного совета" не оказались утешительными: все пришли к выводу, что Гачага Наби постараются взять в плен живым и передать его в руки генерал-губернатора Гянджи, прибывшему в Гёрус.

Только представить себе!

Кланяясь и улыбаясь, подлецы не откажут себе в удовольствии польстить генерал-губернатору:

– Вот он перед вами, ваше превосходительство! Вот стоит смиренно тот, чье имя у всех на устах; тот, кто дерзнул поднять восстание; тот, о ком привыкли говорить – мол, его и пуля не берет! И теперь этого выскочку и его "кавказскую орлицу" мы доставили пред ваши светлые очи в цепях и кандалах!

Нетрудно представить себе, как развивался бы такой разговор между владетельным властелином душ и судеб народов кавказских и его томной супругой, накинувшей небрежно на плечи шелковый нухинский платок с набивным старинным узором:

– Сударыня! Что вы заговорили о глазах этих дикарей? Удалось вам прочесть в них что-либо такое, что не сказали их дерзкие уста?

– Нет, сударь, и уста их, и глаза говорят одно и то же. В них бунт и непокорность.

– Да, сколько хлопот нам было с ними... Да что – нам! Его Величество император, и тот, говорят, не мог спокойно спать, пока они бродили на свободе!

– Ничего, генерал! Зато как обрадуются теперь в Петербурге, когда, словно диких зверей в клетке, к ним в покои доставят этих одержимых... Может, вспомнят они в этот прекрасный миг о заслугах гянджинского генерал-губернатора, которого вдохновляла на подвиги его нежная супруга!

– Вы правы, дорогая. Все именно так и должно быть.

... Да, примерно такой разговор может состояться в губернаторских апартаментах, если... Но этого "если" допустить ни в коем случае нельзя!

Нужно сказать, что в то время, пока друзья Гачага Наби обсуждали, какая беседа усладит слух генерала в случае удачи,– именно в тот же самый момент! действительно между супругами происходил весьма содержательный разговор. Правда, в куда менее официальной обстановке, чем это предполагали обитатели пещеры.

Огни в генеральской спальне были притушены. Громадная двуспальная кровать под балдахином одиноко высилась в центре комнаты. Маленькая лампадка на стене бросала мерцающий свет на старую икону, и глаза святого были мученически подняты к небу.

С кровати доносился негромкий шёпот. Не стоило бы вслушиваться в него, но сразу скажем – не пылкие речи любви раздавались там. Совсем нет.

– Да, нужно сказать, что поход неудачен. Трудность за трудностью! Никогда со мной такого не было... Не дай бог, если он кончится так, как начался... сокрушенно говорил генерал-губернатор своей жене.

Та и не думала его успокаивать:

– По-другому и быть не могло!

– Почему это?

Княгиня Клавдия даже приподнялась на локтях и попыталась вглядеться в лицо супруга, скрытое полумраком.

– Вы уже потеряли голову, мои шер. Возьмите себя в руки! Не то...

– Даже смерть от твоей руки будет для меня радостью, милая. Генерал посмотрел на нее нежно:

– Ты мое единственное утешение, Клавдюша. Бог послал мне ангела, чтобы скрасить мои последние годы. Клавдия склонила голову кокетливо:

– Что-то вы все о божественном! И слишком редко в последнее время спускаетесь на нашу грешную землю...

С этими словами она положила мягкую душистую ладонь на щеку генерала. Он почтительно поцеловал пухлую ручку.

– Столько несчастий в последнее время, дорогая... Тут не до любви. Того и гляди, влезет в комнату – да хоть в эту спальню какой-нибудь башибузук и ...

Оба сиятельных супруга опасливо покосились на высокие окна, затянутые тяжелыми плотными шторами.

Однако слова генерала не охладили пыла Клавдии Петровны.

Конечно, губернатор все понимал. Но в последние дни никакие ухищрения жены не вызывали в нем прилива страсти. Раньше в ее объятиях он всегда находил утешение и обретал душевное спокойствие. О, Клавдия Петровна была волшебницей! Ей было, казалось, ведомо и подвластно все... Однако сейчас самые благоуханные воспоминания оставляли генерала холодным.

Подумать только! Ему, самому высокопоставленному лицу в этих бескрайних просторах – и довелось выслушать порицание, переданное от имени монарха специально присланным для того высокопоставленным лицом! Да только ли это... Мелкие уколы самолюбию, большие неприятности по службе – нет, решительно, жизнь стала невыносимой. А тут еще жена со своими вполне законными претензиями!

Когда-то генерал был могучим воином и прекрасным мужем. Жена не может пожаловаться, что он не принес ей счастья. Более того, он знал, что она удивлялась бушевавшим в нем молодым силам. Однако – годы есть годы. Любой источник иссякает. И если столько энергии отбирает у него эта возня с поимкой разбойников, наказанием преступников, обузданием непокорных – то не придется ли его пылкой супруге искать себе утешения?

Мысль эта показалась князю непереносимой. И тем больше поднялась в нем ярость к тем, кто не давал ему спокойно прожить оставшиеся годы. Да, этот неугомонный Гачаг Наби не утерял вкуса к жизни и пылкой любви к Хаджар – он был готов на все, чтобы вызволить ее из душной темницы и расстелить перед ней, как в молодости, мохнатую черную бурку – и вместе с тем он был источником тех бед, которые холодили кровь губернатора и заставляли дрожать его руку, бессильно замершую на плече у красавицы Клавдии. Можно ли перенести такое?

Глава пятьдесят шестая

Тот, кого называли "оком его величества", тоже пребывал не в лучшем состоянии духа. Он не впал в уныние, как генерал-губернатор, но тоже забыть не мог о своих неудачах, которые всерьез отравляли ему существование. Задержка при движении по служебной лестнице – это больше, чем просто потеря времени. Это грозный предвестник куда более тяжелых испытаний. С таким положением дел надо кончать – и немедленно.

Эти мысли не давали покоя.

Чтобы выследить, наконец, таинственного незнакомца, сыщик устроил себе скрытно гнездо в дубовой рощице, откуда просматривались подходы к "черной пещере", в том числе и тропка, ведущая от хижины Карапета.

Однако ожидание охотника было бессмысленным. Дичь не могла попасть в его искусно расставленные силки. Гачаг Наби никогда не боялся риска, но он был умен и прекрасно понимал, что делает и зачем. Ради одного разговора с Хаджар он многое мог поставить на карту, но задерживаться в этих местах было бессмысленно. Столько людей, судьба которых переплелась с его судьбою, оказались втянутыми в бурно развивающиеся события! Нужно было подумать и о них. Андрей и Людмила, приехавшие к нему от имени тех, кто назывался "новыми мусульманами", Гогия и Тамара, проделавшие столь непростой путь, – все они, конечно, измучены ожиданием и беспокойством. Гачаг Наби не хотел давать друзьям повода для упреков.

К этому времени многое изменилось в судьбе самого Гачага и в отношении к нему народа. Раньше жизнь его принадлежала только ему самому. Он был человек, каких много – роста среднего, волос густой, лицом – типичный горец. Но теперь, когда слава его возросла и о нем стали слагать легенды, выяснилось, что росту он великанского, плечи – косая сажень, а сила в нем такая, что гору может свернуть, если она станет у него на пути. Так думали не только в Зангезуре, и не только в Закавказье – до Ирана докатилась весть о том, что есть такой Гачаг Наби, и туда доходили отголоски его подвигов.

Конечно, все эти рассказы имели под собой и реальную почву.

Сила Гачага Наби была велика, потому что дух его был несокрушим, потому что народ поддерживал его и шел за ним. Когда приходил час сражения, Гачаг Наби метал молнии в своих врагов и, казалось, само небо сражается на его стороне. Когда приходило время скрыться, то Гачаг Наби исчезал бесследно, казалось, даже мышиная нора может послужить ему надежным укрытием.

Он был героем, которому ни к чему всякого рода мишура. Вынь из блестящего мундира генерал-губернатора гянджинского! Что останется? А Гачаг Наби всегда в простой крестьянской одежде, или в рубище нищего бродяги – и все же он слава и гордость народа!

Как ему удавалось никогда не терять собранности, гордости, упрямого стремления довести все задуманное до конца? Гроза и буран – вот его стихия. Невзгоды не выбивали его из седла, а только давали возможность глубже ощутить радость жизни!

Самое поразительное – таких, как Гачаг Наби, уничтожить уже нельзя. Пока они живы – они в седле. Но если все-таки сразит их подлая пуля или сломит превосходящая вражеская сила – то и гибель героя станет источником мужества для оставшихся и опорой для всех слабых и обездоленных. Даже враги не могут скрыть своего уважения к героям и, если не склоняют голову перед местом их последнего упокоения,– то со страхом и злобой обходят эти могилы стороной.

Тот, кого любит народ и кто любит свой народ – обречен на бессмертие.

Все это знал Гачаг Наби, хотя, конечно, ему и не пришло бы в голову, что простые чувства, обуревавшие его, можно выразить в столь высоких словах.

Итак, Гачагу Наби необходимо было повидаться с теми, кто ждал в пещере. Он не спеша выбрался из подземного хода и направился в сторожку. Там все спали. Умаявшись, храпел вовсю Карапет, рядом тихонечко посвистывала носом Айкануш. Старенькое одеяло свесилось на пол, им было зябко – но они не могли пробудиться. Гачаг Наби поправил заботливо рваную мешковину и вышел из хижины, неслышно прикрыв за собой дверь.

Перешагнув порог, Ало-оглы остановился в раздумье. Чтобы добраться затемно до пещеры, переговорить с друзьями и проделать обратный путь, нужно было действовать быстро, времени в обрез. Можно было спуститься к реке, пройти по склону – но это значительно дальше. Идти обычным путём, через дубовую рощу опасно. В ней вполне могли затаиться шпики. Как быть? Кто-нибудь другой, может быть, оказался бы в тупике, если перед ним встала б необходимость выбора. Но Гачаг Наби не заслуживал бы своей доброй славы, если б был подвержен сомнениям и долгим колебаниям. Опасно... Да где сейчас найти безопасное место? Гёрус настороже, в нем Ало-оглы подстерегают на каждом шагу. На каждом перевале Кавказского хребта могла притаиться засада. Что же, поднимать руки и со словами: "Выхода нет!" идти сдаваться на милость победителя?

Опасно... Что страшнее – горожанину перейти ручей по качающимся мосткам или опытному канатоходцу перебежать широкую реку по туго натянутому канату?

Одно плохо – нет в руках верного ружья, и не услышит хозяйского посвиста чуткий Бозат. А что еще хуже – самый надежный друг Гачага, львица, умеющая испустить воинственный рык, от которого врага прижимало к земле, Ханали-кызы, упрятана в надежную темницу. И удальцы рассыпались по горам, разбежались по дальним селениям.

Ах, несладко в одиночестве тому, кто всю жизнь черпал радость и мужество в общении с подобными себе! Всегда рядом был кто-либо из близких! Потому что в тот миг, когда Гачаг не мог поймать ни одного взгляда своих преданных друзей, то, во всяком случае, он ощущал поддержку и молчаливое присутствие любимой. Как бы далеко она ни была, Ало-оглы знал, что она следит за ним. Трудно сказать, как это происходило, но Гачаг Наби не полагал, что такая связь есть, он знал это наверняка. И это придавало ему сил.

Такая любовь – если врозь. А если вместе... Никогда Хаджар не уставала дарить другу доказательства своей верной, нежной и пылкой любви.

– Ты плачешь, любимая? – спрашивал Гачаг Наби, заглядывая ей в лицо. – Не пойму тебя! Нам так хорошо, и всегда глаза твои полны слезами. Почему?

– Сама не знаю, милый...

– А все же?

– Не знаю...

– Может, ты плачешь потому, что аллах не дал нам сына? Может, ты об этом грустишь, Хаджар?

– Нет, не потому...

– Ну, так что же?

– Сама не знаю, милый, сама не знаю...

Она и вправду не знала, что ответить. Может, потому, что именно в такие светлые минуты особенно чувствовала Хаджар, что она не воин, а женщина, которой жить бы около доброго мужа и теплого очага; может, потому, что приходило вдруг к ней понимание того, что именно этих счастливых мгновений оказалось слишком мало в ее бурной жизни...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю