Текст книги "Лисы (ЛП)"

Автор книги: Суки Флит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Я не хочу, чтобы он мне это рассказывал. От его слов у меня сжимается сердце.

– Ты можешь устроиться на какую-нибудь работу. Не на улице, но, например, делать где-нибудь макияж, – говорю я с надеждой.

Он крутит головой, и ему на лицо падают пряди золотистых волос. Его плечи вздрагивают. Я не могу понять, смеется он или плачет.

– Я здесь нелегально, – шепчет он. – Ни визы нет, ничего. И как выяснилось, врать на собеседованиях у меня тоже получается плохо.

О.

Я вспоминаю, как мы лежали на траве под «Лондонским глазом», а он рассказывал мне о том, как, приехав сюда, пытался найти работу гримера. И о том, каким наивным он был. Я в визах не смыслю, но все-таки почему у него ее нет?

Пока я рядом, я буду оберегать тебя, обещаю ему я у себя в голове.

***

– Тебе надо поспать, – говорю я, когда мы допиваем наш чай. Я думаю, не зайти ли перед возвращением в нору в больницу. Не знаю, почему, но я чувствую, что обязан проведать Дитера. Я теперь, вероятно, чувствую ответственность за него. Вот ирония-то – ведь он, наверное, до сих пор меня ненавидит.

Мики вымотан. Под глазами у него – чернота, будто пятна размазанного угля.

– Полежи со мной немного, – просит он, удерживая мой взгляд.

– Мне нужно идти, – говорю я, но не встаю.

Сквозь тонкие стены слышна ритмичная, как сердцебиение, музыка. Люди смеются, болтают.

Мики тянет меня за рукав и падает на спину на кровать. Его ступни еще синеватые. Я провожу по ним кончиками пальцев. Хочу взять их в ладони и подышать на них теплым воздухом, но, естественно, не могу и говорю просто:

– Тебе еще холодно.

– Скоро согреюсь, – улыбается он. – Залезай. – Стянув через голову свитер, он откидывает край покрывала и забирается под него.

Когда я не двигаюсь с места, Мики ловит меня за запястье и мягко тянет к себе.

– Если хочешь, скажи, чтобы я отвалил, – шепчет он.

Я чуть не фыркаю. Но сдерживаюсь и, покачав головой, позволяю ему утянуть себя на кровать.

Выражение его лица такое искреннее и открытое, что я ощущаю себя прозрачным, будто стекло.

Мне приходится напомнить себе, что Мики не знает, какой загнанной скаковой лошадью становится в его присутствии мое сердце. Он не знает о том, что вытворяет мое вероломное тело. Иначе он бы вряд ли потерпел меня рядом с собой.

Перекатившись на бок, Мики берет в плен мою здоровую руку и укладывает ее у себя на груди, так что мне не остается ничего другого, кроме как лечь у него за спиной. А потом он подтыкает вокруг нас покрывало.

От ужаса я на миг прекращаю дышать. Я лежу в одной постели с мальчиком, от которого мое сердце сходит с ума. Это почти чересчур. Я никогда и ни с кем такого не чувствовал. Я смещаюсь, чтобы не давить на больное плечо, а Мики, прижав к моей груди свою спину, утыкается мне в живот своим задом. Словно знает, что прижиматься несколько ниже – очень плохая идея.

У меня изнутри рвется тепло, как огонь из костра, угрожающего поглотить нас обоих. Я провожу ладонью по его груди и нечаянно задеваю сосок, отчего его встряхивает немного – и понимаю, что сделал ошибку.

Зря я лег так близко к нему. Мое сердце разлетится на микрочастицы, как только здесь появится Джек или еще какой-нибудь Микин близкий знакомый.

Черт, я понятия не имею, что делаю, но остановить себя не могу.

– Если ты уйдешь, когда я засну, мы ведь позже увидимся? – оглядываясь на меня, шепчет он.

– Завтра, – шепчу я в ответ. Мне нужно уложить в голове последние двенадцать часов. Если только он не… черт. – Ты работаешь вечером? – Я сглатываю, испытывая неловкость. У меня нет права вызывать у него ощущение, что ему не стоит работать на улице. Но если он сегодня работает, то я останусь и пойду с ним. Я буду отпугивать от него акул… и клиентов вообще, в отчаянии думаю я. При мысли о Мики с кем-то из них у меня в груди происходит болезненный спазм.

– Нет. Не работаю. – Мики улыбается, но одними губами. Его глаза остаются серьезными. – Я почти могу прочесть твои мысли, когда ты так делаешь.

– Как «так»?

Он немного смещается и, неуклюже до меня дотянувшись, ведет пальцем по линиям на моем лбу.

– Когда ты беспокоишься, у тебя вот тут появляется маленькая морщинка, а глаза становятся такими темными и серьезными… – Пожевывая губу, он опускает взгляд. – Ты беспокоишься за меня?

Я киваю.

Взгляд Мики коротко задевает мои глаза, будто ему тоже страшно. Я неуверенно улыбаюсь.

Наши лица так близко, что мы вдыхаем воздух друг друга. Мне хочется отодвинуться, чтобы он не чувствовал, как ему в спину стучит мое сердце – с такой силой, словно мы оба дрожим, – и в то же время мне вообще не хочется шевелиться.

В утреннем свете глаза Мики кажутся бирюзовыми, точно море, они ясные и открытые, и, когда зрачки у него расширяются, я вижу в них отражение своего ошарашенного лица.

Замечает ли он мое состояние? Может, он поэтому так пристально глядит на меня?

Странно, но в его глазах мои шрамы выглядят по-другому. Менее заметными, сглаженными. Больше всего выделяются мой рот и глаза.

Каждый раз, когда он моргает, его взгляд падает на мои губы, и у меня возникает ощущение, будто он чего-то ждет от меня, но я не знаю, чего.

Барьер, который, как я полагал, возник между нами, исчез, и у меня нет насчет этого никакой точки зрения. Как нет представления, что мне предполагается делать. С Дашиэлем я никогда не был так близок. И вызвав Дашиэля у себя в голове, я неожиданно вижу, что он вовсе не злится за то, что вопреки своим обещаниям я нахожусь здесь – это безумие, но Дашиэль выглядит ужасно счастливым.

Спустя вечность – хотя на самом деле прошло, наверное, минуты две – Мики начинает все дольше не открывать глаза, и в конце концов они совсем закрываются. Его голова падает на подушку, а пряди золотистых волос рассыпаются в беспорядке.

Через несколько минут дыхание Мики становится глубоким, он весь обмякает, и я понимаю, что он заснул.

Я ухожу не сразу. Напротив, я разрешаю себе провести в этом месте, самом близком подобии рая, куда я когда-либо попаду, еще полчаса. Я прижимаюсь лицом к Микиным волосам и дышу им, пытаясь накрепко впечатать в сознание его запах, запомнить его навсегда. Я расправляю ладонь поверх его сердца и чувствую под пальцами его размеренный ритм.

Вот оно, думаю я. Если б мне было можно взять себе что угодно, я бы взял себе это.

Глава 28

Дитер меня ненавидит – ну и что в этом нового?

Когда я встал, Мики заворочался, но не проснулся. Я положил рядом свой свитер на случай, если ему станет холодно, и быстро выскользнул из квартиры.

Я стою на улице около его дома и морщусь, подняв лицо к морозному небу. Снег уже не идет, но стоит мне сделать глубокий вдох, и воздух обжигает легкие холодом.

Потирая, чтобы согреться, свою голую обездвиженную руку, я пускаюсь в долгий путь до больницы.

***

В позавчерашней палате Дитера нет. Хочется верить, что это хороший знак, но моя грудь все равно тревожно сжимается. Деми сказала, он очень слаб. Она не говорила, что он умирает. Он не выглядел так, словно скоро умрет.

Я напоминаю себе, что Дашиэль тоже не выглядел, словно скоро умрет, когда я в последний раз его видел. Смерть бывает внезапной.

Я брожу туда-сюда по стерильно пахнущим коридорам, и с каждым шагом мои блуждания становятся все бесцельней. В конце концов я признаю: если я хочу найти Дитера, мне придется к кому-нибудь обратиться.

В итоге я оказываюсь в гинекологии. Медсестра за стойкой спрашивает, пришел ли я на прием – кажется, совершенно серьезно. У нее строгое лицо, губы поджаты. Взгляд – как непроницаемая стена.

Когда я сообщаю, что ищу одного человека, но не знаю его фамилии, она отрицательно качает головой и говорит, что ничем не может помочь.

Я не знаю, что делать. Какое-то время сижу на гладком пластиковом стуле в приемной и гадаю, что же нужно сказать, чтобы у кого-нибудь возникло желание хотя бы попытаться помочь.

Наконец у меня возникает идея.

Я нахожу другое отделение – рентгенологии. Там медсестра, взглянув на меня, широко улыбается. И моментально начинает мне нравиться.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спрашивает она.

– Я ищу своего брата, – говорю я, здоровой рукой заправляя волосы за уши и с надеждой поглядывая на экран компьютера за столом.

Меня трясет – так сильно я нервничаю. Не потому, что обманываю ее, но потому, что в кои-то веки пытаюсь не прятаться. Показывать свое лицо без завесы волос на глазах кажется мне рискованным, хотя за последние недели я начал понимать, что не все при виде моих шрамов станут усиленно отворачиваться. Словно, если с некоторыми людьми стесняться, то и они будут стесняться, а если попробовать вести себя по-нормальному, то иногда и они станут вести себя с тобой по-нормальному. Дашиэль постоянно повторял мне подобные вещи. Говорил, что те, кто демонстративно отказывается со мной разговаривать, и не стоят того, чтобы я с ними общался. Жаль, что я ему тогда не поверил. Жаль, что его больше нет.

– Как его зовут, дорогой?

– Дитер Блейк. – Я даю Дитеру собственную фамилию. – Два дня назад он упал в Темзу. Когда его привезли, он был без сознания. Если он пришел в себя, то мог назвать другую фамилию, чтобы наш отец его не нашел.

Просто кошмар, с какой легкостью я сочиняю вранье.

– Дитер? – повторяет она, печатая на клавиатуре. Я ловлю себя на том, что считаю заколки, которые удерживают ее белые волосы на макушке. – Есть у меня один Дитер, который поступил два дня назад и которого сегодня утром перевели в стационар. – Мою грудь распирает от облегчения. – Сколько лет твоему брату?

– Двадцать, – говорю наугад.

И, видимо, не сильно промахиваюсь, поскольку она рисует мне на листочке карту и показывает нужное направление.

***

Стационарное отделение находится на втором этаже. На двери висит интерком, и замок с жужжанием открывается еще до того, как я успеваю договорить медсестре свое имя.

Я бреду мимо палат, разделенных на секции шторками и перегородками. Стараюсь не смотреть на больных. Одна женщина без остановки кричит, слабым голосом зовет кого-то на помощь. Я останавливаюсь. Думаю найти медсестру, но когда оглядываюсь в поисках кого-нибудь в униформе, одна пожилая леди дотягивается до меня и берет за руку своими холодными дрожащими пальцами.

– Она такая с тех пор, как ее сюда привезли. Все кричит и кричит – и ночью, и днем. Сводит нас всех с ума, – произносит она.

– Но почему ей никто не поможет?

– Она сама не знает, чего ей надо. Тронулась головой.

– Она зовет на помощь.

– Просто ей плохо здесь, дорогой. Когда сестры спрашивают ее, что случилось, она продолжает кричать. Когда спрашиваем мы – то же самое. Всем помочь невозможно.

Я все иду по отделению, сканируя взглядом кровати. Мне не нравится видеть людей в таком состоянии. Наконец я с облегчением замечаю Дитера. Его кровать стоит по центру тесной, огороженной комнатушки. Он не спит. У многих пациентов сидят посетители, а на прикроватных тумбочках стоят цветы, лежит еда и журналы. У Дитера нет ничего. Его острый взгляд фиксируется на мне, выражение лица становится немного шокированным.

Плана, о чем завести разговор, у меня нет. Я знаю только, что мне зачем-то нужно быть здесь, нужно увидеть его. Я останавливаюсь возле его кровати. Не сажусь. Он глядит на меня – видимо, тоже не понимая, что я тут делаю. Но стоит мне встретить его взгляд – впервые в жизни без колебания, – и я вспоминаю, что он сказал перед тем, как упасть. И выдыхаю, как от удара в живот.

Я видел его той ночью. Я соврал.

Эти слова маячили на краю моей памяти, беспокоили меня все эти дни, и встреча с Дитером выбила их на поверхность. Мои ноги внезапно подкашиваются.

– Почему ты солгал насчет Дашиэля? – спрашиваю я. Удивительно, но мой голос, в отличие от меня самого, не дрожит. – Почему ты солгал полиции?

Ты знаешь, кто убил его? – проносится сквозь меня вопрос, но задать его вслух я не могу.

– Было бы мило начать с простого «привет», – отвечает Дитер с каким-то усталым опустошением – оттого, наверное, что он весь день пролежал молча в постели, а может, из-за осознания, что он чуть не умер. – Но опять же, у тебя, наверное, в жизни не было ни одного нормального разговора.

Я крепко зажмуриваюсь, чтобы остановить волну внезапно заполонившего меня гнева – не на Дитера, но на себя. Вид у него плачевный. Без парика в нем и не узнать того парня, который надо мной насмехался. Дитер всегда называл меня жалким и слабым, но это было всего лишь позерство.

– Хочешь пить? – Я обхожу кровать и беру с его тумбочки нетронутый пластмассовый кувшин с водой. Наливаю воду в стакан и протягиваю ему.

Он настороженно следит за мной.

Когда Дитер берет стакан, ему еле хватает сил поднять руку ко рту, но он выпивает всю воду за один жадный глоток, словно не пил целый день.

Я еще ни к кому не испытывал таких противоречивых эмоций. Дитеру плохо, и я хочу помочь ему, но… Он даже не пытается скрыть, что я ему отвратителен. И он солгал о единственном небезразличном мне человеке.

Черт, Дашиэль заслуживал того, чтобы прожить прекрасную жизнь. Он был первым, с кем я сблизился за столько времени, сколько я себя помню. Он сделал мой мир чуточку больше. Он показал мне, что это нормально – немного отличаться от всех. Что меня можно любить таким, какой я есть.

Может, Дитеру такого человека не встретилось. Может, именно поэтому он такой злой. Мне кажется, что Дитер набрасывается на меня из-за внутренней боли, и это предположение каким-то образом дарит мне иммунитет к его яду.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.

– Ты мне больше нравился, когда был придурочным молчуном, который таскался за Дашем.

– Окей. – Я пожимаю плечом, пиная кроссовком пол. – Ты должен рассказать полиции. – Если этого не сделает Дитер, то сделаю я, хотя он наверняка будет все отрицать.

Краем глаза я замечаю, что Дитер хмурится. У него на лице такая печаль… словно ему мучительно больно. Но пока я смотрю на него, печаль трансформируется в нечто другое – в злость.

– Я просто видел его, вот и все! Одну гребаную секунду. А промолчал, потому что это было неважно. Меня бы только зазря загребли. Я. Ничего. Не знаю. Ясно тебе?

– Важна любая, даже самая крохотная информация.

Если это настолько неважно, то почему у него возникла потребность рассказать мне об этом, пока он висел над рекой и боялся, что может погибнуть?

– Отсоси.

Я выгибаю бровь и опять смотрю в пол.

– Я не верю тебе.

– Что я предложил тебе отсосать у себя? – Он смеется. – Да никогда в жизни.

– Нет. Я не верю, что это неважно. – Я смотрю на него. – Ты чувствуешь себя виноватым из-за чего-то. Чем крепче ты будешь за это держаться, тем тебе будет хуже.

Чувствуя себя тяжелей мокрого песка, я ухожу. Если я приду снова, то, быть может, принесу ему немного цветов.

Глава 29

Любопытство сгубило кошку

Больницы сделаны из коридоров – переходов, которые удерживают все вместе. Я теряюсь в них. Я хочу потеряться. Это проще, чем кажется.

Я добредаю до отделения экстренной помощи. Потом вспоминаю о Деми и торопливо сворачиваю в первый попавшийся коридор. Сомневаюсь, что она меня помнит, если только из-за моего исчезновения у нее не было неприятностей – тогда она точно меня не забыла.

Мне бы вернуться в гнездо и поспать… Я не уверен, какую цель преследую этими своими шатаниями. Плечо так ужасно болит, что я скрежещу зубами.

Я устало приваливаюсь к холодной белой стене внизу гулкого лестничного пролета. Снаружи опять идет снег – Лондон превращается в холодную, яркую, сверкающую сказку. Вот только я не уверен, как найти там счастливый конец. Никакой рыцарь на белом коне к нам не прискачет и не спасет. Никакие сильные и храбрые принцы с принцессами против зла не восстанут. Акулы продолжают кружить, и никому плавать с ними в одних водах не хочется. Даже полиции.

Услышав чьи-то быстрые, тихие шаги, я вздрагиваю и инстинктивно отхожу от стены в тень под лестницей. Я не вполне понимаю, зачем я прячусь. Знаю только, что волоски у меня на загривке стоят дыбом, а сердце часто стучит.

Шаги приближаются – быстро. Кто-то спешит вниз по лестнице. Когда его ноги заворачивают за угол, я вижу, что он высокий. Вижу белый лабораторный халат, серые брюки и мягкие кожаные ботинки.

Вот, что мне испугало, – бесшумность этого человека. Мне даже не видно его головы, когда он начинает удаляться по коридору, но у меня все равно перехватывает дыхание. Все дело в его походке.

Когда ты часами следишь за человеком, то запоминаешь все особенности его походки. Все остальное – от редких волос до размашистых движений левой руки – вторично. Закрыв глаза, я представляю его идущим по набережной в длинном черном пальто. Потом выхожу из тени и иду за ним следом.

Кукольник, как всегда, движется целеустремленно и быстро. Миновав переполненные коридоры отделения экстренной помощи, он выходит наружу и через заснеженную парковку направляется к больничному корпусу размером поменьше – к лаборатории.

И там я его теряю.

К моменту, когда я захожу в лабораторию, в коридоре напротив уже никого, и я понятия не имею, куда он исчез.

Здесь дверей двадцать, и все закрыты. Он мог зайти в любую из них. Но я все равно шагаю по коридору в надежде найти какую-нибудь зацепку, почувствовать эхо его присутствия или еще что-нибудь, словно я детектив-экстрасенс из кино. Где же мои суперспособности, Мики?

Вот бы узнать, какое у Кукольника имя… Тогда у меня бы появилось хоть что-то. Что-то, с чем можно обратиться в полицию. Это было бы лучше, чем вламываться в тот наверняка снабженный сигнализацией дом в Челси, где он, может, даже и не живет.

На каждой двери висит табличка со словами, похожими на «Патологию», или буквы с цифрами, которые ни о чем мне не говорят. Все открываются магнитными пропусками. От резкого верхнего света больно глазам, и я устало моргаю.

Я уже почти в самом конце коридора, когда сзади вдруг открывается дверь. Неслышно, словно кто-то очень старается не шуметь. Только я начинаю поворачивать голову, как вокруг моей груди, перекрывая доступ к воздуху, обвивается чья-то рука, а рот, чтобы я не кричал, зажимает большая ладонь.

Во мне вздымается паника, и я слетаю с катушек. Лягаюсь и вырываюсь, пока куда более сильное тело затаскивает меня в маленькое, забитое книгами помещение.

– Только пикни, и это будет последнее, что ты сделаешь, – шепчет ледяной голос мне в ухо.

Меня бесцеремонно швыряют на пол, и дверь за моей спиной с треском захлопывается. Сердито взирая на меня сверху вниз, Кукольник поправляет рубашку и галстук, надетые на нем под белым лабораторным халатом, потом быстро прячет бейджик с именем в нагрудный карман.

Мгновение я пребываю в таком шоке, что могу только смотреть в его белое, как череп, лицо и жадно глотать столь необходимый мне воздух.

Непосредственная опасность, кажется, миновала, но мое сердце по-прежнему спотыкается, как будто я мчусь на максимальной скорости через квартал. Плечо настойчиво требует, чтобы с ним что-то сделали – боль пронзает его, словно к коже приложили оголенные провода. Я стискиваю зубы и с трудом поднимаюсь. Дверь прямо у меня за спиной – как бы ни было больно, я готов убежать.

– Сядь, – приказывает Кукольник и выдвигает из-за стола, который я в первый момент не заметил, металлический стул.

Я пячусь назад. Он сильнее и выше меня, но, несмотря на плечо, я все-таки готов дать ему бой. А если он подойдет хоть на шаг ближе, я закричу. Заору во все горло.

– Бога ради, – шипит он. – Я знаю, что ты следил за мной. Сядь, черт бы тебя побрал, и давай уже друг другу представимся, а?

Я не знаю, как он догадался о слежке. Возможно, он имеет в виду настоящий момент, когда я шел за ним по больнице.

Удерживая на себе его взгляд, я трясу головой. Отступаю еще на шажок назад и тянусь за спину, пока не нащупываю дверь. Отворачиваться от Кукольника я не намерен и потому ищу дверную ручку наощупь, я знаю, она где-то там – она должна где-то быть!

– Ты понимаешь, что я тебе говорю? – Странная комбинация его внятного, осторожного тона и моего беспредельного страха вынуждает меня издать полусмешок-полувсхлип – громкий, отчетливый и испуганный.

Мои глаза – как и у Кукольника – становятся огромными и шокированными.

– Ты, похоже, замерз, – говорит он. Дотягивается до выключателя на стене, и невидимый обогреватель, проснувшись, начинает посылать в комнату волны тепла.

Я все никак не нашарю дверную ручку. Паника во мне опять нарастает.

– Это мой кабинет, – произносит он. – Я занимаюсь исследованиями. – Он склоняет голову набок, будто демонстрируя, как именно он это делает.

– Какими? – нетвердым голосом говорю я. Мои пальцы, ощупывая дверной косяк, поднимаются выше. Быть может, это мой единственный шанс разоблачить его.

Кукольник улыбается, и от этой его улыбки у меня по спине, несмотря на разливающееся по кабинету тепло, бежит холодок.

– Разными.

Он шагает ко мне, и мои руки царапают дерево двери. Ничего. Я разворачиваюсь, нахожу глазами дверную ручку, берусь за нее и…

– Вперед, – произносит он. – Ты испуган. Ты думаешь, будто я собираюсь причинить тебе боль или сделать что-то плохое – у себя на работе, в больнице, когда в комнатах рядом десятки людей.

– Да, – говорю я. Открываю дверь. В коридоре пусто. Кукольник не делает и попытки помешать мне сбежать.

– Как насчет воспользоваться случаем побыть воспитанными людьми и задать задать друг другу по одному вопросу? – Голос звучит так близко, что у меня мурашки расползаются по спине.

Я должен бежать, выбраться из воды.

Что я творю?

Плаваешь с акулами, отвечает изнутри голосок. Что ж, в таком случае я с поднятым копьем встречусь с ними лоб в лоб.

Я разворачиваюсь.

– Это ты убил Дашиэля?

Глава 30

Последствия

– Проходи и садись. – Кукольник тянется мне за спину. Толкает дверь, и она с тихим щелчком закрывается.

Я остаюсь стоять, где стоял. Моя рука готова снова схватиться за ручку. Кукольник медленно отступает назад, пока не прислоняется к краю стола.

– Значит, ты ходишь за мной по ночам, потому что думаешь, будто я кого-то убил.

Я замечаю, что это утверждение. Словно он не хочет пока тратить вопрос.

Это игра, понимаю я. Только не такая, в которой мне хотелось бы поучаствовать.

– Ты или нет? – Я смотрю на него исподлобья сквозь волосы.

– Один вопрос. – Он поднимает костлявый палец, и его лицо растягивается в жутковатой ухмылке. Взгляд остается невыразительным. Ледяным. – Тебе стоило бы объяснить, почему ты подозреваешь меня.

Ты внушаешь страх. Пугаешь людей своими странными вопросами. Ты акула.

– Говори же.

Но я не могу. Слова не приходят.

Кукольник со скучающим видом зевает. Лениво поводит плечами и отталкивается от стола.

– Тебе нравится боль? – спрашивает он, вперив в меня свои глаза мертвеца.

Я даже подумать не успеваю – не то что ответить, – как он вдруг оказывается напротив. Он двигается так быстро.

Доля секунды – и его рука сжимает мне горло, пальцы впиваются в мягкие места под ушами, а вторая медленно крутит мое травмированное плечо. Я не могу дышать – так мне больно. Не могу даже сопротивляться. Он словно каким-то образом обездвижил меня.

Мир чернеет, и мне кажется, что я вот-вот вырублюсь, но Кукольник меня отпускает, и я оседаю на пол. Он проворно обыскивает меня, проверяет карманы. Находит блокнот и вытаскивает его. Я пробую было остановить его здоровой рукой, но не могу – я совершенно без сил.

Снова прислонившись к столу, он разворачивает целлофан, который защищает маленькую книжечку от снега и влажности. Я смотрю, как он медленно листает страницы с неразберихой моих размышлений.

– Акулы? – Он смеется, пока читает. Проходят минуты. Минуты, заполненные ощущением, что я нахожусь на краю света. Наверное, до моего мозга перестала доходить кровь. – Данни. Тебя зовут Данни… Данни, которому не нравится боль.

С тихим хлоп блокнот закрывается. Кукольник подходит ко мне и садится на корточки. Я отшатываюсь, но он всего-то и делает, что осторожно засовывает блокнот обратно в карман моих джинсов. Потом тыкает меня над плечом – над здоровым – и, взяв за запястье, смотрит на часы у себя на руке. Мне требуется секунда, чтобы понять, что он измеряет мне пульс.

– Болевые точки, – неожиданно объясняет он. – Через минуту тебе станет намного лучше.

Кажется, что он сидит передо мной целую вечность. Его кожа – как воск, и от него пахнет чем-то химическим, чем-то, от чего у меня щиплет в носу. Ко мне приходят странные мысли о том, что Кукольник не человек, что он и впрямь кукла, оживленная каким-то злым колдовством.

– Вот так. Теперь тебе лучше.

Он улыбается своей холодной улыбкой, однако он прав. Мои глаза распахиваются, сердцебиение ускоряется. Я неуклюже отползаю назад и врезаюсь в дверь, из-за чего мое плечо пронзает вспышка мучительной боли. Вряд ли у меня получится встать.

– Больше не ходи за мной, Данни. Если я когда-либо и встречал Дашиэля, то не знал этого. Вот. Возьми.

Он протягивает мне маленький пакетик с таблетками. Обезбаливающее. Я беру их и, держась за ручку, тяну себя вверх.

Я вываливаюсь сквозь дверной проем в пустой коридор. Кукольник наблюдает за мной абсолютно безо всякого выражения на лице.

– Мы все акулы. Все до единого, Данни, – произносит он, а потом дверь за ним закрывается.

Глава 31

Думая о тебе

Ноги подкашиваются, но я все-таки выбираюсь из лаборатории на парковку и отхожу так далеко, как только могу, прежде чем разрешить себе рухнуть на гравий рядом с чьей-то машиной. Я закрываю глаза, подтягиваю колени к груди и сижу так, пока мое дыхание не выравнивается, а сердце не прекращает грозить отказать.

Пакетик с таблетками Кукольника запечатан, но я все равно опасаюсь, что там может быть яд. Даже достав одну из таблеток и положив ее в рот, я продолжаю бояться.

Но иногда обещание избавления от боли – это все.

Последние полчаса мое сознание пребывает в каком-то онемелом шоке. Как будто то, что случилось, случилось с кем-то другим. Я бы хотел, что вместо меня там оказался кто-то, кто смог бы что-нибудь сделать. Что-то большее, нежели просто позволять контролировать себя и играться с собой. Кто-то, кто не подводит без конца своего лучшего друга. Я должен был хотя бы выяснить его имя. Я знаю, где он работает, но не знаю, чем именно он занимается.

События проигрываются снова и снова – вот Кукольник хватает меня, утаскивает к себе, причиняет мне боль, – пока, перемешавшись, не теряют последовательность.

Это слишком. Я не могу все это осмыслить. Мне надо записать свои мысли, но их в черепе столько, что невозможно соображать.

Я даже не осознаю, на ногах ли я или бреду ли к норе, пока не оказываюсь в парке и под моими промокшими кроссовками не начинает хлюпать зеленая заснеженная трава.

Мир холоден – и мир ослепляет.

Воспоминания о сегодняшнем утре и о Мики в моих объятьях приносят меня домой. Его запах, его тепло вспоминаются так отчетливо, словно он рядом со мной. Но его рядом нет, и холодная пустота воздуха причиняет мне боль.

В бассейне тихо. Дверь Майло заперта на замок. Около своей двери я обнаруживаю маленький пакет с яблоками. Должно быть, их оставил мне Майло, и несмотря на все, этот крошечный жест заставляет меня улыбнуться. Быть может, это единственное, что нам необходимо – мелочи, способные поднять нас из глубин океана.

Промерзшее помещение душевой залито холодным голубоватым светом. Дрожа, я раздеваюсь и заползаю в свое гнездо, а там укрываюсь всеми имеющимися у меня покрывалами.

Я могу припомнить всего один раз, когда мне настолько отчаянно хотелось, чтобы меня кто-то обнял, что я заплакал. Это случилось после того, как меня взяли в семью, которая на самом деле хотела более общительного ребенка. Ребенка, которого у них получилось бы полюбить. В первую ночь после возвращения в детский дом мне было так плохо. Обхватив себя и свернувшись в клубок, я всхлипывал, стараясь делать это бесшумно.

Я стараюсь не шуметь и сейчас, хотя здесь нет никого, кто мог бы меня услышать.

Я засыпаю.

Проснувшись, я вижу, что свет снаружи угас. Но боль у меня в груди – нет. Я не знаю, что сделать, чтобы она прекратилась, и это незнание ослабляет меня. Я сглатываю, обводя взглядом голые стены.

Так пусто. Все такое пустое.

Плечо пульсирует от движения, но я должен встать. Я не могу здесь оставаться. Я не могу впасть в оцепенение, как после гибели Дашиэля, и потому начинаю искать теплые вещи.

Одевшись, я спешу в основное помещение бассейна, надеясь, что Майло вернулся, что здесь кто-то есть. Но здесь никого.

Закусив губу, я сажусь у его двери и начинаю раскачиваться взад-вперед.

Позвони кому-нибудь. Голос Дашиэля у меня в голове звучит громче, чем когда бы то ни было. Это нормально – иногда в ком-то нуждаться.

Но кому? – беспомощно думаю я.

Донне… или Мики.

Донна будет не против, если я позвоню ей. Она говорила, что если что, она рядом. Мики никогда такого не говорил, но как только я вспоминаю о нем, меня пронзает вспышка тепла, и моя кровь начинает петь.

***

У меня в комнате припрятана на всякий случай банка с мелочью – я стараюсь сохранять их запас. Вытащив горсть монеток, я ухожу к таксофону на окраине парка.

Небо на улице темное и сверкающее, а снег под ногами твердый, как лед. Я ощущаю себя отрезанным от внешнего мира, и обычно я такого не чувствую.

Трясущимися пальцами я набираю Донин номер. Но после второго гудка вешаю трубку и прижимаюсь лбом к холодному металлу таксофона. Я знаю, Донна будет рада помочь, но она не тот человек, с которым я хотел бы поговорить. Она не тот человек, который мне нужен.

Я набираю свой старый номер.

Мики отвечает на четвертом гудке.

– Алло? – говорит осторожно.

– Привет… это Данни.

– Привет. – Его дыхание меняется, становится легким и частым, словно он счастлив или взволнован. – Ты нормально добрался до дома? Я только проснулся, всего минут пять назад, и увидел, что ты оставил свой свитер. Я беспокоился, что ты замерзнешь.

– Да. Нормально. – Я закрываю глаза и представляю его рядом с собой. Это не сложно – для меня он такой настоящий.

– Я только что думал о тебе, и ты позвонил.

Я крепко зажмуриваюсь. Все мое тело, как и бешено рвущееся из груди сердце, дрожит. Я хочу ответить ему, но не могу.

– Ты звонишь из таксофона?

– Да, – выдыхаю, опуская в прорезь очередную монетку.

– У тебя все хорошо?

Может, он что-то расслышал в моей интонации.

– Не знаю, – шепчу.

– Что-то случилось?

– Да. – Во рту сухо, и мне трудно глотать.

– Где ты?

– В парке… рядом с местом, где я живу.

– Ты пострадал? – спрашивает он нерешительно.

– Нет. – У меня не получается думать. Может, все из-за обезболивающих таблеток? Я хмурю брови. Нет, таблетки не умеют вызвать желание кого-то увидеть. Иначе мир был бы совершенно другим. Я, может, и глупый во многих вопросах, но понимаю, что за ноющая пустота поселилась у меня в центре груди.