Текст книги "Лисы (ЛП)"

Автор книги: Суки Флит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Остановись, – шепчу я. – Хочу, чтобы было подольше.

Сделав глубокий вдох, он вытягивает мои пальцы наружу и, содрогаясь, вжимает мой член меж своих ягодиц, подталкивает его к своему входу.

Мы оба стонем. Мне даже становится немного смешно от того, что мы делаем это одновременно.

– Ты идеален, – шепчет Мики. Он подносит мою руку ко рту и проводит по большому пальцу зубами. – Так идеально подходишь мне.

Ощущение его зубов на коже подводит меня к самому краю.

– Хочу почувствовать, как ты кончаешь в меня, – произносит он. – Как ты меня заполняешь.

– Я боюсь, что сделаю тебе больно, – тихо говорю я.

– Не сделаешь, честное слово.

Мики втирает в мой член большое количество смазки, и мне так приятно, что, пока он не поворачивается ко мне лицом, я и не вспоминаю о презервативах. Но и потом их маленькие пакетики кажутся слишком абстрактными. Мики, сидя на моем животе, снова и снова потирает головкой моего члена свой вход. Я ловлю его бедра, и мои пальцы так сильно впиваются в его кожу, что я боюсь, как бы не оставить ему синяки. Я думаю о его зубах, о том, как окажусь у него внутри, о своем члене, прижатому к тугому колечку мышц. Оно скользкое, и все же я не представляю, возможно ли его проломить, чтобы оказаться глубоко внутри его жара. Но когда Мики запрокидывает голову и стонет протяжно и громко, и мой член на самом деле проникает в него, я прекращаю думать. Совсем. Мики все ахает, будто от боли, но такие звуки он издает лишь в моменты, когда ему очень, очень приятно. Я гадаю, стоит ли нам немного замедлиться или же так Мики нравится больше.

С широко распахнутыми глазами я касаюсь места, где мы с ним соединяемся. Микины пальцы догоняют мои.

– Хочу почувствовать это еще раз, – шепчет он.

Я киваю, он привстает и, когда мой член выскальзывает наружу, подводит туда мои пальцы, чтобы я обвел ими пространство внутри него, почувствовал растяжение мускулов.

– Я сейчас кончу, – со стоном говорю я.

Он стискивает мой член и вновь насаживает себя на него. Я едва попал внутрь, но я внутри него, и от этой мысли и от того, как крепко сжимает меня его рука, я начинаю кончать, и Мики вскрикивает, и его глаза закатываются к потолку, и он ласкает себя и опускается до упора, втягивая меня так глубоко, что я ощущаю его живот и, кажется, вижу звезды, просто маленькие созвездия, которые распадаются и сливаются снова, и снова, и снова…

***

– Мы только что занимались настоящим сексом без презерватива, – говорю я, когда вода в ванне начинает становиться холодной, и мои похожие на желе конечности вновь оживают. Я думаю о презервативах в их маленьких инопланетянских пакетиках.

– Я знаю. Это была плохая идея. Прямо очень плохая. – Он переворачивается ко мне лицом так быстро, что вода выплескивается за край. – Мой дурак-член настоящий дурак. Ты волнуешься?

Я качаю головой. Я сказал так не потому, что волнуюсь. Просто я счастлив от того, что у меня только что был секс с проникновением.

– Клянусь, я всегда был осторожен. Когда был… когда разрешал… Извини. – Он закусывает губу.

Мне кажется, он боится, что я начну его обвинять, но я, конечно, не обвиняю. Я же тоже не сходил за презервативами.

– Мы будем предохраняться, пока не удостоверимся, что я не передам тебе что-нибудь жуткое, хорошо?

– Я сделал тебе больно, да? – Я не встречаюсь с ним взглядом, но меня беспокоит то, как тесно все это было.

– Мне нравится, когда чуть-чуть больно, – говорит он. Бросает на меня мимолетный взгляд, и его лицо розовеет. – Это меня заводит. Ты ведь заметил, да? – Он сглатывает и отворачивается.

– А мне нравится, когда ты кусаешь меня, – отвечаю я, усмехаясь. Но… – Вдруг из-за меня у тебя идет кровь? – Это было бы плохо. По-настоящему плохо.

Мики целует меня, но, кажется, уже в полусне.

Я беру его на руки, уношу из ванны и заворачиваю в полотенца. Моему плечу много лучше, но оно еще побаливает, когда я поднимаю что-то тяжелое. Не то чтобы Мики тяжелый. Наоборот, он кажется легче, чем когда бы то ни было. Я за него беспокоюсь, но что делать, не знаю. Может, мне стоит обсудить это с Дианой.

– Ты хочешь есть? – спрашиваю я.

Но Мики, покачав головой, шепчет:

– Спи.

***

Еще не открыв глаза, я понимаю: что-то не так.

Я моргаю в заливающем душевую синем свете рассвета. Микина рука на моей груди – ледяная, а его острое бедро не прижимается к моему, как всегда по утрам. Приподнявшись на локте, я вижу, что он, ничем не прикрытый, лежит на полу, руки вытянуты ко мне. Его кожа кажется голубоватой. Я надеюсь, что из-за света.

– Мики?

Я сажусь. Плитка пола такая холодная под моими босыми ногами, под Микиным голым телом. Я осторожно трясу его за плечо. Его голова скатывается на бок, но он не шевелится.

– Мики? – говорю я опять. Ты пугаешь меня, думаю я, грудь стягивает так сильно, что я не знаю, смогу ли дышать.

Мне нельзя впадать в панику. Когда я паникую, мир рассыпается.

Осмотри его. Я начинаю диктовать себе, что надо делать. Прикладываю к его груди свою трясущуюся ладонь. Удары под ней редкие, неравномерные – но главное, что они все-таки есть. Его дыхание затруднено, а вокруг рта собралась маленькая лужица рвоты. Там одна желчь, потому что я знаю: в желудке у него пустота. Накрыв его покрывалом, я вытираю ему рот, и он слабо что-то бормочет.

– Мики?

– Мне плохо… в груди больно.

Чтобы расслышать его, мне приходится наклониться. Он задыхается. Морщится, когда пытается шевельнуться. Глаз он не открывает.

С нарастающим ужасом я беру его за руку. Мне так страшно. Я ничего не слышу, кроме своего собственного сердцебиения.

Я заставляю себя говорить уверенно. Без дрожи, без паники.

– Сейчас я вызову скорую. Все будет хорошо.

Я глажу его по волосам, пока разговариваю по телефону и отвечаю на вопросы, на которые непонятно, как правильно отвечать, но я очень стараюсь. Я говорю им, что Мики почти не дышит, что у него очень слабое сердцебиение. Это самое важное. Хочу прошептать, что боюсь, что он умирает, и попросить, пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста, не дайте ему умереть, но сдерживаюсь, зная, что Мики услышит. Мне говорят, что скорая приедет через десять минут.

Из-за адреналина, заполнившего мой кровоток, когда я проснулся и нашел его в таком состоянии, меня начинает трясти, и я сажусь себе на руку, чтобы, если Мики откроет глаза, он этого не увидел. Но Мики не открывает глаза, а его дыхание становится все более хриплым, и я не знаю, продолжать ли мне говорить или пытаться сделать так, чтобы он отвечал, чтобы он остался со мной, ну пожалуйста.

– Майло! – кричу я. Но Майло, похоже, нет. Я один. Но потом я говорю себе, что всегда был один… за исключением нескольких последних недель.

Кажется, проходят часы, прежде чем я слышу вдали вой сирены и начинаю всем своим существом надеяться, что это скорая едет за Мики.

Когда я объяснял женщине на том конце линии, где мы находимся, и рассказывал, что входить в здание надо через дырку за фанерной панелью, она спросила, не сквот ли это и живет ли здесь кто-то еще, поскольку они обязаны заботиться о безопасности своих сотрудников, а также предупредила, что позвонит в полицию. Вот тогда я и понял, что, как только приедет скорая, все будет кончено. Что жизнь здесь закончится. Прости меня, Майло, думаю я.

Мне все равно, что потеряю я сам, – лишь бы Мики был жив. Но Майло этого не заслуживает.

Глава 51

Разбитые сердца

Я добиваюсь разрешения сесть в скорую, где оглушительно воет сирена. Я держу Мики за руку, пока он без сознания лежит на носилках. Женщина-парамедик, сидящая с нами, печально улыбается мне. Словно сочувствует. И, кажется, не из-за того, как я выгляжу. Но даже если я ошибаюсь, мне все равно. Мне теперь безразлично все, кроме Мики.

Я даю обещания всем богам, о которых когда-либо слышал. Я обещаю делать больше хороших дел, поступать правильно, изловить всех акул. Но тошнотворное ощущение в животе говорит мне, что так оно не работает. А если бы и работало, все равно акулы Мики – внутри него самого. Они пожирают его изнутри. Если уже не сожрали.

***

– Ждать надо вон там. – Моей руки касается медсестра, но я не двигаюсь с места. Все стою у подъезда скорой и, глядя на двери, за которые увезли Мики, пытаюсь обуздать порыв броситься туда вслед за ним. Чтобы заставить их починить все, что сломано, потому что я сам, как бы я того ни хотел, не могу.

В конце концов я разрешаю отвести себя в комнату ожидания. Я нахожу там стул, подтягиваю коленки к груди и, обхватив их руками, опускаю лицо, чтобы никто не видел, как я плачу.

***

– Ты родственник Мики?

Моего плеча касается чья-то рука, и я, вздрогнув, чуть не соскальзываю с гладкого пластикового сиденья. Подняв взгляд, я вижу, что на меня внимательно смотрит врач. У него густые темные волосы, которыми он напоминает мне Дашиэля, и участие на лице. Мне впервые за две недели хочется спрятаться за волосами, но врач не отводит глаза, словно ему жаль меня или неловко смотреть мне в лицо.

Когда я открываю рот, оттуда не выходит ни слова. Мой взгляд падает к полу. Пожалуйста, только не говорите мне, что он умер. Что угодно, только не это.

– У твоего друга очень слабое сердце. Мы еще проведем несколько тестов, но, скорее всего, у него был сердечный приступ – и, возможно, не первый. Он когда-нибудь жаловался на боли в груди и проблемы с дыханием?

От облегчения, что Мики жив, у меня на глазах появляются слезы. Кивая, я вытираю их рукавом.

– Он до крайности истощен… ты можешь сказать, почему? – Он задает вопрос с такой осторожностью, словно и не рассчитывает услышать ответ.

– Он анорексик.

Врач улыбается и записывает что-то в принесенную с собой карту.

– Спасибо. Эта информация поможет нам назначить ему лечение.

– Он поправится?

– Мы сделаем все, что в наших силах, – говорит он.

– Можно его увидеть?

– После того, как мы закончим все тесты, – да. Тебе будет можно побыть с ним пару минут.

Я смотрю, как он засовывает карту подмышку и через двойные двери уходит туда, куда увезли Мики.

Часы на стене показывают одиннадцать. Я здесь уже два с лишним часа.

Когда врач уходит, мое сердце снова стискивает тревога. Я поднимаю колени к груди, опускаю голову и начинаю ждать.

***

– Теперь можешь повидать своего друга.

Врач вернулся. Сколько прошло времени, я не знаю. На сей раз он не притрагивается ко мне, чтобы обозначить свое присутствие, но я все равно чуть не соскальзываю со стула.

Я иду за ним следом по лестнице и по нескольким коридорам. Кукольник работает не в этой больнице, но я смотрю на всех в белых халатах.

Мики лежит рядом с постом медсестры. Он подключен к аппарату, который с успокаивающей регулярностью издает короткие звуки. Я начинаю было задергивать шторки, чтобы появилось хоть какое-то уединение, но медсестра быстро подходит к нам и, покачав головой, снова их раздвигает.

Сначала мне кажется, что Мики спит – в большой больничной кровати он выглядит таким маленьким и потерянным, – но когда я беру его за руку, его пальцы мягко смыкаются вокруг моих. Он не открывает глаза. Медсестра предупредила меня, что он может быть слишком слаб, чтобы разговаривать. И тогда я говорю ему, что я здесь, что он очень красивый, что у него есть суперспособности, которые помогут ему поправиться, что я отдаю ему и все свои суперспособности. Ничего больше без того, чтобы не сорваться, я сказать не могу, и потому просто смотрю на него и представляю, что мои мысли могут до него дотянуться и завернуть в безопасный кокон.

Мое сознание пытается запечатлеть черты его лица, чтобы по желанию можно было их вспоминать, но вскоре я понимаю, что пытаться запомнить чье-то лицо все равно, что хвататься за дым. Закрывая глаза, я вместо лица вижу острые Микины зубы, когда он улыбается, его ресницы, веером опускающиеся на щеки, когда он целует меня, созвездия веснушек у него на груди, когда я обвожу их языком. А если посильней сконцентрироваться, я могу даже услышать те внезапные ясные вздохи, которые он издает, когда я его касаюсь.

Хрупкие вещи, все до единой. И жизнь тоже хрупкая. Ее ужасающе легко оборвать. И все-таки я люблю ее до последней секунды. Иначе я не испытывал бы такую сильную боль. Если бы то, что у меня есть, не было настолько прекрасным, я бы не боялся так сильно его потерять.

Я наклоняюсь и прижимаюсь губами к его пальцам. Раньше они были теплыми, а теперь стали холодными. Я сижу с ним вот так, пока не появляется медсестра, которая просит меня уйти, чтобы они могли сделать медицинские процедуры. Я отвечаю, что подожду, пока они не закончат, за дверьми отделения, но она с раздражением на длинном лице говорит, что процедуры займут минимум два часа, а часы посещения начнутся после восьми – а сейчас только пять, – так что мне лучше пойти домой, принять душ и отдохнуть.

Я все равно болтаюсь под дверью. Но через несколько минут, оглянувшись, начинаю чувствовать головокружение. Я словно тону, и что-то размером больше, чем небо, обрушивается на меня и придавливает своей тяжестью. Всего слишком много. Все слишком непредсказуемое и неизвестное.

Я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать.

Когда небо начинает темнеть, я выхожу на улице и начинаю бродить по неосвещенному участку автостоянки. Взад-вперед, взад-вперед. Я обхватываю себя, щипаю себя под футболкой. Хочется закричать, но тогда придут люди, а прямо сейчас я не могу иметь дела с людьми. Я кусаю себя за руку.

Я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать.

Я хочу ощутить себя в безопасности. Я хочу вернуться в свое гнездо, спрятаться подо все свои покрывала, но я боюсь, что полиция уже унесла мои вещи, и моя нора слишком далеко отсюда – от Мики.

Перед глазами возникают непрошенные картинки. Дитер, лежащий на грязном матрасе. Пьяный Джек на квартире у Донны. Винни после того, как ее выбросили на шоссе. Дитрих на сыром тротуаре. Холодный Мики на полу у меня в норе. Дети, которым слишком мало лет, чтобы находиться на улицах и садиться в машины. Акулы. Хищники. Блестящая темнота, которая заглатывает тебя и никогда не выплевывает обратно.

Это слишком.

Все это – слишком. Я не хочу так.

– Я не хочу так! – ору я, слова вырываются из меня, словно в черепе появилась какая-то брешь.

Громкость собственного вопля шокирует меня, и я убегаю. От больницы, от автостоянки. Мне все равно, куда я бегу, я просто бегу, и бегу, и бегу до тех пор, пока держат ноги, пока легкие не начинают гореть.

Все.

Глава 52

В которой Диана не рада меня видеть

– Данни?

Я оглядываюсь. Я не знаю, где я. Где-то, где слишком темно. Мой взгляд выхватывает из реальности кирпичную стену и крышки мусорных баков. Внизу подо мною – булыжники, меня сильно трясет, а руки в каком-то странном ритме, который по мнению моего тела, очевидно, помогает дышать, то стискивают, то отпускают ткань на штанах.

– Данни? – Громче.

Меня окружает внезапная яркость, и я, поморщившись, закрываю глаза.

– Это Диана. – Вновь мягче. – Ты около моего ресторана. Сейчас я помогу тебе встать и отведу тебя внутрь.

Диана.

Мою спину обхватывают большие теплые руки. Начинают тянуть меня вверх, и я не отстраняюсь лишь потому, что чувствую запах карри с плантаном. Я люблю карри с плантаном.

– Я люблю карри с плантаном, – говорю я ей.

– Я знаю, лапочка, знаю.

Меня окружает тепло.

Света, правда, чересчур много.

Дверь отрезает от меня темноту. Я оседаю на пол рядом с ней, закрываю глаза и слушаю успокаивающее бренчание кастрюль и тарелок.

От интенсивного аромата горячей еды у меня во рту скапливается слюна.

***

Диана приносит из ресторана два стула и жестом просит, чтобы я встал с пола и сел. Сегодня на ней зеленые и золотые цвета – такие яркие и реальные, словно солнечный свет на траве.

Она расстроена. И плачет не из-за лука, а из-за меня.

Хотя она говорит мне другое, когда я спрашиваю, почему она так часто вытирает глаза. Удивительно, но я догадался об этом самостоятельно.

Дрожащими руками она передает мне тарелку с карри и ложку.

Рабочая поверхность стола слишком высокая, чтобы поставить тарелку, так что я держу ее на коленях. Мне нравится, как она через джинсы согревает мне ноги.

– Хочешь поговорить? – спрашивает Диана.

Она отпивает из чашки, которую держит в руках. На чашке нарисован Боб Марли. У Боба всегда такое лицо, словно у него все прекрасно. Может, он просто очень хорошо умел притворяться. Может, именно этим занимались и мы с Мики тоже.

Вообще, я знаю наверняка, что мы занимались именно этим.

На секунду оторвавшись от карри, я качаю головой. На протяжении несколько минут Диана молча наблюдает за мной и пьет чай. Я не против.

– Как Мики?

Я ставлю тарелку на пол, потом подтягиваю колени к груди и начинаю легонько покачиваться, потому что оно вроде как успокаивает.

– Данни? – Отставив кружку, Диана пододвигает свой стул поближе ко мне. – Я еще не видела тебя в таком состоянии. Я беспокоюсь. С Мики что-то случилось?

– Его сердце перестало работать, как надо. Я не знаю, что делать. Я не хочу, чтобы он умирал. – Мой взгляд фиксируется на ее глазах, и я заставляю себя не отворачиваться, даю вырасти ощущению дискомфорта. Я чувствую себя голым, незащищенным.

– Ты отвел его к врачу?

– Он в больнице.

Диана делает вдох, и мне кажется, будто она не может решить, можно ли ей протянуть руку и коснуться меня.

– А что его семья? Они знают?

Я качаю головой.

– Он сбежал из дома, да?

– Ушел. Ему восемнадцать. Он взрослый.

– Едва-едва, – говорит она мягко. – Есть кто-нибудь, кому надо дать знать? Кто-то, кому он небезразличен?

Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Да, такой человек есть, но я не знаю, имею ли право решать, можно ему увидеть Мики или же нет. Как я могу принять такое решение?

– Откуда он родом?

– Из Аризоны. Он тебе говорил. – Я знаю, Диана просто старается мне помочь, но ее вопросы заставляют меня думать о Бенджамине да Сильва. О том, что он-то находится не в Аризоне. Или, по крайней мере, не находился.

Внезапно мой взгляд падает на часы над плитой. Уже почти восемь. Мое сердце подскакивает в груди.

– Мне надо вернуться в больницу.

Пока я встаю, мои пальцы задевают блокнот в кармане штанов. Между его страницами спрятана карточка, которую оставил мне Бенджамин да Сильва.

Когда пропал Дашиэль, я хотел знать одно: где он. Что с ним случилось. Терзаться неизвестностью было больно, ужасно. Она раздавила меня. И когда я узнал о том, что нашли его тело, то первой моей эмоцией – до того, как обрушилась скорбь – было ужасающее, шокирующее облегчение.

– У него есть брат. Он по нему скучает. У меня в кармане есть его телефон, – признаюсь я.

– Звонок ему может навредить Мики? – спрашивает она.

Я не знаю. Я вспоминаю, как Бенджамин говорил мне, что любит Мики и что будет любить его несмотря ни на что. Вряд ли он способен хоть чем-нибудь ему навредить.

Диана тянется за спину и, нащупав свой сотовый, подает его мне. Я неуверенно смотрю на трубку.

Карточка лежит у меня в блокноте, но мне она не нужна. Я выучил номер. Сделав глоток воздуха, я набираю его.

Глава 53

Мики никогда не возненавидит меня

– Алло?

Голос Бенджамина очень похож на Микин – такой же звонкий и протяжный, как в ковбойском кино. Я не могу говорить. Мой рот открывается, но это максимум, что я успеваю сделать до того, как у меня отключается мозг. Я не могу решить, что сказать.

– Алло?

Вздохнув, он вешает трубку.

Нервничая еще сильней, я набираю номер повторно. Диана ободряюще мне улыбается, так что я отворачиваюсь и изо всех сил стараюсь представить, что она не наблюдает за мной и не слушает.

– Алло?

Я знаю, что на сей раз он повесит трубку быстрее, и потому отвечаю по-настоящему быстро.

– Это Бенджамин да Сильва?

– Да. Кто это?

– Я насчет Мики… – Черт. Я сглатываю. – То есть, насчет Доминика.

– Насчет Доминика? – говорит он на выдохе, и я представляю, как все его лицо внезапно озаряется той же надеждой, которая слышится в голосе.

– Он в больнице.

– О боже мой. Что? – произносит он. Каким-то образом в его интонации звучит одновременно шок, замешательство и вопрос, говорю ли я правду.

– В больнице Сент-Джордж в Лондоне.

– Он… он… в порядке?

– Нет. У него был сердечный приступ.

Его дыхание становится совсем странным.

– О боже, – повторяет он снова и снова. Голос на фоне спрашивает, все ли с ним хорошо, и он, должно быть, отвечает, что да, потому что все затихает.

Одной рукой я обхватываю себя. Я не знаю, что говорить.

– Ты… это с тобой я разговаривал в Альберт-холле?

– Да, – отвечаю я, когда понимаю, что моего кивка он не видит. – Мики не знает, что я звоню.

– Как тебя зовут? – спрашивает он тихо.

– Данни.

– Данни, спасибо тебе! Я в Берлине, но… Я попытаюсь вылететь сегодня же ночью… В больнице Сент-Джордж, да? В Лондоне. – Я слышу голоса, шелест бумаг. – Так. Я приеду один. Пусть Доминик не волнуется, что я расскажу остальным. Я ничего не скажу, честное слово. Ты будешь там?

Он говорит быстро. Как Мики.

– Да, – отвечаю я тихо. Если придется, буду спать в коридоре.

– У тебя есть телефонный номер?

Мой сотовый – сотовый Мики – лежит у меня в кармане. Я даю ему номер.

– Спасибо, Данни. Я приеду так скоро, как только смогу.

***

Диана на своей машине отвозит меня в больницу. Я принял ее предложение лишь по одной причине: пешком идти дольше, а мне хочется провести с Мики максимальное количество времени. Когда мы прибываем на место, она говорит, что сходит за кофе, а после дождется меня в приемной. Я не знаю, как ей сказать, что не надо.

***

Мое сердце делает волнительный кувырок, когда я вижу, что Мики сидит у себя на кровати, будто он вовсе не болен, а просто отдыхает в какой-то странной гостинице, полной таких же немного сонных людей, подключенных к загадочным аппаратам. И его улыбка и то, как при виде меня в его глазах появляются слезы – словно я нужен ему больше всего на земле, и он не смеет поверить, что я наконец-то здесь, – чуть не заставляет расплакаться меня самого. Он протягивает руки ко мне.

– Я кое-что сделал и теперь боюсь, что ты возненавидишь меня, – признаюсь я, не разрешая себе подойти к нему, пока не договорю.

– Что бы там ни было, я могу гарантировать, что никогда не возненавижу тебя, – произносит он с хрипотцой, словно его вера в меня абсолютна и безгранична. – Иди сюда.

Я сажусь к нему на кровать и, позволив его рукам обхватить меня, чувствую, какой он дрожащий и слабый. Я прижимаюсь лицом к его волосам, глажу его по спине, обвожу кончиками пальцев его ребра. Мне так отчаянно хочется заботиться о нем, но как? Я не знаю.

– Я позвонил Бенджамину, – говорю я и начинаю прислушиваться, искать в его дыхании перемены, но Мики только обнимает меня покрепче. – Ты сердишься? – спрашиваю, когда он не отвечает.

– Нет. – Его лицо прижато к моей груди, и слова звучат глухо. – Не сержусь, честное слово.

– Я не знал, что мне делать. – Я не знаю, как выразить, что я имею в виду – как объяснить, в каком я был ступоре и как меня все это пугает.

Мики отодвигается, смотрит на меня, гладит мое лицо.

– Я никогда раньше не видел, чтобы ты плакал, и не хочу, чтобы ты плакал из-за меня. – Он приподнимает мой подбородок. Я вижу в синеве свое отражение, вижу, какое оно мучительное, и меняю его на более радостное. – Прости меня, Данни. Мне так сильно жаль. Знаешь, что сказал врач?

Он дожидается, когда я покачаю головой.

– Он сказал, что мой организм отказывает, потому что я не даю ему нужное количество необходимых веществ. Я сам во всем виноват. Прости меня.

Его лицо сморщивается, и я вижу, что он пытается не заплакать, но у него все-таки вырывается всхлип – достаточно громкий для того, чтобы одна из медсестер подошла к нам и бросила на меня гневный взгляд. Пока его тело сотрясает еще сотня всхлипов, я могу только обнимать его и поглаживать по волосам.

В конце концов, он затихает, но остается совершенно без сил. Он хочет, чтобы я полежал вместе с ним, но медсестру на сестринском посту стоит назвать Соколиным глазом, потому что, едва я заношу над кроватью ногу, как она медленно крутит головой и одними губами произносит: «Не смей».

Мики закатывает глаза, и его улыбка стоит любого количества неодобрения от медсестер. Но в то же время я не хочу, чтобы они меня выгнали.

Я завороженно смотрю на аппараты в палате. А Мики украдкой, чтобы Соколиный глаз не увидела, отклеивает от запястья пластырь и показывает мне уходящую под кожу канюлю. Он дает мне потрогать ее, прижимает к ней мои пальцы, чтобы я почувствовал твердый пластик внутри него. Однажды ночью он сказал, что ему хотелось бы, чтобы я мог прикоснуться ко всем местам у него внутри, которых никто никогда не касался, но потому, что это, вероятно, убьет его, позволил мне войти в свои мысли.

Затем он рассказывает мне, что прикрепленная к нему длинная трубка кормит его внутривенно, и что это вызывает у него отвращение, но он знает, что это неправильно. Осторожно, стараясь не сдвинуть одеяло, закрывающее его ниже пупка, он приподнимает сорочку и показывает мне электроды у себя на груди, отслеживающие биение его сердца. Я стараюсь сосредоточиться на больничных вещах, но когда Мики кладет мою руку себе на живот, на свою теплую, гладкую кожу, отвлекаюсь… ну, а потом появляется Соколиный глаз и требует, чтобы Мики держал одежду в порядке.

Время посещения заканчивается чересчур быстро. Я прошу, чтобы мне разрешили остаться, говорю, что посплю на полу, что меня никто даже и не заметит, но Соколиный глаз непреклонна. Однако она дает нам еще две минуты.

– Ты сказал Бенджамину, что я в больнице? Он сказал, что приедет? – Мики теребит на запястье пластырь и не глядит на меня. Он впервые заговорил о том, что я звонил его брату.

Я киваю.

– Ты знаешь, где он сейчас?

– В Берлине.

– Прости, что из-за меня у тебя ощущение, что ты не знаешь, что делать, – говорит он несчастно.

– Не извиняйся больше. – Зачем? Я же знаю, что он не нарочно.

– Еще один раз, – говорит он. Морщась, приподнимается и крепко обнимает меня. Но прощения больше не просит.

Глава 54

Сны

В коридоре меня ждет Диана.

– Все хорошо? – спрашивает она с мягкой улыбкой. – Я отвезу тебя домой.

У меня не придумывается ответ. Я не собираюсь куда бы то ни было уезжать. Я останусь здесь, на максимально близком расстоянии к Мики – то есть, видимо, в коридоре или в приемной. Бассейн наверняка уже опечатан полицией. А если и нет, он чересчур далеко.

Я вспоминаю о Майло, и чувство вины из-за того, что по моей вине он лишился дома, слишком велико, чтобы на нем сфокусироваться.

– Бенджамин приезжает. Я должен остаться, – говорю я.

– Я привезу тебя обратно первым делом с утра. Тебе нужно отдохнуть, Данни.

Диана всегда была очень добра ко мне. В обмен на еду давала мне чинить вещи, которым не всегда была необходима починка, и часто кормила меня просто так. Она очень мне нравится. Как и я, она хочет помогать людям, но раньше она ни разу не выходила за рамки и не концентрировалась только на мне, и я не вполне понимаю, что именно изменилось.

– Что ты делаешь? – Вопрос не тот, что мне хотелось задать, но в то же время точно передает, что я имею в виду. Хотя я не уверен, что его смысл ей понятен.

– То, что должна была сделать давным-давно, – отвечает она, и мне кажется, что она испытывает такую же неуверенность, как и я. – Как Мики?

– Лучше. Они еще делают тесты. – Я не знаю, какие. – Бенджамин скоро приедет. Я его подожду, – повторяю я.

Я отворачиваюсь, показывая тем самым, что разговор завершен, но она, по-видимому, не желая понимать послание, берет меня за руку.

– Не надо, – громко говорю я и, отдернув руку, успеваю увидеть на ее лице боль. Я не хочу обижать ее. Но мне страшно, и я на пределе, и нигде, кроме больницы, быть не хочу.

Я ухожу дальше по коридору с такой решительностью, точно знаю, куда иду, и надеюсь, что она не сильно обиделась и не станет меня догонять.

***

Некоторое время спустя я добираюсь до отделения Мики. Я не соврал Диане о Бенджамине, но когда он приедет, ему, наверное, вряд ли разрешат увидеться с Мики до завтрашнего утра.

А вот медсестер я обманул. Я сказал им, что Мики мой брат. Я сдерживаю улыбку, когда понимаю, что, видимо, потому-то все отделение и бросало на меня странные взгляды, когда мы с Мики сидели так близко и притрагивались друг к другу.

Во всей больнице к этому времени становится тихо. Как только я сворачиваюсь в клубок на полу возле дверей отделения, подходит уборщик и носком ботинка толкает меня в живот.

– Приемная там, внизу, – дернув головой, говорит он.

И я спускаюсь в приемную и, забившись под стулья в углу, засыпаю.

***

Мне снится такой странный сон. Как будто я в Америке с Мики. Он мало рассказывал об Аризоне, лишь то, что там жарко и светит яркое солнце, а пустыня Сонора прекрасна. Мне снится, как мы ложимся среди кактусов и маленьких колючих растений на спины и глядим в небо. Небо, конечно, огромное, целая вечность синевы над нашими головами. Мики поворачивается, смотрит на меня очень грустно и говорит, что небо тяжелое, и ему не вынести его вес. Я говорю, что все будет хорошо, что я возьму весь вес на себя, но как бы я ни пытался его удержать, он ускользает сквозь пальцы, как ветер.

Я знаю, что местами это не сон. Осознаю, что проснулся, и кое-что понимаю. Нечто мучительное. Нечто, о чем я всегда должен был знать.

Глава 55

Бенджамин

Мое лицо прижато к большому окну, которое тянется вдоль всего коридора за отделением Мики, и пока я смотрю на другое небо – зловещего свинцово-серого цвета, – появляется Бенджамин да Сильва. На нем помятый, словно в нем спали, черный костюм, светлые волосы в беспорядке. Он выглядит младше, чем мне запомнилось.

– Данни? – выдыхает он.

Его ладони свернуты в свободные трясущиеся кулаки, и он выжидательно глядит на меня. Я чувствую энергию, исходящую от него, она идет волнами – большими, как в море. Жалею, что мне не спрятаться за волосами, однако поднимаю глаза и машу ему вместо «привет».

– Можно обнять тебя? – спрашивает он.

К моим щекам приливает тепло, и я молча отказываюсь. Я не хочу обижать его, но мы почти не знакомы. Я пока не знаю, можно ли ему доверять.

– Ладно. Мы можем пойти к Доминику? – спрашивает он.

Я киваю. Я ждал его. Утром, поняв, что это может быть хорошей идеей, я отправил ему сообщение с названием отделения.

В отделении мне приходится сдерживаться, потому что при виде Бенджамина Мики в тот же миг оседает вперед и начинает всхлипывать. Правда, скорее от облегчения, чем от печали. Из него свежим потоком льются «прости», но на сей раз они направлены не на меня. Бенджамин не произносит ни слова. Будучи намного крупнее, он чуть ли не душит Мики в объятьях, и у них происходит безмолвное, полное слез воссоединение. Пока я смотрю на них, мое сердце словно становится и огромным, и маленьким одновременно.