Текст книги "Лисы (ЛП)"

Автор книги: Суки Флит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Я охочусь на них. На плохих парней. На акул.

Я понятия не имею, что делаю. Я не знаю правил этой игры. Впрочем, мы, вроде, оба выигрываем.

– По-настоящему? Да ты сумасшедший. – Винни улыбается – широко, ослепительно.

Краем глаза я вижу, что и Донна заулыбалась. Их улыбки – как гелий, и я становлюсь легче воздуха.

Винни заглядывает под мои волосы.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать. – Обычно я не бываю таким откровенным, но меня переполняет такая легкость, что я почти воспаряю ввысь.

– Что случилось с твоим лицом?

И я моментально возвращаюсь на землю. Ощущение счастья проходит. Игра проиграна.

Я пожимаю плечом.

– Я не помню.

Другого ответа я никогда не даю.

***

Мы провожаем Винни до пансиона, где она снимает жилье. Это внушительных размеров здание из красного кирпича. Винни говорит, раньше оно было корпусом психбольницы. Здание находится на противоположной стороне того самого парка, где сегодня я преследовал Кукольника.

Растрескавшаяся бетонная дорожка доводит нас до двери. Донна молчит, я тем более. Перед тем, как взяться за ручку, Винни поворачивается ко мне и, улыбнувшись грустно и коротко, наклоняется, чтобы шепнуть:

– Не давай ей звонить в полицию. Тот парень был моим сутенером. После сегодняшнего я с этим завязываю.

Она прижимает к моим губам холодный надушенный палец, и я почти ощущаю его химический запах на вкус. Я жалею, что не запомнил побольше подробностей о машине – я знаю, Винни вряд ли ответит, если я стану ее расспрашивать. Дашиэль говорил, сутенеры разбираются только со своими делами и ни во что больше не ввязываются. У него самого сутенера не было, хоть многие из них и обхаживали его.

– Иногда я удивляюсь, почему мне вообще не похер, – бормочет Донна, когда мы отходим. – Эту чертову идиотку абсолютно устраивает то, что с ней обращаются, как с дерьмом. Просто бесит.

Я пожимаю плечом. Спорить не хочется. Сам я понимаю, почему Винни не хочет идти в полицию, потому что Дашиэль избегал полиции по той же самой причине – там с тобой обращаются, как с преступником, из-за того, чем ты занимаешься. Дашиэль говорил, они заставляют тебя чувствовать себя нечеловеком, и подспудно ты начинаешь бояться, что они правы: что ты и впрямь не более, чем кусок мяса, потому что продаешь свое тело за деньги.

– А если он и был тем самым психом? Что, если он был убийцей, а она, черт бы ее побрал, не захотела идти в полицию? Разве это не делает ее ответственной за следующего, кого он убьет? Почему она не захотела остановить его?

Мысленно я прошу ее замолчать. Думаю, она хочет, чтобы ее проводили до дома, однако быть участником этого разговора я не хочу.

Я держу рот на замке.

– Извини, – говорит Донна спустя какое-то время.

Она плотнее запахивает свой плащ. Поднимается ветер, и ее черные волосы разлетаются в разные стороны. Без капюшона с моими было бы то же самое. Я думаю, она просто потрясена, вот и сердится.

Туман над парком превращается в дождь. Я начинаю беспокоиться. Если снова промокнуть, то у меня закончатся запасы сухой одежды. Мне правда очень нужно пальто – но я не уверен, готов ли показаться в одиночку в том единственном известном мне месте, где его можно взять.

Донна начинает немного прихрамывать.

– Погоди секунду, – просит она. – Ноги натерла.

Я встаю под поскрипывающий навес продуктового магазина и жду, когда она наденет свои туфли обратно.

Пока мы идем, я чувствую, что ей хочется взяться за руки. Дашиэль взял бы ее за руку. Но со мной она просто подходит поближе, и наши руки изредка задевают друг друга. Это ничего. Некоторые ее подруги пялятся на меня, Донна же – никогда. С нею мне никогда не бывает неловко. Она никогда – даже неумышленно – не задает неудобных вопросов. Которые давили бы на меня, как недавно вопросы Винни.

– От тебя так приятно пахнет, – мягко произносит она спустя несколько минут тишины. – Дашиэль говорил, что от тебя всегда пахнет цветами.

Я краснею, чего она, к счастью, не видит. Мне он об этом наблюдении не говорил.

– Это так мило. – Она улыбается.

От Дашиэля всегда пахло ванилью и карамелью. Из-за крема для тела, которым он пользовался. Иногда меня тянет купить себе тюбик такого же крема, чтобы вспоминать его запах, но, наверное, тогда я стану грустить еще больше. Здравомыслящая моя сторона считает, что вдобавок это ненормально немного – так отчаянно цепляться за то, чего уже нет. Как и мечтать о том, чтобы имя Дашиэля высветилось на экране моего телефона. Только это больше не мой телефон. Я отдал его Мики.

Но как бы я ни прислушивался к здравому смыслу, перестать мечтать я не могу.

***

Мы доходим до ее дома. Вместе с еще четырьмя девчонками Донна снимает здесь двухкомнатную квартиру на седьмом этаже.

– Спасибо, что проводил. Знаешь, сейчас никому не хочется ходить в одиночку, – шепчет она.

Я киваю… я знаю.

– Зайди, – просит она.

Я молча отказываюсь. Меня ждут дела. Акулы, на которых нужно охотиться, и своя постель, до которой еще нужно дойти.

– Пожалуйста. Ненадолго. – Говоря, она на меня не смотрит.

Я жую губу в замешательстве от того, что она попросила меня целых два раза.

– Зачем? – сам собой выскакивает вопрос.

Какое-то время Донна не отвечает. Стоит, разглаживая потертый пластиковый рукав своего плаща. Она, оказывается, тоже грызет ногти – как Мики.

– Зайди, пока дождь, и я тебе расскажу.

Она тянет меня за руку, и я вслед за ней захожу в подъезд.

Мы проходим через слишком ярко освещенный холл. Останавливаемся под лестницей, вне обзора камеры наблюдения.

Там она сбрасывает туфли. Они знали лучшие времена, и я, кажется, догадываюсь, почему она вечно снимает их и носит в руках – не хочет, чтобы они совсем развалились. Они такие маленькие и изящные, что у меня в моих тяжелых ботинках поджимаются пальцы ног.

– Я знаю, мы с тобой не знакомы близко, – напряженно шепчет она. Глядит на меня, потом опускает взгляд. Где-то над нами хлопает дверь. – Но ты был его лучшим другом. И по-настоящему был ему дорог. Знаешь, что он делал, когда ему становилось плохо? – У меня сжимается горло. Я закрываю глаза. – Звонил тебе. Или шел с тобой повидаться. Ты был ему нужен. Он дружил много с кем, и со мной в том числе, но к тебе у него было нечто особенное. Я не стану предполагать, что именно, но, черт, точно что-то огромное. И это только правильно, что рядом с тобой тоже должен быть кто-то. Он бы сам этого хотел. Это больно, знаю, но я хочу, чтоб ты знал: ты не обязан проходить через все это в одиночку.

Я закрываю лицо руками и отворачиваюсь. Отступаю подальше в тень. Здесь слишком светло.

Донна, наверное, понимает, что я плачу. Но перестать я не могу.

– Мне так жаль… – Она притрагивается к моему плечу, но нерешительно, словно хочет просто, чтобы я знал: она здесь, рядом со мной. И я понимаю. Я понимаю: если что, она рядом.

Глава 12

Слишком близко

На следующий день я вновь прихожу в кафе и снова раньше двенадцати.

– Вот. Можешь забрать свою личинку инопланетянина. – Мики здоровается со мной сбившейся набок улыбкой и выкладывает на стол бутылку с горячей водой.

Это почти невероятно, до чего я рад его видеть. Я не знаю, как у меня получается со всеми этими эмоциями внутри не чувствовать себя так, словно меня раздирает война. С Мики я становлюсь максимально далек от этого ощущения.

Он садится. Он снова одет не по погоде, но сегодня по крайней мере надел вместо тонких леггинсов джинсы и даже свитер – хлопковый, темно-синий, – пусть и холодный на вид.

Мое сердце бьется так быстро, что я представляю, будто у меня в груди – дикий зверь, вырывающийся из клетки.

Сегодня я переиграл Микину суперспособность. Я увидел, как он заходит, но, пока он шел до стола, притворялся, будто не знаю, что он пришел. Мою кожу, точно электрический ток, пронизывают искорки предвкушения.

Я кошусь на часы. Мики замечает это и усмехается. Если он подмигнет мне, то у меня наверняка остановится сердце. Смутившись, я думаю о том, знает ли он, как мое тело реагирует на него. Что, если я, сам того не подозревая, излучаю какие-то сигналы? Я отчаянно пытаюсь собраться, чтобы не выдать себя.

Прикоснувшись к бутылке, я ощущаю ее тепло. Мой палец вибрирует, пока движется по причудливым узорам ее ребристого пластикового бока. Я убираю ее со стола на колени. И понимаю, что зря. Бутылка почти горячая, и от тепла, просачивающегося под кожу, мои дурацкие гормоны воспламеняются. Это приятно, слишком приятно, и я успеваю подумать всего одно слово – О, – а после мой мозг отключается, и я, глядя на припухшие Микины губы, твердею.

– Спасибо. Она сегодня все утро согревала меня в постели, – произносит Мики.

Я вижу, что, разговаривая, он словно старается открывать рот по минимуму. А потом понимаю, из-за чего.

У него на лице – лиловый синяк, полускрытый за волосами. От левой скулы и до уха. Хмурясь, я сжимаю в кармане блокнот. Тепло на коленях больше не замечаю.

– Что случилось? – Говоря, я удерживаю взгляд на столе, потом опять его поднимаю.

Мне даже не приходится объяснять, что я имею в виду. Мики смущенно притрагивается к щеке. Его плечи сникают, а вид внезапно становится изнуренным.

– Ничего особенного. – Перехватив мой взгляд, он вздыхает. – Просто опять упал в обморок.

В обморок или от удара чьего-нибудь кулака?

Я хмурюсь в стол. Впиваюсь ногтями в ладони, пытаясь обуздать мощные волны гнева, которые проносятся сквозь меня при мысли, что Мики кто-то ударил.

Стиснув зубы, я разворачиваю кулаки и хватаюсь за пустую чашку перед собой.

– Ты не можешь починить мой сотовый, да? – говорит он.

Он расправляет плечи, пытается напустить на себя небрежность, но мне ясно, что он расстроен. Его тонкие пальцы играют с солонкой и перечницей из белой керамики, которые стоят на середине стола. Он переворачивает одну, затем вторую, и на столе появляются две маленькие кучки белых и серых крупиц. Официантка из-за прилавка наблюдает за нами.

– Все нормально. Ты же не виноват.

Виноват. Еще как.

– Вот. – Он достает из своего потайного кармана мой сотовый и подталкивает его ко мне через стол. – Я правда больше не могу пользоваться твоим телефоном.

Я отодвигаю телефон обратно. Мне хочется, чтобы он перестал пытаться вернуть его.

– Я достану тебе другой.

– Другой телефон? – Брови Мики сходятся вместе. Волосы у него слегка грязные. Передо мной сейчас не тот сверкающий мальчик в клубной одежде, которого я встретил недавней ночью, и не вчерашний – яркий и улыбающийся. Странно, но сегодняшний Мики нравится мне больше всего. Не из-за синяка – мне больно видеть его синяк, – но потому, что сегодня он настоящий, не в отключке и ничего не прячет за маской. Он уставший и грустный немного, но в нем чувствуется искренность и тепло. Как на той фотографии, которую я не успел как следует разглядеть перед тем, как сломать его телефон, но каким-то образом успел ощутить, что почти разгадал, какой он на самом деле.

Мое сердце начинает биться быстрее, чем когда бы то ни было.

Я даже не представляю, что он должен сделать, чтобы перестать оказывать на меня этот эффект. Наверное, что-то невообразимо ужасное, потому что прямо сейчас оно ощущается, словно мы с ним обитаем в одном и том же пространстве, а я могу пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз испытывал это ощущение за всю свою жизнь.

– Серьезно, это моя проблема, а не твоя, – не уступает он.

– Возьми, – твердо говорю я. Мне приходит в голову безумная мысль. – Оставь его у себя. Я поудаляю все данные, и после он будет твой. – Я удерживаю зрительный контакт с ним, хоть это и творит с моими внутренностями странные вещи, а сердцебиение на секунду окончательно сходит с ума.

– Нет. Это нечестно. Мне нечем тебе заплатить. И дать взамен тоже нечего. Ну, кроме самого очевидного. – Он коротко улыбается грустной улыбкой. Я даже не уверен, шутит ли он.

– Бесплатно, – добавляю я торопливо.

– Но так вообще нечестно! – протестует он.

Я несогласен по причинам, которые он никогда не узнает.

– Тогда просто займи, – говорю. Навсегда.

– Мне все равно надо как-то отблагодарить тебя.

Он берет мой сотовый в руки, переворачивает его. Бережно гладит. Смотрит на него как на какую-то драгоценность, пока я наблюдаю за ним из-под волос. Сквозь мое тело струится электрический ток, то поднимаясь по позвоночнику, то опускаясь, от кончиков пальцев одной руки до другой, замкнутый круг без возможности разрядиться.

– Если я возьму его, то чем будешь пользоваться ты сам? – спрашивает он.

– У меня полно телефонов. – Которые не работают.

– Но это типа как главный твой сотовый.

Я пожимаю плечом. Я развил в себе способность наблюдать за людьми с опущенной головой, чтобы они не знали, что я наблюдаю за ними. Мики пожевывает губу. Я не уверен, поверил ли он в то, что у меня есть еще телефон, но знаю, что, если он не согласится забрать моего Франкенштейна, то ночью я буду обязан за ним присматривать. Внезапно от страха за него у меня внутри все сжимается. На улицах кружат акулы, охотятся на мальчиков вроде него. Я буду обязан проследить, чтобы его не снял никто подозрительный. А может, чтобы его вообще не снимали. Но ведь ему наверняка нужны деньги. Будь у него выбор, он вряд ли выходил бы на улицы.

Я закусываю изнутри свою щеку. Как я умудрился усложнить настолько простое дело, как замена расколотого экрана? Почему мои чувства стали такими сложными и запутанными? Я не хочу, чтобы хорошие вещи причиняли мне боль. Но мне больно.

– Обещай, что позволишь отблагодарить тебя.

У Мики такие ясные глаза. Я никогда еще не видел таких ясных синих глаз. Если бы его глаза были небом, я бы никогда и не взглянул на землю.

Обещай – эхом отражается в них. Я киваю. Потому что по-другому я не могу.

– Его скоро понадобится зарядить. – Он морщится, говоря это, словно признаваться в чем-то подобном неловко. И я улыбаюсь – он все-таки заберет его.

Однако легче мне не становится, ведь с улиц он не уйдет.

Я достаю из кармана зарядку, которую собирался отдать еще в прошлый раз, и протягиваю ему.

– Готов к любым неожиданностям, да?

Я кручу головой. Если бы.

Мики в задумчивости смотрит на телефон.

Сделав глубокий вдох, я отодвигаюсь из-за стола. Мне надо идти. Как бы мне ни нравилось это странное электрическое ощущение, я должен бежать, чтобы его разрядить.

Встречи с Мики непредсказуемы. Большинство людей, которые мне встречаются, ведут себя одинаково. Им некомфортно, и они торопятся скорее уйти. Дашиэль говорил, я сам не облегчаю им дело. Но Мики, похоже, не замечает, облегчаю я что-то для него или нет. Он словно видит меня иначе, чем остальные. И я в совершеннейшем ужасе – и потому, что рядом с ним мое сердце бьется быстрее, и из-за своего настойчивого желания всюду ходить за ним, чтобы знать, что он в безопасности. Я не хочу, чтобы мое сердце снова разбилось вдребезги, как стекло. Желание заботиться о нем слишком пугает. Оно отвлекает меня – от Дашиэля, от Кукольника, от всех прочих акул.

– Подожди, – быстро произносит Мики. Я слышу, как он сглатывает. Его глаза смотрят куда угодно, только не на меня – словно он нервничает. Я понятия не имею, из-за чего он может так нервничать. – Ты не мог бы показать мне, где находится вещевой пункт? – спрашивает он нерешительно. – Я… я бы хотел взять пальто.

На его лице столько неуверенности и вместе с тем столько надежды, что я, не раздумывая, киваю. Я чувствую себя слабым, словно он заколдовал меня и теперь я сделаю все, о чем он попросит. Лишь бы порадовать его. Или что-то вроде того. Иногда я чувствовал нечто похожее с Дашиэлем – когда хотел сделать его счастливым или просто желал ему счастья.

Я так сильно его любил.

Вещевой пункт в приюте – это место, которое я избегаю больше всего.

Я знаю, где-то рядом наверняка есть и другие места, но мы с Дашиэлем ходили в пункт сбора вещей на Норт-стрит. Он открыт только по вторникам и четвергам, но одежда там самая лучшая. Чистая и не кишащая вшами, как в некоторых других местах, о которых я слышал.

Мне больно вспоминать, как Дашиэль вечно смешил меня, примеряя самую странную одежду, которая попадалась нам под руку. Платья, сшитые из толстых занавесок в цветочек, с так и не отпоротой шторной лентой. Малиновые бархатные клеши с серебряными колокольчиками. Плохо связанные свитера с самыми разнообразными узорами от бесформенных зверушек до надписей с грамматическими ошибками. Разномастные ботинки. Дашиэль примерял все подряд – в основном, чтобы повеселить меня и всех, кто был рядом. Это было нашей секретной миссией. Чем-то, что мы никогда с ним не обсуждали.

Я снова сажусь и, сгорбившись, закрываю глаза. Забыв, где нахожусь, я пытаюсь свернуться вокруг своего сердца клубком.

– Ты в порядке? – мягко спрашивает Мики.

Открыв глаза, я вижу, как он наклоняет голову, чтобы заглянуть мне в лицо. Хочу выпрямиться, но его взгляд ловит меня в свое гравитационное поле, и я, как метеор, который летит на солнце, не могу ни уклониться от него, ни сбежать.

– Да, – отвечаю я, пытаясь вложить в голос побольше уверенности.

– Я вроде как знаю, где это, но понятия не имею, что надо делать, – признается Мики, когда мы выходим наружу. – Ты точно не против пойти вместе со мной? В смысле, ты, наверное, думаешь, вот жалкий дурак-то, да?

Я трясу головой. Жалкий дурак? Никогда.

– Суперзлодеям тоже нужны пальто, – говорю я как можно бодрей. Это правда. Мне нужно пальто, и, если б не Мики, я бы, наверное, вечно обходил вещевой пункт стороной. Так что на самом деле он оказал мне услугу. – В море охотиться холодно, – прибавляю я, глядя, как какой-то тип с хищной улыбкой беседует с женщиной у магазина напротив.

Когда Мики начинает смеяться, я вздрагиваю. Оглядываюсь и вижу, как грусть и тени слетают с его лица, точно стая ласточек, взмывающих ввысь, чтобы раствориться в сентябрьском небе, и оставляют вместо себя дурашливую улыбку и сияющие глаза.

– Ты как с луны свалился, да? – спрашивает он.

Уставившись в землю, я хмурюсь. Я счастлив, что развеселил его, пусть и не понимаю, что он имеет в виду… Но открыть рот и спросить его я не могу.

***

По железному мосту мы уходим в сторону Центрального Лондона. Здесь людно, народ толпится на мосту и фотографирует реку. За аркой маячит «Лондонский глаз». Я думаю, не смотрит ли кто-то на нас из кабинки, на единственных двоих человек, бредущих по мосту с некой целью – и единственных, у кого нет ни фотокамеры, ни пальто.

Мики замечает, что я смотрю на его свитер. На нем несколько дырочек. Он притрагивается к ним и сглатывает.

– На прошлой неделе у меня стащили из прачечной сумку с одеждой. Пришлось взять взаймы чужое. Свое я почти все потерял.

А я вдобавок сломал его чертов сотовый. Ну и молодчина же я.

Тротуар скользкий от льда. Падать не хочется, и потому я не иду слишком быстро и смотрю, куда ставлю ноги. Я слежу и за Микиными ногами. Те грязно-серые леггинсы были ему по крайней мере как раз. Чего не скажешь о джинсах – они чересчур ему велики. Если выпрямиться, мы с ним, наверное, станем приблизительно одного роста, но вот ноги у него намного длиннее моих. И у него большие ступни, а может, как и с кистями рук, так только кажется по сравнению с его тощей комплекцией. Он словно еще не закончил расти.

Я думаю о том, сколько ему лет. Возможно, он младше, чем мне казалось. Я не хочу, чтобы он оказался младше.

Мики болтает без умолку. Из-за его акцента у каждого слова появляется новый оттенок, и он забрасывает меня еще более странными фактами, чем те, которыми переполнена моя голова.

Я думаю, он замерз, и ему надо отвлечься. Может, от разговоров он согревается. Я не всегда отвечаю, но внимательно слушаю. Мне нравится тембр его голоса. Он расслабляет меня, и мне становится в его присутствии все легче и легче, что удивительно, ведь мы почти не знакомы. Главным образом я думаю о его замечании о луне и о том, что он имел в виду.

– Мне лучше заткнуться, да? Когда я нервничаю, то начинаю много болтать. Я уже привык к тому, что люди просят меня заткнуться. – Он улыбается и потому вряд ли на сто процентов серьезен. Но мне не нравится то, как клацают его зубы, отчего его голос дрожит. Я бы предложил Мики свой свитер, если б не знал, что в одной тонкой футболке закоченею до полусмерти еще до того, как дойду до вещевого пункта.

Для меня невообразимо захотеть, чтобы он замолчал.

Но с другой стороны, я – тот странный псих, который сломал его телефон, пока пытался выкачать оттуда его фотографии, а потом еще и соврал об этом. Но я даю себе слово уговорить Мики оставить мой телефон у себя. После этого я больше не стану совершать никаких странных поступков.

Он искоса поглядывает на меня, словно еще ждет, что я отвечу.

– Я не хочу, чтобы ты затыкался, – говорю я.

Хорошо, что он не видит, как у меня во время ответа все переворачивается внутри, и не слышит, как мое сердце выбивает в груди лихорадочный ритм.

Может ли жизнь измеряться в сердцебиениях? Вдруг, чем быстрей колотится сердце, тем меньше тебе остается жить? Может, Мики вреден для моего здоровья. Если так, то за полчаса рядом с ним моя жизнь укоротилась на несколько лет. Странно, но я совсем не хочу их вернуть.

Пока мы переходим оживленную улицу, Микки болтает о лондонских автобусах и о том, что они ассоциируются у него с «Гарри Поттером».

Я слушаю его так увлеченно и так стараюсь шагать с ним в ногу, что чуть было не пропускаю наш поворот. Чтобы избежать толпы, я веду Мики коротким путем через боковые улочки и переулки.

Как только мы сворачиваем, нас окружает полумрак тесного переулка, а уличный шум постепенно исчезает вдали. Я в целом уверен, что в тени никто не маячит, но Мики, затихнув, начинает через каждые несколько шагов оглядываться по сторонам. Он пугается каждого шороха, а если и заговаривает, то шепотом, что заставляет меня задуматься, давно ли он занимается на улицах тем самым, чем занимается. Просто чем дольше ты там находишься, тем меньше замечаешь свою настороженность. Она становится так привычна, что ты потом всегда выглядишь уличным существом, даже если не ощущаешь себя таким.

Это не плохо, но Мики не выглядит так, словно пробыл на улице всю свою жизнь. Я не хочу, чтобы он стал таким существом. Как не хотел, чтобы это произошло с Дашиэлем. В Мики еще осталась приятная легкость. Какая-то доверчивость, что ли. Но эту легкость легко потерять. Свою я, наверное, потерял уже очень давно.

Где-то все лает и лает собака. Небо над нашими головами – миллионы миль серого цвета.

Переулок выводит нас к улице пооживленнее с приятным на вид турецким кафе на углу, откуда распространяется божественный запах.

К моему облегчению настроение Мики почти немедленно проясняется.

Я принимаю решение идти дальше по этой улице и не сворачивать в следующий переулок. Разница в расстоянии получится незначительной.

Мики заворожено разглядывает здания по сторонам и болтает о том, как ему нравится причудливость Лондона. Какой он неоднородный и пестрый.

Чем больше он разговаривает, тем комфортней я себя ощущаю. Настолько, что когда Мики замолкает, чтобы перевести дух, я озвучиваю мысль, которую от самого кафе несу в голове.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что я как с луны свалился?

На миллисекунду он удивленно распахивает глаза, а после улыбается мне с таким же сумасшедшим заговорщицким выражением на лице как в тот раз, когда он спрашивал меня об охотнике на акул.

– Что ты нравишься мне, – отвечает он просто.

Мой шаг сбивается, но я заставляю себя продолжать идти.

– В Лондоне все так близко, да? – продолжает он как ни в чем не бывало. Словно не остановил только что мое сердце с помощью шести простых слов.

Лондон, думаю я. Лондон, Лондон, Лондон. Лондон – это все, что я знаю. А Мики – нет. Я не знаю его. И не понимаю, зачем он это сказал.

Ты тоже мне нравишься, беспомощно думаю я. Дело не только в моих дурацких непослушных гормонах. Мики правда нравится мне. Он хороший – доверчивый и приятный. Я не ожидал, что он будет таким. Но ему лучше не доверять мне после того, как я сломал ему телефон и наговорил насчет этого кучу лжи. Жаль, мне не хватит смелости сказать ему правду.

– Ты из Америки? – спешу спросить я, пока окончательно не растерял концентрацию.

Мики кивает.

– Из Аризоны.

Красивое слово. Аризона, повторяю я про себя вновь и вновь, стараясь замедлить поток других слов в голове. Аризона звучит очень по-иностранному, как на чужом языке. Ты мне нравишься – тоже. Зачем он это сказал? Неужели не знает, что я могу неверно это истолковать? Нет. Он не знает меня. Как я могу ему нравиться, если он совершенно меня не знает?

Аризона. Аризона, думаю я. Аризона.

– Знаешь, там такое огромное небо. – И хотя он по-прежнему улыбается, я чувствую, что ему становится грустно.

Я качаю головой. Я не знаю. Небо, вроде, везде довольно большое.

– Это был живописный маршрут к вещевому пункту, да? Надо будет его запомнить. – Мики еще улыбается, но даже сквозь сотни Аризон и нагромождение мыслей я замечаю, как резко он решил сменить тему.

***

Мы заходим в вещевой пункт через заднюю дверь у мусорных баков. Одежду всегда стирают перед тем, как отправить на полки, поэтому задняя дверь вечно распахнута, чтобы выпускать наружу сладковатый жар от сушильных машин. Мне нравится чистый запах прачечной. Я бы, наверное, с радостью поселился в одной из этих огромных сушилок. Мое белье никогда не пахнет так хорошо, когда я развешиваю его в душевых кабинках.

В моей голове по-прежнему роятся тысячи мыслей. Я думаю, может, прямо при Мики достать свой блокнот и все записать? Может быть, он поймет – это почти как его потребность разговаривать на ходу. Я много не говорю, но словам все равно каким-то образом нужно выплеснуться.

Но я не могу. Не успеваем мы сделать и трех шагов, как нас замечают.

– Какого… Данни! – восклицает Лу, появившись словно из ниоткуда.

У меня внутри все чуть-чуть обрывается. Я надеялся прошмыгнуть через прачечную и никого там не встретить – особенно Лу.

Я моргаю, не зная, что и ответить. Что вообще оно значит, это его приветствие?

Пол вибрирует, пока барабаны стиральных машин крутятся в унисон. Теплый воздух от сушилок гудит.

Лу работает в вещевом пункте сколько я себя помню. Он называет себя волонтером, хотя я не знаю, чем он тут занимается помимо того, что ошивается рядом. Может, хозяева пускают его сюда просто потому, что ему больше некуда приходить. Я не удивлюсь, если окажется, что он и впрямь ночует в одной из сушилок. Хотя его высокая коренастая фигура вряд ли туда поместится. Только если сложится пополам.

У меня никогда не получалось понять, нравлюсь ли я ему. Дашиэль говорил, что по-своему да. С Дашиэлем Лу всегда был куда дружелюбнее, чем со мной, но сейчас Дашиэля здесь нет. Я делаю долгий вдох.

– Мы просто пришли за вещами.

– Этот вход только для тех, кто приносит одежду, – хмурится Лу. – А вам нужно заходить с другой стороны.

Склад с одеждой – всего лишь одно из помещений вещевого пункта. Дверь туда – прямо за Лу. Я смотрю на нее. Неужели он правда намерен заставить нас обходить все здание кругом?

– Мы быстро, – мягко говорит ему Мики. – Спорим, ты и моргнуть не успеешь, а нас уже нет?

Он улыбается Лу. Теплой улыбкой, от которой мое сердце делает кувырок. Я вижу его острые зубы.

Меня не удивляет то, что Лу покраснел. Он опускает лицо и начинает разглядывать свои руки, а Мики бросает на меня вопросительный взгляд, словно говоря: «Ну, куда нам идти?»

Микина магия действует абсолютно на всех.

***

Лу не пытается остановить нас, пока я веду Мики мимо трех промышленных сушильных машин к складу с одеждой.

– Данни, да? – шепчет Мики, когда мы подходим к двери.

Я закрываю глаза. Прощай, аура загадочности и интриги.

Локоть Мики задевает мой бок, и он улыбается так, словно у нас с ним появился общий секрет, и ему это очень приятно.

***

Склад похож на большущий шкаф с двумя шкафчиками-примерочными поменьше. Тут есть и постельное белье, и полотенца, и иногда спальные мешки, а также полки с одеждой.

Мы здесь не одни. За столом, как всегда, сидит Хелен и вяжет цветные квадраты, из которых потом получатся покрывала. У меня в бассейне есть одно из ее покрывал. За годы, проведенные в этом месте, она, наверное, связала тысячи таких вот квадратиков. Когда мы заходим, она откладывает спицы и выдает нам талон. Там написано, сколько вещей нам можно взять. Если человек совсем в бедственном положении, ему разрешат взять побольше, так что я думаю, что талоны нужны для того, чтобы люди не жадничали и не забирали одежду для перепродажи.

– Ищете что-то определенное? – не глядя на нас, спрашивает она.

– Два пальто, – отвечаю я.

– С пальто у нас сейчас туго. Зима же. Вроде, оставалось одно на дальней полке. – Она показывает в другой конец помещения.

Пальто оказывается темно-синей стеганой курткой. Короткой, но теплой на вид – пусть и слегка пахнущей плесенью. Видимо, верхнюю одежду стирать не так просто, как остальное.

Сняв куртку с вешалки, я передаю ее Мики.

Он сразу же кладет ее обратно мне в руки.

– Ты привел меня в это место, значит, ты и бери ее.

– У меня есть другое пальто. Старое, но носить еще можно, – вру я, пока думаю: ты носишь в снег шорты и полупрозрачную майку, ты падаешь в обморок и тебе приходится иметь дело с людьми, которые трогают тебя там, где ты не хочешь, чтоб они тебя трогали.

И рядом с тобой мое сердце бьется все быстрей и быстрей.

– У тебя точно есть другое пальто? – Хмуря брови, Мики всматривается в меня. По-настоящему.

Он смотрит на меня до тех пор, пока я не поднимаю лицо.

Мое сердце трепещет, как крылья колибри. Его глаза синей, чем любое небо. Я вижу в них отражение своих собственных глаз – темных, словно штормовые тучи над морем.

На секунду создается ощущение, будто он видит меня насквозь. Будто я из стекла, на котором написана вся моя ложь. И мне становится грустно, потому что я хочу, чтобы все было иначе. Я хочу этого всем своим существом, и это желание как копье в моем сердце. Обычно я гоню от себя эти мысли, но прямо сейчас я бы пожертвовал всем – абсолютно всем, – чтобы выглядеть, как обычные люди. Чтобы он посмотрел на меня и увидел перед собой обычного парня. Я не прошу сделать меня красивым.

Я не могу позволить себе этих мыслей и потому отворачиваюсь и киваю.

– Пожалуйста, возьми ее ты.

Куртка ему подходит. Когда Мики застегивает ее до конца, его лицо почти исчезает за теплым воротом с капюшоном.

Он несчастно глядит на меня. С тем же лицом, какое было у него, когда он не хотел брать мой сотовый.

Хотел бы я знать, что сказать, чтобы на его лице появилась улыбка.

***

Перед уходом я замечаю рядом на полке шерстяной свитер с капюшоном. Меня тянет взять его, но я боюсь сделать свою ложь о пальто чересчур очевидной.