Текст книги "Лисы (ЛП)"

Автор книги: Суки Флит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Впервые в жизни я понимаю, что собираюсь сделать что-то по-настоящему безрассудное.

Дорожка обходит дома кругом. Я ходил мимо этих зданий достаточно часто, чтобы запомнить, что здесь и как, и знаю, что у каждого из них есть задняя дверь.

Скривившись от боли, я беру Мики на руки. Это невыносимо. Обжигающая, резкая боль пронзает мое плечо, и мне кажется, что я в любой момент могу его уронить. Он не такой тяжелый, каким мог бы быть, но прямо сейчас и я не такой сильный, как раньше. При каждом шаге из меня рвутся ужасные звуки – стоны раненого животного. Я не могу их сдержать.

Мы добираемся до задней двери. Здесь столько теней. Пока я пытаюсь опустить Мики на землю, он чуть не падает вниз – у меня почти не осталось сил, чтобы его удержать, но я все же умудряюсь положить его на дорожку.

Под этим белым покрывалом мало что видно, и потому я падаю на колени и начинаю разгребать замерзающий снег. Камень – это все, что мне нужно. Тяжелый камень.

Наконец я замечаю камень на одном из мусорных баков. Он, наверное, прижимает крышку от лис. Мы как лисы, думаю я, и, быть может, сегодня этот камень не остановит лис, а пропустит.

Встав перед дверью, я нащупываю замок. Я даже не уверен, что у меня все получится, но никаких других идей у меня нет. Собрав остатки сил в здоровой руке, я что есть мочи грохаю по замку камнем, одновременно пытаясь заслонить шум своим телом. Потом бью еще и еще раз. На пятый раз я слышу стук, словно с той стороны что-то упало на пол, и дергаю ручку. Будто в какой-то рождественской сказке, она поддается, дверь открывается, и меня обволакивает тепло. Свет не включается, сигнализация тоже молчит.

На меня снисходит чувство огромного облегчения. Становится так хорошо, что я секунду не могу сдвинуться с места.

Мики, внезапно думаю я. Тянусь вниз и беру его за запястье. Даже такие медленные движения причиняют теперь сильную боль.

Он просто с закрытыми глазами лежит на дорожке. Я должен поднять его, но не могу. Не могу. Собрав последние силы, я прямо по земле тяну его к двери.

Как только мы оба оказываемся внутри, я закрываю дверь и отрезаю нас от холода улицы. Но теперь она не захлопывается, и потому я подтыкаю под щель внизу камень. Пробежавшись рукой по стене, я нахожу выключатель. Включаю свет и вижу, что мы находимся в небольшом коридоре. Рядом слышны какие-то низкие шелестящие звуки. Словно работает несколько стиральных машин. Здесь и пахнет как в прачечной. Моющими средствами, как в вещевом пункте, только слабее. Чем-то цветочным. Уютным и сладким.

И здесь тепло.

Боже, как здесь тепло.

Присев на корточки, я обхватываю Мики здоровой рукой и притягиваю к своей груди. Его веки вздрагивают. Рука дергается, словно он пытается за что-то схватиться.

Я мягко отпускаю его, чтобы замести обломки замка в тень около двери. Так не будет казаться, словно кто-то вломился сюда – по крайней мере, с первого взгляда.

Я прижимаю ладонь к кафелю пола. Несмотря на тепло, плитка довольно холодная. Мики лежит на ней, раскинув руки и ноги. Не сводя с него глаз, я пячусь назад, пока не дохожу до конца коридора. Здесь три двери. Одна – та, из-за которой доносится шум – приоткрыта. Открыв ее шире, я нахожу выключатель. В небольшом помещении устроена прачечная: три стиральные машины, две сушилки и раковина. Окон нет, но я чувствую себя в безопасности. Другие двери я даже не трогаю. Вдруг там сигнализация. Прачечная, наверное, не слишком важное место, раз здесь ее нет.

Мики, зашевелившись, начинает что-то неразборчиво бормотать. Я мягко шикаю на него и, опустившись на четвереньки, здоровой рукой затаскиваю его в прачечную.

В углу я устраиваю для нас гнездо из четырех больших и мягких полотенец, которые лежали в сушилке. Закончив, я как следует заворачиваю в них Мики.

Потом выключаю свет и чуть-чуть, на несколько дюймов, приоткрываю дверь, впустив немного света из коридора, чтобы не быть в темноте. Если кто-то выглянет в коридор, то, надеюсь, нас не заметит.

Несмотря на тепло, меня все равно продолжает трясти. Я устал, и мои мозги онемели.

Свернувшись за Мики и окружив его своим телом, я чувствую себя кошкой, защищающей свой помет, или лисой, которая защищает своих щенят. С этой странной мыслью я засыпаю.

Глава 25

Потому что любовь причиняет боль

– Больно, – бормочет кто-то.

Шокированный невероятной теплотой, которая окружает меня, я делаю вдох. Я еще до конца не проснулся, но знаю, что, кроме этой теплоты у меня в руках, мне ничего больше не нужно.

Что-то несильно давит мне на руку, кто-то мягко трясет меня.

– Данни? Где я?

Моргнув, я прищуриваюсь и вижу сквозь полумрак, что Мики лежит невероятно близко и глядит на меня. Моя рука обнимает его, и я чувствую, как он дрожит. Выражение его лица немного опасливое. Я чуть не отшатываюсь, когда он смахивает с моего лба пряди волос.

– Все хорошо. Ты в безопасности, – сонно говорю ему я, ругая себя за то, что лег рядом с ним и заснул, оставив нас без присмотра. Я понятия не имею, сколько времени мы тут провели, но нам надо уйти до того, как жители дома начнут просыпаться.

Стиральные машины больше не шелестят. Мир окутан безмолвием – но это безмолвие здесь не надолго.

– Я знаю. Я же с тобой, – шепчет он. – Где мы?

Его речь немного невнятная, словно то, что случилось (или то, что он принял) еще воздействует на него.

– В прачечной какого-то дома. Тебе холодно?

Мики кивает и сглатывает, словно у него пересохло во рту.

– Больно, – шепчет он снова.

– Что у тебя болит?

– Руки и ноги… ч-черт, просто ужас, – говорит он с запинкой и морщит лицо.

– Ты сильно замерз. Там шел снег.

Мики молча глядит на меня. Я не знаю, то ли он забыл обо всем, то ли просто не хочет обсуждать эту тему.

Я сажусь, морщась и придерживая локоть, чтобы обездвижить плечо. Потом встаю на ноги. Наверное, мне бы лучше снова перетянуть плечо скотчем – он до сих пор приклеен к моей груди.

Я включаю свет и оглядываюсь в поисках какой-нибудь емкости или миски. В раковине валяется маленький пластиковый стаканчик, которым в машины заливают жидкость для стирки. Я промываю его, потом наполняю водой и подаю Мики.

– Может чуть-чуть отдавать порошком, – предупреждаю я.

Мики моргает, словно не понимая.

Когда он пытается взять стаканчик, его пальцы отказываются сгибаться, и он мучительно морщится. Кожа у него на руках больше не синяя, а ярко-красная. Хочется верить, что это хороший знак.

– Все хорошо. Тебе просто нужно получше согреться. – Отпустившись перед ним на колени, я подношу стаканчик к его губам.

Он делает глоток, и по его лицу начинают катиться слезы. Я ставлю стаканчик на пол, но прежде, чем успеваю решить, что делать дальше, мою спину обхватывают Микины руки, а его лицо прижимается к моему животу.

Его плечи сотрясаются от рыданий.

В этом огромном свитере он похож на ребенка во взрослой одежде. Я знал, что он худой, но почему я не замечал, что он совсем кожа да кости? Моя ладонь зависает над ним. Он такой хрупкий, что мне страшно к нему прикоснуться.

Я неуклюже отодвигаюсь назад и прислоняюсь к стене.

Мики не отпускает меня ни на секунду.

Мне кажется, что мое сердце готово взорваться. Меня захлестывает невероятная нежность, желание заботиться о нем, исправить все, что ранит его – и внутри, и снаружи. Это мучительное и прекрасное чувство, но я не уверен, что знаю, как с ним справляться, как действовать, как показать ему, как спросить, хочет ли он, чтобы это чувство было направлено на него. Быть может, он против, но… черт, я ничего не могу с собой сделать. Я просто не в силах остановиться. Я думаю, что если остановлюсь, то это меня убьет.

– Иди сюда, – шепчу я. – Только осторожней с моим плечом. Я довольно сильно разбил его.

Мгновенно – словно он сдерживался, пока не получил приглашение – Мики забирается ко мне на колени.

– Какое плечо? – спрашивает он, вытирая слезы ладонью.

Я на чуточку приподнимаю больное плечо, и он, сразу уронив голову к моей шее, переносит свой вес на мое второе плечо и крепко обвивает меня за спину руками. Я чувствую себя так, как, наверное, чувствует себя дерево, которое обнимает коала.

– Обними меня крепко-крепко, – бормочет он, уткнувшись мне в шею. – Пожалуйста.

Я в таком оцепенении, что не могу даже вздохнуть, не говоря уже о том, чтобы выполнить любое из действий, которое требует хотя бы незначительного участия мозга. К счастью оказывается, что моему телу инструкции не нужны – моя здоровая рука сама собой ложится Мики на плечи, а пальцы руки, которой я стараюсь не шевелить, каким-то образом запутываются в его золотистых волосах.

Он сложен как птица, весь дрожащий и хрупкий.

Я еще никогда и ни с кем не был так близок. И не испытывал такой близости ни к кому.

– Не плачь, – шепчу я, пусть и не знаю, плачет ли он еще. Наверное, все дело в его теплом и влажном дыхании, овевающем мою кожу.

От этой мысли меня всего опаляет жаром. Я надеюсь, что Мики не чувствует, как возле его бедра пульсирует и твердеет мой член в ловушке штанов. Я не хочу возбуждаться. Я не хочу, чтобы мне было так приятно держать его у себя на руках. Это неправильно – ведь ему плохо. И было бы неправильно при любых обстоятельствах. Неправильно хотеть его, когда я хочу быть хорошим другом.

– Нам надо тебя во что-нибудь завернуть, – говорю я тихо. Мои губы в одном дыхании от его уха. Я немного наклоняюсь, чтобы можно было зарыться в его волосы носом. От него так приятно пахнет, свежим воздухом и дождем, пусть этот запах и напоминает о том, как он замерзал там в снегу.

Я снимаю его со своих коленок, чтобы обмотать вокруг его ног полотенца – но главным образом, чтобы он больше не чувствовал, как я тыкаюсь в него, как железная палка. Надеясь, что Мики ничего не заметит, я засовываю руку в штаны и перед тем, как он заползает обратно ко мне на колени, каким-то образом исхитряюсь зажать свой член между бедер. Мне больно немного, но, быть может, в таком положении моя эрекция быстрей пропадет.

Мгновение Мики ерзает, потом отбрасывает полотенца.

– Все нормально, – произносит он, подняв глаза на меня. – Садись, как удобно.

– Что? – Я сглатываю.

– Я же полуголый, так что все хорошо. Мы друзья. А друзья заботятся друг о друге, ведь так?

У него такое открытое выражение на лице. Лучше бы я не знал, что он имеет в виду. Это одна из худших вещей, которые могут случиться.

– Мне нравится ощущать, как ты возбуждаешься, – шепчет он.

Мое сердце словно вываливается из груди и падает на дно океана, где в него впивается дюжина острых клешней. Я закрываю глаза и, мучительно покраснев, мечтаю исчезнуть.

– Это странно, если это успокаивает меня? – продолжает он таким тихим голосом, что я едва его слышу. Его пальцы у меня в волосах. Я открываю глаза. – Не думаю, что почувствовал бы такое с кем-то другим. Только с тобой. – Он берет в ладони мое лицо, его холодные пальцы так близко от моих шрамов. Я ощущаю, как он пытается приласкать мои щеки, но контролировать свои движения у него еще не выходит, и в итоге он просто легко дотрагивается до меня.

Мы удерживаем зрительный контакт до тех пор, пока от нехватки кислорода у меня не начинает кружиться голова. Впервые в жизни мне кажется, что меня по-настоящему видят, видят и полностью принимают – и внутри, и снаружи. И я тоже вижу его – этого удивительного испуганного мальчишку, такого ранимого и эмоционально открытого, который находит мир пугающим, но временами прекрасным.

Он разводит свои бледные ноги и садится верхом на меня, и я не уверен, делает ли он это, чтобы быть ближе ко мне или чтобы можно было мягко потереться бедрами о мой пах.

Я не уверен, что он вообще этого хочет. В особенности со мной. Смятение, должно быть, проступает у меня на лице, потому что Мики улыбается, а потом прикусывает свою нижнюю губу и всасывает ее в рот.

Я видел такое только по телевизору, когда актеры использовали этот прием, чтобы показать, как сильно он или она кого-нибудь хочет. Это фальшивое выражение, постановочное.

Внезапно до меня доходит, что он пытается сделать. Да и как это может быть чем-то другим? Он считает себя обязанным передо мной. Думает, будто должен мне отплатить. Он знает, что я хочу его, вот и предлагает себя. И уже не впервые, думаю я, вспомнив его двусмысленное предложение после того, как я отдал ему свой телефон.

– Не надо, – выдыхаю я хрипло. – Я не клиент. – Мне хочется плакать.

Стоит мне произнести эти слова, и глаза Мики распахиваются. Он откидывается назад и неуклюже от меня отползает.

– Извини, – шепчет он, зажимая ладонью свой рот и тряся головой. – Извини меня. Черт. Я… ты не… – Обеими руками он закрывает лицо, его плечи вздрагивают от всхлипов.

Моя эрекция умирает.

– Не надо, – бормочу я, дотягиваясь до него. – Не надо. Все хорошо. Ты ничего мне не должен. – Я никогда не хотел, чтобы Мики так думал.

Он позволяет обнять себя и, как в прошлый раз, приникает ко мне, только теперь я чувствую между нами барьер. Та шокирующая открытость, появившаяся, когда несколько мгновений назад мы смотрели друг другу в глаза, не могла была настоящей. А если она и была такой, то вряд ли случится опять.

Глава 26

Странные разговоры

– Скоро нам надо будет уйти, – говорю я.

Кивнув, Мики оглядывает помещение.

Мы убрали наше гнездо, свернули все полотенца и нашли в пакете, который лежал на полу, пару черных спортивных штанов и розовую детскую футболку с белой лошадкой спереди. И то, и другое сейчас надето на Мики.

Удивительно. Мне, в общем-то, безразлично, что мы взяли чужие вещи. Мысль о воровстве всегда была мне противна, но обстоятельства, очевидно, вынудили меня изменить свое мнение. А может, Мики для меня важен больше, чем то, что правильно, а что нет.

Он, правда, по-прежнему босиком. Мне нравится форма его ступней, то, какие они большие и узловатые, и то, какие длинные у него пальцы. Он может шевелить ими, как пальцами на руках.

Мы вымыли его ступни в раковине, смыли с них засохшую кровь – оказалось, что они всего слегка поцарапаны. Я начал было перед ним извиняться, но Мики наклонился и быстро поцеловал меня в щеку, а я, когда мир вокруг покачнулся, только и смог, что ухватиться за раковину.

– Кажется, я буду скучать по этому месту. Здесь теплей, чем у меня дома, – произносит он, растирая ладони.

Мне интересно, живет ли он там вместе с Джеком, но прямо сейчас заводить речь о Джеке не хочется. Я рассеянно дотрагиваюсь до своего плеча. Надо перед уходом перетянуть его.

Не успев подумать, я снимаю футболку. Еще одного свитера мы, как ни искали, найти не смогли, и я настоял, чтобы Мики остался в моем, ведь он так сильно замерз.

Мики видел мое лицо, так что шрамы на теле едва ли станут для него таким уж сюрпризом. И все же я не решаюсь проверить его реакцию. Я чувствую робость и неуверенность.

Когда Микины пальцы начинают помогать моим отклеивать скотч, я чуть не вздрагиваю от шока.

– Что случилось? – спрашивает он, опускаясь передо мной на колени и показывая на мое плечо.

– Как твои руки? Лучше? – спрашиваю я в свою очередь. У него теперь намного лучше получается контролировать свои пальцы. Я стараюсь смотреть не на его лицо, а на них.

– Угу.

Он тыкает меня своим тонким пальцем в коленку и, когда я поднимаю глаза, усмехается.

– Ты весь – одна большущая тайна. Это твоя скрытая суперспособность: заставлять людей ломать головы на твой счет. Человек-загадка.

Не сдержавшись, я улыбаюсь. Я больше не хочу казаться Мики слишком загадочным.

– Я пытался удержать одного человека от падения в реку, но мое плечо не выдержало, и мы оба упали.

– Так вот почему ты каждую ночь выходишь на улицы… ищешь людей, которых нужно спасти.

Хоть это и прозвучало как шутка, Мики не улыбается – его глаза полны эмоций, которые я не могу распознать. Мой глупый мозг нашептывает мне, что он смотрит так, будто прямо сейчас предпочел бы видеть перед собой только меня.

– И у тебя это здорово получается, – продолжает Мики. – Знаешь, я скучал по тебе, когда ты не пришел. Я типа как был уверен, что увижу тебя.

На последних словах он отворачивается. Его уши становятся розовыми. Я не представляю, почему он смутился.

Пока Мики разглаживает на моей коже плотные полосы скотча, я держу руку прижатой к себе. Скотч идет со спины до груди, так что моя рука теперь почти полностью неподвижна.

Мне достаточно вспомнить о том, как он порывался предложить мне воспользоваться собой, для того, чтобы всякое зародившееся желание погасло, словно огонь без доступа кислорода. И в то же время, хоть я именно к этому и стремился, ужасная мука внутри подсказывает мне, что я хочу совершенно иного.

– Я шел к тебе, когда увидел, что на мосту стоит Дитер. Вряд ли он всерьез хотел сброситься, но он соскользнул. А я не смог удержать нас. – Собираясь с мыслями, я делаю паузу. – Когда мы упали, я думал, что мы утонем, но нас подобрали и отвезли в больницу. Наверное, он еще там.

– Я слышал об этом, но не знал, что это был ты. Все считают тебя настоящим героем.

Я качаю головой.

– Я же не удержал нас.

– Но ты пытался, и это самое главное. И ты спас ему жизнь в воде, разве нет?

– Может, если б меня там не было, он бы вообще не упал.

– А может быть и упал бы… Как там говорится? – Мики задумчиво склоняет голову набок. – Делай, что должен, и будь, что будет, – произносит он через секунду.

Только иногда этого недостаточно. Впускать подобные мысли бессмысленно, но чувство вины за то, что я не ищу акул, за то, что не выполняю свое обещание Дашиэлю, ворочается у меня в животе, точно неугомонный зверь.

– Эй. Ты в порядке? – опуская голову, мягко говорит Мики. – Ты поморщился. Я сделал тебе больно?

– Нет, – отвечаю я, мельком задевая взглядом его глаза.

– Как ты нашел меня прошлой ночью? – шепчет он и прижимает к моей груди последнюю полосу скотча – вот только скотч прилепляется плохо, сколько бы Мики его не разглаживал.

Мне кажется, он пытается отвлечь меня от мыслей, которые считает плохими. Даже страшно, до чего хорошо это работает.

– Мои друзья пошли искать Джека, – говорю я. – Они испугались, что… Он позвонил одной моей знакомой, оставил ей сообщение. Ему было плохо.

Мики кивает. В нем чувствуется напряжение, но такое, будто он пытается не выдать эмоции.

– Я искал в основном тебя. Пробовал сначала до тебя дозвониться… Когда одна девочка сказала нам, что у реки видели кого-то голого, мы разделились. Я вернулся назад, потому что думал застать тебя на работе или просто… Я не ожидал, что тем парнем у реки окажешься ты. Но я рад, что нашел тебя.

– Ты словно мой ангел-хранитель. – Он улыбается, но грустной улыбкой, не радостной. – Извини, что тебе пришлось возиться со мной в таком состоянии.

Натягивая футболку, я поднимаюсь на ноги.

– Нам, наверное, пора уходить.

– Еще пять минут? – Мики похлопывает по полу рядом с собой, и я не могу отмахнуться от того, сколько надежды у него на лице.

Когда я сажусь, он прислоняется ко мне и роняет голову мне на плечо. Мои пальцы, действуя по собственной воле, находят его золотистые волосы. Пока я распутываю их, из тела Мики постепенно уходит все напряжение, и он закрывает глаза.

Мы сидим в тишине дольше пяти минут, но я бы мог просидеть вот так целую вечность. Мое сердце бьется спокойно и ровно. Я концентрируюсь на том, чтобы все так и осталось. Прямо сейчас я ощущаю себя в тысячу раз расслабленней, чем с кем бы то ни было раньше.

– Ты вчера ночью напился? – шепчу я. Чувствую, словно могу спросить его о чем угодно.

Довольно долго Мики молчит, но я знаю, что он меня слышал, поскольку, стоило мне спросить, он открыл глаза и начал с помощью рук делать у себя на коленках что-то похоже на силуэты животных – птиц в основном.

Но это ничего, что ему не хочется отвечать. Это ничего не меняет.

– Да, – наконец выдыхает он. – Так напился, что в первый момент решил, что ты и впрямь ангел.

Он бросает на меня быстрый взгляд. У него такие красивые глаза, дух захватывает.

– Иногда мне кажется, что все хорошо, но потом что-нибудь происходит, и я… просто распадаюсь на части и начинаю хотеть, чтобы все прекратилось. Иногда мне хочется просто исчезнуть. – Качнув головой, он отворачивается, словно не может поверить в то, как глупо это звучит. – Когда Джеку становится по-настоящему грустно, я не знаю, что делать. Мне тоже становится грустно. Я не такой, как ты. Я эгоист. Я не умею помогать людям.

Я не согласен, но в спор не вступаю. Уж я-то знаю, людям не под силу одним своим несогласием изменить то, что ты глубоко внутри чувствуешь о себе.

– Думаешь, он сделает что-нибудь глупое?

– Не знаю. Надеюсь, что нет. – Мики закусывает губу. – Порой он делает всякое, например, грозится причинить себе вред – потому что ищет помощи или внимания. Мне тяжело с людьми, когда они становятся слишком эмоциональными. Я не знаю, как с этим справляться. Для меня это чересчур. Возникает желание вообще ничего не чувствовать… словно я должен оставаться пустым.

– Ты поэтому так мало ешь? – Сам не знаю, почему я это сказал – просто такой вывод напрашивался сам собой. Довольно очевидно, что Мики ест мало, но когда он отодвигается от меня и подтягивает свои коленки к груди, я понимаю, что спрашивать об этом не стоило.

Пальцы его ног выстукивают на кафельном полу какой-то сумасшедший ритм.

– Странный такой разговор.

Мне все разговоры кажутся странными.

– Если б у меня и вправду были суперспособности, – говорю я, – то я бы хотел заниматься одним: делать людей счастливыми. Не ради славы или чего-то еще, – добавляю поспешно. Наоборот. – Я бы занимался этим тайком. Был бы Мистером Счастьенимусом. – Подняв взгляд, я вижу, что Мики сжимает губы, пытаясь перестать улыбаться, но глаза его ярко сияют. Мне становится так хорошо, когда он улыбается. – А если б мне дали сделать счастливым всего одного человека, то я бы выбрал тебя.

Как только я договариваю, его глаза становятся огромными, и он делает долгий вдох. Я не могу смотреть на него. Мое сердце бьется так сильно, что я слышу в ушах только шум крови. Я нечаянно открыл ему свою тайну, и мне страшно, что своим признанием я испугал его или шокировал.

– Как ты нашел меня? – шепчет он прерывистым голосом.

Вряд ли он имеет в виду вчерашнюю ночь. Он протягивает руку, сжимает мне пальцы, и у меня в груди вспыхивает сумасшедшая искра тепла и закручивается, словно заблудившийся в небесах фейерверк.

Глава 27

Мороз по коже (но не только от холода)

– Возьми мои кроссовки, – говорю я, когда мы выходим наружу, и нас встречает накрывшая мир снежная белизна. Идти по ней босиком будет больно.

Я опускаю взгляд на свои ноги. Другой обуви, кроме этих грязных разваливающихся кроссовок, у меня нет, но они лучше, чем ничего. Оставить в больнице ботинки было одним из худших моментов во всей этой ситуации с падением в реку.

– Можем надеть каждый по одному, – говорит, улыбаясь, Мики. – Я пошутил, – добавляет он торопливо, когда я наклоняюсь, чтобы развязать шнурки. – Со мной все будет нормально. Честное слово.

Мне хочется понести его – на руках, на спине, как угодно. Вот бы моему плечу вдруг стало лучше.

Я слышу только хлюпающие звуки, с которыми машины проезжают по слякоти, но и они слышны словно издалека. Мир еще притворяется маленьким.

Запрокинув голову, я смотрю в блеклое серое небо. Сверху падают маленькие снежинки, и я, открыв рот, ловлю несколько языком. Краем глаза я вижу, что Мики повторяет за мной.

Судя по свету сейчас семь или восемь утра. Но я могу ошибаться. Сложно определить точней сквозь яркость снега и темноту штормовых облаков.

– Мы ведь около парка, да? – Мики поворачивает голову и перехватывает мой взгляд. Должно быть, он вспомнил что-то из того, что было ночью. – Отсюда недалеко до моего дома… Ты не хочешь пойти ко мне? В смысле, ты не обязан, я и один дойду, и я пойму, если ты решишь пойти к себе и лечь спать… – Мики запинается и на сей раз розовеет от корней волос и до шеи. Я заворожено смотрю на него. – Но мне бы очень хотелось, чтобы ты пошел вместе со мной.

– Хорошо. – Если там Джек, то, может, мне и впрямь лучше пойти вместе с ним.

***

Мики живет в узком доме, зажатом между уродливо отремонтированной церковью и дешевым панельным мотелем, где, наверное, тоже сдаются комнаты под жилье.

Мы запыхались – так быстро мы шли. Набирая код на двери, Мики покачивается на пятках и поджимает свои посиневшие пальцы.

Прежде чем зайти внутрь, он бросает взгляд на меня.

– Ничего особенного, – произносит, смущенно пожимая плечами.

Но дело в том, что мне совершенно неважно, где он живет – будь то один из персидских дворцов Майло или землянка в лесу. Ты преклоняешь голову в самом безопасном месте, какое только можешь найти. Я просто рад, что он спит не на улице, как спал раньше Дитрих.

Внутри мы оказываемся в узеньком коридоре с рядами дверей на каждой из стен. Здесь пахнет застарелым табачным дымом и подгнившими овощами, и еще немного лимонным тальком.

В конце коридора видна ведущая к лестнице тяжелая дверь пожарного выхода. Мики щелкает выключателем, но лампочка перегорела, и мы преодолеваем первый пролет в жутковатом, как в фильмах ужасов, полумраке. Я стараюсь не создавать шума и потому слышу впереди только шепот его шагов по бетону. Мики живет в квартире номер шестнадцать на втором этаже. Хорошо, что не выше. Верхние этажи отчего-то кажутся менее безопасными. Мне бы не хотелось представлять его запрятанным слишком глубоко в недрах этого здания.

Пока Мики нажимает на своей двери кнопки, я оглядываюсь по сторонам. В тусклом желтоватом свете все кажется грязным. Если б окна в концах коридора не были заколочены, тут, наверное, было бы намного светлее.

– Эй. – Моей руки касается рука Мики, и я кое-как умудряюсь не отпрыгнуть назад. – Заходи. – Неуверенно улыбаясь, он наклоняет голову в сторону дверного проема.

Какими бы ни были мои ожидания, я вижу перед собой совершенно другое. Несмотря на убожество этого места, обстановка в комнате Мики… приятная. Или, скорей, лаконичная, хотя это может значить лишь то, что ему нечем заполнить пространство. Сквозь голое, без занавесок, окно льется утренний свет, холодный и яркий, и мои глаза обводят узоры, которые он рисует на ничем не украшенных стенах. Ковер на полу – странного цвета. Рыжий, как клоунский парик, он такой яркий, что почти светится.

Мики наблюдает за мной, пока я осматриваюсь.

Мне хочется узнать о нем больше, но подсказок тут практически нет.

Сделав глубокий вдох, я огибаю большую, аккуратно заправленную кровать и, чтобы Мики не узнал, как взволнованно колотится мое сердце, останавливаюсь спиной к нему возле окна. Хотя воздух в комнате немного затхлый, здесь отчетливо пахнет им: его потом и кожей. Из окна видно не особенно много: только грязную кирпичную стену соседнего здания шагах в десяти. С неба по-прежнему медленно валится снег, укутывая окружающий мир в толстое белое одеяло. Меня пробирает непроизвольная дрожь. Только тот, кто никогда не ночевал на морозе, не вздрагивает, когда видит снег.

– Налить тебе чаю? – мягко спрашивает Мики.

Я киваю.

На простом черном комоде около двери стоит чайник и несколько кружек. Я все стою у окна и, стараясь не отрывать глаз от ковра, проклинаю себя за желание поискать здесь следы пребывания Джека. Не потому, что я переживаю за Джека. Просто, как оказалось, когда тебе кто-то нравится, ты превращаешься в мелочное, эгоистичное существо с кучей комплексов.

Я не хочу быть таким существом.

– У меня есть только порошковое молоко, – произносит он виновато, пока заливает в чайник воду из пластиковой бутылки.

– Можно одолжить у тебя телефон? – спрашиваю я. Мне надо позвонить Донне. Насчет Джека.

– Конечно. Он же все равно твой. – Мики коротко улыбается мне, пожимая плечами, потом, дотянувшись до тумбочки у изголовья, через кровать бросает сотовый мне. Я не знаю, почему Мики пытается вести себя так беззаботно, когда его руки дрожат, а в глазах стоит беспокойство. Он наверняка знает, что я звоню Донне.

Набрав ее номер, я опускаюсь на пол.

– Это Данни, – говорю в ответ на ее осторожное «алло».

– Черт бы тебя побрал, Данни! Где ты был? – кричит она, но скорей облегченно, а не сердито.

Замерев, я отодвигаю трубку от уха.

– Вы нашли Джека?

– Да, миссия выполнена. Прямо сейчас он спит у меня на кровати. Винни присматривает за ним.

Ее голос звучит устало.

– С ним все будет хорошо?

– Он был в полном раздрае, когда мы нашли его, но Винни думает, что он отойдет. Знаешь, где он бродил? Около ее дома. И к счастью не нагишом. Он, конечно, тронутый на весь свой маленький черепок, но и только. Надеюсь, кто-нибудь помог тому голому парню, о котором мы слышали. Господи, надеюсь, у него все в порядке. Как представишь, что может случиться…

Да, думаю я, но мой мозг больше не воспринимает ее слова. Пока я смотрю на Микину спину, меня охватывает невероятное желание защищать его. Я знаю, что под мешковатым свитером на нем – та розовая футболка, которую мы нашли в прачечной, такая тесная, что ребра можно пересчитать, а под футболкой – гладкая, молочно-бледная кожа с темными веснушками, разбросанными, словно секреты, у него на груди.

Мики наливает чай и поворачивается ко мне. Моя кожа начинает пылать.

– Данни? Ты еще там? – спрашивает Донна.

– Да, – говорю я и сглатываю.

– Куда ты пошел вчера ночью?

– Я у Мики. У меня все нормально. Я… в общем, увидимся позже.

Отложив телефон, я беру у Мики горячую кружку.

– Джек в порядке? – спрашивает он негромко. Его глаза зафиксированы на моих, пока он садится, скрестив ноги, напротив меня на кровать.

Ему опять грустно. Я так явно чувствую его грусть, словно вокруг нас вдруг упала температура. Я киваю.

– Он живет вместе с тобой?

Вопрос вырывается сам собой. Я не хотел его задавать. Я чувствую себя идиотом.

– Нет… он ночует тут иногда… когда ему некуда больше пойти. – Мики выдергивает торчащие из покрывала шерстинки. Его грудь содрогается, когда он вздыхает. – Я, в общем, не против, но… как я уже говорил, когда он становится слишком эмоциональным, мне трудно с этим справляться. – Он поднимает взгляд. – Я бы хотел быть, как ты.

Такие вещи люди говорят просто так, не вкладывая особого смысла. Как он может на самом деле хотеть быть, как я?

Снова уставившись на ковер, я кручу в руках сотовый, листаю экраны, не всматриваясь, пока не попадаю на экран последних звонков и не обнаруживаю, что после нашей последней встречи Мики набирал меня восемь раз. Восемь раз он вспоминал обо мне. Я быстро выключаю экран. Мое сердце скачет галопом.

– …скоро и мне будет негде жить.

Я поднимаю лицо. Мики еще говорит, а я не слушал его.

– Почему ты не можешь остаться в этой квартире?

– Она оплачена только до конца месяца. А на следующий у меня денег нет. Хочешь верь, хочешь нет, но проститутка из меня так себе… некоторым хочется больше, чем ртом или рукой, а я просто боюсь.