Текст книги "Лисы (ЛП)"

Автор книги: Суки Флит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Дашиэль считал, что на улицах опасности в той или иной степени подвергаются все. И он был прав.

Но Дашиэль был счастлив, когда я в последний раз его видел. Он снял новую комнату в хорошем доме. Он попросил меня помочь ему выбрать цвет краски для стен. Он не предполагал, что несколькими часами позже умрет. Он говорил об акулах с самого первого дня, как мы познакомились, – и так, словно наблюдение за ними было каким-то извращенным способом убивать время.

– Он просто любил поговорить. – Я делаю долгий вдох, зная, что в боли внутри виновато не только плечо.

– Наверное, тебя тянет к людям, которые любят поговорить, – шепчет Мики.

Да. Или меня просто тянет к тебе.

– Мне кажется, Дашиэль рассказывал тебе про акул, потому что беспокоился за тебя, – тихо произносит Мики, а после зевает. Я сжимаю его еще чуть покрепче. – Мне кажется, он рассказывал обо всем этом, потому что любил тебя.

Я позволяю слезам капать на покрывало у себя под щекой. Но не даю плечам сотрясаться.

Через несколько минут Мики уносит сон, а я провожу следующую пару часов, обнимая его и думая о том, как на земле все выходит так, как выходит.

Глава 37

Друзья

Еще не открывая глаз, я понимаю, что моя нора залита сиянием солнца. Уже, наверное, середина утра – я никогда не просыпаюсь так поздно, если только не уходил на всю ночь. Щурясь, я пытаюсь закрыться ладонью, но неожиданно обнаруживаю в руках теплую тяжесть, которую мне не хочется отпускать – теплую тяжесть с размеренным сердцебиением.

Я открываю глаза.

Мики наблюдает за мной. Лежа ко мне лицом. И от улыбки, которую он дарит мне, его глаза начинают сиять, как безоблачное синее небо. На мгновение весь мой мир целиком превращается в сплошную прекрасную, ясную синеву. Потом всего становится слишком много, слишком пронзительно, и я немного отодвигаюсь.

Обе мои руки обнимают его – плечо болит, но совсем чуть-чуть. Я пытаюсь вспомнить, как так получилось – почему я лежу у себя в гнезде, а не сплю на полу, но не могу вспомнить даже того, как заснул.

Страшно сказать, но такого хорошего ночного сна у меня не было очень, очень давно.

– Можно мне принять душ? – спрашивает Мики, ни на миг не прерывая зрительного контакта.

– Вода холодная. – Дыши. Не забывай дышать. – Обычно я кипячу ее в чайнике, а потом смешиваю в кастрюле с холодной и обливаюсь. Сможешь так сделать? – Я говорю слишком быстро.

– Спасибо. – Он улыбается. Я смотрю на его резцы и представляю их, его рот, его губы на своей коже.

Черт. Я глотаю один судорожный вдох за другим. По-настоящему возбужденный, я остро осознаю, что он рядом. Его запах, его тепло – единственное, о чем я могу сейчас думать. Мне правда необходимо встать. Эта эрекция держится у меня, наверное, со вчерашнего вечера, и между нашими телами совсем нет пространства.

Мое сердце несется галопом. Мне надо подумать о чем-то другом – сделать что-то другое.

Я привстаю, пробую повращать плечом. Оно затекло. Боль еще есть, но не такая сильная, как вчера.

– Общая ванная там, где я живу, отвратительна. – Мики тоже садится. Смотрит то на мое плечо, то на лицо, словно пытаясь понять, насколько мне больно. – После нее чувствуешь себя грязнее, чем до.

Я встаю и уношу чайник к раковине.

Ко времени, когда вода закипает, я уже налил в большую кастрюлю холодной воды и нашел для Мики чистое полотенце и мыло.

Я показываю ему свои банки с цветочными лепестками, и он открывает и нюхает все до единой со счастливым и каким-то мечтательным выражением на лице, но добавлять их в воду отказывается.

– С ними лучше принимать горячую ванну, – произносит он. – С паром, чтобы было как в травяной сауне.

Я киваю. Ванны мне нравятся. Правда, в сауне я никогда не бывал. Даже плохо представляю себе, что это такое.

– Пойду посмотрю, не надо ли что-нибудь Майло, – говорю я, отходя к двери. Что переводится как «я погуляю снаружи, пока ты не закончишь».

– Все нормально. Тебе необязательно уходить. – Мики наклоняется и одним плавным движением стягивает свои джинсы до щиколоток, отчего шелковистые волосы резко падают ему на лицо. Все его ребра и позвонки отчетливо проступают под кожей. И пусть я осознаю, что он слишком худой, у меня замирает сердце от того, как он прекрасен.

Он выходит из джинсов. Я упорно смотрю в пол.

Я знаю, он голый, и не собираюсь смотреть – честно, нет, – но мои глаза будто сделаны из металла, а промышленного размера магнит тянет их вверх.

Его лицо – вот куда безопасно смотреть. Он просто стоит. Кажется, улыбается.

Мой взгляд сам по себе падает вниз. Его рука придерживает его член. Видно только темное золото волос на лобке и… он убирает ладонь.

Мое лицо полыхает огнем. Проклятое сердце колотится, будто отсчитывая время до детонации бомбы. Его член маленький и аккуратный, и хотя он слегка возбужден, складки кожи там кажутся очень и очень мягкими. Мне приходится физически отвернуться, чтобы перестать смотреть на него, но я успеваю заметить, как улыбка на его лице превращается в ту, которая появляется, когда он огорчен или скрывает свои настоящие чувства.

***

Я хожу взад-вперед вдоль бассейна. Одна половина моего мозга с невероятной скоростью воспроизводит картинки, на которых голый Мики моется у меня в душевой, а вторая – та, которая помогает мне себя контролировать – быстро стирает их с решительной, умелой свирепостью.

Наконец Мики выходит наружу. Растрепанный, мокрый, он кажется грустным.

– Я подожду здесь, пока ты моешься, – произносит он, откидывая с лица волосы. С них еще капает. Я смотрю, как он уходит и садится на край бассейна.

Когда я закрываю дверь, мне слышно, как он бросает на дно бассейна кусочки расколотой плитки.

***

– Доброе утро! – ревет из своей комнаты Майло в момент, когда мы уже собираемся выбраться за фанерную дверь. Он прицепляет на место свою фальшивую ногу и, прихрамывая, идет нам навстречу. – Завтрак, – говорит он. – От замечательной и распрекрасной мисс Вонг.

– От кого? – спрашиваю я, глядя на пластиковую коробочку, которую протягивает мне Майло.

– От Цветочницы. Она начала оставлять мне по утрам завтрак. Хотя, судя по количеству, подозреваю, что половина тут точно твоя. – Майло криво ухмыляется.

– Мне надо сказать ей спасибо, – говорю я Мики, пока мы идем от бассейна.

Мы это не обсуждали, но я решительно настроен проводить Мики до дома. А потом я, наверное, зайду к Донне.

Я взял с собой и рюкзак. Мне нужно что-нибудь починить в обмен на детали. У меня они снова стали заканчиваться, а мне надо заменить свой телефон.

Липко-сладкие пельмени потрясающие на вкус. Я протягиваю коробочку Мики, но ему, похоже, интереснее рассматривать старый хлам, валяющийся в слякоти вдоль дороги – холодильники, диваны, заляпанные обрывки ковров, стиральную машину, которая выглядит так, словно сгорела. Дорога заканчивается тупиком, так что люди выкидывают здесь все подряд.

– Нам далеко идти, – говорю я, закрывая крышку коробочки, когда становится ясно, что есть Мики не собирается. – Я оставлю остальное тебе.

Мики кивает.

– Спасибо тебе, – произносит он мягко.

Мы идем в тишине, наши ботинки утопают в ужасной грязи. Обычно тишина устраивает меня, но с Мики она не сочетается. Я все поглядываю на него сквозь волосы, пока мы идем. Он кажется нормальным, но быть может, скрывать свои чувства – это его истинная суперспособность. Я бы хотел, чтобы моей суперспособностью было умение их раскрывать.

***

В цветочном магазине толпятся покупатели. Чтобы никому не мешать, я отхожу в сторону и жду, когда Цветочница заметит меня, а Мики тем временем бродит рядом и нюхает все цветы. Он, кажется, немного развеялся, но я откуда-то знаю, что на самом деле это не так, пусть и не представляю, в чем дело. Или как его об этом спросить.

Я еще размышляю о Мики, когда Цветочница проталкивается ко мне и, сложив на груди руки, останавливается прямо напротив.

– Съел пельмени?

Я киваю.

– Да, спасибо. И спасибо за травы для моего плеча.

Не успеваю я подготовиться, как рука Цветочницы дергается ко мне и сжимает мое плечо. Я ожидаю, что будет больно, как с Кукольником, но, что удивительно, ее прикосновение не причиняет мне боли. Мики моментально оказывается рядом. Встревожено глядит на меня, а я кивком даю ему понять, что все хорошо.

Она разминает мое плечо большим пальцем.

– Да, заживает. Все хорошо. Друг? – Она показывает на Мики, и он улыбается ей улыбкой, которая не затрагивает глаза.

Я киваю.

Сузив свои черные глаза, она пристально рассматривает на нас обоих, потом заявляет:

– Тот везучий друг, за цветы которому ты работал.

Чувствуя себя немного беспомощно, я снова киваю.

Она направляет глаза на Мики.

– Он хороший парень. Ты это знай.

– Я знаю, – тихо отвечает Мики рядом со мной.

– Хорошо. Идите теперь. Мне надо работать. – Она поворачивается к подсобке в глубине магазина.

– Подождите. – Я сглатываю. – Я зайду в четверг. Помогу вам с разгрузкой. Чтобы поблагодарить, – прибавляю.

Цветочница коротко кивает мне, а потом исчезает в подсобке.

***

Небо прекрасно. Снег на крышах домов ослепительно сверкает на солнце.

По дороге через мост Мики останавливается у перил, и мы вместе смотрим на несущуюся внизу мутную воду, а я думаю о том, насколько холодно должно стать, чтобы всю реку сковало льдом.

– Ты покупал мне цветы?

– Да. В день, когда упал в реку.

– О, – произносит Мики.

– Я подумал, ты им обрадуешься. – Я чуть было не говорю ему, что Дашиэль всегда радовался цветам, но в последнюю секунду успеваю остановиться.

– Спасибо тебе, – шепчет он.

Мы недолго молчим.

– Что будешь сегодня делать? – спрашивает он.

Я рассказываю ему о подвальчике сотовой связи, где мне дают чинить телефоны, и о том, что потом я, быть может, пойду повидаться с Донной.

– Мне бы хотелось познакомиться с ней. И с остальными твоими друзьями, – говорит Мики – кажется, скорее себе.

Я киваю. Мне тоже этого хочется.

Но сказать то же самое ему я не могу, потому что не уверен, хочу ли знакомиться, как полагается, с Джеком, плюс Мики вроде как дружит и с Дитером тоже, а я уже знаю, что Дитер думает на мой счет.

– У Дианы здесь недалеко ресторан. – Она всегда была добра ко мне, так что, наверное, ее можно считать моим другом. Хотя раньше я о ней в таком смысле не думал. – Но она станет поить тебя горячим шоколадом, – предупреждаю я Мики.

– Ничего. Я люблю горячий шоколад.

***

Первое, что делает Диана, увидев нас в ресторане, это качает головой и отворачивается. У меня падает сердце – я понятия не имею, что не так.

Она исчезает на кухне.

Показав Мики на один из столиков, я спешу за ней следом.

Диана стоит, сгорбившись над раковиной. Ее плечи подрагивают. Она немного подскакивает, когда дверь между рестораном и кухней с шумом захлопывается за мной.

– Ах ты, глупый, глупый мальчишка, – бормочет она, а потом поворачивается, обхватывает меня своими большими, теплыми руками и крепко сжимает.

Потрясенный, я похлопываю ее по спине, гадая, как же ее успокоить.

К счастью, через несколько секунд она берет себя в руки.

– Ты пытался спасти того паренька на мосту, так ведь? Ты же мог утонуть!

– У меня все нормально, – отзываюсь я слабо.

– Это твое глупое сердце когда-нибудь прикончит тебя. – Она вздыхает – тяжело, словно устала.

Я отворачиваюсь.

Когда я снова поднимаю лицо, она смотрит в маленькое круглое окошко на двери.

– Так кого ты сегодня привел?

– Это Мики. Мальчик, с которым я познакомился, – прибавляю.

– Ты знаешь, что о тебе тут спрашивали?

Я непонимающе хмурюсь. О ком она?

– Дитрих.

О, думаю я, не вполне представляя, зачем он хочет снова со мной увидеться.

Она нетерпеливо подталкивает меня к кухонной двери.

– Иди к своему другу. Я принесу вам поесть. А то у него такой вид, словно он сейчас провалится в щель между половицами.

– Он мало ест, – серьезно сообщаю я ей. – Но горячего шоколада выпьет.

– Он умрет, если не будет есть.

Не встречаясь с ней взглядом, я возвращаюсь в ресторан к Мики. Он вытряхивает на скатерть соль и перец. И выглядит слегка напряженным.

Когда я выдвигаю стул, он со смущенным видом смахивает соль с перцем себе на колени.

– Извини, – бормочет он. – Плохая привычка.

– Ничего. – Я пожимаю плечами.

– Помнишь ночь, когда мы лежали на траве под «Лондонским глазом», а я рассказывал тебе о своих страхах?

Я убираю волосы с глаз и смотрю на него. Он тогда сказал, что боится стольких вещей.

– Знаешь, чего я боюсь прямо сейчас? – продолжает он.

– Чего? – спрашиваю, вспомнив, что ему нравится, когда в разговоре участвуют двое.

– Я боюсь, что все испортится… боюсь, что я все испорчу.

– Испортишь что?

Он не успевает ответить, потому что дверь на кухню распахивается, и оттуда с подносом в руках выплывает Диана. Дойдя до нас, она ставит поднос на столик и выдвигает стул.

– Горячий шоколад, – говорит она, пододвигая к каждому из нас по дымящейся кружке. – И печенье.

– Спасибо, – говорит Мики.

Я замечаю, что он старается не смотреть на печенье, но кружку с шоколадом берет и сжимает ее в ладонях, хотя кончики пальцев у него покраснели, и держать что-то такое горячее, наверное, больно.

– Я Диана, – говорит Диана, глядя на Мики. – Хотя я надеюсь, что это Данни тебе уже рассказал. – Она улыбается. – Так откуда ты, Мики?

– Из Штатов.

– О, у меня там родня. А откуда конкретно?

– Из Аризоны, – отвечает он в кружку.

– Было непросто, наверное, так далеко забраться от дома.

– Не особенно, – бормочет он, покачав головой. Я впервые вижу, чтобы он уклонялся от разговора. Даже такому, как я, понятно, что он хочет, чтобы Диана прекратила задавать ему такие вопросы.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

– У тебя есть здесь родные?

– Нет.

– Ты на улице?

– Я снимаю комнату.

– Я не имею в виду, где ты живешь. Я спрашиваю, работаешь ли ты на улице.

Я сердито сверлю ее взглядом. Я не понимаю, к чему этот допрос. Мики так упорно смотрит на скатерть, что кажется, будто она сейчас оживет и обернется вокруг него, чтобы ему больше не пришлось отвечать на вопросы.

– Мне надо поговорить с тобой, – говорю я, отодвигая стул и вставая.

Размашистым шагом я отправляюсь на кухню, а там, вцепившись в стол за спиной, становлюсь лицом к двери.

– Господи, что стряслось? – спрашивает Диана, заглядывая на кухню.

– Зачем ты стала его допрашивать? – требую я ответа.

– Ох, лапочка, я вовсе не допрашивала его! – Она заходит внутрь и, закрыв дверь, продолжает: – Просто твой друг болен, Данни. Я лишь пыталась что-нибудь разузнать о нем, вот и все.

– Мики не болен… Почему ты думаешь, будто он болен?

– Он одна кожа да кости.

– Он просто худой. И мало ест.

От страдальческого выражения на ее лице у меня в груди что-то воспламеняется. Не гнев, скорее яростное желание защитить его.

– Данни, если ты собираешься начать приводить сюда людей, чтобы я им помогала, то именно это я и буду пытаться делать.

– Я привел его сюда не для этого, а чтобы познакомить с тобой. Он мой друг.

– Ну, хорошо, хорошо. – Диана хочет дотронуться до меня, но я уворачиваюсь. – Извини. Что ты о нем знаешь? Почему он оказался на улице?

Я не знаю, думаю я. Точно так же, как ничего не знал о Дашиэле. Как не знаю о Донне, о Винни, о Дитрихе, о всех остальных. Как они не знают ничего обо мне. Потому что мы не есть наше прошлое – мы больше, чем наше прошлое. Должны быть. Разве не так?

– Он бы знал, будь он болен. Он бы что-нибудь предпринял. – Я не понимаю, почему ее слова так подействовали на меня, и почему я не могу принять то, что она, возможно, права – тонкий внутренний голосок говорит, что мне стоило бы прислушаться, но я не могу.

– Может, и предпринял бы. А может, он не хочет иметь со своими болезнями дела. Я видала, как такое бывает.

Когда я выхожу в ресторан, слова Дианы еще звучат у меня в голове.

За столиком пусто. Мики ушел. Его почти нетронутая чашка горячего шоколада стоит на подносе.

Я выхожу на улицу. Вряд ли он ушел далеко – скорее всего, просто захотел выбраться из ресторана, и я его не виню. Диана переборщила.

Оглядев обе стороны улицы, я начинаю идти в том направлении, откуда мы с ним пришли.

Мики снова стоит на мосту и смотрит на воду. Я замечаю его сразу, как только заворачиваю за угол.

– Извини, что я типа как смылся. Если хочешь, побудь там еще, а я подожду тебя здесь, – говорит он, когда я становлюсь рядом с ним.

– Все нормально. – Но я знаю, что на самом деле это не так.

Я облокачиваюсь на металлические перила и смотрю, как грациозно Мики держит свои руки, зная, что со стороны кажется, будто я смотрю на реку.

– Обычно Диана так себя не ведет. – Хотя, когда я привел к ней Дитриха, она вела себя именно так – и тогда это казалось нормальным. – Я провожу тебя домой, если хочешь.

– Ты еще собираешься к своей подруге Донне?

Он, наверное, больше хочет повидать Джека, чем познакомиться с моими друзьями, внезапно осознаю я. Киваю, и мы уходим.

Глава 38

Винни снова, сама того не желая, разбивает мне сердце

При дневном свете дом Донны выглядит не так плохо, как ночью. Он по-прежнему похож на серые кубики лего, но кто-то ухаживает за садиком во дворе, и здесь нет разбитых окон, двери не заколочены, а яркие граффити выглядят артистично, словно их сделал тот, кто умеет по-настоящему рисовать, а не только писать свое имя квадратными буквами на любой доступной поверхности.

После моста Мики не сказал больше ни слова. Когда я украдкой смотрю на него, он пытается улыбнуться, но… я не знаю, что-то не так. Наш шаг тоже замедлился. Он, видимо, выдохся. Насколько я могу судить, пара глотков горячего шоколада – это все, что попало к нему в желудок за целое утро.

У двери я звоню в домофон. Донна взвизгивает, когда я говорю ей, что это я, и пропускает нас внутрь.

Мы еще поднимаемся на второй этаж, когда раздается топот, а потом из-за угла вылетает стройная фигурка Донны и чуть не сбивает нас с ног.

Я всего-то и успеваю заметить, что из одежды на ней – только безразмерная мужская футболка, перед тем, как она берет меня за плечи и обнимает. Быстро и сильно, а потом отпускает – словно знает, что я не самый тактильный человек на планете Земля.

Ты другой только с Мики, шепчет мне Дашиэль.

Да, соглашаюсь я. Только с ним.

Мики, который ведет себя неестественно тихо и сам на себя не похож, тем не менее улыбается, наблюдая за нами.

– Мики, верно? – спрашивает она Мики с усмешкой.

– Угу, – отвечает он.

Его пальцы мимолетно задевают мои, и я чуть ли не подскакиваю на месте. Случайно, наверное, говорю своему счастливо стучащему сердцу. Но оно не прислушивается.

Донна жестом зовет нас за собой. В неприятном искусственном свете, заливающем бетонную лестницу, Мики выглядит до ужаса бледным. Даже небесно-голубой цвет его глаз поблек до сероватого цвета воды в устье Темзы. Я то и дело посматриваю на него, проверяя, все ли в порядке.

– До того вечера я и не знала, что вы с Винни знакомы, – говорит ему Донна.

– Как Джек? – спрашивает Мики.

– Нормально. Вчера весь день спал. Сейчас, вроде, проснулся. Хочешь увидеться с ним?

Мики кивает.

Квартира Донны за фиолетовой дверью состоит, насколько можно судить, в основном из одного коридора. Дверные проемы узкие, и кажется, что комнаты за ними, меньше, чем соединяющий их коридор. С ее соседками я никогда не встречался, но знаю, что здесь живут еще две девчонки, а теперь, судя по всему, еще и Винни – и Джек.

Винни на кухне, жарит что-то на маленькой сковородке. Ее медово-золотистые волосы собраны на макушке, футболка, которую я пару раз видел на Донне, едва прикрывает белье. Чужая нагота вызывает у меня чувство неловкости, словно я боюсь, что мои глаза начнут смотреть не туда, куда надо.

Я переминаюсь с ноги на ногу в проеме двери и только в последний момент успеваю заметить, что Донна повела Мики в другом направлении.

– Привет, Локи. – Винни оглядывается на меня, потом вываливает содержимое сковородки в тарелку. Оно очень похоже на подгоревший омлет, но на самом деле может быть чем угодно. – Ты опоздал на завтрак, – говорит она виновато. – Еды больше нет.

– Ничего. – Я не голоден.

Винни садится на стул около двери и, осторожно установив на колени тарелку, принимается есть.

– Знаешь, как Донна беспокоилась за тебя? Она сказала, что ты был с Мики. Я и не знала, что с тем самым Мики, пока она не сказала, что он был с Джеком, когда тот потерялся.

Я оглядываюсь назад, пытаясь понять, где он с Дианой, в какой они комнате.

– Мики пришел с тобой?

Я киваю.

– Донна повела его к Джеку.

– А, ну поглядим, как все пойдет. Если они продержатся пять минут, значит, все у них будет в порядке. У них немного дебильные отношения. – Она замолкает, и ее вилка с куском омлета останавливается на полпути ко рту. – Он тебе нравится, да?

Я молчу. Он мне больше, чем нравится.

– Ну, ненавижу сообщать плохие новости, но на твоем месте я бы начала собирать кусочки своего разбитого сердца прямо сейчас.

Я хмурюсь. От ее слов мне становится плохо, хоть я и не уверен, что она имеет в виду.

В глубине коридора открывается дверь, и оттуда выскальзывает Донна.

– Оставила их разбираться, – говорит она тихо.

– Ты не принесла ушные затычки? – спрашивает Винни.

Доннин взгляд на нее заставляет меня улыбнуться, но только до тех пор, пока Винни не произносит:

– Погоди, когда они начнут трахаться. Тогда пожалеешь, что ничего не взяла.

На секунду мир опрокидывается, и я чувствую, как начинаю заваливаться набок. Меня останавливает твердый дверной косяк. Я переношу на него весь свой вес, стараясь не держаться за него слишком заметно.

Глупые, глупые, глупые чувства. Как будто бы я не знал, что это случится, что мое тщательно склеенное сердце будет с такой легкостью вскрыто.

Выходит, мы все-таки притворялись – и только. Ничем иным, кроме притворства, это и быть не могло. На что я рассчитывал?

– Данни? Ты в порядке? – Донна дотрагивается до меня.

Я киваю, зафиксировав взгляд на свете в прямоугольнике кухонного окна.

– Мне надо идти, – бормочу, выходя в коридор. Я концентрируюсь на фиолетовой двери. Мои конечности не сгибаются. Я сделан из сломанных веток. Из мертвого дерева.

Донна зовет меня, но я больше не могу здесь оставаться.

Глава 39

Люди эгоистичны

Тот подвал в Сохо, где я порой чиню телефоны, по крайней мере отчасти дурит своих покупателей. Два парня-китайца покупают на eBay неисправные телефоны, чинят их, а потом продают. Работа для меня есть у них не всегда, но сегодня, еще даже не спустившись по лестнице, я вижу, что подвал заставлен коробками с запчастями, а значит работы невпроворот.

Они рады мне, а я рад занять себя чем угодно, лишь бы отвлечься от мыслей о прошедших часах.

***

Позже я пополняю свои припасы – покупаю у парня, который торгует всякой всячиной в переходе, несколько банок консервов, туалетную бумагу, мыло и обезболивающее, а потом медленно бреду назад в свою нору. Плечо болит даже после таблеток. Днем боль стала сильнее. Все из-за стресса.

Я думаю о Мики – мне хочется верить, что Джек присматривает за ним. Говорю себе, что пока они у Донны и Винни, с Мики все будет в порядке. Но потом вспоминаю, как Мики рассказывал о том, что не может справляться с эмоциональностью Джека. Вспоминаю, что произошло в прошлый раз. Я не знаю, что делать.

Может быть, позже я ему позвоню. Мы же друзья – это не изменилось. И ничего не изменилось.

Синее небо становится серым. Снег, правда, не идет. Просто холодно. Я сворачиваю на дорогу, ведущую к тупику у бассейна. Думаю об акулах, о Кукольнике, о том, что сегодня постараюсь следить за ним более незаметно.

Моя голова так плотно забита акулами, что я не смотрю перед собой, как обычно, и потому, когда чей-то знакомый голос – но не Майло – окликает меня, чуть не роняю пакеты на землю.

Я опускаю глаза и обнаруживаю, что на земле у фанерной двери сидит, обнимая свои коленки, Мики. Когда я подхожу ближе, мне становится видно, что на носу у него какое-то воспаление или, может, синяк – словно его кто-то ударил.

Джек?

Я бросаю покупки на мерзлую землю, и мне все равно, что консервные банки раскатились в разные стороны.

– Что случилось? – Я опускаюсь на корточки. Хочу дотянуться до него, прикоснуться к нему.

Мики с неловкой улыбкой касается своего носа.

– Опять грохнулся в обморок. У Донны. Кажется, будто он сломан, да? Я типа как убедил себя, что не сломан. Но он болит.

Я не знаю, сломан он или нет. Таблетки, возможно, помогут. На холодной земле позади себя я нашариваю пакет.

– Вот. Поможет снять боль.

– Спасибо, Данни. – Я смотрю, как движется его горло, пока он глотает таблетки. Испытываю облегчение, когда он не просит воды, потому что у меня ее нет. – Я не слышал, как ты ушел.

Он криво улыбается мне, его глаза яркие и какие-то грустные. Он такой симпатичный.

– Мне надо было кое-что починить. – Я пытаюсь не смотреть, но мои глаза остаются на его лице как приклеенные. Несмотря на синяк, его нос по-прежнему идеален. Если это дело рук Джека… Я закрываю глаза и трясу головой. Мы не все акулы, напоминаю себе.

– Если ты думаешь, что это Джек, то он не при чем. Он не бил меня. Я правда просто вырубился, и все. И, очевидно, влетел лицом в тумбочку возле кровати.

Неужели мои мысли так очевидны?

– У тебя, наверное, совсем нет энергии. – Мне кажется, Мики закроется, если выразиться более прямо. – Мы так долго шли. Когда у чего-то заканчивается энергия, оно выключается, – говорю я, думая скорее о батарейках и телефонах, чем о человеческих существах, но ведь принцип один и тот же, разве не так?

Не потому ли он падает в обморок – потому что не ест? Когда мало ест превращается в совсем не ест? Я вспоминаю утренние слова Дианы. Я знаю, что он не ест.

Словно побывав у меня в голове, Мики подбирает с земли огрызок яблока.

– Не волнуйся, Майло меня покормил.

Но это всего лишь яблоко.

– Ты давно меня ждешь?

– С обеда. Я не знал, куда ты ушел, но решил, что рано или поздно ты вернешься сюда. – Его взгляд скользит вниз, от ресниц на щеки ложатся темные полукруглые тени. – Ты ведь не против? – Он опускает голову.

Всего одно яблоко. Это все, что он съел за весь день.

– Я думал, ты с Джеком, – брякаю я, не подумав. Потому что думаю о другом: о том, чтобы пойти к себе в нору и приготовить ему немного еды.

– Я лишь хотел убедиться, что у него все нормально. И только. То, что ты сделал в ту ночь…

– Нет. Не надо. – Я отталкиваюсь от земли и встаю. Я уже говорил ему, что мне не нужны его «спасибо» и его благодарность. Если он здесь из-за чувства вины, то это хуже, чем жалость. Больше никакого притворства.

Длинные пальцы, обвившись вокруг моего запястья, возвращают меня на место. Мне нравится, что он сильный, хоть он и не выглядит сильным. Мне нравится ощущать его силу, такую живую и настоящую. Я не противлюсь.

– Данни, пожалуйста, дай я скажу. То, что ты сделал в ту ночь для меня… Джек никогда бы такого не сделал, ни для кого. А то, что ты сделал на мосту для Дитера… Я не знаю ни одного человека, который не думал бы в первую очередь о себе. Люди эгоистичны…

– Хватит. – Я эгоист. До мозга костей. Я хочу его. Я так сильно его хочу.

Я тяну руку к себе. Мики немедленно ее отпускает, но взамен притрагивается ладонью к моей щеке и прижимает к моим губам палец. Его прикосновение обездвиживает меня больше, чем это удалось сделать Кукольнику. Кажется, что весь мир должен слышать, как оглушительно стучит мое сердце.

Там, где шрамы, я ничего не чувствую. Нервы отмерли, но кожа вокруг шрамов суперчувствительна.

Весь мир сужается до ощущения его руки на моем лице – до одного-единственного, ослепительно сверкающего ощущения.

– Слушай, я хочу сказать только одно: то, что ты сделал, значит для меня очень много. Правда много. Больше, чем ты можешь представить. Понимаешь? И чтобы я оставил тебя в покое, тебе придется отталкивать меня по-настоящему сильно. Но если ты и впрямь этого хочешь, пожалуйста, сделай это прямо сейчас, потому что потом я вряд ли смогу это вынести.

Я киваю, завороженный тем, как он глядит на меня. Мое яркое синее небо.

– И еще кое-что, – шепчет он. – Ты мне доверяешь?

Глава 40

Доверие

Доверяю ли я ему?

Мики, снова завернутый в покрывала, сидит у меня в гнезде и держит на коленях дымящуюся миску с равиоли. Они еще слишком горячие, чтобы есть, но мы с ним договорились, плюс он сказал, что ему нравятся равиоли.

Ко времени, когда моя миска пустеет, Мики все грызет первую равиоли. Я не собираюсь давить на него. Я просто подсаживаюсь к нему. Может, мое тело лучше знает, что делать, а может это инстинкт или что-то еще, но мгновением позже Мики кладет голову мне на плечо и медленно начинает есть.

Доверие. Забавная штука.

Мне кажется, что я всегда доверял ему, прямо с начала. Даже несмотря на притворство. И прямо сейчас я чувствую, словно Мики доверяет мне то, о чем он молчит. Он разрешил мне покормить себя. Мне кажется, это важно. И то, что он доверяет мне, понуждает меня довериться ему еще больше.

Когда становится совсем темно, я тянусь к полу, включаю свой маленький фонарик, и моя нора наполняется теплым оранжевым светом и большими, намного больше нас с Мики, сияющими тенями.

– Завтра вечером я хочу тебя кое-куда отвести, – шепчет он, передавая мне свою полупустую миску, а потом ложится на бок и сворачивается клубком. – Ты пойдешь?

– Куда?

Я ставлю его миску в свою рядом с плиткой.

– Это сюрприз. – Он говорит так тихо, что мне, чтобы расслышать его, приходится наклониться. Его веки, пока я смотрю на него, тяжелеют. – Доверься мне. Пожалуйста. Тебе там понравится.

– Мне будет нужно уйти, – говорю я мягко. Охотиться на акул, искать Кукольника. Меня снедает чувство вины, и я знаю, что оно будет есть меня до тех пор, пока я не найду того, кто убил моего лучшего друга.

– Я знаю, – шепчет он, – но завтра…

Я имел в виду, что мне нужно будет уйти и сегодня, и завтра, но… Я хочу сказать Мики «да».

– Хорошо. – Я, правда, не знаю, слышит ли он. Всего за несколько секунд, пока я молчал, его сморил сон.

Дрожащими пальцами я отвожу с его закрытых глаз пряди волос и задаюсь вопросом – уже не впервые, – может, мне просто кажется, что Мики со мной?

***

Вырвав из блокнота листок, я оставляю Мики записку, где объясняю, как открыть окно в случае, если ему понадобится уйти до моего возвращения. Набор ключей у меня только один, и мне кажется, что безопасней оставить дверь запертой на замки.

Ночь морозная и пустая. Я ищу Кукольника. Даже ухожу за парк к складу и встаю посреди дороги, но Кукольник не появляется. Я больше не прячусь в тени. Пусть знает, что я не боюсь его – нет, мне все равно страшно, но то, чего я боюсь, намного больше какого-то странного типа, которому нравится пугать и причинять людям боль и который, возможно, убил моего друга. Отнимать жизнь так просто… гораздо сложнее ее проживать, делать ее большой, яркой, полной чудес.