Текст книги "Лисы (ЛП)"

Автор книги: Суки Флит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Так что, если не принимать во внимание то, что мы с Мики по пять или шесть раз в день разговаривали по телефону, общались в видеочате и там же смотрели вместе кино (и делали еще кое-какие вещи, от которых мое сердце билось быстрее взмывающей в космос ракеты, и из-за которых Мики испортил целых два сотовых – как выяснилось, когда определенные субстанции попадают на телефон, последствия могут быть очень плачевными), то с тех пор, как он сел в самолет и улетел, прошло восемь месяцев.

Восемь месяцев с тех пор, как я видел его вживую, обнимал его, притрагивался к его коже. И сейчас, пока душный поезд бесконечно долго везет меня к центру Нью-Йорка, я ненавижу вывороты своего сознания. Я бы мог быть сейчас с Мики, целовать, обнимать его, но вместо этого сижу на каком-то шершавом сиденье, слушая чью-то слишком громкую музыку, пытаюсь контролировать дыхание и смотрю в экран телефона.

Я думаю, может, достать из сумки один из сломанных телефонов и посмотреть, что там требуется починить. Дитрих покупает их для меня на eBay. Теперь это скорее хобби, чем основное занятие. Оно расслабляет меня и помогает остановить тысячи мыслей, роящихся в голове, но я не знаю, сколько точно мне еще находиться в поезде.

И тогда вместо телефона я достаю из кармана пачку маленьких карточек. Они лежат там на случай, если я потеряю уверенность или почувствую, что все становится слишком сложным. Они подсказывают мне план. Чаще всего я помню его наизусть, но иногда мне помогает увидеть план в виде слов. Иногда я переписываю его в свой блокнот.

Забавно, что планы стали теперь для меня самым главным.

Когда поезд подъезжает к Пятнадцатой улице, я начинаю готовиться к выходу. Вместо карты у меня набор фотографий, на которых заснят весь путь от метро. И на каждой из них есть Мики – рука, нога, кусочек дурацкой улыбки. На прошлой неделе я выбрал кафе – Мики проводил мне экскурсию и заходил абсолютно во все кафе, что попадались ему на пути. Я выбрал большое. «Валенсия» – так оно называется. Оно приблизительно в сотне шагов от выхода из метро, и я в ужасе.

Наконец мы останавливаемся, и я выхожу. Мое сердце бьется так быстро, что кружится голова. Вокруг слишком много людей и так много шума, и мне оказывается сложно идти. Все мои страхи начинают тесниться в сознании. Вдруг его не будет на месте? Вдруг мне все только кажется, и все это время я притворялся? Вдруг у меня не получится? Вдруг… вдруг… вдруг.

Я знаю, что это нормально. На минуту остановиться, чтобы прийти в себя, – это нормально. Испытывать страх – это нормально.

Я выбираюсь из людского потока и нахожу место в сторонке. Прислоняюсь к плитке стены внизу эскалатора и ненадолго закрываю глаза.

Я теперь все реже и реже переживаю о том, что думают о моей внешности люди. Но в такие моменты мне хочется опустить, как раньше, лицо и сделаться маленьким, незаметным. Менее не похожим на всех. Я знаю, что и это тоже нормально. Желание не выделяться присуще всем человеческим существам.

Я смотрю в телефон – просто чтобы увидеть на экране солнечную улыбку Мики, – и в тот же миг мне приходит от него сообщение.

Я люблю тебя, написано там. Я в кафе. Я тебя жду.

Он словно чувствует, что и когда мне нужно. Словно может читать мои мысли.

Я смогу это сделать. Я уже это делаю.

На улице нью-йоркская духота ощущается еще сильнее, чем под землей. Сейчас конец лета, и хотя Мики предупреждал меня о жаре, я все равно не могу поверить в то, насколько здесь жарко. В таких жарких местах я еще не бывал.

Я нахожу кафе моментально. Оно переполнено, но у окна сидит юноша, который сверкает так ярко, что не заметить его невозможно. Он притягивает мой взгляд – и от него у меня перехватывает дыхание. Его светлые волнистые волосы отросли, и он заправляет их за уши. Он прекрасный и стройный, хотя, наверное, трепетал бы ресницами больше, если б кто-нибудь сказал, что он симпатичный. Тесные джинсы и розовая футболка идут ему. Я их уже видел – на фото. Иногда он надевает короткие блестящие платья, а я говорю ему, что никого прекраснее его не встречал. Я надеюсь, что когда-нибудь ему хватит уверенности носить все, что он хочет, все, в чем ему хорошо.

Удивительно, что на него смотрю только я.

Он так сосредоточенно сканирует взглядом уличную толпу, что не замечает меня на протяжении целых пяти секунд. Но как только оно происходит, я это чувствую. Я чувствую глубоко в животе туго натянувшуюся нить, тесноту.

Мне по-прежнему надо перейти на другую сторону улицы, что непросто – я не могу отвести от него глаза и без конца врезаюсь в прохожих. Мики усмехается и прикладывает к окошку ладонь, словно может дотянуться до меня сквозь стекло.

Как же все долго!

Окей, идея встретиться в кафе была неудачной, потому что я больше не хочу разговаривать. Я хочу восемь месяцев ласкать его кожу. Восемь месяцев целовать его. Восемь месяцев лежать рядом, пока он спит, смотреть на него, когда он думает, что я не смотрю, упиваться полным, безграничным покоем, который я чувствую с ним. Таким покоем, который мне еще никто не дарил.

Я хочу стереть из своего сердца восемь месяцев тоски без него. Но мы не сможем это сделать в кафе, полном людей.

Еще до того, как я дохожу до двери, Мики отодвигает стул, и не успеваю я ступить внутрь кафе, как он врезается в меня, крепко обхватывает мою спину и стискивает в своих теплых объятьях.

Он такой надежный, такой сильный и настоящий, что у меня перехватывает дыхание. Я думал, что после того, как восемь месяцев видел его на фотографиях и во время видеочатов, перемены в его теле покажутся мне не настолько заметными. Но я ошибался.

Мы стоим так, пока кто-то смущенно не просит нас не загораживать дверь, чтобы выйти наружу.

– Мы можем посидеть в кафе позже? – спрашивает Мики.

Я слышу эмоции в его голосе, чувствую, как сильно колотится в груди его сердце.

– Однозначно, – отвечаю я прерывистым шепотом и даю ему крепко взять меня за руку, вывести из кафе и повести вниз по улице.

Не успеваем мы пройти и квартал, как он опять меня обнимает.

– Не думал, что буду так себя чувствовать, – шепчет он. – Мы же говорили по телефону перед тем, как ты сел в самолет. Ужасно сильно хочется поцеловать тебя.

Я понимаю, о чем он. Я тоже не ожидал, что мое сердце будет пытаться прорваться сквозь ребра. Я хочу остаться с Мики наедине. Я хочу показать ему, как сильно соскучился.

– Нам еще далеко? – говорю я.

– Пару кварталов. Бежим?

И мы бежим, мой рюкзак подпрыгивает на пояснице, а Мики обгоняет меня, потому что теперь он бегает ежедневно – это полезно для его сердца, – и у него длинные ноги и грация прирожденного бегуна, так что он всегда будет быстрее.

Последние восемь месяцев Мики живет в квартире своей тети Эмори в Верхнем Вест-Сайде. У нее есть большой дом в какой-то модной части Нью-Джерси, а эту квартиру она покупала, чтобы время от времени проводить уикенд в центре, но впоследствии стала пускать туда друзей, которым хотелось провести время в городе, а теперь она Микина. Мики сказал, что тетя Эмори – сестра его матери. Она недолюбливает его отца, поэтому согласилась сохранить его пребывание у себя в тайне.

Первое время, пока Мики периодически ложился в больницу, с ним жил Бенджамин. Теперь он то приезжает, то уезжает в зависимости от своего расписания в оркестре и в школе.

Я уже знаю, как выглядит дом и какая внутри квартира, но быть здесь на самом деле – не то же самое. В реальности высокое здание из красного камня выглядит куда более впечатляющим.

Консьерж кивает нам, когда мы заходим – оба запыхавшиеся, улыбающиеся.

Если он и задерживает на мне взгляд чуть дольше необходимого, я стараюсь не замечать. Я другой. Я останусь таким навсегда. Иногда я думаю о том, как изменились мои реакции, и не знаю, стал ли я лучше притворяться или лучше справляться с вещами. Или все дело в уверенности, в жизни, где всего другого больше, чем беспокойства. Наверное, причина, в общем-то, не имеет значения.

Два дня в неделю Мики работает в клинике в Куинсе, где гримирует людей со шрамами или с проблемами с кожей, которые им хотелось бы скрыть. Ему помог попасть туда его терапевт. Он немного стеснялся, рассказывая об этом. А мне захотелось обнять его. Наверное, так же сильно, как хочется сделать это сейчас.

Он знает, что для меня прятать шрамы за гримом – неправильно, хотя в прошлом я только того и хотел. Теперь шрамы стали слишком значимой частью того, как я себя вижу. Чужая реакция – вот, что меня беспокоит. Но иногда у меня в голове звучит громкий голос, который говорит, чтобы я не обращал внимания на мнение посторонних людей о том, как я выгляжу.

Дашиэль был прав. Так что я стараюсь привыкнуть к тому, чтобы не прятаться.

Мы перепрыгиваем через ступеньки.

Квартира тети Эмори – это пентхаус. С садом на крыше, откуда можно любоваться живописными закатами и рассветами и куда из спальни Мики есть выход. С одной стороны вздымается зелень деревьев Центрального парка, с другой поблескивает серым Гудзон, но прямо сейчас мне все это безразлично. Мне важно одно – скорее оказаться внутри, там, где мы можем поздороваться друг с другом по-настоящему.

Когда мы доходим до двери, Мики втыкает в замочную скважину ключ и чертыхается, когда он не поддается. Я кладу поверх его руки свою руку и поворачиваю ключ в обратную сторону, и замок щелкает, и дверь открывается, и мы, спотыкаясь, падаем внутрь.

Как только Мики пинком закрывает дверь, его рот впивается в мой. Я подталкиваю его назад, пока его спина не упирается в стену, потом зажимаю его руки над головой и прислоняюсь к нему всей своей тяжестью.

– Кажется, я немного соскучился по тебе, – шепчет он между жадными поцелуями.

Он тянет зубами мою губу, потом кусает меня за шею и за плечо, он словно помечает меня, чтобы все знали, кому я принадлежу. От этой мысли у меня вырывается стон. Ощущений почти слишком много. Внезапно он останавливается. Вжимается лбом в мою грудь, его плечи начинают вздыматься. Я отпускаю его запястья и обнимаю.

– Когда-нибудь я больше не буду всегда ударяться в чертовы слезы, – шепчет он.

– Все хорошо, – целуя его волосы, шепчу я в ответ. – Я никуда не уйду.

Моя американская виза заканчивается через полгода. До того, как она истечет, мы оба вернемся в Лондон. Хостел, в котором я жил, хочет поговорить со мной насчет позиции волонтера в их команде на улицах, и все немного сложно из-за Микиной визы, но его уже приняли в Университетский колледж Лондона на курс перформанса и дизайна.

Самое раннее, когда Мики сможет подать документы на визу, – через год после того, как он был выслан из Великобритании за нарушение визового режима. Так что нам предстоит провести в Америке не меньше четырех месяцев. Но мы не останемся в Нью-Йорке на весь этот срок. Мы отправимся в Аризону. Мики собирается показать мне пустыню… и, быть может, свою семью. Он пока не уверен. Его терапевт считает, что это неплохая идея – при условии поддержки и правильной обстановки. Мики боится, что встреча с семьей разрушит все, над чем он работал, и у него произойдет рецидив. Но рецидивы уже с ним случались, и он каждый раз с ними справлялся. У него и сейчас рецидив – потому-то я и приехал на два месяца раньше.

Бенджамин сейчас на гастролях, и хотя ради Мики он бы все бросил, я решил, что приеду сам. Я больше не мог. Пусть это и значило оставить незаконченными те курсы, которые я посещал. Я убедил себя, что готов.

Джон и Диллон помогли мне разобраться с паспортом, и несколько месяцев назад я его получил, но мы с Мики решили, что, если я приеду на короткий срок, то расставаться заново будет для нас чересчур тяжело, поэтому лучше подождать, когда мы сможем быть друг с другом по-настоящему.

У нас получилось, думаю я, крепко стискивая Мики в объятьях.

Восемь месяцев разлуки, множество обязательств, море слез и сердечной боли. Но мы снова вместе. У нас получилось. И если нас не разлучили улицы, морозная зима, печаль, смерть и три тысячи миль, то не разлучит уже ничто.

Глава 60

Аризона, Аризона, Аризона

– Ну и футболка! Я из нее не вылезал. Господи, каким же я был дурацким ребенком. И что самое дурацкое, я был дурацким ребенком с одержимостью комиксами. – Мики плюхается на гостиничную кровать рядом со мной, обнимает меня и упирается своим острым подбородком в мое плечо, чтобы смотреть то, что я смотрю, вместе со мной.

Мики был чудесным ребенком с очаровательной одержимостью комиксами. Я не могу спрятать улыбки, пока листаю фотоальбом, который принес из дома их родителей Бенджамин. Иногда я представляю, каково было бы показать Мики фотографии своего детства, если б они где-нибудь были.

– На этой твоя мама выглядит по-другому.

– Да. Мне нравится думать, что когда-то давно она была счастлива. – Мики отворачивается и кладет голову мне на плечо. – Это ведь правильно – не видеться с ними? – спрашивает он тихо.

Родители Мики не знают, что мы в Аризоне. Мики неделю изводился сомнениями, но в конце концов мы решили, что стресс от свидания с ними просто того не стоит. Его сердцу вредны стрессы – любые. Он регулярно проверяется у врача, но его сердце навсегда останется немного испорченным. И ему, вероятно, придется всю жизнь пить лекарства.

Завтра мы отправляемся в Финикс.

Я тянусь вниз и, чтобы сплести наши пальцы, нахожу его руку.

– Что заказать? Тайскую, мексиканскую или «Макдональдс»? – спрашивает Бенджамин, просунув голову в дверь, отделяющую его спальню от нашей.

– Бенджамин, если ты не начнешь стучаться перед тем, как зайти, то однажды заработаешь шок. Мы можем заниматься тут чем угодно. – Мики приподнимается. Он говорит шутливо, но я чувствую, он напряжен.

– Меня не шокирует то, что вы занимаетесь сексом. Да и потом, ты всегда так шумишь.

– Ну спасибо! – Мики корчит драматическую гримасу и с размаху падает на кровать.

Рядом с Мики нам надо вести себя так, словно все, связанное с едой, – не такое уж и большое дело, но мы все оголодаем прежде, чем он даст ответ на вопрос. Я знаю, у него слабость к джанк-фуду, но после его начинает тошнить.

– Мексиканскую, – отвечаю я. – Только не острую.

Бенджамин уходит, а я опять начинаю рассматривать фотографии. Иногда Мики кого-нибудь называет – тетю, кузину, Тора на постере в его спальне, – но в основном просто лежит рядом со мной, рисуя кружки у меня на спине под футболкой.

– Хочешь сходить на прогулку? – спрашивает он тихо, когда я закрываю альбом.

– Пока нет Бенджамина?

– Угу… посмотри. – Мики показывает на небо за огромным окном. – Ты еще ни разу не видел, какой в пустыне закат, – шепчет он. – Бенджамин поймет. Я не избегаю еды, честное слово. Мы ненадолго.

Мы выходим наружу. Гостиница находится на самом краю пустыни. По крайней мере, так кажется – ее зеленый газон резко заканчивается на узкой каменной тропке, где мы стоим. Дальше ничего нет, только песок, колючки и камни. Гостиница на краю мира.

Мики берет меня за руку. Секунду мне не хочется двигаться. Мне нравится находиться на грани. Я оглядываюсь на гостиницу позади.

Гостиница модная. В фойе сплошной мрамор, а служащие одеты в дорогие костюмы. Все оплатил Бенджамин. Родители дают ему на время гастролей с оркестром кредитную карточку, и он много тратит на Мики. Он считает, их родители обязаны поддерживать Мики, пусть и не зная об этом.

У нас с Мики нет денег. Через два года, когда Мики исполнится двадцать один, он получит доступ к своему трастовому фонду, но ни днем раньше. Пусть я и знаю, сколько там денег, для меня это не имеет никакого значения. Как бы я ни старался, я по-прежнему не могу уложить подобные вещи у себя в голове.

Я никогда и представить не мог, что попаду в подобное место. Оно за миллион миль от всего, что я знаю. На секунду я вспоминаю о Дашиэле. Пытаюсь представить, что бы он сказал, если б тоже здесь очутился. Я делаю так во всех новых местах. Моя память о нем – яркий, бесценный свет. Иногда мне кажется, что когда он умер, то забрал с собой частичку меня, и мне надо так делать, чтобы заполнить пустое пространство.

– Облака словно горят, – тихо говорю я, поднимая глаза.

– Скоро они подожгут все небо, – говорит Мики. – Смотри.

И оно загорается. Я вижу пламя над миром. И небо, такое огромное, что не объять целиком.

Аризона прекрасна. Небо прекрасно. Но меня воспламеняет другое. Мики – он мой огонь, мое солнце, мое небо, мой мир.

Улыбаясь, он тянет меня за грань – и в пустыню.