Текст книги "Суд Цезаря"

Автор книги: Стивен Сейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Жители деревни рассказали мне, что Александрия находится примерно в 150 милях отсюда – это несколько дней пути по ровной местности. Везде, где дорога пересекала рукав Нила, обязательно была деревня или, по крайней мере, таверна или гостиница.

Ландшафт представлял собой плоские болота, перемежаемые возделанными полями, где фермеры и рабы были заняты уходом за оросительными канавами и водяными колёсами, поскольку начался ежегодный разлив реки, от которого зависела жизнь страны. Путешествие могло быть монотонным, но не должно было быть особенно опасным, и мы могли бы спокойно спать в повозке у дороги, если бы захотели; бандитизм, утверждали жители деревни, не был частью египетского характера. Хотя это, конечно, было не более чем пустыми мечтами – бандиты есть везде, как и жертвы, и герои – мы действительно прибыли в часть мира, которая была намного старше и, возможно, более цивилизованной, чем Италия. Одно дело – жестоко обезглавить потенциального завоевателя прежде, чем он ступит на землю Египта; другое – обычный бандитизм, и об этом мне не стоило беспокоиться.

На следующее утро, очень рано, мы отправились в Александрию. Погода стояла жаркая, в воздухе стояла духота, а небо было затянуто пушистыми облаками. Изредка попадались выбоины и осыпающиеся края, мощёная камнем дорога явно не соответствовала римским стандартам. В Бетесде трясло сильнее, чем мне бы хотелось, но мулы уверенно продвигались вперёд.

Мы достигли самого восточного рукава дельты Нила, шумного города-крепости Пелусий. Бездельники в лавке, где мы закупали провизию, оживленно обсуждали войну между царем Птолемеем и его сестрой Клеопатрой; об этом я узнал от Бетесды, которая понимала местных жителей гораздо лучше меня. Она выросла в Александрии, говорила по-египетски.

и хотя она утверждала, что диалект, на котором говорят местные жители Пелусия, грубый и неотесан, она, казалось, без труда понимала их.

Когда мы прибудем в Александрию, все будут хотя бы немного говорить по-гречески.

Греческий был языком Птолемеев и официальным языком государственной бюрократии, и высшие классы не говорили ни на каком другом языке. Но за пределами столицы коренные египтяне, даже после двух с половиной веков правления Птолемеев, упорно придерживались своего родного языка.

По данным Бетесды, весть о роковой высадке Помпея уже достигла Пелусия, но лишь слухом. Некоторые местные жители поверили этой истории, некоторые – нет. Как раз когда мы собирались показать свои покупки продавцу, перед нами пробежала самодовольная маленькая женщина с высокомерным носом, чтобы купить корзину фиников, и начала обращаться ко всем, кто мог нас услышать.

«Кто эта курица?» – прошептал я Бетесде.

«Полагаю, это жена местного мирового судьи».

«Что она говорит?»

Бетесда послушала немного, а затем фыркнула: «Какая-то чушь о том, как Помпей погиб. Она утверждает, что между римлянами и египтянами произошла битва, и сам юный царь повалил Помпея на землю, а затем отрубил ему голову. Глупая курица!»

Уловив тон Бетесды, словно не понимая её латыни, женщина обернулась и раздула ноздри. Я приготовился к драке, но Бетесда прикусила язык и опустила глаза, а женщина продолжила свой рассказ. Этот момент заставил меня почувствовать себя неловко; мне показалось, что это ещё один признак её болезни – то, что Бетесда так легко поддаётся болтовне напыщенного сплетника.

Мне и вправду казалось, что Бетесда с каждой милей становится всё более тихая, и я пожалел, что напрягал её, заставляя общаться с местными жителями. По мере того, как мы продолжали путь, её окутала неестественная неподвижность. Она рассеянно смотрела на болота и грязные поля. Я пытался развлечь её воспоминаниями, как делал это во время морского путешествия, но она казалась безучастной и отстранённой.

Даже о своих намерениях она мало что могла рассказать. Мы достигли Нила, цели нашего путешествия, и я спросил её, где она собирается искупаться и что нужно для задуманного ею ритуала очищения.

«Здесь его нет», – сказала она мне. «Пока нет. Я узнаю это место, когда приеду.

Осирис покажет мне, где войти в реку. Река укажет мне, что делать.

Чем дальше мы продвигались, тем больше я находил беспокойство в деревне. Известие о смерти Помпея неизменно опережало нас и становилось главной темой разговоров. Казалось, что Нил не поднялся так высоко, как в предыдущие годы. Год низкого разлива означал меньший урожай, а за ним – голод и лишения. Чтобы вызвать такое слабое разливное наводнение, что-то должно было быть недовольно.

бог (ведь в Египте сам Нил является богом). Ранее вину возлагали на гражданскую рознь между Птолемеем и его сестрой Клеопатрой, поскольку они тоже были божествами, а борьба между богом и богиней вызывала отголоски как в естественном, так и в сверхъестественном мире. Но теперь стало ясно, что Нил сдерживал свои разливы в ожидании ещё более катастрофического события – убийства Великого, единственного человека, носившего такой титул после самого Александра. Раздоры гражданской войны охватили всю землю, принося одну катастрофу за другой, и люди опасались, что ещё более ужасное событие ещё впереди.

Итак, мы прошли из Пелусия в Танис, оттуда в Фмуис, а оттуда в Бусирис, в самый центр Дельты. С каждым днём летнее солнце становилось всё жарче, а воздух – всё более душным и влажным. Резкий запах мутного Нила проникал в мои поры. По пути, следуя указаниям Бетесды, мы совершили множество вылазок вверх и вниз по течению, которые ни к чему не привели; она прибывала в какое-нибудь место и объявляла его подходящим, обещая искупаться там на следующий день, но с наступлением следующего дня меняла своё решение. За Бусирисом мы добрались до особенно убогой деревушки Саис; Бетесда, сославшись на слишком яркое солнце, осталась в нашей отдельной комнате в обшарпанной городской гостинице, отказавшись выходить. Мне, Рупе и Андроклусу, Мопсу и мне было почти нечего делать в Саисе, и я провел несколько праздных дней, попивая египетское пиво, измученный жарой, скукой и растущим чувством дурного предчувствия.

Наконец мы двинулись дальше из Саиса и прибыли в Навкратис, деревню на самом западном рукаве Нила. Мы пересекли всю дельту, но Бетесда так и не нашла места, подходящего для обряда очищения.

С каждым днём, по мере продолжения нашего путешествия, Бетесда давала мне всё больше поводов для беспокойства. Она почти ничего не ела. Когда я спросил её об этом, она ответила, что пост – часть ритуала очищения. Она часами неподвижно сидела в повозке, а когда её уговаривали пошевелиться, делала это очень медленно и осознанно. Казалось, она всё меньше и меньше занимает своё место в этом мире и всё больше пребывала в каком-то ином, невидимом для нас царстве.

Бывали моменты, когда я смотрел на неё, и на какое-то пугающее мгновение мне казалось, что я смотрю сквозь неё, словно она стала прозрачной. Потом я моргал, и иллюзия исчезала, и я говорил себе, что это всего лишь игра жары и влажного воздуха.

ГЛАВА VI

За Навкратисом дорога повернула на север. Нил и его дельта были справа от нас. Дорога шла параллельно реке, но в конце концов повернула на запад, оставив дельту позади.

«Скоро?» – спросил я Бетесду.

Она смотрела на реку, отблеск на поверхности освещал её лицо, её черты были настолько бесстрастны, что я подумал, будто она меня не слышит. Но в конце концов она ответила. «Скоро», – сказала она и закрыла глаза, словно это простое высказывание её истощило.

К середине утра мы подошли к участку реки, где в изобилии росли пальмы и финиковые деревья. Река сужалась и быстро текла между илистыми берегами, чьи точные границы скрывал высокий тростник. Подземные источники впадали в реку, делая растительность особенно пышной. Низкорослые деревья росли близко друг к другу, обильно увитые лианами. Тростник окружал миниатюрные лагуны, где лотосы и кувшинки ковром расстилались по воде. Порхали стрекозы, а над водой кружили рои мошек. Это место кипело жизнью; оно казалось каким-то вневременным и древним, местом, отделенным от остального мира.

«Вот», – сказала Бетесда, и в ее голосе не было ни радости, ни грусти.

Я остановил мулов. Мопс и Андрокл соскочили с повозки, желая размять ноги. «Ты – Циклоп, а я – Улисс! Догони меня, если сможешь!» – крикнул Андрокл, ударив брата по лбу и помчавшись прочь.

Мопсус взвизгнул и помчался за ним. Следующим выскочил Рупа, обогнул повозку и протянул руку Бетесде. С моей помощью сверху и с его помощью снизу она спустилась с повозки.

Неподалёку Андрокл вскрикнул, когда брат догнал его и схватил на поросшем мхом берегу реки. Я бы крикнул им, чтобы они вели себя хорошо, но мой взгляд был прикован к Бетесде, которая медленно, но уверенно шла вниз по реке к особенно густому участку камыша, низких деревьев и лиан. Я попытался спрыгнуть с повозки и последовать за ней, но Рупа схватил меня за лодыжку. Я попытался высвободиться, но он лишь усилил хватку. Он указал на сундук в повозке. По его жалобному выражению лица я понял, чего он хочет.

Ключ висел на цепочке у меня на шее. Я накинул цепочку через голову и попытался открыть сундук, но пальцы соскользнули. Я снова попытался открыть замок, но не смог. Ключ, казалось, твёрдо решил мне помешать. Наконец я открыл замок и откинул крышку. Пришлось немного покопаться, чтобы добраться до урны, которая добралась до самого дна сундука.

Бронза казалась прохладной на ощупь. Я не брал её в руки с тех пор, как упаковал. Я забыл, какой она тяжёлый. Внутри неё осталось только пепел Кассандры, кусочки костей и зубов, спасённые из её погребального костра. Я долго смотрел на урну, отвлечённый воспоминаниями, а потом понял, что Рупа обошёл повозку и стоит прямо подо мной, протягивая обе руки. Неохотно я наклонился и передал ему урну, а затем спрыгнул с повозки.

«Значит, это то самое место?» – спросил я его.

Он кивнул.

«Можно мне пойти с тобой?»

Он нахмурился. Вполне разумно, что он хотел остаться наедине с останками сестры, пока развеивал их по Нилу. С самого рождения они редко разлучались и любили друг друга больше всего на свете. Как бы ни была сильна моя страсть к ней, я знал Кассандру всего несколько месяцев до её смерти; время, проведённое мной с ней, каким бы особенным оно ни было, ограничивалось всего лишь часами. Было справедливо, что Рупа, а не я, должен был отправить её прах в последнее путешествие к морю, и если он хотел сделать это втайне, я не имел права возражать.

Я положил руку ему на плечо, показывая, что понимаю. Он прижал бронзовую урну к груди, склонил над ней голову, глаза его были полны слез, затем повернулся и пошёл вверх по реке. Боясь, что они могут погнаться за ним и потревожить его, я позвал Андрокла и Мопса, чтобы они присоединились ко мне.

Тем временем Бетесда добралась до зарослей деревьев ниже по течению и искала способ проникнуть внутрь. Пока я наблюдал, она наконец нашла тропинку. Не оглядываясь, она шагнула в листву и скрылась из виду.

«Пойдемте, мальчики!» – сказал я и последовал за ней.

Я добрался до рощи и в недоумении остановился перед тем местом, где видел её в последний раз. Неужели тропинка открылась и тут же закрылась за ней?

Куда бы я ни посмотрел, из грязной земли рос тростник, а к нему, не имея заметного разрыва, спускались переплетения лиан.

Я позвал её по имени. Она не ответила.

Я искал на мягкой земле её следы. Наконец, я их нашёл, поражённый тем, насколько лёгкими были её следы по сравнению не только с моими, но и с шагами мальчиков. Действительно, за последние несколько дней она исхудала и померкла, так что теперь ступала по земле легко, как ребёнок.

«Должно быть, она пошла сюда», – сказал Мопсус, глядя в землю.

«Нет, сюда!» – настаивал Андрокл.

«Вы оба, отойдите назад, пока не запутались ещё больше», – сказал я и последовал за ней взад и вперёд, повторяя её тщетные попытки найти путь в рощу. Наконец я нашёл его: сплетение лиан висело именно так, полностью скрывая вход, если только не подойти к нему с правильного ракурса.

«Бетесда!» – позвал я, входя в рощу.

Мальчики последовали за мной и возобновили препирательства. «Я же говорил тебе, что так и будет», – сказал Мопсус.

«Нет, не говорил! Ты сказал…» Андрокл замолчал, когда вокруг нас резко сомкнулись пёстрые тени. Мальчики почувствовали то же, что и я: мы попали в место, не похожее на другие. Неподалёку доносилось журчание реки, тихое жужжание насекомых и крики птиц в верхушках деревьев.

Впереди, сквозь свисающие лианы, я увидел солнечный свет на камне. Мы вышли на поляну, окруженную растительностью, но открытую небу. Маленький храм посреди неё был освещён лучом солнца; луч был настолько затянут пылинками, что казался твёрдым, и я бы не удивился, увидев стрекоз, неподвижно зависших в его свете, словно насекомые в янтаре. Но стрекозы беспрепятственно парили и порхали, уступая место Бетесде, которая подошла к храму, поднялась по короткой лестнице к колоннаде и скрылась внутри.

Храм был построен в египетском стиле, с плоской крышей, приземистыми колоннами, увенчанными резными капителями, напоминающими листья лотоса, и изобилием стёртых иероглифов по всей поверхности. Он не выдавал никаких намёков на греческое влияние и, таким образом, почти наверняка существовал ещё до завоеваний Александра Македонского и правления Птолемеев. Ему было сотни, а возможно, и тысячи лет; он был старше Александрии, старше Рима, возможно, столько же лет, сколько и пирамиды. Рядом с ним, из нагромождения камней, поросших папоротником, струился родник, образуя крошечный пруд.

Источник был самой жизнью; он объяснял этот пышный оазис у изменчивых берегов Нила, священное очарование этого места и воздвигнутый рядом храм. Я смотрел на иероглифы на храме; я слушал слабое журчание источника; я чувствовал тёплые солнечные лучи на своих плечах, но меня била дрожь, потому что это место казалось мне странно знакомым. Я приложил палец к губам, велев мальчикам хранить молчание, и пошёл через поляну к ступеням храма.

Я ощутил аромат горящей мирры. Изнутри до меня доносилось бормотание двух голосов. Один из них принадлежал Бетесде. Другой голос мог быть мужским или женским; я не мог сказать точно. Я поднялся по ступеням крыльца, наклонил голову к отверстию и прищурился, вглядываясь в мрак внутри. Короткими, нерешительными вспышками мерцающая лампа освещала ярко окрашенные стены.

Покрытое странными изображениями и глифами. Самым величественным из этих изображений было изображение бога Осириса: фигура высокого человека, закутанного в белые пелены, словно мумия, держащего в скрещенных руках цеп и посох, а на голове у него корона атеф – высокий белый конус, украшенный страусиными перьями с обеих сторон и небольшим золотым диском на луковичной верхушке.

Я слышал голоса изнутри более отчётливо, но язык, на котором они говорили, был мне незнаком – ни один из известных мне вариантов египетского. Услышав голос Бетесды, издающий такие странные звуки, я почувствовал дрожь в своей коже; словно её голосом завладело какое-то другое существо, какое-то чуждое мне существо. Я не стал входить в храм, а остался стоять на пороге.

Изнутри доносилась жрица этого места – я постепенно решил, что голос принадлежит женщине – и запела песнопение. Песнопение становилось всё громче, и я понял, что мальчики тоже его слышат. Я оглянулся и увидел их на краю поляны, застывших на месте, с глазами, устремлёнными на вход в храм, с закрытыми ртами.

Сколько длилось это пение, я не мог знать, ибо оно околдовало всех нас. Время остановилось; даже пылинки в воздухе прекратили свой медленный, кружащийся танец, а стрекозы, испугавшись его магии, разлетелись. Я закрыл глаза и попытался понять, несло ли это пение какое-то послание исцеления и надежды, ведь разве Бетесда не пришла сюда, чтобы найти лекарство от своей болезни? Но слова были мне незнакомы, и чувство, которое оно во мне вселило, было не надеждой, а смирением. Смирением перед чем? Не перед Судьбой или Фортуной, а перед чем-то ещё более древним; перед какой-то невидимой силой, которая отмеряет нам меру жизни под солнцем.

Боги Египта древнее богов Рима. Римлянин, приехавший в Египет, оказывается вдали от знакомых ему богов, во власти сил, более древних, чем сама жизнь, сил, не имеющих имён, потому что они существовали ещё до того, как люди смогли дать им имена. Я чувствовал себя лишённым всех претензий на мудрость и мирскую жизнь; я был наг перед вселенной и трепетал.

Пение смолкло. Внутри храма произошло движение. Из неясного света выплыл силуэт, и в следующее мгновение передо мной предстала Бетесда.

«Пришло время», – сказала она.

"Время?"

«Чтобы я искупался в Ниле».

«Этот храм – вы уже бывали здесь раньше?»

Она кивнула. «Я знаю это место».

«Но как?»

«Возможно, меня сюда однажды привела мама, когда я был ребёнком. Не уверен.

Возможно, я видел это раньше только во сне. Но оно именно такое, каким я его помню – или видел во сне.

«Мне кажется, я тоже когда-то здесь был. Но это невозможно».

«Возможно, это место каждый видит во сне, независимо от того, помнит он эти сны или нет». Бетесда, казалось, удовлетворилась этим объяснением, потому что едва заметно улыбнулась. «Мне нужно искупаться в реке, муж».

Я отошёл в сторону, чтобы дать ей пройти. «Я пойду с тобой», – сказал я.

«Нет. Мудрая женщина говорит, что мне следует пойти одной».

«Мудрая женщина?»

Из тени, откуда появилась Бетесда, выступила фигура. Это была старуха в простом льняном платье с рваной шерстяной накидкой, накинутой на плечи, несмотря на дневную жару. Её седые волосы были собраны в узел на затылке. Кожа напоминала древнее дерево, потемневшее от солнца и изборожденное глубокими морщинами. На ней не было украшений.

Её скрюченные руки, сжимавшие шерстяную накидку, казались совсем маленькими. Ноги тоже. Сандалии были рваными и изношенными. Кот с гладкой, чёрной как ночь шерстью, вышел из тени вслед за старухой и потёрся о её лодыжки.

«Достаточно ли сделала подношение моя жена?» Я потянулся к кошельку в своей сумке.

Женщина подняла руку. «Богу не требуется никаких подношений, чтобы удовлетворить просьбу твоей жены».

«Бог?»

«Это место священно для Осириса. Источник обручён с Нилом, и в этом месте союз вод вечно благословлён Осирисом».

Я склонил голову, не понимая, но подчиняясь авторитету женщины. Бетесда спустилась по ступенькам. Я двинулся следом, но она подняла руку. «Нет, муж. Не следуй. То, что я должна сделать, я сделаю одна».

«Тогда хотя бы возьми с собой мальчиков, чтобы они были наготове, если понадобятся. На случай, если кто-то ещё…»

«Это место священно, муж. Никто не потревожит меня».

Я последовал за ней до небольшого грота, образованного источником. Она пересекла крошечный пруд и скрылась из виду, следуя по узкой тропинке, которая, похоже, вела к берегу реки.

Я хотел последовать за ней, но какая-то сила остановила меня. Вместо этого я смотрел на маленькую лужицу, образовавшуюся на месте сочащегося источника. На поверхности блестели солнечные лучи. Под водой извивались крошечные полупрозрачные существа.

Я услышал громкий вздох и оглянулся на жрицу. Она с трудом опускалась, чтобы сесть на ступеньки храма. Я поспешил назад, чтобы помочь ей, а затем сел рядом.

Чёрный кот, громко мурлыча, протиснулся между нами и поднял подбородок, приглашая женщину погладить его по горлу своим скрюченным указательным пальцем.

В Риме они были редкостью и не пользовались особой популярностью, но в Египте эти создания считались божественными; однажды в Александрии я стал свидетелем того, как разъярённая толпа разорвала на части человека за убийство. Кот посмотрел на меня и громко мяукнул, словно приказывая доставить ему удовольствие. Я выполнил просьбу, погладив его по спине.

Женщина кивнула в сторону дальнего конца поляны. «Эти двое, должно быть, доставляют тебе массу хлопот», – сказала она.

Я проследил за её взглядом и увидел, что Мопс и Андрокл исчезли. Я улыбнулся и пожал плечами. «Они ничем не хуже других мальчишек их возраста. Помню, как я впервые усыновил Мето…» Я спохватился и замолчал.

«Имя твоего сына причиняет тебе боль?» Она вздрогнула и запахнула плащ.

«Я поклялась никогда больше не произносить его. Иногда я забываю». Я смотрела на залитые солнцем виноградные лозы и слушала щебетание птиц. Магия этого места начала угасать. В конце концов, жрица была всего лишь хрупкой старухой с жидкой кровью; кошка была всего лишь животным; храм – всего лишь каменной хижиной, построенной смертными, которые давно умерли и были забыты. Источник был едва ли больше, чем ручейком, и прямо на моих глазах крошечное облако заслонило солнце, а пятнистые листья выцвели, превратившись из золотых в потускневшую латунь.

«Твоя жена очень любит тебя», – сказала старушка.

Я улыбнулась. Неужели об этом женщины тайно говорили, когда приходили к жрице с мольбами, – о домашних делах? Я нежно погладила кошку, чувствуя вибрацию её мурлыканья на своей ладони. «Я тоже очень люблю её».

Она кивнула. «Тогда ты должен быть спокоен. Утопающие в Ниле особенно благословлены Осирисом».

Холодные пальцы сжали моё сердце. «Наверное, ты хочешь сказать: „Те, кто купается в Ниле“».

Старушка ничего не ответила.

Я не мог говорить. Я встал, чувствуя головокружение. Голова была лёгкой, как дым.

Не слыша ничего, кроме шума крови в ушах, видя лишь свет и тени, я бросился к источнику. Я неуклюже пересёк небольшой пруд и пошёл по тропинке, по которой шла Бетесда.

Всего через несколько шагов тропинка раздвоилась. Я пошёл по ответвлению направо.

Тропинка неуклонно шла под уклон. Сквозь запутанные листья я увидел блеск реки. Но прежде чем я добрался до кромки воды, листва стала ещё гуще, и я понял, что Бетесда не могла пройти этим путём. И всё же я пробирался сквозь лианы и камыши, пока не добрался до воды. Я почувствовал солнце на лице и вдохнул полной грудью. Я посмотрел на Нил и увидел, как он размеренно течёт справа налево.

Внезапно вода передо мной странно замутилась. Я взглянул на

Видение, я был в смятении, пока не понял, что это такое. Рупа, где-то выше по течению, всего несколько мгновений назад бросил прах сестры в воду. Вместо того чтобы мгновенно исчезнуть в потоке, пепел каким-то образом держался, меняя форму и лишь медленно рассеиваясь, подобно тому, как облака меняют форму и постепенно рассеиваются в жарком небе. Пепел Кассандры проплыл передо мной по воде, и в отблесках реки на меня смотрело отражение её лица.

На долгое мгновение я замер, охваченный этой странной иллюзией; затем меня вывел из себя мальчишеский крик.

Крик раздался совсем рядом, чуть ниже по течению. Это был Андрокл, зовущий на помощь: «Господин! О, господин, приди скорее!» Мопс тоже закричал: «Кто-нибудь! Помогите нам! Помогите нам, кто-нибудь, пожалуйста!» Вместе с криками я услышал плеск воды.

У меня на затылке поднялись дыбом волосы.

Я резко выпрямился и попятился назад, продираясь сквозь листву, пока не оказался снова на развилке тропы. Я свернул на левую ветку и побежал к воде. Я столкнулся с чем-то и услышал пронзительный визг, когда кубарем полетел вниз. Это был Мопсус, с которым я столкнулся; стоя на четвереньках, я оглянулся через плечо и увидел, что он лежит на спине, содрогаясь от рыданий. Я услышал ещё больше рыданий и обернулся, чтобы увидеть Андрокла на тропе передо мной. Он был насквозь мокрый.

«Что случилось?» – спросил я хриплым шепотом.

«Ушла!» – закричал Андрокл. «Она ушла!»

«Что ты имеешь в виду?» Я с трудом поднялся на ноги и схватил его за плечи.

«Мы слышали, ты сказал, что нам следует пойти с ней, поэтому мы последовали за ней, хотя она хотела пойти одна. Это была идея Мопсуса. Думаю, он просто хотел посмотреть, как она купается…»

«Что случилось? Что ты видел? Андрокл, поговори со мной!»

Он дрожал, хватался за себя и плакал, а потом вдруг заплакал так сильно, что не мог говорить.

Я пробежал мимо него к кромке воды. Место было тихим и уединённым, с густым пологом листвы над головой и камышом вокруг. Бетесды нигде не было видно. Я позвал её. Крик разбудил стаю птиц, которые, хлопая крыльями и каркая, устремились в небо из подлеска. Я посмотрел на воду и увидел то же облако, что и раньше, выше по течению. Мимо проплывал пепел Кассандры, теперь более разбавленный и рассеянный, но всё ещё различимый. Солнечный свет блестел на поверхности, и я был уверен, что вижу в воде лицо. Бетесда? Кассандра? Я не мог сказать, кто именно. Я опустился на колени и потянулся к воде, но мои руки наткнулись лишь на гальку и мох.

«Мы наблюдали за ней из камышей». Это говорил Мопс. Должно быть, он оправился от столкновения и последовал за мной. Голос его дрожал, но он не был таким истеричным, как его младший брат. «Ты сказал, что мы должны пойти с ней, так мы и сделали. А не для того , чтобы увидеть её купающейся, как говорит Андрокл!

Она, во всяком случае, не стала раздеваться. Она на мгновение остановилась на коленях у воды, затем встала и вошла в реку.

«А потом?» «Она просто шла, пока река…» Он искал слова. «Река поглотила её. Она просто… скрылась под водой и не вернулась! Мы пошли за ней, но вода слишком глубокая…»

Я шагнул в реку. Твёрдое песчаное дно быстро сменилось вязкой грязью, которая обрушилась на мои ноги. Вода поднялась мне до груди, а когда я сделал ещё один шаг, до подбородка. «О, Бетесда!» – прошептал я, глядя вниз по течению.

Тёплый ветерок колыхал камыши. Солнечный свет блестел на воде. Спокойная гладь Нила не выдавала её присутствия.

Мы искали ее, пока длился дневной свет.

Мопсус побежал за Рупой. Он был хорошим пловцом. Пока мальчики бегали вверх и вниз по берегу реки, Рупа снял тунику и снова и снова нырял, но ничего не нашёл.

Поскольку родника не было, противоположный берег был песчаным и относительно пустынным, но заросли камыша вдоль берега реки всё же могли скрывать тело. Я переплыл и обыскал и этот берег. Мы искали весь день, но не нашли никаких следов Бетесды.

В какой-то момент, почти обезумев от горя, я побежал обратно в храм. Я собирался поговорить со жрицей, но она исчезла вместе с кошкой. Внутри помещения горела единственная лампа, масло в ней почти закончилось. В её мерцающем свете я разглядывал изображения на стенах – богов с человеческими телами и головами зверей, иероглифы скарабеев и птиц с пристальным взглядом, ничего мне не значащим, и, наконец, над всем этим – образ Осириса, мумифицированного бога. О чём говорили мудрая женщина и моя жена? Неужели Бетесда намеревалась просто погрузиться в воду и столкнулась с какой-то неудачей? Или же она с самого начала намеревалась погрузиться в Нил и никогда не выныривать?

Я вышел из храма на поляну. Меня снова охватило странное волнение узнавания. Был ли я здесь раньше, в снах, которые потом забыл? Если я когда-нибудь и увижу это место снова во сне, то только в кошмаре.

В течение этого долгого, кошмарного дня время от времени мои беспокойные пальцы натыкались на флакон, который дала мне Корнелия, все еще спрятанный в моей тунике.

Единственным утешением для меня оставалась мысль о том, что оно все еще у меня.

Наконец стемнело, и дальнейшие поиски стали невозможны. Мы вернулись к повозке и разбили лагерь на ночь. Никто не хотел есть, но я всё же развёл небольшой костер у дороги, просто чтобы было на что посмотреть.

Мальчики прижались друг к другу и заплакали. Рупа тоже заплакала.

вспоминая сестру, с которой он в тот день попрощался; несмотря на его немоту, его тихие рыдания звучали как у любого другого мужчины. Ошеломлённый и измученный, я не плакал. Я просто смотрел на огонь, пока каким-то чудом Сомнуса не пришёл сон, дарующий забвение.

ГЛАВА VII

Я проснулся оттого, что мне в ребра вонзилось острие копья.

Голос заговорил с пронзительным акцентом, свойственным грекоговорящим жителям Египта:

«Говорю вам, командир, я видел этого парня. Он помогал вольноотпущеннику складывать погребальный костёр».

«Тогда что он делает здесь, через всю Дельту?» Голос был глубоким и властным.

«Хороший вопрос, сэр».

«Посмотрим, что он ответит. Эй! Проснись! Если не хочешь, чтобы это копьё пронзило тебе рёбра».

Я открыл глаза и увидел двух мужчин, стоящих надо мной. Один был великолепен в форме египетского офицера: зелёная туника под бронзовой кирасой и остроконечный шлем; утренний солнечный свет, отражавшийся от его доспехов, заставил меня зажмуриться и прикрыть глаза. Другой был в крестьянской тунике, но с надменной осанкой и лисьим блеском в глазах; я сразу принял его за шпиона. За ними стояли ещё солдаты.

Офицер снова ткнул меня копьем.

Внезапно я заметил какое-то неясное движение, настолько ошеломляющее, что закрыл лицо руками. Я услышал ржание лошади, а затем сквозь сплетённые пальцы увидел, как две руки схватили копьё и вырвали его из рук египетского офицера. Раздалась какая-то возня, и я, вскочив на ноги, увидел, как отряд солдат набросился на Рупу, выбив копьё из его рук и заломив ему руки за спину.

«Не трогайте его!» – закричала я. «Он мой телохранитель. Он просто защищал меня».

«Он напал на офицера гвардии царя Птолемея», – фыркнул тот, кто тыкал меня, демонстративно отряхивая предплечья. Один из его подчинённых, подобострастно склонив голову, протянул ему копьё. Офицер выхватил его, даже не кивнув в знак согласия, и ткнул меня им в живот, прижав к повозке. Остриё прорвало мою тунику и оцарапало обнажённую кожу. Я опустил взгляд и увидел струйку крови на блестящем металле.

«Мы мирные путешественники», – возразил я.

«Судя по акценту, из Рима, полагаю. Думаю, вы шпионы», – сказал офицер.

«Нравится этот парень?» Я посмотрел на человека в тунике.

«Ты сразу всё понимаешь», – сказал офицер. Он повернулся к шпиону. «И ты должен был заметить, что телохранитель пропал. Наверное, он справлял нужду у реки, когда мы появились. Подкравшись к нам вот так, он мог меня убить! Сколько ещё человек ты заметил в отряде этого римлянина?»

«Только два мальчика-раба, вон те».

Андрокла и Мопса, крепко спавших, разбудили солдаты, и они вставали, протирая глаза и оглядываясь в замешательстве.

«И женщина», – добавил шпион. «Немного моложе этого парня, но, предположительно, его супруга». Он бросил на меня сердитый взгляд, передавая враждебность, которую офицер выплеснул на него. «Где твоя жена, Роман, та, что присоединилась к тебе на следующий день после того, как ты сжёг Помпея? Ты потерял её где-то в Дельте?»

Я почувствовал резкую боль, более острую, чем острие копья, упирающееся мне в живот.

Как бы ни были страшны последние несколько мгновений, мысли о Бетесде, пусть даже и ненадолго, вылетели из моей головы.

«Моя жена... вчера пошла купаться в реку. И не вернулась».

Офицер фыркнул. «Вполне правдоподобная история! Ты ещё больше возбуждаешь мои подозрения, Роман», – обратился он к подчинённому. «Возьми группу людей и поищи женщину. Она не могла уйти далеко».