Текст книги "Суд Цезаря"

Автор книги: Стивен Сейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Annotation

Сэйлор Стивен

Сэйлор Стивен

Суд Цезаря (Roma Sub Rosa, №10)

ПРИМЕЧАНИЕ О ДАТАХ

К 48 году до н. э., когда разворачиваются события романа, несовершенный римский календарь опережал реальные времена года примерно на два месяца. Таким образом, хотя по римскому календарю действие начинается 27 сентября, на самом деле это был разгар лета, и дата, по современным подсчётам, ближе к 23 июля.

ГЛАВА I

«Вон там! Видишь? Маяк!»

Бетесда схватила меня за руку и указала на проблеск света на тёмном горизонте. Был предрассветный час. Палуба корабля мягко покачивалась под нашими ногами. Я прищурился и проследил за её взглядом.

Всю ночь Бетесда не спала, ожидая первого взгляда на великий Александрийский маяк. «Это может произойти в любую минуту», – сказал нам капитан накануне в сумерках, и Бетесда заняла место на носу корабля, устремив взгляд на южный горизонт, где сине-зелёное море встречалось с лазурным небом. Медленно синева потемнела до тёмно-фиолетового, а затем и до чёрного; небо было усеяно звёздами, и их свет освещал лик бездны; полоска луны пересекала небо, а маяк всё ещё не появлялся. Казалось, мы были не так близко к Александрии, как думал капитан, но я доверял его навигатору; путешествие из Рима до сих пор было быстрым и без происшествий, и даже я, глядя на звёзды, мог сказать, что теперь мы держим курс на юг.

Постоянный ветерок в спину нёс нас по спокойному морю прямо в сторону Египта.

Всю ночь я стоял рядом с Бетесдой, разделяя её бдение. Ночь была тёплой, но она иногда дрожала, и я прижимал её к себе. Много лет назад мы отплыли из Александрии на корабле, часами наблюдая, как пламя на маяке постепенно угасало и наконец исчезло из виду. Теперь мы возвращались в Александрию и снова стояли вместе на корабле, всматриваясь в горизонт в поисках первого проблеска того же неугасающего пламени.

«Вот!» – сказала она, на этот раз шёпотом. Я неуверенно прищурился: может быть, это всего лишь звезда, мерцающая прямо над кромкой воды? Но нет, свет был слишком ровным для звезды, и по мере того, как мы смотрели, он постепенно становился ярче.

«Фарос», – прошептал я, ведь так назывался маяк, а также остров, на котором он был построен – самый старый и, безусловно, самый великий маяк в мире. С самым ярким пламенем, когда-либо созданным человеком, установленный на вершине самой высокой башни, он сотни лет служил маяком кораблям в Александрию.

«Александрия!» – прошептала Бетесда. Она родилась там, и там я встретил её во время своих путешествий в юности. После того, как я забрал её с собой в Рим, никто из нас больше не возвращался. Но никто не забывает Александрию. Годами мне часто снились широкие проспекты и великолепные храмы города. В последние несколько дней, по мере того как корабль приближал нас, воспоминания нахлынули ошеломляющим потоком – не только виды и звуки, но и вкусы, запахи и тактильные ощущения. Я лишился чувств, вспомнив волны тепла от камней мостовой Канопской дороги в жаркий день, сухой поцелуй пустынного бриза сквозь пальмы, прохладную свежесть купания в озере Мареотис под нависающим горизонтом города.

Во время путешествия мы с Бетесдой играли в игру, обмениваясь воспоминаниями, словно дети, играющие в догонялки. Каждому из нас достаточно было произнести слово, чтобы вспыхнуло воспоминание, которое, в свою очередь, породило ещё больше воспоминаний. И вот, когда вдали мерцал свет Фароса, она сжала мою руку и прошептала: «Скарабей».

Я вздохнул. «Ювелир из той маленькой лавки, что чуть ниже по склону от храма Сераписа».

Бетесда кивнула. «Да, тот, с кривым носом».

«Нет, это был его помощник. Сам ювелир…»

«…была лысина и серёжка на шее. Да, теперь я вспомнил».

«Как ты могла забыть, Бетесда? Он обвинил тебя в краже кулона со скарабеем прямо из-под носа его кривого помощника».

«У помощника был не только нос кривой. Это он забрал скарабея!»

«Как я в конце концов выяснил. Бедняга, должно быть, уже отбывает свой срок в соляных шахтах».

«Бедняга? Он не должен был допустить, чтобы вина пала на невинную девушку». Её глаза вспыхнули, и я увидел проблеск озорного духа, который всё ещё жил в ней, несмотря на ужасную болезнь, постигшую её.

Я сжал её руку. Она сжала её в ответ, и моё сердце сжалось от слабости её хватки.

Болезнь Бетесды стала причиной нашего приезда в Египет. Она мучила её месяцами, лишала сил и радости, не поддаваясь ни одному из советов римских врачей. Наконец, Бетесда сама предложила лекарство: она должна вернуться в Египет. Она должна искупаться в водах Нила. Только тогда она сможет исцелиться.

Откуда Бетесда узнала об этом? Я понятия не имел. Однажды утром она просто объявила, что нам пора в Александрию. Разбогатев, я не мог ей отказать. В качестве нашего телохранителя, а также потому, что он родом из Александрии, мы взяли с собой нового члена моей семьи – крепкого молодого немого по имени Рупа. Мы также взяли с собой двух моих рабов, братьев Мопса и Андрокла; их

Надеялись, что их сообразительность и ловкость перевесят их склонность попадать в неприятности. Мы были единственными пассажирами корабля. В такие смутные времена мало кто из тех, кто мог избежать этого, отправлялся в путешествие.

Рупа и мальчики спали, как и большая часть команды корабля. В тишине этого последнего часа перед рассветом казалось, что в живых остались только мы с Бетесдой, и что маяк Фароса, постепенно разгораясь всё ярче, светил только для нас.

Небо постепенно светлело. Чёрный блеск моря померк до цвета сланца. Слабое красное зарево заливало восточный горизонт. Свет Фароса, казалось, померк, затмённый внезапной вспышкой красного пламени, возвещавшей о восхождении Гелиоса на его огненной колеснице.

Я почувствовал перемену на корабле. Я оглянулся и увидел, что палуба теперь кишит матросами, возящимися с канатами и снастями. Как долго они там были? Казалось, я задремал, наблюдая за рассветом, но мог бы поклясться, что не сомкнул глаз. Свет Фароса ошеломил меня. Я моргнул и покачал головой. Я присмотрелся к матросам. Выражения их лиц были мрачными, а не радостными. Среди них я увидел капитана; его лицо было самым мрачным из всех. Это был приветливый малый, седовласый грек примерно моего возраста, лет шестидесяти, и за время плавания мы подружились. Он заметил мой взгляд и подошел ко мне, чтобы отдать приказ кому-то из своих людей. Он пробормотал себе под нос: «Красное небо. Не нравится».

Я повернулся к Бетесде. Её глаза сузились; губы приоткрылись; она продолжала смотреть на маяк Фароса, не обращая внимания на шум позади нас. Впервые я едва различал башню маяка – крошечный кусочек бледного камня под яркой точкой света.

«Так близко!» – прошептала Бетесда.

Нам оставалось лишь не сбиться с курса и продолжать плавно двигаться вперёд, и башня Фароса постепенно становилась всё больше и отчётливее – высотой с ноготь, с палец, с ладонь. Мы начинали различать рифлёную каменную кладку, украшавшую её фасад; мы видели статуи богов и царей, украшавшие её основание и балконы на верхних этажах. За Фаросом мы видели переполненные корабли в большой гавани и нагромождение крыш, образующих горизонт Александрии.

Я почувствовал, как кто-то дернул меня за рукав туники, обернулся и увидел маленького Андрокла, пристально смотревшего на меня. Его чуть более старший брат, Мопс, стоял позади него, а над ними возвышалась Рупа, протирая сонные глаза.

«Учитель, – сказал Андрокл, – что случилось?»

Капитан с середины судна бросил на меня взгляд и рявкнул: «Уберите с дороги этих двух мальчишек!» Затем, обращаясь к матросам: «Убрать паруса! Поднять вёсла!»

Внезапный порыв ветра с запада сорвал с корабля свободный край паруса.

руки матросов, пытавшихся его свернуть. Палуба резко качнулась и закачалась под нами. Корпус под носом шлёпнулся о волны, и мы оказались покрыты солёной пеной. Бетесда моргнула, вздрогнула и наконец отвела взгляд от Фароса. Она тупо посмотрела на меня. «Муж, что происходит?»

«Не уверен», – сказал я. «Возможно, нам следует укрыться на корме». Я взял ее за руку, намереваясь провести ее и других моих подопечных в небольшую каюту на корме корабля. Но было слишком поздно. Шторм, возникший из ниоткуда, налетел на нас, и капитан сделал отчаянный жест, приказав нам оставаться на месте, подальше от его матросов. «Хватайтесь за все, что можете!» – крикнул он, и его голос был едва слышен из-за внезапного пронзительного ветра. Капли дождя обжигали мое лицо и оставляли песок во рту. Песок скрежетал по зубам; я ругался и плевался. Я слышал о таких штормах, когда жил в Александрии, но никогда не видел ни одного – вихревые песчаные бури пустыни, которые проносились над морем, объединяясь с яростными ливнями, чтобы забрасывать швыряемые ветром корабли водой и землей. Однажды после такого шторма в гавань Александрии вошел корабль, нагруженный песком: палящее солнце выжгло воду, оставив после себя миниатюрные песчаные дюны, возвышающиеся на палубе.

Красный свет восходящего солнца стал воспоминанием, изгнанным воющей тьмой. Бетесда прижалась ко мне. Я приоткрыл глаза ровно настолько, чтобы увидеть, что Рупа рядом, обхватив мальчиков обеими руками, но каким-то образом умудряясь держаться за поручни корабля. Мопс и Андрокл спрятали лица на его широкой груди.

Резкий ветер стих так же быстро, как и налетел. Вой стал слабее, но не прекратился; казалось, он просто отступил во все стороны, окружая нас, но больше не касаясь. В небе над нами образовалась дыра, открыв нелепое голубое пятно посреди клубящейся вокруг тьмы.

«Ты видишь маяк?» – прошептала Бетесда.

Я вглядывался в туман глубочайшего пурпура, пронизанный вспышками опалово-серого. Я не видел ни намёка на горизонт, не говоря уже о проблеске маяка Фарос. У меня было жуткое ощущение, что Александрия уже не находится за носом; корабль так сильно развернуло, что я не мог даже предположить, в каком направлении находится юг. Я посмотрел на капитана, который стоял посреди судна, тяжело дыша, но в остальном неподвижно, с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

«Вы когда-нибудь видели такой шторм?» – спросил я, понизив голос вместо того, чтобы повысить его, потому что царившая вокруг корабля тишина действовала устрашающе.

Капитан ничего не ответил, но по его молчанию я понял, что он был так же сбит с толку, как и я. «Странные дни, – наконец произнёс он, – на небесах, как и на земле».

Этот комментарий не требовал пояснений. Везде и всегда люди были в поисках предзнаменований и знамений. С того дня, как Цезарь пересёк

реку Рубикон и двинулся на Рим со своей армией, втянув весь мир в разрушительную гражданскую войну, не проходило ни одного дня, который можно было бы назвать нормальным.

Я сам был свидетелем морских и сухопутных сражений, оказывался в ловушке в осажденных городах, был едва не растоптан голодающими, отчаявшимися горожанами, бунтовавшими на Римском форуме. Я видел, как людей сжигали заживо в море и топили в туннеле под землей. Я совершал поступки, на которые раньше считал себя неспособным: хладнокровно убил человека, отрекся от любимого сына, влюбился в незнакомку, которая умерла у меня на руках. Я сознательно отвернулся от Цезаря и его безумных амбиций, но Цезарь продолжал называть меня своим другом; мне лучше удалось оттолкнуть соперника Цезаря Помпея, который пытался задушить меня собственными руками. Хаос царил на земле, и на небесах люди видели его отражение: птицы летели вспять; в храмы ударяли молнии; кроваво-красные облака создавали видения сражающихся армий. За несколько дней до нашего отъезда в Александрию до Рима дошла весть о знаменательном повороте событий: Цезарь и Помпей встретились в Фарсале в Греции, и, если верить донесениям, войска Помпея были полностью уничтожены. Весь мир затаил дыхание, ожидая следующего хода в этой великой игре. Неудивительно, что в такой жуткой буре такой человек, как наш капитан, не мог не увидеть очередного проявления хаоса, спущенного на волю псами войны.

Словно подтверждая этот суеверный страх, круг голубого неба над нами внезапно исчез, и корабль снова хлестнул дождь. Но на этот раз дождь не нес песка; что-то большее ударило меня в лицо, напугав. Бетесда соскользнула вниз, ускользнув от моих объятий. Она опустилась на колени, чтобы поднять предмет, валявшийся на палубе. Он выскользнул из её пальцев, но она ловко подхватила его. Я вздрогнул и содрогнулся, ожидая, что Бетесда взвизгнет и отшвырнет от себя извивающееся существо, но вместо этого она сжала его в руках и заворковала от восторга.

«Видишь, муж, что это? Крошечная нильская лягушка! С неба, да ещё и за много миль от Дельты. Невероятно, но вот она! Это, должно быть, знак богов!»

«Но знак чего?» – прошептал я, кряхтя от отвращения, когда ещё одна липкая тварь упала с неба и ударила меня по лицу. Я огляделся и увидел, что палуба кишит прыгающими тварями. Некоторые матросы рассмеялись; другие сморщили носы от отвращения; некоторые отпрыгнули, чтобы избежать прикосновений лягушек, и завыли от страха.

Вспышка молнии расколола небо, и почти сразу же раздался раскат грома, от которого у меня застучали зубы. Лягушка в руках Бетесды вырвалась на свободу, перепрыгнула через парапет и полетела в пустоту. Палуба закружилась у нас под ногами, отчего у меня закружилась голова. Меня охватила странная иллюзия, будто ветер поднял корабль в воздух, и мы скользим над волнами, летим по воздуху.

Я потерял всякое чувство времени, но, должно быть, прошли часы, пока мы цеплялись за

друг друга и приготовились противостоять мощи шторма. Наконец, море внезапно успокоилось. Чёрные тучи расступились во всех направлениях, навалившись друг на друга, так что казалось, будто они громоздятся на далёком горизонте, словно горные стены – отвесные, отполированные и чёрные, увенчанные по краям рваными гребнями огня и то и дело разверзающиеся вспышками невыносимого великолепия, в то время как основания были исписаны молниями, словно написанный свиток. Солнце над нашими головами было маленьким и красным, как кровь, скрытым тонкой чёрной пеленой пара. Никогда за все мои путешествия по суше и по морю я не видел ничего подобного этому жуткому свету, заполнившему мир в тот момент – ослепительному сиянию, которое, казалось, исходило неизвестно откуда. Но перед нами, далеко вдали, на горизонте виднелся один-единственный проблеск чистого голубого неба, где жёлтый свет освещал сверкающее изумрудное море.

Капитан увидел просвет во мраке и приказал своим людям плыть к нему.

Парус был развернут. Гребцы вернулись на свои места. Разрыв на горизонте был настолько отчётлив, что я почти ожидал, что вот-вот выплыву из мрака, как кто-то выныривает из пещеры. Вместо этого, по мере того как гребцы уверенно продвигались вперёд, синхронно поднимая и опуская весла, мы постепенно переместились из мира тьмы в мир света. Чёрный туман над нашими головами поредел и рассеялся, а солнце из кроваво-красного стало золотистым.

Справа от нас на горизонте показалась полоска низменной коричневой земли; мы двигались на восток, и заходящее солнце, согревая наши мокрые от дождя плечи и спины, было уже как минимум пару часов после полудня. Я взглянул через парапет и увидел, что вода представляет собой смесь зелёного и коричневого, причём коричневый цвет – это ил из Нила. Шторм пронёс нас далеко за пределы Александрии, куда-то за пределы широкой, веерообразной дельты Нила.

Капитан был настолько полон решимости достичь более спокойной воды, что не обратил внимания на несколько кораблей, стоявших прямо перед нами с парусами, яркими, как слоновая кость, в ярком солнечном свете. Некоторые из судов, похоже, были военными. Такая группа, встретившись ближе к Александрии, не вызвала бы тревоги, поскольку там гавань и её охранный флот обеспечили бы защиту от бродяг и пиратов. Но наше местоположение, по-видимому, находилось вдали от какого-либо значительного порта или гавани, так что мы могли бы с тем же успехом находиться в открытом море.

Мы были крайне уязвимы для грабежей и нападений. Пока я размышлял над этим, капитан наконец, похоже, заметил суда перед нами. Он отдал приказ повернуть на юг, к суше, хотя эта засушливая, безликая полоска береговой линии, казалось, не могла предложить почти ничего, что могло бы спасти или укрыть.

Но другие корабли уже заметили нас, и, какими бы ни были их намерения, они, похоже, не собирались отпускать нас без встречи. Два судна поменьше направились к нам.

Капитан сохранял спокойное выражение лица, только легкое косоглазие выдавало его

Он с тревогой всматривался в преследующие корабли, но в его команде гребцам ускориться нотка страха прозвучала так же отчетливо, как зов трубы.

Они так резко увеличили скорость, что палуба под нами слегка накренилась.

«Рупа!» – произнёс я, намереваясь лишь привлечь его внимание; но громила-немой предугадал мой вопрос и сунул руку под тунику, чтобы незаметно показать мне, что его кинжал всегда под рукой. Маленький Мопс, заметив блеск клинка Рупы, сглотнул. Его младший брат, воспользовавшись случаем, поддразнил его, подтолкнув локтем. Я поймал себя на зависти к наивной храбрости Андрокла. Мало какая судьба страшит путешественников больше, чем перспектива быть взятым на абордаж в море враждебными моряками, без какой-либо надежды на спасение. Даже милость богов редко бывает дарована в море; возможно, отблеск солнца на воде затмевает их вид с небес. Я сунул руку под тунику, чтобы проверить рукоять собственного кинжала. В худшем случае, я, по крайней мере, смогу избавить Бетесду от унижений плена в море. С седыми прядями в черных волосах она, возможно, уже немолода, но даже в своем ослабленном состоянии она все еще была желанной, по крайней мере в моих глазах.

Мы шли с хорошей скоростью, но преследователи были быстрее. Когда береговая линия стала лишь чуть ближе, преследователи устремились к нам, их белые паруса были полны ветра. На палубах толпились вооруженные люди. Это были военные корабли, а не торговые.

Пытаться ускользнуть от них было бесполезно, но капитан запаниковал. Сохранив хладнокровие во время шторма, который мог перевернуть корабль и убить нас всех в одно мгновение, он потерял голову, столкнувшись с человеческой угрозой. Я нахмурился, увидев его просчет: если встреча неизбежна, заставить преследователей броситься в погоню – значит лишь разжечь в них азарт, сделав даже людей с невинными намерениями более опасными. Мудрее было бы убрать паруса и развернуться, чтобы встретить их со всем достоинством и бравадой, на которые он был способен, но вместо этого он хрипло приказал грести во весь опор.

Береговая линия приближалась, но не проявляла никаких особенностей, как прежде; она представляла собой лишь серовато-коричневое пятно на горизонте, без единой пальмы, которая могла бы выдать какой-либо признак жизни. Этот безнадёжный берег отражал безнадёжность, которую я чувствовала в тот момент; но Бетесда сжала мою руку и прошептала: «Возможно, это корабли Цезаря, муж. Разве ты не говорил, что сам Цезарь, возможно, направится в Египет, если слухи о его успехе в Греции окажутся правдой?»

"Да."

«И Цезарь всегда был твоим другом, не так ли, муж, даже когда ты был не слишком дружелюбен к нему?»

Я чуть не улыбнулся этой саркастической насмешке: Бетесда всё ещё была способна меня подкалывать, несмотря на мучивший её недуг. Всё, что свидетельствовало о её прежнем духе, давало надежду.

«Ты прав, – сказал я. – Те, кто нас преследует, выглядят как левантийцы, но это вполне могут быть люди Цезаря или те, кого он переманил у Помпея, если Помпей действительно побеждён или мёртв. Если этот флот действительно принадлежит Цезарю, и мы столкнулись с ним по пути в Александрию, то…»

Я оставил эту мысль невысказанной, потому что Бетесда знала, что я собирался сказать, а произнести его имя вслух было бы слишком болезненно; если бы он выжил в тяготах битвы, весьма вероятно, что мой приемный сын Мето был бы сейчас рядом с Цезарем.

В последний раз я видел его в Массилии, в Галлии, где я упрекал его и публично отрёкся от него за интриги и обманы, которые он плел в пользу Цезаря. Никто в моей семье, и меньше всего в Бетесде, не понимал, почему я отвернулся от сына, которого усыновил и который всегда был мне так дорог; я и сам не вполне понимал всю бурность своей реакции. Если это корабли Цезаря, и если Цезарь среди них, и если Мето с Цезарем – какая это была бы насмешка богов – вырвать меня из тихого прибытия в Александрию и посадить посреди флота Цезаря, навстречу воссоединению, о котором я не мог и думать.

Эти мысли, какими бы мрачными они ни были, по крайней мере отвлекали меня от более ужасной альтернативы – что преследующие нас корабли всё-таки не принадлежали Цезарю. Эти люди могли быть пиратами, или ренегатами, или кем-то ещё хуже…

Кем бы они ни были, это были опытные моряки, обладавшие значительными навыками преследования и захвата. Координируя свои движения с восхитительной точностью, они разошлись в стороны, чтобы подойти к нам как правым, так и левым бортом, а затем снизили скорость, чтобы соответствовать нашей. Они были уже достаточно близко, чтобы я мог видеть злобные лица вооружённых людей на палубе. Были ли они настроены уничтожить нас или просто воодушевлены погоней? С корабля, с нашего правого борта, раздался крик офицера: «Сдавайтесь, капитан! Мы поймали вас честно и справедливо. Поднимите весла, или мы избавимся от них за вас!»

Угроза была буквальной: я видел, как военные корабли применяли именно такой манёвр: подходили к вражескому судну, резко виляли, а затем убирали весла, чтобы срезать всё ещё вытянутые весла противника, лишая его возможности действовать. С двумя кораблями такой манёвр можно было выполнить одновременно по обоим бортам. Учитывая мастерство, продемонстрированное нашими преследователями, я не сомневался, что им это по силам.

Капитан всё ещё был в панике, застыв на месте и не в силах говорить. Его люди ждали от него приказов, но не получили их. Мы мчались на полной скорости, преследователи не отставали и приближались с обеих сторон.

«Клянусь Геркулесом!» – крикнул я, вырываясь из Бетесды и подбегая к капитану. Я схватил его за руку. «Отдайте приказ поднять вёсла!»

Капитан посмотрел на меня непонимающе. Я ударил его по лицу. Он рванулся вперёд и рванулся, чтобы ударить меня в ответ, но тут в его глазах мелькнул проблеск разума. Он глубоко вздохнул и поднял руки.

«Поднять вёсла!» – крикнул он. «Поднять паруса!»

Матросы, тяжело дыша, тут же повиновались. Наши преследователи, с безупречной морской выучкой, повторили наши действия, и все три корабля держались бок о бок, даже когда волны начали тормозить наше движение.

Корабль справа от нас приблизился ещё ближе. Солдат, приказавший нам остановиться, снова заговорил, хотя теперь он был так близко, что ему почти не нужно было повышать голос. Я увидел на нём знаки отличия римского центуриона.

«Назовите себя!»

Капитан прочистил горло. «Это « Андромеда», афинский корабль с греческой командой».

"А ты?"

«Крефей, владелец и капитан».

«Почему вы убежали, когда мы приблизились?»

«Какой дурак не сделал бы то же самое?»

Сотник рассмеялся. По крайней мере, он был в хорошем настроении. «Откуда вы плывёте?»

«Остия, портовый город Рима».

"Место назначения?"

«Александрия. Мы бы сейчас были там, если бы не…»

«Просто отвечайте на вопросы! Груз?»

«Оливковое масло и вино. В Александрии мы будем собирать необработанный лён и…»

«Пассажиры?»

«Только одна группа, парень с женой...»

«Это он, рядом с тобой?»

Я заговорил: «Меня зовут Гордиан. Я римский гражданин».

«Теперь ты?» – Центурион пристально посмотрел на меня. – «Сколько человек в твоём отряде?»

«Моя жена, телохранитель, два мальчика-раба».

«Можем ли мы плыть дальше?» – спросил капитан.

«Ещё нет. Все корабли без исключения должны быть взяты на абордаж и обысканы, а имена всех пассажиров переданы самому Великому. Вам не о чем беспокоиться, стандартная процедура. А теперь повернитесь, и мы сопроводим вас к флоту».

Я бросил тоскливый взгляд на унылый, удаляющийся берег. Мы не попали в лапы Цезаря, пиратов или солдат-ренегатов. Всё было гораздо хуже. Только один человек во всём мире осмеливался называть себя Магнусом, Великим: Помпей. Судьба отдала меня в руки человека, поклявшегося увидеть мою смерть.

ГЛАВА II

«Флот», как назвал его центурион, представлял собой куда более разношёрстное сборище, чем казалось издали. Конечно, было несколько боевых кораблей, но все они находились в разной степени неисправности: с потёртыми парусами, потрёпанными корпусами и разномастными веслами. Остальные корабли были транспортами. Солдаты, сидевшие на их палубах, выглядели рассеянными и недисциплинированными, как вербованные рабы; я насмотрелся на них с самого начала войны, поскольку обе стороны в отчаянной борьбе за преимущество набирали в свои ряды гладиаторов, батраков и даже рабов-клириков. Эти солдаты, с их косоглазием, пустыми лицами и помятыми доспехами, определённо не были отборными войсками, которые Помпей собрал для своей кампании в Греции; те, вероятно, исчезли при Фарсале, либо убитые легионами Цезаря, либо помилованные и принятые в его ряды.

Помпей спасся из Фарсала, сохранив жизнь, но не более того.

Ходили слухи, что поражение застало его врасплох. Бой начался на рассвете; когда битва началась, Помпей был настолько уверен в победе, что удалился в свой командный павильон, чтобы отдохнуть и насладиться полуденным обедом. Но войска Цезаря внезапно смяли противника и обратили его в бегство. Добравшись до позиций Помпея, они штурмом взяли валы и устремились в лагерь. Сам Цезарь первым добрался до павильона Помпея; когда он вошел, то обнаружил роскошную мебель, усыпанную еще теплыми на ощупь подушками, пиршественный стол, уставленный серебряными тарелками, доверху нагруженными дымящимися яствами, и амфоры с прекрасным фалернским вином, еще не распечатанные. Если Помпей и намеревался устроить победный банкет, празднование было преждевременным; В последний момент, поняв, что все потеряно, Великий сбросил с себя алый плащ и другие знаки отличия своего ранга, сел на первую попавшуюся лошадь и въехал в задние ворота лагеря, едва спасшись.

И вот Помпей с разношерстным флотом воинов стоит на якоре у берегов Египта; и вот я во власти Помпея.

Мой желудок заурчал, и я понял, что проголодался, расхаживая по палубе маленького корабля и ожидая вестей от центуриона, который

Он старательно записал моё имя, прежде чем отправиться на корабль своего командира за дальнейшими распоряжениями. Капитан « Андромеды » сидел рядом, искоса поглядывая на меня.

Наконец он прочистил горло и заговорил.

«Послушай, Гордиан, ты не... Я хочу сказать, ты не опасен , не так ли?»

Я улыбнулся. «Это как повезёт. Думаешь, я смогу победить тебя в честном бою, Кретей? Мы примерно одного возраста, одинакового телосложения…»

«Я не это имел в виду, и ты это знаешь».

«Ты имеешь в виду, что я опасен для понимания? Я опасный груз?»

Он кивнул. «Это Помпей, с которым мы столкнулись. Я сам никогда не имел с ним дел, но всем известна его репутация. Он привык получать желаемое и не останавливаться ни перед чем ради этого».

Я кивнул, вспомнив знаменитый комментарий из начала карьеры Великого, когда он тиранил сицилийцев. Они жаловались на его незаконные методы наведения порядка на острове. Ответ Помпея: «Перестаньте цитировать нам законы; мы носим мечи!» Помпей всегда делал всё необходимое для победы, и за всю свою долгую карьеру он ни разу не потерпел поражения.

–до настоящего времени.

«Учитывая то, что произошло в Фарсале, я полагаю, Великий, должно быть, в довольно дурном настроении», – сказал я.

«Так ты его знаешь , Гордиан?»

Я кивнул. «Мы с Помпеем знакомы».

«И будет ли он доволен или расстроен, когда этот офицер скажет ему, что вы на моем корабле?»

Я невесело рассмеялся. «Мне неприятно узнать, что я ещё дышу.

Рад, что у него есть шанс что-то с этим сделать».

Капитан наморщил лоб. «Он так сильно тебя ненавидит?»

"Да."

«Потому что ты сторонник Цезаря?»

Я покачал головой. «Я не в лагере Цезаря и никогда не был в нём, несмотря на то, что мой сын – мой отречённый сын…» Я не закончил предложение.

«У тебя есть сын, который сражается с Цезарем?»

«Они ближе друг к другу. Мето спит в той же палатке, ест из той же миски. Он помогает писать пропаганду, которую Цезарь выдаёт за мемуары».

Капитан посмотрел на меня свежим взглядом. «Кто бы мог подумать...?»

«Неужели такой заурядный на вид человек, как я, может иметь такую тесную связь с новым владыкой и повелителем мира?»

«Что-то в этом роде. Чем же ты тогда оскорбил Помпея?»

Я прислонился к борту и уставился в воду. «Это, капитан, моё личное дело».

«Моё дело, если это означает, что Помпей решит конфисковать мой корабль и выбросить меня за борт, чтобы наказать меня за то, что я взял тебя на борт. Я спрошу тебя ещё раз:

Чем ты оскорбил Великого?

«Когда Цезарь шёл на Рим, а Помпей пытался спастись, был убит любимый юный двоюродный брат Помпея. Перед самым отъездом из Рима Помпей поручил мне найти убийцу».

«И вам это не удалось?»

«Не совсем. Но Великий был недоволен результатом». Я вспомнил Помпея, каким видел его в последний раз: сжимающий мне горло, выпученные глаза, полный решимости увидеть меня мёртвым. Он бежал из Италии на корабле, высадившись из порта Брундизия, как раз когда Цезарь штурмовал город. Мне едва удалось спастись, вырвавшись из рук Помпея, нырнув в глубокую воду, вынырнув среди пылающих обломков, доползая до берега, пока Помпей отплывал на новый день.

Я покачал головой, проясняя мысли. «Вы ничем не оскорбили достоинство Великого, капитан. У него нет причин вас наказывать. Если Помпей конфискует ваш корабль, то лишь потому, что ему нужно больше места для этой жалкой кучки солдат, толпившихся на этих транспортах. Но ему нужен кто-то, кто будет управлять этим кораблём, так зачем же выбрасывать вас за борт? Ах да, возможно, мы скоро узнаем намерения Великого. Я вижу приближающийся челнок, и, кажется, в нём наш друг, тот центурион, который нас задержал».

Ялик подплыл к нам. Центурион крикнул нам: «Эй, капитан!»

«Эй, ты сам. Твои люди час назад закончили обыск моего груза. Что теперь? Я могу идти?»

«Ещё нет. Пассажир, которого ты везёшь...»

Я перегнулся через перила, чтобы показать лицо. «Ты обо мне, центурион?»

«Да. Ты тот самый Гордиан, которого зовут Искателем и который живёт в Риме?»

«Полагаю, нет смысла это отрицать».

«Тогда ты, должно быть, довольно важный человек. Сам Великий хочет поговорить с тобой. Если ты присоединишься к нам в лодке, мы проводим тебя на его галеру».