Текст книги "Последняя из амазонок"

Автор книги: Стивен Прессфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Антиопа одерживала победу за победой. Даже отделённые от неё двумя холмами, мы слышали радостные возгласы развивавших наступление афинян и горестные вопли сдававших позиции кавказцев и скифов.

Все, кому доводилось участвовать в многолюдном сражении, знают, с какой быстротой распространяются по полю боя известия. Стенания, вопли или ликующий рёв пехотинец воспринимает вместо приказов и повинуется этим сигналам, как волчья стая вою и рычанию вожака. Приливы и спады боевого духа отрядов можно объяснить не распоряжениями командиров (ибо кто может расслышать среди грохота битвы даже собственное имя?), но одной лишь этой причиной.

Наши бойцы оставили холм Муз, биться за который не имело смысла, и в едином порыве хлынули к холму Ареса и рыночной площади.

«Антиопа! Победа!» Мы чуяли её, как волки, и чуть ли не с волчьим воем мчались на её зов.

Перед нами зевом раскрывалась просторная улица. Теперь мы бились под Рыночным холмом, и не с амазонками, а с мужчинами из кочевых племён. Утро едва успело начаться, однако казалось, будто схватка длится уже целый день.

У южного входа на рынок находится скопление гробниц, возле которых мой отряд – бойцы Менесфея и две группы под водительством Петея – намертво сцепились с беспорядочной толпой тавров и рифейцев. Враг к тому времени уже усвоил, что, имея дело с фалангой, следует упорно удерживать захваченную позицию. И сейчас варвары отбивались со звериным ожесточением. Неприятель закрепился среди склепов, и выбить его оттуда не удавалось даже самыми яростными атаками. Можете вообразить себе, что это была за битва, в которой обе стороны обстреливали одна другую, используя в качестве прикрытия перевёрнутые могильные плиты! В ожесточении схватки и афиняне и варвары укрывались в самих гробницах, топча подошвами корзины с костями усопших, и нередко присоединялись к ним. Бои шли не за каждый дом, а за каждую гробницу.

В разгар этого сражения упавшая перемычка, не то дверная, не то оконная, раздробила мне стопу. Меня ослепила острая боль. Товарищ, имени которого я так и не узнал, оттащил меня за гробницу, сорвал с себя тунику и перевязал моё копыто. Это при том, что у него самого икра была пробита железным наконечником скифской стрелы.

– Ты слышишь, брат? – обратил он моё внимание на очередной шквал приветствий, связанных с новой победой Антиопы. – Всякий прилив сменяется отливом.

Процитировав поговорку, означавшую в его устах то, что вал варваров, едва не захлестнувший Акрополь, теперь откатывается, мой спаситель усадил меня, прислонив спиной к кладбищенской ограде, а сам устремился туда, где кипел бой.

Долго ли оставался я там, привалясь к ограде, сказать трудно. Кажется, сквозь пелену боли мне удалось увидеть Селену, сражавшуюся пешей. Потом сознание моё помутилось, и у меня сохранилось лишь смутное воспоминание о том, что какие-то два воина перенесли меня выше по склону. Наконец мне дали вина, и я пришёл в себя.

С того места, где меня оставили, была хорошо видна вымощенная камнем площадь севернее Некрополя, служившая в мирные дни местом сбора подёнщиков, ищущих работу. На моих глазах вождь Садук, жаждавший отомстить Антиопе за гибель сына и неистово метавшийся по полю боя в поисках царицы, обрёл предмет своей ненависти. Одновременно с тем я увидел Селену. Вместе с таскавшейся за ней повсюду Барахлошкой она, пешая, присоединилась к телохранителям, прикрывавшим фракийского вождя.

Напротив них развернулась афинская фаланга. Антиопа верхом выехала вперёд, чтобы ответить на вызов вождя траллов.

Тот устремился в лобовую атаку, намереваясь, как только они сшибутся, выбить из соперницы дух двуручной эдонейской булавой, но в последний момент то ли растерялся, то ли решил, что нашёл более удачный приём. Вместо того чтобы с размаху обрушить дубинку, Садук метнул её с тем расчётом, чтобы угодить в царицу тяжеленным набалдашником. Эта штуковина, попади она в цель, могла бы уложить на месте воительницу или размозжить голову коню, однако Антиопа, рассчитав полёт чудовищного снаряда, отскочила в сторону, так что орудие убийства лишь задело её бедро.

Впрочем, даже попадание вскользь выбило амазонку из седла, оставив её пешей и почти безоружной – если не считать секиры за спиной и короткого меча на поясе. С полсотни афинских пехотинцев, поддерживавших её наступление, разлетелись кто куда, как перепела, едва могучий фракиец, развернув коня, на полном скаку подхватил с земли свою смертоносную булаву и снова помчался на спешенную Антиопу.

Она стояла неподвижно и, лишь в последний момент уклонившись от удара, нанесённого правой рукой противника, левой возила свой клинок в грудь рослого, мускулистого вражеского коня. Впоследствии бойцы из похоронной команды рассказывали мне, что меч вошёл в плоть животного не по рукоять, а вместе с рукоятью, так что его было непросто найти, не говоря уж о том, чтобы извлечь.

Животное упало, придавив Садука, и выбраться из-под коня фракиец не успел. Антиопа секирой снесла ему голову.

Несколько афинских пехотинцев подвели к ней пойманного ими Хлебокрада. Антиопа вскочила в седло. Сбитый при падении шлем потерялся, и её голову покрывала лишь густая шапка спутанных, как у Горгоны, пыльных и потных волос. Обе руки царицы были по локоть в крови, кровь текла из разбитых губ. Зубы, и те почернели от спёкшейся крови.

Фракийцы, не выдержав этого ужасного зрелища, дрогнули, и афиняне устремились на них с азартом хищников. Наш торжествующий рёв могучим эхом прокатился между Акрополем и холмом Ареса. То был клич людей, поверивших в близкую победу.

Чаша весов склонилась на нашу сторону.

Но воительницы Амазонии ещё не сказали своего слова.

Первой из клубов дыма, поднимавшихся над руинами фонтана позади Элевсиниона, возникла Главка Сероглазая. Она находилась как раз ниже меня, так что я прекрасно видел, как эта женщина, вложив метательное копьё в копьеметалку, призвала богов стать свидетелями её славы. Выехав на площадь позади безоглядно рвавшейся вперёд Антиопы, она могла бы сто раз без помех поразить бывшую сестру ударом в спину, но гордая воительница не желала бесчестной победы. Остановив коня, она окликнула царицу и снова перешла на галоп, лишь убедившись, что та развернула коня и скачет ей навстречу.

Преимущество Антиопы заключалось в том, что она мчалась вниз по склону. Съезжаясь, они метнули свои копья, вдвое превосходящие обычные по длине. Обе, внимательно следя за полётом вражеского оружия, резко повернули коней, чтобы уйти от смертоносных наконечников. Случается, когда копьё бросают вверх по склону, оно как бы попадает на воздушную подушку. Кроме того, как нередко бывает в такой час, поднялся ветер. Эти два обстоятельства, наложившись одно на другое, повлияли на меткость броска Сероглазой. Антиопа припала к гриве Хлебокрада, и копьё соперницы, просвистев над её плечом, вонзилось в пень фигового дерева, расщепившись от силы удара.

Копьё Антиопы летело вниз по склону, а от ветра его прикрывал боковой отрог. Поэтому оно, словно его древко и наконечник превратились в некое смертоносное существо, устремилось точно туда, куда было нацелено.

Копьё пробило Сероглазку насквозь и вонзилось в плоть её скакуна, связав лошадь и всадницу навечно – в смерти. Пришпиленная к коню Главка не упала, но руки её, выпустив поводья, обвисли, а голова и шея под тяжестью шлема откинулись назад. Промчавшись по инерции несколько локтей, конь и всадница разом рухнули. Древко, соединившее их, переломилось, голова Сероглазки ударилась о камень, и под шлемом стала растекаться лужа крови.

Следующей царице бросила вызов Алкиппа. Антиопа выбила соперницу из седла ударом щита, вырвала у неё копьё и, перехватив это копьё обеими руками, пробила Алкиппе грудь.

Последовавшая за Алкиппой Бремуза была застрелена на скаку; Клония и Лисиппа пали под ударами секиры. Становилось очевидно, что сильнейшие из амазонок способны одолеть свою бывшую царицу лишь навалившись всем скопом, но этого не допускал свято чтимый ими кодекс чести равнин. Каждой воительнице надлежало сразиться с грозной соперницей один на один, взяв в союзницы лишь собственную отвагу.

Стратонике удалось ранить Антиопу. Выпущенная на скаку стрела пробила щит и нагрудник. Если бы стрела, как это бывает при выстрелах в упор, летела горизонтально, попадание оказалось бы роковым, но, ударив наискосок, она застряла между вторым и третьим рёбрами. Рана оказалась не столь уж глубокой, но сила толчка едва не сбросила Антиопу с седла. Точнее, сбросила, так что та завалилась набок и чуть не упала.

Однако в бешеном галопе Антиопа сумела удержаться за конскую гриву. Левой рукой, ибо в правой она сжимала лук и стрелы. Трудно представить себе, чтобы даже сам Геракл смог продолжить бой, получив такую рану. Антиопа же спустя мгновение снова сидела в седле. Не имея возможности извлечь застрявшую между рёбер стрелу, царица попросту обломила торчавшее древко.

У Стратоники, лицезревшей сей двойной подвиг, вырвался крик: она поняла всю безнадёжность своего положения.

Соперницы развернулись и снова понеслись навстречу друг другу. Это происходило на ровной площадке, в седловине между холмами Нимф и Ареса. Все дома там были снесены полностью, и лишь на месте лавки седельщика Эфориона сохранились жалкие остатки стен по пояс вышиной.

Обе соперницы устремились к этой преграде с противоположных сторон, причём каждая старалась использовать её в своих интересах. В данном случае Стратоника, кажется, переиграла Антиопу, ибо той пришлось перескакивать через стену, в то время как её противница неслась по ровной площадке. Обе выстрелили одновременно, но Антиопа промахнулась, а стрела Стратоники снова пробила щит, хотя на сей раз не достигла плоти.

Сразу после выстрела Стратоника домчалась до стены, которая никоим образом не должна была стать серьёзным препятствием для опытной всадницы, скакавшей на свежей лошади. Но... скакун Стратоники по непонятной причине зацепился за каменный барьер копытом. На ровной площадке он всё равно, даже на полном скаку, восстановил бы равновесие, но судьба распорядилась так, что под ноги ему подвернулся второй барьер – обвалившаяся перегородка между мастерской седельщика и жилыми комнатами его семьи. Конь рухнул наземь, а Стратоника, перелетев через него, ударилась шлемом о камень, сломав себе шею. Она умерла мгновенно.

Кого и в какой последовательности убила Антиопа потом? Я могу с уверенностью назвать Чертополох, Ксанфу Белокурую, Электру, Диоксиппу, Паралею и Антиброту.

С каждой следующей победой Антиопа демонстрировала всё большее презрение к мерам защиты и безопасности: похоже, ни полученные раны, ни даже сохранение собственной жизни нисколько её не волновали. Между тем она истекала кровью, не говоря уж о том, что, сражаясь без отдыха, рано или поздно воительница должна была пасть жертвой усталости, которая одолевает даже величайших героев. Становилось очевидным, что Антиопа вознамерилась превратить свою смерть в грандиозное и поучительное зрелище, которое, как она надеялась, разорвёт сердца тал Кирте. Однако пока складывалось впечатление, что её оберегает сама безрассудность её атак.

Амазонки, выходя на единоборство с Антиопой, полагали, что судьбу поединка должен решить единственный сокрушительный удар. Каждая из них порывалась нанести его, но в результате оказывалась сражённой сама. Это повторялось раз за разом; казалось, Антиопа способна перебить поодиночке всё неприятельское воинство.

Впрочем, во главе этого воинства стояла могучая Элевтера, которая пока на поединок не вышла. Время шло к середине утра. Основные силы амазонок вели бой в сотнях локтей от арены поединков, к юго-востоку от Афинского холма. Гарнизон Ардетта и отряды из цитадели снова захватили холм Муз, и теперь Тесей стремился оттеснить воительниц туда же, чтобы блокировать их там, не дав им возможности соединиться со скифами и фракийцами, связанными под холмом Ареса стычками с афинянами, последовавшими за Антиопой. За царём, во главе своих отрядов, следовали славные воители Биас и Демофон, герой Пелей Фессалийский, критянин Триптолем и спартанец Амомфарет. Правда, несмотря на всю отвагу афинян, всадницы Элевтеры могли бы пробиться сквозь их ряды или просто обогнуть Рыночный холм с запада и добраться до Антиопы оттуда. Могли – но ничего подобного не сделали.

Что удержало Элевтеру? Была ли тому причиной доблесть Тесеевых бойцов или надежда Элевтеры и Ипполиты на то, что одна из воительниц тал Кирте всё-таки сразит бывшую царицу? А может быть, их удерживал обыкновенный страх?

Всё возможно, однако внутреннее чутьё подсказывает мне иное. Полагаю, они не могли или не хотели поверить в перерождение Антиопы. Несмотря ни на что, предводительницы амазонок отказывались признавать тот непреложный факт, что лучшая из них сражается на стороне их врагов.

Как часто в то утро гонцы докладывали им о победах Антиопы? Не подлежит сомнению: Элевтеру и Ипполиту не раз и не два информировали об опустошении, производившемся в их рядах былой предводительницей. Однако, как стало известно потом, обе царицы упорно отсылали гонцов прочь.

Признать очевидное их вынудили крики, доносившиеся с поля боя. Вы все наверняка слышали рассказ о том, как последний гонец, прискакав к Элевтере со стороны Рыночного холма с донесениями о великих подвигах Антиопы, вскричал:

– Воистину, небеса сражаются на её стороне!

– В таком случае мы встретимся с ней в Тартаре, – сурово ответила Элевтера и послала за своим боевым скакуном, которого в это время одна из её подручных вывела из боя для передышки.

Вооружившись тремя метательными копьями, Элевтера воззвала к Гекате и Великой Матери, дабы они засвидетельствовали её правоту.

– О боги, – возгласила она, – если вы желаете торжества справедливости, придайте силу моей руке и меткость моему оку!

С этими словами она покинула ряды соплеменниц и, в обход Рыночного холма, помчалась на поиски Антиопы.

Где находился в этот момент Тесей? Выслушайте двадцать свидетелей, и вы услышите двадцать разных рассказов, однако здравый смысл и установленные впоследствии факты определяют его местоположение в рядах пехоты, удерживавшей седловину между холмом Ареса и Акрополем. Заметил ли он Элевтеру, мчавшуюся на север в окружении своих соратниц? Если сам и не заметил, то ему, несомненно, доложили об этом. Улучив момент, царь вышел из боя, поднялся на возвышенность, именуемую «Нос Портного», и оттуда подал сигнал Боргесу, предводителю скифов.

Интрига заключалась в том, что несколькими днями раньше Тесей вступил в переговоры с вождём племён Железных гор, предложив отдать скифам сокровища Акрополя, если они в указанный час покинут поле боя. Боргес предложение принял.

И вот этот час настал.

Но, как часто происходит на войне, любые договорённости легко забываются, стоит одному из участников сговора вообразить, что, нарушив слово, он получит больше. По разумению варвара, Тесей наверняка попридержал большую часть сокровищ, а поскольку Боргес надеялся на победу, он счёл глупостью уходить с выкупом, имея надежду завладеть всей афинской казной. Ответом на сигнал Тесея был град стрел. Варвары устремились в атаку, тесня афинян назад.

Тем временем на поле под Рыночным холмом, там, где сейчас высится храм Амазонок, появилась, выкликая имя Антиопы, Элевтера. О провалившейся затее Тесея ни она, ни её сподвижницы не знали, однако приведённые ею отряды вынудили наших бойцов к беспорядочному отступлению. Доставшиеся нам столь страшной ценой рынок и Некрополь снова оказались в руках врага.

Обстановка на тот момент сложилась следующая. К югу и востоку от Акрополя торжествовали амазонки и скифы. Тесей отступал под напором амазонок Ипполиты из племени Ликастея, которые действовали при поддержке Боргеса и скифов Железных гор. К северу, где под Рыночным холмом и холмом Нимф простирались Некрополь и рыночная площадь, амазонки, фракийцы и кавказцы сражались с афинянами под началом Ликоса и Менесфея, Пирифоя и Стиха по прозвищу Бык.

Там же находилась Антиопа.

И туда явилась Элевтера.

Они изготовились к поединку на отроге Рыночного холма, причём каждая старалась занять начальную позицию выше по склону, чем её соперница.

Антиопа к тому времени уже получила два десятка ранений, между её рёбер застрял железный наконечник стрелы, и ей, при всём желании скрыть свою слабость, при маневрировании на склоне приходилось щадить свой правый бок. Это не укрылось от Элевтеры. Чтобы вынудить соперницу метать копьё из неудобного для неё положения, она заняла левую часть поля. Антиопа, однако, убрала копьё в чехол и взялась за лук.

Вокруг кипел бой, но теперь все находившиеся поблизости опустили оружие и замерли. Война делает людей суеверными, и многие были склонны считать исход этого поединка небесным знамением. Кому боги даруют победу в схватке, тот выиграет и всё сражение.

Элевтера, не мешкая, помчалась вверх по склону навстречу сопернице и, сблизившись, привстала на привязанных к подпруге петлях, чтобы с помощью копьеметалки отправить в цель смертоносное копьё. В тот же миг Антиопа спустила тетиву. Стрела и копьё устремились в полёт одновременно.

Ударив в щит, обтянутый тремя слоями медвежьей кожи, скреплённой сухожилиями, прочный, как черепаховый панцирь, стрела пробила его, пронзила предплечье Элевтеры и ткнулась в железный нагрудник прямо под сердцем, где и застряла. Бросок Элевтеры был произведён почти в упор, однако порыв ветра отклонил древко от цели.

Всадницы развернулись и снова начали сближаться. Элевтера, которая теперь находилась выше по склону, отбросила щит, ясно демонстрируя намерение обменять свою жизнь на жизнь соперницы. Она вновь привстала на кожаных петлях, чтобы, не думая о безопасности, вложить в бросок всю тяжесть своего тела. И вновь этот бросок не принёс результата, а стрела Антиопы снова отскочила от железного нагрудника.

Каждый промах Элевтеры сопровождался такими стонами со стороны амазонок, словно издававшие их воительницы получали смертельные ранения, тогда как в возгласах афинян ликование мешалось с разочарованием от того, что Элевтера и на сей раз уцелела.

После второй стычки амазонка возвысила голос, обращаясь к самому Зевсу:

– О, сын Крона, если ты, презрев доблесть и честь нашего народа, решил отдать победу Афинам, отправь меня прямиком в Тартар, ибо я, какова бы ни была твоя воля, не уступлю – ни врагу, ни тебе!

В третий раз Элевтера и Антиопа помчались друг другу навстречу. Многие видевшие эту стычку с близкого расстояния (в том числе и мой брат, сражавшийся в составе разгромившего фракийцев отряда Менесфея) рассказывали, что Антиопа намеренно повернула Хлебокрада так, чтобы подставить себя под удар. Возможно, так оно и было. Несомненно вот что: у Антиопы не было никакого оружия. Она мчалась галопом навстречу Элевтере с пустыми руками.

То был конец. Элевтера метнула копьё со столь близкого расстояния, что казалось, будто наконечник пробил грудь нашей царицы прежде, чем рука амазонки взмахнула копьеметалкой. Антиопа перелетела через круп Хлебокрада, словно кукла, сброшенная с полки взмахом руки рассерженного ребёнка. Закованное в латы тело царицы перевернулось в воздухе и ничком упало на камни. Древко копья треснуло. Крепления нагрудника лопнули от удара, поножи слетели с ног.

Элевтера спрыгнула на землю и оседлала безжизненное тело Антиопы. Поле боя замерло. Не слышалось ни звука, ни даже вздоха. Люди, бывшие свидетелями стольких блистательных триумфов Антиопы, не могли поверить, что непобедимая воительница повержена в прах. Но самой потрясённой выглядела Элевтера. С того места, где находился я, можно было различить выражение её лица. Поверите ли вы мне, братья, когда я скажу, что её глаза умоляли госпожу: «Встань!»

Элевтера взвыла, издав дикий вопль не торжества, но скорби. Стон покатился по рядам афинян, лишившихся своей защитницы, но и в криках амазонок звучало не столько ликование, сколько отчаяние.

Отряд, ведомый Родиппой и Пантакристой, устремился вперёд за телом своей царицы. Две девы схватили Антиопу за лодыжки, чтобы оттащить труп.

Но в этот момент путь им преградил вырвавшийся из рядов афинян Тесей. Когда он увидел, как лишённое жизни тело его возлюбленной супруги волокут по земле, из его горла вырвался не человеческий крик, но бычий рёв. Он и выглядел как бык: в рогатом шлеме, со щитом, прикрывавшим искалеченную руку, с раздувавшимися ноздрями. Оказавшиеся поблизости потом утверждали, что и в его налившихся кровью глазах была видна не человеческая скорбь, но дикая, звериная тоска.

Царь с рычанием устремился на амазонок, и те бежали. Отбив тело Антиопы, Тесей не забрал его, но поручил заботам соратников, тогда как сам он, отогнав Родиппу и её воительниц, вышел вперёд и выкликнул имя их царицы.

Элевтера не выехала вперёд, но просто появилась на виду, ибо ряды амазонок расступились. Тесей решительно устремился в образовавшуюся брешь. Царицу амазонок он вызывал не по её имени Элевтера, означавшему «Свобода», но по прозванию Молпадия – «Песнь Смерти», данному ей скифами Железных гор. При этом царь призывал богов вспомнить побоища на Танаисе и Иссохших холмах.

Элевтера поскакала навстречу царю, но стоило им сойтись, как он, однорукий, первым же ударом насмерть сразил её могучего скакуна. Почуяв, что на его стороне сражаются боги, ибо ни одному смертному не дано без их помощи явить подобную мощь, Элевтера повернулась и обратилась в бегство.

Царь погнался за ней сначала вверх по склону холма Ареса, в самой гуще расступавшихся перед ними врагов, потом снова вниз, к тому месту, где раньше стояли Эгеевы ворота, а теперь осталась лишь куча камней. Дважды Элевтера останавливалась и метала копья, но ярость напора Тесея лишила её боевого духа, и броски не достигали цели. Наконец перед руинами храма Страха Элевтеру остановила её сестра Скайлея.

– Куда ты бежишь, сестра? – спросила она, пристыдив воительницу и вернув ей мужество. – Ты что, ищешь чрева нашей матери, чтобы снова заползти в него?

Встав плечом к плечу, сёстры повернулись навстречу вождю Афин.

Скайлею Тесей убил первым же ударом, сбив булавой её шлем и проломив череп. Затем его титаническое оружие обрушилось на Элевтеру, которая упала на колени с перебитым бедром. Следующий удар раздробил ей плечо. Амазонка рухнула без чувств, накрывшись разбитым щитом. Тесей воздел свою палицу для смертельного удара и нанёс бы его, но две стрелы угодили ему в голень и в живот. Амазонки, конные и пешие, окружили его. Царские сподвижники отбили их натиск и утащили своего вождя – раненым, но живым. Над телом Элевтеры закипела яростная рукопашная схватка, но тут с юга донёсся звук, не похожий ни на что слышанное нами доселе. Не воинский клич, но нечто совсем иное. Тогда мы – те, кто сражался на западном фланге, – не знали, что на юге боевые порядки врага распались. Скифы, решив, что воинское счастье отвернулось от амазонок, бежали, бросив своих союзниц.

Это, однако, не ослабило ярость схватки, что велась над телом Элевтеры. Казалось, будто теперь судьба сражения решается именно здесь. Туда стекались все силы афинян, и даже я поднялся и, опираясь на копьё, как на посох, заковылял в том направлении.

– Идём, брат! – подбадривали меня пробегавшие мимо товарищи. – Заполучим её тело!

В изнеможении я опустился на камень. Тело Элевтеры четырежды переходило из рук в руки. С того места, где я находился теперь, картина боя была неразличима из-за пыли и дыма, но позднее мне рассказали, что под конец две дюжины амазонок, сомкнувшись над своей поверженной предводительницей, оттеснили афинян и под прикрытием стрел, тучами выпускавшихся их соотечественницами с обоих флангов, вынесли Элевтеру с поля боя.

Самой рьяной и неистовой проявила себя дева, с ног до головы покрытая кровью и пылью, ибо, лишившись гиппеи, весь день она сражалась пешей.

То была Селена.