Текст книги "Последняя из амазонок"

Автор книги: Стивен Прессфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Книга восьмая
СЁСТРЫ ПО ОРУЖИЮ

Глава 24
АРМИЯ ПЛОТНИКОВ

РАССКАЗ СЕЛЕНЫ

Прошёл ещё один месяц войны с Афинами, если, конечно, эллинский способ ведения боевых действий вообще можно было назвать войной. На одном из ночных советов Скайлея высказала своё возмущение в следующих словах:

– Надо думать, бог произвёл этих эллинов из своей задницы. Неужто у них нет никакого стыда? У меня уже кончились оскорбления, чтобы выманить этих грызунов из их нор. Неслыханно! Даже крысы, и те выказывают большую доблесть!

Её слова были встречены дружным рёвом.

Следом за ней слово взяла Стратоника:

– Какую славу можно стяжать, воюя с теми, кто прячется за камнями и в земляных норах? Эти трусы лишь изредка делают вылазки, высовываясь из своей крепости, словно жуки из навозной кучи! Они прячутся за щитами, как скарабеи за катышками из дерьма.

В тот день, девятый по счёту, наша конница обратила в бегство очередной вражеский отряд, высунувшийся было в поле. Но что толку? Эллины, поджав хвосты, поспешно укрылись за своими стенами, с высоты которых принялись сбрасывать и метать с помощью машин тяжёлые камни. Столь бесчестный способ обороны заставил Стратонику взвыть от негодования.

– Низость и подлость, вот что это такое! Я хочу пасть в честном бою, а не оказаться раздавленной булыжником, как мокрица или таракан!

Скифы и массагеты присоединились к общему хору возмущения, но по другим причинам.

– В этой никчёмной стране нет ни золота, ни чего-либо стоящего! – заявил Боргес, за три часа до полуночи уже смертельно пьяный. Он уверял, что его люди не смогли разжиться ни скотом, ни утварью, ибо всё богатство местных жителей составляют тощие козы да лук и чеснок на грядках.

Фракийский царь Садук выступил с предложением организовать правильную осаду.

– Нам следует обнести холм собственными валами, заставить землекопов рыть туннели и подкопы под вражеские укрепления, обзавестись таранами и осадными башнями, – начал было он.

Но прочие всадники заставили его умолкнуть свистом и улюлюканьем. По их убеждению, ковыряться в земле подобает только рабам.

Главка Сероглазая полностью разделяла презрение своей сестры к столь ничтожному противнику.

– Кому пришло бы в голову похваляться скальпами афинян, этих нелепых ничтожеств с отвислыми животами, хилыми ручонками и тоненькими ножками! Мы сражаемся не с воинами, а с плотниками!

Макалас, вождь халибов, поддержал Садука, указав, что завладеть столь сильной крепостью можно лишь при помощи осады.

Алкиппа, Могучая Кобылица, ответила ему – не только за себя, но за всех степняков и кочевников:

– Всё, что необходимо знать о так называемом «искусстве осады», мне прекрасно известно. А именно – это занятие недостойно воинов, дорожащих своей честью!

Её заявление было встречено шумным одобрением.

– Если бы дома, на родине, кто-то сказал мне, что, явившись во вражескую страну, я слезу с лошади и стану ковыряться в грязи, словно свинья, я прибила бы этого человека на месте, – ругалась Алкиппа. – И что же? Теперь я занимаюсь этим дни напролёт! А если мы, как предлагают некоторые, предпримем «правильную осаду», то вообще позабудем, как садиться в седло, и превратимся в жалких земледельцев! Если не в кого-то похуже.

– Действительно, – подхватила Скайлея, сама же поднявшая эту тему, – мы, народ простодушный и чистосердечный, отправились на эту войну, как на любую другую, в надежде снискать честь и славу. Нам думалось, что афинян, как всякий другой народ, можно победить, встретившись с ними лицом к лицу и истребив либо обратив в бегство, что покрыло бы их вечным позором. Однако бесполезно позорить того, у кого нет стыда! Афиняне не заслуживают даже презрения, да и сама их страна может служить обиталищем лишь для ничтожеств. Здесь не встретишь ни льва, ни оленя; водятся одни зайцы, да и те костлявые. Естественно, что и здешний люд под стать своей убогой земле. Кто ещё стал бы жить здесь, питаясь зелёными ягодами да сухими корками? Ненавижу это место!

Когда все желающие выговорились и войско истратило весь запал возмущения в разноголосых выкриках, поднялась Элевтера.

– Сёстры, – промолвила она, – ничто не доставило бы мне большего удовлетворения, чем возможность обратиться задницей к этой вонючей дыре. Она не годится даже на то, чтобы устроить здесь отхожее место!

Эти слова были встречены шумным одобрением.

– Я была бы рада сей же час приказать паковать вьюки и готовиться к возвращению в родные степи. По мне, так пусть бы эти педерасты барахтались в своей выгребной яме. Но выслушайте меня, сёстры и союзники. Если мы повернём домой, то бесстыдство, которым наши враги уже повергли нас в изумление, побудит их нагло раструбить на весь свет об одержанной победе.

Послышался негодующий рёв, но Элевтера знаком призвала собравшихся к тишине.

– Да, именно о победе. Ибо что значить одержать победу, если не принудить врага оставить поле боя? Отдайте Тесею должное: по части хитростей и уловок он гений. А главное его открытие на ниве попрания добродетели состоит в том, чтобы добиваться преимущества любыми, самыми низкими и бесчестными способами. Как раз это постыдное изобретение и сделало афинян угрозой для всего достойного и благородного, что ещё существует в мире.

Войско разразилось проклятиями.

– Вот почему я говорю вам: мы не имеем права уйти! Не имеем права позволить этим жалким червям объявить себя победителями, в то время как они просто-напросто до смерти надоели нам своей трусостью и отсутствием благородства!

Послышался одобрительный гул.

– Кроме того, по моему глубокому убеждению, мы не можем и удовлетвориться обычной победой, как это было бы в обычной войне. Прежде всего нам должно доказать, что отвага и сила сильнее камня, а мёртвым машинам не совладать с живыми воительницами. Но и этого мало. Победив, мы обязаны стереть это вместилище мерзости и порока с лица земли, дабы оно более не смело оскорблять небеса самим фактом своего существования! Гнусных же обитателей сей клоаки надлежит перебить всех до единого! Не ведающие чести не заслуживают и жизни! Нет и не может быть пощады подлым обманщикам, интриганам и врагам естества!

Мы усилили атаки и в течение следующих десяти дней полностью заняли предместья. Враг отступил в нижний город, стена которого оказалась недостроенной. Местами единственной преградой для нас являлись фасады домов, столь приземистых, что лошадь могла бы прыжком заскочить на крышу такого «оборонительного сооружения». Проходы в стене, ещё недавно представлявшие собой улицы, были наспех перегорожены частоколами, насыпями и завалами из всего, что подвернулось обороняющимся под руку. Нам предстояло штурмовать эти баррикады, дабы перерезать свиней в их собственном свинарнике.

Перед тридцать вторым рассветом осады Элевтера возглавила массированное наступление. Прежде чем Акрополь выступил из теней, Тесей и защитники города были выбиты с большинства наружных рубежей обороны. Отряды тал Кирте прорвались за крепостные стены сразу в сотне мест. Пехота тавров и ликийцев затопила восточную Мелиту, скифы под предводительством Боргеса отрезали две тысячи врагов на холме Муз, всадники хлынули в Итонию.

Враг отступал почти на всех направлениях, и складывалось впечатление, что мы будем безудержно гнать его до самого скалистого холма. Однако оказалось, что в нижнем городе сохранились отдельные очаги сопротивления. Лабиринт узких улочек и тупиков отнюдь не способствовал успешным действиям конницы, составлявшей основную ударную силу атакующих. Как вообще можно драться в этаком крольчатнике?

После полудня стало ясно, что защитники города не только удержались в отдельных опорных пунктах, но и сумели отбить две захваченные нами чуть раньше ключевые возвышенности: храм Геры и Пандоры и площадь Возвращения. Благодаря этому им удалось соединиться со своими товарищами, изолированными на холме Муз. У них появилась возможность предпринять контратаку по уязвимым флангам наших союзников, в ходе наступления углубившихся во внешний город. Надо отдать врагу должное: если он и не решался выйти в поле, то свои курятники и хлева защищал упорно.

Лишь с наступлением темноты нам удалось выбить эллинов с холма Муз и загнать во внутренний город. Как только внешний город оказался в наших руках, Элевтера приказала стереть его с лица земли, однако отдать такой приказ оказалось куда легче, чем выполнить. Воительницы тал Кирте, не говоря уж о скифах Железных гор и прочих степных кочевниках, считали работу по разрушению лачуг и сараев унижающей их достоинство. Однако сделать это было необходимо, ибо, пока захваченная территория не расчищена, наши войска, сдавившие город удушающей петлёй, оставались уязвимыми для наскоков Тесеевой пехоты, способной подбираться к нам под прикрытием строений.

Мы знали, что хитрость и коварство Тесея вполне могут подвигнуть его на попытку навязать нам новое сражение в кроличьем садке тесных улиц, где не развернуть лошадь. Иными словами, мы рисковали очень быстро оказаться там, откуда начали наступление. И даже удержав захваченные позиции, мы могли понести большие потери, не имея возможности реализовать главное своё преимущество: способность обрушить на противника несокрушимую мощь конной лавины. Мы не имели права давать эллинам передышку, а стало быть, должны были атаковать без промедления.

Штурмовать предстояло укрепления внутреннего города, то есть стену Ликомеда, Девять Врат и башни Полукольца. Нам надлежало захватить все эти укрепления и загнать Тесеевых прихвостней на вершину Акрополя.

Низовое конное подразделение тал Кирте, именуемое «веткой», состоит из одиннадцати человек, хотя в вылазках порой участвуют всего четыре, а в больших походах их число доходит до тридцати. «Косяк связки» составляет сорок четыре лошади, по четыре на воительницу. В триконе, с учётом не только дев, но и учениц, насчитывается до двадцати двух лошадей, ибо помимо официального «косяка» многие содержат дополнительных лошадей, столько, сколько каждая в состоянии раздобыть и содержать без ущерба для мобильности отряда.

В тот день, когда войско под началом Элевтеры предприняло штурм стены Ликомеда, моё подразделение имело следующий состав:

Антея по прозванию Факел, Арга (Быстрая), моя сестра Хриса, Бремуза (Клякса), Гесиона, которая сражалась с масеррой, пикой в шесть локтей длиной; Каллиста (Красивая), Эвиппа, добывшая при Танаисе семь скальпов; Теодора, в свои сорок с лишним лет остававшаяся самой крепкой в отряде; Скотия (Тёмная), Родиппа (Рыжая Кобылица) и, наконец, самая рьяная из всех, присоединившаяся к нам во Фракии Достея по прозвищу Барахло.

Мне принадлежали следующие лошади: Рассвет, Сучок, Дрозд и Кусака. Кусака предназначался для ночного боя, хотя Сучок, прозванный так за твёрдость и выносливость, тоже уверенно передвигался в темноте.

Такова была одна «ветка». Атакующие силы состояли из тысячи таких подразделений, не считая вспомогательных формирований из союзников-мужчин. Все эти воины могли бы составить цвет любой нации.

Штурм начался на сорок второй день осады. Вот как развивались события.

Строения внешнего города были разрушены настолько, насколько это вообще возможно, что создало возможность полной изоляции города внутреннего. Враг укрылся за стеной Ликомеда. Наиболее уязвимые её места и подступы эллины дополнительно укрепили рвами со вбитыми в дно кольями. На западе защитники сосредоточились в трёх передовых оборонительных комплексах, господствовавших над склонами у Священных и Панафинейских ворот, и у внешнего бастиона, прикрывавшего Девять Врат. В каждом из этих опорных пунктов разместился, тоже за рвами и частоколами, гарнизон примерно в две тысячи человек.

С севера и с востока тал Кирте к Акрополю не подступали, ибо отвесные склоны делали попытку штурма с этих направлений безнадёжной. Основные силы атакующих были сосредоточены на юге и западе, под холмом Ареса. Передовое дополнительное укрепление, прикрывавшее с севера Девять Врат и именовавшееся равелином, предстояло штурмовать моей «ветке».

Честь возглавить штурмовые колонны была предоставлена соплеменницам Ипполиты и фракийским траллам царя Садука, конным лучникам, при поддержке пехоты из сайев, массагетов и тиссагетов. Моей «ветке» предназначалось место в третьей волне, вместе с шестью другими «ветками» Ликастеи и восемью – Титании. План состоял в том, чтобы мужчины-пехотинцы прорвали линию укреплений и открыли путь конным крыльям, которые сметут всё на своём пути. Начертанный на земле, этот план выглядел безупречно.

Наложив боевую раскраску, каждая из нас вознесла свою молитву. Моя была такова:

«Если мне доведётся столкнуться на поле боя с Дамоном, да даруют мне боги решимость сразить его!»

Между Пниксом и холмом Муз Элевтера собрала смешанный конный отряд из четырёх тысяч конных ликийцев, дарданов и амазонок, составивших штурмовой резерв.

Незадолго до битвы Элевтера выставила «отряд Антиопы», впереди которого вели Хлебокрада с пустым седлом, и через глашатая призвала осаждённых вернуть нашу царицу. Те, как и подобает невеждам, ответили непристойной бранью, на чём переговоры закончились. Жрица перед строем наших воинов принесла в жертву Гекате чёрного барана; прозвучал гимн Аресу Мужеубийце – и войска двинулись вперёд.

До этого случая мне не приходилось командовать подразделением на поле боя и нести ответственность за чужие жизни. Ощущение было, прямо скажу, не из приятных. Одно дело – скакать без оглядки вперёд, и совсем другое – заботиться о доверенных тебе людях. Видимо, моё состояние было написано у меня на физиономии, ибо сестра, приблизившись ко мне, сказала:

– Не будь ты такой угрюмой, Селена. Мы тебя не подведём!

Послышались громкие крики, и мужчины-пехотинцы начали штурм. Признаюсь, мне ещё не доводилось видеть такого количества собравшихся вместе мертвецки пьяных людей. Строя они не держали, но, хотя и валили беспорядочной толпой, как попало, зрелище всё равно было впечатляющим. Геты в высоких лисьих шапках потрясали длинными пиками, а сайи толкали перед собой зажигательные повозки, набитые трутом и сопоставимые по размерам с военными кораблями.

Предполагалось, что наша конница останется позади и ударит лишь после того, как мужчинам удастся вовлечь врага в рукопашную схватку, однако удержать горячих воительниц на месте оказалось невозможным. Отряды Титании, составлявшие две первые шеренги, устремились вперёд и нагнали пехоту, прежде чем та оказалась в одном стадии от стен. Через несколько мгновений стало очевидно, что это являлось серьёзной ошибкой.

Путь к стенам пролегал вверх по изрытому щелями белому известняковому склону. Копыта коней скользили, лошади падали и, скатываясь вниз, смешивали ряды наступающих. Кроме того, поднимавшиеся снизу вверх всадницы представляли собой прекрасную мишень для вражеских пращников и стрелков, а по приближении к укреплениям оказывались в зоне поражения метательных машин. Для того чтобы пустить в ход своё оружие, атакующим предстояло преодолеть около ста локтей простреливаемого пространства, а сто локтей под непрерывным обстрелом кажутся бесконечными стадиями.

Афиняне с криками поражали наступающих стрелами и камнями. Фракийцы и скифы не прорвались к стенам, да, признаться, они и не особо рвались; вместо того они рассыпались и со злобными, но пустыми угрозами принялись стрелять и метать копья сами. Смысла в этом не было – едва ли одно копьё из сотни достигало цели, и решись афиняне в этот миг на контратаку, дело могло бы закончиться для нас катастрофой.

К счастью, афинских ополченцев удержал ужас, который они испытывали перед амазонками. Этот сброд (хотя, наверное, по их меркам, нам противостояли лучшие из лучших) был столь же пьян, как и наши пехотинцы, но даже опьянение не позволяло многим забыть о страхе. Я сама видела, как один малый – надо думать, уже не раз обделавшийся, – при каждой попытке раскрутить дрожащими руками пращу ронял камень себе на ногу.

Тем не менее наши враги занимали лучшую позицию, чем мы, и в результате все три следовавшие одна за другой атаки амазонок и скифов были ими отбиты.

Не продвинувшись вперёд, я приказала моему подразделению спешиться и обвязать копыта наших коней бычьими шкурами. В это время со склона, с левого фланга, донёсся крик, и вся масса наступавших пришла в движение. Я ничего не видела и скомандовала «наверх» – скорее для того, чтобы приободрить своих, нежели понимая, что, собственно говоря, происходит. И мы устремились вверх по каменному склону.

Склон был покрыт уступами. Он выглядел как настоящая высота с препятствиями на скачках, так что наши лошади двигались прыжками, точно горные козы или бараны. Мало того, что нас трясло, так ещё и сёдла сползали к лошадиным хвостам. Стрелы мои едва не вытряхнуло из колчана, лук пришлось взять в зубы, лезвие секиры, прорезав от сотрясения футляр, впилось мне в кожу между лопаток.

Укрепление, которое атаковала моя «ветка», состояло из трёх участков. Первый представлял собой дубовый частокол, обитый для надёжности бычьей кожей. Он находился позади рва с вбитыми в дно кольями. Сверху и слева от частокола виднелась каменная возвышенность, выступавшая из склона над северным крылом Эннеапилона, Девяти Врат. Афиняне называли её «Сосок». Оттуда простреливался фланг внешнего укрепления. Третьей составной частью оборонительного комплекса являлась пузатая башня, прикрывавшая «Сосок».

Нельзя не отдать должное упорству и мужеству наших союзников, под обстрелом ухитрившихся подтянуть зажигательную повозку к самому вражескому укреплению. Однако, как выяснилось позднее, возле самой стены обнаружилось, что кто-то, будучи пьян, уронил горшок с угольями и поджечь трут стало нечем. В раздражении бойцы столкнули повозку в ров, где она, переломав колья, перевернулась.

И тут кого-то осенило: это ведь мост, мост, по которому можно подобраться прямо к стене! Пехота устремилась по нему вперёд, кавалерия поспешила следом.

Степные всадники не ждут, пока враг подпустит их к себе, но стреляют из луков, непрерывно маневрируя, чтобы самим не попасть на прицел. Здесь, однако, степная тактика не подходила. В то время как мы рвались к «Соску», афиняне, прятавшиеся за дубовым частоколом, осыпали нас и наших союзников стрелами и камнями. Даже до нас, прирождённых наездниц, дошло, что штурмовать бревенчатую башню – двухэтажную, шестиугольную, с блиндажами на трёх углах – можно лишь в пешем строю.

Атакующих осыпали дождём стрел с бронзовыми наконечниками, а прорвавшихся ближе отгоняли ударами длинных копий. Дуб не загорался и казался слишком крепким, чтобы его прорубить. Оставалось одно: лезть наверх в надежде перебраться через стены.

Удивительно, но самой проворной и изобретательной среди нас оказалась новенькая по прозвищу Барахлошка. Как раз она-то и обучила нас новому, невиданному приёму. Прикрываясь щитом, она подвела коня вплотную к частоколу, вскочила ему на спину, встала ногами на седло и, держа по секире в каждой руке, принялась засаживать их в дерево у себя над головой. Она подтягивалась, чередуя руки со скоростью, в которую я не поверила бы, не случись мне видеть это своими глазами. Перевалив за гребень стены, она пропала из виду, а спустя мгновение, уже с той стороны, появился и полетел вниз с выпущенными кишками один из защитников. Пока афиняне соображали, что случилось, она подтянула наверх Антею и мою сестру. Я сама и ещё четыре девы оставались снаружи.

Тем временем воительницы клана Титании, атаковавшие укрепление с юга, тоже сумели взобраться на стену и сбросить своим верёвку. Ворот у бревенчатой твердыни не было: защитники попадали туда с помощью приставных лестниц, которые потом втягивали внутрь. Я закричала, чтобы Барахлошка нашла там лестницу и спустила её нам, но она, видимо, меня не услышала. Мы находились у северной стены, на которую, возможно, взобрались бы и без лестниц, когда бы защитники не кололи сквозь отверстия длинными копьями. В конце концов Родиппа разрубила одно из копий секирой, а я, схватив другое за древко, рванула на себя с такой силой, что выдернула из рук вражеского копейщика.

Бремуза и Гесиона, тоже спешившись, устремились вперёд. Высовывавшиеся из отверстий копья мы отбивали в стороны ударами топоров и посылали в бойницы стрелы с железными наконечниками. Опасность нас не страшила, ибо охватившее нас воодушевление было невозможно описать словами. Мы обрушили на частокол удары секир, грозя изрубить прочный дуб в щепки. Сверху и слева слышались торжествующие вопли сайев, прорвавшихся на «Сосок».

Под нашим напором участок деревянной стены обрушился, и мы ворвались во внутренний город, оказавшись между Наружной стеной и нависавшими сверху башнями Полукольца. Это был обычный жилой квартал, однако коварный и хитрый враг предвидел возможность нашего прорыва, а потому перегородил улочки завалами, стенами и баррикадами, причём столь хаотично, что наступавшие не могли знать, далеко ли продвинутся по этому проулку и не упрутся ли за ближайшим углом в глухую стену.

Очутившись внутри, наши девы вновь сели на коней, однако, преследуя улепетывающие вражеские шайки, порой оказывались в тупике. Афиняне спасались от преследования известными только им узкими проходами, после чего из окон и из-за заборов осыпали наших всадниц, сбившихся в кучу в тесноте проулков, стрелами или забрасывали их с крыш градом камней.

Мы галопом помчались по Кольцевой дороге, но, как оказалось, защитники устроили там множество ловушек, от волчьих ям с кольями и канав, в которых ломались конские ноги, до натянутых поперёк дороги верёвок, сетей, петель, разбросанных по земле бобов и орехов, рассыпанного зерна и рыбных отходов. В ход шло всё, что могло хоть как-то помешать нашему продвижению. На моих глазах лошадь Гесионы, угодив на полном скаку в канаву, сломала обе передние ноги, сбросив всадницу наземь, словно куклу.

Повсюду, где стена Ликомеда была проломлена, в город хлынули сайи, фракийцы и амазонки. Однако защитники, в дополнение к прочим своим уловкам, соорудили под прямым углом к наружной стене множество дополнительных заграждений, оснащённых укрытиями для стрелков. Теперь, под натиском наступавших, они отходили туда, отбиваясь стрелами и камнями, так что нам приходилось брать с боем каждую улочку.

Теснота внутриквартального пространства, усугубленная баррикадами и завалами, не позволяла использовать все преимущества нашей великолепной конницы. Собравшись перед импровизированными заграждениями на улицах и площадях, мы становились уязвимыми для метательных машин, установленных на башнях Полукольца. В хорошо им знакомом городском лабиринте эллины имели явное преимущество, и нам пришлось бы худо, прояви они мужество и стойкость, хоть в малой мере соответствующие их изобретательности и хитрости. К счастью, панический страх лишил их возможности действовать согласованно.

Первым препятствием, на которое мы нарвались за основной стеной, оказалась двойная, плетённая из прутьев изгородь, засыпанная внутри камнями. Сгрудившиеся перед ней лошади и женщины представляли собой превосходную мишень, но когда сверху полетели тяжёлые камни, паника охватила не нас, а самих эллинов. Мы, напротив, стремились прижаться к плетёному заграждению так, чтобы, стреляя по нам, вражеские машины неизбежно поражали и своих, а заодно разрушали собственные же завалы. А вот защитники, когда с одной стороны на них стали наседать мы, а с другой – полетели метательные снаряды, не выдержали и обратились в паническое бегство, надеясь укрыться за следующей линией укреплений.

– Скальпов не снимать! – рявкнула я. – Не задерживаться! Рубить их – и вперёд!

Всюду, где мы прорывали преграды, враг пускался наутёк. Луки в тесноте проулков были бесполезны, и основным нашим оружием становились секиры и копыта наших коней. Лошади топтали бегущих с тем же неистовством, с каким мы опускали топоры на их головы. Впрочем, и наши враги не щадили бедных животных: из ям и канав они поражали их в животы копьями и заточенными кольями. Машины Полукольца безостановочно метали вниз здоровенные известняковые глыбы, разлетавшиеся при падении на множество острых, ранящих осколков. Даже ни в кого не попав, эти ядра пугали лошадей, заставляя их артачиться и брыкаться.

Трудно сказать, сколько завалов и укреплений пришлось нам преодолеть: этот проклятый улей казался нескончаемым. Для нашего подразделения решающий момент наступил на вершине очередной возвышенности, где дюжина противников засела в господствовавшем над поворотом здании бывшей бани, полуразрушенном и уже загоревшемся. Трое афинян забрались на крышу, остальные укрылись за стеной во дворе, в центре которого росла благородная олива. Хрисе, Антее, Барахлошке и мне удалось прорваться во двор, но засевшие там эллины встретили нас ударами своих сломанных копий, тогда как трое забравшихся на крышу швыряли кирпичи и куски черепицы.

Усатый малый метнул дубину в моего Рассвета, но промазал, а я загнала его под навес, где и снесла ему секирой полплеча. Его приятель, попытавшийся бросить что-то с крыши, при замахе поскользнулся на черепице, как ребёнок на льду, полетел вниз, задев круп моего коня, и грохнулся наземь. Встать бедолага не успел: Барахло с криком ударила его ногой в висок и бросилась на него с серповидным ножом, из тех, какие фракийцы именуют «потрошителями».

В это время на стену взобрались наши союзники, скифы и ликийцы, в результате чего афиняне, сами оказавшиеся в ловушке, попали под обстрел. У противостоявших нам эллинов метательные снаряды кончились: я сама видела, как один из них, судя по всему командир, от отчаяния швырнул в устремившуюся на него Гесиону сухую головку сыра. Другой отбивался от нас дубовым столом. Ясно, что ни то, ни другое успеха врагам не принесло. Все они полегли, после чего моим сёстрам пришлось выдержать ожесточённый спор со скифами из-за скальпов.

Ещё десять минут – и дневное сражение завершилось. Боевые машины Полукольца ещё продолжали стрелять, прикрывая отход уцелевших афинян, словно крысы бежавших под защиту внутренних ворот, но сопротивление в самом городе было подавлено.

Я собрала свою «ветку», внутренне содрогаясь при мысли о том, что в неразберихе штурма могла потерять одну или нескольких дев.

Моя сестра, встав в строй вместе со Скотией и Эвиппой, сообщила, что Барахлошка в азарте преследования устремилась пешей в погоню за улепетывавшими эллинами. Я пообещала наказать её, когда она вернётся, но к моменту появления девушки уже забыла об этом и со слезами прижала её к груди. Убедившись, что полученные моими подчинёнными раны не опасны для жизни, я восславила богов и отправила дев «собирать колосья», то есть обойти поле битвы и подобрать годное к использованию оружие. Копья, дротики, оперённые стрелы – всё это было сейчас дороже золота.

Сама я серьёзных ранений не получила, но нервы вымотала себе до крайности – причиной тому была боязнь за тех, за кого я была в ответе, – и даже мой конь устал больше других лошадей.

Афинян, оставшихся в живых, но не успевших удрать, вылавливали среди развалин. Из-за этого моим девам опять пришлось поспорить со скифами, на сей раз с Боргесовыми головорезами с Железных гор. Вопреки приказам Элевтеры и Ипполиты, требовавших, чтобы пленных сортировали и всех командиров доставляли для допроса, скифы, словно гуртовщики, накидывали найденным врагам на шеи арканы и, как скот, гнали их в своё становище, дабы обратить в рабство. Да и то сказать, когда это скифы исполняли приказы амазонок?

Наши замечательные союзнички тащили к себе кого попало. Когда мы отобрали у них нескольких пленных (остальные, воспользовавшись этим, попытались разбежаться), скифы, настигнув беглецов, принялись отрубать им руки, после чего погнали их к нам:

– Теперь они ваши!

Перепуганные афиняне принялись уверять, что в цитадели есть золото и за них заплатят богатый выкуп. На скифов, жадных до золота, это произвело сильное впечатление: они тут же стали требовать от нас возвращения тех пленных, которых мы забрали себе. Мы, естественно, никого отдавать не собирались, и спор грозил перерасти в кровавую резню.

Этого не случилось благодаря Элевтере, которая появилась как нельзя вовремя. Ещё на скаку оценив складывающуюся ситуацию, она спешилась и без предупреждения бросилась на скифов, осыпая их ударами плети. Наши сёстры поддержали её, и скифы, не ожидавшие такого напора, отступили. Элевтера вовремя смекнула, что эти дикари, привыкшие к насилию со стороны вождей, попятятся под ударами хлыста, тогда как нападение с оружием встретило бы с их стороны суровый отпор.

Как только заварушка со скифами улеглась, моё подразделение занялось лошадьми. В степи во время набегов и стычек гибнут в основном люди, тогда как потери среди коней составляют, как правило, не больше одного животного из ста. Здесь же, в этой проклятой душегубке, мы за час боя лишились четырёх прекрасных лошадей из одиннадцати, а пятая, Анара Гесионы, билась со сломанными передними ногами. Чтобы положить конец этим страшным мучениям, Гесионе пришлось, до последнего мгновения глядя умирающему животному в глаза, задушить его петлёй, сделанной из её пояса.

Павших животных мы оттащили с поля, причём волокли тела не по камням, что было бы кощунством, а на волокушах, сплетённых из прутьев и обтянутых шкурами. Скорбя душой, мы спустились к частоколу ниже «Соска», и тут, словно желая оплакать павших, небо затянулось угрюмыми тучами и разразилось слёзным дождём. Вниз по склону, пузырясь, побежали ручьи. Ливень наконец заставил вражеские баллисты прекратить обстрел.

На месте рубежа вражеской обороны, там, где афиняне отбивались из-за дубовой стены, теперь царствовала смерть. Склон усеивали кони, уже мёртвые и умирающие; всадницы разыскивали своих, чтобы положить конец их страданиям. У многих были сломаны ноги и спины, и вид несчастных животных, бьющихся в тщетных попытках подняться с земли, разрывал сердце.

– Я не могу вынести этого! – вскричала Родиппа.

Её угнетала необходимость держаться в стороне, давая возможность каждой всаднице самой даровать облегчение смерти своей лошади. Я разрешила своим подчинённым взять на себя эту печальную обязанность, и дело пошло быстрее.

Дождь падал сплошной стеной. Мокрые камни на месте недавнего вражьего становища были усеяны отходами: лужами вина и оливкового масла, разлившегося из разбитых амфор, рассыпанными лепёшками, бобами, луком и чесноком и всем прочим. Повсюду валялось брошенное врагом оружие, а кое-где – там, где афиняне пустились наутёк, не успев даже вступить в бой, – оно так и осталось неразобранным, в пирамидах. Заваленные соломой, парившие под дождём выгребные ямы воняли человечьим дерьмом.