Текст книги "Последняя из амазонок"

Автор книги: Стивен Прессфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Глава 19
РУБЕЖ ЛЮБВИ

Была ли Антиопа беременна уже тогда? Не знаю.

Знала ли она сама о том, что понесла? Сказать не возьмусь. Но в том, что мальчик, названный Ипполитом, был рождён ею в Афинах менее чем через год после описанных событий, может убедиться каждый умеющий считать.

Дни, последовавшие за стычкой между Элевтерой и Антиопой, запомнились мне, прежде всего, как время исключительного возбуждения. Боевой дух племени был высок; в честь победы при Танаисе проводились игры и жертвоприношения. Наши соотечественницы стяжали славу и завоевали множество почётных трофеев. Те, кому посчастливилось оказаться в числе победительниц, жаждали большего, а их сёстры, упустившие эту возможность и побуждаемые завистью к увешанным скальпами подругам, мечтали о возможности «окрасить клинки».

Тесей и его люди быстро готовили корабли; они спешили отплыть домой или, по крайней мере, убраться из Амазонии прежде, чем свободному народу придёт в голову блажь присоединить к своим трофеям и их скальпы.

Отряды верховых воительниц и так уже пристрастились проводить учения на прибрежной полосе, возле стоянки эллинских кораблей. По ночам эти горячие головы разбивали палатки и разводили костры под боком у эллинов. До самого утра из амазонского стана доносились воинственные песни и боевые кличи.

Люди Тесея не могли сомкнуть глаз, и вынуждены были, даже работая над оснасткой кораблей, держать оружие под рукой. Свою стоянку им пришлось обнести частоколом, ставшим границей между влюблёнными сердцами.

Моё сердце разрывалось от страха. Во-первых, я боялась за Дамона, а во-вторых, с ужасом думала о предстоящей разлуке. Никто не знал, когда корабли покинут наше побережье: Тесей мог отдать приказ к отплытию в любой момент. Толчком к этому послужит какая-нибудь агрессивная выходка со стороны одной из наших соплеменниц... Да и афинянам непросто ощущать нависшую над ними постоянную угрозу.

Не в силах больше терпеть, я нашла способ связаться с моим возлюбленным, и он сообщил мне, что, если потребуется, спрыгнет с корабля, лишь бы только остаться со мной. Мы надеялись устроить свою жизнь среди свободного народа или, на худой конец, бежать вдвоём в какую-нибудь дальнюю страну.

К тому времени в лагерь пригнали табуны, и воительницы, раздобывшие скальпы, принялись раздаривать лошадей. Этот ритуал называется «тал Неда», или «возмещение», и осуществляется следующим образом. Мать матери воительницы разъезжает по лагерю, выкликая имена тех, кому будут подарены кони и оружие. Как правило, получательницами подарков становятся женщины в возрасте между тридцатью и сорока, чьи дочери ещё не вступили в возраст воительниц, женщины, которые уже пережили свои лучшие годы и, выполняя роль наставниц при молодёжи, едва ли могут рассчитывать на богатую добычу. Заслышав свои имена, они в сопровождении воспитанниц направляются к двум загонам, окаймляющим путь к Курганному городу.

Здесь и происходит раздача. Лошади переходят в распоряжение новых попечительниц; те вправе использовать их для своих нужд, для обучения молодых девушек, для обмена или продажи. Вручение даров сопровождается исполнением Песни неба, Гимна матери-Кобылице и личных воинских песен участниц церемонии. Каждая из них имеет собственный, неповторимый боевой опыт и соответствующую песню, повествующую о её былых подвигах и заслугах. Заслуги обретающих дар восхваляются в песнях как их юными воспитанницами, так и воительницей, этот дар приносящей.

В целом ритуал тал Неда – радостное событие, укрепляющее связь поколений: те, кто добился славы, ныне воздают честь тем, кто обрёл её ранее, что служит добрым примером для тех, кому это ещё только предстоит.

На сей раз всё обстояло по-другому. По лошадиным загонам пронёсся слух, будто эллины затевают заговор с целью убить Элевтеру и восстановить в правах Антиопу. Тесею приписывали стремление с помощью околдованной им бывшей царицы не только ограбить нас, как это свойственно подобным ему бесчестным пиратам, но и распространить власть Афин на свободные земли, натравив на свободный народ наших врагов. Достоверность этим толкам придавало то, что назывались даже время нападения и имена заговорщиков.

Можно себе представить, как встретили подобное известие сестры! В разгар всеобщего негодования Элевтера появилась перед народом и запретила распространение тревожных слухов, хотя и не объявила их беспочвенными и ложными. Прервав ритуал тал Неда, новая царица подозвала меня и, отведя в сторонку, сказала:

– Селена, ты сама видишь, каково настроение народа. Передай Антиопе, что она в опасности. Пусть явится ко мне: я смогу её защитить.

Я спросила Элевтеру, почему она не пойдёт сама.

Моя подруга посмотрела на меня странно.

– Я не хочу, чтобы видели, как я приближаюсь к ней, это послужит лишним напоминанием о нашем разрыве. А вот если люди увидят нас вместе, словно ничего не случилось, былое забудется.

Я нашла Антиопу на ристалище, где она, в отдалении от других занимающихся воинскими упражнениями сестёр, отрабатывала мгновенную остановку. Приём заключается в том, что всадница скачет во весь опор прямо на кол или столб и лишь в последний миг резко осаживает коня. Это приучает скакуна не бояться преград и не артачиться при виде препятствия. Необходимый в конном бою навык отрабатывается ещё в детстве, когда девочке не исполнилось и шести лет. То, что Антиопе приходилось заново заниматься этим с Хлебокрадом, говорило об одном: вернуть гиппею ей так и не удалось. Обращало на себя внимание и то, что она выбрала для занятий ту часть ристалища, которая была наиболее удалена от стана тал Кирте: дальше расстилалась только вольная степь. Здесь воительницу нельзя было застать врасплох, и отсюда при появлении опасности она могла беспрепятственно убежать.

Подъезжать к Антиопе вплотную было бы неучтиво, поэтому я сначала остановилась у неё на виду, а потом лёгкой рысцой продвинулась вперёд. Антиопа, не заставляя меня ждать, выехала навстречу.

Она подъехала на Хлебокраде, ведя за собой двух лошадей: одну вьючную, другую в боевом снаряжении. Взгляд бывшей царицы обшаривал окрестности, выискивая признаки вероломства.

– Тебя прислала Элевтера? – спросила она на языке знаков.

Я подтвердила это.

– Для того, чтобы ты привела меня к ней? Ради моей безопасности?

Мне ничего не оставалось, как снова кивнуть.

Антиопа грустно улыбнулась.

– Теперь, Селена, пришла пора нам с тобой перейти рубеж.

Я не решилась спросить её, что за рубеж она имеет в виду, хотя сердцем понимала: речь идёт о рубеже, разделяющем невинность и неизбежность. За его границей и сама любовь может обернуться чем-то постыдным.

– Скажи мне, подруга, – промолвила бывшая царица, – весь мой народ настроен против меня?

– Не все, но...

Она улыбнулась снова.

– Ах, Селена! Ты неспособна на вероломство. Не знаю только, убережёт ли это тебя от опасности.

От волнений и забот последнего времени на лице Антиопы появились морщинки. Выглядела она смертельно усталой.

– Не удивляйся, дитя, – продолжила Антиопа, – что я обращаюсь к тебе так просто, как будто мы всегда были самыми близкими подругами. Что поделаешь, если волей судьбы мы с тобой обе оказались в затруднительном положении! Ты ведь боишься меня, не так ли? Боишься, что любая связь с женщиной, павшей столь низко, опорочит тебя и помешает воплощению в жизнь твоих планов?

Я промолчала, но, должно быть, мой взгляд сказал правду. Антиопа грустно кивнула.

– Мне двадцать семь лет, – промолвила она. – По меркам нашего народа это уже старость. Многие из нас к двадцати обзаводятся потомством, а к тридцати откладывают в сторону воинские пояса. Я же всё это время оставалась «анандрос», не знавшей мужчины. Знаешь почему?

– Потому что не находила достойного себя, – предположила я.

Она рассмеялась.

– В этом, Селена, ты меня опередила. Тебе не пришлось ждать так долго.

Я поняла её, поскольку, как и она, оказалась во власти любви, в то время как для других всё происходящее в её сердце было непостижимо.

– Ты помнишь, как мы вонзили в землю кинжалы и принесли нерушимую клятву – отнять жизнь у другой, если та, поддавшись безумию любви к мужчине, поставит эту любовь выше блага своего народа? – спросила я.

Бывшая царица посмотрела на меня очень серьёзно.

– Селена, Тесей – великий человек. Воистину великий. И не только благодаря победам и подвигам, делающим его вторым после самого Геракла, но ещё и потому, что в его душе пылает неугасимое пламя. Сама судьба определила ему быть первым – и на поле сражения, и в Совете. Ты понимаешь это, мой друг? Тесей взвалил на себя бремя надежд и чаяний всего своего народа. И какого народа! Не одного из тех грубых, диких племён, что окружают нас в степи, но эллинов, афинян, взявшихся воплотить в жизнь то, что доселе считалось невозможным. Демократия, истинная власть народа – вот тот свет, который Тесей зажёг собственной рукой и которому он, глашатай нового порядка, не позволит угаснуть. Он не имеет права допустить это! И в этом, Селена, он действует совместно с богами. Возможно, он и вправду сын Посейдона и за его плечом незримо стоят бессмертные, возложившие на него сию ношу и обязавшие нести её к вящей их славе. Но среди людей у Тесея нет друзей и союзников, в полной мере осознающих величие его миссии и благородство его цели. Ему приходится бороться, страдать и вершить свой великий труд в одиночку, одолевая сопротивление множества врагов. Врагов, ненавидящих его и дело всей его жизни исключительно по причине собственной косности и страха перед всем прекрасным и новым. Кто знает, вдруг я была создана для него? Потому что я тоже знаю, каково это – чувствовать на своих плечах бремя ответственности за весь народ, пожертвовать всеми личными желаниями и всецело посвятить себя служению великой цели. Так или иначе, волей случая я оказалась вовлечённой в его судьбу. Я не напугала тебя, Селена? Тебе ведь было поручено лишь передать сообщение. Хочешь уехать?

Что я могла ответить? В тот час я постигла – и по сей день пребываю в убеждении, – что та, чья судьба пересеклась с моей, имела благороднейшую душу, возвышеннейшую из всех, когда-либо порождённых нашим племенем. Воистину, она во всём соответствовала своему воинскому имени «Ом Кирте нас» – «Оплот Народа».

Удержав меня взглядом, бывшая царица добавила:

– Воин, собравшийся на битву, где может расстаться с жизнью, преступает рубеж, который тал Кирте именуют «ахора пата» – «отрицание обычного». Разве мы не чтим это действо столь высоко, что всё связанное с ним удостаивается особого имени? Перейдя на ту сторону, мы присваиваем новые имена лошадям, оружию, даже самим себе. Мы называем всё по-новому, ибо близость смерти делает всё иным. То же самое справедливо и в отношении любви. В любви мы тоже пересекаем границу, и на противоположной её стороне всё меняется. Включая нас самих. По ту сторону любви я уже не Антиопа, а некое невиданное существо, рождённое заново, ибо так же нова и моя любовь. Я – существо, преображённое моей любовью к нему и его любовью ко мне. Ты должна понять это, Селена. Не можешь не понять, ибо любовь преобразила и тебя. Поэтому я прошу тебя стать той дочерью нашего народа, которая посмеет свидетельствовать о моей правде. Не отвергай меня из-за того, что я больше не являюсь той Антиопой, которую ты знала!

В этот миг она оборвала свою речь. Я услышала приближающийся грохот копыт – из лагеря галопом прискакал Дамон.

Если он бросил своих, это могло означать одно: беду!

– Две сотни мчатся сюда за тобой! – на всём скаку крикнул он Антиопе по-эллински.

Изгнанница поняла его, но при этом, похоже, не испытала ни малейшего страха. Кивнув Дамону в знак благодарности, она велела ему уезжать поскорее, пока он сам не оказался в опасности. Его глаза метнулись к моим, и я услышала, как позади меня Антиопа прошептала:

– Ступай с ним, дитя.

Наверное, мне следовало прислушаться и бежать со своим возлюбленным. Тогда – и никогда больше – у меня была такая возможность. Но я не решалась снова бросить Антиопу, пусть даже и с её разрешения.

На горизонте заклубилась пыль – две сотни всадниц приближались. Меня охватил ужас, ведь Дамон предупредил бывшую царицу об их намерениях, и попадись он им в руки, его разорвут в клочья.

– Уезжай! – услышала я собственный крик, полный отчаяния и страха.

Пятки мои сами собой ударили в конские бока, и я направила лошадь к его коню, дабы заставить животное, независимо от желания всадника, умчаться прочь.

Антиопа держала узду своего коня железной хваткой, и, обернувшись к ней, я поразилась её спокойствию. Мир снизошёл на бывшую царицу, как бывает с человеком, уставшим дожидаться самого страшного и оказавшимся наконец лицом к лицу со своей судьбой. Измученный, он вздыхает с облегчением, ибо нет хуже пытки, чем пытка ожиданием.

– Это рок удержал тебя подле меня, Селена, – промолвила Антиопа, провожая вместе со мной взглядом удалявшегося Дамона, уносимого конём вопреки желанию всадника. – Да сохранит бог нас обеих!

Глава 20
ЭЛЛИНСКИЕ ХИТРОСТИ

Две сотни всадниц, в основном те самые молодые задиры, которые не давали покоя лагерю эллинов, галопом приближались к нам. Я узнала Главку Сероглазую, Текмессу Чертополох, Ксанфу Белокурую... И собственную родную сестру Хрису. Все девушки были вооружены и раскрашены, как для боя. Что это должно было означать? Возможно, они надеялись обнаружить, что бывшая царица бежала; в таком случае её догнали бы и убили – или объявили навеки изгнанной из страны.

Коли так, их ждало разочарование: Антиопа оставалась на месте и одна, бестрепетно, встретила две сотни вооружённых дев. Она призвала любую из них выступить вперёд и сообщить, что привело такой большой отряд к одинокой женщине, но ни одна не двинулась с места. Отважных и безжалостных воительниц сковал страх.

– Следуй за мной, но в отдалении! – велела Антиопа и поскакала в самый центр толпы.

Никто не предпринял даже малейшей попытки остановить её. Они раздались в стороны, словно волны перед форштевнем могучего корабля, и, лишь пропустив её, развернулись следом, отрезая возможность отступления в степь. Я оказалась в тылу этого построения. Антиопа лёгким галопом направилась к городу, мне же оставалось лишь гадать, что она задумала. Вызвать Элевтеру и посмотреть ей в глаза? Выступить перед народом и попытаться доказать свою правоту? Достойно и смело встретить неминуемую гибель?

Этого – как и того, о чём думали её преследовательницы, когда оказались с ней лицом к лицу, – мы так никогда и не узнаем. На полпути к Курганному городу всадниц перехватил Тесей, примчавшийся с четырьмя десятками своих эллинов и отрядом наёмников из разных племён, набранных царём Афин в городе. Эллины и их союзники отрезали Антиопу от тал Кирте и, прикрывая её, вступили с ними в бой. Не слишком яростный, ибо их целью было лишь воспрепятствовать погоне, после чего они развернулись и умчались в свой лагерь. Но всё же то был настоящий бой, в котором пролилась настоящая кровь. Со стороны тал Кирте имелись раненые.

Заходящее солнце окрасило эту сцену кровавым багрянцем. Опомнившись от неожиданности, я обнаружила себя мчащейся во весь опор рядом с Главкой Сероглазой и моей сестрой следом за отрядом Тесея и Антиопы. Я находилась среди двух сотен соплеменниц, но плохо понимала, что происходит и что мне делать. События вышли из-под контроля, и в душе моей воцарился хаос.

Что я могла предпринять, что мне было делать? Встать рядом с Антиопой и встретить свою смерть? Нагнать Дамона и уплыть за море вместе с ним и Тесеем? Но как быть с Хрисой и Главкой, скакавшими рядом со мной и даже не подозревавшими о предательских мыслях, теснившихся в моей голове? Сейчас я в их глазах оставалась полноправной сестрой. Хотя они и обнаружили меня рядом с опальной царицей, я была, как известно, послана к Антиопе с поручением самой Элевтерой. Однако при попытке перебежать к Дамону и Антиопе я стану изменницей и меня, скорее всего, убьют на месте.

Я задыхалась, сердце моё рвалось из груди, а мысли путались, не позволяя принять никакого решения.

Там, где на равнину выходили северные земляные валы Курганного города, эллины свернули за один из них и пропали из виду. Наступила тьма. Неожиданно с запада вылетел ещё один конный отряд тал Кирте – несколько сотен всадниц во главе с самой Элевтерой.

Антиопа и эллины галопом скакали к берегу и кораблям, наши во весь опор гнались за ними. У Львиных ворот Элевтера приказала двум сотням скакать направо, дабы отрезать Тесею путь к морю. Я осталась с этим отрядом, даже не понимая, какова его цель: убить Антиопу или воспрепятствовать её похищению. Мне в жизни не доводилось видеть, чтобы такая масса конницы мчалась с такой быстротой. Эллинам оставалось преодолеть не меньше двадцати пяти стадиев. По всему получалось, что от погони им не уйти.

Две сотни всадниц, в колонну по две, галопом неслись по равнине между Арианской дорогой и кручами Победителей. Земля здесь во время прилива затапливалась, конские копыта разбрызгивали влажную грязь, распугивая журавлей и ржанок, но тал Кирте неуклонно приближались к мысу Киноскефалов (Пёсьеглавцев), возле которого стояли афинские корабли.

Миновав низкое место, мы вылетели на гребень, откуда, как на ладони, было видно побережье.

Корабли исчезли.

Остановившись на полном скаку, девы вздыбили коней, пребывая в полной растерянности. Сверху был виден отряд Элевтеры, мчавшийся вдоль берега, чтобы вместе с нами взять эллинов в клещи. Очень скоро они вылетели из мрака, почти съехавшись с нами, и остановились, недоумевая.

Как оказалось, Тесей заранее тайком переместил свои корабли, и его бойцы, вызволившие Антиопу, направились вовсе не к мысу Киноскефалов, где до последнего времени находился эллинский лагерь, а на шестнадцать стадиев восточнее, в местность, именуемую Железное плато. Нашим всадницам пришлось развернуться и снова пробираться через болото. Уже наступила ночь, и в темноте мы видели, как покачиваются, поднимаясь и опускаясь, огни. Это могло означать одно: корабли уже спущены на воду.

Передовые всадницы во главе с Элевтерой вырвались из низины на Железное плато и остановили взмыленных лошадей. С правого фланга, где находилась и я, были видны четыре качавшихся на волнах судна. Они находились за пределами досягаемости выстрела из лука, но нам были слышны плеск вёсел и команды кормчих, повинуясь которым эллины ставили паруса.

Последние всадницы на храпящих, взмокших конях выехали к берегу и растянулись в линию у воды. В сумрачном свете мы увидели, как наполнились ветром и выгнулись паруса Тесеевых кораблей.

Надежда – упрямая богиня, и прежде всего я подумала даже не о том, могла ли Антиопа остаться на берегу, но о Дамоне: вдруг он спрыгнул с корабля, чтобы остаться со мной? Его корабль и расположение гребных скамей я знала как собственную палатку и теперь, напрягая глаза, вглядывалась в сумрак. Увы, на судне, где было место моего возлюбленного, не пустовала ни одна скамья. Все вёсла поднимались и опускались в едином, мощном и размеренном ритме.

Сердце моё упало, и усталость обрушилась с такой силой, словно меня придавило каменной стеной. Неужто всё кончено? Неужели я уже в аду и останусь там навеки? Меня трясло: зубы стучали, руки дрожали, как у паралитика. Мыслей в голове не осталось, хотя я туманно осознавала, что промокла, замёрзла и проголодалась. Конь мой тоже взмок, и мне в первую очередь следовало позаботиться о нём: вытереть, вычистить, выгулять, напоить, задать корму и осмотреть копыта.

Через некоторое время растерянные, взбудораженные сёстры приметили на берегу движение. Все взоры, и мой в том числе, обратились туда. Со стороны моря – оттуда, откуда отплыл Тесей, – к возвышенности, на которой остановились наши предводительницы, скакали галопом две лошади. И только одна несла в седле всадницу. То была девушка по имени Саис, любимица Элевтеры, служившая её личным гонцом. Поравнявшись со мной, она осадила свою лошадь, и все с первого взгляда узнали коня, которого она привела за узду, – Хлебокрада, скакуна нашей бывшей царицы. Седло его было пусто, лук и колчан Антиопы исчезли.

Глава 21
АМАЗОНКИ И СОЮЗНИКИ

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА СЕЛЕНЫ

Там, где отроги Тавридского Кавказа спускаются к Амазонскому морю, находится пролив, известный как Боспор Киммерийский. Именно на его азиатском берегу два с четвертью года спустя сошлись, дабы выступить в поход на Афины, сто двадцать девять родов тал Кирте. Никогда прежде не собиралось под единым командованием столь могучее конное войско, равно как и никогда прежде все четыре племени свободного народа, Фемискира, Ликастея, Кадисия и Титания, не начинали войны совместно.

Силы Амазонии были поддержаны формированиями союзных племён, воинами которых являлись мужчины. Помочь соседям вызвались рифейские кавказцы, халибы, иссидоны, сиконы, аорсы (белые, или западные, скифы), а также ариане, синдики и аланы. Разумеется, в поход отправились и проживавшие в становищах тал Кирте «кабар». Прибыли отряды стримонских фракийцев, в том числе свирепые сайи, траллы и андрофаги – пожиратели людей, изрядно потрепавшие отряд Тесея ещё до его прибытия к берегам Амазонии. Позднее подоспели и конные орды ликийцев, фригийцев, мезов, каппадокийцев и дарданов. Прибыли мариандины и фиванцы, сражавшиеся в пешем строю, два племени моссуноков по прозванию «народ башен», конные воины массагетов и тиссагетов; из-за межродовых распрей отсутствовали лишь птирегоны, ойхеры и тетии; явились добровольцы из числа меотов, гагаров, тавров, сколотов, или царских скифов, скифов Медной реки, уроженцев Горной Армении, известных как «черноплащники» и изъяснявшихся на такой тарабарщине, что их не понимали даже ближайшие соседи. Тиссерандикские аланы прискакали не на конях, а на диких ослах, отличавшихся удивительной быстротой бега. Превосходные воины, они, однако, требовали внимательного пригляда по возвращении, ибо отнюдь не считали зазорным походя разорять и грабить становища своих союзников.

Сами тал Кирте являлись в основном конными лучницами, но с учётом союзников в их войске была представлена и тяжёлая пехота, и пешие стрелки, и пращники, и копьеметатели. Царские скифы и скифы Медной реки предпочитали сражаться мечами в конном строю, спешившись же, пускали в ход длинные, в человеческий рост, луки, посылавшие стрелу на два с лишним стадия. В конном войске свободного народа числилось тридцать тысяч первостепенных воительниц, поддержанных втрое большим числом нестроевых помощниц из младших и старших возрастов.

Верховное командование осуществляли, на равных правах, Ипполита и Элевтера, первой из коих было шестьдесят три года, а второй – двадцать четыре. Должность мирной царицы, ввиду того что война затронула весь народ, была временно упразднена: обеих цариц провозгласили военными.

Как и предвидела Элевтера, скифы Железных гор, несмотря на перебитых амазонками у Иссохших холмов женщин и детей, оказались не только самыми ревностными, но и самыми многочисленными союзниками тал Кирте. Они выставили четыре тысячи пеших и две с половиной тысячи конных воинов под командованием самого Боргеса, его сына Мааса, в семнадцать лет уже стяжавшего немалую воинскую славу, и племянника Панасагора, сына Сагила, верховного правителя Фракии. Последний, хотя сам в поход не отправился, послал три фургона золота, своего личного прорицателя и лекаря, а также комплект доспехов для первого бойца, который установит его стяги на Афинском Акрополе.

Боргес вступил в союз с тал Кирте после того, как посольство Ипполиты пригнало ему табун в тысячу лошадей для принесения в жертву на кургане его брата Арзакеса. Но в ещё большей мере он руководствовался ненавистью и жаждой мести по отношению к опозорившей его Антиопе.

В целом на берегу пролива, за вычетом всяческого лагерного люда, таскающегося повсюду за войском, собралось от девяноста пяти до ста пяти тысяч боеспособных воинов. Всё население Афин, не считая женщин, детей и рабов, не превышало тридцати тысяч человек, и даже в случае обращения афинян к двенадцати городам и другим своим союзникам из Северной Греции, Пелопоннеса и с Крита, общее эллинское ополчение, по нашим данным, могло достичь от силы шестидесяти тысяч бойцов.

Впереди нас ждала величайшая битва в истории человечества. Всё говорило об этом.

Выступление приурочили к Луне Железного Мороза, середине зимы, когда проливы сковывает льдом, так что целое войско способно перейти с одного берега на другой. Главный корпус тал Кирте провёл лето в Фемискире, на южном побережье Амазонского моря, вербуя союзников среди народов Анатолии и Троады, Армении, Пафлагонии, Вифинии, Каппадокии, Мизии, Ликии и Фригии. Войску предстояло перебраться в Европу через пролив, пройти Дикими Землями к Курганному городу, а уж оттуда, соединившись с союзниками из Меотии и Скифских степей и запасшись провиантом в Херсонесе, у Геллеспонта, двинуться сушей через Фракию и Македонию. По расчётам выходило, что воинство повернёт на юг и вступит в Фессалию весной, когда зазеленеет трава. Там, на прославленных фессалийских пастбищах, предполагалось задержаться на месяц, чтобы дать возможность коням отдохнуть и нагулять жирок. За это время силы вторжения должны пополниться новыми союзниками. А после этого – нанести удар по Афинам!

Ни у кого из тал Кирте не имелось и тени сомнения в победе. Если отдельные воительницы, ревностно относившиеся к славе, и испытывали определённые опасения, то лишь насчёт того, что презренный враг, вместо того чтобы оказать достойное сопротивление, при первом же известии о приближении непобедимого амазонского воинства бросит свой город и погрузится на корабли, дабы основать колонию где-нибудь за морем. Вероятность того, что афиняне примут бой, представлялась ничтожной, и Элевтера в действительности мечтала (и старалась способствовать этому дипломатическими средствами) лишь об одном: пусть у Афин найдутся союзники и им хватит смелости оказать нам сопротивление.

Поэтому она не пыталась подкупить правителей городов Аттики и Пелопоннеса, дабы склонить их перейти на её сторону. Она жаждала крови и в этом была едина со всеми своими соплеменницами.

К тому же амазонки не видели особой разницы между афинянами и всеми прочими эллинами: все эти греки жили в городах и плавали по морю, а значит, являлись пиратами и, хуже того, разносчиками вредоносной заразы новизны. Заразы, с которой следовало покончить раз и навсегда, уничтожив самый её источник.

Что касается правителей иных земель, по которым пролегал путь в Элладу, то к ним тал Кирте направили своих посланниц, выбранных из числа славных воительниц – преимущественно родни высших предводительниц войска. Посольства были тем многочисленнее, чем к более влиятельному правителю они отправлялись. (Самое большое состояло из шести сестёр). Такого рода миссии возглавляли столь видные особы, как Селия, мать Антиопы, Клония и Паралея, сестры Элевтеры, а также Стратоника, Скайлея, Алкиппа, Главка, Текмесса, Арга, Родиппа, Адрастея, Эньо, Дейно и Пантариста. Послужить в посланницах довелось и мне.

В состав посольств нередко включались и мужчины, представители союзных народов. Существовали племена столь дикие, что в соответствии с их обычаями женщины не только не могли властвовать, но и вообще не имели никаких прав: естественно, что переговоры с вождями подобных варваров легче было вести мужчинам.

Владетелям доставались богатые дары: великолепные боевые скакуны, железное оружие, сбруя и шлемы, отделанные золотом, талисманы и амулеты из золота и электра, медные жертвенные треножники, а также во множестве янтарь, кобальт и бронза.

Вслед за посольствами появлялись отряды лёгкой конницы, набранные из самых рослых и грозных с виду воительниц, на лучших конях. Отличием таких отрядов являлось то, что в их состав включались как пожилые воительницы (иным перевалило за пятьдесят!), уже удалившиеся на покой, но выразившие желание участвовать в походе, так и совсем юные, десяти-одиннадцати лет, самые способные, самые смышлёные, наилучшего происхождения. Служба в таких отрядах, под присмотром опытных ветеранов, должна была стать для них превосходной школой и воспламенить их сердца стремлением отличиться.

За конницей подтягивалась закованная в броню тяжёлая пехота, состоящая из мужчин, а там и лагерная прислуга. Если была трава, огораживались выпасы; если не было, коням задавали фуража. Авангард готовил площадки для лагеря основных сил: рубили дрова, таскали воду, ставили шатры. Припасы, столь необходимые для армии, старались покупать у местного населения и платили не скупясь.

Нередко с авангардом прибывали Ипполита и Элевтера: встреча с одной, а то и с обеими царицами была высокой честью для любого вождя, и это тоже являлось частью умелой дипломатии. Ведь стоящая перед нами задача – провести огромное, обременённое обозом войско через Дикие Земли, населённые воинственными племенами во главе с суровыми вождями, – была весьма и весьма сложной. Минуя владения каждого племени, надлежало воздать почести местным богам, а невольное нарушение местных обычаев, порой более чем странных, грозило обернуться обидой и, как следствие, смертельной враждой.

Переговоры с племенами требовали времени и огромного терпения, но главная трудность заключалась даже не в этом. К чему было невозможно привыкнуть, так это к тому, как воспринимали появление наших войск местные женщины.

События всегда разворачивались одинаково. Поначалу деревенские клуши толпились по обочинам и таращились на нас, разинув рты и вытаращив глазёнки. Выглядели они совершенно ошалевшими, словно не могли поверить в то, что эти блистательные воительницы, свободные и горделивые, относятся к одному с ними полу. Потом их охватывала дикая злоба. Мне до сих пор трудно определить, из-за чего, собственно, они так ярились. Из-за того, что мы свободны? Или же из-за того, что сами пребывают в рабстве? Затем злобные выкрики сменялись стенаниями и плачем, а под конец эти привыкшие к покорности и смирению прислужницы мужчин с ликующими, восторженными криками бросались к нам, стараясь хотя бы прикоснуться к нашему оружию и одежде. Уткнувшись своими красными от мороза лицами в бока наших лошадей, они орошали конские шкуры обильными слезами. Они дотрагивались до нас, словно для того, чтобы убедиться в реальности нашего существования.

Юноши, равно как и взрослые воины, присматривалась к нам с опаской и интересом. Как правило, пройдя через земли какого-либо племени, мы увлекали за собой сотни добровольцев, причём многие, воодушевившись, предлагали нам всё, что имели: бронзу и серебро, оружие, лошадей и быков.