Текст книги "Время покупать черные перстни"

Автор книги: Степан Вартанов

Соавторы: Юрий Брайдер,Николай Чадович,Юлий Буркин,Андрей Курков,Таисия Пьянкова,Юрий Медведев,Евгений Дрозд,Борис Зеленский,Бэлла Жужунава,Александр Фролов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

Он все-таки появился. Он появился только на следующее утро с дипломатом в руке.

– Все, – сказал он, – отправляетесь домой.

Тем, что именно эту фразу он произнес первой, он спас себя от десятка желающих прикончить его тут же, не сходя с места. Услышав эти слова, майор Юра вновь взял командование в свои руки и объявил построение. Как ни странно, и теперь его послушались, видно, понимая: в последний раз.

– Значит, так, – сказал Зонов, похаживая перед строем, – еле сумел убедить Академию, что эксперимент успешно завершен задолго до планируемого срока. Но, сами понимаете, пока все согласовали с МВД и КГБ, пока оттуда дали кодограмму нашим доблестным защитникам… Короче говоря, вас освобождают. Но, как я уже сказал, только потому, что налицо уже готовый результат. И сейчас каждый из вас, точнее те, кто не потерял здесь времени зря, напишут мне письменное заявление о том, что они здесь изобрели или открыли. Напишете – будете свободны, не напишете – не будете. Ясно?

Мы молчали.

– Что, еще посидеть хотите?

Мы молчали. Тишина длилась долго и становилась тягостной.

– Поймите меня правильно, – снова прервал ее Зонов, – через два дня сюда прибудет комиссия Академии. Чем я перед ней отчитаюсь за истраченную сумму – немаленькую, надо заметить? А ваши заявления послужат основанием тому, чтобы ваши родные институты перевели в НИИ ДУРА деньги на погашение расходов. Механизм этой процедуры уже согласован.

Юра почесал затылок и сказал:

– Не лежит у меня душа это заявление писать. Что же получается? Что вы не просто молодец, а вдвойне молодец – такие результаты, в такой короткий срок. Я вот что думаю: подождем-ка и мы здесь эту комиссию. Жили месяц, еще два дня поживем.

– Ладно, – сказал Зонов, – видно, не провести мне вас. Я с самого начала предполагал, что кто-нибудь заупрямится, но чтобы все – это для меня сюрприз. Вот, – он достал из дипломата небольшую стопочку отпечатанных типографским способом бланков и пустил их по рукам.

– «Под руководством…» – фыркнул Борис Яковлевич.

– Вы можете подать на меня заявление в прокуратуру, а можете заполнить эту бумагу и отправить ее в институт, адрес на обороте, – сказал Зонов, – поступайте как вам подскажет совесть. Я прошу только взять этот бланк, сохранить его и не рвать так демонстративно, как это делает Борис Яковлевич Рипкин, которому, кстати, и пожелай он, нечего туда вписать. Все. А с комиссией я уж как-нибудь сам разберусь. Идите, собирайтесь.

С сумками и портфелями в руках мы гурьбой валили через КПП. Вел нас Зонов с двумя солдатиками. Сначала я думал, они его от нас охраняют, но потом мне стало казаться, что наоборот, его-то они как раз и конвоируют.

Старик-сторож, пропуская нас, сердобольно сипел:

– Счастливенько доехать, дураки. Эх, дома-то, небось, вам трудно будет. Вертайтесь давайте. Мы зла не помним. У нас-то тут с вами как с людьми…

– Дураки! Свобода! – звонко прокричал на выходе Сан Саныч.

А часовые так и продолжали расхаживать по периметру.

– Они что, и пустой барак охранять будут? – спросил я Зонова.

– Зависит от вас. Или месяца через три все здесь снесут, или я приведу сюда новую партию гениальных неудачников.

– А эти зачем? – кивнул я на его «сопровождающих».

– Любая деспотия рано или поздно оборачивается против своих же создателей, – не без горечи усмехнулся Зонов. – Вас-то им отпустить приказано, а меня, на всякий случай, наоборот – арестовать. До прибытия комиссии и окончания разбирательства.

– И когда оно закончится?

– Когда вы пришлете мне свои подтверждения.

– А вы уверены, что пришлем?

– Поживем – увидим.

– Рисковый вы человек, Зонов, рисковый, – встрял Жора и злорадно мне подмигнул.

Я внимательно посмотрел на воинов. Очень они были молодые и очень сердитые. Наверное, других лиц и не может быть у солдат, которые ведут под конвоем своего вчерашнего начальника.

Мы протопали через пустырь, вышли к лесу и двинулись по узенькой тропке, которая привела нас в конце концов к автостраде. Верный себе Жора продекламировал анекдот: «Штирлиц шел по лесу и увидел голубые ели. Пригляделся, голубые еще и пили».

«Вот и все, – подумалось мне, – кончилась моя командировочка».

– Вот и все, – словно прочел мои мысли Зонов. – Отсюда до вокзала ходит «Икарус». Остановка, правда, далеко, но автобус всегда пустой, если помашете – возьмет. Всего доброго.

Он повернулся и двинулся назад к лесу, но остановился и оглянулся, услышав визг покрышек об асфальт. Это тормознула прямо перед нами желтая «Волга»-такси, примчавшаяся со стороны вокзала. Тоненькая, изумительно красивая девушка, хлопнув дверью, легко побежала к нам.

Элька?

– Элька! – крикнул я, и она тигренком прыгнула на меня, повисла, обхватив за шею. «Славка, Славка – обезьяна…», и мы стояли так, замерев, наверное, лет двести.

– Как ты меня нашла?

– Я не знаю. Я как будто вспомнила. Я сидела позавчера в библиотеке и как всегда про себя с тобой разговаривала. Потом задремала, а потом вдруг вспомнила. И где ты, и что с тобой… Я сразу на вокзал и сюда. Господи, да на кого же ты похож, как ты похудел!.. А это – Зонов?

Он вздрогнул и окончательно обернулся, вскинув удивленные брови. Воины жадно разглядывали Эльку и, кажется, даже немного оттаяли.

– Эй, Костя, – крикнул я бородачу в джинсах с рюкзаком за спиной, – слышишь: была обратная связь, была телепатия!

Но он, оказывается, уже и сам расслышал Элькины слова и обо всем догадался. Два бородача обнялись, по-братски стуча друг друга ладонями по спинам. Потом Костя полез во внутренний карман куртки и окликнул все еще глядевшего на нас Зонова:

– Подождите, Григорий Ефимович, я сейчас…

Он достал из записной книжки сложенный вчетверо бланк, сел по-турецки прямо на холодную, чуть припорошенную снегом землю и принялся, развернув, торопливо заполнять его. А Костин «брат-близнец» сперва нахмурился, потом пожал плечами, а потом плюнул, махнул рукой и полез в рюкзак.

– Эх, лирики, лирики, – осуждающе произнес Жора, – и изобретение-то у них какое-то лирическое…

А я подумал: «Завтра все, что здесь пережито, покажется забавным приключением. А прибор мой, гениальный мой прибор будет красоваться на столе у шефа, и ребята будут хлопать меня по плечам, радуясь за меня и завидуя мне, и шеф скажет: «Ну, добре, добре…»

И я осторожно поставил Эльку и сказал ей: «Погоди-ка минутку…»

Эпилог

Минуло уже почти два года, и вся эта история, как я и предполагал, почти начисто выветрилась из моей головы. В памяти осталось только смешное и приятное. Таково, видно, свойство памяти. К тому же лично для меня итоги изложенных выше событий стали самыми положительными: во-первых, со дня возвращения в институт мои дела там резко поправились (сейчас я уже заведую лабораторией), во-вторых, мы с Элькой окончательно убедились, что жить друг без друга не можем, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Все бы ничего, но с месяц назад в нашем институте я повстречал Зонова. Он выходил из директорской приемной. Он, естественно, не узнал меня, сам же я не горел желанием возобновить знакомство. А вчера я вдруг обратил внимание на странное копошение людей и машин вокруг территории института, которое продолжается уже несколько дней: роется траншея, подвозятся бетонные плиты. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что институт обносится забором. Очень серьезным забором. Кто знает, может быть, и с колючей проволокой. Эти два события – встреча с Зоновым и строительство забора – как-то неприятно срезонировали в моем сознании.

Я, конечно, понимаю, что превратить наш институт в еще один НИИ ДУРА невозможно, хотя бы потому, что здесь, в городе, живут его сотрудники, их семьи. Но кто знает, что этот тип выдумал на этот раз? Может быть, не стоило нам тогда поддаваться чисто человеческому порыву – радости обретения свободы и жалости к тому, кто ее лишается?..

Степан Вартанов
Квартирант

К звездолету Андрей вышел под вечер. Прежде чем спуститься в долину, он постоял несколько минут на перевале, любуясь местностью. Заходящее солнце, совершенно по-земному окрасившее облака на западе, давало еще достаточно света, чтобы разглядеть фантастический пейзаж. Такое впечатление, словно идешь по дну моря, поросшему губками, анемонами и кораллами. Стояла полная тишина, хотя – Андрей хорошо это знал – в коралловом лесу кипела жизнь.

Поправив на плече видеокамеру, космонавт направился к конечной точке своего путешествия.

Собственно, ожидавшее его устройство называлось звездолетом лишь по традиции. Реально же в долине стояло трехметровое пластиковое яйцо – предельно облегченный межзвездный, но все-таки немножко несерьезный транспорт…

Задраив внутреннюю дверь шлюза, Андрей с наслаждением освободился от скафандра и направился к пульту. Пройдя мимо пилотского кресла, он набрал на клавиатуре команду предстартовой подготовки и, не глядя, сделал шаг назад…

…Сколь бы безопасными ни сделал космические перелеты всемогущий прогресс, реакция и физическая подготовка по-прежнему сохранили свое значение. Во всяком случае, Андрей успел отскочить. Сухо лязгнули челюсти, раздался хруст и угрожающее шипение.

– Ты… – Андрей в полнейшем изумлении уставился на пилотское кресло. – Ты как сюда попал, а?

В кресле, свернувшись, расположилось, внимательно наблюдая за человеком двумя парами фасеточных глаз, жуткое страшилище. Как оно попало в наглухо, казалось бы, запечатанный корабль? Это было невозможно, немыслимо!

Андрей мгновенно вооружился штангой от датчика и, ткнув непрошеного гостя в покрытый хитиновыми пластинами бок, произнес весьма банальную фразу:

– Брысь!

Реакция оказалась столь же стремительной, сколь и эффектной. Пятиугольная «змеиная» голова сделала стремительный выпад, заставив незадачливого агрессора в панике отступить, а на пол с веселым звоном упали две половинки перекушенной титановой штанги.

– Ты совершенно невоспитан, – заявил, отдуваясь, непрошеному гостю Андрей, с безопасного, впрочем, расстояния. – Ты сидишь в пилотском кресле, под которым установлены гравикомпенсаторы. Понял?

Ответа не последовало.

– А без компенсаторов я не смогу управлять кораблем при перегрузке, – продолжал Андрей. – А мне надо домой. Брысь, зараза!

– Пш-ш!

– Ну вот что, – решительно заявил человек, – ты ведешь себя нагло. У меня люфт кислорода на шесть часов, иначе до Земли мне его не хватит. А я еще хочу принять душ.

Не сводя глаз с непрошеного гостя, он нащупал засов шлюза.

– Убивать я тебя не хочу, а выгнать на улицу – не могу. Поэтому ты поедешь вот здесь. А чтобы помочь тебе переехать, мы сделаем вот так, – тут он вынул из кобуры бластер и перевел регулятор огня на минимум.

План его был прост – используя раскаленный луч в качестве кнута, загнать строптивого гостя в шлюзовую камеру, запереть его там и стартовать.

Чудовище с интересом следило за тем, как человек поднимает оружие…

…Оказалось, что Андрей недооценил расстояние, на которое может вытягиваться шея его противника. Не успел он нажать на спуск, как похожие на кривые кинжалы челюсти сомкнулись на кожухе искрогасителя, а через мгновение хитиновые пластины на горле чудовища разошлись, пропуская крупный предмет, и сомкнулись вновь.

Несколько секунд космонавт обалдело таращился на свою опустевшую руку.

– Ты сожрал бластер, – выдавил он наконец с обидой. – Скотина космическая! Что же мне с тобой делать?!

– Пш-ш!

– Космофлот не сдается! – заявил человек после паузы. – Не хочешь по-хорошему, я тебя отсюда вышвырну. Понял?

Поминутно поглядывая на часы, он стал снимать крепления с блока высокого напряжения…

…Через четыре часа человек признал себя побежденным. Рубка звездолета выглядела теперь – точь-в-точь кабак после ковбойской драки, каким его изображают в плохих вестернах. Над обломками блока высокого напряжения слоями плавал удушливый дым, а по полу, густо усыпанному осколками, стелился белый туман. Туман этот образовался после того, как Андрей опрокинул на чудовище весь свой запас жидкого азота. Под пилотским креслом шевелилась выползающая из перекушенного огнетушителя шапка пены, а в самом кресле восседало чудовище, целое и невредимое. Оставалось два часа…

– Ну вот, – довольно произнес Андрей, – мы и прилетели. Несмотря на тебя.

– Пш-ш! – последовал стандартный ответ.

На полу рубки красовалась конура, сваренная из обрезков пластика. Новое жилище было столь удобно и красиво, что Маша – так человек назвал непрошеную гостью, – немедленно покинула кресло и переползла туда.

Что это именно гостья, стало ясно на вторые сутки полета, когда пара симпатичных, но ужасно кусачих детенышей оккупировала Андрееву обувь.

Бросив Маше пакет с сухим пайком и взяв в каждую руку по ботинку, космонавт направился к выходу.

Как это было принято в космофлоте, прибывший звездолет встречали трое – Директор, Диспетчер и Биолог. Босой, ободранный и закопченный, Андрей подошел к Биологу и вручил ему пару ботинок.

– Здесь два, – заявил он, сдерживая усмешку. – а третий в корабле. Заберете сами. Договорились?

В глазах Биолога, исполнявшего также обязанности врача космодрома, появился профессиональный интерес.

– Третий ботинок? – переспросил он ласково. – Как вы себя чувствуете, пилот?

Больше ничего Биолог сказать не успел. Детеныши покинули ботинки, так как увидели более удобное жилище. Шляпу Директора.

Степан Вартанов
Диспетчер

– Разберемся, – пообещал Андрей, прижимая пяткой одновременно три клавиши второго селектора.

– Третий, – немедленно загремело в динамике, – что за сундук у тебя в секторе «аш»? Я не впишусь в поворот, убери его!

– Это не сундук, это инопланетяне, – буркнул Андрей, убрал ногу с селектора, нажал клавишу внутренней связи и произнес:

– Же-восемь.

– А-пять, – произнес жизнерадостный детский голосок; Андрей крякнул Игорь Бессонов был самым молодым стажером на диспетчерском спутнике, но зато самым сильным шахматистом. До недавнего времени полагали, что – самым сильным после командира.

«Ухи оборву», – неуверенно подумал Андрей. Он представил, как берет Игоря за ухо и – в невесомости – крутит им над головой. Настроение заметно улучшилось. Он вновь положил ноги на селектор и произнес начальственным голосом:

– Бубновая минус единица! Финишируйте в аварийной зоне. Будьте осторожны – перед вами идет лесовоз.

Затем Андрей вызвал «Следопыта» и поинтересовался, почему тот изменил курс. Ответ его позабавил. Колония на Гамме Ехидны договорилась с жителями Сириуса о поставке пятидесяти мегатонн молибдена. Те честно выполнили договор – честно, за исключением того, что слово «молибден» у них имеет совсем другое значение, о чем капитан «Следопыта» узнал лишь на полпути к Гамме. Может быть, Андрей знает, что делать с пятьюдесятью миллионами тонн меховых колпачков, которые сириусяне надевают на хвост, когда в воздухе слишком много соли? Нет? Ну тогда пока. Спокойной вахты.

– Спокойной, – отозвался Андрей, и тут инопланетяне наконец подали признаки жизни, причем не по гиперсвязи, а по радио.

– Трепещите, ничтожные, – сказал мрачный голос. Андрей нажал клавишу внутренней связи:

– Эф-пять!

– А-семь!

– Конец света! – сокрушенно простонал Андрей, имея в виду шахматы.

– Ты прав, ничтожный. – отозвался голос в динамике, – мы несем вашему миру смерть.

Андрей на секунду отвлекся от созерцания магнитной шахматной доски, плавающей над пультом, чтобы почесать пятку – подобно большинству космонавтов, он не пользовался обувью в невесомости, – после чего произнес в пространство:

– Стажер Бушмелев!

– Я! – раздался из динамика простуженный хрип.

– Чего хрипишь? – немедленно поинтересовался Андрей.

– Сам дурак, – последовал дерзкий ответ, после чего в динамике загрохотало и вполне нормальным (и ни капельки не виноватым) голосом стажер Бушмелев извинился за любимого попугая Марсика.

– Стажер Бушмелев, установите тип корабля инопланетян из сектора «аш», нет, вру, уже «джи».

Секундная пауза. Затем Антон Бушмелев несколько озадаченно произнес:

– Какие-то деми… демни… урги. Обнаружились на Печальной 300 лет назад. Произвели по ней 100 залпов антиматерией. Потерь нет.

Затем, не выдержав, он спросил:

– А что, командир, будет драка? «Мальчишка, что с него взять».

– Вряд ли, – пожал плечами Андрей, – с какой стати? – Он повернулся к экрану, подскочил на месте и стукнулся головой о потолок. Опустившись наконец к пульту, он принялся лихорадочно давить на клавиши на панели гиперстабилизатора – компьютер не успевал справляться – и одновременно скороговоркой забормотал в микрофон:

– Муми-эльф! Муми-эльф, вызывает диспетчер! Муми…

– Муми-эльф на связи, – пискнули в ответ.

– Я вас дисквалифицирую, – жалобно произнес Андрей, – ну что вы творите?!

– Уже втянули, командир, не шуми! – Приборы постепенно успокоились, сигнал тревоги над пультом погас, и только вопли бедного попугая нарушали тишину станции.

Муми-эльф был кораблем цивилизации Ой, имевшей богатое пиратское прошлое. Двигался он под нейтринным парусом, используя космический ветер из центра Галактики. Чтобы двигаться не только по ветру, но и галсами, ему, как и всякому паруснику, требовался киль или шверт. В качестве такового использовался гиперпространственный трал. Войдя в зону с невыбранным тралом, муми создал жуткие помехи и едва не привел к столкновениям.

– Мы, – вещал тем временем инопланетянин, – выполняем великую миссию по уничтожению разума…

Андрей прокричал в коридор следующий ход и вернулся к пульту. Теперь гость передавал на экран схему некой абстрактной планеты и то, что от нее останется после атаки. Проще говоря, пояс астероидов.

– Вы, – вещал голос, – будете последними, кто останется в живых из вашей цивилизации…

– Псих ненормальный, – буркнул Андрей и переключился на насущные дела. Дел накопилось великое множество. Попугай Марсик вступил в диалог с компьютером, в результате чего возник сбой программы. Муми-эльф выбрал гипершверт, после чего его немедленно снесло в стартовую зону андромедян. График движения безбожно нарушался, ибо в самом оживленном месте торчала, ощетинившись пушками, громада инопланетного крейсера. Его командир полагал, что это стратегическое место. Он требовал координаты Земли. Андрей попросил отсрочку и получил двадцать минут. И пошел обедать…

…Экран посветлел, и на нем появилось хмурое небритое лицо Эдика. Эдик был космическим геологом и поддерживал с Андреем самые дружеские отношения. Впрочем, сейчас у него были неприятности.

– Пляши, – потребовал Андрей.

– С какой стати? – мрачно поинтересовался Эдик.

– А вот с какой. Твое хозяйство осталось без горнодобывающей техники?

– Ну да, – грустно подтвердил Эдик, – твой брат диспетчер постарался.

– Обидеться, что ли? – задумчиво произнес Андрей. – Ладно, прощаю, тем более, что диспетчер я, как ты знаешь, ненадолго: обучу стажеров – и снова к звездочкам. Так вот. Я тут уговорил одного психа, дал ему твои координаты и все такое. Через сутки-двое он будет у тебя и разнесет твою планету на куски, вполне пригодные для промышленной переработки. Ты только отойди подальше, а то этот тип нервный какой-то. Что? Ну, естественно, не даром. Услуга за услугу… И тут его осенило!..

– Бэ-два, – тихо сказал он в микрофон и услышал, как Игорь Бессонов, второй на станции шахматист, бьется головой об стену.

Владимир Вольф
Продается пытка

«…стоял твердый, с холодным янтарем капель на благородном носу. Упрямый свет расшибался о глухую яйцевыпуклую прозрачную камеру, в которой Патриотов и стоял.

Зверланги наконец заговорили:

– О землянин, ты в наших руках. Деваться некуда. Мы тебя или убьем, или – вернем откуда взяли. Страшно?

Патриотов бросил им в глаза мужественное молчание. Зверланги сидели втроем за столом, крытым сукном цвета хаки. Хаки же цвета были ихние полувоенные френчи. Лица… Это были не лица. Это были зверские лица.

– Мы поставим тебе условия, землянин. Выполнишь – вернем домой. Не выполнишь – смерть примешь зверскую.

«Наверняка потребуют сведения о перестройке, – подумалось Патриотову. – Шиш вам! Выдавать нельзя. Нападут».

Главный зверланг продолжал:

– Между прочим, у нас бушует гражданская война. «Неправые» почти разгромлены и в страхе ждут нашего последнего удара. У нас, «правых», все готово, но не хватает сущей мелочи.

– Какой? – спросил Патриотов.

Зверланги улыбнулись, зашумели. Патриотова передернуло. Зубы у них были фиолетового цвета. Как школьные чернила. Поднялся главный. Вынул и постучал контактной линзой о графин.

– А вот эту-то мелочь вы нам и предоставите!

– Какую? Ну! – занервничал Патриотов.

– Вы придумаете нам пытку, – еще фиолетовей улыбнулся зверланг. – Зверскую…

Патриотов с гордостью выпрямился.

– Нет! – был его ответ…»

– Однако… – жарко зашептал Сошкин, уронив ручку. Вспушил шевелюру. – Так-так-так…

Заодно с ним, задумчиво закусив штаны, раскачивался щелястый табурет. Творческий акт Сошкина напоминал схватку скупого самоубийцы с собственным завещанием.

Зубы отпиливали нижнюю губу. Ногти скальпировали череп. Зрачки то сглатывались со скоростью черной икры, то расплывались нефтяными пятнами.

В данный момент как автор Сошкин отсутствовал. Его, ранимого, настигло и вышибло из седла воспоминание о чудесной фразе:

– Вас устроит полторы штуки за лист? Авторский, разумеется…

«Экий мерзавец… – восхитился Сошкин. – А ведь спасет, из фекала вынет…»

Фразой автора одарил Илья Кириллович Степной – мощный книгоиздатель, поставщик звездного кайфа, имя которого всплывало пусть раз в месяц, но зато в самой центральной прессе. Поэтому явление его в утлом городке районного звания для местных любителей фантастики показалось событием сверхъестественным. Вася Крот, бессменный председатель клуба, атаман, клеврет «хард-фикшн», человек, глубоко презираемый Сошкиным за бесконечно-радостные уличения в плагиате его произведений, наследственный рапповец и энтузиаст-истерик, именно он, умница, устроил все и вся. Влетел в гостиницу, ахнул, обнял, сманил Степного, повел, столичного в притаившийся фан-клуб. А там уж Степного чуть не удушили счастливо, с читательской голодухи…

Об этом Сошкин знал. Но сидел дома и простуженно ругал жену, которая, блудливо косясь, шарила по комнате в поисках метрики. Собственно, это существо именовалось не иначе как «бэ-у жена» – они разбежались еще год назад, что, однако, не мешало «бэ-у» искать и находить затерянные при отъезде вещи.

– Ледоруб дать? – ядовито поинтересовался Сошкин, глядя как «бэ-у» вскрывает холодильник. – Если ты заворачивала говядину в метрику, то я съел давно. Обеих.

«Бэ-у» вздохнула, причем тяжело – только соленые огурцы застили сквозную флюорографию холодильника. По-хозяйски закупорила рассол и уселась на диван, от валика к валику разметав цыганские юбки. Она улыбалась. Зубовная эмаль пылала здоровьем и больно ранила Сошкина… Может, за такую же улыбку он ненавидел Васю Крота.

– А мама сегодня фаршу купила…

– Марья, я занят!

– … и с чесночком…

– Опять за старое?

– …обкатала в сухариках…

– Марья, вон отсюда!

– Сошкин, кидай нетленку. Зимиримся – котлеток порубаем…

«Бэ-у» ревновала к литературе давно, на измор. Порой – как дети ревнуют больных одноклассников к освобождению от физкультуры. Сошкин же самоосвободился от всего. Взаимный вакуум копился два года. Первым взорвался хрупкий автор.

– На Андромеды свои ори! – обиделась Марья и ушла к маме.

С тех пор под видом поиска иногда даже прибирала в квартире, обретшей за время разлуки замогильный вид. Беда Сошкина заключалась в том, что он однажды не устоял, наблюдая, как Марья старательно, вручную, очень долго вытирала под диваном…

– Ты ж ни одного мужика нынче не пропускаешь… – уже сейчас шептал он с упреком, погрузивши лицо в теплые полудоли, лихим тореро накручивая цыганские юбки…

– Брехня-я-я… – стенала Марья, упираясь для жару… Котлетками Сошкин все же не соблазнился. Марья ушла, глупой своей веселостью озадачив соседа по коммуналке…

А в это же самое время председатель Вася Крот вручал Степному добрый шмат рукописей.

– Листаните, Илья Кириллович, наши хлопцы накропали. На Сошкине особо сфокусируйтесь. Уровень! У него, ик…

В председателе, погибая от нищеты, жил Третьяков… Степной позвонил самолично. Трубка представилась – Сошкин обмер…

– Я читал ваши вещи… Н-да… Действительно, у вас «уровень». Пожалуй, после некоторой доработки, я смог бы пристроить пару-тройку рассказов. Но… вторжения, пришельцы, экология, знаете ли… Как у вас со временем?

– У меня есть… – покрываясь пьяной росой, забормотал Сошкин. – Есть роман, неоконченный, правда… Путешествие во времени, герой – положительный, даль – светлая…

– Я имел в виду, – холодно отсек Степной, – имеете ли вы время для встречи со мной?

– Да! – выпалил Сошкин…

Издатель ждал, сидя на гостиничной койке.

В очках глаза Степного слегка пузырили. Бородка мокрым помазком стекала с губы и шарахалась под челюсть, а в общем, весь его розово-вспухший анфас напоминал глубоководного окуня, внезапно извлеченного на поверхность.

Губы Степного пожевали и сплюнули:

– Присядьте пжалст-т-т…

Сошкин нащупал стул и оседлал краешек.

– Я не дорассказал о романе…

– Позвольте сперва… – морщась, перекрыл Степной, – вернуться к нашим баранам. Вы понимаете – я работаю в коллективе. Нам всем миром решать – резать или не резать…

Сошкин мелко трясся, соглашаясь.

– Понимаете, нужна бомба.

Сошкин еще кивнул по инерции и оцепенел:

– Бомба?

– Что же вы все буквально… Нужен шлягер, «коренной», так сказать, а остальные рассказы – «пристяжными», тогда ваш дебют пойдет лихо, эдак, с бубенцами.

Сошкин приосанился и понятливо дрогнул.

– На какую тему?

– По-деловому, – приятно заломил бровь Степной. – Буду краток. Вы понимаете, что сейчас щекочет массы – развенчания, вскрытия, прочая историческая мертвечина. Фантастика слегка подрастеряла свои позиции. Совместить бы насущные проблемы с жанром, а? Слабо? А ведь, представьте, таковых произведений нынче не шибко много. Старики еще не раскачались. А судя по тому немногому, что я прочел, вы, молодой, энергичный, вполне могли бы блеснуть…

– Я понял! – осененно зажмурился Сошкин. – Машина времени! Герой попадает в прошлое, в самый пупок, в тридцать седьмой…

– Не то…

– Да?.. О-х-х… – далее прошибло Сошкина. – Круто… Значит, все наоборот. Сталин не умирает, а, похищенный машиной времени, возникает на съезде…

– Эко вас зациклило! – досадно крякнул Степной. – Все это избито, как швед под Полтавой… У вас же есть «Пытка» – почти готовая вещь, параллели налицо! Все чином, по Эзопу: похожая планета, жуткая, зверская, режим, диктатор, плененный землянин, из нею пытаются выдоить информацию. В интересном он положении – пальцем его не тронешь, только аннигилировать или нах хауз… Концовка совершенно бездарная. Он отказался, и его убили. Что это за молодогвардейщина такая? Оглянитесь, ведь народ вокруг… прямо скажем – говенный народ, на Кошевого не тянет. Здесь душевные терзания нужны, достоевщинка, соблазн! Процентщица где? Где грань предательства?

Степной, чуть накренившись, гипнотизировал Сошкина.

– Ну что зверланги могли у него спросить? Ну атомную бомбу. Любой порядочный инженер ее знает. Скучно. Что-нибудь такое, что помогло бы правящему клану в борьбе за власть…

– Может, телевидение? Нет? – Сошкин закусил губу. – Щас-с… агитация, распределители, фарш… тьфу!

– На планете, как я понял, нечто вроде репрессий. Ну что, что, что интересного мог сообщить землянин этим держимордам? Этим палачам…

– Гильотина?

– Ну неужели вы думаете…

– Магнитофоны для прослушивания? А?!

– Этим гестаповцам…

– Мюллера? Тьфу… Так, так, так… идеологическое… нет… кумовство, дефицит, очереди, прописку… господи…

– Эко вас…

– Пытка! – выпалил Сошкин и опунцовел. – В смысле, не название рассказа, а зверланги потребуют рассказать о земных пытках. Дескать, история Земли богата этим добром, давай, брат, делись! Физиология-то сходная.

– Неплохо, – улыбнулся Степной («Фарфор!» – позавидовал Сошкин). – Усложним задачу: например, они пожелают, чтобы герой ИЗОБРЕЛ новую пытку…

– Да-да-да! – тараторил Сошкин. – Он, конечно, отказывается, но ведь… убьют же?

– Убьют, – уверенно кивнул Степной. – Вот здесь-то мы и добираемся до настоящей литературы. Внутренний конфликт – это шикарно! Положим, герой, прокрутив в уме все известные ему пытки, неожиданно придумывает новую, да такую лютую…

– Что поседеет от ужаса!

– Вот вам и Гамлет – давать или не давать… В общем, идея неплохая, мне нравится. Додумывайте финал, шлифуйте стилистику и тотчас ко мне. Я буду ждать вас три дня, до вечера. А пока у меня есть дела в этом городе…

Вот тогда Сошкин и спросил, робко улыбаясь:

– А сколько по расценкам гонорар… если того… ну, вдруг…

И расслышав ответ, чуть не стравил наружу – «СКОКА?!»

Домой Сошкин мчался окрыленно – мимо клуба, мимо бара, мимо школы, мимо лужи, сквозь зеленый вихрь, задравший ветле подолы, в коммуналку, прямо по скользким яблокам, щедро гниющим у подъезда…

«…Патриотов не ел уже четыре дня…»

– Да чтоб ты сдох! – Сошкин огрел кулаком исписанный лист. – Как же они тебя кормить-то будут, если ты недоступен в яйцевыпуклом поле?

Вымарал. Подумал и записал то же самое.

«…не ел уже четыре дня. Ужасные муки изводили его внутренности…»

От геройских потрохов едко повеяло чесноком Марьиных котлет. Сошкин сглотнул слюну и понял, что звереет. Ему приходилось туго.

Что такое проза? Жалкая промокашка действительности…

Сошкин сам не ел три дня, причем в однопытку боролся с ухабами своего уровня (жирно меченными Степным), с набегами «бэ-у» (дважды), с клокочущим шумоваром коммуналки (вату в уши), с икотой сухомятной, с комарами, с эргофобией и задушевными сиренами «полторых штук за лист»…

Ради «коренного» он взял в долг три отгула. Мысль об отработке душила как астма. Неопреодолимо хотелось напиться… Иногда паразиты угомонялись. Вконец умученный, в скупые часы перемирий, распяв себя на диване, Сошкин суетливо отдавался сверхзадаче произведения:

«Чтобы выпестовать добро в сердцах, мало показывать читателю ужас тоталитарного строя… Весь Достоевский в том, что палач, по идее, живет в каждом из нас… Поэтому Патриотов – рядовой человек, один из миллионов. Он изобретает пытку, но, конечно же, держит ее в тайне… Или не держит? Ведь на Земле о слабине не дознаются. Вернется себе тихонечко – к деткам, на службу… И ежели я не напишу рассказ, от которого шерсть дыбом – грош цена мне как писателю. Страх должен убить в читателе персонального палача! У-у-х-х, какая вещуга зреет! Не иначе…»

Сошкин вскочил, растолкал своего Патриотова, и они, обнявшись, заковыляли вдоль вязкой канвы…

«…и в конце концов измученный, изверившийся в своем спасении Патриотов поднял черные от бессонницы глаза и вздрогнул. По вискам, будто облитым жидким гелием, разлилась седина…