Текст книги "Время покупать черные перстни"
Автор книги: Степан Вартанов
Соавторы: Юрий Брайдер,Николай Чадович,Юлий Буркин,Андрей Курков,Таисия Пьянкова,Юрий Медведев,Евгений Дрозд,Борис Зеленский,Бэлла Жужунава,Александр Фролов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)
– Кого?! – взорвался Крим Брюле. – Со снайперами Фингала мог справиться только настоящий стопроцентный профессионал!
– Значит, по-вашему цель оправдывает средства?
– У меня – иной девиз. Если есть средства, а они у меня имеются, любая цель по карману!
– Почему же нас не попросили помочь полиции по официальным каналам?
– Вы бы отказались, – чистосердечно призналась женщина в глубине души начальника полиции. – А в данной ситуации все решал инстинкт самосохранения, который так же присущ охотникам, как и тем, на кого они охотятся! Банда охотилась на вас, а вы были не прочь остаться в живых!
– Все это хорошо, – устало сказал Виктор. – Многое стало понятным. Может быть, вы знаете и кто наше убийство заказал?
– Вы еще не догадались? – жеманно облизнулась Крим Брюле.
– Неужели тоже…
– Да, – потупилось существо с двойным дном. – Человек в Черном – тоже я.
Земляне ахнули. Даже мертвец на полу и тот не выдержал. Труп Фингала открыл глаза и с натугой прохрипел:
– Этого не может быть, ибо Божественная Лулу и Человек в Черном – разные люди. Могу дать голову на отсечение! Во время моей встречи с заказчиком и он, и секретарша присутствовали в кабинете одновременно. Не могла же Лулу быть единой в двух лицах?!
– Молчи, подлец, когда джентльмены с дамой разговаривают! – Крим Брюле выпалил из револьвера и попал Фингалу в кингстон. Бывший шеф перевернулся вверх дном и затонул вторично. Теперь уже бесповоротно. – Большому кораблю – большое кораблекрушение!
Отдав должное бандиту, начальник полиции продолжил свой рассказ как ни в чем не бывало:
– Я способен и не на такое! Иногда моя неординарная натура ищет самовыражения и находит его в раздвоении личности, а раздвоенную личность можно одеть во что угодно, даже во все черное… Если мне опять не верят, прошу осмотреть правую тумбу – там вы обнаружите элегантный вечерний костюм, сорочку на планке, тупоносые туфли на рифленой подошве, сетчатую майку, демисезонный плащ, купальные трусы, галстук-бабочку, летнюю шляпу – все аккуратно отутюжено и сложено. Полумаску я уничтожило – по такой важной улике меня могла опознать контрразведка синдиката! Таким образом, заказом от лица человека в маске я спровоцировало банду на поединок с Межзвездным Охотником, и, как видите, результат налицо: неделя, данная мне гражданином Президентом, закончилась – и Фингал закончился! Мир праху его!
– За такие шутки, – разгневался Кондратий, – не будь вы в душе дамой, следовало бы лицо набить!
– Я способен постичь глубину вашего искреннего негодования, но что мне оставалось делать?
– Арестовать Фингала, хотя бы на хомодроме во время скачек, и устроить публичный процесс!
– Как бы не так! Разве вам не объяснили, что адвокаты этого дьявола во плоти вытащили бы своего патрона из любой передряги, а публика всегда на стороне кого угодно, но только не полиции! Кроме всего прочего, Фингал – мой кузен.
– ?!
– У моей матушки была любимая сестра. Тетя любила музицировать и продавца пирожков с зайчатиной. Кто мог предполагать, что от этого противоестественного союза Эрато и Гермеса появится чудовище, которое только в юности подавало надежды, и то в барьерном беге. Это чудовище было моим единственным родственником, – грустно добавил начальник полиции, засовывая завещание во внутренний карман. – Если бы я принялся преследовать Фингала официально, общество решило бы, что я просто домогаюсь наследства! А подобные подозрения, согласитесь, не имеют под собой никакой почвы… И вообще, убивать кузена не вполне прилично – об этом говорит хотя бы то, о чем в приличном обществе не говорят… Вы не возражаете, если я закурю?
Кабинет вновь претерпел метаморфозу. На этот раз он стал похож на подземелье, где гнездятся тролли и гномы. Блики, отраженные от кристаллических решеток на окнах, слепили глаза. С потолка свисали сталактиты. По стенам, представляющим собой разрезы геологических напластований, шныряли юркие саламандры. Юркие и огненные. Крим Брюле изловчился, поймал одну за хвост и поднес к сигарете. Саламандра обжигала пальцы, он ее выронил и по привычке хотел затушить подошвой, но саламандра рассыпалась угольками и зашипела…
– И, наконец, самое главное, о чем я хочу рассказать. Вы победили Фингала не только благодаря своему умению с честью выходить из любого самого трудного испытания, но и благодаря моей уловке. В заказе-наряде я подчеркнул, что смерть одного из вас оплачивается дороже, чем смерть обоих.
– Я же говорил, Виктор, с письмом-бомбой что-то неладно. Фингал не мог быть уверен, что я непременно взорвусь!
– Да подожди ты! – Джонг уставился на Единого-в-трех-лицах. – Дай человеку досказать!
– Я надеялся на жадность кузена. Оставив одного из вас в живых, он срывал куш посолиднее, но зато приобретал кровного врага, который непременно отомстил бы за смерть товарища! Каково?!
– Ваше хитроумие, сударь, – склонился в шутовском поклоне Зурпла, – может соперничать с вашим же коварством!
– Меня всегда манила к себе великая загадка появления гениев! Ради ответа на нее я готов пожертвовать всем, а уж участвовать в эксперименте, позволяющем приоткрыть дверцу в святая святых божественного предначертания… Это ли не сбывшаяся мечта, греза ученого, одержимого идеей фикс?!
– Вас ждут! – напомнил появившийся в комнате жениха системо-схимник в белом накрахмаленном халате с широкой лентой шафера через плечо. – Пора, синьор, поверить гармонию основополагающего бракосочетания алгеброй бытия!
– Иду, спешу, моя электронная Ева! – воскликнул белковый Адам, и прозрачная капля поваренной соли выкатилась из уголка глаза…
Граф Бронтекристи, «Рождение Сублимоцарта»
Полицейские автомобили подкатили к мраморным ступеням Дворца правосудия.
– Прошу в мои апартаменты! – пригласил начальник полиции. – Вы не забыли, я должен отметить ваши удостоверения на командировку и завизировать платежную видимость! По правде говоря, догматерия с Предрассудка-111 организовал тоже я. Доставка обошлась казне в изрядную копейку.
– Боже мой! – притворно всплеснул руками Зурпла. – Скоро окажется, что мы прибыли на Полинту тоже из-за вас!
– Так оно и есть! – подтвердил догадку Кондратия Крим Брюле. – Догматерия я выписал исключительно с целью пригласить какого-нибудь Межзвездного для расправы с хищником, а заодно и с Фингалом. Прилетели вы…
– Д-а-а-а! – воскликнул Последняя Инстанция. – Вашему умению закрутить интригу в узел можно только позавидовать!
– Недаром же вторая часть моего литературного псевдонима – Кристи, в честь прославленной писательницы криминальных историй, в которых действует детектив Эркюль Пуаро!
– А первая?
– Что первая?
– Первая часть вашего псевдонима? – спросил Виктор. – В чью честь?
– В честь другой не менее знаменитой английской писательницы, автора так называемого «дамского» романа, Шарлотты Бронте, которая своими произведениями исторгала водопады слез у многих поколений читательниц. Мой полный псевдоним – граф Бронтекристи, а в моих повестях обязательно присутствуют персонажи Агата и Шарлотта.
– Секунду, – сказал Межзвездный Охотник и вытащил из-за пазухи потрепанную книжку, которую так и не успел дочитать до конца. – Так это вы написали?
– Да. «Убийство в морге» – мое любимое детище. Критика считает «Смерть наложенным платежом» лучше, а мне все-таки ближе «Убийство…», – без ложной скромности признался граф Бронтекристи. – Но с детективами покончено! Признаться, успех у публики начал меня утомлять, и я решил посвятить дальнейшее творчество созданию совершенно нового жанра. Однажды мне пришла в голову мысль, что про смерть пишут много и часто, возьмите трагедию и драму, психологический роман и вещи в стиле «черного юмора», не говоря уже о детективах, которые построены только на том, что кого-то зверски убивают на первых страницах! А вот рождению человека в литературе не повезло. Я не говорю о рождении человека в переносном смысле, когда описывается какой-нибудь Пека Чмырь, который «завязывает» с уголовным прошлым и встает на стезю добродетели к зубофрезному станку, – я говорю о рождении человека после девятимесячного заключения в утробе матери. А ведь смерть и рождение – это две крайние точки, два полюса такого загадочного процесса, который называется жизнью. И я решила начать новый жанр – жанр романа-геборуны, увлекательного повествования о зачатии, вынашивании и появлении на свет. В отличие от детектива, где речь может пойти о смерти любого, самого невзрачного субъекта, геборуна должна описывать реальное, достаточно известное лицо, ибо давно подмечено, что читатели обожают смаковать интимные эпизоды из жизни знаменитых артистов, писателей или ученых. Я долго думала, кого из современников выбрать в качестве героя своей первой геборуны, и после всестороннего анализа остановился на Сублимоцарте…
– Постойте! – перебил писательницу Джонг. – Но величайший гений квантованной музыки – не совсем человек. Он – дитя человека и кибернетики, био-компью-зи-тер!
– Ну и что? – удивился начальник полиции. – Повесть о том, как вошел в мир малыш со встроенным музыкальным нанопроцессором, сразу стала бестселлером! В глубоко реалистическом ключе я стремился отразить побудительные мотивы, толкнувшие его родителей на этот далеко идущий интимный акт и, если судить по отзывам прессы, мне это удалось в какой-то мере… Очень хотелось бы подарить мою новую книгу вам, но, по странной случайности, у меня с собой нет ни одного экземпляра!
– Ничего страшного! – заверил родоначальницу геборун Виктор. – На Земле я закажу «Рождение Сублимоцарта» по межпланетному библиотечному абонементу. А пока суть да дело, прошу поставить автограф на «Убийстве…»!
После соблюдения торжественной церемонии, граф Бронтекристи предложила выйти во внутренний дворик Дворца.
– Не хочу! – закочевряжился невыспавшийся Зурпла. – Все ваше здание насквозь пропахло продажной юстицией, а у меня на нее – аллергия! Я устал и жажду единственно покоя!
– Но мы очень просим! – чуть не плача принялись уговаривать гостя Доброжелательница, Божественная Лулу и граф Бронтекристи в один голос. – Хотим перед расставанием продемонстрировать цвет столичной полиции.
Под дружным напором трех милых дам Кондратий не устоял и согласился.
Цвет столичной полиции был преимущественно краснорожим. Особенно выделялся правошланговый. Как говорится, кровь с коньяком. Но по внешнему виду было понятно, не брезгует он и менее дорогими напитками.
Зурпла втянул ноздрей воздух…
– Ты мне представляешься путником, одиноко бредущим по пыльной дороге под палящими лучами светила. Вокруг расстилается чудесный пейзаж, но путник не замечает ничего, он сосредоточен на призрачной цели: дойти во что бы то ни стало от пункта А до пункта Б, а зачем – и сам не ведает!
– Все мы путники на дороге познания. – согласился я. – И достигая цели, мы не достигаем цели! Но наше движение оправдано хотя бы тем, что мы – движемся!
Шеклизиаст, «Дорогая дорога»
…и вдруг все закружилось перед глазами. Рослые полисмены съежились и превратились в аккуратные штабеля груботканых мешков, набитых зерном. Мраморный пол стал дощатым. Дворец правосудия неузнаваемо преобразился и сделался чем-то вроде темного и пыльного амбара. Из-под стрех потянуло смрадом летучих мышей. Мир, данный землянам в их ощущениях, сократился до размеров заурядного вместилища урожая дивного злака.
– Что это? – закричал оружейный мастер, очумело покрутив головой.
– Ты про перемену декораций? Насколько я понимаю, адаптизол, принятый перед нуль-перелетом, перестал действовать. У меня масса тела поболее твоей, и я уже несколько минут воспринимаю Полинту не так, как прежде.
– Чудеса, да и только! Амбар какой-то…
– Какие же это чудеса? Сам говорил, «последнее слово медицины». Ты знаешь, я только сейчас понял одно, Кондрат. Амбар не амбар, а вот мешки мне уже попадались. И запахи… Впечатление такое, что адаптация моей нервной системы к адекватному восприятию окружающего протекала не так гладко, как у тебя…
– Ты хочешь сказать, что все наши злоключения на Полинте были галлюцинацией? Что на самом деле не было ни охоты на догматерия, ни покушений? Просто бродили мы по громадному амбару наподобие дезинфекторов, и окружали нас пыльные мешки да кожаны с нетопырями?!
– Нет. Я хотел сказать то, что я сказал. Адаптизол действительно помог нам поверить, что аборигены такие же, как мы сами. Мы общались с ними, ругались и даже оказались втянутыми в интригу. Но действие препарата окончилось, маятник приспособляемости наших организмов резко качнулся в противоположную сторону, и местные жители стали выглядеть пыльными мешками с ячменем. Истинная же реальность находится где-то посредине между этими полюсами.
– Неужели и мы для кого-то такие же мешки?!
– Возможно, – Межзвездный Охотник вздохнул. – Иногда посмотришь на ночное небо, полное звезд, вообразишь картину мироздания – и покажешься рядом с нею такой ничтожной пылинкой, что дух перехватывает! Все помыслы, чаяния и поступки выглядят такими мизерными, что хочется выть на луну! Где-то вспыхивает Сверхновая, а ты в очереди за молочным коктейлем скандалишь, сталкиваются радиогалактики, испепеляя мириады миров, а тебе зуб мудрости покоя не дает, Вселенная сжимается в точку, а билетов на Сублимоцарта не достать!
– Неужели все так? – встревожился Зурпла.
– Нет, – засмеялся Виктор. – Когда меня обуревают мысли о смысле бытия, выход один: посмотреть в глаза Константе. Посмотрю, и на душе станет легче и спокойнее. Константа, как надежный якорь, держит меня во время любых передряг. Сразу начинаешь понимать слова великого поэта, что «любовь движет солнца и светила…». Обитателям Вселенной не хватает любви, отсюда и страх, и зависть, и ненависть к чужакам, и кровопролитные войны… Смысл существования человечества – нести по Галактике мир и любовь!
– Но любовь подразумевает взаимность! – засомневался в основаниях доктрины Зурпла. – Я убедился в этом здесь, убедился на собственной шкуре!
– Конечно, ты прав, Кондратий, – согласился Виктор Джонг. – Но я верю, придет такое время, когда никаких фингалов на свете не останется и без наших «Уби Вальтеров»!
У выхода лежала большая голая крыса, в профиль похожая на жабу. Виктор наклонился и поднял ее за розовый хвост. От резкого движения детектив вывалился на пол, шурша страницами. С пестрой обложки на землян смотрел осмысленным взглядом щекастый младенец в стереонаушниках, восседающий за концертным роялем. Малиновый заголовок книги извещал, что это – «Рождение Сублимоцарта» известного писателя графа Бронтекристи.
Джонг перевел взгляд на дохлого грызуна. На шее у него болталась медная ладанка на линялой ленточке, а на задней лапке синела наколка «Ом мани падме хум».
– Вот и ответ на твой вопрос о галлюцинациях. Будь добр, подколи догматерия к отчету, Кондратий!
Подобрав творение графа Бронтекристи, Виктор толкнул дверь. Она со скрипом отворилась, и друзья увидели, что на дворе льет как из ведра. Они раскрыли зонтики и шагнули в темноту сквозь стеклярус дождевых струй.
Рассвет еще не занялся, хотя краешек, неба над горизонтом порозовел, как девичье ушко накануне первого трепетного свидания.
Земляне, высоко подымая ноги и оскальзываясь на размокшей глине, дошлепали до коновязи, у которой их поджидала двухместная ступа, в которую превратилась нуль-капсула.
Они вскочили в ступу и…
Николай КурочкинУжасы быта, или Гримасы Всемогущества
Что его, разумеется, всего лишь до поры до времени спасало – так это то, что в него никто не верил. То есть даже и не в него самого (хотя в него тоже никто не верил! Но не это сейчас важно, не это!), а в его способности. Ну или как там их правильнее будет назвать? Дар, что ли?
У всех в головах сидел стереотип. Все знали, каким был этот незадачливый и неуклюжий юноша в семнадцать лет, и в двадцать пять, и в тридцать… Дальнейшее просто и незатейливо можно экстраполировать хоть и до могилы. Недотепа, неудачник, жена уйдет (всю жизнь будет перерывать тайком: это ж надо! На какое ничтожество истратила лучшие свои годы! Хотя, коли по правде, то не все лучшие годы, а их остаток. Подаренный ему без особой любви, из страха, что окажется никому не нужной. Как не смогла стать нужной тому человеку, который нужен был ей для счастья. И потом даже и тому, с которым счастья не могло, не должно было быть, неоткуда. Но должно было быть благополучие и покой. Так и этого не вышло!), что и произошло, когда ей было тридцать четыре, а ему тридцать два – Зинаида была чуть его постарше…
Младшим инспектором он будет вплоть до поры, когда все его сверстники станут старшими инспекторами, а кто так и советником. И в инспекторы его переведут со скрипом, и не на среднюю, а на минимальную ставку, единственного в отделе… В общем, горестная, мелочная жизнь его будет длинной цепью мельчайших унижений, копеечных забот, несуразных случайностей и несчастных совпадений. Впрочем, нет. «Несчастных» – слишком крупное слово для обозначения тех невзгод, что с ним стрясались. Понимаете, все это было мелкое, серое, а не траурно-черно-бархатное… Серенькое в крапиночку…
Но он понимал, что этот его портрет, вовсе не похожий на то, каков он теперь, а только на тридцатилетнего, прикрывает не хуже шапки-невидимки! Никому не интересно, каким он стал. Потому что из того, каким он был, интересного ни-че-го получиться не могло…
На него все давно плюнули, махнули рукой и оставили в покое. Даже самые доброжелательные. Но он понимал, что это не навек. Рано или поздно его новый облик прорвется сквозь пелену стереотипа, и тогда… Тогда все увидят…
А что увидят-то? Но об этом позже. А сейчас еще немножко о прошлом. О безвозвратно ушедшем, мерзком и желанном, недосягаемом собственном его прошлом…
В начальной школе у него была не то что дурная – дурацкая привычка: кто-то что-то натворил, учительница спрашивает у класса: «Кто это сделал?», а он сидит и ухмыляется во весь рот, а то и вовсе ржет вслух. Его и наказывали, как очевидного виновника, за проказу, о которой он, скорее всего, сейчас только и услышал. И даже не столько за содеянное, сколько за отношение к своему поступку: ишь, набедокурил и скалится! Это же ранний цинизм! Ну, натворил, так опусти голову, потупь глаза, выговаривай с трудом слова очередного раскаяния навек… А то ишь какой!
В очередях все всегда кончалось перед ним. Если в школьном буфете сегодня были вкусные пирожки с повидлом, а он вообще-то и есть не хотел, а встал исключительно ради этих пирожков, предвкушая сладость их и особенный вкус горячего повидла, то уж будьте уверены, кончатся они перед ним. Да не за пять человек, а за одного! Ну, самое большое – за двух! И однокашники, зная эту его особенность, ввинчивались без очереди впереди него. Ему все равно не достанется! Иногда его даже угощали. Не всегда, впрочем.
Когда он стал взрослым, очереди пошли более серьезные, и крахи его стали многообразнее. То стоял за обоями. А были по девяносто копеек за рулон, скромненькие, зеленые с белым, и по рубль двадцать, вульгарные, отвратно (и развратно) розовые, и пока он достоялся, по девяносто кончились! То он стоял за билетом на самолет. Ему надо было в Куйбышев и в Ульяновске на день остановиться, бумаги передать и две подписать. Так что вы думаете? Из нашего города ежедневно через Ульяновск на Куйбышев летают, а через Саратов два борта в неделю. Так через Ульяновск билетов на всю неделю не было, а через Саратов (куда ему никогда в жизни ни за чем не нужно было) есть… И так во всем. Если он брал большую сумку и собирался проехать по магазинам в субботу перед обедом, то почему-то получалось чаще всего так: к часу он добирался до магазина, закрывающегося на обед с тринадцати до четырнадцати, еще и еще с таким же расписанием. К двум он попадал в зону магазинов, закрывающихся с четырнадцати до пятнадцати, а в три уже везде было полно народу, и ему ничего почти не доставалось. Ну, вы уже догадались, что так же было со всеми сторонами быта. Быта, у нас и для нормально удачливых людей еле переносимого, а уж для него!..
Временами он мечтал о том, чтобы не иметь тела, связанных с ним потребностей и идущих от него всяческих неудобств.
А еще чаще он мечтал продать душу дьяволу. Ни в какую загробную жизнь он не верил, так что расплачиваться вечными муками за несколько лет блаженства не опасался. А испить блаженства он бы очень не отказался! Он подозревал, что «Фауст» и все прочие такого рода истории – истории того, как отдельные неудачники обдурили нечисть, обменяв нечто осязаемое, чего им не хватало, на неосязаемое, чего ни у них не убыло, ни у чертей не прибавилось, и обмен удался лишь в силу крайней суеверности и малограмотности нечистой силы. Но, увы, это были всего лишь сказочки!
Попался бы ему дьявол, охочий до душ! Он бы знал, чего требовать, чтобы потом не кусать ногти, локти и колени в досаде. Он не стал бы просить любви конкретной женщины или денег. Нет! Он не так прост. Он попросил бы везения и долголетия. Ну, не кавказского, а среднего. Семьдесят… Нет, даже шестьдесят семь лет – две трети века, – но уж чтобы везло во всем! Он не знал, не мог этого знать, но догадывался, что везение окрыляет и распрямляет скомканные, угнетенные, изуродованные непрухой души. И верил, что и он еще сможет распрямиться. Хотя в его возрасте, в общем-то, вряд ли можно измениться.
Костенеешь в своих качествах и миропонимании. Четвертый десяток как-никак разменен!
Но он не верил в то, о чем иногда позволял себе помечтать. Потому что признать нечисть – означает признать чудеса. А он, споря с коллегами насчет телекинеза, как-то сказал (это в пылу спора было случайно обронено, но потом он понял, что сказал точно и верно!), что признать движение спичечного коробка под действием взгляда – для этого требуется куда более серьезная ломка наших воззрений, чем для признания загробной жизни…
Ничего этого там нету. Нигде и ничего! А жаль…
Так иногда допекали мелочи, что становилось даже отчасти хорошо, что никого там нет. Потому что явись сейчас дьявол – отдал бы все что угодно за ничтожную цену. За час покоя, за собственную обыкновенность… Дешево! Но только чтобы сразу!
