Текст книги "Адовы (СИ)"

Автор книги: Степан Мазур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

У подъезда она и увидела растерянного Петровича. Тот сидел на скамейке, обхватив голову руками, и бубнил для себя:

– Финская. Баня… Баня, но финская… А куда же сауна делась?

Задумалась.

– А ну прекратить киснуть! – рявкнула старушка, толкнув представителя власти клюкой для бодрости. – Мир в опасности, а ты тут баню на сауну поменял?

– Да я верю! Верю же! – взмолился участковый. – Во всё!

– Это правильно. Кому ещё доверять? – погрозила она всё той же клюкой и под руку его подхватила. – Чепушило, что ли? Ты вот что… психов мне помоги вызволить. Они побольше нашего знают.

– Опять таблетки свои принять забыла? – участковый с трудом вырвался из её цепких рук. – Ты, Нюрка, с телевизором-то завязывай. А то так и до сумасшедшего дома не далеко, – вздохнул участковый, остро сожалея о том, что в кобуре нет отдела для второго огурца.

– Вот туда мне и надо! – она ещё раз погрозила клюкой. – И тебе тоже.

– Нет, – твердо заявил Петрович. – Мне не надо. – А потом развернулся и медленно пошёл прочь. – Не надо мне в дурку! Слышишь⁈ Я – нормальный. Нормальный я!

– Э-эй! Ты куда это намылился?

– В отпуск! – ответил он не оборачиваясь. – Найду Палыча и на рыбалку поедем.

– Какая-такая рыбалка? Ночь на дворе! – крикнула ему в след Нюрка.

– Ночью лучше клюёт! На сома пойду!

– Планета в опасности! А ты отлыниваешь. Ты – безответственный представитель законности и порядка! А ну, стой!

– Нет!

– Дуй в дурку дела доделывать. Я кому сказала⁈ – она поспешила за ним, подгоняя Петровича клюкой в спину.

– Не пойду! – упирался тот.

– В дурку! Кому говорят? – никак не шла на компромисс старушка и даже по секрету добавила, понизив голос. – Своих выручать будем. Они всё знают. Теперь только психам можно доверять. Не зря они вышки связи ломают. Связь пришельцам портят. Гении же… непризнанные.

* * *

Охотиться лучше в тёмное время. Это знал каждый оборотень, и каждый вампир. Да и вообще всякий малограмотный монстр.

С наступлением темноты люди издревле закрывались в своих квартирах и домиках, наступала тишина, и лишь неприкаянные путники бродили в ночи. Так было испокон веков. И так должно быть всегда под светом Луны всегда. Но затем людей стало слишком много. Они осмелели и заявили о своём праве на ночь.

Улица Садовая стала ярким примером такого непотребства. С наступлением темноты здесь тише не стало. Напротив, шума прибавилось. Народу стало не протолкнуться.

Один громкоговоритель призывал сохранять спокойствие, другой уговаривал отдать свой голос за некоего Чепушило. Образ последнего распространялся быстрее чумы по округе с массовым выбросом тетрадных листиков, исписанных от руки.

Как можно отдать свой голос, Михаэль слабо представлял. Знаками жестов потом общаться что ли? Или в приложения, как говорил сын?

– Да и зачем этому Чепушило чужие голоса? – сетовал отец. – Немой он, что ли? Сам пусть кричит!

Семейство Адовых на вечернюю прогулку отправилось всем составом, включая детей, домашних животных, духов, родственников и оживших кукол. Только чердачный оставался следить за домом, как верный страж.

Топот был надёжнее сигнализации хотя бы потому, что в отличие от простого визга, мог треснуть не званных гостей по макушке табуреткой. Или люстру на воров скинуть.

– Может, в другой раз погуляем? – предложил Даймон, разглядывая толпу ещё в окно подъезда. – Что мы делать то с ними всему будем? Ты столько не съешь, па. А ма не выпьет и половины.

– Что они потом откусанные и недопитые будут ходить? – добавила Мара, поддержав брата. – Придётся добивать уцелевших.

– Нет, никого убивать не надо, – заявил демонёнок. – Людей хоть и много, но зря переводить не стоит. Есть всё-таки среди них и рыжие.

– Сын прав. Кровь не смузи, много не выпьешь, – кивнула Блоди и добавила. – Но наша охота сегодня будет другого рода. Ищи главных зачинщиков беспорядков, Даймон. А как найдёшь, изгоняй с нашей территории.

– Точно! Обезглавим змею. Тело смирится! – заявил отец и добавил. – К тому же никто не запрещает мне исполнить для них пару песен.

– Никаких песен, Михаэль. Если мы не наведём порядок, то страх у людей уйдёт. – предупредила Агата Карловна. – Никакого уважения не останется. Ты гляди, чего творят. Солнце за горизонт нырнуло, так эти фонарики вытащили и вернули свет, вместо того, чтобы дрожать за ставнями у свечи. А как же корни? Как же традиции? Ты свечи-то, брат, когда в последний раз видел?

Михаэль задумался, кивнул.

– Убить всех живых! – моментально поддержала Мара. – А мёртвых воскресить, чтобы… убить правильно! – добавила она, немного подумав.

– Племяшка дело говорит, – согласилась банши. – Мало того, что живут неправильно, ещё и умереть нормально не могут. Кто им ещё поможет, если не старое-доброе проклятье?

– Вариант с массовым истреблением, конечно, неплох, – кивнул оборотень. – Но потом нам снова придётся переехать. Представляешь, сколько духов тут станет? Это, наверняка, будут очень шумные духи. В таком разноголосье ни порыбачить, ни телевизор посмотреть, как следует. А там иногда про рыбалку показывают! Мне Лёня рассказывал.

– Что за Лёня? – удивилась банши.

– Мой мясодатель. И кровевыделитель, – объяснил, как смог глава семейства.

– Не хочу переезжать! – возразила самая маленькая девочка на всю округу. – Я лучше их так напугаю, что они заикаться начнут. И орать не смогут. Будут как Максимка. Он безобидный. И мягкий.

– Мягкий? – переспросила банши.

– Да, мягкий и нежный, – кивнула Мара. – Зато роботов любит. Обещает построить одного, который построит другого. А когда соберется целая армия, они всё-таки поработят для меня человечество.

– Ты это очень здорово придумала, маленькая жуть, – похвалила дочку Блоди. – Заикания, думаю, будет вполне достаточно… Правда, дорогой?

– Не слизнуть мне больше медку, если не так, страх моей души, – подтвердил Михаэль.

– Ну… – добавил образованный неделей обучения в общеобразовательной школе Даймон. – Может и не только заикание получиться. Люди иногда такой ерунды пугаются. Вот Мара поиграла на стройке, а там половина людей поседела. А здесь весь сыр-бор из-за кукол начался.

Сестра пожала плечами и потянула Блоди за леггинсы. Оделась вампирэсса на прогулку-охоту по-спортивному, как будто приготовилась бегать на ночь глядя. В её гардеробе после похода по магазинам было много новых нарядов.

– Мам, а почему люди седеют? – спросила Мара. – Они что, хотят быть как зайцы зимой?

– Иногда ещё и линяют, но только головой, – добавила Дарья Сергеевна, материализовавшись под козырьком подъезда. – Иногда и зайцами делаются, когда душа в пятки уходит.

– Но Адовы не из таких, – добавил Михаэль, приготовившись к бою. Или петь. – Адовы просто хотят покоя… На этом свете.

Михаэль принял медвежье обличие. Его превращение наверняка бы могла заметить баба Нюра с балкона. Но сейчас дозорная улицы Садовой была занята куда более важными делами – спасала мир с участковым. А Сидоровы ниже на этаже уже давно были на улице с Максимкой и Сашкой. Как и семья Ленки.

И это были последние жильцы подъезда, что ещё не переехали в угоду реновации.

Семья Адовых оказалась на улице ровно в тот момент, когда во двор вкатила очередная карета скорой помощи. Только теперь сумасшедших на ней не увозили, а привозили. А за рулём сидел сам профессор Пипеткин.

Припарковавшись и распахнув дверь пошире, он прокричал толпе:

– Чтобы взять под контроль эпидемию, её надо возглавить! Объявляю себя нулькактусовым пациентом! Даёшь апельсины в народ, дамы и господа! Ура сопротивлению на Садовой!

– Ура-ура-ура! – закричали психи, разбегаясь среди людей, кукол, агитаторов Чепушило и продавцов с рынка до кучи.

Одни их последних торговали шаурмой по «классическим доотравленческим рецептам», другие «передовой шавермой с нанотехнологиями». А на тему – «чья лучше?» очень спорили между собой те и другие. Но транспаранты на всякий случай раздавали те и другие.

Не прошло и минуты, как новоприбывшие психи тоже ходили с транспарантами, и требовали «громко не мяукать», «продолжение Санта-Барбары», «показать обратную сторону Луны», «спасти всех гусей» и даже «не колоться кактусам».

Среди них с рулоном туалетной бумаги вместо микрофона бегал и Побрей Врунов, вещая на ходу:

– Не переключайтесь, не переключайтесь, не переключайтесь.

– Петрович, опоздали! – закричала бабка Нюрка из толпы. – Они уже здесь! Бей пришельцев! Спасай землю обетованную!

– Поохотимся, Адовы? – прорычал Михаэль и приготовился броситься на врагов. Но с кем драться даже оборотень не понимал. Людей вокруг – пруд пруди. И все против всех. Столько в них противоречий накопилось, что энергию необходимо куда-то выплеснуть. Иначе – расплещется.

Но толпа оказалась умней. Вместо того, чтобы драться друг с другом, она быстро нашла общего врага, стоило к Садовой подъехать военным.

Все в едином порыве бросилась на к военной технике!

* * *

Удачная военно-морская рыбалка пообещала Громову повышенную пенсию. А вот ночь на Садовой прибавила майору седины. Ему поступил приказ разогнать людей, но без применения оружия. Выдали только экспериментальные попкорновые автоматы и пулемёты.

Спорить не надо. Задача поставлена – действуй.

Не успели толстые автобусы выгрузить солдат, и вместо пуль на толпу посыпался солёный и сладкий попкорн, как создался такой ажиотаж, что автобусы быстро перевернули в поисках добавки. А солдат вытащили по одному, обняли и как давай тыкать лицами в касках в лозунги и требовать показать обратную сторону луны, спасать гусей и не слушать кактусов (а то слишком умные стали).

Только майор отошёл от первого шока, как одни диверсанты шаурмой угостили. Потом другие – шавермой добавили.

А в качестве ответного спроса перед выбором поставили: какая лучше?

Военные и рады бы ответить, но вся продукция в агитационные листики Чепушило была завернута. Тот тоже голоса требует.

Разглядели люди Громова среди людей даже кукол и медведя. А рядом ни цыган, ни цирка не было.

– Товарищ майор, докладываю. Массовые галлюцинации. Потравили нас, – отчитался капитан начальнику, доедая то ли шаурму, то ли шаверму.

Всё бы ничего, но тут медведь психанул и запел во весь голос:

Поребрик или бордюр? Разделились два лагеря.

Шаверму бьют шаурмой. И уже много раненых.

В подъезде тот ещё мрак: притаилась парадная.

Словесный сей приговор не терпит обоснования.

Все прислушались. Кто-то выкрикнул:

– Медведь дело говорит!

Один из уже выздоравливающих, а может быть и ещё психов, вдруг как подхватил и затянул в голос припев:

А я уеду вдаль на синем москвиче.

И попиликаю, пусть люди машут мне.

В моём кармане зла не хватит на двоих.

Всё фиолетово. Я самый стильный псих.

Медведь подошёл к нему, приобнял покрепче и продолжил рычать басом:

Что такого, друг, в этом замесе,

что в один момент вдруг так стал всем интересен?

Купить слона не могу, мы не на распродаже.

Но есть рецепт для души: доставай бумажку!

И они вместе затянули припев:

А я уеду вдаль на синем москвиче.

И попиликаю, пусть люди машут мне.

В моём кармане зла не хватит на двоих.

Всё фиолетово. Я самый стильный псих.

Толпа зааплодировала и вернулась к привычному делу – анархии.

Майор сложил лицо в руки. Никакого проку от солдат не было уже ко второй минуте требований. От боевой чести остались только отпечатки чернил и майонеза на лице.

– Мама-анархия, что мы будем делать? – обронил майор и закрылся в танке для получения дальнейших инструкций от начальства.

Оттуда раздавалось:

– Генерал Дронов, разрешите доложить?.. Нет, котлет вам жена доложит, а у меня информация об операции… Да как хотите, так и запоминайте. Ну, тогда записывайте… да не знаю я как пишется «выхухоль»!.. Что значит, не хочу пылесос?

Переговоры с начальством мало чего дали. Межведомственная рыбалка по ту сторону динамика, судя по всему, продолжалась. А тут в бойницу-окошечко Громов мог видеть, как некоторых солдат уже раздели подозрительные личности в белых одеждах, а прочие отобрали оружие и теперь уже вооруженные психи бегали по улице, и быстро расстреливали весь боезапас, угощая всех вокруг попкорном.

Поскольку психи теперь были одеты как военные, а военные раздеты до фуфаек и тельняшек, как гражданские, субординация нарушилась и превратилась в чёрт знает, что. Да и тот ногу сломит.

Ситуацию мог спасти только экспериментальный танк. И Громов решил действовать по старинке. Вытащив пакет с попкорном из дула, он зарядил в башню старый-добрый подкалиберный боеприпас, чтобы выстрелить в воздух и разогнать всю эту толпу хорошо проверенным методом – бахнуть так, чтобы снова боялись.

С новыми силами угрожая дулом танка толпе, майор кричал до хрипотцы:

– Построиться! Взять недругов в кольцо! Разоружить!

Но его никто не слышал. Одни пели, другие кричали. Куклы-диверсанты даже взобрались на броню и пародировали его тоненькими голосками:

– Взять влево и прямо! Снять всем штаны и прыгать! Даёшь звезды в небе на каждого!

– Вредные куклы, – пробурчал майор. – Я вам сейчас покажу штаны и звёзды.

Как ответственный человек, он привык выполнять приказы. Других в майоры не брали. Но к неожиданности Громова на танк взобрались не только куклы, но и какой-то толстый человек в пиджаке, который тоже начал кричать в толпу:

– Только Чепушило наведёт порядок! – а, чтобы точно поверили, добавил горячо. – Сила власти во власти сильных и слабости слабых!

Куклы, хихикая, тут же принялись пародировать и его:

– Даешь силу ради слабости! И слабость ради власти слабых над сильными! Всем быть сильными, пока все слабы!

К удивлению майора, толпа больше аплодировала куклам, чем оригинальным ораторам. Все любили пародии, устав от реалий мира.

Только от Чепушило тоже быстро устали. А едва кто-то прокричал:

– Так это же банкир из «Упырей и сыновей»!

Как люди схватили его за ноги, надавали тумаков и быстро подвесили несостоявшегося чиновника на столб за ноги, примотав изолентой и скотчем.

Перевернутый сверху-вниз, кандидат от народа вещал уже диаметрально противоположное:

– Да разве Чепушило нужна власть? Кому вообще нужна власть над толпой, когда болит лицо? Пусть правят другие. У них лица крепче и ноги не так быстро затекают! А я ухожу. Ухожу в поле. Мне бы землицу пахать и сеять. А потом окучивать. Да я всех с рук прямо кормить буду. Только сначала собранное помою.

Раскаянье чиновника понравилось толпе. Она быстро сняла Чепушило со столба, вручила ему транспарант, и теперь переобувшийся в воздухе сановник тоже требовал продолжения Санта-Барбары и был против коробок, но за спасение гусей.

Майор Громов в душе и сам был рядом с людьми. И даже готов был снять погоны и тоже взять в руки какой-нибудь лозунг позалихвастее, да прокричаться как следует.

Он даже открыл люк, чтобы крикнуть «братцы, сестрицы! Я с вами!».

Но эти нетерпеливые люди не дождались его преображения и принялись тянуть из люка без всякого раскаяния. Тогда Громов убоялся, что его неправильно поймут и тоже подвесят на столбе.

Быстро задраив люк, майор стукнул кулаком по рычагу от злости.

Не успел его принять народ, не утерпел. Порвалась народная скрепа на последней секунде. А ведь так хотелось.

Потревоженный рычаг вдруг повернул пушку к дому Адовых, угодив на уровень третьего этажа, где одно маленькое проклятье какую-то неделю назад нарисовало, но так и не активировала пентаграмму.

Последний штрих за Мару сделала паутина.

Майор заплакал над пультом управления, и треснул кулаком повторно. Уже от раскаянья. От самого сожаления, что здесь он, в «броне», а не там. Сидит, а не стоит с людьми с Садовой за правое дело.

Пушка неожиданно для всех выстрелила. И снаряд полетел прямо в дом.

– Ох, – удивлённо вздохнул майор.

Как и в случае с «Авророй», мир поменял первый выстрел.

Глава 40

Постлайф и прочая эпичность

Толпа людей привыкла к шуму. Но когда выстрелил танк, все как один повернули голову к дому. Подсвечиваемый трассирующий снаряд впился в стену дома. Взметнулась пыль, показался огонь, а затем крыша обвалилась. И в наступившей на краткий миг тишине вдруг раздался мальчишеский крик:

– Шрёдингер!

Этого мальчишку знали все на Садовой.

Сашка Сидоров с ранних лет слыл отпетым хулиганом и ничего хорошего от него давно не ждали. Но тут он первым рванул к полуразрушенному дому, расталкивая людей.

– Стой! – дядя Серёжа ухватил его за куртку. – Сейчас рухнет же.

– Там Шрёдя! – крикнул Сашка, вырываясь. – Он мой друг!

Тут изо окна на четвертом этаже вдруг раздалось громкое «га-га-га», и гусь, не забыв расправить крылья, спикировал вниз.

– Я поймаю! – выкрикнул Даймон. – Поймаю!

Они встретились у покосившегося здания. Гусь настолько обрадовался, что демонёнку потребовалось приложить немалые усилия, чтобы не дать себя ущипнуть.

– Жив? – подскочил к нему Сашка.

– Жив, – ответил Даймон, передавая гуся.

Сидоров бережно принял гуся. Пернатый квартирант ловко повернул шею и цапнул Сашку за палец.

– Ай, – вскрикнул он, – Я тоже рад тебя видеть.

– На «семёрочку»? – спросил Даймон.

– На «девяточку»! – поправил сосед. – Чуть палец не отгрыз!

– Это он с перепугу. Не каждый день летает.

– Наверное, – сказал Сидоров и вдруг замялся. – В общем… я это… сказать хотел. – Он глубоко вдохнул и всё же выговорил. – Спасибо. За то, что друга спас.

– Я рад, что вы подружились, – кивнул демонёнок. – Такое домашнее животное даже мне не под силу.

Ребята пожали друг другу руки. А спустя мгновение, рухнула несущая стена, пробитая снарядом. Затем обрушилась другая. Хрущёвке много не надо. На века не рассчитана.

Дом довольно быстро стал складываться, как карточный, у которого вытащили всего одну, но самую нужную карту. Всё заволокло клубами пыли, слетала крыша и куски кирпичей. Толпа вздохнула в едином порыве, разбежалась подальше, а потом застыла. А когда пыль осела, словно очнулась от какого-то безумия.

И что они увидели?

На развалины первыми рванули четверо. Один из них был словно в костюме медведя. Другая – спортсменка, желающая похудеть. Была даже маленькая светловолосая девочка. А ещё мальчик-школьник в очках, словно с обгоревшей головой. В кармане его торчал крысиный хвостик. А рядом с ними бегал словно подпаленный тем же огнём пудель, надрывно гавкая и обнюхивая кирпичи.

– Чердачный! – кричал Михаэль, раскидывая целые куски плит. – Где ты?

Толпа в едином порыве откликнулась. Все рванули к обрушенному дому и стали разбирать завалы.

– Топот! – вторила ему Блоди, раскидывая кирпичи.

Старались помочь и дети, но не кричали, а плакали. Мара ревела навзрыд, по щекам Даймона тоже катились слёзы. Их не интересовали куклы, ноутбук и телефон. Их волновал только друг семьи.

Организовавшись за какие-то минуты, толпа слаженно разбирала завалы, как будто все в один миг стали Адовыми, которые спасали близкого.

Даже Побрей Врунов взгромоздился на завалы, и проговорил уже не в рулон пыльный туалетной бумаги, а в старый, пожёванный анонимными психами оранжевый микрофон свою грустную речь:

– Сегодня на улице Садовой народ потерял под завалами несправедливости гражданина Чердачного. Герой Садовой, некто гражданин Топотов, канул в лету вместе с нами за наши страсти и убеждения. Как же это случилось, что мы допустили в слепоте своей, что по нашим улицам ездят танки и бездушные генералы стреляют по жилым домам? Дома больше не наша крепость?

– Я не генерал, я майор, – донеслось из танка.

Все повернулись к военному.

– Да какой ты теперь майор? Ты теперь и на рядового не тянешь, – сказал ему Побрей Врунов и добавил важно. – Рядового человека.

Громов кивнул, спрыгнул с брони, молча скинул форму с погонами.

– Я не хотел стрелять. Я больше вообще рыбалку люблю. Но приказ был, сами понимаете. – тут он утёр лицо и махнул рукой. – Э-э-эх, да что теперь говорить? Всё уже сказано. И сделано.

И он тоже принялся разбирать завалы.

– Даже военные пытаются исправить то, что уже натворили чиновники, – Побрей Врунов подошёл к Чепушило, который скинув пиджак и обнажив татуированные куполами плечи, так же сочувственно сопел над развалами.

– Мы все виноваты, – сказал директор банка. – Бизнес, власть, а толк какой? Ни один человек в ответ не улыбнётся, пока к нему в карман лезешь. А если дырявый давно карман, то что делать? А люди что, виноваты? Откуда деньгам взяться? В карман давно никто не докладывает. Все только отобрать норовят.

Побрей Врунов повернулся к новой камере оператора, кивнул и продолжил совершенно искренне:

– Все работают в едином порыве, даже не обращая внимания на жуткие раны от огня.

Тут Врунов показал на лысину Даймона и погладил местами выстриженного пуделя.

– Даже животные милосердны и пытаются исправить предрешенное. Вынюхивают наши пороки, чтобы предостеречь от новых грехов. Кем же предрешен наш путь? Разве реновация должна была затереть нашу память? Разве не было на этой улице истории? Разве не знали эти подъезды любви? Разве не смеялись здесь дети?

Побрей замолк. А затем увидав хвост крысы в кармане Даймона, показал на неё оператору и добавил:

– Дети более человечны, чем мы. Ребёнок спас крыску. Не побоялся чумы и бешенства. А что мы? Взрослые, которые. Стреляем, протестуем. Тьфу на нас. Плюнуть и растереть.

Камера выхватила Михаэля. Он тщательно принюхивался к обломкам. Нос медведя был гораздо более чутким к запахам, чем человечий. В очередной раз подняв массивный кусок плиты, бережно и осторожно Адов поднял на медвежьи руки заросшее шерстью пыльное тело.

Оно кашляло, закатывало глаза, и бормотало: «опять крышу крыть», «шайку бы, хозяйка» и «столько пыли я не вытру».

Все вдруг подсветили Чердачного и его спасителя. И люди поняли, что на Михаэле не костюм, да и в руках его не совсем человек.

Откровение накрыло всех.

Даже Врунов на миг потерял дар речи. Застыли и куклы, что тоже вносили свою лепту, растаскивая по маленькому камушку от завалов.

Старший Адов словно не обращал на своё раскрытие никакого внимания. Он перекинулся в человеческое обличье и поднял тело над головой.

– Живой, – сказал он тихо.

– Живой! – подхватил Побрей Врунов так, как будто любимая команда забила гол.

И вся толпа возликовала:

– ЖИВОЙ!

Люди принялись обниматься; психи брататься с раздетыми военными, бабка Нюрка крепко-накрепко обняла участкового, сказав:

– Ишь что, а инопланетяне то тоже люди оказываются!

– Люди! – кивнул Петрович и неожиданно для себя откопал ванну с карасями. – Все тут теперь люди, кроме нас. Мы истинные нелюди. А монстры оказались единственными людьми. Это уже диагноз нам, человекам. Я же, Нюр, как оказалось, всю жизнь не там рыбачил. Рыба то вон вся где – в ваннах уютных. А не в реках, которые люди загадили.

– Рыбы миллионы лет эволюционируют, Петрович, – припомнила старушка. – Нам до них ещё далеко. Давай рыбе лучше новую реку найдём.

– Давай, – согласился Петрович. – Берём по одной и несём в тазик. А потом выпустим там, где почище.

Санитары принесли каталку. Но не за участковым или рыбой. А за чердачным. Михаэль бережно положил Топота на неё.

– Что ж, хозяин, и шердака теперь у нас нет, – вздохнул пострадавший. – Не Шердачный я теперь, выходит. Снова понижен… Пыльный, выходит теперь я?

– О нет, мой дорогой. Ты повышен далеко за пределы этого дома. Да и я не хозяин тебе, Топот. Ты свободный и волен сам выбирать новый дом, – улыбнулся вполне по-человечески Адов старший. – Мы все теперь освобождены. Но не изгнаны. Вот она – истинная свобода среди людей. Не важно, человек ты, монстра или кукла. Важно поступать правильно.

Топот кивнул. Побрей Врунов улыбнулся и отложив микрофон, заплакал. Лучше бы он сказать не мог.

Блоди обняла оборотня и призналась:

– Я вампир, но давно не пью кровь. Томатный сок вкуснее. И пончики, они, понимаешь… Они мне лучше подходят! Я прежняя, конечно. Но я… хочу… хочу меняться. Мне больше нравится выпечка, чем охота!

– Я знаю, – улыбнулся Адов, обнимая жену. – Я и сам давно жарю сырое мясо. А люди мне вовсе поперёк горла встают. Изжога, опять же. Мёдом всё надо лечить. Пасеку бы мне, да побольше. Я же не столько медведь давно, сколько пчеловод!

Даймон протёр очки и сказал:

– А я влюбился. Я знаю, нам, демонам, нельзя. Мы созданы чтобы заставлять страдать, но Ленка… Она, рыжая, понимаете? Она сильнее запретов!

Ленка услышала этот диалог в толпе, неожиданно подошла к нему и взяла за руку.

– Ты тоже мне нравишься. Твои стихи прекрасны, Даймон. Оказывается, я люблю поэзию. Её можно слушать и ничего не говорить. Как жаль, что мальчики сейчас не сочиняют стихов девочкам. Только крутизной меряются. А чего ей мериться, когда стихи так красивы? Я бы… ещё послушала.

Они обнялись.

Следом камера выхватила Мару. Та улыбнулась в объектив редкими большими зубами и заявила:

– А я больше не буду пытаться захватить мир.

– Почему? – спросил Побрей, устало улыбнувшись после всего пережитого.

– Я устала. Больше не могу. Живите. Чего мне жалко, что ли? – призналась Мара и обнажила зубы. – Живые вы веселее. Я… так подожду.

* * *

Ночь откровений на улице Садовой перевернула всё. Первый Подпольный канал заснял всю картину в прямом эфире, чем неожиданно прославил Адовых на всю страну, а затем и планету.

Монстры подняли головы во всех странах и заявили о себе, не желая больше скрываться в темноте, ночи и по прочим пещерам.

Кот Леонид на рынке даже вскоре создал профсоюз мохнатых и был избран мэром города, запретив сносить уцелевшие старые дома, как элемент истории. В них всё-таки могли жить домовые.

– Места в стране много, стройте, где хотите, а плодить муравейники ещё успеете, – заявил он в камеру и это оказалась его победная предвыборная речь.

Его единственный оппонент – Чепушило раскаялся. Он свёл наколки и отдал коту-оборотню свои голоса, а банк закрыл. И даже распродал всё имущество за границей, а сам переехал на дачу картошку выращивать, поднимая сельское хозяйство в стране на отдельно взятых шести сотках.

– Вы как хотите, а я больше не могу, – заявил он на камеру. – Пока людей не накормлю, сажать и копать буду без остановки. Потому что не упырь я, а честный человек!

Леонид с Михаэлем повстречались на рыбалке с Петровичем и Палычем, подружились и при всяком удобном случае ловили рыбу из грязной реки, переселяя в более чистые воды.

– Вы, ребята, как хотите, а от пенсии мне нужна была только рыбалка, – постоянно повторял участковый на очередном сборе у реки, где они все вместе подкармливали рыбу и отмывали в персональных ванных.

Топоту тоже досталось славы. Ему памятник поставили на месте старой хрущёвки. И вскоре у «Садовой, 13» разбили парк межвидовой толерантности, взаимности и согласия. Между людьми, монстрами и на всякий случай – куклами.

В конце концов, новому мэру было не жалко дружить со всеми, даже с вегетарианцами, если те не мусорили на природе у реки.

Что до Адовых в целом, то им больше не пришлось никуда сбегать. Первый Подпольный канал на деньги от интервью построил им дом за городом, как и всем пострадавшим семьям в злополучной хрущёвке. В местечке под названием Мрачново.

Так что вся расселённая улица Садовая стала коттеджным посёлком на новом месте, где спокойно жили Сидоровы, Адовы и прочие люди и монстры.

Топот стал почётным домовым Адовых на новом месте. Но по своей воле. А Михаэль первым делом завёл пасеку во дворе у леса, постоянно напевая: «я пчеловод, у меня есть мёд. А у тебя нет. Стоматологу привет!».

Теперь ему никто не мешал петь, а пчёлам даже нравилось. Жужжали в ответ.

Однажды Михаэля услышал гуляющий по лесу лесник-продюсер. Они вместе записали сингл «волчья пасть», взявший три Брэмми, восемь Мохнограммов и три деревянные пластинки с шоколадной позолотой подряд, но на вторую песню их творчества не хватило. И успех быстро сменился забвением.

Блоди открыла кондитерскую в придомовой пристройке, которую возвел для неё Топот по старой дружбе (руки помнят). Раздобревшая от работы по душе вампирэсса теперь пекла свежий хлеб и потрясающе-вкусные булочки, но продавать их не успевала, так как дети росли, да и самой вкусно.

Старый грузовик Майки снял разговаривающих кукол с бампера, свёл надписи, был заново выкрашен и даже получил официальный номер. Теперь почти каждый день он возил Даймона, Ленку, Сашку и Максимку в старую школу. А затем терпеливо ждал, пока ребята нагуляются в новом парке после уроков.

С ними с большим удовольствием катался гусь Шрёдингера. Его всегда подкармливали в парке, пока он дожидался ребят. Некоторые прохожие это даже называли «хлебная дань моде».

Мара пошла в детский садик. Дети полюбили её с первого дня. Одни скажут, что у них не было выбора. Другие – что по своей воле. В любом случае, она оживляла кукол, и нужда в воспитателях почти пропала.

Теперь сами куклы развлекали детей, учили писать их лозунги и читать надписи. В основном письменные требования касались запретов на кашу с комочками.

А самой необычной воспитательницей в этом детском садике стала дух Дарья Сергеевна. Вскоре её даже повысили до директора заведения, ведь она не могла собирать деньги на шторы даже если бы захотело. Зато дети слушали её беспрекословно. Ведь дух знала множество поучительных историй.

После каждых занятий под конец рабочего дня Дарью Сергеевну встречал заросший, но восстановленный в должности директор школы с гнездом на голове. Ведь это тоже стало модным. Плюс грело темечко.

Сам Фёдор Андреевич написал книгу о просвещении, разоблачил минимум семь заговоров и стал экспертом на телеканале для альтеративно мыслящих.

Участковый Афанасий Петрович получил очередное звание за перевыполнение плана по расселению дома и под триумфальный хруст огурцов был отправлен на пенсию.

Только без работы Петрович быстро понял, что так и не осуществил задуманного: не раскрыл громкое преступление.

Следуя за мечтой детства, он открыл частное детективное агентство – Петрович и Эн.

Одни говорили, что это потому, что он ощущал себя Ниро Вульфом – настоящим детективом. Другие говорили, что так он замаскировал свою основную помощницу – бабу Нюру. Это ведь она первая странности на Садовой начала замечать.

Профессор Пипеткин ушёл в длительный отпуск, чтобы вывести из себя все кактусовые токсины. А затем снова начал лечить пациентов, но совершенно иначе. Теперь каждого пациента он называл ласково «мой душевненько-уставший» и часто водил толпу ещё более усиленно выздоравливающих на прогулки по новому парку. Гусе кормить и высаживать кактусы.

Он даже повысил зарплату старой уборщице, что охотно сопровождала профессора на этих прогулках, пока он угощал её апельсинами. Подняв пыльные ведомости, с удивлением обнаружил, что у неё есть имя – Виктория Захаровна Цыц.

Эльвире больничный режим пошёл на пользу. От овсянки цвет её лица улучшился, а от успокоительных пропали круги под глазами и нервный тик. Дружба с Похудейкиной открыла ей путь в модельный бизнес.