Текст книги "Следователь прокуратуры: повести"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

– Он деньги у вас… забрал? – осторожно спросил Рябинин.

– Что вы! Честный, каких мало.

Жёлтая чёлка, блестящая, как её кулон, возмущённо дёрнулась. Узкие глаза смотрели насмешливо: мол, следователи всюду ищут кражи да убийства.

– Какая заступница, – улыбнулся Рябинин.

– А как же? Убедилась. Мне от матери достались бриллиантовые серьги. Восемьсот рублей стоят. Квиток ювелирторга хранится. Пошли мы с Мишкой в парк на танцы: забеспокоился, что потеряю их или шпана какая выдернет. Снял и спрятал в бумажник. Я и забыла про них. Так он на второй день звонит, чтобы не беспокоилась. Через два дня встретились – вернул.

– Они целы? – не унимался Рябинин.

– Да что вы, товарищ следователь! Они даже со мной.

Былина щёлкнула замком, пошуршала и вытащила из сумки пластмассовую коробочку. Рябинин открыл её.

Серьги были сделаны в виде миниатюрных цветков, ландышей или колокольчиков. Венчики из платины, вместо тычинок-пестиков дрожали бриллиантики. Рябинин с интересом разглядывал драгоценности – даже лупу достал.

Петельников сидел молча, придерживаясь строгого правила не вмешиваться в допрос следователя, пока тот не попросит.

– Красивые вещички. – Рябинин вернул серьги. – Я запишу кое-что.

Он начал писать протокол допроса.

– Вы его найдёте? – спросила Былина у инспектора.

– Обязательно, – заверил тот. – Мы убийц ловим, а вашего Мишу… Вот приходит вчера в отделение женщина: «Товарищ дежурный, муж пропал. Прошу, не ищите его, окаянного».

Она засмеялась.

– Я вас ещё вызову, – предупредил её следователь.

Былина подписала листки, попрощалась и ушла.

Петельников расстегнул пиджак и с удовольствием закурил. Его тёмные глаза утратили тот сверлящий напор, каким он давил сбоку на девушку. Расслабился и Рябинин.

– Ну, будем ловить? – предложил он.

– Будем, – согласился инспектор, который за этим и пришёл.

– Начинай.

Петельников встал и подошёл к окну, чтобы пускать дым в форточку, – хозяин кабинета не терпел курения.

– Всех Приходько, все геологические организации, геологический факультет, Горный институт, гостиницы, загсы я проверил. Всё отработано и в Хабаровске. Ничего.

– Давай версии, – предложил Рябинин.

– Видимо, он местный, не гастролёр, старается не «наследить».

Следователь согласно кивнул и добавил:

– Не надо искать по всей стране.

– Он ездил в экспедиции, знает геологию, со стюардессой говорил о проблемах, о картировании, о шлифах и тому подобном. Видимо, он действительно геолог с высшим образованием.

Рябинин вскочил и возбуждённо подошёл к окну.

– А вот и нет, – по-мальчишески обрадовался он. – Сейчас ты заберёшься к чёрту на куличики. Геологические организации проверены. Если он геолог, то, выходит, приезжий?

– Возможно, – согласился инспектор.

– Геологи – люди обеспеченные. Интересная работа, наука, высшее образование… Нежизненно, чтобы нормальный человек сменил всё это на мошенничество. Только опустившийся пьяница. Приходько – не такой.

– Значит, поездил в экспедиции рабочим.

– А вот и нет, – опять вроде бы обрадовался Рябинин. – Для рабочего, даже техника, он слишком геологически эрудирован. Смотрел шлифы, умеет картировать…

Петельников задумчиво уставился на улицу, забыв про сигарету. Рябинин тоже смотрел на тополя, которые отяжелели от своих широких листьев. Лето кончалось. Уже появились астры. Пора в отпуск. Кончить дело этого мошенника – и в отпуск.

– Молодой человек, знающий в какой-то степени геологию, ездивший в экспедиции, но не рабочий и не геолог, – суммировал Рябинин, отогнав размягчающие мысли об отпуске.

– Студент, – предположил Петельников.

– Ты их проверял.

– Отчисленный?

– Ага.

– Завтра же займусь, – чуть помедлил инспектор, уже загораясь новой версией. – Эпизодов маловато. Только один, со стюардессой. У Былиной-то всё цело.

– Я думаю, не все потерпевшие к нам обращаются.

Рябинин смотрел на улицу. Казалось, там шли одни женщины. Плывущими по асфальту походками, с приталенными фигурами, в ярких солнечных нарядах – красивые и нежные. Одни женщины. Очень много женщин на улице, в городе, в мире. Уж только поэтому стоит любить единственную.

– Красивые попадаются, – сказал Петельников.

– Все женщины красивые, Вадим. Ты присмотрись.

Они ещё помолчали. Инспектор вспомнил про сигарету и щёлкнул зажигалкой.

– Вот говорят, – задумчиво сказал в стекло Рябинин, – что у следователей с годами черствеет сердце. А у меня вроде наоборот, жалостливым становится. Даже сентиментальным. С чего бы?

– Мудреешь, Сергей Георгиевич.

– Вот и сегодня эту Былину пожалел. Не сказал. Придётся, конечно. Он ей вместо бриллиантов вставил стёклышки.

* * *

Пришло бабье лето. Днём на город ложилось нежаркое солнце. Небо выбеливалось, словно растворяло кучевые облака в своих высоких сферах. Рано смеркалось. Но асфальт и дома ещё долго оставались тёплыми, согревая улицы.

Сзади застучали каблуки. Он скосил глаза: догонявших женщин Михаил опасался. Девушка поравнялась и прошла. Она просто спешила. Да и видел он её впервые. Михаил чуть прибавил шагу: его заинтересовала тонкая гибкая фигура и красные волосы, рассыпанные по зелёному платью. Девушка несла сетку с маленькими дыньками. Их было килограммов на пять, но она почти не сгибалась.

Вдруг ручка сетки выскользнула, и дыньки покатились по асфальту. «Сглазил», – подумал Михаил и бросился собирать. Он поймал четыре, пятую поднял какой-то солдат. Михаил медленно уложил их в сетку и глянул девушке в лицо. В сумерках цвета глаз не разобрал – вроде бы зелёные, как и платье, – но они показались ему какими-то острыми, смелыми. «Официантка», – определил он, отбирая у неё сетку.

– Разрешите помочь?

– Мне на Лесной проспект, – предупредила она.

– Подумаешь, всего два квартала.

– Несите, если делать нечего.

Голос был глубокий, сильный, привыкший повелевать.

– Делать мне действительно нечего. Чем прикажете заняться командированному в чужом городе?

– Нечем, – согласилась она. – Только женщинам дыни таскать.

– А вы жизнелюбка, – заметил Михаил.

– Точно. Я сегодня золотые часики потеряла: ушко протёрлось. А я шучу.

– Значит, вам легко даются деньги, – назидательно сказал он. – Вы, наверное, директор завода?

– Только не завода, – улыбнулась она.

Ей было лет двадцать восемь. Рассмотреть лицо мешали волосы, которые зашторивали её сбоку. Она откидывала их дугообразным движением головы – как крылом взмахивала.

– Сейчас угадаю. Ресторана?

– Долго угадывать. Магазина «Ковры».

– Неплохо. Кстати, вчера по радио слышал такое объявление: «Магазин „Ковры“ свободно продаёт половики». Не ваш ли магазин?

– Сами придумали?

– Ну что вы! Я же командированный. Делать мне нечего. Лежу в номере и слушаю объявления. «В магазин № 8 поступили мебельные гарнитуры пятьдесят второго размера».

– Вы тоже жизнелюб. Давайте ещё объявления.

– Пожалуйста. «Дорогие телезрители! Перед вами выступал вокально-инструментальный ансамбль „Поющие чайки“, а не „Поющие чайники“, как было объявлено ранее».

Она засмеялась чуть не на всю улицу.

– Могу ещё, – разошёлся он. – «Уважаемые телезрители! По вине редакции передача о семейной жизни гражданина Тебякина ошибочно шла под названием „В мире животных“». Кстати, меня зовут Михаил.

– Светлана. А вы кем работаете? Знакомиться так знакомиться.

– Я разведчик.

Она насмешливо выглянула из-за волосяных шор.

– Недр, разумеется, – уточнил он.

– Ну, я пришла, товарищ разведчик недр. Вот мой кооперативный.

Светлана забрала сетку. Он придержал её локоть:

– Вы спешите? Дома муж? Дети? Пожилые родители?

– Да нет, одна живу.

– Неужели я не заслужил куска дыни? – жалобно спросил её новый знакомый.

* * *

Возбудив уголовное дело о мошенничестве неустановленного лица, выдававшего себя за гражданина Приходько Михаила Самсоновича, Рябинин начал тихо волноваться. Пошёл процессуальный срок, предстояло найти других потерпевших, и, главное, дело числилось в «глухих». Его можно было бы отправить в милицию – их подследственность, но прокурор уже взял дело в прокуратуру, да и Рябинина оно заинтересовало.

Он всматривался в диспозицию сто сорок седьмой статьи: «…путём обмана или злоупотребления доверием». Так выглядел способ преступления. Конечно, остроумный Приходько обманывал и злоупотреблял доверием. Но что-то Рябинину в диспозиции не нравилось. Чего-то в ней не хватало.

Он придвинул синюю пластмассовую вазу с букетиком ноготков, которые набрал за городом. Оранжевые цветы пахли не по-садовому, не изысканно. Он начал задумчиво обрывать лепестки, усыпав ими обложку кодекса.

Разумеется, обманывал и злоупотреблял доверием. Но чем обманывал, к какой прибегал легенде? Сколько Рябинин ни знал мошенников, они чаще всего пользовались высокими понятиями. Вот и Приходько сочинил любовь…

Рябинин вскочил. Любовь, конечно любовь была способом мошенничества. Не очень важна мужская внешность. Не всякая женщина оценит мужской ум, редкая теперь польстится на деньги, не очень-то зарятся на должность… Но любовь тронет каждую. Тут Приходько бил наверняка. Имитация любви – вот конкретный способ мошенничества.

Рябинин не испытывал жалости к потерпевшим. Уж что-что, а фальшь-то они должны были заметить. Ему всегда казалось, что женщину можно обмануть в чём угодно, но только не в чувствах. Почему же эти легко обманывались? Или им хотелось быть обманутыми? Почему? Тогда имитация любви ни при чём, и права сто сорок седьмая статья, говорящая об элементарном обмане. Но стюардесса и Вера Былина искренне верили в его любовь. Тут ещё предстояло думать: не глухие же и не слепые эти девушки, в конце концов…

Зазвонил телефон. Рябинин снял трубку.

– Сергей Георгиевич, – услышал он голос вездесущего Петельникова. – Передо мной объяснение, написанное собственноручно гражданином Приходько. Хабаровский уголовный розыск прислал дополнительно.

– Что Приходько пишет?

– Год назад потерял паспорт. Молодой парень, холостой. Работает шофёром в геологическом тресте.

Рябинин помолчал, раздумывая.

– Как же наш «Приходько» пользуется таким паспортом?

– Просто. Карточку переклеить не проблема. Сергей Георгиевич, паспортом-то он не пользовался. Девицам при случае покажет да, может, в загсе предъявил.

– Так, – согласился Рябинин. – Возможно, этот штамп и надоумил его выдавать себя за геолога.

– Ещё не всё, – торопливо сказал инспектор. И следователь по голосу понял, что есть и главное. – Сивков Альберт Петрович.

– Отыскал? – радостно удивился Рябинин.

– Это ты отыскал. Я только исполнитель. Итак: отчислен с третьего курса геологического факультета за подделку подписи декана и хищение книг из библиотеки. В городе не прописан. К сожалению, в личном деле нет ни одной фотографии.

– Ну и что… теперь? – спросил Рябинин, будто не знал, что делает инспектор, когда преступник на свободе.

– Теперь мы его поймаем.

– Скоро?

Инспектор замолчал. Рябинин понял, что брякнул глупость, – нельзя подгонять бегущего. Да и не Петельникова торопить.

– Ну-ну, – извиняюще промямлил следователь.

– Поймаем быстрее, чем ты думаешь, – буркнул инспектор и положил трубку.

* * *

– Неужели не заработал куска дыни? – повторил он.

Светлана пожала плечами.

– Пойдёмте. На пятый этаж, без лифта.

Михаил опять взял сетку и пропустил её вперёд. Поднималась она медленно, словно хотела оттянуть их приход. Он знал, что её гложут сомнения: вести незнакомого мужчину в квартиру… Михаил остановился на площадке:

– Света, зачем зря переживать? Не умру я без дыни.

– Откуда взяли, что я переживаю?

– Вижу по ножкам, – улыбнулся он.

Она обернулась, глянула на него сверху и пошла скорее, перебирая ступеньки упругими ногами. Ключи из сумочки достала на ходу. Открыла замок и зашуршала ладонью по стене, отыскивая выключатель…

Михаил оказался в чистенькой передней. Щурясь, он рассматривал свою новую знакомую. При свете она явно выигрывала: стройна, гибка, зелена и длинноволоса. Только глаза оказались карими.

– Располагайтесь. – Теперь она забрала сетку окончательно.

Михаил прошёл в комнату. Шкаф, стол, тахта, приёмник, торшер… На полу лёгкий коврик метра два на полтора. Полочка с книгами – стандартная классика.

Светлана внесла блюдо с кусками дыни:

– Садитесь.

Михаил опустился на край тахты.

– Я вот думаю: неужели директор коврового магазина не в силах приобрести ковёр получше?

– Они мне там надоели.

Она не переоделась – только волосы схватила тесёмкой. И стала ещё тоньше. Загорелые руки ловко расставили тарелки, положили куски дыни и подали ножи. В открытое окно сочилась заметная прохлада: бабье лето днём блестело паутинкой, а ночью приходила осень.

– Света, у вас холостяцкая квартира.

– Я сама холостая. А вы наблюдательны!

– Работа приучила. Всматриваешься. Как пласт залегает, куда тянется… В образцах каждый кристаллик выследишь.

Её пальцы стали мокрыми от обильного сока. Она открыла сумочку и, видимо, искала платок. Искала беспорядочно, выложив на тахту пудреницу и сберегательную книжку. Скомканный платок появился не скоро. Света бросила пудреницу в сумку, а сберегательная книжка так и осталась лежать на тахте – он её хорошо видел.

– Расскажите мне о своей геологии, о себе, – попросила она.

Михаил поднёс широкую ладонь ко рту и сладко зевнул:

– Ну, я пошёл.

Он поднялся с тахты, поправил галстук и сделал шаг к двери.

Светлана удивлённо выпрямилась, положив надкушенную дыню:

– Вы даже не попробовали…

– В следующий раз.

– Какой-то вы странный, – сказала она нежным голосом, забросила руки за голову, изогнувшись лозинкой. Небольшая грудь сразу сделалась пышней. Платье уехало с колен, и они зажелтели, как те самые дыньки. Нащупав на стене шнурок, она включила розовое бра, тут же погасив торшер.

– До свидания, – сказал Михаил и пошёл.

Она вдруг соскочила с тахты, догнала уже в передней, выбросила вперёд ногу, зацепила его ступню и ударила в спину. Михаил упал на пол лицом вперёд, по ходу, не успев подставить руки.

– Лежать! – приказала она и загородила собой дверь.

Он лежал, больше ошарашенный её нападением, чем ударом об пол. На секунду сделалось тихо: женщина в зелёном платье закрывала телом входную дверь, мужчина распластался внизу, перегородив переднюю. И в этой секундной тишине отчётливо послышались шаги – торопливые шаги по лестнице.

Михаил поднял голову.

– Лежать! – повторила она.

Он вскочил прыжком и бросился в комнату. Она не шелохнулась – выход из квартиры был только за её спиной. Там уже открывали замок.

Михаил вспрыгнул на подоконник. Он выглянул на улицу и на миг замер, загородив телом огни противоположного дома. Она спокойно наблюдала – деться ему было некуда.

Вдруг он поднял руки, потянулся в небо, к огням высотного дома напротив, толкнул ногами подоконник и пропал. Ей даже показалось, что он полетел вверх, как в сказках летают волшебники.

– Ой! – запоздало вскрикнула она, догадавшись, что он выпрыгнул.

Дверь больно ударила её в спину. Петельников ворвался в переднюю, окидывая глазами квартиру:

– Где?

Она только показала рукой на окно. Инспектор подбежал к нему и выглянул:

– О, чёрт!

– Разбился?

– Сбежал, а не разбился!

Она опустилась на тахту. Слово «сбежал» резануло по нервам, напряжённым с утра, весь день, который она ездила по городу за преступником, выбирая удобный момент. Последний час, последние минуты дались особенно тяжело.

Она легла головой на стол, рядом с нетронутым куском дыни для гостя, и заплакала.

– Лейтенант Кашина, прекратите реветь, – сказал Петельников и погладил её по плечу.

* * *

Потерпевшие допрошены. Теперь нужно делать опознание и очные ставки. А некого опознавать и не с кем сводить глаз на глаз – нет обвиняемого. Дело лежит в сейфе без движения. Обычные следовательские неприятности: поймают преступника, времени уже не будет, придётся идти к прокурору города за отсрочкой – доказывать, что это не волокита, а оперативная специфика.

Рябинин смотрел на портфель, раздумывая, брать ли его. Вроде бы вечер получался свободным. Он боялся их, редких свободных вечеров и дней. Столько накопилось личных, неличных и не поймёшь каких дел, что браться за них вроде бы не имело смысла – уже не переделаешь.

Он вздохнул, бросил портфель в сейф и надел плащ. На улице лил дождь.

Петельников вошёл без стука и потрясся у двери, как собака, вылезшая из воды.

– Мог бы в коридоре, – буркнул следователь.

– Да поймаем, Сергей Георгиевич, теперь у него тупик. Дня через два самое большое.

– А куда он делся – улетел? – спросил Рябинин, потому что подробно о побеге они ещё не говорили.

– Съехал по телевизионной антенне.

– Учти: у него теперь обожжены руки. А почему не поставил человека под окном?

– Сергей Георгиевич, да пятый этаж. Вот на лестнице был человек.

– Всё с вывертами, как в кино, – опять пробурчал следователь. – Задержали бы на улице…

– Не было уверенности, что это он. Да и лишние доказательства хотелось получить.

Инспектор пригладил мокрые волосы, которые блеснули антрацитом. Он не уходил от порога.

– Сергей Георгиевич, а я опять не один. С девицей. Она из совхоза «Ручьи». Наш герой ею интересовался.

Рябинин облегчённо снял плащ. Не надо ломать голову: свободный вечер пропал, как они пропадали один за другим, накручивая незаметные годы.

Инспектор вышел в коридор и привёл девушку в ярко-красном дождевике и красных резиновых сапожках. Она села и высвободила голову из-под капюшона:

– Таня Свиридова.

Видимо, Петельников её предупредил, что будут допрашивать. Записав в протокол анкетные данные, Рябинин предложил:

– Ну рассказывайте, как он вас обхаживал.

Она промокнула платком мокрое лицо, глянцевито блестевшее от воды, загородных ветров и солнца…

– Всего два вечера и обхаживал.

– Как познакомились, что говорил, кем представился?

– В электричке подсел. Чистенький такой, в галстучке, с портфелем. Звать, говорит, Миша. Работает геологом. Ну и набился в провожатые.

– Дальше.

– Дальше? На второй день опять пришёл. В субботу. Походили по Ручьям. Поговорили, да и уехал. Больше не виделись.

– Почему?

Крупной рукой поправила она волосы, которые освободились от капюшона и теперь падали на плечи и лезли на глаза. Выгоревшие, обесцвеченные солнцем, каждая волосинка казалась сделанной из полиэтилена.

– А не захотелось.

– Не понравился?

– Он симпатичный, – не согласилась Таня.

– Тогда в чём же дело?

– Значит, не вышло.

– А вот почему не вышло? – добивался Рябинин. – Может, вы стесняетесь сказать?

Она досадливо мотнула головой на радость волосам, которые сразу накрыли её белёсой накидкой.

– Денег или вещей он не брал?

– И в дом-то не заходил.

– Поругались?

– Нет.

Следователь глянул на Петельникова. Тот пожал плечами – у него вопросов не было. Но у Рябинина был один вопрос, Таня Свиридова хотела на него ответить, но не могла. Вышла заминка. Рябинин любил их. Они были для него, что стыки наук для учёного: заминки обнажали правду. Поэтому у следователя был только один вопрос:

– Всё-таки почему вы перестали встречаться?

Теперь она насторожилась. Следователь её в чём-то подозревал. Он вёл себя непонятно, а всё непонятное настораживает.

– Таня, – сказал Рябинин настойчиво-ласковым голосом, который, как он подозревал, лез в душу, – вы женщина. Вам ли не чувствовать любовных нюансов…

– Да любви-то не было!

– Но ведь что-то было! Симпатия, влечение, взаимная склонность или как там… Он вам понравился, вы ему тоже. Не ссорились. Но разошлись. Почему?

– Да разве так не бывает? – удивилась она. – Встретятся, походят да разойдутся. Таких навалом. А почему… Это ж не магазин, чеки не проверишь.

– Почему ж, – не согласился Рябинин. – Я считаю, что можно поверить алгеброй гармонию.

Инспектор смотрел на него, вздёрнув брови: она же с Ручьёв! Рябинин тоже прицелился в него очками: теперь Ручьи не темнее города!

Таня следователя поняла. Она чуть выждала и неуверенно призналась:

– Мне было с ним… смешно.

– Почему?

– Гуляем, а он всё ресторан ищет. Какой у нас в совхозе ресторан!

– Ещё, – оживился Рябинин: свидетельница начала размышлять.

– Приехал на второй день и привёз букет цветов…

– Ну и что?

– Да у меня их целый сад. Такие же флоксы да гладиолусы.

– Понятно, – сказал Рябинин, не уразумев, что тут особенно смешного.

Тогда она засмеялась, вспомнив что-то ещё.

– Пошли к озеру, он заливается, как электричка. А там комарики. Сразу говорить перестал. Только по лбу стучит.

– Я их тоже не терплю, – улыбнулся следователь.

– В ваших Ручьях ходить на свидание нужно с бутылкой демитилфтолата, – подал голос Петельников.

Рябинин вдруг почувствовал раздражающий укус в шею. Он мог поклясться, что там сидит комар, беззвучно влетевший в открытую форточку. Захотелось пришлёпнуть его ладонью, окончательно рассмешив свидетельницу. Но он только шевельнул узел галстука, чтобы сдвинуть воротник и согнать насекомое… Никакого комара не было. Он понял, что это нервный тик, – злится на себя за непонимание того, над чем смеялась Таня Свиридова.

– Сейчас комаров нет, – сообщила она.

– Улетели на юг, – вставил инспектор.

– А ещё, – ухмыльнулась Таня, словно начала рассказывать неприличный анекдот, – ручки целовал.

Сам Рябинин ручки не целовал – стеснялся. Но ему нравился этот старинный и галантный знак любви и внимания.

– Что тут… смешного? – не удержался он.

– Ну как же? Стоим на улице, грязь по колено. Я в резиновых сапогах. А он ручки лобызает.

Следователь пододвинул машинку и отстучал короткий протокол. Она подписала торопливо, – ей казалось, что следователь обиделся из-за этих ручек.

* * *

Погода испортилась. Ещё вчера стояло бабье лето, а сегодня вот пришло, видимо, мужское. Моросил почти незаметный дождь, а может, оседала бесконечная толща тумана. Для Рябинина ливень был бы приятнее. Тот сбегал бы по очкам водой. Туман же садился на стёкла молочной пылью, заволакивая мир. Приходилось их то и дело протирать.

Они вышли из прокуратуры и остановились под тополем.

– Сергей Георгиевич, пойдём ко мне.

Петельникову хотелось поговорить о минувшем допросе.

Но следователю предстояло ещё думать, что он любил делать на ходу, пока шёл домой.

– Шашлычки сделаю, – прельщал инспектор.

Рябинин глянул на часы – девять. Жены и ребёнка сегодня дома не будет. Он представил себе квартирную тишину и стол, где его ждали бумаги, разложенные стопкой и пачками, по темам. «Литературная газета», не читанная месяца, полтора. «Наука и жизнь» – тут он застрял на прошлом годе. Холмы книг, которые нужно прочесть обязательно, росли, как шахтные терриконы; четыре толстые папки – его несбыточная мечта написать книгу о практической психологии для следователя – требовали ежедневной работы. Журналы по криминалистике, праву, следственной практике…

– Давай шашлычки, – вздохнул Рябинин.

Они пошли к метро. Петельников жил у чёрта на куличках, в районе новостроек. После душного кабинета влажный, прохладный воздух пился, как вода из колодца. Вспомнив про йогов, Рябинин дышал глубоко, чтобы снять дневную усталость.

– Вообще-то психология – штука интересная, – начал Петельников издалека подбираться к последнему допросу: чего добивался следователь от этой совхозной девчонки?

– Поэтому ты занимаешься боксом.

– Я вот думаю, – не обратил внимания на шпильку инспектор, – как здорово Приходько-Сивков почуял ловушку. Могучая интуиция.

– Никакой интуиции, – загорелся Рябинин, потому что об интуиции размышлял давно. – Я говорил с Кашиной.

– И я говорил с Кашиной. Она представления не имеет, как он её усёк.

– А я вот имею. – Рябинин даже начал заступать инспектору путь. – Существует точка зрения, что интуиция есть опыт, сверхопыт, что ли… По-моему, опыт есть опыт, знания. А если знания, то при чём тут интуиция? Известны случаи, когда человек без всякого опыта угадывал такие вещи, которые не давались и опытному. Девчонка, никогда не любившая, почти всегда узнаёт мужскую фальшь. Нет, интуиция – это угадывание вопреки опыту.

– С Кашиной-то как? – нетерпеливо встрял Петельников.

– Никакой интуиции. Достоверные знания. Когда собирали рассыпанные дыни, она сказала про золотые часы. Когда оказались у дома, сообщила, что тот кооперативный. Сели за стол, выложила сберегательную книжку. В нашей работе – как в театре: чуть переиграл – и уж нет веры. Впрочем, он мог и по квартире узнать. Сказал же, что холостяцкая. А у женщины холостяцкого быта не бывает.

Они подошли к метро. В вестибюле Рябинин долго протирал стёкла очков, которые, казалось, набухли вместе с оправой. Тёплый воздух, бьющий из-под земли и чуть пахнущий баней, досушил их. На эскалаторе проехали молча. В вагоне из-за грохота Рябинин говорить не любил. Они стояли у двери, пережидая дорогу.

На первой станции вошёл парень с девушкой. Жёлтая куртка, вроде тех, что носят путевые рабочие, светилась, как луна. Чубастые волосы имели небывалую подъёмную силу – их и вода не уложила. Голоногая девочка, без плаща, в лёгком платье, была одной из тех, кому родители вместе с паспортом давали полную свободу, забыв дать воспитание. Она сразу же юркнула под куртку, откровенно прижавшись к парню. Тот обнял её и начал целовать в шею. Девица тихонько охала ему в грудь.

Сидевшая женщина качнулась вперёд, загораживая школьницу лет девяти. Молодой лейтенант поспешно вытащил книгу-спасительницу. Солидный гражданин пошевелил губами, вздохнул и отвернулся, рассматривая дальний конец вагона. Только две старшеклассницы смотрели на них, забыв свои разговоры: возможно, они получали первый урок любви.

– А ведь тоже любовь! – громко произнёс Петельников, перекрывая голосом тоненький вой.

Все посмотрели на инспектора: что дальше?

– Только собачья, – сказал он дальше.

Девица под курткой затихла.

– Посмотреть бы её маму, – почти крикнул Рябинин, потому что громко говорить не умел.

– Или его папу. – Петельников умел.

Она вылезла из-под куртки. Парень бросил целоваться, насторожённо вслушиваясь. Был виден только лохматый затылок да широченная жёлтая спина.

– А ведь это хулиганство, – продолжал Рябинин, – нарушение общественного порядка.

– Совершённое с особым цинизмом, – добавил инспектор.

Парень сбросил руки с плеч девицы и заметно напрягся. Она зло глянула на всех прищуренными, липкими от краски глазами. На остановке они выдавились из вагона и остались ждать следующего поезда с менее притязательными пассажирами. Уже через стекло она успела показать им язык, но и Петельников успел ей скорчить страшную рожу.

Мысль Рябинина каким-то образом перескочила на Таню Свиридову. Возможно, она и не перескакивала, а вертелась вокруг последнего допроса, пока он разглядывал примитивную парочку. Рябинин знал за собой этот мучительный грех, почти болезнь, а может, просто следственную привычку – решать какую-нибудь задачу везде и всегда: на работе, дома, в транспорте и во сне – пока та не решится. Он уже к этому привык. Привык, что задача решалась неожиданно, неожиданно отдарив редким наслаждением сделанного открытия.

Вот и сейчас подумал, что этой забубённой девчонке ничего не надо, кроме тёмной подворотни. А Таня Свиридова… Они вышли из вагона. Петельников увидел, что следователь изменился на глазах – блаженно улыбается, стоя на эскалаторе задом наперёд.

– Вадим, почему же городские на мошенника клевали, а Тане Свиридовой с ним было смешно?

– Ради этого и допрашивал?

– Ради. А разве мало? Ну так почему?

Они поднялись на поверхность. Дождь, словно им крапали из распылителя, сразу начал оседать на них. Фонари горели в матовых ореолах, как в тумане. Осенний воздух тут, на окраине, от близлежащих лесов имел чуть винный запах.

– По серости, – предположил инспектор.

– Девчонка с мясокомбината не шибко образованна. Кстати, Свиридова заметила, что он симпатичный.

– Думаешь, раскусила?

– Нет! – Рябинин даже подскочил, сбившись с шага. – Да потому, что Таня Свиридова хотела полюбить, а те хотели выйти замуж.

– Ну и что?

– Её интересовали чувства.

– Ну и что?

– Как «ну и что»?! – Рябинин остановился и схватил инспектора за рукав, нацеливаясь очками в его лицо: – Как «ну и что»?! Она простой человек. Ей нужны чувства. А у него вместо них целование ручек, цветы, ресторан… Эффектно и вполне заменяет. А в деревне не нужны цветы, смешно целовать ручки и нет ресторанов. Там естественность. Поэтому в деревне Сивков оказался обезоруженным.

– Там даже молоко натуральное, – вставил Петельников.

– А городские девушки за чувства принимали лоск. В городе манеры сходили за любовь. Понимаешь? Галантность вместо чувств! Форма вместо содержания.

– Вот что значит красивая форма, – опять не удержался Петельников.

– Вот почему обманутые женщины были слепы, – они не любили.

Капли на очках следователя рубиново светились, потом сразу пожелтели и тут же загорелись зеленью.

– У тебя сегодня радостные очки, – улыбнулся инспектор.

* * *

На холме красовался великолепный дворец, расписанный лазурью и золотом: в решётках, колоннах, фонарях и скульптурах. Видимо, сверху он походил на торт. Весь день здесь стояла очередь. Особенно рвались в спальню, где когда-то почивали царь с царицей. А внизу, под холмом, рассыпались мелкие и синие пруды с прозрачной водой, с жёлтыми листьями, которые горели на их студёной поверхности, как медали.

От прудов уходили липовые и дубовые аллеи. Иногда попадались берёзы – огромные, корявые, чёрные от времени, какие-то не русские. Эти вековечные исполины видели того самого царя, который спал во дворце.

Дальше, километра через два, парк незаметно переходил в тихий лес. Там росли фантастические папоротники и в полутьме изумрудно светился мох. Только конфетные обёртки да апельсиновые корки выдавали близость цивилизации.

Лёгкий ветерок гонял листья и шевелил волосы. Мокрая земля под солнцем потеплела, но просыхать уже не успевала. Михаил брёл по гравийной дорожке. Он думал, что зря не вошла в моду тросточка, – в этих классических местах она была бы к месту. Люди попадались изредка. Некоторые аллеи просматривались насквозь, без единой фигуры. Он зевнул и вышел на широкую дорогу, обсаженную клёнами, где под ногами шелестело царство листьев. Здесь народу оказалось побольше – старушки с детьми делали разлапистые букеты.

На незаметной скамейке, которая стояла под самым густым клёном, он увидел девушку. Она читала книгу, согнувшись в три погибели. Только желтели чулки до колен да белела склонённая голова.

Это чтение Михаил считал фальшивым. Он не сомневался, что она в книге видит фигу. Женщина не может быть одинокой – или у неё есть мужчина, или она его ждёт. Видимо, эта ждала. Он поправил галстук, причесал волосы, перешагнул через куст и оказался рядом со скамейкой.

– Здравствуйте, – сказал Михаил.

– Здравствуйте. – Она подняла голову.

– Вы не уделите мне один вечерок?

– Не могу.

– Почему же?

– Я ищу человека, которому потребуюсь на большее количество вечеров.

Он не растерялся, но как-то сбился, не мог понять, шутка ли это, вульгарная ли откровенность.