Текст книги "Следователь прокуратуры: повести"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

12

Померанцев вернулся от директора института злым и молчаливым. Сел на своё место и презрительно покосился на Суздальского, – звонили из милиции. Но, пожалуй, больше всего Валентин Валентинович злился на Гормана, который скрыл эту историю.

Даже если бы от косых взглядов начальника затлел костюм, Суздальский не заметил бы их. За свою жизнь он привык к нелюбви, как привыкают к хронической болезни. Он научился не обращать внимания на общественное мнение. Но теперь, после смерти Симонян, его не любили ещё сильней – это он чувствовал.

Вега Долинина ударилась в летние наряды. Женщине-геологу они вроде бы ни к чему – в маршрутах наряжаться не будешь. Но уж если женщина-геолог осталась в городе, то она должна забыть про маршруты. И Вега забыла: шила и покупала брючные костюмы, халаты, капоты и ещё какие-то короткоюбочные безрукавно-прозрачные сочетания, от которых мужчины не сразу приступали к работе. Суздальский предположил, что они ещё увидят Вегу в полиэтиленовом костюмчике.

После допроса Эдик Горман слегка замкнулся. Ему казалось, что он предал Суздальского. Натыкаясь взглядом на сухую скособоченную фигуру за столом, Горман представлял эту фигуру дома, где она так же была одинока и скособочена, – и ему самому становилось противно от того допроса. Он старался не смотреть, убегая пуганым взглядом на прозрачно светящуюся Вегу.

Терёхина вовсю развернула хозяйственную деятельность. Не стесняясь, опаздывала на работу, прочёсывая близлежащие магазины. Был июнь – ничего ещё толком не поспело. Но пошла черешня, клубника, разная петрушка… Консервы можно делать из всего, что растёт. В доказательство Анна Семёновна угостила всех, даже Суздальского, прошлогодней маринованной тыквой. Это не помешало Суздальскому дать ей совет идти работать в домовую кухню.

К концу рабочего дня Померанцев пришёл к выводу, что он, как начальник группы, отвечает и за моральное состояние людей:

– Товарищи, зря мы вот так молчим, волнуемся. Через неделю нас выпустят в поле. Скорее всего, это формальная проверка. А может, попался следователь-службист.

– Он не службист, – мрачно заметил Горман.

– Может, дурак? – поинтересовался Суздальский.

– Вызовет, тогда и посмотрите.

– Посмотрю, – согласился Ростислав Борисович. – Уж закладывать никого не буду, как Нюра Семёновна.

– Я не закладывала, а сказала правду, – возразила Терёхина.

– Но вы пытаетесь ввести следствие в заблуждение. Если это убийство, то всё равно на меня не подумают.

– Это почему же? – спросил Померанцев.

– А вам хотелось бы? – обрадовался Суздальский.

– Могут думать на любого из нас, – спокойно сказал Померанцев.

– Только не на меня, только не на меня, – запел Ростислав Борисович. – И знаете почему?

Никто не знал. Тогда Суздальский значительно осмотрел каждого и членораздельно изрёк, будто его записывали:

– Я слишком похож на убийцу.

– Может, хоть мы не будем искать убийцу? – спросила у всех Вега.

Спросила вовремя: ещё секунда, и Горман начал бы допрашивать Суздальского, почему тот напился в день похорон, о чём боялся проговориться и зачем режет берёзы ножом.

В коридоре запел звонок. Рабочий день кончился. Зимой бы за дверью стадно затопали. Но сейчас почти ничего не слышно, кроме разрозненных шагов, – все в поле.

Вега подошла к Эдику и спросила полугубами, полуглазами:

– Пойдём вместе?

– Вместе-вместе, – забурчал Суздальский, у которого слух и зрение были, как у волка.

– Вас, кажется, не спрашивают, – после паузы заступилась Терёхина, убедившись, что Долинина и Горман промолчали.

– А на вашем месте, Нюра Семёновна, я вообще бы помалкивал, – таинственно посоветовал Суздальский.

– Это почему же? – удивилась она.

– Потому что вас подозревают в убийстве, – радостным шёпотом сообщил Ростислав Борисович.

13

Старший инспектор уголовного розыска Вадим Петельников обязан был выполнять поручения прокуратуры. Он делал это с разной степенью удовольствия. Поручения следователя Демидовой выполнял с теплотой. Поручения Юркова не любил – тот писал длинно, путано, по пустякам. А когда Юрков прислал однажды бумагу, в которой просил «установить хозяина собаки породы боксёр с хриплым голосом», Петельников его возненавидел и поручение спихнул инспектору Леденцову. Тот долго пытал Юркова по телефону: у кого хриплый голос, у гражданина или у собаки. Задания Рябинина Петельников выполнял с удовольствием, достаточно тому было позвонить. Утром следователь попросил покопаться в биографии Суздальского, и теперь инспектор шёл в Институт нефти и газа, где геолог работал лет десять назад.

Шёл Петельников легко. Пистолет был не нужен, поэтому он не надел пиджак. Кремовая рубашка, кремовые брюки и ромбический галстук в крупную кофейную клетку покоились на его стройно-мускулистой фигуре. Инспектор любил говаривать, что мужчина – это сильный торс плюс интеллект.

– Здравствуйте, девушки, – сказал инспектор, входя в отдел кадров и обаятельно улыбаясь. – Я переодетый милиционер, и мне нужно личное дело бывшего работника Суздальского.

Он попытался предъявить удостоверение, но ему поверили и так – Петельникову даже хамили редко. Личное дело оказалось не в архиве, что было удачей. Он сел за пустой стол и начал читать пожелтевшие страницы.

Две молодые кадровички с подчёркнутой внимательностью перекладывали бумажки.

– А где у вас муха? – вдруг спросил Петельников.

– Какая… муха? – удивилась одна, заметно порозовев.

– Обыкновенная здоровая муха, которая должна биться в окно.

Вторая неожиданно фыркнула, сообразив. Но первая держалась, стараясь вытянуть губы потоньше, поофициальнее.

– Скука тут у вас могильная, – вздохнул инспектор. – Я бы на вашем месте смывался отсюда немедленно.

– Куда? – спросила смешливая.

– А в жизнь. Куда-нибудь в экспедицию, на большую стройку, в поля, в тайгу. Да мало ли куда.

Девушки молчали, ошарашенные таким предложением.

– И здесь надо кому-то работать, – наконец возразила первая.

– Найдутся маменькины дочки. Всякие инфантильные и худосочные. Мало ли скучных людей.

Он хотел развить мысль дальше, но его уже увлекло дело Суздальского, – это тоже был кусок жизни.

Петельников не думал, что эти сухие листки могут оказаться такими интересными. Если Суздальский будет предаваться суду, то эту объёмистую папку стоит приобщить к уголовному делу.

Приказ о выговоре: «За недопустимую грубость, допущенную по отношению к главному геологу в общественном месте…» Заявление Суздальского – просит перевести в другую партию по личным мотивам. Приказ о наложении взыскания – поставить на вид за грубые выкрики на учёном совете… Опять заявление Суздальского с просьбой о переводе. Приказ о награждении денежной премией за участие в открытии газового месторождения… И тут же заявление самого Суздальского на имя директора, которое Петельников переписал полностью: «Прошу включить меня в список лиц, выдвинутых на соискание Государственной премии за открытие Тукайского газового месторождения, поскольку я принимал такое же участие в открытии, как и лица, указанные в списке. Мой характер не является основанием для исключения меня из вышеуказанного списка. Денежную премию в 100 (сто) рублей возвращаю». Дальше об этом ничего в деле не было. Так и неясно, стал ли Суздальский лауреатом или ему помешал характер. Когда-то он был женат, но недолго, вроде бы два года…

Петельников решил выписать данные о жене – бывшие жёны часто бывают словоохотливы. Он нашёл нужную графу и отпрянул от дела, от стола, под удивлёнными взглядами кадровичек.

В этой графе нетерпеливым почерком Суздальского были вписаны фамилия, имя, отчество его бывшей жены – Симонян Веры Ивановны.

14

Допрашивать Суздальского Рябинин наметил последним. Но после открытия Петельникова выжидать не имело смысла, да и недопрошенным оставался один Померанцев.

Рябинин ждал Суздальского. Он посмотрелся в окно, поправил галстук и причесал волосы. Когда-нибудь он напишет большую статью, или даже книгу, или лучше диссертацию с таким названием – «Искусство допроса». С подзаголовком – «Мысли следователя», не учёного, не юриста, не прокурора, а именно следователя. Потихоньку, урывками на обрывках, Рябинин уже делал кое-какие записи. Он даже представлял главы. Обязательно будет глава о внешности следователя, о чём не пишут ни в одном руководстве. А внешность и манера держаться значат не меньше, чем правильно выбранная тактика. В первый год работы ему однажды на заводе не поверили, что он следователь, потому что был нечисто выбрит.

Суздальский вошёл стремительно, даже не постучав в дверь. И Рябинин сразу понял, что этот человек не обращает внимания ни на свою внешность, ни на чужую. По описанию свидетелей Рябинин его таким и представлял: желчной чёрно-бурой головешкой.

– Начинайте, – буркнул Суздальский.

– Что начинать? – не сразу понял Рябинин, привыкший постепенно переходить к главному, да и вообще привыкший сначала хотя бы здороваться.

– Пытать меня на убийство, – заявил Суздальский и, не спрашивая разрешения, вытащил из внутреннего кармана трубку, извлёк мешочек с табаком, набил и запыхтел, посматривая на следователя чёрными, жирно блестящими глазами.

Рябинин ждал – ему уже было интересно, что выкинет дальше этот человек. Суздальский помахал у него перед носом трубкой, хитро осклабился и сообщил:

– Трубочка, а? Изъять бы как вещественное доказательство, а?

Злость тихо стукнула в груди у Рябинина – пока только намёком. Этого стука он не боялся, его ещё можно притушить, как горящую спичку ботинком.

– Пепел-то в квартире нашли, верно? – весело спросил Суздальский.

Рябинин молчал. Суздальского это, видимо, вполне устраивало. Он развалился на стуле и пускал дымок – струю в потолок, струю в следователя.

– Все сотрудники против меня, верно? А это тоже доказательство, а?

Злость шевельнулась сильнее. И сразу началась изжога. Рябинин подумал, что зря он отказался ходить на уроки аутогенной тренировки, куда его приглашал знакомый психиатр.

– Пепел нашли, значит, я был у неё перед смертью, точно? – как бы между прочим поинтересовался Суздальский.

Рябинин не знал, от чего он больше злился – от развязного поведения или оттого, что вызванный портил ему допрос, точно придерживаясь версии следователя.

– Только чем я её убил? Испугал, что ли? – спросил Суздальский.

Рябинин молчал, пережидая. Ростислав Борисович докурил трубку и, к изумлению следователя, выколотил её в стакан, стоявший рядом с графином на зеленоватом стеклянном подносе.

«Я спокоен, я спокоен», – мысленно сказал себе Рябинин популярную формулу этой самой аутогенной тренировки. Суздальский спрятал трубку и сообщил:

– Это вам пепел для экспертизы.

Действительно, химическую экспертизу провести бы неплохо.

– Кончили? – спросил Рябинин.

– Что кончил? – поинтересовался Суздальский.

– Паясничать!

На лице Ростислава Борисовича появилось искреннее недоумение. Он с неприязнью глянул следователю в глаза, пожал плечами и ничего не ответил. И Рябинин сразу успокоился: сидящий перед ним человек не паясничал и не играл – он таким был. Он выложил всё, до чего сумел догадаться. Про Симонян-жену Суздальский умолчал, видимо не предполагая, что следователь уже знает. На этом Рябинин решил сыграть.

– Всё высказали?

– Не всё, – оживился Суздальский. – Небось раскопали, что Вера была моей женой?

Видимо, на лице следователя всё-таки мелькнуло удивление, потому что геолог громко захохотал, широко расставив челюсти и как-то похрапывая. Смеяться он кончил неожиданно и сразу, захлопнув рот, будто поймал зубами муху.

– Да, Ростислав Борисович, – спокойно сказал Рябинин, – против вас достаточно доказательств. Вы ещё перечислили не всё. – Рябинин имел в виду ручку и записку. – Советую рассказать правду. Начните с главного: вы были перед смертью у бывшей жены?

– А вот и не был, – по-мальчишески возразил Суздальский. – Я был за два дня до смерти.

– Зачем?

– Ну, это долгая история. Видимо, за тем же, зачем и работал вместе с Верой.

– Почему никто не знал, что она бывшая жена?

– Вера скрывала, стеснялась такого мужа. Даже бывшего.

– А зачем всё-таки устроились работать к ней?

– Не ваше дело.

– Зря грубите. Я ведь спрашиваю не из простого любопытства. Вы её любили?

Суздальский фыркнул. Рябинин даже не понял из-за чего.

– Любил, – злорадно усмехнулся Суздальский. – Любят знаете кто? Сопляки, которые ходят обнявшись за шеи. А я… другое.

– Ясно, – понял теперь Рябинин.

– Ничего вам не ясно, – буркнул Суздальский.

– А как вы к ней приходили? Она же на звонки не открывала…

– Мою руку Вера знала. Множественные частые звоночки…

– Вы с ней ссорились?

– Что вы?! – ужаснулся Суздальский. – Кстати, это был единственный человек, с кем я никогда не ссорился. Поняли – никогда!

Рябинину хотелось разузнать, почему они разошлись, почему он был рядом с ней, как она к нему относилась, зачем он к ней ходил и о чём они разговаривали. И как удалось им скрывать старый брак и зачем. Но Рябинин видел – этот человек ничего не скажет, если посчитает не относящимся к делу.

– И всё-таки вы были у неё перед смертью, – заявил Рябинин, выложив на стол ручку-Буратино. – И оставили вот эту вещицу.

Суздальский взял её и повертел в руках, как шаман, что-то приборматывая.

– Это как раз моё алиби, – заявил он. – Ручкой пользовались все, кроме меня. Можете спросить любого в группе.

– Почему же?

– Я никогда не делаю того, что делают все, – беспечно заявил Суздальский.

– Тогда в чем же вы боялись проговориться Горману?

– Про Веру. Что она моя бывшая. И вообще, как вы называете, про любовь…

Рябинин мог добиваться, путать, требовать, выматывать, даже повышать голос, но только при убеждённости, что человек не говорит правды. Логичные ответы для него священны. Все ответы Суздальского были правдоподобны и легко проверялись.

– Я тарбагана-то убить не могу, – сказал Ростислав Борисович.

– Какого тарбагана?

– Сурка. Привёз шофёр однажды из маршрута тарбагана с перебитыми лапами. Стоит он в кругу людей, жёлтый, симпатичный, стервец… И свистит от страха. К нему собаки рвутся. Что делать? Убежать на двух лапах не сможет… Да и всё равно подохнет от голода или от коршуна. Надо стрелять. Кому? Я отказался.

– И кто стрелял? – с интересом спросил Рябинин.

– Не помню.

– Кто же стрелял? – повторил следователь.

– Запамятовал.

Рябинин рассматривал свидетеля. Тот отвернулся и вдруг тихонько запел про золотоискателя – запел для себя гнусавым голоском. О любовной записке Рябинин решил умолчать. Тут нужна предварительная проверка. Эта записка теперь единственная улика, о которой не знают в сорок восьмой комнате.

– А кто, по-вашему, был у Симонян в день смерти? – спросил Рябинин.

– Я не сыщик.

– Да, вы скорее всего обыватель, – не выдержал Рябинин.

– Дёшево, – заключил Суздальский. – Ну скажу я вам свои соображения. Так вы прилипните к тому человеку, не так ли?

– Хорошо, скажите ваше мнение о Померанцеве.

– Хлыщ и бабник.

– Терёхина?

– Дура и многодетная мать.

– Долинина?

– Неглупая самка.

– Горман?

– Хороший парнишка, хотя и заложил меня.

– Суздальский?

– Весь перед вами.

– Верно, весь, – заключил Рябинин и серьёзно попросил: – И всё-таки, Ростислав Борисович, у меня будет просьба вспомнить, кто убил тарбагана.

– Как вспомню, сразу позвоню, – пообещал он.

Но в чёрных цыганских глазах стояла усмешка; точнее, лежала рядом на высушенных веках, да и на тонких серых губах лежала. Он играл в вежливость. Ему не надо было вспоминать – он знал, кто убил тарбагана.

15

После ухода Суздальского Рябинин устало навалился грудью на стол, – дело не ладилось. Если пользоваться методом исключения, то он уже всех исключил, кроме Померанцева, да и тот не исключался только потому, что не был допрошен. На записку теперь он не надеялся. Человек с родинкой наверняка был со стороны – заводить романы в сорок восьмой комнате просто не с кем. Померанцев женат, Эдик молод. Не с Суздальским же? Но ведь ручка-Буратино бесспорно доказывала посещение квартиры геологом…

Рябинин знал, что о преступлениях, как правило, люди сообщали. И если бы геологи знали о нём, они бы рассказали. Все ненавидят преступность. Поделился же Горман своими подозрениями, рассказали о личности Суздальского Терёхина и Долинина. Сложность была в другом: люди скрывали от следователя то, что считали, ему знать не нужно. Тут действовал могучий мещанский принцип о соре, который нельзя выносить из избы. Поэтому от Рябинина могли скрыть внутреннюю жизнь сорок восьмой комнаты с её незримыми подводными течениями, ссорами, антипатиями, симпатиями… Но эта скрытая жизнь чаще давала ключ к делу, чем даже обличительные показания свидетеля.

Невнятно забормотал телефон, – Рябинин подкрутил в нём винтик, чтобы не было резкого звонка и каждый раз не думалось бы о вызове на происшествие. Он снял трубку.

– На происшествие, – сказал дежурный райотдела.

– Только этого мне и не хватало, – вздохнул Рябинин.

Дежурный засмеялся и успокоил:

– Покушение на убийство. И подозреваемый есть. Петельников уже там. Машина выслана.

У Петельникова чутьё: когда что-нибудь сомнительное – он не спешит и заезжает за следователем; когда преступление наверняка – уже бывает на происшествии. Рябинин только успел додумать эту мысль, как за окном засигналили. Он схватил следственный портфель, вышел на улицу и забрался в «Волгу», которая сорвалась с места, как со старта.

Он глянул на часы – пять вечера. Удивительное дело: кажется, ни разу не было, чтобы на происшествие поехал утром. Почему-то эти вызовы случались в конце дня, перед сном или ночью…

У дома, одетого в леса, его встретил Петельников, невозмутимый и немногословный, каким он всегда бывал на месте происшествия.

– Дом на капитальном ремонте. Вот в этом месте женщину ударили ножом в спину. Она в больнице.

Пятиэтажный дом зиял пустыми проёмами окон. Металлические леса сцепили его фасад до самой крыши. Вдоль дома по панели тянулась крытая деревянная дорожка-коридор для пешеходов, узкая и низкая, где двоим трудно разойтись. Здесь женщину и ударили. На грязной доске пола темнело небольшое пятно крови неправильной формы. Метра за два от пятна бурели капли-кляксы – кровь падала с высоты. Значит, после удара женщина сразу не упала.

Рябинин описал внешний вид дома, деревянный пешеходный коридорчик и пятна крови. Больше описывать было нечего – на редкость скупое место происшествия. Про отпечатки пальцев и думать не стоило. Их негде оставить: шершавая стена и неструганые доски.

Сделав пять фотоснимков, Рябинин спросил:

– Вадим, а кто подозреваемый?

– Задержан гражданин Коваль. Шёл сзади неё.

Когда есть подозреваемый, то следователь дышит спокойно. Это «глухие» преступления перехватывают ему дыхание, как удар в солнечное сплетение.

Рябинин глянул на часы – шесть двадцать. Такие короткие осмотры бывали редки.

– А свидетели есть?

– Ни единого. Место тихое, да и забор закрывает.

– Кто же обнаружил потерпевшую?

– Потом-то народ набежал.

Они перешли на другую сторону, походили по переулку, осматривая дом с разных сторон. Пешеходы предпочитали проезжую часть, а не узкий деревянный коридорчик с расхлябанными досками. Что произошло в этом деревянном тоннеле, мог видеть тот, кто в нём шёл. А в нём шли только гражданин Коваль и потерпевшая.

– Пойдём его допрашивать? – спросил Петельников.

– Нет, едем в больницу.

Они сели в машину и поехали на другой конец города молчаливо, будто ножом ударили их родственника. Да и говорить было не о чем: ни версий, ни догадок, ни умозаключений. Они располагали только фактом.

В больницах работников следственных органов узнают сразу, без удостоверений. Им выдали халаты, но врач предупредила:

– Только на пять минут.

– Как она? – спросил Петельников.

– Проникающее ранение, но неглубокое. Опасности для жизни нет.

– Только два вопроса, – заверил Рябинин.

Потерпевшая, крупная женщина средних лет, слабо улыбнулась крашеными губами на обескровленном лице. Даже в таком состоянии она была симпатична. Рябинин потоптался, не зная, как приступить. Ей сейчас не до следователей.

– Отвечать сможете? – мягко спросил он.

Она кивнула. Петельников мгновенно вытащил на всякий случай блокнот, хотя запоминал всё безупречно, как птица обратную дорогу.

– Кто вас ударил ножом?

– Шёл сзади… мужчина, – тихо ответила она.

– Вы видели?

Рябинин спрашивал громко, будто она плохо слышала. Ему казалось, что на громкие ясные вопросы ей легче будет отвечать.

– Удара не видела… Обернулась, а он стоит сзади… Он, больше там некому.

– Вы его знаете?

– Нет.

– Ничего у вас не отобрал?

– Нет.

– А за что ж ударил?

Видимо, она хотела пожать плечами, но только поморщилась и закрыла глаза, ещё не привыкнув к боли под лопаткой. Рябинин понял. Ему хотелось задать ей сто вопросов, которые он и задаст в своё время, но сейчас нельзя. Врач вообще мог к ней не пустить. Главное узнали.

– Выздоравливайте. Я ещё приду к вам.

Они кивнули и вышли в коридор. Отдавая халат, Рябинин спросил:

– Вадим, данные о ней есть?

– Леденцов записал фамилию и адрес.

Дежурная сестра взяла у Петельникова халат и слепила ресницы. Рябинин подумал, что вот перед ним лепить их не стала. Наконец, распахнув веки, она строго произнесла:

– Товарищи, ваша больная просила сообщить мужу.

Теперь это была их больная.

– Запишите фамилию мужа, – предложила сестра.

– Запомним, – улыбнулся Петельников. – Мы же детективы.

Дежурная сестра глянула на него королевским взглядом:

– Её муж работает в Институте геологии, Валентин Валентинович Померанцев.