Текст книги "Следователь прокуратуры: повести"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

– Да.

Она посмотрела на угол стола, оторвавшись на миг от лица следователя, – не посмотрела, а как-то моргнула в ту сторону. Но на полированном углу ничего не было. Даже уголовный кодекс лежал не там. Что-то её сбило. Когда через миг она глянула на Рябинина, он улыбнулся – снисходительно, понимающе, иронично.

– Два раза, – призналась бортпроводница, и Рябинин понял, что теперь пойдёт откровенный разговор.

– Что же развелись?

– Неудачные попались, – сказала она, словно всё этим объяснила.

– Попались? – удивился Рябинин. – А вы их… не посмотрели?

– Я пришла за советом, а не за моралью, – вспыхнула она.

– А я вам и даю совет. Уверен, что в магазине вы не купите пальто без рукавов. Почему же связываете жизнь с первым попавшимся человеком? Муж – не банка консервов. Он не «попадается». Его выбирают. Сердцем.

– Я вам не верю. Михаил – исключительный человек. Я же рассказала о нём…

Рябинин улыбнулся. Она верила ему – он это видел.

– Вам тридцать лет. Объясните мне сцену в вестибюле. Зачем на людях целоваться и делать предложение?

– Ну, импульсивность, поддался настроению… Это и в кино показывают.

– Как вам могла понравиться такая безвкусная сцена?

Стюардесса задумалась. Рябинин не мог толком понять, красива ли она, – мешала яркая косметика.

– Может, нужно было сходить к сексологу? – неожиданно сказала она. – Говорят, совместимость очень много значит…

– Раньше дураки шли к знахарю, теперь к сексологу, – буркнул Рябинин.

– Что вы сказали?

– Так, пустяки.

Он всегда терял интерес к собеседнику, когда приходилось опускаться на другой уровень понимания. Зато теперь можно сообщить ей правду, потому что щадить было нечего и некого.

– Вы мне что-нибудь скажете? – нетерпеливо спросила она.

– Обязательно. Этот Миша вас не любил и не любит. Он мошенник. Выманил деньги. Инсценировал ревность.

– Вы о нём… уже знали?

– Я узнал только от вас.

– Неправда! – крикнула она низким повелительным голосом, как отдала команду. – Я этого не говорила. Он не жулик!

– Вы так крикнули, будто мы в воздухе и я собрался выпрыгнуть с самолёта, – улыбнулся Рябинин. – К сожалению, правда. Скажите, чем он брился?

– Электробритвой.

– Где она лежала?

– В ванной.

– Когда он брал чемодан, бритву из ванной взял?

– Нет.

– А она там?

– Нет.

– Значит, он её упаковал заранее. Все свои вещи упаковал. Получается, что вроде бы предвидел поцелуй в щёчку.

Она смотрела на следователя широко и неподвижно – так смотрят, когда не видят. Когда думают, отрешившись от всего.

– Зачем же он… ревность придумал? Мог и так деньги забрать.

– Тогда бы вы сразу заявили в милицию. А теперь попробуй докажи, что это мошенничество. Ревность, ссора. А деньги, мол, взыскивайте в гражданском порядке. Впрочем, он уверен, что в милицию вы не пойдёте.

– А я всё жду, – упавшим голосом выдохнула она.

Рябинину захотелось успокоить её. Сказать, что она его не любит, что мужа ещё найдёт, а деньги – дело наживное. Но стюардесса вдруг подобралась и сердито, словно они были в полёте и он не пристегнул ремни, приказала:

– Поймайте его!

Лирика кончилась. Начинались правоотношения – уголовные и гражданские.

– Попробую, – пообещал Рябинин. – Видимо, Михаил Самсонович Приходько – не настоящее имя. Скорее всего, подложный паспорт.

– Поймайте, – повторила стюардесса. – Я хочу глянуть ему в глаза.

Ради этого стоило ловить жулика. Рябинину тоже захотелось глянуть ему в глаза, потому что этот Миша, видимо, был неплохим психологом.

Она встала. С иронией, которой так богат жизненный опыт, она сказала уже от двери:

– Кстати, не каждому дана ваша возвышенная любовь.

– Да, тому остаётся только бракосочетание, – ответил ей в тон Рябинин и взялся за телефонную трубку – звонить инспектору уголовного розыска Петельникову.

* * *

Общественный транспорт Кира не любила. Даже метро, которое за минуты перебрасывало человека с одного конца города на другой, перестало быть удобным. Подключались новые районы, и под землёй стало тесно, как и на проспекте. А машины у отца не допросишься.

Кира выдернула зажатые толпой руки и скрестила их на груди – получалось что-то вроде щита. Видимо, рядом у парня был здоровый портфель, который упёрся ей в ногу, как бревно.

– Убрали бы свой чемодан, – сказала Кира, но её так сдавили, что воздуха для нормальных слов не хватило и она вроде бы прошипела. Ей никто не ответил: неизвестно, чей был портфель, да и убирать его было некуда.

Внезапно она почувствовала за спиной благодатную пустоту. Тут же приятный мужской голос сказал почти в ухо:

– Вставайте сюда.

Её моментально выдавили в кусочек вакуума, который мужчина образовал в углу, перегородив его сильной рукой. Она вздохнула и улыбнулась спасителю. Тот сдерживал напор спиной – она это чувствовала, потому что его кожаная куртка изредка прижималась к ней своими многочисленными молниями.

– В час «пик» ездит только человек, сдавший нормы ГТО[2]2
  Нормы ГТО – «Готов к Труду и Обороне» комплекс физкультурных дисциплин.


[Закрыть], – сказал он.

Кира засмеялась. Они стояли лицом к лицу, – Кира была высокого роста. Его глаза насмешливо щурились. Суховатые скулы поблёскивали загорелой кожей.

– Надеюсь, вы до кольца? – спросил он.

Она кивнула. Все ехали до кольца, в район новостроек.

– Не давите спиной, – сказала женщина у него за плечом.

– Мадам, это общественный транспорт, каждый давит друг друга, – ответил он и чуть прижался к Кире. – А вообще-то я знаю магазин, где продаются автомашины.

– Уж больно вы остроумный, – буркнула женщина.

– С машиной тоже много мороки, – заметила Кира.

Он скрипнул курткой, давая девушке больше простора.

– Да ничего, не беспокойтесь, – вежливо отозвалась она, дрогнув стрельчатыми ресницами.

– Вы работаете юным академиком? – предположил он.

Кира только улыбнулась.

– Тогда вундеркиндиха. Играете на скрипке?

– У вас прелестная фантазия.

Поезд встал на кольце. Двери облегчённо распахнулись, и толпа ринулась из вагона, заметно качая его с боку на бок.

Вышли они вместе и поднялись наверх. Он пошёл с ней естественно, словно это само собой разумелось, словно они жили в одном доме.

– Конечно, вы студентка. А машина – папина.

– Угадали.

– Подождите! Сейчас угадаю, на кого учитесь. У вас романтическая профессия. Не спорьте!

– Очень романтическая. На юридическом факультете.

Он замер, а потом в ужасе схватился руками за голову. Кира удивлённо обернулась.

– Женщина-следователь! Женщина-прокурор! Да вы представляете?!

– Я на первом курсе. Ещё и практики не было.

Они пошли дальше.

– Вы посмотрите на себя! Кстати, как вас зовут?

– Кира.

– Миша. Посмотрите на себя. У вас осиная талия, нежная кожа, тонкие кисти, чувственные губы, благородное лицо и наивный взгляд. А видели следователя-женщину? Старомодная кофта, кругозор продавщицы, жаргонные словечки, пошлые шутки, в зубах папироса…

Кира медленно открыла сумочку и достала пачку сигарет:

– Не хотите ли?

Она умело прижала сигарету уголком оранжевого рта. Михаил блеснул зажигалкой и закурил тоже.

– Впрочем, вам идёт курить. Но вам, видимо, всё идёт. Не спорьте! Я даже представляю вас в большом кабинете, в мундире, каким-нибудь следователем по особо важным делам.

– А жаргонные словечки и пошлые шутки? – улыбнулась Кира.

– Вам и они пойдут.

Впереди была канава, прорытая для газопровода. Лёгкая досочка повисла над ней, как над пропастью. Кира неуверенно поставила ногу. Подошва «платформы» казалась толще мостика.

Неожиданно её спутник прыгнул вниз, протянул ей руку и повёл, чавкая глиной.

– Да зачем? – слабо возразила она, заливаясь гордой краской: на них смотрели люди.

Он вылез из канавы, по колено вымазанный жидкой грязью.

– Разве так можно? – Кира расстроенно закусила губку и швырнула сигарету на рыхлую землю.

Михаил только усмехнулся.

– Мой дом. – Она махнула рукой на современного высотного красавца.

– Завтра увидимся? – уверенно спросил Михаил, погребая её маленькую руку в своих широких ладонях.

Она только сомкнула стрельчатые ресницы.

Кира и Михаил сидели в молодёжном кафе. Всю неделю они провели вместе – каждый вечер.

На нём был шоколадный костюм, кремовая рубашка и янтарный галстук. На пальце мерцал перстень с красным, словно ещё не остывшим камнем. Кира сидела, как ромашка: белый брючный костюм, жёлтые волосы занавесили плечи и спину, на груди полыхавшей дугой повисли крупные гранатовые бусы.

– На столах нет свежих цветов, громко проворчал Михаил. – Без них я не могу ни есть, ни пить.

Две пары за соседним столиком разом повернулись.

– А какие твои любимые? спросила Кира.

– Пожалуй, гладификусы.

Она звонко и свободно засмеялась. Он тоже улыбнулся, чуть дрогнув кожей на скулах.

– Ты хотел сказать – гладиолусы?

– Я хотел сказать, что в каждом человеке подразумеваю чувство юмора.

Она слегка порозовела, словно на лицо лёг отсвет гранатовых бус.

Подошла официантка.

– Сухое вино есть? – спросил он.

– Гамза, саперави, рислинг.

– Рислинг какого года?

– Не знаю. Нынешнего, наверное. Шампанское есть.

– Бутылку шампанского, рюмку коньяка…

– Коньяк только в граммах, перебила официантка.

– Слава богу, не в канистрах. Сто граммов. Плитку шоколада, апельсины, виноград, чёрный кофе. Всё.

Соседи теперь следили за ними непроизвольно, потому что всё необыкновенное притягивает.

Михаил взял Кирину руку, посмотрел в глаза и грустно сообщил:

– В прошлом полевом сезоне на Уссури перевернуло лодку. Меня вытащили в двух километрах ниже по течению.

– Бедняжка…

– Кирочка, я чуть не погиб. А осенью провалился в заброшенный шурф. Такая у меня жизнь. Поэтому я должен…

Она не поняла ни мысли, ни оборванности фразы, но больше всего не поняла этой внезапной грусти.

Принесли вино. Раздался глухой выстрел, и шампанское заметалось в бокалах, пробуя вознестись к потолку.

– Выпьем… за сокровенное! – громко сказал он и поцеловал ей руку.

Мальчики и девочки, которые только что выпили под тост «со свиданьицем», окончательно перестали заниматься собой – они учились жить.

Кира чувствовала, что горит её лицо. Краем глаза она видела, как все смотрят на них, – они сделались центром внимания всего кафе. Ей показалось, что Михаил хочет встать на колени, ей даже захотелось этого, и только жаль, что здесь не было всего первого курса юридического факультета.

– Миша, спросила она, пока он не встал на колени, – ты говорил об опасности. Что-то должен…

– Поэтому я должен спешить, – закончил он ту мысль.

– Куда спешить?

– К счастью. А это значит – к тебе, Кира! – звенящим голосом сказал он и поднялся.

Она тоже встала, заворожённо дрожа ресницами в предчувствии чего-то невероятного.

– Любимая, будьте моей женой!

Кира обвела взглядом мальчиков и девочек, как солнце обводит лучами невзрачные комочки-планеты.

* * *

Пузатая чашечка старинного фарфора синевато просвечивалась. Лидия Владимировна взяла её с лёгким костяным стуком – задела перстнями.

– Вы пьёте кофе с молоком? – спросила она.

– Чёрный, без сахара.

– С лимоном?

– Нет-нет. Аромат должен сохраниться первозданным.

Он принял чашку и легонько кивнул. Она поправила синеватые, как мартовский снег, волосы и мельком глянулась в поднос из нержавейки.

– Признаться, мы с мужем находимся в некотором затруднении. Вы знакомы с Кирой всего две недели…

– Да, мы уже давно знакомы, – вроде бы подтвердил гость.

Она вздёрнула тончайшие брови и недоуменно замерла. Он спокойно отпил кофе:

– Лидия Владимировна, вы встречались с теорией относительности?

– Разумеется, – ответила она так, словно встречалась не только с теорией, но и с самим Эйнштейном.

– У меня другой отсчёт времени, Лидия Владимировна. Для вас две недели, для меня – два года. Вы меня понимаете?

– В какой-то степени, – сказала она, не уточняя эту степень.

Будущий зять залпом выпил кофе, отставил чашку и вибрирующим баритоном произнёс, чуть приглушая голос:

– В июне прошлого полевого сезона наша лодка перевернулась на бурной и жёлтой речке Уссури.

– Вы… простудились?

– Простудился? Чуть не погиб! А в июне я загремел в шурф. Четырёхметровый.

– Загремели… куда?

– В яму такую. Весь, с головой.

– Это же опасно.

– Привык. Опасностей у меня бывало столько, что на три романа хватит. Знаете, что противно? Сидишь в мокрой земле, а сверху падают лягушки. Так: плюх-плюх-плюх…

Он растопырил ладонь и проскакал ею по столу до кофейника. Лидия Владимировна отпрянула. Её глаза стали широкими, как у Киры.

– А в августе, можете себе представить, меня скинула на землю кобыла.

– Кто скинул?

– Ну, лошадь женского пола, – уточнил гость.

– Откуда скинула?

– С себя, разумеется.

– Зачем же вы на неё забрались?

– Хотел ехать в маршрут. – Он помолчал и с чувством кончил: – Вот такая у меня жизнь, Лидия Владимировна. Судьба геолога.

Она всё смотрела на него, забыв про кофе. Перед ней сидел тот скромный герой, о котором она могла только слышать или читать.

– Я понимаю, – наконец сказала Лидия Владимировна, – вы жить торопитесь и чувствовать спешите. Но хотелось, чтобы вы узнали друг друга лучше.

Он вскочил и стал ходить по пушистому ковру. Его руки нервно вцепились в борта пиджака и забегали по ним, не зная, куда деться. С лица пропала любезность, словно высохла на задубевших скулах.

– Лидия Владимировна! Вы женщина, вы должны понять! Неужели не бывает любви с первого взгляда?! Как у Пушкина, как у Онегина… Или как у лейтенанта Шмидта. С первого взгляда и на всю жизнь. Разве такая любовь второго сорта? Я сам в неё не верил. Пока не встретил вашу дочь. Я могу ждать год, и два, и три. Но зачем? Я же взрослый человек. Вы отдадите Киру не мальчишке, не проходимцу, а мужчине и человеку. Если хотите, специалисту. Лидия Владимировна! Намного ли вы старше дочери? Вам ли не понять любви?

Она улыбнулась. Глаза сделались маленькими, потерявшимися в чернокрашеных жёстких ресницах, сделались вроде паучков, к которым улыбка погнала сетки длинных и тонких морщинок. И сразу стало видно, что она намного старше дочери.

Он подошёл, гибко склонился, взял её обмякшую руку и поцеловал.

– Вы, Миша, джентльмен, а их теперь так мало.

– Их не мало, Лидия Владимировна, – их вообще нет.

* * *

Через три дня Михаил сидел в той же гостиной, но не за столом, а у цветного телевизора. Он курил и посматривал на свои кремовые ботинки. Напротив, с телефоном на коленях, развалился в кресле Кирин отец. Торшерный свет выжелтил его безволосую голову, и она поблёскивала, как сгущённое молоко. Он смотрел на бледно-розовую рубашку и белый галстук будущего зятя и медленно говорил, словно сомневаясь в сказанном:

– Поговорим без лирики. На месте дочери я спешить бы не стал. Но раз уж она упёрлась, да и жена «за»… Пусть. Я тоже против вас ничего не имею.

Михаил признательно склонил голову.

– Вам тридцать лет. Женаты не были?

– Нет, Сергей Антонович. Не скрою, женщины у меня имелись.

– Ещё бы не имелись, – буркнул Сергей Антонович.

По зелёному полю бегали жёлтенькие и красненькие футболисты, гоняя белый мяч, – телевизор работал без звука.

– Меня… э-э… дорогой Михаил, всякие ваши с Кирой душевные переживания не интересуют. Любовь – это надстройка, которая зависит от базиса. За свою жизнь я убедился: есть базис – есть любовь. Как говорят философы-материалисты, материя первична. Поэтому обсудим базис, так сказать, в широком смысле…

– Сергей Антонович, – с достоинством перебил будущий зять. – Меня Кирин материальный базис ни грамма не интересует. Своего хватает. Никаких выгод я не ищу. Я даже свадьбу могу финансировать.

– Э-э-э! – Сергей Антонович похлопал его по колену и перешёл на «ты». – Не горячись. Я знаю, человек ты обеспеченный. Но я свою дочку хочу видеть королевой. Понимаешь? И свадьбу сделаю, и подарок отвалю дай бог, и всё такое прочее. Но дело в другом.

Он вдруг заметил, что у Михаила одно ухо зелёное. Чепуха: от телевизора, конечно. Но Сергею Антоновичу захотелось, чтобы оно действительно оказалось зелёным – тогда в будущем зяте был бы хоть один недостаток.

– Кира учится. Как ты это дело мыслишь?

– Переведётся.

– Ни-ни. Срываться, ехать в провинцию, да ещё к чёрту на кулички. Ни-ни.

– А что вы предлагаете?

– Менять твою квартиру и переезжать сюда.

– Ни-ни, – сказал Михаил.

На это «ни-ни» Сергей Антонович хотел обидеться: будущий зять его передразнил. Смелый парень. В конце концов, таким и должен быть Кирин муж.

– Поймите меня, – зазвенел на умоляющей нотке голос Михаила, сразу нейтрализуя допущенную вольность, – там я старший геолог, фигура, все меня знают… А приеду сюда? Кто я? Новенький геолог из провинции?

– Да, резон есть, – согласился Кирин отец. И стал поглаживать телефон, как дремавшую кошку. – А командировки к нам бывают часто?

– Каждую зиму месяца на полтора.

– А если жить на два дома? – предложил Сергей Антонович. – Твои командировки, отпуск, её каникулы… Смотришь, полгода набежит. Трудновато, но можно, а? Пока не кончила факультета, а?

– Это мысль, – согласился Михаил.

– Только вот квартира у нас плохонькая. Двухкомнатная, малогабаритка. В одной комнате чихнёшь – во второй свет мигает. Менять бы надо, да вариантов нет.

– Тут я могу помочь, – предложил жених.

– Каким образом?

– У меня приятель в горжилуправлении.

Теперь ухо сделалось розовым – по телевизору показывали закат. Но второе ухо, закрытое от экрана головой, потому что он сидел боком, тоже порозовело. У него горели уши. Сергей Антонович подумал, что жених всё-таки стесняется.

– Приятель поможет… обменять?

– Проще. Вы сдадите квартиру государству, а он вам сделает другую. Не бесплатно, разумеется.

– Само собой. Миша, это было бы неплохо. – Сергей Антонович поставил телефон на торшерный столик и заметно подобрал своё раздобревшее тело. – Если сделаешь, дорогой будущий зятёк, то в качестве свадебного подарка получишь мою «Жигулю»… э-э, моё «Жигуле»… В общем, машину получишь.

Михаил иронично улыбнулся, поигрывая тонкими губами.

– Спасибо, Сергей Антонович, но нам не нужно.

Он так и сказал – «нам».

– Почему же?

– У меня в Хабаровске стоит на приколе белая «Волга».

Сергей Антонович растерянно замолчал. Кашлянув, он погладил лысину и бодро-почтительным голосом, которым обычно разговаривал с ревизорами, предложил:

– А не раздавить ли нам бутылочку коньячка, а? Этак, звёздочек на пять, а?

Михаил вежливо кивнул. Теперь его уши пунцовели.

* * *

Весь день лил какой-то слоистый дождь. То его косые стены занавешивали белый свет, а то он вроде бы иссякал, и тогда на ватном небе проявлялся мутный кружок солнца. Но уже через полчаса догоняющие друг друга полосы опять обрушивались на город. Люди на улицах передвигались короткими перебежками. По асфальту неслись тёплые пузырчатые потоки, вымывая спички и окурки. В квартирах горел свет.

Лидия Владимировна затянула потуже белый пушистый халат и подошла к двери, – звонили нетерпеливо, некультурно.

– A-а, это вы, Мишенька?! – обрадовалась она. – А Кирочка на лекциях.

Он снял ворсистую кепку, торопливо поцеловал ей руку и остался у порога, тяжело дыша.

– Раздевайтесь.

– Сергей Антонович дома?

– Да, приболел немного. Что-нибудь случилось?

– Случилось, – улыбнулся он и, не снимая широкого импортного плаща, направился в большую комнату, где Сергей Антонович гладил на диване сиамскую кошку.

– Здравствуйте, – скороговоркой начал Михаил, – у вас деньги при себе есть?

– Сколько тебе? – удивлённо спросил Кирин отец.

– Тысячу рублей. Лучше – полторы.

Сергей Антонович оттолкнул кошку и глянул на жену – та растерянно опустилась в кресло. Михаил стоял посреди комнаты, и вода капала с плаща на ковёр ручной работы. Он вытащил платок, вытер блестевшее лицо и сообщил:

– Приятель сделал квартиру.

– А-а, – понял Сергей Антонович. – Но ведь надо… посмотреть?

– Он просил решить вопрос сегодня же, – чуть повелительно заговорил жених и достал ключи: – Вот, можем смотреть квартиру.

– Другой разговор. – Сергей Антонович вскочил с дивана, улыбаясь по-родственному. – Сейчас поедем?

– Конечно, Виктор должен сегодня же представить списки в исполком.

– Собирайся, душечка, – приказал жене Сергей Антонович.

– Но я не одета.

– Набрось плащ, поедем в «Жигулях».

Капли плющились о ветровое стекло. По нему бежала водяная плёнка, окривляя дома и светофоры. Сергей Антонович ехал медленно, дёргая машину на перекрёстках.

– А вы человек дела, – обернулся он к будущему зятю.

– Такое время, Сергей Антонович. Вот к этому дому.

– Ого, в центре.

Они вышли под дождь и побежали в парадную. На третьем этаже Михаил достал ключи, открыл дверь, впустил их в квартиру и объяснил:

– Тут жил профессор. Уехал в Новосибирск, в Академгородок.

Супруги принялись осматривать пустое помещение. Длинный, хоть катайся на велосипеде, коридор. Три комнаты, метров по двадцать – тридцать каждая. Кухня, из которой можно было бы наделать пять малогабаритных квартир. Ванна, как у американской кинозвезды, – лошадь купай. Четырёхметровые потолки с лепными украшениями…

– У меня ведь прав на дополнительную жилплощадь нет, – сказал Сергей Антонович пересохшим голосом.

Михаил только усмехнулся.

Лидия Владимировна погладила изразцы над камином и вздохнула:

– Какие у людей квартиры…

– Завтра эта квартира станет вашей.

Она посмотрела на будущего зятя, как на волшебника.

– Так, – деловито сказал Сергей Антонович, – что от меня конкретно требуется?

– Сообщить мне ваши данные и рассчитаться с Виктором. А справки соберёте завтра.

– Едемте в сберкассу. По дороге всё запишете.

Машина отъехала два квартала, когда дождь неожиданно перестал. И сразу ударило жаркое солнце. Задымились крыши и асфальт. Казалось, что погода радуется вместе с ними.

– Дайте полторы, – посоветовал Сергей Антонович. – Таких приятелей надо ценить.

Он остановил машину и трусцой побежал в сберкассу. Вернулся быстро, не дав Лидии Владимировне помечтать вслух о привалившем счастье.

Спрятав пачку денег, Михаил приказал:

– Подбросьте меня к горжилуправлению. – И вдруг весело крикнул: – Кира будет в восторге от новой квартиры! Не спорьте!

* * *

Встретиться договорились у главного здания университета, под часами. Михаил ждал уже минут двадцать, определяя от нечего делать принадлежность студентов к факультету. Всех бородатых относил к физикам. Симпатичные девушки были, разумеется, с филологического, а полные – биологини. Ребят в очках зачислял в философы. Юристы сами заявляли о себе – они прошли гулкой толпой, споря о составе преступления. Высокий мальчик с волосами до плеч наскакивал на такую же высокую девочку с такими же волосами до плеч и с удовольствием повторял: «Где тут субъективная сторона преступления? Ну, где тут субъективная сторона?» Михаил улыбнулся: и эти мальчики-девочки, которые шли кушать мамины обеды, скоро будут разбираться в человеческих страстях и решать судьбы людей?

Кира появилась неожиданно, отколовшись от самой шумливой группки. Она на секунду к нему прижалась и, чуть не обжигая пылавшим лицом, выпалила:

– Девочки из нашей группы хотят с тобой познакомиться!

Видимо, они только что его обсуждали.

– Я не киноартист, – буркнул он и повёл её от здания.

– Ну почему, Миша? – Она капризно выпятила губы и стала похожа на мать, когда та пьёт из прозрачной фарфоровой чашечки кофе.

– Потому что я не космонавт! – отрезал Михаил.

– Ты геолог, много путешествовал, знаешь Дальний Восток…

Он вдруг схватил её за руку, сорвал с места и повлёк в подворотню. Кира чуть не падала, еле успевая переставлять ноги. Свернув в тихий угол двора, за бачки с мусором, Михаил остановился и страшно сказал ей в самое лицо:

– Я не геолог. Я взяточник!

– Как… взяточник?

– Так! Ты разве не знаешь, что мы с твоим папашей дали за квартиру взятку?

– Отец сказал… ты через знакомого…

– «Через знакомого», – зло передразнил он. – Конечно, через знакомого, но за деньги. Твой отец дал мне полторы тысячи, а я знакомому. Всё папаша! Дай, говорит, побольше, таких друзей надо ценить. Старый, опытный, а не мог остановить…

Кира смотрела на Михаила, ничего не понимая. Она впервые видела такую злость на его вежливом и всегда предупредительном лице.

– Пропали деньги? – наконец предположила она.

– Чёрт с ними, деньгами… Хуже! Когда я их передавал, нас подслушали. Виктор уже арестован.

– Ой! – вырвалось у Киры.

– Это какая статья? – мрачно спросил он.

– Сто семьдесят четвёртая. От трёх до восьми…

Он отвернулся. Она прижала сумку к груди и смотрела на него тихо, не мигая. Лицо стало простым и трогательно открытым, словно исчезла с юной кожи ненужная ей помада и пропала та микроскопическая плёнка спеси, которая появляется у недалёких людей от благополучия, сытости, успехов или просто от силы и здоровья.

– А папа… как?

– А папа – соучастник, – злорадно ответил он.

– Миша… что же делать?

Её глаза уже начали стекленеть слезами.

– Ну ладно, – попытался успокоить он. – Если Витька заложит, то уж я-то буду молчать. Отца не выдам.

– Тебя же посадят!

– А так посадят и отца, и дочку с факультета выпрут.

Он помолчал, о чём-то раздумывая, и деловито спросил:

– Сколько идёт следствие?

– До двух месяцев.

– Два месяца встречаться не будем. Ни звонить, ни писать. Если меня и загребут, так чтобы не вышли на вас. А потом я дам о себе знать. Понятно?

Кира кивнула. Она ещё никак не могла взять в толк, что случилась беда, что жених исчезает и свадьба отменяется. А что сказать в группе, где все девчонки ей завидовали и напрашивались на свадьбу, – она выходила замуж первая? Кира ещё надеялась на какую-то ошибку, розыгрыш или, в конце концов, на кошмарный сон, от которого можно избавиться, проснувшись. Она оглядела Михаила с ног до головы и только теперь увидела, что он без букета – впервые пришёл на свидание без цветов. Она заплакала.

– Любимая! – Михаил обнял её, начал целовать. – Ничего, всё обойдётся. Потерпи два месяца. Если не посадят, то увидимся.

– Я буду ждать любой срок, – всхлипнула она.

– Ага, – согласился он и, посмотрев на крыши, быстро сказал: – Пора. За мной могут следить. Выходи первая.

Она пошла со двора, оглядываясь, пока не скрылась под аркой. Минут через пять вышел и он. Кира стояла на той стороне улицы. Он махнул ей рукой и легко зашагал к людному проспекту.

Пройдя квартал, Михаил осмотрелся. Нашарил в кармане отмычку, которой открывал пустующую квартиру в тот дождливый день, и бросил её в урну.

* * *

Петельников распахнул дверь и остановился в проёме, выжидая.

– Смелей-смелей, – сказал он кому-то в коридоре.

Порог переступила крупная девушка. Рябинину бросились в глаза открытые плечи и кулон из плавленого янтаря, который подсолнухом желтел на белой коже. Лицо увидел потом.

– Сергей Георгиевич, – сказал Петельников, – эта девушка ищет парня: плотного, смуглого, с орлиным носом, геолога, любит повторять «не спорьте», зовут Михаил Приходько.

– Садитесь, – предложил Рябинин.

Она села, скрипнув кримпленовым платьем и заговорив низким голосом:

– Не понимаю, чего всполошились. Я пришла к дежурному, он послал в уголовный розыск, а теперь вот в прокуратуру.

Рябинин поправил очки, которые вечно стремились съехать на кончик носа. Инспектор сел, как всегда, сбоку; как всегда, вытянул свои длинные ноги и, как всегда, выкатил на свидетельницу чёрные глаза.

– У нас к вам несколько вопросов, – доброжелательно сказал Рябинин. – Давно с ним познакомились?

– Месяца полтора ходим.

– Куда ходите? – не понял он.

– Ну, встречаемся. А что – убил кого?

– Обязательно убил. – Рябинин улыбнулся. – Как вас зовут?

– Вера Былина.

– Где работаете?

– На мясокомбинате.

– Кем?

Она помолчала. Рябинин знал, в каких случаях не сразу отвечают: когда тунеядствуют или стесняются профессии.

– Инспектором, – нехотя призналась она.

– Коллеги, значит, – пошутил Петельников.

– Инспектором кадров? – переспросил Рябинин.

– Нет.

Дальше уточнять он не стал, щадя её самолюбие.

– Инспектируешь-то кого? – уточнил Петельников.

– Коров по ночам. – Она попыталась улыбнуться, но шея и плечи слегка порозовели.

Видимо, Былина работала на мясокомбинате ночным сторожем.

– Правильно, – заметил её смущение Петельников. – Всех надо инспектировать – и людей, и коров.

Рябинин поморщился. Предстоял деликатный разговор. Свидетельницу нужно было располагать к беседе, а не сковывать неприятными для неё и второстепенными для них вопросами.

– На той неделе я обедал в вашей столовой, – сказал Рябинин, который ни разу там и не был, а только о ней слышал. – Мяса наелся от пуза.

Она улыбнулась: оказывается, человек в строгих очках говорит простым языком, любит мясо и бывает на её родном комбинате – не совсем чужой человек.

– Работать с коровами да мяса не поесть, – заметила Былина и тут же спохватилась: – Я ведь техникум пищевой промышленности кончила. Сторожем временно, пока место не освободится.

– Расскажите о Михаиле подробнее, – перешёл он к делу.

– Чего подробнее… Познакомились, встречались. Мне ведь тоже охота зацепиться в жизни…

– Как зацепиться?

– Замуж-то выйти. Он сам предложил. Давай, говорит, жизнь завяжем тугим узлом.

– Вы его… любите? – спросил Рябинин, не совсем уверенный, что нужно об этом спрашивать.

Петельников сразу шевельнулся. В отличие от следователя он считал, что для каждого человека есть свои вопросы.

Но этот вопрос был для любого человека.

Вера Былина на минуту задумалась: она быстренько оценивала, любит ли Михаила.

– Когда любят – не задумываются, – не вытерпел Рябинин.

– Товарищ следователь, ну какая любовь в наше время? – Она попыталась прожжённо улыбнуться.

Он видел, знал, что это не её мысль, а тех житейски разворотливых людей, для которых любой романтический порыв не стоит палки копчёной колбасы. Но теперь эта мысль стала её собственной, впиталась легко, как всё никчёмное. Теперь она за эту пошлую мысль отвечала.

– Какое такое время? – спросил Рябинин суше, чем хотел.

– Такое, современное.

– Собирались замуж без любви?

– А мы с ним обоюдные.

– Как «обоюдные»?

– Похожие, значит, – объяснил за неё Петельников.

В этом Рябинин сомневался. Впрочем, Михаил мог перевоплотиться и в «обоюдного».

– Да и какая там любовь, когда была замужем! – вздохнула Былина.

Он не раз слышал мыслишку, что побывавшая замужем женщина любить уже не может.

– Разошлись?

– Конечно. Не муж попался, а конституция: как сказал, так и должно быть.

Опять «попался». Иногда Рябинину становилось жаль этих девочек, которым всё было в жизни отпущено. Им объяснили строение атома и Вселенной. Им выдали дипломы и свидетельства. Их обучили интересным специальностям. Спокойствие и сытость дали им рост, стать и красоту. Одели в синтетически-модные одежды и увешали кулонами. Поселили в современные квартиры с телевизорами и магнитофонами. Но им нигде не объяснили, что такое любовь. Им забыли сказать, что именно наше время – время любви.

– Что у вас произошло с Приходько?

– Поругались. Из-за глупости всякой. Он свои камни любит. А я обозвала его камнелазом. Или камнедуром. Обиделся и ушёл. В гостиницах найти не могу.