Текст книги "Следователь прокуратуры: повести"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

– Нет, я не следователь, – честно признался он в том, в чем себе-то не всегда признавался. И кому признался – своему начальнику.

– Тогда кто вы? Человек всегда кто-нибудь есть.

– Я бы с удовольствием занимался научной работой.

– Хитрый вы, – засмеялся Беспалов.

– Почему хитрый? – опешил Рябинин.

– Да ведь только тот настоящий следователь, кто способен к научной работе.

Рябинин это предполагал, но никогда бы не рискнул сказать такое на совещании или занятиях – засмеяли бы коллеги. И были бы по-своему правы, потому что следственная работа испокон веков считалась работой оперативной. Рябинин-то это знал. Но откуда знал Беспалов, два года работавший следователем и только что расписавшийся в своей малоопытности?

– Научных способностей ещё мало, – вздохнул Рябинин. – Нужны воля, характер, быстрота, нервы железные нужны… А этого частенько не хватает.

– Этого всегда не хватает, – заметил Беспалов.

Они прошли уже три квартала. Прокурор, видимо, и не собирался останавливаться. Теперь они двигались быстро, у Беспалова только вздрагивали волосы на виске. Он тоже снял плащ и бросил на руку, как Рябинин.

– Вот я давненько ушёл с завода, – признался прокурор, – а тянет. Как иду мимо какой-нибудь проходной, так сердце и поджимает. Вот такие сухари. Был я рабочим и остался рабочим.

И Рябинин сразу понял, на кого же похож прокурор. Почему он не догадался, когда увидел его широкие ладони, крепкие плечи и эту походку с перевалочкой? Теперь Рябинин знал, чем понравился ему прокурор тогда в кабинете – он был рабочий человек.

– Вот кончится мой конституционный срок, пойду проситься на завод, – весело пообещал Беспалов.

– Не отпустят, – убеждённо сказал Рябинин.

Таких прокуроров не отпускали. Казалось бы, парадокс: люди, которые довольны своим делом и считают его призванием, работают хуже тех, которые вечно недовольны собой и работой. Но парадокса здесь не было.

Самодовольный работник всегда хуже недовольного. В этом Рябинин убедился давно.

Жёлтый «газик», обычная патрульная машина с синим огоньком на крыше, сделал на перекрёстке поворот и поехал по их стороне. Теперь и Рябинин смотрел за машиной. Она отклонилась от центра проезжей части и подрулила к ним.

Из кабины вылез Петельников и вяло подошёл. Рябинин насторожился – он хорошо знал инспектора, лицо которого сейчас почему-то было усталым и суровым.

Петельников пожал руку прокурору и глухо сообщил:

– Топтунов сбежал.

* * *

Так Рябинин ещё в людях не ошибался. Тот третий, который сидел в нём, сейчас адски торжествовал, попирая первых двух Рябининых. Его третье «я» злилось и поедом ело всякие интуиции и логики. Юрков оказался прав.

Почему он, Рябинин, не прислушался к словам Юркова и не посоветовался с Беспаловым? Даже с Петельниковым не поговорил.

Не сумасшедший ли он, Рябинин, не псих ли? В камере называл кладовщика «товарищем», а сейчас обдумывает версию о преступной группе с ним во главе. Но он был следователем, поэтому обдумывал преступление. И он был человеком, который может поверить другому человеку.

Они с Петельниковым ехали на маслобазу. На улицах чуть стемнело, но фонари ещё не зажгли. Было десять часов. Поводом для поездки служило пролитое директором масло – нужно осмотреть землю. Но ехал Рябинин не поэтому. Он не мог сегодня спать. Ему требовались движение, работа, действие.

– Что говорит жена? – спросил Рябинин.

– Ушёл чуть свет и не вернулся. Такого, говорит, никогда не было, чтоб он её не предупредил. На маслобазе, она знает, его нет. Плачет.

Когда у следователя рассыпается дело, его начинают мучить сомнения. Не поэтому ли так быстро признался Кривощапов – знал, что Топтунова нет? Этими шестью тоннами пытается снять с себя подозрения… Не в сговоре ли они?

– А документы?

– Паспорта дома нет.

На базе никого не было, кроме сторожа. Он увидел инспектора и онемел.

Масляный участок при помощи фонаря Рябинин нашёл сразу. Земля была аккуратно засыпана песком, но под ним она лоснилась. Петельников привёл с озера двух рыбаков – понятыми. Следователь тщательно всё описал, замерил и составил протокол. Кривощапов не обманул – масла пролито много.

Рябинин рассеянно бродил по территории. От нагретых солнцем труб несло теплом. Пахло землёй и подсолнечным маслом. И какой-то травой, которая пышно росла тут.

– Поднимемся, – предложил Рябинин.

По лестнице из металлических скоб, вваренных в боковую стенку, они забрались на крышу бака. И сразу почувствовали, что попали на высоту. С одной стороны поднимался вал огней близкого города. С другой темнело озеро с далёкими огоньками противоположного берега.

На крыше, кроме закрытого на замок люка, ничего не было. Сухо и чисто, только у люка темнели пятна подсолнечного масла. Рябинин ходил по гулкому металлу. Инспектор стоял у края, любуясь городом. Понятые тихонько переговаривались – они думали, что следователь ищет улики. Но следователь искал мысль, которая…

…Может, он бы его на серой поверхности и не заметил, но тот лежал на тёмном маслянистом пятне. Рябинин взял у понятого фонарь. Светлый комочек, бесформенный, полсантиметра в диаметре… Рябинин подцепил его бумажкой.

– Вот ещё, – показал Петельников.

Но это были уже крошки – такие маленькие, что увидеть их мог только глаз инспектора.

– И вот. – Петельников ткнул носком ботинка в чуть приметный мазок. – А что?

Рябинин только пожал плечами. Он понял недоумение инспектора – ведь не пятна крови и не отпечатки пальцев. Просто у следователя выработалась привычка обращать внимание на всё необычное, та привычка, которая развивается на местах происшествия.

– Какой цвет? – следователь растёр крошку в пальцах.

– Вроде серый.

– Или белый, – уточнил Рябинин.

– В общем, светлый.

– Пожалуй, серый, – решил следователь и понюхал палец. – Интересно, что это такое? Запах вроде карбидного…

– Похоже на извёстку, – заметил Петельников.

– Вроде теста, – сказал понятой.

Экспертиза бы точно обозначила эти белёсые комочки и дала бы список составляющих компонентов. Но следователь хотел знать сейчас.

– Да ведь это глина, – неуверенно предположил Рябинин.

– Конечно, глина, – поддержал другой понятой.

– Самая натуральная кембрийская глина, – громко сказал Рябинин. – Откуда она? База стоит на песке.

– Как откудова? – раздался вдруг хриплый голос.

Все обернулись. Казалось, маленькая сморщенная головка лежала прямо на краю бака. Сторож стоял на скобяной лестнице и наблюдал за ними.

– Да с ботинков кладовщика, – добавил он.

– Поднимитесь, – попросил Рябинин.

Кряхтя, старик влез на бак, подошёл к ним и стал объяснять:

– Топтунов-то, хоть он теперь и не работает, на базу приходил. Всё шастал, смотрел да поглядывал. Я пустил. Всё ж таки работник нашенский, хоть и бывший.

– Ну, а глина-то при чём? – нетерпеливо спросил инспектор.

– А вот и при том. Ботиночки на нём новые, не рабочие, а в этой размазне заляпаны. Да и брюченции, дай бог память, тоже.

Получилось, что перед побегом Топтунов что-то искал. Или прятал. Например, улики, которые до ареста не успел скрыть. И эти улики почему-то связаны с глиной.

– Где же он мог так испачкаться? – задумчиво спросил Рябинин.

– У нас на территории никакой глины, слава богу, нет, – ответил сторож.

– Да на озере её полно, – сказал один понятой.

– Берега-то все глинистые, – поддерживал второй.

– А евонные брюки ещё были по колено мокрые, – вспомнил сторож.

Значит, Топтунов ходил по берегу.

В семь утра Петельников с группой инспекторов и дружинников облазил весь ближайший к базе берег, захватив полосу километра в четыре. Исходили зигзагами сушу, по пояс залезали в воду, на лодках просмотрели всё мелководье – ничего. Выходов кембрийских глин оказалось несколько. При дневном свете она была голубоватой.

Инспектор отпустил оперативную группу и теперь сидел на отшлифованной глыбе крупнозернистого гранита, которая походила на кита, вылезшего из озера. На ногах инспектора белели резиновые сапоги, до колена вымазанные этой самой глиной. Она выступала из воды. Прямо возле кита-валуна её пласт лежал на красноватом песке. Вода выедала его из-под глины, как ребёнок выедает мороженое из-под вафли. Песчаная береговая кромка уходила в обе стороны и, видимо, обегала вокруг озера. Вода на мелководье стояла тихо, без ряби, с едва заметным колыханьем. Прямо у гранита, у ног Петельникова, расплавленно шевелилась огненная тропка, уходящая через озеро до самого солнца, на которую, казалось, можно ступить и идти, пока не сгоришь.

Инспектор представил лицо Рябинина, узнавшего про пустые хлопоты с глиной…

Две девочки собирали гвоздики. Ярко-малиновые цветы стояли маленькими полянками. Инспектор тоже хотел с горя набрать букетик, но отказался – стебли липли к пальцам.

Похрустывая песком, к валуну медленно подошёл проспавший рыбак – маленький старичок, из тех, кто больше любит говорить о рыбалке, чем забрасывать удочки.

– Рыба-то есть? – вяло спросил Петельников.

– Да какая тут рыба у города под носом, – с готовностью подхватил разговор старик, – одна сорная.

Он достал сигареты, закурил, собираясь обсудить вопрос детально. Сейчас инспектор мог и детально – до того ему не хотелось идти в прокуратуру к Рябинину.

– Вчера взял пять ершишек, – сообщил рыбак.

– А берега хорошо знаете? – поинтересовался инспектор.

– Чего ж их не знать… Всю жизнь по ним шастаю.

– А ничего, папаша, интересного не замечали?

Рыбак глянул на инспектора подозрительно. Перед ним на горбе гигантского валуна сидел парень в белой синтетической рубашке с закатанными рукавами, в широком серебристо-синем галстуке, в хороших голубоватых брюках и резиновых сапогах. Рыбаки так не одеваются, для гулянок ещё рано. Бог его знает, что за человек.

Старик бросил в песок недокуренную сигарету.

– Ничего не замечал, – буркнул он, подхватывая ведёрко.

– Вон хорошее местечко для ужения, – Петельников показал на другой валун, поменьше, который далеко выступал в озеро.

– Я там не уважаю, – сообщил уже на ходу рыболов, – там маслицем попахивает.

Петельников съехал с валуна, как с ледяной горки. Девочки с гвоздиками засмеялись и тут же припустили к камню – тоже прокатиться. В два прыжка инспектор догнал рыболова и схватил за плечо:

– Каким маслицем?

У того возмущённо округлились глаза, но рука Петельникова лежала на плече твёрдо, как на металле.

– Каким… обыкновенным, растительным. Не сливочным же.

– А откуда пахнет?

– Я почём знаю! От базы несёт, откуда же ещё…

Петельников отпустил руку. Старик, видимо, посчитал его за ненормального и бросился от озера, громыхая ведёрком. Но инспектор уже его не видел. Разбрызгивая песок, он шёл к другому валуну.

Вблизи камень оказался некрупным, плоским, как дно бочки. Петельников забрался на него и стал нюхать воздух.

Запахов было много. Они смешивались над озером, образуя тот удивительный настой, который зовётся летним воздухом. Несло сырым песком и водой, как обычно бывает у озёр. От недалёких лодок потягивало варом. Пахнуло цветами, потом сосной, мокрым деревом, хотя деревья на берегу не росли – видимо, где-то лежали доски или брёвна. Неприятный запах чуть коснулся носа – дохлая рыбёшка лежала под солнцем. Пахло всем, чем только может пахнуть на озере. Только не подсолнечным маслом. Но старик говорил про масло. С базы запах долетать не мог – далековато, да тогда бы пахло по всему озеру.

Петельников немного побродил по берегу, принюхиваясь, и решительным шагом направился к маслобазе.

В конторе сидел один заведующий. Его бледные щёки плоско обвисли. Он сразу выжидательно замер.

– Разрешите позвонить, – вежливо спросил Петельников.

Кривощапов только кивнул.

– Дежурный! – сказал в трубку инспектор. – Это Петельников. Пришли-ка мне на маслобазу Карая. Да-да, сейчас. – Он нажал на рычаг и весело сообщил заведующему: – Сейчас приедет сам Карай.

Кривощапов никак не реагировал – перед ним лежало заявление с просьбой об увольнении по собственному желанию.

Собаку привезли только после обеда. Карай выпрыгнул из милицейской машины, разминая сильные лапы, – широкогрудый, высокий, чёрный, с коричневыми умными глазами. Он подошёл к Петельникову, встал на задние лапы, передние положил ему на плечи. Карай здоровался. Такой чести удостаивались немногие сотрудники. С другими овчарка была строга и независима.

– Да ты всю рубашку залапаешь, – радостно сказал инспектор, трепля собаку по загривку.

Карай жарко дышал в лицо Петельникова, внимательно прислушиваясь к словам.

– Поработай-ка во славу одорологии[1]1
  Одорология – наука о запахах.


[Закрыть]. Я на тебя надеюсь.

Карай знал, что на него надеялись. И он старался не подводить. На счету у него задержанных преступников числилось больше, чем у иного инспектора. Он вернул государству имущества на сотни тысяч. Не одному сотруднику спас жизнь, бросаясь туда, где человек бы погиб. Молодой сержант, проводник овчарки, всем говорил, что скоро напишет рапорт начальнику управления милиции, а может, даже министру внутренних дел с просьбой присвоить Караю персональный ошейник, лучше всего золотой.

– Карай! – сказал сержант, и собака сразу поняла, что начинается работа.

Проводник дал ей понюхать тряпку, смоченную подсолнечным маслом, сказал что-то неразборчивое, пошептал на ухо и удлинил поводок метра на три. Карай рванулся вперёд, уткнув нос в землю. Он ринулся по берегу мимо всех валунов. Сержант бежал за ним, уцепившись за натянутый поводок. Собака прытко неслась вдоль берега, убегая всё дальше и дальше. Она отбежала километра на полтора от Петельникова. Затем повернула обратно, вынюхивая песок у самой воды.

Мимо инспектора Карай пробежал, шумно дыша и позванивая ошейником. Теперь он вёл сержанта в другую сторону, к тому валуну-киту, на котором инспектор сидел утром. Но не добежал, повернув на ходу к плоскому камню, где рыбаку мешал запах масла. Походив у инспекторских сапог, Карай подошёл к воде и в раздумье остановился.

– Карюшка, ну, – тихо сказал сержант.

Тот перестал раздумывать, ступил в воду и прошёл метров десять. Мог бы идти и дальше – здесь было мелководье. Карай стоял, разглядывая воду и помахивая хвостом. Петельников даже подумал, не любуется ли собака на своё отражение.

Карай переступил лапами, понюхал воду и зарычал. Петельников бросился к нему. Сзади зашлёпал ботинками сержант. Но перед собакой ничего не было, кроме песка и мелкой воды, сантиметров на десять. Карай догадался, что его не понимают. Он два раза хрипло и стыдливо пролаял – пёс не привык к непониманию, да и лаять не привык. Тогда Петельников наклонился к собаке и стал рассматривать воду под косым углом.

– Молодец, Карай, – похвалил инспектор, распрямляясь.

На водной плёнке расползлось несколько маленьких жирных пятен, как в постном супе. Это было подсолнечное масло – Карай за запах ручался. Значит, прав старый рыбак.

Но откуда оно здесь? Инспектор в недоумении осматривал камень, воду, берег… Да мало ли откуда! Может, база моет свои бочки. Или приезжие шофёры моют цистерны. Или уборщица стирает свои промасленные тряпки. Или пьяный сторож споласкивает бутылки… Да мало ли откуда могут быть жирные пятна, когда невдалеке торчит маслобаза.

Они вышли из воды, отряхивая ноги. Только Карай ничего не стал отряхивать – он неутомимо бросился делать восьмёрки. Поводок зазмеился по песку с лёгким шипом. Сержант опять побежал за собакой, чавкая мокрыми ботинками. Теперь Карай мельтешил подальше от берега. Метрах в двадцати он остановился в сухой траве, откуда торчали только его уши. Петельников подошёл. _ Карай глухо рычал, уткнувшись в стальную плиту люка. Сержант дал команду, пёс сразу успокоился и начал приводить себя в порядок.

Люк казался заброшенным. Вокруг стояли метровые стебли чертополоха и лебеды. А к самой рубчатой плите подступила чуть примятая заячья капуста.

Это место уже прочёсывали дружинники, но, видимо, на люк не обратили внимания. Да и Петельников прошёл бы мимо, а может, и проходил – люк как люк. Но Караю он не понравился, пёс тихо поскуливал, будто хотел что-то сказать и не мог.

Шофёр принёс монтировку. Петельников поддел тяжёлую плиту. Она снялась легко – не заржавела и не заклинилась. Видимо, её часто снимали. Отвалив крышку, инспектор заглянул в люк…

Посреди круглой зияющей черноты стояла г-образная труба, похожая на водяную колонку с навинченной металлической заглушкой. И остро пахло подсолнечным маслом. Петельников бросился на живот и крутанул заглушку. Она пошла свободно. Струя масла ударила в борт люка. Петельников с трудом навинтил заглушку, остановив этот щедрый поток.

Карай и сержант с интересом смотрели на лицо инспектора в жёлтых разводах, как у клоуна. Белая рубашка стала кремово-лоснящейся, жирной, хоть оладьи на ней жарь.

– Пропала рубашечка, – заключил сержант.

– Пропала, – весело согласился инспектор, озираясь.

Теперь механизм ясен. Здесь «тот» наливал масло, скажем, в ведро. Нёс до камня. Шёл к лодке. Сливал товар в какую-нибудь ёмкость. Ходил несколько раз. Потом отплывал. А вот куда отплывал, предстояло ещё искать. И кто отплывал.

– Как у тебя телефон? – спросил инспектор шофёра.

– Нормально.

– Попробуй-ка отыскать Рябинина.

Петельников хотел накатить на люк крышку. Он уже нагнулся. Но Карай снова заскулил, поглядывая на чёрную дыру в земле.

– Ты что, Караюшка? – спросил сержант.

Они смотрели на собаку. И вдруг в короткой тишине послышался стон, тихий, как вздох. Долю секунды они смотрели друг на друга, осознавая этот звук. Он шёл снизу, из-под земли.

Петельников бросился на край люка и опустил голову в темноту. Но тут же вынырнул из-под заглушки, вскочил и страшно крикнул шофёру:

– «Скорую помощь»! Скорей!

Водитель сорвался с места и побежал к машине.

– Кто там? – напряжённо спросил сержант.

– Топтунов, – ответил инспектор, сел на край люка и пропал под землёй.

* * *

В сейфе лежали ещё два дела, тоже достаточно важные. Все инструкции и методики рекомендовали расследовать их одновременно. Да и закон обязывал. Если в производстве было, к примеру, три дела, то утром надо допрашивать об убийстве, в обед о недостаче, а вечером о нарушении техники безопасности. Рябинин трудно переключался с допроса на допрос. Тем более он не мог перейти с одного дела на другое – было трудно оторваться от захвативших мыслей, людских образов и мучивших вопросов; не мог выйти из творческого поиска, пока тот не завершится. Он знал, чем это кончится: приедет зональный прокурор, полистает дела и напишет докладную прокурору города. Тот поморщится, и появится приказ о волоките.

Но сейчас Рябинин думал о другом.

Психология преступника всегда удивляла. Что у того есть совесть, он не сомневался. Совесть есть у каждого, только у некоторых она далеко упрятана. Поражало другое: как человек решался добровольно сунуть свою душу в ловушку, которую могли захлопнуть в любую минуту. Как ходить среди людей, как работать, как воспитывать ребёнка, как спокойно включать телевизор и гасить лампу на ночь… Как добровольно оказаться за бортом, вне людей, в одиночестве. А это состояние нечеловеческое, непереносимое. Пока преступник его переносил. Надолго ли его хватит?

Телефонный звонок показался неожиданным. Рябинин снял трубку.

– Сергей Георгиевич, нашли. На берегу люк, масло подаётся под землёй по трубопроводу. Ну, а потом в лодку и на все четыре стороны.

Петельников явно что-то недоговорил, но Рябинин не торопил его.

Этот люк был, как снег на голову. В чертежах и схемах никакого маслопровода не значилось. Но если он был, то пользоваться им мог только один человек.

– Вадим, – наконец сказал следователь, – бросай всё и разыскивай механика.

– Где он работает по совместительству?

– На пивзаводе. Это недалеко.

– Пригласить к тебе?

– Не приглашать, – волнуясь, сказал Рябинин. – А задержать!

– Ага, – тускло подтвердил инспектор.

– Чего ты там недоговариваешь? – удивился Рябинин.

– Топтунова нашли в люке. Без сознания.

Рябинин огляделся в своём кабинете, словно забыл, где находится. Волна жаркой крови ударила в голову, зазвенело в висках, и глаза заволокло таким же жарким туманом.

Петельников понимал состояние следователя.

– Сергей Георгиевич, успокойся, – сказала трубка.

Теперь Рябинин знал, для чего ходил по базе Топтунов. Он искал следы пропавшего масла. Он делал то, что должен был делать следователь. Топтунов хотел показать свою честность. Но кому? Видимо, коллективу. Не ворам же, которые и так про неё знали. Не следователю, который поверил ему при первой же встрече. И Топтунов доказал. Нашёл люк. Проследил маслопровод. Но и его выследили. Уж лучше бы Рябинин оставил кладовщика в камере.

– Ты не мог предвидеть, – сказал Петельников.

Не мог. Но следователь обязан предвидеть всё – больше некому. Парадокс: он сам, собственной рукой, выпустил человека на гибель.

– Как состояние? – глухо спросил Рябинин.

– Тяжёлое, допрашивать нельзя. Но врачи надеются.

Теперь время раздумий кончилось, наступило время действий.

* * *

Инспектор сел в милицейский «газик» и через полчаса был у себя дома. Считается, что работники уголовного розыска имеют безупречный нюх по части всякого криминала. Петельников не знал, был ли у него такой нюх, но вот бессонные ночи он предчувствовал великолепно. Видимо, оттого, что они выпадали частенько.

Такую ночь он ждал и сегодня. Поэтому принял душ, сменил промасленную рубашку и съел довольно-таки крупный кусок холодного мяса, запив его огненным чаем. На всё это ушло двадцать минут.

Теперь он готов к любой ночи.

Рабочий день был в разгаре. Инспектор вскочил в машину, и та понеслась по каким-то объездам. Шофёр уверял, что так короче. План у Петельникова был прост: взять механика на пивзаводе и привезти к следователю. Рябинин наверняка уже ждал, терпеливо и нервно.

Отдел кадров находился радом с проходной. Петельников оставил машину за углом и к заводу подошёл медленной походкой незанятого человека.

Начальника на месте не оказалось. Может быть, и к лучшему. Он пошёл к инспекторам. В большой комнате сидели две девушки. Проще всего было представиться, но он считал, что вытащить красную книжечку всегда успеет.

– Девушки, мне надо отыскать одного человека, – сказал Петельников, поздоровавшись.

– Мы справок не даём, – сразу отрезала та, что была пошустрей и помоложе.

– Почему ж? – невозмутимо поинтересовался инспектор.

– Гражданин, вы мешаете работать, – весело заявила девушка, хотя было видно, что она только и ждёт, чтобы ей помешали.

– Тебя ж никто замуж не возьмёт, – постращал инспектор.

Кадровички прыснули, будто мешавший им гражданин остроумно пошутил.

– Да она второй раз замужем, – объяснила старшая.

– Развитая девушка, – восхитился Петельников.

Кадровички уже смотрели на него мягче. Он никогда и не сомневался в силе шутки и лёгкого «трёпа». Покажи удостоверение – они бы ответили на все вопросы, но ответили бы сухо, замкнувшись и поджав губы. Уж он знал. А сейчас вот шутят.

– Девочки, так как же мне срочно отыскать одного человека?

– А вы зайдите к Ковалёвой, – предложила вторая. – Рядом в комнате. Она старший инспектор и всех знает.

– Спасибо, мои красавицы. Дай бог вам выйти замуж и по третьему разу.

Они опять засмеялись, но уже у него за спиной.

Комната старшего инспектора по кадрам оказалась маленькой клетушкой.

– Здравствуйте, – сказал он. – Вы инспектор Ковалёва?

– Что вы хотите?

Женщина что-то писала на жёлтом картонном листе. Их перед ней лежала целая пачка. Видимо, это были карточки на работников завода. Женщина спешила, даже головы не подняла.

– Я ищу механика Юханова, и вот меня послали сюда.

Теперь женщина голову подняла.

– А зачем он вам?

– Ну, мало ли зачем…

Петельников замялся, стараясь изобразить замешательство: говорить или не говорить…

– Вы же сами ко мне пришли, – строго сказала женщина. – Мы вообще-то не имеем права сообщать сведения о работниках первому встречному…

– Может быть, я его друг и у меня к нему личное дело.

– Откуда я знаю, – возразила женщина, – какое у вас дело.

– Помилуйте, – удивился Петельников. – Я же сказал – личное дело…

– А я ему не посторонняя, – медленно и как-то не совсем уверенно сказала она. – Я его жена.

Петельников помолчал секунды три, но ему показалось, что он закрыл рот давно, с полчаса. Поэтому, начав говорить, он слегка заспешил, пытаясь словами заделать паузу. Да и ничего особенного не было в том, что жена механика работала инспектором отдела кадров.

– Ну, тогда другое дело. Я с третьей нефтебазы. Мы хотим обратиться к нему за помощью, предложить договорную работу. Выгодную, между прочим.

– Садитесь, – сказала Ковалёва.

Инспектор сел.

– Как вы узнали, что он тут работает?

– Я сначала попал на маслобазу, а меня послали сюда. Говорят, тут у него основная работа.

Ковалёва молчала, разглядывая инспектора. Он не понимал, отчего она молчит. Видимо, сомневалась, говорить ли ему про механика.

– Его сейчас на заводе нет.

– Подождать? Или подойти попозже?

– У нас много разбросанных объектов. Он редко бывает здесь. Вам лучше его поймать на маслобазе. Вечером.

– Вечером никак не могу, – с сожалением признался Петельников.

– Тогда идите на маслобазу завтра.

Петельникову механик нужен был сейчас. Он знал, что, напав на след, нужно по нему бежать быстро и неустанно, как бегает Карай. У следов есть много свойств, но самое главное – быстро исчезать. Они выветриваются, смываются, забываются, уничтожаются. Да и преступник начинает чувствовать погоню каким-то шестым или восьмым чувством. И где гарантия, что с маслобазы не видели, как он нащупал люк.

– Ну ладно, – согласился Петельников, – завтра приду на маслобазу.

– Может быть, вы телефон свой оставите?

– Меня днём в конторе не бывает, – вывернулся инспектор и встал. – Тут нужно лично обсудить, без свидетелей. Передайте ему, что завтра вечером буду ждать его на маслобазе.

– Хорошо, – сказала она.

Он попрощался. Ковалёва смотрела ему вслед – Петельников даже обернулся. Женщина как женщина, ничего особенного или подозрительного, что бы заставило оглянуться опытного сотрудника уголовного розыска. Только вот глубоко запавшие глаза на измождённом лице, вроде тех, какие глядят со старинных икон.

Инспектор побродил по коридору. Что-то ему не понравилось. То ли иконные глаза Ковалёвой, то ли далёкие объекты, где находился сейчас Юханов. Петельников опять заглянул к девушкам:

– Ну, спасибо, красавицы.

– Нашли? – спросила младшая, заиграв губами и глазами, из-за которых ей не миновать и третьего мужа.

– Нет, не нашёл, – с готовностью ответил инспектор.

– А кого вы ищете-то?

– Механика Юханова, – сообщил инспектор, который ради этого и вернулся к ним.

– По-моему, у нас такой и не работает, – сказала старшая кадровичка. – Я всех механиков знаю. И не работал никогда.

– Вот поэтому и не нашёл, – улыбнулся Петельников, упираясь руками в верхний косяк двери. – Всего хорошего!

Он быстро вышел от девушек.

Так… Так значит, Юханов никогда на пивзаводе механиком и не работал. Его жена, эта женщина с запрятанными глазами, поставила мужу все нужные штампы и дала нужные справки. Юханов здесь не работал. А где же он бывал днём?

Ситуация изменилась. Теперь надо искать и то место, где Юханов проводил своё дневное время. Кажется, жена ни о чём не догадалась. Но времени у инспектора только одна ночь и утро, раннее утро, когда механик пойдёт туда, где он бывает. Или он сидит дома?

Инспектор почти бегом нёсся к машине – звонить следователю.

* * *

Уже не в первый раз женщина с запавшими глазами шла в прокуратуру. Но мысленно она бывала здесь ежедневно.

В коридоре сидела очередь на приём к прокурору. К его помощникам народу бывало поменьше. Ковалёва спросила последнего, но вспомнила, что ей не на приём, а к следователю Рябинину. Его фамилия осталась в памяти легко.

Она нашла свободный стул и села. Теперь у неё часто уставали ноги. Отдохнув и собравшись с силами, Ковалёва встала и побрела вдоль дверей, высматривая таблицы с фамилиями работников прокуратуры. Нашла нужный стеклянный прямоугольник и стала всматриваться в чёрные буквы, пытаясь представить этого самого Рябинина. Она уже подняла руку, чтобы стукнуть в дверь, обитую черноблестящей синтетической кожей, но вспомнила, что не знает его имени-отчества. Обращаться по фамилии было неудобно.

Ковалёва пошла в канцелярию. Сидящие в очереди подняли головы, потому что кабинет прокурора был за канцелярией.

– Я только спросить, – сказала Ковалёва.

Ей поверили сразу. Она вошла в комнату, где уже была однажды.

Маша Гвоздикина недовольно подняла голову и захлопнула книгу со звучным названием «Криминология». Прокурор разрешал ей заниматься на работе, коли выпадает свободная минута. Он сам кончал юридический заочно, поэтому знал все трудности. Правда, в середине «Криминологии» лежала переводная книжечка в мягкой обложке с ещё более звучным названием «Она перегрызла горло».

– Человек ещё не вышел, – строго сообщила Гвоздикина.

– Я не к прокурору. Скажите, как имя-отчество…

Но тут зазвонил телефон, и Маша схватила трубку, будто та могла взорваться.

– Да, Топтунов в больнице, – она помолчала и добавила: – Пока без сознания.

Ковалёва вежливо улыбалась, но кровь медленно отливала от щёк, выбеливая их такой пудрой, какой не было и у секретаря Маши Гвоздикиной. Улыбка женщины как-то оседала, превращаясь в ухмылку. Глаза смотрели на телефон странно, невидяще. Она качнулась и переступила с ноги на ногу, держась рукой за маленький прямоугольный столик с графином.

Гвоздикина отвернулась к телефону и стала что-то записывать в блокноте, как вдруг услышала за спиной грохот и звон. Она вскрикнула и обернулась…

Женщина лежала между столами. Рядом валялся графин, спокойно булькая длинным горлышком. Гвоздикина смотрела на распростёртую женщину, не в силах к ней подойти.

Распахнулась прокурорская дверь, и в канцелярию шагнул Беспалов.

– Что случилось?

Он тут же бросился к женщине, поднял её голову и резко сказал секретарю:

– Воды!

Маша схватила графин, в котором ещё оставалась вода, налила в стакан и протянула Юрию Артемьевичу. Прокурор действовал решительно: послушал пульс, попытался влить в рот женщины воды, хлопал её по щекам. Через минуту Ковалёва открыла глаза и глубоко вздохнула.

Беспалов подхватил её и усадил на диван.

– Вы больны? – спросил он.

Она отрицательно качнула головой.

– А что с вами?

– Обморок, – тихо ответила женщина.

– Сказали бы, я принял бы вас вне очереди.

– Мне не надо, – через силу сказала женщина.

– Так зачем вы к нам пришли? – помолчав, поинтересовался Беспалов.

Она не ответила. Прокурор терпеливо ждал: не часто во время приёмов граждане падали в обморок.

– Зачем пришли? – чуть настойчивее повторил Беспалов.

В приёмную вошёл Рябинин и хотел что-то спросить у секретаря, но приостановился у дивана.

– Она приходит уже второй раз, – вспомнила Гвоздикина. – Интересовалась делом Топтунова.