Текст книги "По дуге большого круга"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Да, я был таким. Нелегкая рыбацкая жизнь сумела сформировать внешний облик, но система координат моего существа организована была много лет назад.
Только Галка и смогла увидеть все до конца. Я понимаю, все понимаю… Самое страшное – видеть себя со стороны, понимать и не иметь сил изменить что-либо… Ей нужен был такой, как я. Она и нашла его…
«Не распускай нюни, Решевский, – сказал я себе. – На мостике ты умел показать класс и рыбу ловить научился. А швартовал свой «корвет» не хуже Волкова».
Но все это – от чувства отчаяния, что находило на меня, когда махал на все и лез на рожон. Со стороны же смотреть – смельчак, рубаха-парень… Я знал, что никому нет дела до моей истинной сути, а лихих уважают. Так буду лихим наперекор всем комплексам, вместе взятым!..
Тогда, в шторм, на «Волховстрое», я первым вызвался обуздать сорвавшуюся с креплений тяжеленную машину. Вроде бы в герои захотел, хотя это было служебным долгом всей палубной команды. Полез в герои, а получилось, что Волков спас и мне, и Женьке Наседкину жизнь, и именно он рисковал собой, чтоб защитить нас, а ведь лезть в герои Волков отнюдь не собирался.
Как сейчас, вижу квадратный кузов машины, неотвратимо надвигающийся на нас с Женькой, беспомощных, прижатых к стальному фальшборту. В принципе не боюсь смерти, всякое приходилось повидать, и тонул однажды вместе с судном, а вот увижу зеленый кузов – и мурашки по телу…
Я вспомнил о той мучительной дрожи, что не покидала меня еще долго после того, как усмирили наконец ополоумевшую в шторм машину на палубе, и неожиданно ощутил боль в сердце. Прикусил губу и посмотрел на Игореву изувеченную руку.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯДенисов приподнял голову.
Капитан отступил назад, со страхом поглядел на моториста.
Баран лежал на боку, недоуменно уставившись на людей желтыми глазами.
«Сырое мясо, – подумал капитан, – а спичек у нас нет…»
Он обшарил загон и нашел в дальнем углу навеса топор на длинной ручке. Прикинув топор по руке, капитан медленно подошел к лежащему на земле барану.
В это время Денисов промчался мимо, смешно выбрасывая ноги и очумело мотая головой.
– Куда ты? Эй! – крикнул капитан.
Моторист выбежал из овечьего загона, скрылся за большим серым валуном, показался из-за него с другой стороны и стал спускаться в долину.
«Увидел что-то, – подумал капитан, – и не сказал… Интересно, что же он увидел?»
…Обращенная к солнцу мездрой овечья шкура не успела еще подсохнуть, когда в проходе загона появился Денисов.
Капитан сидел на старом ящике и жевал кусочки мяса. Он нарубил их топором помельче и разложил перед собой на плоском камне.
– А, беглец, – сказал капитан. – Куда же ты умчался? Иди садись. Ешь мясо, Денисов. А я тут один намаялся, пока шкуру снял. Топором не наорудуешь, да и навыка нет…
Денисов осторожно двигался к камню, за которым сидел капитан.
– Огня вот нет, шашлыки бы соорудить, да ладно, теперь недолго ждать, – продолжал капитан, тщательно прожевывая теплые еще кусочки. – Приступай, Денисов, только не жадничай, понемногу бери, чтобы не загнуться…
Денисов молчал. Приблизившись к камню, он протянул дрожащую руку к мясу, схватил кусок, отправил его в рот и принялся двигать челюстями и уже потом медленно опустился на корточки. Капитан испытующе поглядывал на моториста, тот отводил глаза, словно боясь встретиться взглядом, и лишь изредка посматривал на капитана исподлобья.
Они доели нарубленное капитаном мясо. Денисов не произнес ни слова, и капитан не заговаривал с ним больше, надеясь, что сытый желудок заставит моториста обрести душевное равновесие.
В углу под навесом капитан разыскал соль в полотняном мешочке, потом нашел деревянную посудину, нечто вроде корыта, уложил мясо кусками и пересыпал солью: лето здесь не знойное, а все-таки подсолить не мешает, и потом неизвестно, когда придут к своим овцам на остров люди.
Денисов по-прежнему сидел на корточках у камня и дожевывал мясо. Закончив хлопоты с бараньей тушей, капитан подошел к мотористу и протянул руку, намереваясь дружески похлопать его по плечу и сказать что-нибудь вроде: «Ладно, брат, не горюй, все образуется, Денисов…» Денисов вдруг резко рванулся к протянутой руке, капитан едва успел отдернуть ее. Денисов потерял равновесие, упал и тут же вскочил на четвереньки.
Капитан попятился. В это время у прохода показались овцы. Они шли к ручью, на водопой. Денисов повернулся к капитану спиной и большими прыжками с хриплым лаем бросился овцам наперерез.
…С моря пришел звук. Он назойливо проникал в сознание и, закрепляясь в нем, порождал робкую, но все крепнувшую надежду. Она колыхнулась наконец в сердце, и сердце дрогнуло от ударившей мысли: а что, если опять тени?
Не отрывая затылка от замшелой стенки скалы, он приоткрыл глаза, увидел пустынное море, звук в эту минуту пропал. «Опять почудилось», – подумал капитан и опустил веки.
Звук повторился, но капитан думал, что после трех бессонных ночей чего только не почудится.
Накануне вечером, когда капитан бродил у края отступившего в отлив моря, с нависшей над галечным пляжем скалы ухнул в воду приличных размеров камень… Отскочивший в сторону капитан успел заметить наверху искаженное злобным смехом лицо моториста. Капитан обошел остров, однако Денисова не нашел.
Ночью он решил не спать. Пещерой у овечьего загона пользоваться не имело смысла. Из нее не было запасного выхода, и, оставшись там на ночь, капитан запер бы себя в ловушку.
Он устроился на вершине одного из холмов, среди наваленных валунов. Там он чувствовал себя в относительной безопасности, но продрожал всю ночь от рыскающих в камнях сквозняков.
Утром он попытался вступить с Денисовым в переговоры, но едва спустился с холма, направляясь к загону, – он считал, что моторист окажется именно там, – как из заросшей травой впадины выскочил Денисов. С коротким воем он набросился на капитана. Капитан чуть отклонился в сторону и подставил подножку. Денисов упал. Ловким движением капитан заломил ему руку за спину и заставил подняться.
Он хотел вразумить моториста, только ни единой разумной искорки не увидел капитан в его глазах. А Денисов, улучив момент, вдруг отпрыгнул в сторону, едва не упал, но сохранил равновесие и стремглав понесся вниз по склону.
Капитан посмотрел вслед и сокрушенно покачал головой. Он понял, что надеяться не на что и нужно позаботиться о собственной безопасности.
«Мог ли я думать, что весь мой экипаж сократится до одного человека, – с горечью подумал капитан. – Да и тот по-своему взбунтовался… Денисов, конечно, не виноват ни в чем. Только ни ему, ни мне от этого не легче. Впрочем, Денисову теперь все равно. Дождусь ли и я этой «милости» от природы?»
На другой день капитан выследил моториста и после короткой борьбы связал его. Денисов сразу присмирел, дал отвести себя в загон, безропотно съел выданное ему мясо, а затем крепко уснул.
Теперь капитан мог позволить себе передохнуть. Только нервное напряжение последних дней не оставляло его. Он спустился к морю, уселся у подножия скалы, опершись о камень затылком, и, закрыв глаза, наблюдал, как приходят из моря и окружают его тени. Капитан видел и себя, сидящего у скалы, видел, как он спит, потом на горизонте возник силуэт большого двухтрубного парохода. Капитан подумал, что «пассажир» в этих водах неуместен, и тогда он услышал звук.
Пассажирское судно исчезло. Из-за мыса вываливал вельбот. Капитан продолжал сидеть у скалы, не двигаясь. Он не знал, видел ли это наяву…
Вельбот проходил мимо, а у человека не было сил подняться на ноги и крикнуть сидящим в вельботе людям. Потом он увидел, что тот, второй капитан Волков вскочил на ноги и замахал руками, но вельбот продолжал идти мимо. Один капитан сидел у скалы, а второй бегал по берегу. Потом все исчезло, и капитан до сих пор не знает, какой из тех двух капитанов был настоящий.
…Вопрос, адресованный капитану, был задан по-английски, и понадобилось какое-то время осмыслить его, построить ответную фразу. Но капитан не произнес эту фразу вслух, он молчал, снова и снова повторяя про себя свое имя, затем приподнялся на локте и пристально посмотрел на сухонького старичка в халате, белой шапочке, круглых очках и со странной формы предметом, отдаленно напоминающим стетоскоп.
Капитана не оставляло ощущение, что он по-прежнему находится на острове, уже окрещенном им Овечьим.
Пришла мысль: «Вот и мой черед наступил. Сначала Денисов, теперь я…»
Но старичок не исчезал.
«Айболит, – подумал капитан. – Что за сны на этом проклятом острове?! Сейчас увижу Мойдодыра и Муху-Цокотуху тоже…»
– Как ваше самочувствие? – снова спросил Айболит, не получив от капитана ответа на свой первый вопрос.
Все повернулось и возвратилось на свои места. Капитан рывком поднялся с койки.
– Где я? – спросил он.
– В портовом госпитале города Бриссен. Вас нашли рыбаки на одном из островов и доставили сюда. Называйте меня доктором Флэннегеном.
– Где Денисов?
– Ваш товарищ? Его так зовут? К сожалению, состояние вашего товарища оставляет желать лучшего. Да, это так… Несчастье не прошло для него бесследно. Сильное потрясение, увы… Мы дали ему большую дозу успокоительного. Сейчас он спит. Потом решим, как поступить дальше.
– Я хотел бы поговорить с представителями властей. Нужно сообщить в советское посольство о нашем пребывании здесь.
– Конечно, конечно… Как чувствуете вы себя сейчас? Ваш сон продолжался восемнадцать часов. Представляю, что вы пережили… – И после паузы: – Я должен осмотреть вас. Снимите пижаму.
Капитан подчинился. Доктор выслушал его сердце и легкие, потом предложил одеться. Тут дверь комнаты распахнулась, и вошла рыженькая девушка с подносом в руках.
– Это Джойс, – сказал доктор, и девчонка улыбнулась. – Она будет кормить вас и давать назначенные мной лекарства… Поставь поднос, девочка, и можешь идти.
Когда Джойс вышла, доктор сказал:
– Простите, сэр, я спрашивал вас уже об этом, не назовете ли вы себя?
Капитан ответил.
– О-о, очень рад принимать вас у себя, мистер капитан! Во время прошлой войны я плавал на конвойных судах, сопровождавших караваны в Архангельск и Мурманск. Теперь мне представился случай отплатить русским за их гостеприимство. Что я могу сделать для вас, сэр?
– Надо сообщить в посольство о катастрофе и о том, что мы здесь.
– Значит, произошла катастрофа? Что же случилось с вашим кораблем?
– Если б я знал… Попытаюсь выяснить.
– Сделаю для вас все, что в моих силах, сэр. А сейчас… Простите, но я вынужден представить вам мистера Коллинза.
– Кто это?
– Это… Как вам сказать…
Доктор пожевал губами, поднял глаза в потолок, потом глянул на капитана, нахмурился, вздохнул и вышел в коридор.
Капитан поднялся с койки, поочередно приоткрыл крышки судков, с удовольствием вдохнул запах кофе и улыбнулся, обнаружив немного овсяной каши, пудинг и аппетитно зажаренный кусок мяса.
Он подумал, что неудобно будет есть в присутствии неизвестного мистера Коллинза. Однако прошло несколько минут, а его никто не беспокоил. И тогда капитан принялся за еду.
Это заняло не менее получаса. Капитан собирался выйти в коридор, поискать закурить, как в дверь осторожно постучали.
– Войдите! – сказал капитан.
В комнату шагнул средних лет джентльмен в скромном костюме, поверх которого был небрежно накинут халат.
– Рад вас видеть в добром здравии, – начал джентльмен на русском языке, подходя к капитану и сердечно пожимая ему руку обеими ладонями.
Ростом он был выше капитана и несколько наклонялся вперед, как бы желая сравняться с собеседником.
– Наш уважаемый доктор Флэннеген сообщил мне, что вы в состоянии принять меня и рассказать о своих приключениях, капитан. Мое имя – Коллинз, мистер Коллинз, если угодно. Разрешите предложить вам сигареты.
– Благодарю вас. Вы представитель местных властей?
– О да, конечно. В некотором роде и центральных властей тоже.
– О чем бы вы хотели говорить со мной, мистер Коллинз?
– От доктора я знаю ваше имя и звание. Теперь меня интересуют обстоятельства вашего появления на Фарлендских островах.
– Вы хотите допросить меня?
– Не совсем так, но согласитесь, что какие-то вопросы в этих случаях просто необходимы.
– Да, понимаю… Спрашивайте, пожалуйста…
– Вы лучше начните рассказывать все, что считаете нужным рассказать. А уж потом с помощью моих вопросов мы уточним детали. Я слушаю вас, сэр.
Когда капитан закончил рассказ, мистер Коллинз выудил из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Прошло несколько минут. Мистер Коллинз вопросы задавать не торопился. Он поднялся, выпустил дым, повернулся к капитану:
– Значит, никого из членов экипажа вы не видели?
– Исключая мертвого повара. Мы похоронили его на берегу.
– Я распоряжусь, чтоб туда отправились наши люди. Они найдут могилу и доставят останки в Бриссен. Больше вы никого не видели?
– Нет. Никого.
– Да, море жестоко. Оно, как правило, не любит отдавать свои жертвы.
Капитан молчал. Перед глазами его возник галечный пляж на том острове и труп судового повара Колючина с разбитой головой. Капитан передернул плечами, отгоняя наваждение.
– Понимаю ваше состояние, капитан, – сказал Коллинз. – Но мне хотелось бы задать вам главный вопрос…
– Прошу, – сказал капитан.
– Как вы объясняете все это? Что случилось с судном и экипажем?
– Не знаю, – ответил капитан. – Все время ломаю голову. Я спускался с мостика по скоб-трапу на внешней стороне надстройки, спускался спиной к морю. Неожиданно меня сорвало с трапа… В полное сознание я пришел уже на острове. Предполагаю, что траулер столкнулся с плавающей миной. А может быть…
Капитан не договорил и потянулся за сигаретой.
– Может быть, – сказал он, – судно налетело на подводные камни… Хотя я убежден в истинности проложенного курса и буквально за минуту до случившегося проверил прокладку и обсервацию нашего места.
– Воздействие ветра, подводных течений, – осторожно вставил Коллинз, – эти факторы могли изменить фактическое плавание вашего судна…
– Могли, – сказал капитан, – но я старался с максимальной точностью учесть все привходящие обстоятельства.
– Хорошо.
Коллинз поднялся.
– У вас есть какие-нибудь вопросы ко мне, мистер Волков? Просьбы, пожелания?
– Мне хотелось бы попросить вас, мистер Коллинз, информировать наше посольство о случившемся…
– О, теперь, когда мы знаем подробности несчастья, мы не преминем сообщить русским о том, что Бриссен оказал гостеприимство двум их соотечественникам. Не беспокойтесь ни о чем, сэр. Поправляйтесь, набирайтесь сил. Только одна просьба: напишите все, что вы рассказывали мне, на этих вот листках. И пожалуйста, самые подробные сведения о себе. Формальность, мистер Волков, но, согласитесь, мы должны знать, кому оказываем гостеприимство. Возьмите ручку.
– Боюсь, что моего знания английского языка будет недостаточно, мистер Коллинз.
– Неважно, пишите по-русски. Это простая формальность. А сейчас я вас покину на время. Всего доброго, капитан!
Он вышел, оставив на столе бумагу и авторучку. Капитан повертел ручку, положил на стол и заметил под бумагой сигареты и зажигалку.
«Весьма любезно с его стороны», – подумал он о Коллинзе. Хотел было взяться за ручку, но писать расхотелось, и капитан отворил дверь.
Она вела в небольшой коридор-прихожую. Узкий диван, выкрашенная в белую краску тумбочка и стеклянный шкаф с большими крестами на матовой поверхности стекол – ничего лишнего.
Капитан пересек прихожую, толкнул следующую дверь – она была заперта. Он хотел было постучать, но потом решил не делать этого и вернулся в палату. Он раздвинул шторы, прикрывавшие окно, и потянул на себя раму. Окно открылось.
Он находился на третьем этаже. Внизу была узкая улица, без деревьев, с одним тротуаром на противоположной стороне, а у больничной стены тянулся ярко-зеленый газон полутораметровой ширины. Напротив окна возвышалась красная кирпичная стена, слепая, без окон.
«Склад, что ли? – подумал капитан. – Да ведь и больница портовая… Кто этот Коллинз? Слишком уж хорошо он говорит по-русски для обыкновенного чиновника. И доктор… Внешне – забавный старичок, а там кто его знает, какой он Айболит».
Снизу послышались тяжелые шаги. По тротуару прошел малый в свитере, в синих хлопчатобумажных штанах. Он миновал уже окно, у которого стоял капитан, но почувствовал, как смотрят на него, повернулся, увидел капитана в окне и подмигнул ему. Когда он скрылся за поворотом, прямо по мостовой промчался, напевая песенку, мальчишка, и улица снова опустела. В порту надсадно завыла сирена. Вой оборвался, загрохотала якорь-цепь в клюзе, и этот звук стиснул капитану сердце. Он притворил окно и сел к столу, положил руки на чистые листки бумаги.
Вечером пришел доктор и принес газеты. В местной «Фарленд айлес ньюс»[11]11
«Новости Фарлендских островов».
[Закрыть] о событиях, связанных с появлением русских на островах, не было ни строчки. Капитан просмотрел центральные газеты – тоже ни слова. Без аппетита поужинав, он попросил заглянувшего с вечерним обходом Флэннегена устроить ему свидание с мотористом.
– Мистер Денисов еще не пришел в себя, – ответил доктор. – Кстати, звонил мистер Коллинз, он просил узнать, как обстоят у вас дела. А с товарищем увидитесь завтра. Утром я провожу вас к нему.
После ужина капитан изложил свои показания в письменном виде и долго потом лежал на койке, натянув одеяло до подбородка, и думал о тех, кто вышел с ним в море. Капитан не оставлял надежды на тот счастливый случай, что привел его на остров. Может быть, кто-то еще из экипажа бродит сейчас по незаселенным островкам Фарлендского архипелага. Завтра он передаст записи Коллинзу и попросит оповестить всех островитян о катастрофе на «Кальмаре». Странно, что в местной газете об этом ни слова.
Утром пришел Флэннеген-Айболит. Он осмотрел капитана, дождался, когда тот справится с завтраком, и предложил навестить Денисова.
– Хочу предупредить вас, сэр, – сказал доктор, когда они вышли в коридор, – ваш товарищ был сильно возбужден. Он очнулся на рассвете, напугал сестру Мэри, пришлось прибегнуть к силе и связать его. Иногда с моря привозят к нам таких бедняг. Зрелище, знаете, не из приятных…
– Вы вчера закрыли меня из этих соображений?
Доктор смутился.
– Нет, мистер капитан, относительно вашего здоровья у меня нет и тени сомнения. Мы выполняли приказ мистера Коллинза. – Доктор понизил голос и продолжал: – Он, видите ли, сэр, представитель столицы, с ним считается сам губернатор…
Он хотел что-то добавить, но навстречу шел человек в больничной пижаме, и доктор замолчал.
«Понятно, – подумал капитан. – Теперь жди сюрпризов, парень… Видно, в темную историю попал ты, Волков».
Они отправились на второй этаж, прошли полутемным коридором в самый конец его и по винтовой лестнице спустились еще на один этаж. У двери с зарешеченным окошком дежурила сестра.
– Что больной? – спросил доктор Флэннеген.
Женщина пожала плечами и подала ему ключ.
Они вошли в палату с единственным окном у потолка. Через зеленые стекла в комнату проникал мягкий полусвет.
Денисов лежал на кровати. Его тело было прикрыто одеялом, но руки и ноги высовывались из-под него. Они были схвачены в лодыжках и запястьях зажимами из эластичной резины.
Услышав шум, Денисов открыл глаза и в упор поглядел на вошедших. Капитану показалось, что Денисов осмысленно смотрит на него. В глазах моториста он прочитал вдруг укор, обращенный к нему, капитану.
Капитан повернулся к Флэннегену:
– Доктор, взгляните, ведь он совершенно пришел в себя!
– Нет, это вам показалось, капитан. К сожалению, наши возможности ограниченны. Это тяжелый случай, нужны консультации опытных специалистов…
Капитан подошел к Денисову и положил руку ему на лоб. Моторист не шелохнулся. Он смотрел сквозь капитана, и тому стало не по себе.
– Идемте, доктор, – сказал капитан Флэннегену.
В этот день мистер Коллинз не появился. Не было его и назавтра. Встревоженный капитан несколько раз справлялся у доктора о Коллинзе, но тот ничего определенного сказать не мог.
– Тогда я прошу вас достать мне какую-нибудь одежду и дать возможность самому телеграфировать в посольство.
– Попробую сделать это для вас, хотя выпускать русского капитана из больницы не велено.
– Разве я в тюрьме?
– Что вы, капитан? Вы наш гость и мой пациент. Я сейчас же иду за одеждой. А телеграмму мы дадим вместе, я провожу вас…
Но доктор Флэннеген опоздал. Едва он ушел, как появился мистер Коллинз. Он шумно приветствовал капитана, сразу объяснил, что мотался по архипелагу, пытаясь узнать что-нибудь о судьбе остальных членов экипажа.
– И как? – робко спросил капитан. – Что-нибудь обнаружили?
– Увы, пока никаких результатов. Даже следов не осталось. Будем искать еще.
Капитан опустил голову.
– Будьте мужчиной, не поддавайтесь чувствам. Моряки – люди, привычные к потерям.
– Вы сообщили в наше посольство?
– Видите ли, капитан, мне кажется, что делать это преждевременно. Нам еще не ясны обстоятельства катастрофы. Возможно, мы найдем кого-либо из ваших людей живыми или мертвыми или еще какие следы будут обнаружены. В настоящее время меня интересует другой вопрос: что вы думаете делать дальше, капитан?
– Категорически настаиваю на моей просьбе помочь мне связаться с советским посольством и дать нам с Денисовым возможность уехать туда с сопровождающими или без них. Может быть, сюда прилетит кто-нибудь из наших товарищей из посольства…
– Не сомневаюсь, – сказал мистер Коллинз, – обязательно прилетят… Давайте условно считать, что мы уже сообщили в столицу и ваш представитель находится в дороге. А дальше?
– Дальше мы поблагодарим вас за помощь, гостеприимство, примем к оплате расходы и покинем Бриссен.
– Все это так, – сказал мистер Коллинз, – но, капитан, вас немедленно арестуют на родине…
– Почему?
– Вы никогда не сможете доказать следственным органам, что это был несчастный случай.
– Но свидетели…
– Они находятся на дне морском. Это в лучшем случае. Моторист Денисов невменяем, и, по-видимому, надежно. Он не может свидетельствовать ни в вашу пользу, ни против вас. Ваше собственное свидетельство ни один суд – ни наш, буржуазный, ни ваш, советский, – в расчет не примет, капитан – лицо заинтересованное… У вас есть возражения?
– Может быть, опросить местных жителей? – неуверенно начал капитан. – Возможно, они что-нибудь видели… Или слышали взрыв мины, с которой мы, по всей вероятности, столкнулись…
– А вы сами слышали этот взрыв?
– Нет. Я же рассказывал вам, что меня сорвало с мостика, когда спускался вниз, и швырнуло в море. Очевидно, воздушная волна опередила звук…
– Очевидно. По всей вероятности, так оно и было… Но вам от этого какая польза, капитан?! Наивные вы люди, русские. Ну подумайте сами: какой следователь будет всерьез выслушивать ваши показания, если бы вы и тысячу раз были невиновны. Следствию и суду нужны факты, а их у вас, капитан, нет. И поверьте, здесь, на островах, никто не откроет рта, чтоб подтвердить вашу догадку относительно роковой встречи с бродячей миной, хотя донесение о взрыве в ту ночь, написанное смотрителем маяка на мысе Норд-Унст, лежит у меня в сейфе.
– Ну и что же? – спросил капитан.
– А ничего. Не было этого донесения – и все. Видите ли, я предпочитаю играть с вами в открытую, мистер Волков. После того как вы примете мое предложение, я подключу к этому делу прессу, опубликую рапорт смотрителя и реабилитирую вас перед соотечественниками.
– О каком предложении вы толкуете?
– Я предлагаю вам остаться… Стойте! Стойте, капитан! Не пытайтесь бросаться на меня с кулаками. Уверен, перевес будет на моей стороне. Выслушайте лучше внимательно. Вы принимаете наше подданство, взамен утонувшего вместе с траулером капитанского диплома получаете наш морской диплом, хороший корабль, некую субсидию, чтоб обжиться в первое время. Детей у вас нет, только жена… Матери у вас ведь тоже нет? Итак, никаких препятствий для того, чтобы начать новую жизнь. Вы ведь моряк и, следовательно, бродяга по натуре. А на родине вас ждет тюрьма. И надолго… Ну как? Имеете ко мне вопросы? Прошу вас, капитан, не стесняйтесь.
– Что же вы хотите получить взамен, мистер Коллинз? – с усмешкой спросил Волков.
– Ничего. Ровным счетом ничего. Вас, дорогой мистер Волков, так уж воспитали в Советской России, привили вам мысль, что мы, акулы империализма, обязательно, как говорят русские, себе на уме, во всем ищем выгоду. Да, конечно, принцип частного предпринимательства, основанный на свободной конкуренции, обязательно предполагает наличие выгоды в финале любой коммерческой операции. Но бывают и категории высшего порядка. Не забывайте, капитан, о том, что мы исповедуем христианскую мораль, хотя можем и не верить при этом в существование Господа Бога. С вами именно тот случай, когда мы просто хотим спасти человека от тюремной решетки и позора, ожидающих его на родине. И никаких заявлений с вашей стороны. Понимаете – никаких! Кроме письменной просьбы предоставить подданство нашей страны. Правда, в графе «мотивы» придется написать: «Политические убеждения».
– Шито белыми нитками, – сказал капитан. – Тоньше надо работать… Мистер Коллинз, вы, видно, забыли, что я коммунист.
– Мой дорогой, – перебил его ласково Коллинз, – уточняю… Вы были коммунистом. Во-первых, вас исключат из партии, едва вы вступите на советский берег. А во-вторых, слова «политические убеждения» вас ни к чему не обязывают. Нам же они дадут возможность защитить вас от притязаний советских властей, которые объявят вас уголовным преступником, капитаном, утопившим доверенный ему траулер вместе с командой. Власти заявят, что гражданин Волков подлежит суровому уголовному наказанию. И мы будем вынуждены возвратить вас, сэр.
– Вот и возвратите, – сказал капитан. – Ведь вы же отлично знаете, что я ни в чем не виноват!
– Знаю. И вы знаете, хотя у вас нет никаких доказательств своей невиновности… Правда, кое-кто на Фарлендских островах тоже знает о взрыве в море, хотя и не связывает вместе этот факт и ваше появление здесь. А вот у вас на родине об этом ничего не знают. И не узнают. Никогда не узнают. Уж об этом позабочусь я, мистер Волков, если вы будете продолжать упрямиться. Подумайте. Крепко подумайте и взвесьте все. Судьба в моем лице дает вам шанс. Последний шанс, капитан! Хватайтесь за него обеими руками…
Он поднялся со стула и направился к двери.
– Кстати, – сказал он обернувшись. – Скажите, почему вы не пошли южным проливом, а проложили курс через проход между островами Кардиган? Ведь лоция не рекомендует этот путь для ночного времени… Или в ваших лоциях нет такого указания?
– Есть, – сказал капитан. – Этот маршрут давал мне выигрыш во времени. А рекомендация лоции не есть запрещение.
– Ну да, понимаю, производственный план и прочее. А ведь этот вопрос вам зададут и на суде, капитан. Вы понимаете меня? Вас спасет только взрыв… А о взрыве траулера знаю лишь я и те, кто будет молчать. Итак, я жду вашего решения, мистер Волков.
«Вот так, – подумал капитан. – Значит, так оно и бывает. А ведь у того, как его звали… Да, Борис Стрекозов. Кажется, у него по-другому было, говорили, что он сам этого захотел, никто не принуждал…»
Волков не знал тогда фамилии Бориса, хотя в училище этот парень с радиотехнического был довольно приметен: здорово плясал чечетку на концертах. Ему даже вторую пару ботинок выдали, был такой приказ начальства. А фамилия его стала известна всем уже после того случая.
Борис окончил училище на год раньше. Волков проходил стажировку в Кронштадте, когда из училища приехал их командир курса. Быстро собрали выпускников и приняли резолюцию, клеймящую позором невозвращенца Стрекозова.
После собрания долго не расходились, курсанты говорили о судьбе тех, кто решается покинуть родину.
Разговор был трудным, но откровенным. Пожалуй, впервые будущие мореходы задумались над понятием «родина», «отечество»… Ведь родная земля и жизнь каждого на ней настолько естественны, что в обыденной действительности никто не думает об этом, как не думает о механизме дыхания или кровообращения. Но вот нечто нарушилось в этом сложном единстве, возникла угроза утратить связь с родной землей – и тогда вдруг человек понимает, чем была для него родина.
«Родина, – подумал капитан и оглядел палату портового госпиталя города Бриссен, – никогда мы не думаем о тебе отвлеченно… Ты сама суть наша, а не просто место для проживания, и мысли, подобные моим, теперешним, приходят, когда тебя намереваются отнять».
И еще он вспомнил, что и в минуты смертельной опасности не думал так, как сейчас. А вот теперь…
«Это страшнее цунами, бродячих мин и подводных рифов. Мне многое довелось видеть, но лучше бы еще раз встретиться, например, с тем проклятым льдом, что едва не одолел нас у острова Бруней».
…Оставался час с небольшим до полуночи, когда с «Кальмаром» прервалась радиосвязь.
Начальник промысла Егор Яковлевич Крохайцев, разместивший штаб-квартиру на плавбазе «Россия», время от времени опускал руку на плечо радиста и гудел басом:
– Ты, милок, это самое, еще попробуй…
«Милок» вздыхал, пытался дернуть плечом, рука Крохайцева припечатывала его к креслу, радист поправлял наушники, включал передатчик и в который раз начинал мотать двумя пальцами ключ-пилу, повторяя комбинацию букв, составляющих позывные «Кальмара».
Крохайцев снимал руку с плеча радиста и сопел у него за спиной, потом выходил на мостик, где ждал его капитан «России». Капитан тревожно заглядывал старику в глаза, но Крохайцев молчал. Он подходил к термометру, что едва угадывался снаружи за стеклом рубки, согнутым пальцем подзывал штурмана – у него глаза молодые, лучше рассмотрит, – штурман называл температуру, она медленно понижалась, воздух становился холоднее, ветер усиливался, и начальник промысла уходил в радиорубку, где измотанный радист онемевшими пальцами все звал и звал исчезнувший траулер.
…Целую неделю флотилия промысловых судов пыталась взять рыбу в квадратах, рекомендованных промразведкой. Десятки траулеров щупали воду лучами эхолотов, отдавали тралы по мало-мальски приличным показаниям и поднимали на борт такие крохи, что о них стыдно было говорить на перекличке капитанов.
Рыбы не было.
Начали уже глухо ворчать матросы, нервничали капитаны, а с далекого берега мчались на имя начальника промысла грозные радиограммы.
И Крохайцев решил организовать собственную разведку. Он чувствовал, что рыба есть, должна быть, но ушла из этого района. Тогда Крохайцев послал на разведку траулер «Кальмар».
Через сутки капитан Волков сообщил, что эхолот дает хорошие показания на рыбу. Но Крохайцев не спешил перебрасывать флотилию на север. Он хотел точных, надежных данных и оставил Волкова еще на сутки.
И тогда пришла «Нора». У этого урагана оказался коварный характер. «Нора» мчалась, будоража океан и сметая все на побережье, мчалась без теплого фронта впереди – обычной «визитной» карточки ураганов.
