Текст книги "По дуге большого круга"

Автор книги: Станислав Гагарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

– Нет, по океану…

Ленька задохнулся. Он смотрел на Волкова широко раскрытыми глазами, часто-часто двигая губами, не в силах произнести ни слова.

– Но ведь ты геологов любишь, – ревниво начал было говорить Волков.

Ленька досадливо отмахнулся, и жест этот помог ему обрести речь.

– И даже на Кубе был?

– Почему «даже»? – несколько обиженно сказал Волков, он вдруг ощутил некое равенство с ним, с Ленькой, ну как если б разговаривал сейчас с таким же, как он сам, капитаном. – Не только на Кубе… И в Канаде, в Африке, на Фарерских островах, в Лас-Пальмасе, в Исландии, Англии, на Шпицбергене… Хватит?

– Вполне, – совсем по-взрослому ответил Ленька, вскочил и потянул капитана за руку. – Пойдем!

– Куда?

– К маме пойдем, – сказал Ленька. – Там все и расскажешь.

Волков поднялся тоже и стоял, поглядывая на мальчика сверху.

– Погоди… Папа твой тоже там?

Ленька вздрогнул. Он медленно поднял на Волкова потухшие и укоряющие глаза и отвернулся.

– Ты что? – спросил капитан.

– У меня нет папы, – глухо проговорил Ленька.

«Черт, – выругался про себя Волков, – черт меня дернул…»

– Ты прости меня, – сказал он, – я ведь не знал…

– Не знал, – эхом отозвался Ленька. – Я тоже его не знал.

– Значит, идем к маме? – стараясь сделать голос веселым, бросился на выручку Волков. – Так я к вам и совсем переберусь!

Стремление исправить ошибку заставило Волкова сгрести в кучу вещи. Он сунул их под руку, вторую протянул Леньке и, дивясь в душе открывшейся вдруг у себя способности запросто общаться с ребятишками, опыта у капитана по этой части не было никакого, торжественно заявил:

– Итак, мы выступаем… Отдать швартовы!

– Есть! – откликнулся Ленька, и, увязая в песке, они пошли к маме.

В жизни своей Нине Окладниковой не довелось постичь истину, суть которой заключается в том, что женщина всегда больше мать, нежели любовница. Нина попросту утвердила это собственной судьбой… Да, начинала она со второго. Если слово «любовница» производное от слова «любовь», то Нина была любовницей. Ну и что? Ведь матерью не станешь, если не пройдешь эту ступень. Правда, между психологией девушки, готовящейся выйти замуж, и той, кто познает мужчину вне брака, есть разница. Замужество предполагает появление детей как нечто само собой разумеющееся, и девушка знает, что, став женщиной, она будет и матерью. А если женщина не знает, возьмут ли ее замуж? Тогда, возможно, материнства она страшится. Плод любви нежелателен, если не освящен в книге записи актов гражданского состояния. Порою последний акт бывает сильнее материнского инстинкта, и так бывает, но ведь нет правил без исключения.

Но Окладникова не была одинокой. С нею остались друзья, работа, ее Ленька. Конечно, ей не хватало того, кто был отцом Леньки. Но все перегорело в тот день, когда он, испугавшись, предложил ей избавиться от еще не родившегося Леньки. Потом Нина равнодушно выслушала его заверения в любви, через два года после рождения сына, и отвергла предложение начать все сначала. А ведь он соглашался даже усыновить Леньку и жениться на ней «по закону», этот благодетель, как будто Ленька происходил от духа божьего, а Нина только и делала, что ждала подходящего случая, чтоб выскочить замуж.

Правда, позднее, после трезвого размышления, она решила, что была не вправе лишать Леньку отца, и повтори он попытку, как знать… Но тот человек быстро утешился. Кольнуло Нину, когда узнала о его свадьбе, но боль прошла быстро.

Так и существовала она вместе с Ленькой, да оставалась еще работа в школе. Понимала Нина, что молодой женщине необходимо еще нечто, но глушила мысли об этом, держала себя в узде, что, впрочем, не такое сложное дело, когда работаешь в современной феминизированной школе.

Пожалуй, уже со встречи на пляже, когда ее дотошный, не по годам развитый Ленька привел Волкова, смущенного, с охапкой одежды под мышкой, Нина поняла, как она заинтересовала капитана. Но она видела, что Волков искренне привязался к Леньке, и это примиряло Нину с причастностью капитана к «враждебному» мужскому лагерю.

После встречи на пляже между Ленькой, Ниной и Волковым завязалась дружба. Они виделись ежедневно. Волков забросил рыбалку, не откликнулся капитан и на приглашение Федорова, затеявшего в воскресный день состязание по гребле среди морских дружинников. Капитан долго мялся, обдумывая, как объяснить отказ, но Леньке был обещан уже музей с панорамой «Взятие Батыем Рязани», и Волков, собравшись с духом, решительно отказал Жаку Федорову. Так и сказал, обещал, мол, уже одному мальчонке поездку в город.

В тот день, когда они вернулись из Рязани, а ездили вдвоем, Нина сослалась на головную боль, перегрелась накануне, а если по совести, то ей хотелось посмотреть, каким будет Волков в ее отсутствие, когда капитан и Ленька вернулись в Солотчу, Нина встретила их на площади.

– Голодны небось, туристы? – спросила она.

– Как волки! – воскликнул Ленька и рассмеялся.

– Чему смеешься? – спросила Нина.

Капитан стоял рядом и с улыбкой переводил взгляд с матери на сына.

– Волков голоден как волк! – сказал Ленька. – Разве не смешно?

– Очень несмешно, – притворно рассердилась Нина, глаза ее смеялись. – Игорь Васильевич вправе обидеться на тебя.

– Нет, – сказал капитан. – Я ведь тоже хочу есть… как волк.

– Тогда буду кормить вас сейчас, товарищи волки, – сказала Нина. – Жареные грибы в сметане и уха из карасей.

– Как вы исхитрились? – спросил Волков. – Достать продукты – это еще куда ни шло, а вот приготовить…

– Исхитрилась, – ответила Нина. – Идемте.

Они сидели втроем в бывшей монашеской келье со сводчатым потолком и небольшим окошком, прорубленным в непомерно толстой стене и выходящим на широкую окскую пойму.

От Волкова всегда требовали морских историй, и этим двоим он рассказывал о своих плаваниях с особенным удовольствием. Просто и душевно было с Ниной и Ленькой, он улавливал, что для них капитан Волков не просто человек необычной профессии и судьбы, капитан чувствовал проявление по отношению к нему некоего кровного родства. Хотя он и не мог бы связно объяснить, как представляет себе это, но это существовало и делало общение с матерью и сыном радостным и ясным.

– Мне думается, что рыбаки рады самой малости, которая приходит неожиданно в их повседневность, любому случаю, нарушающему размеренность морского бытия, – задумчиво произнесла Нина.

– Если только это не шторм, не лед, не столкновение с другим судном, не посадка на мель и так далее, – улыбаясь, ответил капитан. – А в остальном – да, вы правы. Разнообразием бытия похвастаться мы не можем. Вахты, подвахты, сон, еда, старые кинофильмы в салоне, читаные-перечитанные книги в судовой библиотеке, куда ни глянь – вода, и многие недели – одни и те же лица рядом… Трудновато для психики. И любые отклонения встряхивают команду, дают пищу для новых ощущений, разговоров, раздумий. Тогда, помнится, после этой истории со львом, разговоров на добрый месяц хватило.

– Каким львом? – загорелся Ленька. – Расскажи, Волков!

– Было это у берегов Юго-Западной Африки, неподалеку от залива Уолфиш-Бей, помнится, упоминал о нем, когда рассказывал, как передавали мы на берег заболевшего матроса.

– Юрия Иванова?

– Смотри-ка, – удивился Волков. – Он и фамилию запомнил. Его самого… Так вот. Брали мы хека и ставриду, рыба ловилась неважно. И ко всем несчастьям вдруг вышла из строя траловая лебедка.

– Совсем поломалась? – перебил Ленька.

– Ты не даешь Игорю Васильевичу рассказывать, – упрекнула его Нина.

– Если б совсем, нам пришлось бы свернуть промысел и бежать в Мурманск, – сказал капитан. – Нет, поломка была небольшая, но часа на два пришлось лечь в дрейф, благо погода была штилевая. Механики колдовали у лебедки, там собралась и вахта матросов-добытчиков. Трал у ребят был в порядке, а вот без лебедки он никуда.

Итак, все толпились у лебедки и никто не видел, как по слипу, это вырез такой в корме, по которому спускают и поднимают трал, по этому самому слипу вдруг вылез на палубу морской лев.

– Ух ты! – не выдержал Ленька.

– Да… Кто-то крикнул: «Смотрите!» Все повернулись, а лев знай себе ползет по палубе. Потом подобрался к ящику для рыбы по левому борту, привалился, дышит тяжело, и все увидели, что правый бок у него в крови. Побежали за судовым врачом. Был у нас лихой доктор, весельчак и шутник, Валера Балабуха, родом из славного города Конотопа. Тот хватает санитарную сумку и бегом на палубу, будто лечить морских львов обычное для него дело. Отогнал доктор любопытных подальше и стал обрабатывать рану морскому льву.

– А кто его так поранил? – спросил Ленька.

– Может быть, акула или барракуда, есть такой подлый хищник в океане, да и мало ли там кровожадных тварей. Словом, наложил наш доктор повязку, тут и лебедку исправили, надо рыбу ловить, а лев мешает спустить трал. Что делать? Балабуха говорит: «Капитан, щас будет сделано! Дайте мне небольшой момент времени». Присел на корточки у львиной морды, шепчет ласковые слова на украинской мове и рукой по голове поглаживает, а лев в ответ посапывает, кряхтит, вроде как отвечает. Потом встает Балабуха и тихонько передвигается к кормовой надстройке. Смотрим: лев за ним ползет, медленно, видно, ослабел от потери крови, но ползет. Так и привел его доктор в безопасное место, и мы спустили первый после ремонта лебедки трал.

Морской лев принес нам рыбацкое счастье. Заловились мы на удивление. В прилове пошла ценная рыба «капитан», она встречается редко, а тут нам пофартило, повезло, значит.

– А что было со львом?

На этот раз вопрос задала Нина. Она видела, что Ленька просто изнывает от желания спросить капитана, и опередила сына.

– Лев выздоровел. Первые два дня ничего не ел, ему меняли рыбу, которую клали у головы, всегда свежую подавали, но лев к ней не прикасался. А на третий день все слопал, голову поднял и замычал: «Еще, мол, хочу». Ну с кормом для морских львов дело налажено у нас неплохо, рыбы вдоволь, могли бы и десяток львов прокормить.

– Я ребятам во дворе расскажу, – пообещал Ленька. – Только не поверят… Вот если б им живого Волкова показать! Волков, ты приедешь к нам в город?

– Обязательно, – сказал капитан. – Если пригласишь, конечно.

– Так я уже пригласил! Мама, и ты приглашай!

– Конечно, – сказала Нина. – Приглашаю.

– Вот еще один случай, – сказал капитан, – когда на борту вдруг появилось необычное для судна существо. Промышляли мы разноглубинным тралом сельдь у юго-восточного края Исландии. Набрали полный груз – надо передать рыбу плавбазе, освободить трюмы для новой рыбы. А плавбаза – большой такой рефрижератор – стоит у Фарерских островов, далековато будет… Но делать нечего, побежали к Фарерам. Необычные, должен я вам сказать, острова! Формой напоминают они египетские пирамиды. Стоят в море эдакие горы-пирамиды, по ве́рху – зеленая травка, ручьи бегут и падают едва не отвесно в море. Где поровнее, у воды, в долинах – синие, желтые, красные домики рыбачьих поселков. Жители островов ловят рыбу и разводят овец, в проливах между островами ездят на лодках, да и все их острова словно флотилия каменных кораблей, упрямо плывущих куда-то по океану.

Так вот, подошли к Фарерам, едва договорились о перегрузке рыбы, как набросился ураган. Спрятались мы под скалу от ветра, укрылись за островом Кунё. Бросили якорь, стоим, пережидаем… А шторм ни унимается. И вдруг… Я был на ходовом мостике и сам видел, иначе б не поверил. Вдруг на брезент носового трюма шлепается… баран.

– Баран? – изумился Ленька, а Нина улыбнулась.

– Именно. Самый что ни на есть баран. Я не успел распорядиться, точнее, прийти в себя от удивления, как наш боцман Радаман, был у нас такой боцман, он подскочил к барану, выхватил нож из-за голенища и… Ну, в общем, превратил его в сырье для шашлыков.

– Откуда же взялся баран? – спросила Нина.

Ленька молчал, не сумел еще определить своего отношения к случившемуся.

– Ветер был ураганной силы. А овцы на Фарерах пасутся на вершинах, они более пологи, потом горы переходят в отвесные скалы, обрываются к морю стеной. Видимо, этот баран пасся у самого края. Сильным порывом ветра его сорвало со скалы, перенесло по воздуху и бросило на палубу нашей «Рязани».

– Вот это история! – восхитилась Нина. Глаза ее блестели, она с девчоночьим обожанием смотрела на капитана.

– Жалко, – сказал дрогнувшим голосом Ленька. – Глупый баран, зачем он ходил по краю…

«Все мы ходим по краю, – подумал Волков. – Вот и сейчас я у края. Хватит ли духу перейти границу?»

– Еще расскажи, Волков. Только веселое. Хотя… Который час? – вдруг спросил Ленька.

Волков ответил. Было еще не поздно.

– Мне уже спать пора, – сказал Ленька, и Нина удивленно глянула на него: уложить Леньку спать делом было весьма сложным.

– А вы ничего, вы разговаривайте, и свет мне не мешает.

– Ну нет, брат, при свете какой сон, – сказал Волков. – Ты уж спи, а мы пойдем во двор, посидим на скамейке, если, конечно, мама не возражает. Вы спать еще не собираетесь?

Нина рассмеялась.

– Я в четыре раза взрослее Леньки, могу лечь чуточку позднее. Значит, спать будешь?

– Устал я, мама, зевать хочется.

Он потянулся и вполне натурально зевнул.

Нина уложила Леньку, погасила свет и вышла на крыльцо, где ждал ее Волков.

Медленно темнело. Они вышли из монастырского двора, свернули налево и сели в беседке. Беседка стояла на высоком берегу, из нее были видны посиневшие луга поймы, светлая полоса реки, опустевшие пляжи и далекий, заискрившийся огоньками правый берег.

– Мне хотелось бы хоть однажды выйти в море, – сказала Нина. – Признаться, меня привлекает не само море, а то чувство, которое возникает у вас, когда возвращаетесь на землю.

– Да, это надо пережить, чтобы понять, – ответил капитан. – Описать такое словами невозможно, слов этих еще не придумали.

– Выйти в море, – задумчиво сказала Нина. – Выйти… Тут и звучание особое. Не «выехать», а выйти…

– Не задумывался над этим. У нас, конечно, есть свой профессиональный язык, мы начинаем пользоваться им с юности, привыкаем и не задумываемся над происхождением того или иного слова, как не удивляются и другие люди, почему река зовется «рекой», ночь – «ночью», а береза – «березой».

– Хотите я расскажу вам о себе? – предложила вдруг Нина.

– Расскажите, – просто ответил капитан.

Когда Нина замолчала, Волков достал сигареты, закурил.

– Странно, несправедливо устроен мир, – сказал капитан. – Люди, способные на самопожертвование, подвижничество, рискующие собой ради других, вместо щедрого вознаграждения побиваются камнями. И ведь они догадываются о предстоящей «награде». Только это не останавливает их в стремлении творить добро. Почему?

– Не знаю, – ответила Нина. – Я обыкновенная женщина, не подвижница, не мученица, обыкновенная…

– На обыкновенных людях держится мир, – возразил Волков. – Жаль только, что пока добро обладает способностью объединять лишь немногих людей. Толпою легче управлять через насилие, зло. Совершение доброго больше единоличный акт, чем коллективный. Наверно, в этом есть какой-то смысл, только не могу его уловить.

– Надо ли пытаться искать смысл в добре? – возразила Нина. – Делать добро – обязанность мыслящего существа. Вот, пожалуй, и весь смысл человеческого существования.

– Наверно, – согласился Волков. – Наверно, так и есть.

– Пойдемте, – сказала Нина. – От реки тянет холодом.

Они дошли до входа в монастырь, остановились.

– Вы можете принести добро одному человеку, – сказал Волков. – Понимаете, о чем я говорю?

– Понимаю.

– Прийти ли мне завтра снова?

– Как хотите. Ленька мой слишком к вам привязался, мне боязно даже.

– Чего вы боитесь?

– Большой привязанности к вам.

– Ленькиной? – спросил Волков.

Нина не ответила.

– Я был однажды женат, – глухо покашливая, заговорил капитан. – У нас родилась дочь, она умерла во младенчестве, когда находился в рейсе. Потом случилась беда: утонул мой траулер, ночью наскочил на бродячую мину. Все погибли. Я спасся чудом и был осужден. Через два года все разъяснилось, и мне вернули свободу. Но жена вышла замуж в мое отсутствие. И дело, понял это позднее, было вовсе не в том, что меня не оказалось рядом. Она ревновала меня к морю, к моей работе, не смогла примириться с тем, что принадлежу еще кому-то. Такие дела.

– Ее можно понять, – тихо сказала Нина. – И все-таки человек имеет право на существование заповедного начала, куда никому нет хода. Какой-то уголок души, где все только мое… Существование заповедного обогащает не только владельца, но и тех, кто его окружает.

– Значит, вы поняли меня, – сказал Волков, – значит, поняли…

– Все несчастья от непонимания, – сказала Нина, и, не видя в темноте ее лица, Волков понял, что она улыбается.

В горле стало горячо и щекотно. Волков снова кашлянул, хотел ответить, но язык не повиновался.

Капитан шагнул вперед, бережно обхватил голову Нины руками, притянул и осторожно коснулся губами лба.

– Спасибо, – сказал он наконец хриплым голосом, отпустил Нину, повернулся и зашагал прочь.

Назавтра Волков в Солотчу не пришел. Напрасно ждал его Ленька в монастыре, на пляже, в лесу, на всех тех местах, которые они вдвоем с капитаном облюбовали во время общих прогулок.

Так прошел день. Волков не появлялся… Ленька страдал молча, он даже заметно осунулся, и Нина со страхом смотрела на него, хотя и делала вид, будто не замечает переживаний сына. А утром следующего дня, после завтрака, Ленька исчез. Нина прождала сына до обеда, беспокойство ее усиливалось, но Ленька не обнаруживался. В доме отдыха уже знали о его исчезновении, как могли утешали Нину и сообщили в поселковую милицию.

Искать Леньку надо было в Полкове, туда он отправился, к Волкову. Дом деда Ивана, у которого жил Волков, нашел он быстро, но там никого не оказалось, соседка сказала, что капитан отправился со стариком на озеро Тинки, рыбачить. Ленька повздыхал-повздыхал и не подумал возвращаться в Солотчу. Расспросил у полковских мальчишек про озеро и побрел туда, даже не прикинув, как далеко это озеро может оказаться.

Как бы там ни было, а Волкова он разыскал. Капитан изумился, потом испугался, представив, какой путь проделал мальчуган, ведь заблудиться ему ничего не стоило. Волков и о Нине вспомнил, Ленька сразу признался, что попросту сбежал из Солотчи… А ведь мать, наверно, с ума там сходит. Словом, рыбалку тут же свернули и подались в обратный путь, хотя Ленька и просил Волкова разрешить ему посидеть с удочкой.

Поступком Леньки капитан был растроган. Он по-своему понял слова Нины о большой привязанности сына к нему, ее опасениях в этой связи, потому и не ходил эти два дня в Солотчу. Но вот ведь как получилось…

Они занесли удочки в дом и пошли к Ивано-Богословскому монастырю берегом реки. Ленька устал. Волков сажал его к себе на плечи и нес. Немного отдохнув, Ленька просился на землю, и капитан опускал его, подавал руку, так они возвращались домой.

Когда им оставалось, покинув реку, пройти лесом к площади перед монастырем, Волков замедлил шаги.

– Перекусим, Ленька? – сказал он. – Нам ведь еще трепка предстоит, так ведь, а?

– Не нам, а мне, – ответил Ленька. – Тебя благодарить будут, что меня привел.

– Ты больше не убежишь? – спросил Волков.

– А ты больше не будешь оставлять меня одного?

– Но ведь ты не один, у тебя мама.

– Мне и ты нужен тоже, Волков.

Капитан не нашел что ответить, затянулся дымом и молча уставился на медленно текущую воду перед ним.

– Слушай, Волков, – сказал Ленька, – а почему бы тебе не жениться на маме?

Капитан поперхнулся и закашлялся.

Ленька выждал и сказал:

– Я серьезно говорю, Волков. Она хорошая, моя мама. А я тебя очень-очень люблю, никого так сильно не любил, только маму и тебя…

Волков разглядывал Леньку, его взрослые глаза на шафрановом личике, худенькие руки, сжатые в кулачки… Волков растерянно смотрел на Леньку, и, странное дело, ему казалось – этого разговора он ждал. И теперь растерялся не оттого, что разговор начался, его смутило исполненное желание… Волков понимал, как глупо было ждать этой минуты, он видел взрослые глаза мальчика, глаза не умоляли, нет, они пытливо изучали Волкова, и казалось, Ленька давно уже знал ответ.

Капитан вздохнул, поднял руку и опустил на ежистую макушку Леньки, погладил. Ленька не шевельнулся, не отстранил головы и снизу, исподлобья смотрел на вздыхавшего человека, большого и сильного человека, так долго медлившего с ответом.

– Придумал для меня задачу, Ленька, – сказал Волков.

Когда не знают что говорить, всегда вот так начинают, ссылаясь на трудность условий, будто тому, кто ждет решения, от этого станет легче.

И Волков обругал себя, он выбрал для этого что-нибудь покрепче из того, что умел, а Ленька, понятно, молчал, он ждал, и Волков продолжал ругаться страшными словами про себя.

– Ты очень этого хочешь? – опять сфинтил, выигрывая время, капитан.

Ленька мигнул, и Волков полез в карман.

– Хорошо, – сказал он, разминая сигарету. – А мама? Она захочет?

– Да, – сказал Ленька. – Я знаю.

– Она тебе говорила, что ли? – насторожился Волков.

– Нет, – сказал Ленька. – Она должна захотеть.

– Силен ты, парень, – сказал Волков.

Ленька шагнул вперед и потянул Волкова за рукав.

– Пойдем к ней, – сказал он.

Они отвернулись от реки и пошли по тропинке меж редких сосен. Навстречу пробиралась музыка, ее было все больше, впереди становилось меньше деревьев и больше людей. Они шли рядом, Волков и Ленька, шли к женщине, еще не знавшей, как эти двое решили ее судьбу.

Капитан остановился и снова опустил руку в карман.

– Ты опять хочешь курить, Волков? – спросил Ленька.

– Знаешь, – сказал, прикуривая от зажигалки, капитан, – ты зови меня иначе. По имени, что ли.

– Волков – хорошее имя, – возразил Ленька.