Текст книги "По дуге большого круга"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
Потом пришла Нина-буфетчица звать меня к обеду, и я пожалел, что ничем не могу угостить краба. Мне было известно, что гостю и жить осталось немного, но старался не думать об этом: хотелось, чтобы краб побыл у меня до конца рейса. Когда-нибудь познакомлю его с Люськой, расскажу ей, какие интересные беседы были у меня с крабом в море. Ведь сестра была единственным человеком, с которым мог поделиться сокровенным. Не было у меня существа ее дороже, хотя и виделись мы редко, и понимал я, что у Люськи семейные заботы занимают и то время, которое она хотела бы мне уделить. Но спускаясь в кают-компанию, понял, что никому, и даже Люське, об этих разговорах не скажу. Никто не сумеет влезть в мою капитанскую шкуру, и всякий подумает: рехнулся Игорь Волков.
Весь день хорошее настроение не оставляло меня. Перед ужином в дверь постучали, и вошел помполит.
– Хочу поговорить, Игорь Васильевич, – сказал он. – Тревожный сигнал получил.
– Что еще? – спросил я помполита.
– Амуры, Игорь Васильевич, у третьего штурмана с буфетчицей, амуры…
Был помполит лет на пятнадцать меня постарше. Моря он совсем не знал, раньше служил при аэродроме, к месту и не к месту вспоминал об этом. Как-то намекнул ему, что не стоило б так часто – молодые парни в команде ревниво следят, морской ли у них помполит, – но тот меня не понял, обиделся, и разговора у нас не получилось.
Сейчас я внутренне поморщился, но к сообщению помполита отнесся серьезно.
– Амуры, говорите? – переспросил его. – И далеко зашло?
– Точно не установлено, – ответил помощник, – но факт неслужебных отношений налицо. Считаю своим непосредственным долгом поставить в известность.
– Спасибо, что сказали, – через силу любезно сказал я ему поднимаясь. – Обязательно разберусь.
– Надеюсь, все пресечется, – от двери сказал помощник, и мне показалось, что недоверчивая улыбка мелькнула на его лице: знаем, мол, как разберешься, слишком либерален ты у нас по интимной части.
Проводив помполита, я повернулся к крабу.
– Видел?
«Видел, – ответил краб. – И что же ты станешь делать?»
– Не знаю еще, – ответил ему.
С вечера вновь потянул восточный. Он принес туман, снежные заряды вперемежку с дождем. Лед исчез начисто. До наступления темноты мы успели сделать пару добрых тралений и снова завалились рыбой.
– До обеда хватит с лихвою, – сказал за ужином старпом, искоса поглядывая на технолога.
– До обеда уберем, – спокойно возразил тот и потянулся за кружкой с компотом.
«Нептун» лежал в дрейфе. Крутилась антенна локатора, обшаривая лучами горизонт, временами сотрясали корпус удары пресса в утильцехе, где сбивали в брикеты рыбную муку, судно окутывал густой запах рыбьего жира, в салоне в «надцатый» раз крутили «Кавказскую пленницу», все было знакомым и до одури будничным.
Я обошел судно, поднялся на мостик и сказал третьему штурману, чтоб повнимательнее смотрел в локатор на предмет айсбергов. Усмехнулся, чувствуя, как напрягся штурман и про себя явно чертыхается, ожидая, когда уберется мастер и можно будет снова ощущать себя главным на «Нептуне», повернулся к двери и шагнул в каюту.
В каюте включил приемник, нащупал станцию с музыкой и сел к столу заканчивать письмо Люське.
Долго сидел, покусывая ручку, думал о разном, а нужные слова не приходили. Краб шевельнулся в стакане, я улыбнулся ему и принялся рассказывать сестренке, какого забавного чертушку принес вместе с рыбой трал.
Третий штурман сдавал вахту, когда закончил письмо. Я открыл дверь, ведущую на мостик, и поманил его.
– Присядь, парень.
Показал рукой на диван, и третий нерешительно опустился на край, явно дивясь в душе необычному по времени приглашению.
– Вот, – так начал с ним этот «задушевный» разговор, – доволен тобой, дело знаешь, буду писать по приходу бумагу на повышение. Не знаю, как там решат кадры, а вторым, думаю, годишься, созрел…
Штурман вспыхнул.
– Спасибо, – начал он, – конечно, я…
– Погоди… Дело ты знаешь, но это не все. Смотри, как там другие твои статьи проглядывают, чтоб ажур был во всем и порядок. Ты понял?
– Понял вас, Игорь Васильевич, – сказал штурман. – Только у меня… Понимаете…
– Все понимаю, – снова перебил я его: не хотелось копаться в таких делах. – Ты, в общем, иди. Иди и помни…
Штурман встал и попятился к двери.
– Учту, Игорь Васильевич, – сказал он.
– Вот-вот, учти, – сказал строго ему, и штурман вышел.
«Макаренко! Браво! – подначивал из стакана краб. – Перевоспитал штурмана! Браво!»
– Ладно, не издевайся, – добродушно возразил крабу. – А что ему говорить еще буду? Он и так понимает. Если серьезно у них – никакой властью не запретишь, а баловство какое – так сигнал от меня получил…
Утром пришел в каюту стармех. Он долго мялся, бубнил под нос и вдруг объявил, что пропускает втулка, надо приподнять, а то вода в картер проходит, и посмотреть где чего – словом, машину часика на два хочет раскидать и будет ли на это разрешение капитана.
– Ты что ж это, дед, – недовольным тоном сказал я ему. По традиции звали механика «дедом», хотя было тому едва за тридцать. – А всю ночь что думал?
Дед промолчал, чего тут оправдываться, лучше помалкивать, но из каюты не пошел. Значит, решил я, дело серьезное.
Мы пригласили технолога, оказалось, что рыбы много, до вечера хватит. Поговорил я и со старпомом, затем вышел на мостик. Крутили снежные заряды, но локатор показывал чистое море, даже льды унесло… Группа судов осталась южнее, мы никому здесь не мешали, приходилось дать стармеху «добро».
Двигатель быстренько разбросали, и тогда ворвался ко мне третий штурман и объявил, задыхаясь, что судно несет на айсберг.
Небо разом очистилось от зарядов, и синяя скала возникла перед «Нептуном».
Я проглотил забивший горло комок и повернулся к штурману.
– Не было его, не было! – закричал штурман. – Минуту назад смотрел!
– Прикинь дрейф, – приказал я штурману.
Я знал, что такое бывает редко, но бывает. Лучи радара не отражаются от ледяной горы, когда особая у нее поверхность, и отметка на экране не возникает. Случай редкий, да и что толку орать на штурмана сейчас.
Машинально рванул рукоятку машинного телеграфа к слову «Готовься!», но снизу обиженно – шутите, что ли, – дернули стрелку в прежнее положение. И тогда у меня подогнулись колени.
– Стармеха на мостик!
Прибежал позеленевший дед, заикаясь сказал: часа через три приготовят машину.
– Ты любишь салат из крабов? – зловещим голосом спросил я его. – Так вот, через три часа крабы салат из тебя приготовят…
Стармех умчался в машину, на мостике собрались мои штурманы, молча смотрели на неотвратимую гору длиною полмили и ростом в пять таких «Нептунов».
«Вот и пришло мое время, – подумал я. – А так вроде наладилось все…»
Умирать мне было не страшно, как-то и не думал об этом и за себя не боялся. Лишь бы вот люди, о них беспокоиться надо. И я думал только о них, когда радист соединял меня с флагманом группы.
Флагман был из моих ровесников, раньше плавал на «Нептуне» капитаном, мужик башковитый и деловой.
Когда на аварийной волне его позвали для разговора, он весело приветствовал меня и спросил, что у нас стряслось.
Я коротко доложил.
Флагман молчал. Да и что мог он сказать? Выругаться разве, да не принято в эфире. Этим и хорошо в море: начальство есть, приказывать оно может, а разнести по-кабинетному не моги, сдерживаться надо, не только свои слушают, да и не улыбается начальству обнаруживать собственную слабость криком перед всеми.
– Далеко, наверно, а? – сказал флагман. – Зря паникуешь, капитан…
– Да нет, Виктор Петрович, – спокойно ответил ему. – Понимаешь, близко уже… Нужна помощь.
Спокойный голос мой внушил флагману тревогу. Он поднял на ноги всех, и через десять минут на мостике знали, что к нам идут два траулера с юга, а с севера в ледяных полях пробивается спасатель «Стерегущий».
Айсберг приближался. Океанская зыбь мерно поднимала и опускала траулер. Я закрутил головой и зажмурился, представив, что будет с «Нептуном», когда волна бросит его на ледяную стену.
– Объявите тревогу, – сказал старпому. – Готовьте шлюпки, пусть люди знают, что им придется оставить судно. Только без паники, время пока есть.
Да, какое-то время судьба отпустила для меня. За это время могли справиться с машиной, или кто-нибудь подскочит и возьмет на буксир, или… Третьего не было. Когда останется до айсберга полмили, я прикажу оставить судно.
Шлюпки готовили к спуску, и мне оставалось только ждать, когда истечет отпущенное время. Я был спокоен, мысленно простился с этим миром и, вспомнив о Люське и племянниках, пожелал им счастья.
По моей команде штурманы надели спасательные пояса и стояли рядом, верные мои оруженосцы. Рулевой принес нагрудник для меня, и второй штурман подошел с ним ко мне вплотную.
– Это для вас, Игорь Васильевич, – сказал он.
Я недоуменно глянул на него и молча отвел протянутую руку.
«Чудаки-ребятишки, – подумал я. – Это вам еще плавать и плавать, а мне-то нагрудник к чему…»
Прибежал радист, сказал, что «Стерегущий» снова требует на пеленг поработать. Мы поработали на пеленг. Спасатель подбодрил – скоро, мол, подойдут. Все знали, что льды есть льды, хочешь не хочешь, а они на курсе, каждый думал об этом и о многом другом, своем. Тянулись минуты, и самым тягостным была невозможность сделать хоть что-то для спасения корабля.
А ветер тем временем с силой давил на высокую надстройку «Нептуна» и гнал траулер на ледяную гору.
«Парусность большая, – механически отметил я, – вот и несет».
Подошел старпом и негромко сказал, что шлюпки готовы к спуску.
«Парусность… Постой, постой, – снова шевельнулась мысль, – здесь, кажется, выход…»
– Боцман! – крикнул я и обернулся.
Из-за спины старпома выдвинулась приземистая фигура боцмана.
– Живо все трюмные брезенты собери на баке… Живо!
Старпом недоуменно взглянул на меня.
– Парус! – крикнул я ему. – Понимаешь, Григорьич, парус!
– Ясно! – рявкнул старпом и вслед за боцманом бросился с мостика вниз.
Смешон и жалок был парус, сооруженный в лихорадочной спешке матросами «Нептуна».
По моей команде с мостика его подняли на балке между фок-мачтой и грузовой стрелой, служившей в качестве гика. Но распяленный брезент поймал ветер, наполнил им складки и заставил траулер сойти с роковой линии, привязавшей судно к ледяной горе.
Медленно, очень медленно уходил в сторону «Нептун». Казалось, что и нет никакого отклонения, и хлопоты напрасны, но с каждой минутой синяя скала сдвигалась к корме, и скоро стало ясно, что траулер айсберга не коснется.
Мы отошли от него на милю, когда из снежного заряда вывернул верткий трудяга-спасатель. «Стерегущий» увидел «Нептуна», и басовитый не по размерам судна гудок ударил в уши не промолвивших слова моих рыбаков.
И тогда качнулась ледяная гора, стремительно понеслась к воде ее вершина, из бездны бежали стены, облизанные водой, айсберг потерял равновесие и с оглушительным шумом перевернулся. Казалось, брызги достигли людей на мостике «Нептуна». Опрокинутый айсберг раскачивался, подняв в небо зеленое днище. Поодаль маячил спасатель, с него изумленно глядели на ледяную гору и траулер, ползущий от нее под диковинными парусами.
Потом родились легенды и стопка листков объяснений, которые написали мы со стармехом. Все это было потом. А сейчас все молчали на мостике «Нептуна» и каждый ждал, чтоб первым нарушил молчание капитан.
Надо было что-нибудь сказать, и я сдвинулся с места, шагнул к третьему штурману, не сводившему с айсберга глаз, тронул за плечо и кивнул в сторону трюмных брезентов на фок-мачте.
– Ну чем не клипер? – весело подмигнул ему.
Все повернули головы, заулыбались и вздрогнули разом, когда звякнул телефон и вслед за звонком дернулась стрелка: «Готова машина».
Старпом бросился к рукоятке и поставил ее на «малый ход».
– Убрать паруса! – крикнул я боцману.
В каюте долго стоял перед зеркалом и водил расческой по жестким, отросшим за время рейса белым-белым волосам.
«Придется красить, что ли», – горько подумал я и, издеваясь над собой, вслух произнес:
– Так, что ли, жених?
Собственный голос показался мне хриплым. Я прокашлялся и повернулся к маленькому крабу в стакане.
– А что ты скажешь, брат?
Краб молчал.
Тогда осторожно вынул его из стакана и опустил на стекло письменного стола. Краб не шевельнулся. Я потрогал пальцем тоненькие лапки. Они оставались неподвижными.
Маленький краб умер.
ГЛАВА ВТОРАЯЕго оставили одного на весь день, и капитан Волков радовался тишине, строгим шершавым соснам, мягкому солнцу и красным комочкам на заполонивших дачу малиновых кустах.
Волкову нравилось оставаться на даче одному, когда Сергей и Лена уезжали в город, и капитан радовался возможности молчать, созерцая непривычное и размышляя о разном.
Последний перед отпуском рейс оказался для Волкова хлопотливым. Выход отложили на несколько дней. Затем у Исландии Волков получил приказ сбегать на Фарерские острова и забрать на промысел группу ученых с другого судна. Словом, он припоздал к погожим денькам и не успел забить рыбой трюма, как появились льды. А во льдах известно какая рыба… Того и жди, что пропорешь борт.
План, верно, взяли с лихвой, но измотались порядком. По возвращении из рейса Волков поставил «Рязань» в ремонт, передал дела старпому, а сам покатил «Полярным экспрессом» на юг.
В Ленинграде капитан делал пересадку. Уже готовясь оформить билет, Волков позвонил Сергею с Московского вокзала.
– Игорь! Какими судьбами? Откуда? – закричал Сергей, едва Волков назвал себя. – Немедленно приезжай ко мне в редакцию, немедленно жми! Адрес знаешь? Ну вот, значит, и хорошо… И давай сразу!
«А что я, собственно, теряю, – подумал Волков, – юг не уйдет, а так хоть друга детства навещу».
Капитан взял такси и поехал на Фонтанку, где Сергей работал художественным редактором одного из питерских журналов.
В тесном кабинете его, залепленном обложками, сидели трое парней. Они с любопытством глянули на Волкова, предложили сесть и сказали, что Сергей у главного, скоро будет.
Некоторое время все молчали, потом один из парней решительно встал и шагнул к Волкову, протягивая руку:
– Давайте знакомиться, мы знаем о вас, Сергей сказал, меня зовут Бронислав, а фамилия Ларионов. Мы все – художники. Ваш друг Сергей – поилец и кормилец, работу нам дает, отец родной…
Волков пожал художникам руки, и тут дверь распахнулась, ворвался Сергей, обнял Волкова, и они расцеловались.
– Броня, дверь! – сказал Сергей. – А ты, Максимыч, давай…
Грузный Максимыч не спеша поднялся со стула, согнувшись, переваливаясь на удивительно кривых ногах, выволок из-под стола пузатый портфель, щелкнул замками и принялся вытаскивать пиво, полбуханки ржаного хлеба, две бутылки «Кубанской», колбасу и промасленный пакет с пирожками.
Тем временем высокий усатый парень достал из шкафа стаканы.
– Мои друзья, – сказал Сергей, – работаем вместе… Делаем журналу красиво. Давайте за встречу.
– Значит, без отрыва от производства? – усмехнулся капитан.
Парни быстро покончили с водкой – две бутылки на четверых! – убрали пустые бутылки, оставили стаканы и пиво.
– Броня, дверь! – скомандовал Сергей. – А пиво пойдет легально, против пива начальство не возражает. Ну давай рассказывай, старик…
Ребятам, видно, тоже хотелось послушать морские байки, но решили не мешать двум старым друзьям и один за другим покинули кабинет.
– А что говорить? – сказал Волков. – Вот пришел с Лабрадора, сто двадцать суток и еще четыре дня гонялся за треской. Любишь тресковую печень, Серега? У меня есть в чемодане, надо на вокзал заехать…
– Заедем, конечно, – сказал Сергей. – Знаешь, ты ничего не говори сейчас. Поскучай минут тридцать, мне надо картинки сдать в секретариат. Потом я освобожусь, и поедем с тобой на дачу. Там и наговоримся. Ленка сегодня дома, будет для нее сюрприз. Ты ведь не видел мою Ленку?
– Еще нет, – ответил Волков и улыбнулся. – Не представляю тебя женатым, Сережка…
– Остепенился, – сказал Сергей, – пора. Уже три года. А с тобой мы не виделись пять лет. А ты… Ты по-прежнему один? И выпивать вот заново не научился…
– Один. И приучаться не тянет.
– Да… В общем, еще полчаса, и мы едем.
Он выскочил из кабинета, потом приходил еще, и снова убегал, Волков листал журналы и терпеливо ждал.
Наконец Сергей объявил, что они могут ехать.
По дороге на вокзал Сергей затащил капитана в рюмочную.
– Хоть ты и не приемлешь этого зелья, но другу своему, существу земному, позволь для тонуса принять рюмаху, – говорил Сергей, и Волкову пришлось трижды знакомиться с «забегаловками» Ленинграда.
День был жарким. То ли от этого, а может быть, от пустого желудка – какая к черту в «гадюшниках» закуска! – Сергея развезло. Он восторженно подталкивал Волкова локтем, забегал вперед, размахивал руками и много говорил.
На Финляндском вокзале они сели в электричку, и капитан слушал Сергея вполуха. Сейчас, когда ехали на неведомую дачу, он погрузился в странное состояние ожидания необычного, хотя и не знал и не мог знать, откуда оно придет. Ему было весело и уютно, умилял разболтавшийся Сергей, и будничность электричек для Волкова казалась многозначительной, праздничной, что ли…
Поезд тронулся. Людей в вагоне было достаточно, но в проходах никто не стоял. Капитан сидел у окна. Сергей занял место напротив, а рядом с ним устроился седеющий мужчина с лицом Грегори Пека и мозолистыми руками рабочего. Третьей, на краю скамейки, сидела светло-русая девушка в голубом платье и с голубыми глазами, длинноногая, смирная какая-то, и Волкову захотелось вдруг провести ладонью по светлым ее волосам.
Неожиданно старая бабка поднялась рядом с Волковым и помчалась по проходу в другой вагон. Голубоглазая заняла ее место и раскрыла тетрадь, вытащенную из сумки.
Сергей опять заговорил о журнальных делах, и Волков подумал, что где-нибудь он встречал соседку, знакомое увидел в ее лице.
Она продолжала держать открытой тетрадь. Волков скосил глаза и прочитал: «Размер 48. Начинается по 135 пар (6). Начинается по 110–112 пар…» Потом шли цифры и чертежи. Девушка перевернула несколько страниц. Дальше стояло: «Спинка. Жакет. Размер 44. У всех спинок поднимается на проймы половина лопаточки»
«Еду к Сережке, – подумал Волков, – хорошая мысль…»
Сергей скис и стал подремывать, потом уснул, и капитан заопасался, как бы не проехать. Он выждал немного и хотел Сергея разбудить, но тот вдруг открыл глаза, весело подмигнул и сказал поднимаясь:
– Станция Кавголово. Наша.
Они встали и двинулись к двери, а девушка с Грегори Пеком остались сидеть. Из тамбура Волков посмотрел на девушку, она оторвала глаза от тетради и улыбнулась Волкову. Он снова подумал о том, что где-нибудь видел ее, и поезд остановился.
…– Луковый суп, – сказала Лена, – я сварю вам луковый суп…
– По-лангедокски? – спросил Сергей. – Или по-кавголовски?
– Как получится. Только начистите лук, я пла́чу…
– Давайте я, – сказал капитан, – почищу.
– Что вы, – возразила Лена, – пусть Сережа, вы гость, нельзя.
– Пустяки, – сказал Волков и взял из рук Лены нож.
Он отложил нож на стол, снял форменную куртку, повесил на спинку стула и принялся чистить лук.
Суп варился недолго, а все остальное было у Лены готово.
Они сели втроем за овальным столом в большой комнате с высокими стенами. Волков осматривал стены, завешанные эскизами и законченными работами хозяина, Лена предупредительно называла ему отдельные вещи, а Сергей разливал из бутылки, купленной им по дороге в поселковом магазине.
– Поехали, – сказал Сергей и торопливо поднял рюмку.
Суп оказался отменным, от него поднималось настроение и наступило ощущение покоя. Волков еще раз порадовался тому, что приехал к Сергею, доел суп и поблагодарил хозяйку.
– Приму вторую, и закурим, – сказал Сергей.
– Расскажите о море, – попросила Лена.
Капитан пожал плечами.
– Что говорить о нем… Чужие мы для него. На земле лучше. Вот как у вас… Тишина, сосны. Море – это работа. И не из лучших.
– А как же романтика? – сказала Лена.
– Реклама для туристов и абитуриентов, поступающих в морские училища. На самом деле все гораздо сложнее и проще.
– Ну, – разочарованно протянула Лена, – а я увидела вас в морской форме, и сердце у меня заколотилось в ожидании необычного…
Волков улыбнулся.
– Сожалею, что разочаровал вас. Впрочем, на море случаются забавные истории… А что до необычного – оно подстерегает нас повсюду.
– Пойдемте танцевать, – сказала Лена и поднялась.
«Пушинка, – подумал капитан, осторожно обнимая Лену за спину, – а ведь сразу не скажешь. Добрая девка досталась Сережке…»
Медленно и мягко двигались они по большому ковру, застилавшему пол, и Сергей следил за ними взглядом, улыбался и подносил к губам сигарету. Волков повернул голову, встретился глазами с Леной, она смотрела на него и, казалось, видела нечто за ними, этими стенами, за стволами высоких сосен и цветными домами поселка, далеко-далеко, куда не дано достигнуть взглядами остальным.
Неожиданно музыка смолкла. Лена вздрогнула и вернулась. Капитан подвел ее к столу, тихонько ахнул магнитофон, и ритмы принялись кромсать тишину.
– Пойдем? – сказал Сергей, но Лена покачала головой.
– Очень быстро, – сказала она. – Давай посидим, ладно?
– Хорошо, – согласился Сергей. – Тогда пошли со мной, Игорь. Я покажу кое-что тебе… Пойдем в мастерскую.
В большой со стеклянными стенами комнате стояли мольберты, повсюду кисти и краски, безголовая женщина в углу и гипсовые детали человеческого тела. Неприятно выделялись две огромные человеческие ступни, словно отрубленные, стояли они в углу.
За окнами густо посинело, и сумерки готовились превратиться в ночь.
– Самое время, – сказал Сергей. – С меньшим светом у меня не выходит…
Он подошел к холсту, установленному посреди мастерской, сорвал с него тряпку, и изумленный Волков отступил назад.
Перед ним было яркое солнце. Оно осветило мастерскую и заставило Волкова прикрыть ладонью глаза.
Игорь не успел промолвить и слова, как Сергей набросил тряпку на холст и довольно засмеялся.
– Что это? – спросил капитан.
– Моя картина, – ответил Сергей.
– Дай посмотрю еще.
Теперь он был подготовлен и мог спокойно осмотреть картину.
Над мрачной красной пустыней, где изредка поднимались на поверхность странные растения, висело оранжевое солнце, большое и жаркое, излучавшее с картины свет. Эффект был настолько поразительным, что Волков осторожно поднес к полотну руку, словно боясь обжечь пальцы.
Он прикрыл диск ладонью, и казалось, в комнате потемнело.
– Бродяга, – сказал капитан и хлопнул Сергея по плечу. – Да ведь ты же гигант!
– Тебя бы в комиссию, старик, – грустно сказал Сергей. – Готовил на выставку – зарубили… Мол, солнце у вас жестокое, а надо, чтоб доброе было. Понял?
– Понял, – сказал Волков, закрывая холст.
– И сижу днями в редакции, делаю на сторону картинки, кусать-то надо. Начал другое солнце писать, доброе, да кисти валятся… Вот и остались у меня: возможность выпить с друзьями да моя Ленка.
– Она хорошая у тебя, – сказал Волков.
– Правда? Тебе нравится? – спросил Сергей, ухватив Волкова за руку.
– Да, – сказал Волков, – а доброе солнце ты все-таки напиши.
…На второй день, в пятницу, они уехали в город, оставив капитана одного на даче. Сергей сказал, что если Волков боится скуки, то может взять его с собой на работу, или пусть походит по Ленинграду, но капитан просил не волноваться, скучать он не будет.
И верно, было хорошо остаться одному. Непривычный мир окружил Волкова, но мир был добрым и уютным, не навязывал человеку правил игры, не мешал ему размышлять и становился видимым тогда, когда Волкову этого хотелось.
Он напился чаю на кухне, долго бродил по комнатам, осматривал работы Сергея, постоял у занавешенной картины, но тряпку поднять не решился: за окнами по кронам сосен скакало, набирая скорость, настоящее солнце.
Двор дачи, запущенный и дикий, был просторным, добрый кусище леса, огражденный ветхим забором. У забора росла малина, густо замешанная крапивой, она обожгла Волкову руки, он чертыхнулся, выбрался из кустов и набрел на черничное поле.
Весь день капитана не оставляло ощущение изначальности окружавшего мира. Казалось, его создали вот таким неизменным и поместили в очищенную среду уставшее от путаницы жизни существо.
Незаметно приблизился вечер, и тогда приехала Лена. Волков сидел на крыльце и перелистывал томик стихов Фета. Ему захотелось вдруг повернуться, и капитан увидел Лену на дорожке, ведущей к дому.
Тогда он понял, что в последний час он стал уставать от одиночества и ждал, когда хозяева придут.
Лена спросила, не приехал ли Сергей, заохала, узнав, что Волков еще не обедал, а в холодильнике для него оставлены щи, захлопотала на кухне, отвергла предложенную капитаном помощь, и тот сказал, что пойдет на станцию, встретит Сергея.
Волков увидел его выходящим из магазина и на ходу укладывающим бутылку в портфель.
По дороге домой капитан убедил Сергея не пить сегодня.
– Понимаешь, – сказал он, – уж очень хорошо здесь. Посидим просто так… Хочу увезти побольше с собой.
Вечер был тихим и спокойным. После ужина пили чай, говорили о разном и поздно собрались спать.
Утром началась суббота.
Капитан поднялся раньше других и осторожно прошел через большую комнату, где спали Сергей и Лена. Он захватил на кухне ведро, наносил воды из колодца в жестяной бачок, наполнил умывальник, стараясь не шуметь, умылся и стал бродить между сосен, любуясь игрою солнечных бликов на влажной траве и морщинистых стволах…
Ее голос заставил Волкова вздрогнуть. Лена стояла там, откуда светило солнце, и капитан видел ее, не различая деталей, неясные контуры тела, и смутное беспокойство, неосознанный страх перед надвигающейся бедой, неизвестной и непонятной, наполнил его существо.
– Доброе утро, – сказала Лена, и беда отодвинулась, помаячила на горизонте, плеснулась в каком-то краешке сердца, исчезла. – Нравится у нас? – спросила Лена.
– Да, – сказал капитан. – Знаете, мне не доводилось вот так… – Игорь не договорил и повел рукою вокруг.
– Я очень рада, – сказала Лена, – оставайтесь у нас на все лето.
Волков усмехнулся.
– Зачем? – сказал он. – Лишний человек в доме всегда в тягость…
– Вы обижаете и меня, и Сергея. Ведь вы его друг детства, и если не возражаете, мой тоже…
– Не возражаю, – сказал капитан. – А вот и мой детский друг.
К ним направлялся Сергей с кошелкой в руках.
– Иду на рынок, здорово, старик, у нас гости сегодня, за жратвой надо смотаться, а ты с Ленкой завтрак сваргань…
Сергей ушел. Они вернулись в дом, и капитан молча следил, как хлопочет она на кухне.
– Сергей пишет солнце, мне суждено пропадать неделями в море, а чем занимаетесь вы, Лена? – спросил он наконец.
– Разве Сережа не рассказывал вам?
– Нет. Я не спрашивал, он не говорил ничего.
– Моя профессия психология…
– Это, наверное, интересно. Вы должны хорошо разбираться в людях, заранее знать, что можно ждать от конкретного человека…
– К сожалению, практически это выглядит довольно не просто, – сказала Лена. – Например, я гадаю, что вы за человек, а понять не могу.
– Не надо, Лена, – сказал капитан. – Не стою этих усилий. К вам идут гости.
– Так рано?! – ужаснулась Лена. – Чего это они…
Она выбежала на крыльцо, а Волков остался на кухне.
Гостей было четверо. Двое мужчин, женщина и мальчик. Из окна Волков видел, как Лена сбежала с крыльца, обняла женщину и поцеловала ее в щеку, потом поздоровалась с мужчинами и мальчиком, и все стали подниматься в дом.
Лена представила капитана, оставила с мужчинами, один из них был мужем женщины, подруги Лены, и руководителем лаборатории, в которой работала хозяйка. Другой, с мальчиком, оказался дальним родственником первой пары.
Гости Волкову не показались, капитан без особого энтузиазма стал отвечать на всевозможные вопросы о море, кораблях и закордонных порядках тех мест, где ему пришлось побывать.
Мальчик по имени Ника принялся сновать по комнатам, заглядывал во все углы, трогал любую вещь, на которой останавливались его шкодливые глаза, и мучил взрослых бесконечными «что это»? и «зачем это?».
Гости объясняли, что ночевали в Кавголове, потому и прийти решились так рано, и подоспевший Сергей тихо злился, глядя, как дотошный Ника бесчинствует среди этюдов, красок и всевозможных коллекций раковин, минералов, фарфоровых безделушек, заполняющих дом.
Прошел завтрак, засобирались к озеру купаться, но Лена и подруга остались дома готовить обед. По дороге Сергей и шеф Лены затеяли спор о роли подсознания в творческом процессе, разойдясь постепенно, кричали друг на друга, поминали Павлова и Фрейда, но к согласию не пришли и закончили спор в воде, уплыв друг от друга в разные стороны.
Капитан молчал. Его тяготили гости, мудреный спор, хотя он без труда разобрался в его существе, чересчур умный Ника, вступающий в разговор взрослых с неожиданными репликами к месту, одергивающий сына, но в душе гордящийся им папа, отсутствие Лены, вынужденной в чудесный день торчать у плиты, безмятежный Сергей: Ника не трогал его вещей, и все для Сергея встало на место – эти моменты порождали смутное чувство недовольства собой, окружающими и топчущимся скучным временем.
Обед затянулся далеко за полдень. И пришел тот час, когда гости собрались уезжать. Лена хотела их проводить, но Сергей велел ей прилечь, заметив наконец, как осунулась она и побледнела.
Когда все, и Сергей, ушли, Лена сказала Волкову:
– Пойдемте в сад, мне хочется на воздух.
Они подошли к скамейке и уселись на нее.
– Тихо, – сказала Лена. – Солнце садится…
– А завтра поднимется и снова сядет, – сказал Волков. – Кружится, кружится ветер, и возвращается ветер на круги своя.
– И нет ничего нового под солнцем, – подхватила Лена. – Устала сегодня…
– Однажды я шел морским каналом из Калининграда в Балтийское море, – без предисловия стал рассказывать капитан. – Там вдоль бровки канала растут высокие деревья, будто идешь по аллее старинного парка. И вдруг на повороте я увидел маленький дом с зелеными стенками и красной черепичной крышей. Дом стоял у самой воды, и прямо к перилам крыльца была привязана лодка. Из трубы вился синий дымок. На окнах розовели занавески. Перед дверью спал рыжий кот, а из открытой двери сарая нас провожала печальными глазами бородатая коза. Больше никого не было. Перед поворотом я дал гудок, только никто не вышел на крыльцо, и кот не шевельнулся тоже. Мы повернули и пошли дальше. Вскоре красную крышу закрыли деревья. И сейчас я подумал, что хотел бы жить в таком доме, видеть, как ночью и днем по каналу идут корабли.
– Вы жили бы там один?
– Не знаю… Наверное. Мне некого взять с собой в этот домик…
– Канал и домик на берегу, – задумчиво произнесла Лена. – А цветы там будут?
– Обязательно. Красные розы. Я буду срезать их, укладывать в кораблики и пускать по течению. И где-нибудь к берегу подойдет такой кораблик, и его увидят девушки, мечтающие о любимых. Кто знает, может быть, эти розы принесут кому-нибудь счастье…
