Текст книги "…Пожнешь бурю: Хроника двух трагических часов"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)
– Вспомнил про старого Тома одну историю, сэр, – по задержал с зачином сержант, но рассказывал он будто нехотя, так, между прочим, сохраняя серьезный и не сколько скучающий вид. – На моей памяти это было, я еще в школе учился. Ну и поехал, значит, с дедом на ферму. Есть у него домишко на Рио-Гранде, у самой мексиканской границы. Дед говорит: «Хочу свежей рыбы, отправимся рыбачить». Пошли за рыбой. Отец еще был с нами и Луис-мексиканец, он постоянно живет на ферме, сторожит вроде. Ну, конечно, кое-что поймали, собрались домой. А тут – беда. Укусила деда Томаса водяная змея. Дед по реке в это время шастал, сети полоскал. «Помираю! – кричит. – Тащите меня к доктору…» Из воды мы его выволокли, штаны стянули, осмотрели ногу – нет ничего. А дед злой, кроет всех вдоль и поперек. Не ту ногу смотрите, сукины дети! А вторая-то у него деревянная, свою дед Томас в Германии оставил, когда с кайзером воевал, с тех пор и прыгает на деревяшке. Никаких протезов не признает…
«Домой! – орет старикан. – Домой везите!» Ну, мы его в кузов грузовичка сунули и – полным ходом на ферму.
Дома дед звать врача раздумал.
«Знаю индейский способ, как спастись от укуса змеи, – сказал он нам. – Меня еще Буффало Билл научил, когда мы в Аризоне охотились с ним на гремучек. Главноеяд удалить с укушенного места. Поэтому берите, лоботрясы, топоры и стесывайте мне ногу… Вот отсюда тешите, здесь она меня, стерва, зубами схватила».
Мы-то хорошо знаем, что дед Томас возражений не признает. Схватили топоры и затюкали по дедовой ноге. Полчаса махали, по спасли ветерана… Хороший способ против укуса, да только семь потов с тебя сойдет, прежде чем избавишься от яда.
Джордж Тейлор от души рассмеялся, улыбнулся и Хукер, а Стив Карлсон прямо-таки закатился в хохоте. И только Том Бэйтс хлопал белесыми ресницами, не понимая, что смешного в глупой истории. Потом не выдержал и спросил сержанта:
– Да как же дед мог умереть от яда, если змея укусила его в деревянную ногу?
Вопрос Бэйтса словно подлил масла в огонь. Стив Карлсон упал на топчан, заливаясь смехом. Даже сержант Маккена, сохранявший невозмутимый вид, не выдержал и усмехнулся.
– Видишь ли, Том, у моего деда еще и голова была Деревянная, – сказал Джон Маккена. – Как у некоторых регбистов…
Бэйтс стал соображать, что его разыгрывают, открыл рот, чтобы ответить, только сделать этого не успел.
В караульном помещении прогремел сигнал общей тревоги. Это был приказ «Идет град».
Две совсем небольшие березки привезли из далекой России.
Они благополучно пересекли Западную Европу и Атлантический океан, приземлились в Нью-Йорке, в аэропорту, который тогда не носил еще имени Джона Кеннеди, и на поезде добрались до города на реке Потомак. Здесь и опустили их в американскую землю, по обе стороны крыльца дома № 2552 на улице Belmont Road в центральной части Вашингтона. В этом строении с давних пор размещалась резиденция советского военного атташе в Соединенных Штатах Америки. Вот уже несколько месяцев эту ответственную должность занимал полковник Полухин, высокоэрудированный военный дипломат, имеющий опыт подобной работы и в западноевропейских странах, и в самих Штатах.
Сейчас Юрий Семенович вышел из здания атташата и задержался на мгновение на крыльце. Он знал: за ним наблюдают. Да и не с одной стороны: вход в резиденцию постоянно просматривался спецслужбами. И все же полковник не мог отказать себе в такой понятной человеческой слабости: попрощаться с березами. Втайне от всех (Полухин стеснялся некоей сентиментальности, которая отличала его) полковник окрестил русских землячек. Правую он назвал именем сестры – Ларисой, а левую – Валентиной. Так звали его жену, она оставалась сейчас в их квартире на Коннектикут-авеню с двумя сыновьями, собиралась лететь с ними в Москву на каникулы. Третий сын – Федор – учился в пограничном училище, готовился пойти по стопам деда.
Полухин глубоко вздохнул, отошел в сторону и провел рукой по левой березе, будто прощаясь с ней. Затем решительно сошел по ступенькам. «Пусть смотрят, – равнодушно подумал военный атташе, он привык к постоянной слежке. – Решат, что это некий ритуальный жест русских…»
С правой березой он простился мысленно – не было времени: Юрия Семеновича ждал Чрезвычайный и Полномочный посол СССР в Соединенных Штатах. Вчера ве чером Полухин побывал на 16-й улице. Посол принял его у себя в кабинете, выслушал короткий доклад, связанный с будущим подписанием в Вашингтоне договора и предстоящим прибытием в Америку группы советских экспертов-контролеров. Все организационные мероприятия в связи с этим обстоятельством возлагались на Полухина и сотрудников его аппарата. И сейчас он сообщил послу, что у него все готово, хотя до приезда гостей еще оставалось время.
Завтра у нас будут рассмотрены списки американских экспертов, включенных в контрольную комиссию, Юрий Семенович, – сообщил посол. – Вы знакомы с ними?
Конечно. И многих из этих людей знаю лично.
Поздно вечером, в Москве уже будет утро, я позволю домой по этому поводу. У вас нет каких-либо сомнений на этот счет? Я имею в виду кандидатуры…
Разные там люди, Фрол Игнатьевич, – медленно, взвешивая каждое слово – дело-то ведь нешуточное, – проговорил Полухин. – Лиц, явно причастных к нежелательным для нас ведомствам, так сказать, штатных сотрудников РУМО или ЦРУ вроде бы нет. Но мы не можем и не должны исключать, что к нам поедут классные специалисты, которые будут рассматривать свою миссию под нежелательным для нас ракурсом. Это однозначно. Поэтому нам самим надо смотреть в оба – вот и все.
Спасибо, Юрий Семенович, – поблагодарил посол и встал из-за стола. – Тут вот хотел поговорить с вами кое о чем… Может быть, прогуляемся?
Полковник согласно кивнул, сдержав улыбку, и подумал: «Наш Аристотель верен себе». Именем античного философа из города Стагира посла прозвали за пристрастие вести доверительные разговоры, прогуливаясь по просторному залу для приемов. Когда обнаружилась у посла эта привычка, атташе но культуре пустил в обиход слово «перипатетик», что в переводе с греческого означало «совершаемый во время прогулки». Такое прозвище получали мудрецы, которые обсуждали проблемы бытия во время прогулок по садовым аллеям Ликея, философской школы Аристотеля, основанной им в Афинах в 335 году До нашей эры. Но слово «перипатетик» не привилось – не каждому под силу было выговорить его с непривычки, – и посла стали звать просто – Аристотель.
Когда они вышли в зал и неторопливо двинулись по идеально навощенному паркету, посол прикоснулся к локтю атташе и сказал:
Я располагаю информацией, Юрий Семенович, которая меня, признаться, крепко беспокоит. Вы знаете, как поначалу противилось правое крыло правящей нынче партии подписанию Московского предварительного соглашения. Ведь рушатся старые стереотипы! Готовится ликвидация стратегических наступательных вооружений, исчезает главный козырь политического и военного шантажа. Поэтому политическая поляризация достигла в стране пика. И вот будто бы определилась некая третья сила, настроенная весьма радикально. К сожалению, этот радикализм крайне реакционного толка. И от этой группы, как я понимаю, можно ждать самых решительных действий.
У меня тоже есть кое-что, – осторожно заметил Полухин. – Но пока, увы, сведения неопределенные, типа «вокруг да около». Во всяком случае, благодушного настроения нет ни у меня, ни у моих помощников. Будто сидим в окопе и ждем сигнала «В атаку!». Готовность номер один, Фрол Игнатьевич.
Это хорошо, что вы отмобилизованы. Но если бы все было так просто, – вздохнул посол. – У нас с вами положение другое, я бы назвал себя и своих коллег специалистами по человеческим отношениям. А особая задача наших дипломатов в том, чтобы всегда стремиться превратить эти отношения в добрые. В конце концов, именно у нас, а не у кого-нибудь еще, родились слова «мирное сосуществование». И вот, опираясь на имеющиеся у меня сведения, я боюсь, как бы нам не испоганили, Юрий Семенович, московские добрые результаты.
Посол остановился.
– Завтра, полковник, будьте у себя в атташате пораньше. К утру обстановка для меня прояснится, я буду знать больше, нежели сейчас. И тогда немедленно свяжусь с вами по «Тундре». Будьте готовы сразу выехать сюда.
«Тундрой» они называли закрытую автоматическую связь, исключающую подслушивание.
Может быть, мне лучше с утра находиться в посольстве? – предложил полковник Полухин.
Пет необходимости, – возразил посол. – Я вызову вас.
Так он и сделал. И, прощаясь с русскими березами, выросшими в американской почве, военный атташе поду мал, что, судя по голосу Фрола Игнатьевича, худшие опасения посла оправдались.
Юрий Полухин быстро, по без суетливости подошел к «шевроле», открыл дверцу и будто невзначай осмотрелся. Наметанным взглядом зацепил двух молодцов на противоположной стороне улицы. Они, тоже не суетясь, бросили сигареты и стали забираться в светло-серый «ламюр», у которого наверняка был установлен форсированный двигатель – спецзаказ особых федеральных служб.
К подобным «фокусам» полковник привык, если вообще можно привыкнуть к постоянной слежке. Это была профессиональная неизбежность, с которой надо не только мириться, но порой и успешно бороться.
От кирпичного дома атташата было рукой подать до квартала, который занимало советское посольство. Оно располагалось между 15-й и 10-й стрит и улицами «М» и «Л». Но полковник Полухин для ускорения решил ехать на автомобиле и решительно включил двигатель.
Сначала он выехал на Вермонт-авеню – она под острым углом упиралась в Лафайет-сквер, за которым стоял огражденный невысокой решеткой Белый дом. Но Юрий Семенович не поехал до конца улицы. Отдалившись несколько от здания резиденции, полковник резко развернулся на «И»-стрит и двинулся в сторону от Белого дома – теперь уже по 15-й улице. Через три квартала он свернул налево, потом еще раз налево и затормозил у парадного подъезда посольства СССР.
А через пятнадцать минут «шевроле» Полухина мчался мимо монумента Вашингтону и мемориала Джефферсона к Хайвэй-бриджу, чтобы, перебравшись через Потомак, выскочить к приземистому пятиугольнику Пентагона. В ушах Юрия Семеновича продолжали звучать страшные слова посла:
– Министр обороны США отдал приказ «Идет град» с часовым интервалом. Я поднял на ноги всю нашу дипслужбу… Но вице-президент в Китае. Президент с генералом Уорднером со вчерашнего дня находятся на своем ЦКП. Министр обороны игнорирует мои попытки связаться с ним… Включайтесь в дело и вы. Попытайтесь попасть в Пентагон, у вас есть дипломатический пропуск в управление по заграничным связям, вы лично знакомы с армейскими разведчиками. Действуйте как угодно, по внушите генералам, что все мы, оба наших государства, можем оказаться жертвами чудовищной провокации. Не теряйте времени, Юрий Семенович! Сообщайте мне о своих действиях. И помните: времени у нас почти не осталось.
А Москва? – спросил Полухин. – Там знают?
Последняя проверка полученной информации будет закончена через пять минут… Сами понимаете: я не имею права взбудоражить мир попусту. Еще один контроль – и спецсообщение для Председателя Совета Обороны сразу уйдет в Москву.
А как узнаю об этом я?
По дороге в Пентагон позвоните сюда. Если вам скажут «Возвращайтесь к обеду» – это означает отбой тревоге. Если услышите песню «Полюшко-поле» – знайте: все так, как я вам рассказывал. И даже в худшем варианте. Не мешкайте!
Есть! – крикнул полковник и выбежал из кабинета.
Теперь быстрее добраться до Большого Дома! В зеркальце заднего обзора Полухин видел: светло-серый «ламюр» движется за ним как привязанный. Но это были привычные профессионалы из Федерального бюро расследований. Юрий Семенович даже знал их в лицо и по имени, хотя, конечно, они ему никогда официально не представлялись.
«Если верно то, о чем сообщил мне посол, – подумал Полухин, – должны были сменить наблюдение. Или правая рука не согласовала свои действия с левой?»
На максимально возможной скорости он проскочил правый из трех мостов, пересекающих в этом месте Потомак, и, подвернув еще правее, подобрался к центральному, северному, входу в здание. Ему удалось приткнуть машину на стоянке, не совсем, правда, по правилам, на штраф он, конечно, налетит, да разве до штрафа сейчас?! Полковник вряд ли воспользуется снова своей машиной. Если сумеет выбраться из Пентагона, то дальше поедет на такси, этим он хоть на время собьет ребят из ФБР со следа.
В просторном вестибюле полковник подошел к телефону и позвонил генералу Рою Монтгомери домой. Полухин и сам не мог бы себе объяснить, почему он звонит этому человеку. Просто американец нравился ему чем-то, может быть, широтою взглядов, отсутствием традиционной для здешних военных консервативности мышления.
Трубку взяла жена генерала.
– Это колонель Джордж, – сказал Юрий Семенович, подумав, что говорит он правду и в то же время никто не сообразит, что это русский полковник, которого зовут
Юрием.
Рой сегодня на службе, – любезно ответила миссис Монтгомери. – Что ему передать?
Я позвоню еще, – неопределенно отговорился атташе и повесил трубку.
Справочная министерства обороны, – отозвался женский голос на второй его звонок.
Служебный номер телефона бригадного генерала Монтгомери, – голосом, не терпящим возражений, попросил Полухин.
Телефон ему дали. Но вместо Роя ответил некий майор и сообщил, что генерал Монтгомери занят по службе и по этому телефону ответить не может.
А куда ему можно позвонить? – с надеждой спросил полковник.
Исключается, – бесстрастно ответил майор.
«Так, – подумал военный атташе, – значит, он сегодня на боевом дежурстве… А «Полюшко-ноле», любимую песню Фрола Игнатьевича, мне по телефону уже передали. Приказ отдан? Но тогда он прошел через Роя. Как же мне добраться до него? Впрочем, что может Монтгомери? Он только исполнитель. Надо попасть к самому Оскару Перри. Но как это сделать?»
Юрий Семенович осмотрелся и заметил непривычную пустынность вестибюля. Обычно здесь с утра уже толклись туристы, жаждавшие увидеть самое большое в мире административное здание – с его тремя миллионами и 330 тысячами квадратных футов служебных помещений, коридорами в семнадцать с половиной миль общей длины, кабинетами, где стоит более тридцати тысяч столов и полутораста тысяч стульев… «Странно, – подумал Полухин. – Почему нет посетителей? Надо проникнуть в здание, там я смогу повидать кого-нибудь. Или даже пробиться к министру обороны, к его заместителям, наконец…»
Юрий Семенович решительно направился к двум охранникам, стоявшим у входа. Достав из кармана пропуск, который позволял ему посещать управление по иностранным связям, он протянул его плечистому средних лет сержанту, стоявшему справа.
Тот вежливо улыбнулся Полухину, взял пропуск, посмотрел его и вернул владельцу.
– Сегодня у нас неприемный день, господин полковник, – сказал сержант. – Приходите завтра.
Но мне срочно нужен генерал Майкл Вернон, – возразил Полухин, понимая, что теперь это уже бесполезно: сержант получил инструкции, которые, естественно, не нарушит.
Позвоните дежурному помощнику начальника охраны Пентагона, сэр, – сказал сержант.
Это была ординарная фраза, которую произносят в таких случаях на постах во всех странах мира.
Чем-то был ему симпатичен этот вконец расстроенный русский полковник, да и необычный приказ по поводу «неприемного дня» смущал охранника-ветерана.
– Сегодня дежурный помощник…
«Помощник! – внезапно мелькнуло в голове Полухина. – Вот единственный выход… Помощник! Как же я сразу не догадался…»
– Спасибо, сержант, – улыбнулся Юрий Семенович. Сейчас он был готов расцеловать этого «эм-пи», который навел его на верную мысль. – Лучше заверну к генералу Вернону завтра. Счастливо оставаться!
Он повернулся и едва не бегом вынесся на ступени главного подъезда. Теперь пройти к левой его стороне, выезд на Арлингтонский мост оттуда. Повезло бы с такси! «Шевроле» он бросит у Пентагона, пусть за ним присматривают парни с «ламюром», если проворонят, как он отъезжает от Пятиугольника. А если не оторвется, то пусть едут следом, на Нью-Гемпшир-авеню, где в южном сегменте Washington Circle расположен госпиталь университета имени Джорджа Вашингтона. А в нем поправляется после операции аппендицита Ларри Холмс, помощник Президента по национальной безопасности.
62
Капитан Хукер часто задумывался: когда и при каких обстоятельствах застанет его сигнал «Идет град». Он всегда ждал этого мгновения и боялся его. Хукеру казалось, что у него недостанет мужества повернуть пусковой ключ, и эта мысль о собственной неполноценности постоянно мучила и вместе с тем заставляла продолжать ракетную службу.
Собственно говоря, он и к наркотикам пристрастился потому, что одурманивающие препараты помогали на какое-то время избавиться от страха. А страх достигал порой такой глубипы, что приводил к чудовищным головным болям, от которых капитан едва не лез на сте ну. Он с величайшим трудом сдерживал маниакальное желание наброситься на любого из окружающих и бить его, терзать, разрывать на части, ибо только тогда, как ему чудилось, его невыносимая боль перейдет в другого человека.
Безусловно, капитан Хукер был психически больным человеком. Но до поры до времени ухитрялся скрывать это от врачебных комиссий и офицера-психолога, приданного каждой эскадрилье МБР. С дьявольской хитростью, присущей многим индивидуумам с отклонениями в психике, Генри Хукер разыгрывал нормального человека, а когда ему приходилось совсем уж невмоготу, прибегал к мгновенному «удару» – так называлась на армейском жаргоне вдыхаемая доза героина. Капитан всегда носил при себе пакетик с наркотиком.
Алкоголя Хукер не употреблял вовсе. В этом и была тайна, которую тщательно скрывал и сам он, и его родные: родился он от запойного алкоголика, который покончил с собой в приступе белой горячки.
Исключив из житейской практики алкоголь – опять же здесь сработал механизм страха, – Хукер прибегнул к наркотикам. Правда, произошло это не вдруг и носило сначала безобидный характер: в военном училище, куда поступил Генри, считалось обычным делом эпизодическое употребление «гангстера» – сигареты, начиненной марихуаной. Настоящим наркоманом Генри Хукер стал после окончания училища, когда прошел ракетную специализацию и был допущен к самостоятельному боевому дежурству На самом дежурстве он принимал наркотик весьма осторожно, чтобы не заметили товарищи. Зато потом снимал накопившийся за это время страх в дни отдыха от службы, когда оставался в одиночестве у себя дома.
Женой Хукер так и не обзавелся: существа иного пола его не интересовали. Но чтобы никто не принял капитана за гомосексуалиста, он ездил время от времени в соседний Брансуик или в Саванну, чтобы, как он сообщал сослуживцам, поразвлечься с девочками. В отпуск, как, например, в этом году, он летал на Гавайские острова, где занимался вовсе не сексом, а испытывал на себе действие изощренных наркотических средств.
Когда же капитан появлялся на службе, то всегда имел при себе хороший запас героина высокого качества. Этот неприкосновенный запас Генри Хукер держал на тот случай, если придет невероятный и долгожданный приказ «Идет град»…
– Все по местам! – крикнул майор Тейлор. – Усилить охрану!
Сам он тотчас бросился к лифту, чтобы спуститься под землю и там, на командном пункте, взять на себя руководство эскадрильей. Капитан Хукер бежал за командиром.
Вот Тейлор остановился перед дверью, закрывавшей вход на лифтовую площадку, и быстро набрал шифр.
– Командир расчета первый лейтенант Уотс, – послышался в динамике голос Рамсея.
Майор Тейлор, – сказал Джордж и назвал пароль. – Что у вас случилось, Уотс?
Пришел приказ с часовым интервалом, – доложил первый номер. – Снимаем блокировку…
Еду к вам, Уотс. Открывайте!
Рамсей Уотс послал сигнал к устройству, запирающему герметическую дверь. За стальной дверью щелкнуло, и Джордж Тейлор стал раскручивать маховик, которым плотно прижимались к металлическому косяку резиновые прокладки.
Но войти командиру не удалось.
Едва проход был открыт и Тейлор приготовился шагнуть вперед, стоявший позади Генри Хукер ребром ладони резко ударил майора по шее. Затем капитан схватил обмякшее тело командира, оттащил в сторону, быстро перешагнул высокий порог и задраил за собой непроницаемую дверь.
63
Это американцы, – сказал Валерий Бут.
Кому же еще здесь возникнуть? – заметил командир «России». – Не инопланетянам же в самом деле…
А почему бы и нет? – отозвался ростовчанин, быстро налаживая тем не менее аппаратуру для кино– и фотосъемки появившегося в зоне наблюдения объекта. Американцы или какие-либо галактические странники со страниц фантастических романов – неважно. И те и другие должны быть запечатлены на пленку.
Тем временем космический корабль приближался к советской орбитальной станции, представлявшей собой пока только огромную раму, на которой уже были смонтированы панели солнечных батарей, гигантская, не имеющая земного аналога антенна радиотелескопа, причал для пилотируемых космических кораблей – они доставляли на себе модули лаборатории, оранжереи, отдельные конструкции – и незанятые пока монтажные ячейки для жилых блоков типа присостыкованной уже «России». Все пятнадцать блоков после их размещения на раме и должны были составлять суперстанцию «Советский Союз» с экипажем сорок – пятьдесят человек.
В гости, что ли, пожаловали? – вслух подумал Олсуфьев.
Нам бы сообщила об этом Земля, – заметил Виктор Анатольевич, командир. – Такие визиты заранее оговариваются.
Может быть, помощь ему нужна? – предположил Бут. – Так я пока контракт на спасение приготовлю. «Вез спасения – нет вознаграждения» – так вроде пишут в морских договорах.
У него собственный ход, – сказал полковник Митрофанов, – а ты, Валера, крутишься по орбите по законам физики. Ладно, хватит разговоров. Дай мне связь с Центром полетов, Фадей Ефремович.
Будет сделано, командир, – ответил второй пилот.
Он защелкал тумблерами на панели связи, включил автоматическую поднастройку и, поднеся ко рту микрофон, спокойно произнес:
Земля, Земля! Я – «Буран»! Как слышите меня? Прием…
Слышу вас хорошо, – немедленно отозвалась Земля, будто только и ждала обращения Олсуфьева. – Что случилось, «Буран»? Почему вышли на связь до срока?
У нас гости, – не удержался Фадей Ефремович, полез поперед «батьки» Митрофанова в пекло. – Виноват… Докладывать будет командир.
Виктор Анатольевич взял в руки микрофон.
Пожаловали американцы, – сказал он. – К нам приблизился их военный «Спейс шаттл» типа «Америго». Прошу уточнить, какая у него задача, почему вас загодя не предупредили. Это первое… Второе. Прошу дать «добро» на переговоры с ним по интернациональному каналу. Сам «Америго» к нам пока не обращался,
Интерлингв включен? – спросила Земля.
– Конечно, – ответил Митрофанов и повернулся на всякий случай к Буту, отвечавшему за эту систему. Валерий закивал: все, мол, в полном порядке.
Внимательно наблюдайте за действиями «Америто», – предложила Земля. – Соблюдайте спокойствие и осторожность. Мы уже связываемся по прямому проводу с HACA. Сейчас выясним, зачем они к вам пришли.
Понял вас, Земля, – сказал полковник Митрофанов. – Имею вопрос. Командиром на «Америго» попрежнему Брюс Гамильтон?
Он самый, «Буран». Капитан первого ранга… Ваш старый знакомый, Виктор Анатольевич.
Понятно, – отозвался командир. – Благодарю.
С Брюсом Гамильтоном он встречался в прошлом году, когда тот возглавлял делегацию американских астронавтов на очередном конгрессе участников космических полетов. Конгресс проходил на этот раз в Калуге, там, где Константина Эдуардовича Циолковского осенила гениальная идея ракетного принципа перемещения в пространстве. Во время конгресса Гамильтон, уже четыре раза летавший на «Шаттлах», попросил помочь ему провести ежегодный отпуск в России. Когда выяснилось, что Брюс заядлый рыболов, ему дали Митрофанова в гиды. Полковник был асом не только в авиации, но и по части рыбалки и ухи. Две педели они жили вдвоем в Забайкалье, ловили хариусов в прозрачных горных речках, а когда везло, то и тайменей.
«Буран», – снова позвала Земля, – посмотрите на «Америго». Закрыт ли у него отсек полезной нагрузки?
Отсек закрыт, – ответил Митрофанов. – Движение корабля прекратилось, он находится от нас в полутора километрах. Что узнали нового?
Пока ничего. Не можем найти в HACA сведущего, компетентного человека. Ждите… Соблюдайте спокойствие и осторожность.
А чего нам беспокоиться? – проворчал Валерий Бут. – Сейчас соблюдем дипломатический этикет, поставим самовар и позовем, Виктор Анатольевич, вашего Брюса чай к нам пить. С ромом…
Откуда у тебя ром, Валерий? – спросил Олсуфьев.
– Как откуда? Странный вопрос. Американцы с собой привезут. У них ведь все пока по-старому. Командир! Внимание… Они снова дали ход!
Космический корабль «Америго» включил двигатели и резко сократил расстояние до русской станции. Олсуфьев быстро взглянул на часы, засекая время, развернул бортовой журнал – голубую тетрадь с золотистыми буквами «Россия» – и сделал новую запись.
– Земля! – позвал снова Митрофанов. – «Америго» изменил расстояние. Теперь он в километре от станции. Что ему нужно, Земля? Ответьте «Бурану»!
И тут члены экипажа увидели, как распахнулись створки отсека полезной нагрузки. В нем было смонтировано странное, незнакомое прежде советским космонавтам устройство. Оно стояло на трехногом основании и напоминало огромный теодолит. «Америго» подставил левый борт станции, а странный «теодолит» выдвинулся вверх, затем развернулся и прицелился в «Россию».
– Лазерная пушка, – севшим вдруг голосом промолвил Бут.
