Текст книги "…Пожнешь бурю: Хроника двух трагических часов"
Автор книги: Станислав Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)
40
Генерал-майор Вощинский оставался в Рубежанске– доглядать за сложным хозяйством, в котором начинались сегодня такие важные события. Именно в эту ракетную часть, оснащенную самыми мощными «изделиями», должны были приехать военные эксперты из Пентагона, о чем договорились в Москве советский и американский лидеры.
А вертолет принял на борт генералов Гришина и Алиметова, тут же взлетел над военным городком, повиселповисел в воздухе, будто примериваясь, и резво понесся на северо-запад, оставляя Рубежанск справа от курса.
Сопровождал генералов полковник Гайдук, заместитель Вощинского: совсем без проводников отпускать начальство нельзя.
Гришин и Алиметов сидели в креслах друг против друга, их разделял изящный полированный столик, на который расторопный сопровождающий уже поставил термос, куда был налит фирменный чай.
– С лимонником, – сообщил Гайдук, – и еще кое с чем…
Услышав это «кое с чем», Юрий Александрович вопросительно поднял брови, глядя на полковника. Тот хорошо знал, что у генерал-полковника не проходят этакие сюрпризы, и тут же успокоил его:
Набор местных трав, товарищ генерал-полковник. Тонизируют, укрепляют и тут же успокаивают.
Тогда наливай! – весело сказал Алиметов. – Спасибо тому, кто чай впервые у нас в Отечестве заварил. Добрая штука! Знаете, какой сейчас самый ценный подарок у нас на Кавказе?
Кинжал, наверное, – предположил Гришин. – Без кинжала нет джигита.
Без коня, – поправил его Гаджи Магомедович. – Но самую большую честь окажешь горцу, если подаришь ему самовар. В большой сейчас моде это изделие в Дагестане.
– И вина вовсе не пьют? – поинтересовался Гай дук. – У вас же такие коньяки! Я как-то пробовал. «Нарын-Кала» называется.
Это дербентский, – пояснил Алиметов. – Но «Россия», кизлярский, из винограда, который растет на плантациях, когда-то принадлежавших князю Багратиону, еще вкуснее. Был…
Почему «был»? – спросил Гришин.
Почти перестали употреблять дагестанцы. Чай пьют, национальные напитки возродились. Виноград сушат, мед делают, соки, бекмес, рахат-лукум. А коньяки в основном на экспорт идут. Не везде в мире такие сознательные люди, как мои земляки.
Гришин улыбнулся и с некоей опаской взял в руки стакан с чаем.
«Когда буду писать отчет о сегодняшнем партийном собрании, – подумал Алиметов, сделав глоток терпкого и кисло-сладкого чая, – то напишу и отдельно от себя. Собственные соображения. Надо только аргументировать позицию конкретными примерами. Да за ними дело не станет, жизнь порождает их постоянно».
Пока все молчали, дегустируя фирменный напиток, Гаджи Магомедович мысленно перебирал доводы, приводившиеся в письме Макарова и Шапошникова начальнику Главпура. Он помнил текст письма едва ли не наизусть. Да и сам мог добавить немало такого, о чем просто не могли знать авторы, ибо с его, генеральской, колокольни кое-что виднее.
Алиметов и сам считал, что формализма в организации социалистического соревнования в армии хоть отбавляй. Генерал-майор, да и другие политработники, с которыми ему доводилось обмениваться мыслями в неофициальной обстановке, были убеждены, что оценивать деятельность командиров всех рангов надо по фактическому состоянию дел в части, а не по отчетам. Отчетыто многие научились ловко писать. Если судить по ним, то всегда все в ажуре, проблем нет. А в жизни…
«И так еще у нас бывает, – раздумывал Гаджи Магомедович. – Приезжает в часть проверяющий, спрашивает: «Как учите операторов боевых расчетов? Покажите план!» А планов-то можно насоставлять таких, что ахнешь… Оцениваем качество работы по галочкам. Есть они в графе «Проведено» – все, значит, в порядке. А реальные результаты? Они остаются за кадром. А как подводятся итоги соцсоревнования? Опять же с помощью статистики, создаваемой теми, кто отчитывается.
Пишет, например, бумагу замполит части в политотдел и видит: по этой самой статистике у него совершено двенадцать проступков. Чешет в затылке: многовато, скажут. Раз! Зачеркнул «двенадцать», и теперь уже у пего только «шесть». Вот и в передовики вышел. Надо же, видимо, несколько сместить центр соревнования.
Проводить его по конкретным показателям, таким, например, как выполнение и перевыполнение нормативов действий воинов у оружия. Тут результаты видны налицо, их сравнить можно. А раз так, то и дух состязательности у людей появляется».
О чем задумался, Гаджи Магомедович? – спросил Гришин. – Или этот колдовской чай и грезы навевает?
Про письмо тех офицеров думаю, – ответил генерал-майор. – Нам ведь вечером сегодня обсуждать его с коммунистами. Тут действительно есть над чем подумать. Вот, смотрите, Юрий Александрович…
Генерал Алиметов поделился возникшими у него мыслями.
– Думаю, ты прав, Гаджи Магомедович, – задумчиво произнес Гришин. – Во многом правы и авторы письма.
А эти офицеры, которых он видел на плацу, откровенно говоря, ему понравились. Гришин тогда же решил, что поддержит их на партийном собрании.
Наделали шуму много, – продолжал он. – Теперь мы с тобой, Гаджи Магомедович, отдувайся за их стратегическую инициативу.
Да, – согласился Алиметов, – инициатива у них, прямо скажем, серьезная. Впрочем, в духе перестройки.
А я все отца командира части – Макарова старшего вспоминаю, – сказал генерал-полковник. – Это же мой командир, я у него рос, как говорят, на глазах. Помню такой случай. Приехал Макаров ко мне в часть инкогнито – он любил такие проделки. Машину оставил у проходной, а сам двинулся по городку. Идет по гарнизону и собирает «сынков», которые попадаются ему на глаза: всегда можно набрести на одного-двух солдат, которых направили «туда не знаю куда и за тем не знаю за чем». И любое оправдание у их начальников по этому поводу найдется. А Иван Егорович страх как не любил, когда солдат отрывали от боевой подготовки и использовали для разных там бытовых целей и житейских поручений.
Словом, насобирал он группу и ведет их, голубчиков, к зданию штаба. А там уже все об этом знают, начальство высыпало, рапортует. «Погодите, – им генерал Макаров говорит, – остальное потом. А сейчас мне командиров сюда». Вызвали, конечно, всех по-срочному. Вашего покорного слугу в том числе. Расставил нас Макаров с интервалом и приказывает тем, кого насобирал в городке: «В затылок своим командирам становись!» Разом решил определить, кто от кого. Разбежались, голубчики, и, как цыплята, каждый примкнул к своей наседке…
– Оригинальный старик.
– Да, оригинал, – согласился, улыбаясь, генералполковник. – А вот и атомная…
Вертолет поравнялся с комплексом внушительных зданий атомной электростанции, сооруженной в той же долине реки, только повыше Рубежанска. Слева тянулся горный кряж.
– За этими сопками – установки Макарова, – сказал сопровождающий полковник, показывая рукой в иллюминатор. – Такая же долина, как и эта, только поуже. И течет по ней приток Шамары – Тигода. Впадает в Шамару за нашим городком.
– На обратном пути завернем к нему, – сказал Гришин.
Но ведь мы намечали побывать в другой части, – напомнил Алиметов.
И туда успеем, – упрямо сказал первый заместитель главкома. – Вот встретимся с партийным начальником области и – к Макарову.
Странный случай, – проговорил задумчиво Алиметов. – Я про землетрясение. Никогда здесь этого не бывало… И местная летопись не упоминает, и наука не фиксировала. Вовсе не сейсмический район. Плохое для нас дело.
Хуже не придумаешь, – согласился Юрий Александрович. – В любой момент может ударить снизу по «силосным ямам». Пострадают пусковые установки. Ведь когда мы принялись размещать здесь наши «изделия», ученые на сто процентов гарантировали сейсмическую безопасность.
А тут – на тебе! – недоумевал Алиметов. – Какой-то узко направленный удар в район озера. Отчего эта напасть? И надо же…
Постой, постой, Гаджи Магомедович, – перебил Гришин. – Ведь это же вовсе не озеро!
Как – не озеро? Тут такой Севан в горах отгрохали.
Именно, – сказал генерал-полковник, – отгрохали… Это же водохранилище!
А какая разница? Искусственное, значит, озеро, рукотворное…
В этом вся и суть, дорогой комиссар. Ведь что там прежде было?
Небольшой водоем, по колено воробью, а синичкам и того меньше, – ответил Гаджи Магомедович. – Когда начали строить Рубежанскую атомную, решили создать для нее запас воды в горах. Закрыли выходы в две-три долины дамбами и повернули в маленькое озеро реку Седанку. Она и наполнила естественный котлован до нынешнего уровня. Я говорю: маленький Байкал создали в горах…
И сделали этот район сейсмически опасным, – заключил Гришин.
Какая связь, не понимаю…
А самая прямая. Вот ты, Гаджи Магомедович, родился в Дагестане. Скажи, помнишь ли ты, чтоб у вас в республике были землетрясения? – спросил Юрий Александрович.
Нет, не было. Если не считать того самого… Ну, что в Буйнакске и Махачкале…
А гидроэлектростанции с водохранилищами тогда уже были построены?
Конечно. На реке Сулак, неподалеку.
Вот вам и причина. Многие ученые считают – есть прямая связь между созданием крупных водохранилищ и возникновением, так сказать, земных судорог там, где они прежде не наблюдались вовсе. Прокатилась серия землетрясений в Северной Италии. О них там прежде, до создания водохранилищ, и слыхом не слыхивали. Подобное было в ряде других мест, в том числе и у нас в Средней Азии. Мы ведь привыкли к представлению о земной коре как о чем-то незыблемом, монолитном. И забываем, что оболочка планеты состоит из сочетания малых и больших плит, их толщина, по-моему, колеблется от пятидесяти до трехсот километров.
– Слоеный пирог, – заметил заместитель Вощинского.
– Верно, полковник. Только в пироге слои непод вижны относительно друг друга, а в земной коре они перемещаются. Теперь представьте себе, что на один из этих базальтовых или из чего другого испеченных природой «блинов» положили вдруг тяжесть в миллионы тонн – это самое рукотворное озеро-водохранилище. Что произойдет с «блином»?
– Прогнется, – быстро ответил Алиметов.
Прогнется, – согласился Гришин. – А движущийся снизу слой наткнется на этот изгиб, ударит по нему и подбросит вверх. Вот вам и землетрясение готово.
Понимаю, – задумчиво произнес Гаджи Магомедович. – На землю давят, ей становится больно, и тогда она вздрагивает… Как все просто! Так что же, отказаться от строительства гидроэлектростанций?
В горных районах – может быть. Во всяком случае, тщательнее вести геофизическую разведку в районе, где планируется такое строительство, скрупулезно взвешивать все «за» и «против». Больше ответственности за будущее…
В дверях, ведущих в пилотскую кабину, показался один из летчиков, одетый в светло-желтую робу поверх офицерской формы.
– Подлетаем к обсерватории, товарищ генерал-полковник, – доложил он. – Командир спрашивает, будем ли садиться.
– Будем, – сказал Гришин.
– В ЦРУ? – переспросил Ричард Тейлор, беря в руки листок и поднося его к глазам. – Ну да, конечно…
«Разумеется, – подумал он, переложив листок в левую руку, а правой отыскивая очки в кармане пиджака, – наши люди должны быть и в ЦРУ тоже. А как же иначе?»
Засекреченный информатор сообщал, что Центральное разведывательное управление по негласному указанию Комитета семи подготовило весьма опасную акцию в отношении важных государственных деятелей страны.
Кого они хотят уничтожить? – спросил полковник Тейлор.
Увы, узнать нам этого пока не удалось, – сказал адмирал Редфорд. – Но утром получим дополнительную информацию. Этот заговор, как и должно, осуществляется в обстановке строжайшей секретности. Поэтому на ша лига приняла решение быть готовой к худшим вариантам, на которые могут пойти комитет и директор ЦРУ, его они сумели-таки подчинить своему влиянию. А ведь это не удавалось никому, даже президентам Соединенных Штатов.
Ричард Тейлор в знак согласия кивнул. Оба они слишком хорошо знали о фантастическом и пугающе-опасном могуществе этого «невидимого правительства» Америки, созданного в 1947 году, когда президент Гарри Трумэн подписал 15 сентября Закон о национальной безопасности. Сто восьмая статья его и определяла создание ЦРУ.
Новая разведывательная организация должна была действовать под эгидой Совета национальной безопасности, консультировать его и представлять рекомендации. Ей вменялось в обязанность также сопоставлять и оценивать разведданные и выполнять другие функции, связанные с разведкой и касающиеся национальной безопасности. Эти функции вскоре превратились в «тайные операции» – covert action и «операции по уничтожению» – executive action, в результате которых погибло свыше трех миллионов человек.
Уже создатель этой «фирмы» Гарри Трумэн чувствовал, что она ускользает из-под его влияния. А Дуайт Эйзенхауэр, который питал явную слабость к «рыцарям плаща и кинжала» и выдал санкции на операции ЦРУ в Иране и Гватемале, сам оказался в ловушке и был выставлен посмешищем на весь мир в истории с самолетом-разведчиком У-2 и летчиком-шпионом Г. Пауэрсом в 1960 году. В то время президент запретил разведывательные полеты над территорией России, он Готовился к встрече в верхах, укладывал чемоданы, чтоб ехать в Москву. Но ЦРУ без ведома Эйзенхауэра и вопреки его приказу отправило самолет У-2 из Пакистана в Норвегию через Среднюю Азию и Урал. Приказ президента был нарушен. Кто-то расстроил встречу его с Хрущевым.
Ричард Никсон, начиная предвыборную борьбу с Джоном Кеннеди за право ночевать в доме рядом с круглой лужайкой на Пенсильвания-авеню, учитывал печальный опыт шефа – он был у Айка вице-президентом – и лучше, чем кто-либо, знал, как погорел Эйзенхауэр. Никсон вынашивал планы реорганизации ЦРУ, которые намеревался осуществить, когда поселится в Белом доме. И тут, как говорится, на старуху случилась проруха. Хитроумный Дик в ответ на просьбу соперника, Джона Кеннеди, высказаться относительно ЦРУ вдруг разоткровенничал ся. Вот как он об этом вспоминал потом: «Что касается ЦРУ, я считал, что в настоящее время его функции чересчур широки. Оно должно продолжать нести главную ответственность за сбор и оценку разведывательных данных; на этом участке оно работало хорошо. Но я сказал, что намереваюсь в случае избрания меня президентом создать новую и независимую организацию для осуществления тайных полувоенных операций».
Эта откровенность стала роковой для кандидата в президенты. Началась тайная война против Никсона. ЦРУ работало на его соперника, всячески раздувая пущенный Пентагоном слух о ракетном отставании Америки от России, который как раз и опровергала вашингтонская администрация, куда в качестве вице-президента входил Никсон. А Джон Кеннеди, спровоцированный ЦРУ, клялся и божился – он ликвидирует отставание, когда войдет в Белый дом как хозяин. И вошел…
Но после провала ЦРУ в заливе Свиней новый президент отказался поддержать высадку кубинских «гусанос» и начать крупномасштабное вторжение войск США на остров, как ни просил об этом Даллес и его заместитель Биссел. Более того, Кеннеди потребовал изучить возможности налаживания с Кубой нормальных государственных отношений и произнес в запальчивости роковые слова: «Я разнесу ЦРУ на тысячу кусков».
Как только люди управления поняли, что Кеннеди опасен для них, в штате Техас произошло убийство века.
Поэтому «Лига седых тигров» была не на шутку встревожена тем, что Комитет семи сумел найти рычаги, с помощью которых заставил эту организацию работать на себя. Учитывала она и то, что от тех, кто входил в комитет, можно ожидать крайних действий, вплоть до попытки провозглашения диктатуры. Поэтому руководство лиги всячески укрепляло свою агентуру внутри ЦРУ, не спускало глаз с директора и его ближайшего окружения.
– Видите ли, полковник, – сказал Патрик Редфорд, – завтра, вернее, уже сегодня утром мы ждем сообщения о важных и – увы! – невероятных событиях. К восьми часам поступит новая и более подробная информация. Если они пойдут ва-банк, придется нам действовать их же оружием.
Ричард Тейлор поджал губы, и это не ускользнуло от адмирала. Он понимающе улыбнулся, покачал головой.
Я знаю, Ричард, что вы противник террористических актов, смыкаетесь в этом отношении с марксистами, которые уповают только на классовую борьбу. Но, поймите, у пас пет времени для духовного или, если хотите, революционного воспитания простых американцев. Да и не наше это дело, старых военных. Ведь мы даже не партия, а лига чудаков, умеющих, слава богу, еще и стрелять. Мы группа старых солдат, сохранивших порох в пороховницах и защищающих Америку от разнузданных маньяков, вроде моего тезки, генерала Холла. Впрочем, мы знаем о ваших убеждениях, Тейлор, поэтому, если понадобится разнести башку Холлу и остальным молодчикам, это сделают другие. Вы же…
Готов служить делу лиги, сэр, – твердо сказал полковник.
Делу Америки и всего человечества, – поправил его Редфорд. – У пас есть подозрение, что Комитет семи вместе с ЦРУ предпримут сегодня действия, которые должны спровоцировать русских. Надо готовиться ко всему. Вам, Тейлор, поручается быть нашими глазами и ушами в Пентагоне. Вот пропуск к министру обороны. Он выписан на ваше имя, ведь там вы можете встретить старых знакомых. Пропуск подлинный.
Хорошо, – кивнул полковник и взял из рук Редфорда запаянный в пластик кусок картона с его фотографией.
А с этим документом вы попадете в Центральный командный пункт Комитета начальников штабов. Дежурный генерал с восьми часов – Рой Монтгомери. Вы знаете этого человека?
Да, сэр, – коротко ответил Тейлор.
На это мы тоже рассчитывали. Окончательные инструкции получите в восемь утра, когда у нас будут новости. А сейчас отправляйтесь спать. Может быть, хотите перекусить что-либо?
Благодарю, сэр, я не голоден.
Хорошо. – Адмирал устало вздохнул и улыбнулся, лицо его посветлело, морщинки разгладились. – Сейчас я подумал, Ричард… Знаете, странно получается. Вы – представитель ВВС, а авиаторы всегда были за широкое применение ядерного оружия, не хотели видеть разницы между «Эйч»-бомбой и классическими средствами ведения войны. Я же – представитель флота. А моряки вместе с армейскими офицерами всегда считали, что силу надо применять только в пределах разумного. И вот мы с вами вместе, в одной упряжке. Это глубоко символично, Тейлор.
– Согласен с вами, сэр.
Дверь отворилась, вошел Лерой Сэксер.
– Определите полковника, – сказал ему председатель лиги. – Ровно в восемь утра жду вас здесь.
Лерой Сэксер проводил Тейлора в комнату, где стояли широкая кровать с резными спинками и небольшой старинный стол-бюро.
– Располагайтесь, Дик, – сказал капитан 1 ранга. – Я разбужу вас за пятнадцать минут до восьми. Завтракать будете во время совещания у адмирала. Туалет за этой дверью.
Дорога утомила полковника, а разговор с адмиралом взбудоражил его. «Надо уснуть, – сказал он себе. – Днем будет трудная работа. Как там это место, в «Книге Иова»: «Редеет облако и уходит; так нисшедший не выйдет, не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его…»
42
Утро обещало безветренный и жаркий день.
Над океаном возник конвекционный туман, когда воздух с быстро остывшей суши перевалил холмистую гряду острова Святого Симона и растекся на медленно отдававшей тепло водной поверхности. Но стоило родившемуся в Атлантике солнцу приподняться над горизонтом, как его пронзительные лучи быстро съели туман, высушили капельки утренней росы на листьях деревьев и лепестках цветов, заполнивших сад Тейлоров.
Лу Тейлор проснулась рано и, не открывая глаз, почувствовала, что Джорджа уже нет рядом с нею. Она знала, что муж любит вставать рано и во всякое время года бегает до завтрака. Лу пыталась подкараулить Джорджа, подняться с постели прежде, чем он тихонько выскользнет из спальни в одних шортах, наденет внизу спортивные туфли и начнет мерить своп неизменные две мили. Но удавалось ей это только в те времена, когда Лу кормила ребенка грудью – а все ее дети, будто сговорившись, требовали материнского молока именно на рассвете. Когда период этот проходил, Лу отсыпалась за бессонные ночи и всегда пропускала момент пробуждения мужа.
Вот и сегодня его уже не было рядом…
«Пусть бегает, – с улыбкой подумала Луиза Тейлор, не открывая глаз. Так приятно было понежиться хоть пять минут после пробуждения, будто в детские годы на рождество или пасху, когда не надо идти в школу. – Далеко не убежит. Мы ведь на острове».
Когда она была маленькой, то мечтала оказаться вдруг Робинзоном и жить на острове. Только чтоб рядом с нею обязательно находился Пятница. А Пятницей становились очередная «самая-самая» подруга или тог парнишка, которого мысленно выбирала первая красавица класса Лу. «Теперь Пятницей стала я, – она весело усмехнулась, – при Робинзоне Тейлоре. Кстати, сегодня он собирался на остров Джекилл. А вечером вернется из Майами на Ричард. Пора вставать. Надо привыкать к тому, что будущий маленький Тейлор унаследует дурную привычку есть по ночам. А согласится ли Джорджи назвать его в честь деда Магометом? У нас любят сокращать имена, и тогда имя парня будет звучать «Мэйдж», задразнят мальчика. Нет, «Маг» не годится… О! Назову его Ислам. Тогда сокращенно моего сына будут звать «Айс». Совсем неплохо для мужчины».
С этими мыслями Луиза сладко потянулась и вспомнила сон.
Сначала Лу подумала о наследственной памяти, которая живет в ней, генетической памяти, унаследованной от деда, Хаджи-Мурата Пулатова. Ведь она никогда не была в России, не видела Дагестанских гор, у подножия которых, на берегу Каспия, в старинном городе Дербенте, родился и вырос ее дед.
История Хэйджа Пъюлетта, обраставшая со временем романтическими подробностями, жила в семье Тейлоров как фамильная реликвия. Хаджи-Мурат потерял родителей, когда ему было двенадцать лет, и перебрался к дяде в Баку, где сначала был боем в лавке, а затем стал работать на нефтепромыслах, вступил в марксистский кружок, был арестован за участие в революционной борьбе, судим и отправлен в Сибирь. Из ссылки молодой кавказец бежал, но отправился не на запад, где его ждали полицейские агенты, а на восток. Добрался до Чукотки. Отсюда на шхуне торговца пушниной перебрался на Аляску. Хотел с восточного побережья США уйти морем в Россию – уже шла мировая война. Потом революция, годы интервенции.
Пулатов к тому времени установил связи с социалистами Америки, потом вступил во вновь образован ную компартию. И на собственном опыте убедился, что американская полиция вовсе не либеральнее царских жандармов…
«С дедом Хэйджем все ясно. Но почему мне снился Генри Хукер?» – недоуменно спросила себя Лу и выпрыгнула из постели. Через минуту она уже плескалась под струями прохладного душа, с силой проводя ладонями по ладному телу, которое только укрепили предыдущие роды, и с нежностью оглаживая место, где затеплилась новая жизнь.
Потом Луиза спустилась на кухню, там хлопотала неутомимая Пегги, и принялась готовить вместе с нею завтрак. А вернувшийся с пробежки Джордж Тейлор завернул в сад и нашел там Виктора Хансена с лопатой в руках.
– Вот, – сказал капитан, смущенно улыбнувшись и отставив лопату, – покопался немного в земле с разрешения старины Чарли.
Сам Чарли Купер выглянул из раскрытых ворот гаража, весело осклабился и приглушенно приветствовал майора Тейлора боевым кличем морских пехотинцев: в доме не все еще поднялись.
Люблю, знаете, Джордж, все, что связано с землею, – сказал Виктор Хансен. – Мои предки – крестьяне из Ютландии. И вот именно во мне так громко зазвучал их призыв вернуться к началу начал.
А в детстве он разве не был слышен? – спросил, улыбаясь, Джордж.
Звучал и в детстве. Но так уж случилось, что родились мы с братом, отцом Лу, в семье капитана дальнего плаванья, которого почти не видели дома. Мать, конечно, не могла нам заменить его, да и не может женщина воспитать в мальчишках подлинное мужское начало. Это противоестественно. Потому-то парни, выросшие без отцов, всегда испытывают некую ущербность. Хотя и по-разному пытаются преодолеть ее. Словом, Джордж, некому было направить меня по стопам предков. А ближайший пример – отцовский – был рядом. Вот и отправился я, едва подрос, в морской колледж – хотелось поскорее стать мужчиной, избавиться от опеки ма… А сейчас порой ее так не хватает.
Ма Полли? – спросил Тейлор. Он хорошо знал миссис Хансен, бабушку Луизы по отцовской линии, ко торая умерла пять лет назад в небольшом городке южнее Крискент-Сити, штат Калифорния, где поселилась под старость лет у северного побережья знаменитых Красных Лесов. Джордж ездил вместе с Лу хоронить бабушку Полли и был потрясен видом удивительных красных стволов, пронизанных горячим, несмотря на близость Орегона, калифорнийским солнцем.
Нет, – улыбнулся Хансен, – попросту чьей-нибудь опеки. Всю жизнь я заботился о других людях, командовал ими на корабле. Но так хочется теперь, чтоб кто-то приручил меня самого.
Вы еще молодой парень, Вик! – энергично воскликнул Тейлор, ему стало жаль Хансена. – Вам всего лишь пятьдесят лет. Хотите, мы с Лу подыщем вам невесту?
Пока рано бросать море, – сказал капитан. – До пенсии мне осталось пять лет. Кое-что накоплю – куплю ферму и стану выращивать фрукты.
И арахис, – подхватил Тейлор.
А может быть, нам купить ферму вместе? – предложил Хансен. – Я вполне серьезно, Джордж. Ведь н вы, я давно это понял, любите землю.
Моим кумиром детства был Лютер Бербанк, – грустно произнес Тейлор. – Хотел по примеру волшебника из Калифорнии выращивать необыкновенные растения, которые за недостатком времени не успел создать всевышний.
Опасно соревноваться с господом богом! – раздался насмешливый голос Филипа Тейлора, который незамеченным подошел к ним со стороны дома. – Большой Лорд не любит, когда его подправляют… Доброе утро, парни! Вы не знаете, когда нам предложат завтрак?
Мне кажется, что Пегги и Лу вот-вот позовут пас к столу, – сказал Джордж Тейлор. – Извините меня, джентльмены, я должен еще поднять свой выводок и выпустить ребятишек для небольшой разминки.
На кухне тем временем Пегги рассказывала Лу, при этом не переставая ловко орудовать у плиты, поджаривая кукурузные оладьи к завтраку, о том, как ездила вчера со своим Чарли в Брансуик и побывала там в новом продуктовом магазине фирмы «Чемберлен Нэчурал фуд». Эта фирма была создана лет десять назад в штате
Флорида и, постепенно вытеснив конкурентов, не уловивших тенденции потребителей к переходу на натуральную пищу, принялась строить магазины в Алабаме, Луизиане и Джорджии.
Представляете, мэм, – рассказывала Пегги, закатывая глаза от восторга и сверкая при этом белками, которые так контрастировали с ее темным лицом, – там было мясо от скота, выращенного без этих хитрых штучек, которые стимулируют гормоны или что-то там еще у бедных коровок! Овощи и фрукты, не знающие, что такое химические удобрения и всяческие клопоморы. И хлеб! Какой хлеб! Из чистой пшеницы, без примесей! Я купила булку и вчера подала к ужину.
Все обратили внимание на него, – сказала Лу. – Но я не знала, что вы, Пегги, привезли его из Брансуика, и сказала, будто испекли его сами. Мы так привыкли к вашим чудесам, что и не удивились.
Спасибо, мэм, – смущенно потупилась Пегги. – Я не заслужила таких похвал. Просто это был хлеб из настоящей пшеницы. Кстати, новая фирма всюду указывает, что в ее продуктах меньше жиров, соли, сахара, нежели у других.
Это еще в восемьдесят пятом году постановил конгресс: сообщать на упаковках любых пищевых товаров содержание в них натрия, – заметила Лу. – Ведь для одной молекулы натрия, попавшей в наш организм, надо четыреста молекул воды, Пегги. Поэтому мы так пьем после соленого.
Ой! – вскрикнула Пегги. – Мужчины идут в гостиную, а у нас еще не все готово!
Ничего, – успокоила ее хозяйка. – Давайте накормим мистера Тейлора, ему скоро на службу, а потом, когда будут готовы дети, сядем все вместе за стол.
Джордж Тейлор любил вареную кукурузу и сейчас с аппетитом ел горячие, слегка присоленные початки – на близлежащих фермах зрелость кукурузы уже достигла молочно-восковой стадии, такую только и подавать в сваренном виде.
– На ваш вопрос, дорогой капитан, я отвечу односложно: да, – проговорил майор, откладывая пустую кукурузную кочерыжку в сторону. – Мне, как и вам, осталось пять лет до окончания контракта с ВВС. Продлевать его не буду, хотя стану к этому времени, по всем прогнозам, командиром крыла в звании полковника или бригадного генерала. Если, конечно, не ликвидируют ракеты. Впрочем, это маловероятно.
На твой век хватит, племянник, – сказал отец Филип.
Хватит, – согласился командир эскадрильи, – только остальные пусть уничтожают без меня. Предпочитаю выращивать с нашим кэпом цветы на ферме. И первый новый сорт чайных роз назовем «Трезвый Филип».
Капитан Хансен расхохотался, а капеллан морской пехоты погрозил племяннику пальцем.
А второй мой вопрос? – сказал Виктор Хансен. – Точнее, первый. Я задал его еще вчера. Про русский «ход конем».
Мы знали о нем как о возможном варианте еще до того, как русские поставили вопрос ребром. Да это только опоссуму было бы невдомек…
Спасибо, Джордж, – усмехнулся преподобный Филип. – А то я гляжу на моего старого друга Вика и никак не пойму: кого же мне напоминает этот морской волк?
Дядя Фил, – укоризненно сказал Джордж, – Виктор Хансен чемпион морского колледжа по боксу.
А я – морской пехотинец, – отпарировал капеллан. – И – у-у-а-вэй!
Он издал такой воинствующий клич, что Лу и Пегги испуганно выглянули из кухни, а наверху в спальнях восторженно затопали возбужденные ребятишки.
Я спешу на службу, – сказал майор. – И если вы не перестанете дурачиться, дядя Вик останется без ответов на свои вопросы.
Извини, Джордж, – сказал дядя Филип. – Я посерьезнел вчера в Вашингтоне, в Большом Вигваме бледнолицых воинов. Больше не буду. Вик, прими от меня трубку мира.
Он шутливо протянул капитану Хансену гаванскую сигару.
– А с идеей русских очень просто, – доедая оладьи с вареньем из ежевики, сказал командир эскадрильи. – Чтобы космическая ПРО действовала, надо повесить над территорией России дополнительно военные спутники-наблюдатели. На геостационарные орбиты, на высоту тридцать шесть тысяч километров. Тогда они будут вращаться за тот же период, что и планета, н ос таваться практически висящими над одной и той же точкой территории потенциального противника. Ведь ему надо засечь газовую струю русской ракеты, едва вырвавшейся из шахты. Только русские заявили, что не дадут вешать эти спутники. Мирные спутники – да, военные – к Берри-Мэри… [«К Ягодке-Мэри». Непереводимая игра слов, вроде русского выражения «к едрене фене»]
С этими словами майор Тейлор поблагодарил жену и Пегги, поднялся из-за стола.
– Сейчас я отправлюсь на остров Джекилл, чтобы готовиться к возможному приезду русских на базу Мэсситер, – сказал командир эскадрильи. – Может быть, на этот раз мы сумеем дойти с ними до безъядерного порога. Иного выхода у нас нет. – Он взглянул на часы. – Вертолет будет через тридцать минут. Я пройду к посадочной площадке пешком.
