Текст книги "Доминант"

Автор книги: Станислав Грабовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Она молча поднимается и поворачивается ко мне спиной. Я тоже поднимаюсь и начинаю смывать мыло с неё сзади. Понимаю по ней, что предыдущему действу конец; пытаюсь убедить себя, что на недолгое время. Наташа ещё пару раз крутиться передо мной и командует прекращать.

Резко смываю мыло с себя, выключаю воду, и выскакиваю из кабинки, чтобы принять Наташу в белое полотенце. Начинаю обтирать её: ручки, ножки, спинку, грудь. Слегка подсушиваю полотенцем ей волосы. Она подставляется, всё даёт с собой делать, и снова не выказывает должного вида, когда я нежно касаюсь полотенцем её промежности. Меня и досадует, и умиротворяет, как она себя держит. Помогаю ей надеть белый халат.

– Продолжай, что надо Госпоже.

На секунду предполагаю, что она хочет продолжения возникшего в душе, но тут же отбрасываю эту мысль. Хватаю полотенце и начинаю вытирать ей тщательно волосы, как это, видел, делают женщины.

– А теперь стул, кофе и фен.

– Да, Госпожа Наташа.

Через пятнадцать секунд кофейный аппарат заработал, делая кофе. Этим временем я бросаюсь со стулом в душевую и ставлю его перед Наташей. Сразу бегу за журнальным столиком, который приношу и ставлю перед Наташей. Через полторы минуты перед Наташей оказывается чашка с кофе, а я держу в руке фен, который неуверенно протягиваю ей.

– Ну, – глядит она снизу на меня, – продолжай, продолжай.

– Конечно, Моя Госпожа.

Я лишь словом обмолвился в нашей переписке о вынашивании такой фантазий, причём так, что никто б не догадаться о границах и объеме её содержания, а Наташа устроила мне полное переживание её. И я ей очень за это благодарен…

Когда я уже почти заканчиваю, и больше для своего и её удовольствия расчёсываю ей волосы, она вдруг говорит:

– Поласкай-ка меня рукой там, – и слегка раздвигает ножки, прикрытые халатом, делая при этом глоток кофе.

– Да, Госпожа.

Пока я отправляю на места фен и расчёску, и приступаю к исполнению её приказа, она спокойно делает ещё один глоток кофе. Через четыре минуты мне начинает казаться, что она близка к оргазму, и я становлюсь ещё нежнее и внимательней, трогая её под халатом пальцем.

– Ты хорошо служишь, тебя можно наградить, правда? – говорит она приятным тоном, откинувшись бесстыдно на стуле, и медленно прикрывает и открывает глазки.

– Не знаю, Моя Госпожа.

Было видно, как разрывается Наташа между тем, что хочет говорить и ощущениями от моей руки у неё под халатом.

– Чтобы ты хотел получить в награду? – мурлыкает она, глядя на меня так, что у меня мурашки начинают носиться по спине.

– Это решать тебе, Моя Госпожа, – отвечаю я.

– А тебе, значит, решать, кому это решать? – и таким тоном!

Что я не угадал?!

– О, нет, Госпожа, я неправильно понят.

– Ты неправильно выражен, неправильно сидишь, неправильно смотришь и вообще никакой, чтобы быть понятым или нет, понял? Была б моя воля, я б сделала так, чтоб ты вообще был не замечаем. Ну, и какого у тебя дёрнулась рука? Я почти кончила. Или для тебя оргазм Госпожи не важен?

– Это самое важное для меня, Моя Госпожа.

– Я это слабо замечаю. Почему ты не стараешься?

– Я стараюсь, Моя Госпожа.

– Ты делаешь это плохо, старайся лучше! – смягчившись, говори она. И через мгновение, – ещё лучше! – в голосе появляется строгость. – Ещё! Ещё! Ещё! Стоп! Убери руку.

Почему? Её последнее «ещё» было таким истомным, а её подлинное глубокое переживание подтверждалось для меня самым доказательным – моей эрекцией. Или она кончила? Может, чего-то не хватило до нормального оргазма и получился слабый?

– Плеть! А ведь ты мог сегодня получить награду. Ты мог бы трахнуть свою Госпожу, а теперь ты будешь наказан.

– Да, Госпожа.

У меня «кипит» мозг. Пытаюсь угадать, что сейчас произойдёт. Я уверен, что что-то хорошее, всё это наиграно, она придумала что-то приятное для меня. Но тут меня осеняет и ещё одна мысль: я постоянно думаю, я не расслабляюсь, у меня не получается перестать анализировать, прогнозировать и искать нишу, которую следует заполнить.

Бросаюсь в гостиную за плетью, а когда разверачиваюсь, не найдя её, чтобы вернуться в душевую, напарываюсь на входящую в комнату Наташу. Она приближается ко мне в распахнутом халате, а за ней по полу волочится плеть, удерживаемая ею опущенной расслабленной рукой. Я пячусь, неотрывно смотря на плеть.

– Ко всему прочему мне пришлось наклоняться за этим! – говорит она, демонстрируя мне снейк.

Я смотрю на плеть и думаю: «Как ты появилась у неё в руке?»

Наташа скручивает её, как в предыдущий раз, но теперь оставляет максимум сантиметров сорок.

– Надень мне сапоги, – командует она.

– Да, Моя Госпожа.

Я тянусь за сапожком, который стоит прислонённым к дивану, на котором лежит весь наряд Наташи. Моему движению с ним навстречу она выставляет свою ножку. Через полминуты я уже застёгиваю молнию на втором – ничто не говорит, что она ожидает от меня сейчас какой-то эквилибристики в этом акте, наоборот, ощущается спешка.

– Встань, – командует она.

Я молча исполняю.

– Награда, – как-то по-королевски, но спокойно и задумчиво произносит она, наклонив медленно голову чуть-чуть вбок.

Но тут же резко выпрямляется и подходит ко мне вплотную.

За всё время, пока я её мыл, а потом высушивал и расчёсывал ей волосы, у меня эрекция случалась несколько раз, и теперь, как это часто у меня бывает после такого, я получил такую, которая грозила удерживаться очень долго, а оргазм становился трудно достижимым.

Это я потом пойму, насколько целенаправленно действовала она, и с какой бестолковостью за анализ цеплялся я.

Наташа специально попросила меня надеть ей сапоги на высоком каблуке, потому что в следующий момент, когда она приближается ко мне вплотную, мой член исчезает у неё чётко между ножек, и я ощущаю им тепло её губок. Она выдерживает так некоторое время, а следующим мгновением слегка отстраняется, и я ощущаю там её ручку.

– Награда, – повторила она, и с силой заносит мне по спине снейком.

В то время, когда я всем своим внимание прибываю на её опытной руке, пальцами которой она еле заметно то нажимает, то гладит самые чувствительные у меня там места, спину мне обжигает полоской солёной боли. И сразу я весь изготовляюсь превратиться в наслаждающееся существо, но…

Как правило, от боли физической я устремляюсь в область анализа, чем и избавляюсь от первой мгновенно, пока на мою защиту не приходят зародившиеся из-за физической боли, и начинающиеся носиться по всему моему телу гормоны счастья, на выработку и запуск которых моему организму и мозгу требуются всегда какие-то доли секунд; странно, однако, какой однородной и повторяющейся всегда приходит боль, но какое, всякий раз разного и необычного характера наслаждение сопровождает «приход» этих гормонов.

Только-только от её руки и ощущения её промежности я оказываюсь насильно оторван жгучей болью, только-только хочу что-то «подумать», как тут же вынужден оказываюсь переключиться внимание на её руку и то, чем она меня сжимает там, помимо руки, снова, потому что Наташа умудряется упредить все мои попытки анализа, усилив и усложнив свои действия. Нагрянувшие с гормонами микрооргазмы, призванные отвлечь меня от боли, переплетаются с ощущениями от ласки Наташи, и меня обволакивает щипанием от наслаждения. Я даже не пытаюсь предполагать, сколько продлиться такое эйфорическое состояние, а просто бездумно прибываю в ложном умозаключении, что так было всегда, и что прекратить это состояние ничто не в силах, как ничто не может сделать так, чтобы никогда не наступала ночь. Что? Воспоминание об ударе? – оно бесследно исчезло, я не помню, что был удар, я вообще ничего не помню и не соображаю, когда мне по спине вновь приходится плеть. Дёргаюсь, погружаясь Наташе в промежность между ножек. На спине – жгучая боль, внизу – непристойная приятность: тёплое, мягкое, нежное, скользкое... Я задерживаюсь – получается – вниманием на последнем. Захотелось схватить Наташу за талию. Снова следует хлёст. Глаза я закрыл уже на втором ударе, пытаясь определить для себя условия окружающей среды, чтобы избежать нежелательных, но оказаться в тех, в которых я буду чувствовать себя в максимальной безопасности и комфорте. Очередной удар заставляет меня дёрнуться в противоположную от удара сторону, будто я пытаюсь убежать от него, что уже несвоевременно, но таким образом только оказываю дополнительную стимуляцию для Наташи своим членом, который она то удерживает и направляет рукой на свои чувствительные места, то отпускает, хватая меня этой же рукой за шею сзади, чтобы прижимать к себе. И тут к ней, по всей видимости, начинает подбираться оргазм, потому что у неё обмякают плечи, а каждый её удар начинает сопровождаться характерным замиранием её тела. Будто после каждого удара она прислушивается к чему-то у себя внутри и переживает какое-то время что-то эдакое. Удар – затихает, ещё удар – опять замирает. Не уверен, что понимаю, что её взвинчивает: моё ли каждое очередное подёргивание после её совершаемых ударов, доставляющее ей удовольствие внизу нужным ей прикосновением, или её представление, как всё это выглядит со стороны, или какие-то её собственные мысли – но промежутки между ударами начинают сокращаться. Ох, как же она не думает обо мне, но о себе, в этот момент, чтобы ей было приятно!

Мне уже не больно. Вещество, которое распространилось по моему организму, призванное притупить ощущение боли, казалось, заполнило все мои места, которые в этом нуждались. У меня возникает паника, что в скором времени я лишусь ощущения от прикосновения её руки, прижимающей меня за шею к себе. Я начинаю бояться прекращения физического истязания моей спины, не в состоянии всего лишь вспомнить, что за этим последует, но, как всякий человек видит во всём новом только плохое, верю и боюсь наступления чего-то, следующего за окончанием физического измывательства надо мной, как нового и этого самого плохого. И чем приятней мне становится, чем большего приятного касается моё сознание, тем большее плохое мне рисуется в грядущем. Я так не хочу, чтобы истязание остановилось, что у меня от желания продолжения «жизни» даже готовы брызнуть слёзы.

Я почти приближаюсь к страху смерти!.. Не к тому, который будоражит детское воображение до истерики, а потом угомоняется случайными знаниями и переживаниями жизни об этом. А к тому страху, от которого, как водится порой, седеют волосы у взрослого человека, который переворачивает представление о жизни с ног на голову, от которого происходит переосмысление ценностей, а по сути, человек становится психологическим калекой. Я не готов умереть, но сигнал о мощной физической боли на подсознание проецировался приближением смерти. И вот, прикоснувшись к этому страху, я, получается, оказываюсь в состоянии остаться самим собой.

Не успеваю я в достаточной мере осмыслить начавшееся, как чувствую, что Наташа с силой хватает меня за член рукой, делает ещё один удар плетью мне по спине, ещё, и начинает кончать, массируя свою промежность тем, за что с такой силой только что ухватилась, и что уже долго оставалось без внимания её руки. Её бесстыдные действия в отношении моего члена и прекращение физического истязания сливаются во мне в два мощнейших оргазма, пусть хоть мне это и кажется. Наташа удерживает и доводит меня опытными движениями до последней капли, а потом отстраняется, легко подталкивает в сторону дивана, куда швыряет и плеть, и говорит:

– Сиди тут и не выходи, пока я не уйду.

Я плюхаюсь на диван, положив локти на колени и расставив ноги, и пытаюсь бороться с выдающим моё состояние дыханием. Нагнувшись вперёд, сотрясаемый накатами чудовищных ощущений после оргазма, одолеваемый редко вгрызающимися, но так же быстро исчезающими мыслями о сладко-жгучих болях в спине, украдкой бросаю взгляд на стекающую по ножкам Наташи сперму.

– Как скажешь, – хриплю и выдавливаю в ответ я.

Наташа исчезает в направление душевой.

Я восстанавливаю дыхание, встаю и подхожу к своему бокалу, с ним к бутылке. То, что и как сейчас произошло – явь – рассматриваются мной мгновение с омерзением. Разложенная на диване одежда, уготовленная для Наташи, небрежно брошенный снейк и бардак кругом эту явь утверждают, а состояние ума олицетворяют, подумал я. Но я знаю, что это состояние пройдёт уже через три-две-полминуты. Никогда прежде я не тянулся к бутылке так скоро после оргазма, но и никогда до этого женщина не исчезала из моего поля зрения сразу, как только кончит или когда кончу я. Глоток бренди перечёркивает всё и моментом возвращает меня в мою жизнь. Я встаю и подхожу к стеклянной стене. Кто меня мог сейчас разглядеть голого, когда Рига подо мной была засыпающей, а я был словно космос над ней?

Прислушиваюсь к суете Наташи через десять минут. Она собралась одеться и уйти? Вот так? А это означает хорошо или плохо? Через несколько минут слышу, как хлопает входная дверь.

Подхожу к комоду, откуда извлекаю сигарету и прикуриваю её. Ступая босыми ногами по полу, перемещаясь по своей квартире, молюсь, чтобы не вернулось то состояние, когда я был вне себя оттого, что все мои вещи потеряли свои места. Слава Богу, состояние не возвращается, зато финальная сцена нас с Наташей не покидает меня, сладко будоража. Не дойдя до столовой, возвращаюсь обратно и включаю телефон – что-то должно прояснить ситуацию. Пепел с сигареты сбрасываю где попало: в бокалы, фужер, кружку, раковины. Наконец, докурив, понимаю, что встреча окончательно меня отпустила, и теперь настало время действовать.

Поприветствовав возникшее намерение навести кругом порядок, привести в порядок и себя, чтобы завтра, проснувшись утром, меня ничто от сегодняшнего не застало, я вдруг почувствовал внутри себя образовывающийся сгусток. Я и забыл о таком своём состоянии – да что там в последнее время! – с того времени, как мне сообщили о смерти Марты, – нет, ещё раньше, когда она инстинктивно отправилась от меня в дальний угол, говоря по телефону с мужем, – и держался по жизни исключительно интеллектом. Образовывающийся сгусток был ничем иным, как той неисчерпаемой энергией дня, счастьем, которое толкало меня вдыхать жизнь полной грудью, радоваться каждому мгновению, быть полезным (для себя?) каждую секунду. Но это был всего лишь сгусток той энергии, тогда как раньше я был заполнен ею до отказа, и даже не подозревал об этом до этого момента. Теперь я смог увидеть со всей широтой, насколько пустым я был в последнее время. Теперь у меня вообще возникли мысли, а с ними и надежда, что то состояние вернётся, что сгусток будет расти, пока опять не заполнит пустоту внутри меня. Я попытался взглянуть по-новому на все вещи, которые меня окружали: людей, работу, квартиру. Подумал о Наташе, но тут же выделил для неё особое место в своей вселенной, только если…

Я посмотрел на телефон в руке. И в это момент он издал сигнал о пришедшем сообщение. Сообщение было от Наташи: «Извини, посчитала нужным сразу исчезнуть. Мне показалось, нам обоим окажется комфортней сейчас такая ситуация».

Да!

Я написал в ответ: «Всё хорошо?»

Она ответила: «Более чем».

Я: «Тогда, мы ещё «замутим»?»

Она: «Конечно, я ведь так ещё и не примерила, что ты мне купил».

Я: «Сколько процентов, что мы встретимся в следующую пятницу?»

Она: «99».

Я: «Ты вернула меня к жизни».

Она: «А ты меня».

Я: «Обещай, что в следующий раз не убежишь так».

Она: «Посмотрим… Да я и сегодня хотела по два нам оргазма…»

Я: «Два и было. Ох, какая ты…»

Она: «В смысле? Ага…»

Я: «Напишу тебе завтра».

Она: «Буду ждать. Пока».

Я: «Спокойной ночи…»

Всё было просто супер. Я опустился на диван. Опять отыскал «свой» сгусток. Он был на месте. Я мысленно пожелал ему роста.

Теперь предстояло навести в квартире порядок, уничтожить следы пребывания Наташи и прошедшей встречи. Я натянул джинсы и стал исполнять задуманное. Всё отмыл, высушил и разложил по местам. Всё делалось легко, всё хотелось делать, я готов был не останавливаться. Такой маленький сгусток той прошлой энергии, и снова всё на местах, снова плещущее через край желание заниматься жизнью.

Я принял душ и надел любимые шорты. Потом пришёл в столовую, достал чистый бокал и налил себе ещё немного бренди. Закурил, открыв окно.

Я посчитал себя в этот момент положительно заряженной частицей, и потешился этой мысли, потому что я, всё-таки, был ядром. Мало кто сейчас стоял у открытого окна такой мощный и перспективный, и выпускал дым в ночное небо, запивая уходящий вечер одним из лучших бренди в мире. До лучшего я не дотянусь, да оно мне и не надо. Я хотел сохранить баланс между всем иметь, и чтобы за это ничего не надо было отдавать, поэтому лучшее мне было не надо. Ещё глоток. Как же всё-таки хорошо, и сколько я теперь смогу сделать! Бокал пуст, сигарета почти докурена. Докурена. Бокал на подоконнике завтра не выступит раздражающим фактором, наоборот, ведь им я запил один из лучших своих вечеров, им я будто поставил печать под возвращением энергии счастья. А вот окурок следует уничтожить. В последнее время я стал чаще использовать сигареты, но теперь они отойдут вместе с пустотой, которая постепенно вытиснится разрастающимся сгустком. Я прошёл в туалет и несколько раз спускал воду, пока окурок не исчез в канализационных дебрях.

Потом я отправился в спальню. Подойдя к кровати, я остановился. События ПРЕДпоследнего времени нарисовались мне образом меня, спящего в этой кровати две недели, но тут же этот образ был снесён Наташей, прижимающей меня к себе за шею. Я сказал себе на могиле Марты, что мне надо найти человека, для которого я стану сексуальным партнёром, и в котором я воскрешу Марту, но у меня ничего не получилось и не получится, как я понял. Уже многое, связанное с Мартой затушёвывается тёмно-серой краской забвения, но из-за этого мраморные белые кролики только явственней выступают на передний план, грозя остаться единственным предметом, безапелляционно напоминающим мне о чём-то потерянном и уничтоженном. Кто разорвёт мне потом эту связь? Кто успокоит потом мою терзаемою фантомом психику, когда единственной причиной моего невроза будет образ белых кроликов, не вызывающий в моём сознании никаких волнений, а в подсознании носясь бурей? Оля? Сомневаюсь. Сомневаюсь, что вообще кто-то потом сможет отследить эту связь, ведь я никому не смогу об этом рассказать сейчас, а значит, никто мне не сможет помочь потом, когда все такие незаконченные формирования у меня внутри объединяться в одну большую раковую психическую область. Я обратился за помощью к возникшему сгустку, и мне сразу предстал ответ – Наташа. Да, она заберёт на себя мою проблему, она для этого нехитра, но умна. Зато в ней ещё слабее мудрость, поэтому хитрость сыграет с ней невыгодную для неё партию. А я? Я на своём месте, и ничего никому не навязываю – можете хоть мимо пройти. Если бы я не знал ваши мысли и мысли ваших друзей, я бы не был так счастлив, я даже не был бы счастлив, если б только думал, что это так. Наташа…

И голос, мой внутренний голос, который так чётко умеет выговаривать каждое слово, который настолько силён, что мы с ним на равных, голос, о котором я уже забыл, как о сдохнувшей внутри меня твари, ожил, предложив мне «дуркануться» и упасть театрально ничком на кровать, и так и остаться засыпать. И этот голос означил для меня ещё один виток в возрождении моей «энергии дня».

Только бы не оказалось под одеялом какого-нибудь твёрдого, случайно забытого предмета на уровне лица или, скажем, не удариться, или не задеть болезненно голенью о края кровати, подумал я, приготовившись исполнить указание «голоса».

Стоп, а пробелы в памяти? – вспомнил я и остановился на полпути. Вот и снейк забыл, куда сам положил – очередная «глупость». Почему я не вспомнил сразу, что принял его от Наташи в душевой и положил на стул? А моё представление, что я встречался в кафе с Мартой предварительно нашей встрече?! И мой внутренний голос ответил мне: «Это всего лишь последствия летаргии».

Ну конечно, подумал я, и улыбнулся.

Только бы не оказалось под одеялом какого-нибудь твёрдого, случайно забытого предмета на уровне лица или, скажем, не удариться, или не задеть болезненно голенью о края кровати, подумал я снова, падая на неё плашмя, лицом вниз, и так и остался лежать и засыпать в своих любимых шортах.