Текст книги "Доминант"

Автор книги: Станислав Грабовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Когда проснулся, на улице было светло. Вспомнил, что несколько раз проигнорировал звонки телефона. Я встал, сходил в столовую попить воды. Взял колу и минералку и отправился снова в кровать. Я снова залез под одеяло, снова свернулся калачиком, подбил под голову подушку, и снова начал «ловить лица». Марта, Марта, Марта! Работа, работа, работа! Я перевернулся на другой бок, но подумал, что не следует засыпать на стороне, где сердце. Перевернулся на живот и засунул голову под подушку, оставив щель для дыхания – когда-то это была единственная поза, в которой я мог заснуть, когда кругом стоял галдёж таких же, как я, а теперь никогда не получалось. Опять лёг на правый бок калачиком. И через несколько мыслей о Марте опять заснул.

Проснулся, когда смеркалось. Был вечер. Вспомнил деталь, а следом всю пору молодости, в которую обратил внимание на эту деталь: чем больше спишь, тем больше хочется. Дотянулся до минералки. Попил, поленился закрывать бутылку и опять уснул. Проснулся – день. Посмотрел на бутылку с водой. Если, думаю, не потянуться к ней, если не пошевелиться, то можно будет сразу, и легче, заснуть снова. Проснулся – ночь. Глубокая, тёмная; тишина. По всей комнате колонны. Углы комнаты из вогнутых стали выпуклыми. Снова заснул. Проснулся, когда кругом всё белое. Потом проснулся, когда кругом всё стало чёрно-белое. А вот, теперь порядок, подумал, когда проснулся посреди дневного света и увидел квартиру в том виде, в каком привык видеть.

На столе стояли пустые бутылки из-под колы и минералки, валялись обвёртки от мороженого и сырков, а ещё сжатые кулаком и надкусанные куски заплесневелого хлеба и пустая коробка из-под конфет. Я приподнялся на локти, чтобы осмотреть стол – откуда на нём это? – и тут же, повернув голову в сторону стола, почувствовал плечом какую-то мочалку. Господи! Я потянулся рукой к подбородку. У меня была борода, какой я ни разу не отращивал. Длина волос показалась примерно полтора-два сантиметра. Что такое, подумал я, что за хрень? Мысль, что прошло сколько-то там времени, но никак не один-два дня, показалась мне нереальной. И я не мог сейчас быть участником какого-либо реалити-шоу – исключено. Я потянулся к телефону, тело во всех частях отдалось болью. Телефон оказался севший, я попытался включить компьютер – за замигавшем светодиодом раздался резкий звуковой сигнал, оповещающий о разряженной батарее, светодиод погас, и компьютер перестал подавать признаки работы. Я откинулся на подушку. Мысль работала чётко, ясно, и мне это показалось удивительным явлением. Я перевернулся на живот и встал на четвереньки. Больно было по всей спине. Больно было рукам, ногам. Я стал сгибать ноги и опускаться на них пятой точкой, оставив руки вытянутыми. Потянулся. Сейчас обратил внимание, что я был в одних трусах. Кто же меня раздел? Заставил себя сесть на кровати. Пошевелил суставами. Смог подняться, взял телефон и направился с ним к зарядке – с каждым шагом казалось, что меня лупят деревянными палками по всему телу. Поставил телефон заряжаться, сам опустился на пол рядом. Подумал, что предстоит ждать минуты три, пока заряда в батарее накопится достаточно, чтобы он смог включиться, и решил не ждать, а отправился в душ, избегая взгляда в зеркала. В душе уселся в сидение и направил на себя струи воды.

Через двадцать минут, побрившийся (с каким же удивлением провожал я в канализацию комки волос!) и ободрившийся на восемьдесят пять процентов, подошёл к телефону. Среда, 27-ое апреля! Последняя дата, которую я помнил, было 13-ое апреля. Куда исчезли две недели? Известно – куда. Я умудрился их проспать. Но как? И почему? Марта…

Я всё вспомнил. Марта. Марта погибла. Погибла! Чёрт, что же мне теперь делать? Но как, как и почему это произошло? Ведь всё было так хорошо? Но тут «брякнул» мой внутренний голос: «Отпала проблема с салоном». А ведь он тянул меня вниз, все мои интеллектуально-психические ресурсы забирал своим неказистым возникновением и необходимостью поддержания. Я выругался на себя, что в такие минуты так думаю. Но «голос» продолжал: «Теперь ты всё восстановишь, всю свою империю. Теперь ты сможешь быть тем, чем был всегда – почти богом для своей жизни. Теперь твои желания будут исполняться, как исполнялись всегда, и не найдётся ни одного человека, который сможет учинить препятствие, но наоборот – теперь всё в мироздании будет объединяться, чтобы исполнить каждое твоё чётко выраженное желание!»

Но как? Как такое могло случиться, кому это стало надо? Кому она мешала – эта безобидная овца. Нет – кролик. Я вспомнил, как я подумал о её смерти, когда отъезжал от салона, расставшись с ней. Чёрт, чёрт! Это произошло второй раз в моей жизни! И как же я этого не хотел, и как же меньше всего был подготовлен, что это произойдёт с женщиной, в которой я буду нуждаться больше всего! Второй, долбанный, чудовищный раз на моих глазах происходит материализация моих мыслей. Если я с этим не справлюсь, я сойду с ума. Если я не найду конструктивных техник, чтобы преодолеть этот кризис, завтра обо мне забудут. Так, а что думают обо мне сейчас, что помнят обо мне сейчас?

Я стал носиться по комнате от стены к стене. Это всё не кино, это всё не кино, это – жизнь, самая настоящая жизнь, бубнил и бубнил я себе под нос вслух. Мне срочно нужны ориентиры и цели, мне нужна мотивация, я должен заново ощутить почву под ногами! Стоп! Это – не кино! Жизнь – не кино, и в ней ничего не будет происходить по сценарию. Только я сам смогу наметить направление и следовать ему. Если я сильный. Или пережить, или преодолеть – что-то из этого не произойдёт в ближайшем будущем. Я остановился по средине комнаты, присел на корточки и обхватил голову руками, сокрушаясь мыслям, прошлому, будущему и себе, потихоньку с ума сбегающему здесь и сейчас. «Это – не кино, не кино, и нет никакого сценария, – бурчал я себе под нос, – и если я ничего не буду делать, жизнь надаёт мне пинков, но подтолкнёт вперёд, вот только уже в нужном ей, а для меня случайном, направлении».

Мне казалось, что я чувствую, как у меня седеют волосы от переживания. Решение не пришло, но пришло ощущение принятого решения, и мне стало легче, что я перестал быть дезориентирован и закончился этот бедлам мыслей.

На стеклянном столе в столовой был бардак: целлофан, фольга и прочая упаковка от продуктов – я ничего не мог вспомнить, но было понятно, что я не раз «кусковал» здесь за столом. Схватив пакет для мусора, сгрёб в него всё со стола вместе с посудой и засунул его между кухонным шкафом и стенкой, чтобы он не бросался в глаза. До блеска протёр стол проспиртованными салфетками. Сделал себе кофе, установил чашку на блюдце и поставил их на вылизанный стеклянный стол. Вид идеального порядка и чистоты всегда приводил меня в умиротворённое состояние – и ослепительно белая кружка дымящегося кофе на такого же цвета блюдце, да всё это на сверкающем чистотой стеклянном тёмном столике, оказались именно тем, что мне сейчас было надо. Попивая кофе и поглядывая на эту приятную глазу картину, я, не спеша, облачился в белоснежную рубашку, оставив расстёгнутыми две верхние пуговицы, и чёрный строгий костюм. На середине недопитой кружки натянул новые чёрные носки, обулся в начисто вычищенные чёрные туфли и дополнился любимыми часами. Сегодня был особенный день, каких в году бывает два-три, поэтому я извлёк из тумбочки и нацепил своё любимое украшение: прямоугольный с выпуклыми малыми сторонами, чёрный с серыми прожилками, отполированный кусок метеоритного камня на кожаном шнурке. Таким я себе нравился больше всего. Осталась парикмахерская.

– Всех руководителей ко мне. Запускать по очереди. Начальника службы безопасности пригласить первым! – скомандовал я секретарше, когда появился у своего кабинета.

Сотрудники, с кем я столкнулся в коридорах своего офиса, ровно направляясь к себе в кабинет, здоровались ошарашено и чуть ли не бросались врассыпную при виде меня.

– Да, господин директор, – с удивлённым видом быстро ответила она (мы с ней даже не поздоровались).

Я остановился, взявшись за ручку двери своего кабинета. «Это артистично, – заговорил голос у меня в голове, – ни так, ни то, что ты захотел сделать, делать не стоит!». Но я сделал.

– Виктор Андреевич, – проговорил я, посмотрев на секретаршу, – у меня есть имя и отчество, – и замер, ожидая нужной реакции.

– Да, Виктор Андреевич, – сразу ответила она.

– Да, – сказал я и добавил, – и кофе, – и вошёл в свой кабинет.

Чистота, проветренное и эргономичное помещение поприветствовали меня. Я подошёл к столу для посетителей, присел в одно из кресел и уставился на своё место. Отсюда ты видим людьми, подумал я, а сейчас ты будешь сидеть там.

Вошла секретарша с кофе и остановилась, я смотрел на неё. На её лице читалось смятение, она принимала решение, куда поставить чашку: передо мной или перед моим пустующим креслом. До чего я дожил, вещь, простая вещь – кресло – конкурирует со мной. Надеюсь, это я наделяю силой вещи, а не просто настолько неуважаем другими, что они даже не могут выбрать между мной и креслом. Мне стало интересно, какая мысль победит в ней? Девушка прошла к моему пустующему креслу и поставила кофе там. Мо-ло-дец!

– Начальник службы безопасности готов войти, Виктор Андреевич.

Я улыбнулся, как быстро усвоила она новый порядок. Мне даже показалось, ей с каким-то облегчением даётся такое ко мне обращение.

– Пусть заходит.

С лица секретарши не сходила тень кучи вопросов, но она боялась обронить лишнее слово. Определённо, кое-что из прошлой жизни я оставлю за собой.

– Ирина, после всех зайдёте вы, я готов ко всему, что у нас накопилось, и отвечу на все ваши вопросы.

– Хорошо, Виктор Андреевич, – и она стала направляться к двери.

– Ирина, что такое, почему у вас не исчезло это выражение лица? Что вы хотите сказать?

– Нет-нет, ничего.

– Я вижу. Я же сказал, вы после всех. Или что-то срочное?

– Нет, мне просто захотелось сказать спасибо, что вы разглядели, что у меня тоже есть проблемы, и выделили для меня время.

– Ах, это, – протянул я, улыбнувшись, – давайте сюда начальника службы безопасности.

Через мгновение открылась дверь, я сидел к ней спиной.

– Добрый день, господин директор.

– Виктор Андреевич, Александр, Виктор Андреевич, хорошо? – ответил я на его приветствие, поворачиваясь к нему всем корпусом.

– Понял, Виктор Александрович.

– Здесь было не обязательно, – улыбнулся я, привстал и, сказав, – и вам доброго времени суток, присаживайтесь, – освободил ему места для посетителей, а сам направился в своё кресло.

Каким спокойным я был, как ясно видел ситуацию, а главное, какими прозрачными мне теперь были мысли окружающих! С каким упоением я читал чужие лица, теперь не на секунду не сомневаясь в их содержании!

– Всю прослушку демонтировать и утилизировать. От камеры до жёстких дисков и даже проводов. И здесь я требую точного исполнения сказанного.

– Можете не беспокоиться. Будет сделано именно так, как вы сказали.

– Узнай для меня, – для меня, – где похоронили Марту. Ты понял, о ком речь?

– Да.

– Для меня.

– Я понял.

– Есть какие-то проблемы, Александр?

– Нет.

– Предложения?

– Два: надо полностью исключить возможность сохранения информации на локальных устройствах сотрудников компании, вся работа должна происходить на удалённом сервере. Время предлагает нам новые возможности. У сотрудников будут только мониторы, клавиатура и мышка. Мы сможем по щелчку пальцев контролировать несанкционированное обращение за информацией компании, а её утечка станет не бесследной. И второе: салон. Я думаю там просто «пожарка» будет…

– Забудь, – перебил я его, – о салоне забудь. Этим займутся другие, – я заранее предположил, что он должен забеспокоиться после таких моих слов, и решил удостовериться в точности предсказываемой реакции – выражение лица предсказал на сто процентов, – в другом формате, – успокоил я его, помыслившего было о своей вероятной замене.

– Понятно.

– На счёт переноса информации мне понравилось. Распишите, что по деньгам и суете, скиньте, что почитать об этом, а там посмотрим.

– Хорошо.

– Тогда, если больше ничего нет, пока свободны.

– Хорошо, Виктор Андреевич, всё понял.

– Хорошо.

За начальником службы безопасности в кабинете появилась руководитель маркетинга.

– О, здравствуйте, Татьяна, вы мне тоже нужны. Вернее, не обращайте внимания на слово «тоже», это я для завязки диалога так неудачно выразился. Первое: с салоном деятельность прекращаем. К вам будет обращаться, скорей всего, Борис. Консультируйте, прошу вас, его по всем вопросам. Ему предстоит избавиться от салона в материальном смысле, думаю, у него возникнут сложность в оценки того или иного имущества и так далее. Хорошо?

– Да, господин директор.

– Теперь можете обращаться ко мне по имени отчеству. Вы их знаете?

– Извините, не запомнилось, но я буду обращаться к вам по имени отчеству.

– Ох, Татьяна, я всегда наслаждаюсь, когда вы говорите одновременно две вещи. Ладно. Значит по салону всё. Всё что будет просить Борис, постарайтесь исполнять без вопросов. Со мной больше на тему салона не заговаривать. И ещё. Закажите для меня статуэтку: два обнимающихся кролика из белого мрамора. Вот листик и карандаш. Набросайте эскизы пары вариантов, какой вы видите такую статуэтку.

Татьяна взяла листик и карандаш.

– Какие габариты? Насколько вырисованными окажутся детали животных? Где будет стоять статуэтка? Какие эмоции она должна вызывать? – посыпались несколько вопросов от Татьяны.

Я ответил, что и как мог, и она быстренько накидала на листике три варианта.

– Этот, – указал я на один из рисунков, где оба кролика будто обнимают друг друга, приподнявшись на задние лапки, а один немного возвышается над другим.

– Я нарисую сначала это в трехмерном измерении.

– Хорошо, Татьяна.

– Когда вы хотите получить эту статуэтку?

Я припомнил, что проспал две недели, задумался, когда б я хотел водрузить эту статуэтку на могилу к Марте? Будет символично, если в течение сорока дней, поэтому, сделав оглядку на всякого рода человеческий фактор, сказал:

– Максимум – в течение двух недель.

– Мне надо забить это в программу проектов?

– Нет, проницательная вы наша, нет. Если бы ещё, не спросив, не разместили этой информации на сервере нашей компании, цены б вам не было.

– И вы б смирились с тем, что что-то случилось без вашего соглядатайства?

– Татьяна, не перегибайте. Вот вы чётко чувствуете, что мне нравится, а что нет, того и бегите, а то нам придётся распрощаться. Мне бы этого не хотелось. Вы отличное продолжение моих маркетинговых качеств. Вот так.

– Прошу прощения.

– Принято. Идите, Татьяна.

Я поднялся, чтобы проводить Татьяну до двери. Надавив на дверь, первым оказался в комнате, где уже собрались все руководители отделов и ждали своего приглашения. Пока мимо меня проходила Татьяна, я выхватил глазами Бориса.

– Борис! – и махнул головой в направлении своего кабинета.

– Как здесь дела, – отчеканивая каждое слово, произнёс я, уставившись в глаза своему менеджеру.

– Есть потери, – улыбнулся Борис.

По тону своего менеджера по развитию я понял, что потери – не потери, а так.

– Кто-то отвык?

– Не без этого.

– Борис, у меня для тебя будет самое трудоёмкое задание. Надо ликвидировать салон, чтобы от него не осталось и воспоминания. Всё что можно – перевести в деньги, а что нельзя – уничтожить. Думаю, справишься в одиночку.

– Справлюсь.

– Как ты никогда не задаёшь вопросов?

– Ну почему, иногда я переспрашиваю, когда что-то не расслышал.

– Вот-вот. Обращайся ко всем, кому считаешь нужным за консультацией и помощью. Деньги через финансового директора.

– Расскажите, что с вами случилось? Вы очень сильно изменились. Мне для обогащения жизненного опыта.

Вот это наглость! Но я ни капельки не вышел из себя. Такова была моя позиция в отношении этого молодого человека, я его воспринимал, будто часть себя. Я присмотрелся в упор к Борису, и больше, чем когда-либо прежде увидел себя, только будто в зеркале времени, показавшем мне меня в прошлом. Передо мной сидел я – лет пятнадцать назад: те же мысли, та же пытливость ума, та же наблюдательность и желание оседлать каждое попадающее на дороге явление. Я знаю, сколько ему стоило усилий, и сколько не стоило труда вообще, чтобы произнести эту фразу, будучи таким, такому как я. Я знаю, каким бы я оказался счастливым тогда, и в тоже время, каким равнодушным и спокойным, и безучастным, спустись до моего уровня тогда такой человек как я сейчас, и ответь он тогда на такой мой прямолинейный вопрос, когда я только-только начинал сталкиваться по-настоящему с таким загадочным, но разгадываемым явлением, как жизнь. Я знаю, как ему, наделённому такой жаждой познания и хорошей памятью, всё тяжелей и тяжелей случается удивляться в последнее время, и как он удивится тому, что со мной произошло, и я решил не лишать его этой возможности, и доставить ему редкое удовольствие.

– Я проспал две недели.

– И это не летаргия?

Спокойствие заряженного пистолета.

– Летаргия.

– Нет слов.

– Мне кажется, что я сейчас столько же не засну, – улыбнулся я.

Борис, наверно, хотел бы сидеть с выпученными глазами, но такт, субординация, а главное самообладание ловко удерживали его невозмутимым.

– А вообще, ощущение, будто ты покидал землю на несколько лет. Таким чужим себя ощущаешь, и таким странным всё кажется, будто в театр попал. Постоянно ощущаешь, что дадут отмашку, и начнут разбирать декорации.

Я понял, что сболтнул лишнее, но очень хотелось с кем-то поделиться состоянием, в котором мне приходилось преодолевать каждую минуту своей жизни, а этот парень не станет делать из этого шоу.

– Есть что-то, что надо оговорить сейчас? – спросил я.

– Нет. У меня всё можно решать в порядке живой очереди, так сказать.

– Ты, как всегда, радуешь. Иди, работай. С этого момента, помнишь, о салоне ни слова, а ещё б и ни воспоминания… – улыбнулся я.

– Да.

– Давай. Пусть финансовый директор войдёт. Хотя, стоп, я сам.

Ирине, своему финансовому директору, как и всем остальным руководителям отделов, я говорил ровно столько и то, сколько и что касалось ликвидации салона красоты для Марты, каждого оповещал, чтоб больше со мной никто об этом не заговаривал, но главное, просто заявлял каждому о себе и смотрел их настроения.

Я бы с удовольствием уничтожил некоторые моменты из прошлого, из той области, которую раньше контролировало моё сумасшествие, чтобы эти моменты больше никогда не будоражили моей и других памяти, и уже сегодня, в области, которую формирую я другой, нормальный, не имелось повода для насмешек, и таким образом ничто не мешало б мне спокойно идти вперёд. Это было бы наверняка. Но благо, память людей коротка, и я должен просто помнить, что добьюсь этого эффекта постепенно. Главное – помнить это и не сомневаться, и надеется, что именно эта единственная позиция и окажется правильным и верным пособником в принятии моих решений. Да, я боюсь, что знание посторонними моего ляпа с этим салоном и всего, что тем или иным образом оказалось с ним связано, пробудет некоторое время зажимом для моего мышления и предприимчивости, ну вот поэтому я и должен постоянно напоминать себе, какая короткая память у людей, а им внушать это. Только в этом случае я, как и прежде, смогу рассчитывать на рациональность и генерацию идей от себя… Мне нравился новый я. Более проницательный, более расчётливый, более дальновидный…

Вечером я боялся заснуть. Спиртное не стал употреблять – для меня это никогда не составляло труда, хоть и являлось редким явлением. Как только я лёг в кровать, воспоминание об утреннем пробуждении, о бороде, о том, что я пережил, когда мне представилась возможность узнать, сколько я проспал, – а вот теперь ещё и неизвестно откуда взявшееся воспоминание, будто я открыл глаза с ощущением, что я проснулся в морге или в могиле в момент своих похорон, – все эти воспоминания напомнили о себе и стали докучать мне с каждым десятым ударом сердца. Я подумал, что эта фобия исчезнет, как только я пересплю с ней один раз – а нет, так у меня есть Ольга, доверюсь ей, она справится. Я не мог сказать, чего я конкретно боялся. Заснуть и проспать опять долго? Проснуться посреди ночи от жути, что я сплю? И всё-таки я заснул. Я заснул, проклиная свой страх, свой возникший новый страх. Заснул крепко. С нейтральным сновидением. И проснулся утром по будильнику с редким состоянием высыпания. Наверно потому, что не стал употреблять алкоголь и ничего не ел вечером.

9

Неделю спустя, – после того первого утра, в которое я проснулся и понял, что никаких «больных» состояний ко мне не вернулось, я отлично провёл ночь во сне (первую ночь после двухнедельной спячки) без всяких кошмаров, проснулся бодрым, с хорошим настроением, с некоторой тревогой, да, но с хорошим настроением и каким-то наивным оптимизмом, – явившись на работу, я решил, наконец, дописать нашу с Мартой историю. Просто дописать. Для себя.

Всякий раз, открывая компьютер, да и не только, в течение недели мысль о незаконченном в нём документе напоминала, как о незавершённом мною деле. А я из тех, кто всякое дело доводит до конца. Я никогда не останавливаюсь на полпути, даже если что-то пошло не так. Если я приступал к этой рукописи с одним настроением, а обстоятельства изменились, это не значит, что следует прекратить начатое. Я решил, что закончу, как оно есть, и всё.

Отмеченные мной в течение недели изменившееся отношение к спорту (лень) и несильный (слабый) аппетит, в момент открывания этого написания дополнились ещё одной странностью, доставившей мне мелкое нервное потрясение – я не мог вспомнить, на чём я остановился. Вообще, это не свойственно для меня. Отменная память – одно из моих ключевых качеств, поэтому нелепость, коснувшаяся её, внесла непонятный сбой в моё чистое, лишённое каких бы то ни было изъянов состояние.

Открыв документ, я после некоторых усилий вспомнил, что в вечер, когда мне сообщили о гибели Марты, я собрался углубиться в описание своего к Марте отношения. Я хотел до полнейшей ясности пройти интеллектом по своим чувствам, которые я к ней испытывал, и всё-таки не столько, сколько для кого-то описать их, сколько для себя, чтобы не навредить своему организму, себе, неконтролируемыми внутренними субстанциями. Но в тот вечер у меня, вероятно, совпали амплитуды физического, эмоционального и интеллектуального состояния, причём в высших своих точках, что повлекло гиперотличное настроение, и я решил пролентяйничать на гребне волн этих амплитуд и напиться до беспамятства – то есть сделать всё, чтобы пополнить на тот момент счастливейшую и беззаботную человеческую массу ещё на одну единицу. Не получилось. Даже наоборот.

Прошла ещё одна неделя с того момента, как прошла неделя после моего пробуждения после двухнедельной спячки. Я снова вернулся к тому, что мне стоит закончить нашу с Мартой историю, для себя, и когда я открыл этот документ, вспомнил, что в прошлый раз не смог сразу вернуться к тому, на чём остановился, и сейчас был раздражён рецидивом в этой связи. С грустью констатировал, что ничего не написал ни тогда, не потом, ни сейчас не соберусь. Да – много работал, да – пытался вернуться в своё прежнее состояние, но провёл-то лишь одну тренировку в спортзале! Зато каждый вечер напивался чуть больше, чем привык это делать, и стал курить. При этом не думал о Марте. Не думал о ней, как о потере. Чаще вспоминал, каким замечательным образом мы оформляли пятницы, когда у неё не случались «дела», но даже и в такие моменты умудрялись придумать что-то. Мы с ней были суперские.

Я у себя в кабинете и у меня на столе стоит статуэтка из белого мрамора, изображавшая двух кроликов. Я всё делаю правильно, потому что статуэтка была такой, какой я вообразил её сразу, как только Марта поведала мне о своём желании иметь такую на своей могиле. По фигуркам животных сразу можно было определить, кто мальчик, а кто девочка. Девочка-кролик как-то даже не бросается в глаза, льня к своему партнёру, нависающему над ней и обнимающему свою самку. Пристальное рассмотрение выявляло, что харизма, благодаря которой кролик-самец забирал на себя всё внимание, являлась ничем иным, как его персональным, счастливым и отчаянным средством, с помощью которого он отводил внимание от своей крольчихи вообще, обеспечивая ей таким образом полную безопасность, ведь она, благодаря этому, избегала «замечаемости». Но самое важное, и надо выказать хвалу скульптору, он сумел отразить, что сила и харизма кролика, это попытка превзойти себя, выйти за рамки своих возможностей ради крольчихи, кажущейся наделённой половиной от силы самца, а на самом деле слабей его в семь раз. А он изображён слабым в отношении её до помешательства, из-за чего ему приходится быть сильным, чтобы сохранить её для себя. Очень хорошая и качественно соструганная скульптурка. Думаю, Марта именно такую и представляла, когда мне в мгновение нежного отдыха говорила, что она хотела бы на своей могиле иметь маленькую белую статую двух обнимающихся кроликов.

Чтобы лишний раз размять тело, я поднялся и вышел к секретарше.

– Пригласите начальника службы безопасности ко мне.

Мог бы, конечно, и позвонить или написать ему сообщение, но я люблю иногда пройтись даже те же пять метров, лишь бы не засиживаться в кресле.

– Александр, присаживайтесь. Есть деликатное дело. Помните Марту, которая чуть не стал у нас работать? – заговорил я со своим начальником службы безопасности, когда он появился и уселся по моему приглашению на один из стульев.

– У нас, Виктор Андреевич?

Если бы мне сейчас предоставили доказательства, что он подтрунивает надо мной, я бы порвал его голыми руками.

– Я имею в виду салон. Салон красоты.

– А, да, конечно, помню.

Я всмотрелся в него пристальней.

– Вы знаете, что она погибла?

– Конечно.

Что означает это его «конечно»? Марта у нас стала достояние общественности?

– Узнайте, пожалуйста, где она похоронена. Только чтобы об этом никто не знал.

– Виктор Андреевич, я уже это давно сделал, вы же меня уже просили.

– Я обрадуюсь, если вы сообщите мне это в течение пятнадцати минут.

– Да, Виктор Андреевич.

– Вот и спасибо. Свободны.

Я вспомнил, что я уже просил его об этом. Как я мог это забыть!? Что это такое!? Главное, что я сохранил лицо, а дальше – разбираться, разбираться, разбираться. Может это и приближение старости.

Начальник службы безопасности быстро исчез из моего кабинета. А ведь я не источал раздражение после его реплики. Или и это уже у меня не под контролем, и я стал читаем простыми людьми?

Через пятнадцать минут начальник службы безопасности вернулся с бумажкой, на которой было указано, на каком кладбище и даже участке была захоронена Марта.

Я себе давно случайно обронил, что отправлюсь со статуэткой на могилку к Марте, как только получу её в руки. И вот она была у меня. Я уже в пятый или шестой раз с сомнением бросал взгляд за окно, отрываясь от дел, прогнозируя, закончится ли это моё мероприятие благополучно или я попаду под дождь, а я ненавижу попадать под него. И ведь спокойно ж мог отложить поездку на завтра, послезавтра, на когда угодно. Но я оказался в ловушке случайного самопрограммирования, когда, помышляя об этом, слишком живо нарисовал себе, как я это совершаю, когда оказываюсь владельцем статуэтки, и это настолько заполнило мой мозг, что теперь я не мог думать как-то иначе, чем как подумал об этом сразу.

Это теперь всё хорошо, теперь я спокоен, потому что мне открылось потом, что моя нерешительность тогда, плюс, что произошло позже, были следствием утраты моей способности спрогнозировать события, на что явилась объективная причина – меня слегка подкосила смерть Марты. Но «спасибо!» всем случаям, когда, погружая в себя по молодости все книги, которые только попадались мне в руки, подвергая себя постоянно психологическим тренингам, черпаемым из этих книг, я создал из себя сильное существо, способное противостоять серьёзным потрясениям. Просто на тот момент…

На тот момент мне стало невыносимо это состояние нерешительности. У меня не получалось подумать ни об этом, ни о работе. Я откинулся в кресле. За окном было пасмурно, но нельзя было с очевидностью сказать, будет дождь или нет, и будет ли конкретный. Минуты две я просидел неподвижно, а потом встал и прошёлся к секретарше.

– Принесите мне кофе, – попросил я её и вернулся в свой кабинет, и стал ходить от стены к стене.

Через пять минут появилось кофе.

Я вспомнил несколько самых пораженческих и несколько самых триумфальных моментов из своей жизни, чтобы сбить настроение ума, и заставил себя размышлять. Что такого, подумал я, если я сейчас возьму и поеду? Ну, даже если попаду под дождь. Что такого? Зато я доведу до завершения наше с Мартой сношение. Перестану думать о ней. Освобожусь, в конце концов, от этого груза. Ведь, что бы я себе не говорил, но я слишком много думаю о Марте, а это поставит точку, и тогда гарантировано высвобождение некоторой массы потенциала, который направится на жизнь, и таким образом ускориться восстановление всего, что я имел до встречи с этой замечательной женщиной. Правда, хочу ли я этого – восстановления всего?

Я сделал глоток кофе. Что было во всей этой истории плохого? Она подобрала меня под себя. Я стал виться вокруг неё, забыв, кто я есть и куда я стремлюсь. До неё я наметил пути и дороги, возвёл мосты, и конец развития не предполагался, а она смешала мне всё, и повела по выстроенной одной из своих тропинок. Если мне пришлось приложить усилие, чтобы организовать свою жизнь, ей ничего не стоило разрушить её простым своим появлением подле меня. Сто пятнадцать человек там и сям работают над продвижением моей идеи, зарабатывают для меня деньги, но явилась она, и я перестал думать обо всех них, кроме неё.

Ещё один глоток кофе. Как туго я стал соображать! Нет, я не должен думать о Марте плохо, тем более сейчас. Вообще, думать плохо – признак бессилия. Ладно. У меня достаточно сильный жизненный опыт, я могу просто положиться на него. И всё-таки, тугодумие – четвёртое неприятное, что я обнаружил в себе. Я погрузил вопрос, ехать ли мне к Марте на могилу сейчас, в себя. Пока буду сидеть без мыслей, что-то там у меня внутри найдёт самый победоносный ответ на него.

Да, вот оно. Пока я пил кофе, я не удивился себе. И спрашивается, почему? Какой я стал? Я стал неказистый, вот какой. Мои мысли утратили силу. Читать! Вернуться к чтению! Вот, какой совет дало мне моё подсознание, когда я обратился к нему с вопросом, ехать ли мне сейчас на могилу к Марте. Вернуться к себе двадцатипятилетнему! Спорт, чтение! Это должно снова стать моим, как раньше.