Текст книги "Доминант"

Автор книги: Станислав Грабовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Я захлопнул ноутбук и рывком схватил чёрный пакет с белыми мраморными кроликами. Интересно, насколько запала от этого вывода хватит во мне, когда я уже стал ощущать затухание сигнала через минуту?

– Звоните мне, если что, – сказал я секретарше, когда вышел из своего кабинета, и больше ни на что не обращая внимания, покинул офис.

Возможно, сегодня я был последним посетителем на кладбище. Вдобавок, я оказался тем, кто приехал, когда все другие спешно собирались его покинуть, потому что дождь уже начался, правда, мелкий.

Я вышел из машины и почему-то с ненавистью взглянул на всех, суетящихся вокруг меня. Я решил не брать зонтик, а выстрадать уже всё до конца. Если я правильно расставляю обстоятельства, после этого я о Марте не захочу вспоминать никогда, а вспомнив, наскоро буду отбрасывать эти мысли, как сорняк, не вызывающий во мне никакой симпатии.

Я отправился сначала по асфальтовой дороге, одной из нескольких, пересекающих кладбище тут и там, затем свернул на песочные тропинки, лишь кое-где перед могилками вымощенными разношёрстным камнем или плиткой, а то и вовсе клеёнкой. Колышки с номерами участков указывали мне направление. Я понял, что идти придётся долго, потому что последние захоронённые были в значительном отдалении от входа на кладбище. Чтобы развлечь себя, я стал читать надписи на могильных плитах. Через сто пятьдесят метров подумал, что лучше бы взял зонтик.

Колышки с номерами вели меня к показавшейся вдалеке песчаной, с редким количеством сосен, занимавшейся новой части кладбища, разительно отличавшейся от заросшей, со старыми захоронениями, засаженной на могильных участках сосновыми, низкими кустарниками и обрезаемыми с верхушек лиственными деревьями: елями, туями (символы скорби), подубами, берёзами, ивами, вязами.

Песчаная часть, куда я, наконец, добрался, была рыта-перерыта. Здесь были редкостью надгробники, а многолетней ухоженности ещё только предстояло быть. По большому счёту, могилы были завалены хвойными ветками, но было много и простых песчаных холмиков с воткнутыми католическими и православными крестами. Я смотрел на даты смерти. 2012, 2013, 2014… Я приближался. Когда я достиг своего участка, я стал присматриваться к каждой могиле. А вот и Марта.

Дождь ещё не набрал всей силы, это чувствовалось. Я ещё пару раз смахивал воду со своего лица, но уже перестал это делать, наслаждаясь страданием, на которое обрекал себя сознательно. Уже я был единственный посетитель, если посмотреть по сторонам.

Марта, Марта, Марта… Её могила была покрыта сосновыми ветками и цветами, выращенными где-то, срезанными кем-то, и уложенными сюда от кого-то. А я пришёл без цветов – не чувствую в них душу – и слава богу, что никто сейчас кроме него этого не видел. Я зашёл и стал лицом к кресту. У его основания была фотография Марты с чёрной ленточкой на уголке. Я стал всеми силами сопротивляться наваливающимся воспоминаниям и разного рода больным представлениям, как, например, вот если бы Марта сейчас улыбнулась мне с фотографии или что-то в этом роде.

Я представил, как я сейчас установлю среди всей этой хвои, всех этих убитых растений и пустых подсвечников своих, её, кроликов. Представил, как они будут стоять здесь, день, ночь… Неизвестно, когда и кто первый их увидит и удивится. И тут я представил, что этим первым увидевшим, или первыми, будут её муж и дети. Нарисовал себе, как придут её маленькая дочка и её братик с папой, и конечно детское воображение будет поражено таким обстоятельством, не говоря о тех эмоциях, которые эти кролики в них вызовут. Конечно, все начнут спрашивать у отца, откуда это, да что всё это значит, а тот очень даже растеряется, и к его горю добавиться ещё и этот неприятный факт, и ему придётся выдержать разговор с детьми, а потом ещё с самим собой...

Нет, Марта. Конечно, мы так не поступим. Конечно, ты только взглянешь на то, что ты хотела бы видеть тут у себя, и всё. Я тут подумал, что я мог бы периодически приезжать к тебе с этими кроликами, но я не стану делать и этого. Мы прощаемся с тобой. И… Ты не винишь меня в своей смерти? Ведь, если бы я не задумал этот чёртовый салон, если бы не подумал о твоей смерти…

На мгновение сверкнула молния. Первая в этом году. Я ждал грома и он разразился. С меня текло так, будто я стоял под душем. Я подумал, как же сильно намочу сидение в автомобиле, когда плюхнусь в него – ещё одно досадное обстоятельство. Но я продолжал стоять и смотреть на Марту.

Первый раз в жизни мне захотелось навести порядок на чьей-то могиле. Я присел, чтобы начать избавлять могилу от некрасивых засохших цветов и веток, но когда моя рука потянулась и дотронулась до первой сухой гвоздики, я подумал, что и на это я никаких прав не имею. Кто для меня Марта? Нет – кто я для неё? А друг для друга мы те, кто не существует в обществе. Нас нет, и то, что мы делали, не происходило, и всё. И по-другому быть не может. Как случилось, что я был никем и не замечал этого? Как я мог допустить ситуацию, в которой окажусь никем? Незначимым! Я поднялся на ноги. Пока, Марта, сказал я про себя спокойно, пока, пока и ещё раз пока. Навсегда, насовсем. Больше тебя нет, да и не было. Пока…Марта.

Я развернулся и стал быстро удаляться от могилы, к которой так сильно стремился. Под ногу мне попалась клеёнка, которой была устлана песчаная тропинка, она оказалась, естественно, мокрой, а я шёл, чуть не бежал, и поэтому я поскользнулся и упал, сильно ударившись голенью об какую-то плиту. Громко выругался, поднимаясь. Думаю, разбил ногу до крови. Брюки и руки оказались испачканы мокрым песком, песок на руке стал окрашиваться кровью. Я вспомнил картину из детства, когда сильно порезал палец на ноге о стекло, купаясь в речке. Несколько раз я пытался тщательно отмыть рану в речке и доковылять до своей одежды и сандалий, опираясь в глубокий песок пяткой порезанной ноги, но мне всё никак не удавалось добраться с чистой раной – сколько я не пытался, всякий раз, когда я оказывался у своей одежды, мой порезанный палец невозможно было рассмотреть от налипшего, окрашенного кровью песка, и я плюнул на это, и поплёлся домой с грязной раной. Под вечер палец распух до размеров трёх, и я обливался слезами, уверенный, что мне его отрежут. Отделался десятью днями уколов, хоть и надо было ещё столько же проходить, но уже не мог присесть на заднее место.

Я остервенело бросился дальше, держа руку так, чтобы дождь хоть как-то отчистил рану от песка.

Ещё одна молния. Гром.

Впереди я заметил огромный мусорный контейнер. Я думал до этого, что я мог бы оставить себе этих кроликов, мог бы иногда смотреть на них и вспоминать Марту, иногда приезжать с ними к ней сюда. Но этим мыслям у меня было суждено побыть в голове недолго. Вот ваше самое достойное пристанище, мраморные животные! Мусорный контейнер. Он почти доверху был набит использованной растительностью с могил и пластиковыми бутылками. Мой чёрный пакет с мраморной экспозицией внутри, мягко опустился на кучу хвои, прогнувшейся под его большой тяжестью. Вот и всё. Почти всё. Я быстро пошёл к машине. Кажется, у меня была перекись в багажнике, может с истёкшим сроком годности.

Я не стал этого проверять, когда добрался до машины, а просто залил дезинфицирующей жидкостью несколько безобразно рваных ран на ладони. Сел в машину. Держа кровоточащую руку под дождём над асфальтом, другой рукой полез в бардачок, откуда извлёк длинную ленту салфеток и замотал в неё руку. Здоровой рукой с силой захлопнул дверцу. Злость, убийственное состояние духа из-за того, что я был промокший до самых трусов, испачканная грязью машина, и ещё неизвестно, как я доеду; хлопоты по приведению себя и машины в порядок, бестолковость поездки… Я готов был рычать от всего этого. Дождь «фигачил» по крыше и переднему стеклу раздражающе.

Управлять пришлось одной рукой, это не было совсем неудобно. Но прибывать в таком состоянии полчаса! Я, который мог провернуть любое дело, как бездомный щенок был сейчас унижен и угнетён каким-то дождём, каким-то кладбищем. А всё потому, что я решил, что изменение своим принципам на йоту пойдут мне и окружающим меня на пользу. И какая польза теперь им, этим окружающим, от такого как я сейчас? Чёрт, чёрт, чёрт.

10

Я жду Олю. Своего, сказали бы другие, личного психолога. Пока она не пришла, я откинулся на диване в её кабинете и поглаживаю пластыри на своей ладони – так мне легче удаётся удерживать воспоминание о том дне. Наверно, я странный. Были сотни случаев, когда мне казалось, что они, каждый в своё время, разделили мою жизнь на до и после себя. Поездку на кладбище я воспринимал точно так же, за исключением, что мне казалось, что теперь это действительно так. Всё, что со мной происходило до этой поездки, и что происходит теперь, после, иначе, как две разные жизни не назовёшь. Может, я ошибаюсь, думая так, как ошибался, думая так же о сотне других, показавшихся в какой-то момент значимыми случаях, но мне нравится придавать больше трагизма тем или иным происшествиям, чем они того заслуживают, потому что от этого я начинаю получать подпитку жизненной энергией. Может – странный.

– Привет! – услышал я осторожное приветствие и поднял глаза на входящую в кабинет Ольгу.

Она, как всегда, была безупречна в своей внешности и своём стане, и меня покоробило от этой её невозмутимости перед жизненным укладом. По чётко подобранной и прилаженной к её женственной фигуре одежде, по причёске, наведение которой, должно быть, отнимает у неё утром не менее полтора часа, что ей, как видно, абсолютно не лень проделывать каждый день, по её спокойному, даже насмешливому взгляду можно было прочесть только одно: я живу умнее всех. Я ещё раз пересмотрел сумму, которую собирался сейчас ей, такой, отвалить за услугу, о которой пришёл попросить. Возможно, ещё полтысячи евро лучше добавить, иначе я буду беспокоиться.

– Здравствуйте, Оля, – сказал я, приподнимаясь, – как ваши дела?

– Спасибо, хорошо, а у тебя?

– Тоже неплохо. Пойдём?

Я договорился с ней встретиться в её обеденное время, чтобы пообщаться в умиротворяющей или близкой к тому обстановке.

– Идём, – ответила она.

Мы пешком дошли до красивого кафе, где можно было перекусить, которое я подыскал неподалёку от её работы. Мне нравятся такие. Шесть столиков, расположенных каждый у окна. Окна затянуты тяжёлыми, бархатными, бордовыми шторами, схваченными по бокам шнурами с кисточками и драпированными в верхней части шторной композиции ламбрекенами. Мы сели за самый дальний столик, Марта лицом к выходу, всё как полагается. (Господи, я же об Оле!). Ольга, Ольга села так. Стенка за Ольгой была безупречно окрашена горизонтальными полосками четырёх разных цветов, шириной сантиметров по десять каждая. За почти чёрной полоской, шла малиновая, затем тёмно-серая и светло-серая. Лёгкий диванчик за спиной Ольги, был оббит тканью с уже вертикальными узкими полосками, – золотыми, белыми, серебряными, – стол, покрывала серая скатерть с глубоким мелким орнаментом. Очень красивая Оля облокотилась на стол. Созерцаемое кричало о том, что до полной картины не хватает кружки дымящегося кофе перед ней и её задумчивого взгляда, устремлённого в окошко. Мне представилась фотография, сделанная со стороны улицы: ничего не подозревающая Оля обхватывает двумя руками кружку с кофе, подносит её ко рту, но задерживает её у него, устремляет взгляд метра на четыре от себя; блики на стекле, окрашенная в серый цвет штукатурка по бокам от окна, тени штор в глубине; задумчивый её взгляд, худенькие предплечья с тонким браслетом, ниспадающие волосы… Как же красивы женщины!

К нам подошла и поздоровалась девушка с двумя меню в руках, которые тут же уложила каждое перед нами с Олей. Вежливое, навязчивое выжидание.

– Принесите нам, пожалуйста, пока, кофе в белых кружках на белом блюдце. А потом мы вам скажем, что мы будем кушать.

– Конечно, – ответила она и удалилась.

– Ну, Оля, выбирайте, – предложил я, и сам ухватился за разблюдник.

– А что это было, – спросила Ольга, – я про цвет кружек и блюдец?

Я посмотрел на неё, оторвав взгляд от картинок яств.

– Долго рассказывать, – и некультурно снова опустил глаза на названия блюд.

– Расскажи.

– Лень. Просто захотелось увидеть на фоне тебя такую картину.

– У тебя всё нормально?

– Более, чем раньше. Более, чем когда бы то ни было.

– Мне кажется, ты догадываешься до моих мыслей, когда я слышу такой ответ.

– Что это означает наоборот? – перебил я её.

– Да. А ещё ключевое слово-прокол «раньше».

– Не знаю, Оля. Ты у нас психолог, вот и скажешь мне после нашей беседы.

– Ладно, – ответила она и опустила взгляд в раскрытое меню.

– Выбрала, Оля? – спросил я, когда стало похоже, что она определилась.

– Да, тушёные овощи, сырный салат и яблочный сок.

– Спиртное не хочешь?

– Нет, – ухмыльнулась она.

И нам как раз принесли кофе.

– Так: тушёные овощи, сырный салат и стакан яблочного сока для дамы, и полтора порционных прожаренных стэйка мне. Без гарнира, только овощи.

– Пить что-то будете?

– Тоже яблочный сок, два.

– Сырный салат с чесноком.

Я посмотрел на Олю. Она отрицательно замотала головой.

– Можно выковырять серединки, запаха не будет, – предложил я.

– Не-не-не, – заулыбалась она.

– Всё, – посмотрел я на официантку.

– До двадцати минут, – сообщила девушка о времени приготовления наших блюд и ушла исполнять заказ.

– Оля, посмотри в окно, – попросил я.

– Что такое? – с улыбкой проговорила она, и сделала, как я попросил.

– Задержи взгляд там, – предупредил я её, чтобы она не отвернулась скоро.

Она исполнила.

– Спасибо, – сказал я.

– А это что было? – спросила она, повернувшись ко мне.

– Просто красиво.

– Приступай уже к изложению! Что у тебя на уме? – озорно вскрикнула она, польщённая «нештатным» комплиментом и моим восхищением ею.

– Сейчас, еду принесут, хорошо?

– Как скажешь.

– Оля, у тебя есть люди, скажем, твоего профиля, с кем ты поддерживаешь связь?

– Конечно, есть.

Я не стал обращать внимание на гордость, с которой она произнесла свою фразу, и подумал об Оле с жалостью.

– Хорошо, но, пожалуй, я зря с этого начал. Может нам никого и не придётся задействовать.

– Ты меня уже настолько заинтриговал, что терпеть нет сил. Ты изменился. Причём, не в лучшую сторону.

– О, Оля. Что ты знаешь о лучшей стороне? О худшей? Ты моралист, а значит – зануда. Или тебе было свыше дано узреть истину?

– Так. По-моему я расслабилась в последнее время с тобой.

– Нет, Оля. Всё в порядке. Извини. Просто я иногда забываю, что есть в моём окружении нормальные люди.

– Вот даже не понимаю, обидится мне или обрадоваться?

– Оставь. Мне просто не хватает в последнее время подвижности. Вот я и пришёл, чтобы ты помогла мне кое-что вернуть из прошлой жизни.

– Из прошлой? Что же такое произошло, что у тебя их стало две?

– Да, кое-что случилось, но это не имеет отношения к нашей встрече и тому, что я собираюсь у тебя попросить.

– Тебе помочь начать делать это?

– Нет, я взрослый мальчик.

– Давай уже, не томи, рассказывай.

Я с самодовольным видом извлёк из сумочки конверт и сложенный вчетверо листок белой бумаги.

– Здесь полторы тысячи евро, Оля. Это тебе за будущую работу.

У неё получилось изобразить изумление.

– И я так понимаю, – сказала она, – мне предстоит много поработать?

– Очень много. А здесь параметры и описание девушки, – я указал на сложенный листок, – можешь взглянуть.

Ольга развернула листок и побежала по нему глазами.

– Брюнетка, рост 170 (не выше), вес 52,5 килограмма… – Ольга вопросительно уставилась на меня.

Я услышал слабый окрик из кухни у себя за спиной, убедился, бросив осторожный взгляд назад, что стали сервировать и передавать официантке наш заказ, дождался, когда нас обслужили, и, приступив сразу к трапезе, возобновил разговор:

– Да. А ещё, чтобы была, желательно, не замужем. Чтобы не первой свежести, но красивая. Идеальный вариант, чтобы лет так тридцать три, но чтоб сохранилась лучше, чем к этому времени обычно сохраняются девушки. И далее по тексту.

– И что мне с этим всем делать? – не понимала Ольга.

– Тебе предстоит дать мне координаты такой своей пациентки. Критерии, понятно, примерные, Оля. Мне нужна девушка, подпадающая под примерно такое описание, и которая проходит у тебя лечение. Или, может, не проходит у тебя, но ты знаешь о примерно такой, с кем занимается кто-нибудь из твоих коллег, или ты знаешь такую, но она вообще не обращается за помощью к таким людям как ты, но ей бы следовало.

– Что всё это значит? – всё не понимала Ольга, а мне хотелось смеяться от её серьёзности и озабоченности.

– Хочу завести положительное знакомство с такой девушкой.

– Но что за странный способ знакомства? И я так понимаю, ты в поиске психически неуравновешенной девушки?

А вот на такие вопросы я Ольге отвечать не собирался. Да, она вызывает порой глубочайшее доверие, располагает к обнаружению перед ней своих переживаний, своего характера, но у неё слишком хорошая память для таких сокровенных мыслей, какие порождает мой мозг. Я не хотел пускаться в объяснения, что ни неуравновешенную, я собрался искать, но из тех, которые десятками носятся по психологам, типа вот этой Ольги, и которые пытаются, якобы, разобраться в своих отношениях с действующими или бывшими вторыми половинками, партнёрами, а по сути, просто страдают из-за отсутствия секса. Скажи я ей сейчас такое, что она подумает? Ну и конечно, о каком благополучном исходе моего дела с её участием тогда может пойти речь?

– Нет, но допустимо с некоторыми отклонениями чтоб.

– Но почему так? Почему такой странный способ и вообще. Нет, ты у нас, насколько мне помнится, в психическом плане личность эпатажная, но всё же. Ответь, мне очень интересно.

Я откинулся на диване и собрался уже ответить ей красивым, «многоликим», заготовленным заранее монологом, который долго составлял и прокручивал в своей голове, когда решал, что мне надо, и с чьей помощью я это получу, и теперь только ждал случая, подходящего вопроса со стороны Ольги, чтобы ввернуть этот монолог. И этот момент настал.

– А знаешь, Оля, а я сейчас тебе отвечу. Может, чересчур красноречиво, и ты, может, даже скажешь, что мне бы книжки писать.

– О, нет, – перебила она меня, – тебе книжки писать не стоит. Любая написанная тобой книга будет сродни описанию мира душевнобольного человека.

Я уставился на Ольгу.

– Это комплимент, – попыталась с улыбкой сгладить ситуацию она.

– Собираюсь ей помогать по жизни, – ответил я коротко, и о моём высокопарном монологе не могло быть и речи после такого.

– Точно?

– Очень точно.

– Как? – спросила она, всем своим видом показывая, что нисколько не сомневается, что я на что-то такое способен.

– Просто быть рядом с ней, особенно, когда она в этом будет больше всего нуждаться.

– И как мне вас свести, извини? Назначить где-то нам троим встречу? Представить тебя, как спасителя её души и тела?

– Нет, Оля. Просто дашь мне номер её телефона, а дальше я сам. И поверь, твоё имя никаким образом в этом деле не пострадает, ты это знаешь.

Она быстро успокоилась на радость мне.

– Как только я получила представление, что тебе надо, – продолжила она, – я сразу подумала об одной женщине. Правда, ей 39 лет, но во всём остальном она соответствует твоим запросам.

– Может и такая подойдёт. Сведи меня с ней, пообщаюсь. Но и ещё варианты подумай.

– А ты не хочешь традиционным способом подыскать себе партнёра?

– Этим, и не только, я тоже занимаюсь. Так что, меня не в чем упрекнуть, – попытался я вывести её из равновесия, доведя ход её мыслей до абсурда, чтобы иметь её перед собой уязвимой, на случай, если мне придётся ей что-то указать или приказать. Да и её замечание по поводу написания мной книги запустили во мне внутреннего палача, хладнокровно перебирающего инструмент не для убийства, нет, она мне ещё будет нужна, но для пытки.

Ольга попыталась пропустить мимо себя мою издёвку, тряхнув головой и на мгновение закрыв глаза, и, видно, у неё получилось, потому что она выдала другое:

– А ведь это может оказаться и неплохой идеей.

– Ага, – теперь я не дал ей договорить, да в той же манере, какой она минуту назад усекла меня, – и самое хорошее в этом то, что ты сможешь приписать успех операции своей терапии. Ведь ты позволила этому случиться.

– Я ни это имела в виду.

– Это-это, не стесняйся. О человеческой подлости я знаком не понаслышке, но я уважаю всякое явление, которое прибывает в человеке, если не сказать больше. Я трепещу перед всем, что в нас инсталлировал Создатель! Ведь того коснулись его персты и очи.

Ольга с мыслью уставилась на меня.

– Что, непонятно серьёзен ли я?

– Да.

– Если нет, то я богохульник, если да, то меня можно рядить в сумасшедшие, опять же, так? Ведь разве по нынешним меркам человек, разговаривающий с богом, нормален? Другой мог бы пройти мимо этого вопроса, а тебе здесь надо иметь мнение, отсюда твоя проблема. Ладно, Оль, не обращай внимания. Просто у меня на сегодняшний день мысли не поспевают за делами, а дела за мыслями, вот я и несносный.

– Я заметила.

– Надеюсь, это не отразиться на нашем проекте?

– Нет.

Я задержал взгляд на Оле. Решил, что на сегодня издевательств над ней хватит, и не стал уточнять, а не означает ли это, что на дураков не обижаются. А вместо этого перекинулся вниманием на оставшуюся, самую красивую и вкусную часть стэйка, к которой постепенно подбирался, отхватывая от него ножом и вилкой менее привлекательные части. Вонзил вилку в этот последний кусок и отправил его себе в рот, и стал рассматривать овощи, чтобы подхватить самый подходящий для закуски такой вкуснятины, которую сейчас перемалывали мои крепкие челюсти – здоровый аппетит теперь не покидал меня никогда.

– Ты сейчас на работу? – решил сделать я шаг назад в беседе, чтобы потом сделать два вперёд.

– Конечно, куда же ещё?

– Вот ещё, кое-что, – проговорил я, некультурно допустив в сопровождающем говоримое жесте руки участие зажатого в ней ножа с остатками еды, – ты часто в разговоре употребляешь слово «конечно». Это ничего страшного, но не всегда. Иногда, давление и рамки, которые сопровождают это слово, провоцируют помехи для мыслительных процессов слушателей. Не знаю, это слово-паразит и меня оно бесит.

А то бы я сказал ей ещё, что если уважаешь оппонента, не будешь так завуалировано не давать ему самостоятельно мыслить.

– Да нормальное слово! – отреагировала она эмоционально, проигнорировав содержание и намёк.

– Хорошо. Что мне ждать?

– Я тебе сообщу, когда увижу её.

– Оля, смс или мэйл с номером телефона.

– Да-да, я поняла, я другое хотела сказать. Я хотела сказать, что прежде, чем передам её тебе, – она ухмыльнулась, – хотела сказать «на экзекуцию», я бы хотела ещё раз на неё посмотреть.

– А-а, это? Ну, посмотри. Только зачем? А-а, понял.

– Да. Я просто пока сомневаюсь, ты ли решение её проблемы?

– По крайней мере, не наврежу.

– Уж, постарайся.

– Уж, постараюсь. Точно не хочешь выпить чего-нибудь? Ещё кофе?

– Нет, будем уходить.

Я отыскал глазами девушку, которая нас обслуживала, и когда она подошла, попросил пятьдесят граммов конька и счёт.

– Спасибо тебе, Оля. Спасибо, что согласилась мне помочь. Из всех вариантов у меня самая большая надежда на тебя, потому что ты лучше всех знаешь меня, а значит, ты мой лучший сообщник. Жалко только, что ей тридцать девять. За самое удачное завершение этого проекта! – чуть восторженно произнёс я, и уничтожил коньяк одним глотком.

– Ты же за рулём!

– От этой дозы трезвыми останутся даже те триста граммов мяса, которые устраиваются в моём желудке, а что говорить о моих девяноста пяти кэ-гэ?

Ольга цыкнула, мотнув головой и опять прикрыв глаза.

– Пошли? – спросил я, когда вложил в расписную, чёрную, тяжёлую коробочку, в которой нам принесли чек, деньги за обед.

– Пошли.

Я вскочил, и в своей галантности готов был отодвинуть стол, чтобы ей было легко подняться, но, конечно, не стал этого делать. А вдруг бы получилось с душераздирающим скрипом по полу?

Я проводил Ольгу до офиса, сел в машину и покатил на работу. После такого обеда –неприлично жирного куска мяса и коньяка – мне всегда хочется пойти и завоёвывать города.

Чем замечательно состояние, когда отправляешься на охоту? Я не имею в виду охоту человека на зверя или зверя на зверя. И вообще, я не об убийстве. Нет, здесь я говорю об охоте человека на человека, на женщину, в моём случае. Каждый человек в чём-то уязвим. К каждому можно найти подход. Каждый готов дать тебе то, что тебе хочется. Не всегда всё и сразу, но при определённых обстоятельствах всё, что тебе потребуется.

Я соврал Ольге, что использую и традиционный способ, чтобы завести знакомство. Я даже и не думал делать что-то, кроме того, чем обязал Ольгу. Во-первых, у меня нет времени; во-вторых, это требует огромных интеллектуально-психологических затрат; в третьих, то что мне надо не найдёт отклика среди участников, вернее участниц, традиционного способа знакомства. Четвёртое, пятое и так далее уже не имеет значения, когда первые три причины занимают больше половины от мотивации. Я сформулировал для себя чётко, что хочу, и это заложено не в девушках, которые уйдя за тридцать, так и не пережили ярких отношений, потому что всегда были критически настроены к представителям противоположного пола и имели завышенную оценку, этого нет и в проститутках по жизни и по существу, но в скрытой, загнанной и нереализованной форме находится в таких, которые коснулись в одно время своей животной стороны, были траханы хорошо, но оказались оставлены или отставлены. И это не блондинки, и никто между ними и иссиня-черными женщинами, но лишь последние, жгучие брюнетки. Здесь ответ кроется в устоявшихся словосочетаниях, характеризующих женщин, деля их по цвету волос. «Яркая блондинка» – этой надо просто светиться, быть яркой, смотреться, выглядеть то есть. Этих заботит только, как они на фоне такого-то белья, а как на фоне такой-то стены. Не зря о них в анекдоте говорится, что они во время грозы стоят у окна, потому что думают, что их фотографируют. Не привлекают меня и рыжие. «Огненно-рыжая», как говорят. Эти хоть и обжигают, но им надо ещё и гореть, то есть яркими быть, как первым. А так как в продолжение долго времени в своей потребности выглядеть эффектно они настолько сильно развивают в себе чувство красоты, что со временем начинают «делать» меня, это начинает выбивать меня из колеи. Поэтому смело себе признаюсь – я таких не тяну. Я раздражаюсь, когда обнаруживаю чёткую рыжеволосую женщину. А вот «жгучая брюнетка» – это другое дело. От вида красивых чёрных волос у меня поднимается температура. Жгучая – её заботит только чувственность. Если блондинок заботит только внешняя сторона происходящего, если рыжих – внешняя сторона и чувственность (кстати, вынуждаемые разрываться и на ту область, и на эту, они растрачивают себя, не добиваясь успеха ни там, ни тут), то брюнетки – это комок чувственных наслаждений. Именно их, брюнеток, меньше всего будет заботить, не сильно ли растрепались у них волосы во время того или иного (сексуального) действа, если тебе вдруг вздумается провести рукой им по волосам, по этой же причине их не станет волновать, как они выглядит с потёкшей по щёчкам тушью, если ты чуть-чуть переборщишь. Брюнетка всегда думает только о том, что испытывает она и её партнёр, и никогда не обойдёт мужчину моментом, который ему нравится. Тогда как первые даже слюнки, бывает, у губ стараются подтереть. Это могло бы быть сексуально, если бы это делалось ради этого. Кстати, именно этим и занимаются брюнетки. Конечно, описанное не аксиома, и я не настолько зигзанутый, чтобы установить для себя такое ограниченное пространство для маневрирования. Тем не менее, это имеет место быть, равно как и исключение из этого. Но за своей исключительной редкостью данные случаи не заслуживают энтузиазма.

Итак, охота. Да. Не думаю, что Оля будет тянуть. Она ж не вся заинтересована интеллектуально в продвижении проекта, чтобы удовлетворить своё любопытство, что же из этого получится – определённая её часть получила полторы тысячи евро. Завтра, максимум после завтра, я даже не хочу думать, что это может затянуться больше, чем на три дня, я получу от неё номер телефона той девушки, женщины, и я очень, очень хочу думать, что мне сразу попадётся то, что мне надо.

Я не стану эту девушку сильно изучать без неё самой, так я обеспечу себя редким удовольствием совместного переживания от познания друг друга. Но я выведаю о ней, что будет необходимо, чтобы вовлечь её в то, что составит в дальнейшем мой и её источник радости, удовольствий и наслаждений. Я буду накручивать вокруг неё круги, чтобы дождаться, когда она попадёт в те обстоятельства, в которых её поведение станет предсказуемым, предложение максимальным, а цена вопроса минимальна. Конечно, любая девушка хочет партию, каждая свою. Одним от своей второй половинки требуется двенадцать часов в сутки физической близости, другие хотели бы иметь рядом безропотное подтверждение, что она не больная на голову или что-то в это роде, и у которых, тем не менее, начинает болеть голова, как только количество слов, услышанных в течение дня от «любимого», начинают переваливать за пятьсот. Все мы разные, но в чём-то однородном нуждаемся. И всё тут. И мне нужна партия. Но только по пятничным и субботним вечерам, иногда в дневное время. Это зависит от занятости, погоды, времени года и прочее, над чем лучше не задумываться, чтобы оставаться в здравом уме и при памяти.

И есть ещё кое-что. Есть свидетели моего падения. Они никогда не забудут моей ситуации, и в этом смысле я постоянно буду мало того, что испытывать неловкость, я не смогу ими руководить. Всякий раз, когда я буду приказывать совершить действие, которое им будет казаться абсурдным, они будут вспоминать «провальный» период моей жизни. Или я его буду вспоминать, а они чувствовать это, и ничего хорошего думать по этому поводу не будут. В общем, в моей команде есть люди, которые будут знать моё уязвимое место. А если я не могу избавиться от этого места, значит…

Так я думал по дороге в офис после того, как расстался с Ольгой, которая не дала мне сказать красивую, заготовленную речь в защиту всего человечества.

Проходя по коридорам своего офиса, я написал сообщение Борису, чтобы он зашёл ко мне не раньше, чем через пятнадцать минут, но как только сможет. Менеджер по развитию появился через пятнадцать минуты.

– Присаживайся, Борис. Разговор может быть долгим, а может и нет, как пойдёт.

Борис присел.

– Что ты обо мне думаешь? – спросил я его, усевшись напротив, потому что до этого ходил от стены к стене, ещё и ещё раз спрашивая себя, стоит ли связываться с Борисом, потому что задуманное сомнений не оставляло, а вот Борис... Но мне кто-то нужен, и всегда будет нужен, на кого я смогу положиться. Конечно, не в последний момент, когда каждый не может не думать только о себе.