Текст книги "Доминант"

Автор книги: Станислав Грабовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Беру сапог, отворачиваю голенище, чтобы Марте было легко погрузить в него ножку. Прежде чем распрямить голенище, просовываю пальцы к своду стопы и скольжу ими до плюсны, затем обратно к пяточке, сильней отворачиваю голенище, чтобы проделать такую же процедуру, но со внешней стороны стопы, насколько получается засунуть туда пальцы, и начинаю распрямлять голенище по ноге, постоянно касаясь кожи Марты пальцами. Фиксирую идеально надетый сапог на ноге своей Госпожи и начинаю медленно тянуть собачку молнии снизу вверх. Перфектно!

Проделываю то же самое со вторым сапогом.

Колени Марты становятся чуть прикрыты; теперь она выше ростом; из-за высоких шпилек необходимость прилагать чуть больше усилий для удерживания равновесия отражается напряжением дополнительных групп мышц бёдер и попки, они вырисовываются, хоть и незаметно для глаз, но зато сразу видно, как в несколько крат повышается сексуальность общего вида Марты. Я нахожу способ, как продлить мгновение, чтобы насладиться картиной.

– Может Госпожа хочет чай или кофе?

– Ты уже всё сделал?

– Нет, Госпожа, ещё не конец.

– Тогда – много говоришь, – кидает она, заканчивая фразу быстрым-быстрым движением шеи и подбородка вперёд и вправо, затем влево, и возвращением их в прежнее положение. Какой-то такой молодёжный жест, кокетливый, не Госпожи.

– Да, Госпожа.

Беру лифчик. Это будет поинтересней. Правда, наверно, ей лучше бы это было сделать самой.

Первой под бретелью проходит рука с бокалом шампанского, и бретель располагается на плечике. Держа лифчик за вторую бретель, жестом руки прошу у Марты подержать плеть. Она даёт мне её, продевает руку под бретелью, и я вкладываю ей в руку снейк обратно. Захожу сзади, протягиваю руки под её руками, чтобы свести их на центральной части лифчика и ухватиться за его чашечки, оттягиваю их вниз и вперёд насколько это необходимо, слегка напираю грудью Марте на спину, заставляя её наклониться, и её небольшая грудь полностью оказывается в чашечках лифчика. Она своими действиями мне помогла, и это, конечно, не был жест Госпожи. Но мы оба этого не заметили. Прижимаю её грудь аксессуаром и, пропуская его бочки между своих пальцев, скольжу руками к застёжке. Отмечаю – лиф расположен параллельно полу, чётко под лопатками. Довольный своей работой, захожу спереди. Никакой эротики! Я слуга, который помогает одеться своей хозяйке! Фиксируя одной рукой чашечку, другой проникаю под неё, чтобы собрать и поправить грудь. Пальцами нащупываю сосок и делаю на нём пару лёгких движений, стараюсь, чтобы это выглядело, как часть от процесса собирания и поправления груди. Нежно массирую грудь, но так, чтобы казалось, что я просто стараюсь тщательно её собрать в руке. Чашечка оказывается полностью заполнена, а сосок расположен в её центре. Те же движения повторяю на левой стороне лифа. Может данный акт и утратил на какое-то мгновение сексуальность с эстетической точки зрения, но зато на чувственном уровне, уверен, был бомбой. Можно было судить даже по Марте – она стояла особенной.

Наклоняюсь к куртке, показываю Марте, что хочу на неё надеть её. Кладу куртку обратно на диван, чтобы принять от неё бокал и плеть. Красиво, как реликвию, опускаю на пол и то и другое. Она подставляет себя, чтобы я смог надеть на неё куртку. Застёгиваю молнию, ремешки. Опускаюсь за бокалом и плетью, вкладываю их в руки своей Госпожи.

Видимое заставляет трепетать. Отступаю на шаг, присматриваюсь к деталям, к порядку. Марта даёт обойти и рассмотреть себя со всех сторон.

На диване остались одни трусики. Теперь надо придумать как – как можно дольше смотреть на Марту в куртке и сапогах, хотя бы две лишних секунды?

– Можно, Госпожа? – спрашиваю и указываю пальцем на трусики.

– Что – можно?

– Надеть их тебе, Госпожа?

– Я вот даже не знаю, тебя сразу наказать или позже.

– Я просто подумал, – и осёкся, а трусики уже были у меня в руках, – нет, мне показалось… я хотел сказать… О, Госпожа, они так скорей хотят на тебя!

Я упал на колени и наклонился к ногам Марты, чтобы попытаться надеть на неё трусики, но мне в бедро «воткнули» каблук.

Появилась боль, чуть меньше, чем если бы мне в это место стали ввинчивать шуруп. Я подумал, что смогу стойко перенести давление каблука, пока Марта не насладится моментом, но мне на помощь пришло то, что я мало когда себе мог объяснить. Я спокойно смотрю на вдавленный каблуком участок джинсов, а про себя думаю: «Вот, сидит человек, а перед ним стоит другой и причиняет ему боль». Я думаю; мысли приобретают аналитический характер – внимание сосредотачивается на этих мыслях, не поспевая «сгонять» к тем участкам мозга, которые сигнализируют о боли.

– В глаза смотри, – следует её команда.

Я поднимаю на неё взгляд.

Давление каблука усиливается.

– Проси прощения, – следует приказ.

Я наклоняюсь, как могу, и начинаю облизывать её сапог.

Наверно, следует красивый жест Марты, я этого не вижу, но ощущаю, как мне по спине приходится удар плетью. Я лишь выгибаюсь в спине, не останавливаясь в своём занятии.

– Мне кажется, если тебе сейчас же не преподать урок, потом будет поздно. Тем не менее, – и ты помни это, пока мне не надоест, – если в следующий раз вместо приятного переживания ты предложишь мне какой-нибудь вопрос, я найду себе другого раба, который будет свою госпожу только радовать.

– Не надо, Госпожа, я всё сделаю. Всё-всё.

– Не надо? Сколько раз я уже слышала, что ты всё сделаешь? А ты только и делаешь, что расстраиваешь меня. Я уже думала, как меня сейчас будут облачать в эти приятные трусики, а ты? Что сделал ты? Кто ты после этого?

– Госпожа Марта, ты знаешь, что все ошибки я совершаю только из-за безумного почитания и любви к тебе. Ты, знаешь, что…

– Я всё это уже слышала, и мне это тоже надоело. Я что, много прошу? Или непонятно выражаюсь? Вот… – она запнулась, подбирая слова, – ты живёшь в каком-то там своём грёбаном мире, и в этом твоём мире, здесь, с тобой сейчас какая-то малолетняя хотелка шоколада и шампанского. И у тебя во всём так! На что тебе не укажешь, ты всё видишь в каких-то долбанутых красках! И в этих своих долбанных красках у тебя нарисовано, что твоя госпожа просто обожает стоять по полчаса полуголой перед стеклянной стеной с видом на потухшую Ригу и давиться шампанским. И заметь, без кофе, без ужина, без перспектив.

– Да, Госпожа. То есть я хотел сказать – нет. Нет – всем предыдущим моим действиям. Сейчас я всё исправлю.

Я прекращаю лизать сапог Марты и изготовляюсь для надевания трусиков.

Марта позволяет мне сделать это. Когда трусики оказываются надеты, начинаю поправлять. Это мой любимый момент. Я стараюсь расположить и распределить ткань, учитывая особенности строения области бикини Марты. Каждая складочка принимает свою полосочку, каждый бугорок – свой шовчик. Я присматриваюсь и анализирую, насколько «своё» место заняла резинка, и поправляю её вверх или вниз, в зависимости от необходимого. Снова и снова возвращаюсь к губкам, где перфектно укладываю ткань, периодически запуская пальцы под трусики, чтобы до нужного оттянуть их от тела и уложить обратно правильным образом. Иногда мне кажется, что в результате моих действий трусики слишком сильно натягивают Марту в самом любимом моём месте, тогда я самым аккуратным образом пытаюсь несколькими пальцами собрать ткань в этом месте, отчего Марта иногда подёргивается, и укладываю её обратно, разглаживая большими пальцами в стороны. Незаметно совершаю неаккуратное действие, чтобы повторить эту процедуру. Сокрушаюсь, что не следует команда Марты сделать ей приятно. Когда заканчиваю, меня можно упрекнуть только в одном, что я слишком долго возился, но зато как оказываются надеты трусики на моей Госпоже! Ни один человек в мире не найдёт ни одной погрешности в последнем.

Я беру флакон туалетной воды и делаю по пшику на левую и правую сторону шеи Марты, а потом ещё создаю одним пшиком «облако» над ней, чтобы ароматные осадки осели ей на волосы, кожу и куртку.

– Сделано, Госпожа! – говорю я, и кидаюсь к большому зеркалу, которое не подкатываю, а подношу и устанавливаю перед Мартой.

Она начинает себя рассматривать, несильно поворачиваясь.

– Я старался, Госпожа! – говорю, намекая на идеально подогнанный наряд.

У меня есть снятые мерки с фигуры Марты, и прежде чем какая-то вещь, купленная в магазине, будет на неё надета, она оказывается у виртуозки-швеи, жены одного моего хорошего знакомого; самое главное, они оба умеют держать язык за зубами. Помимо того, что наряд весь ушит и перешит аккурат под фигуру Марты, я хочу услышать от неё восхищение, как я на неё его надел. Разве можно не восхититься безупречностью моей работы? Разве можно не увидеть, как идеально одно дополняет другое, и как все аксессуары являются одной частью? Разве можно не испытывать восторг, как чётко надеты трусики, и как чётко они гармонируют со всем, что сейчас на этой женщине?

Марта поднимает левую ножку и ставит её на диван, потом опускает её обратно, поворачивается задиком к зеркалу, поднимает и ставит на диван правую, рассматривая через спину себя в отражении. Опять поворачивается передом к зеркалу, смотрит на себя с мгновение и переводит взгляд на меня. Смотрит мне в глаза, и у неё появляется насмешливое выражение, а у меня возникает паника. Марта медленно опускает руку к трусикам, оттягивает резинку и с хлопком возвращает её на место.

– Хочу кушать, – говорит она, и устремляется в столовую.

Я с отчаянием констатирую, что она всё испортила – теперь один из элементов её наряда не идеально сидит на ней. Я заламываю руки, всё надо исправить и как можно скорей. Я не смогу служить ей, если она не безупречна. Я скачу за ней в столовую, прыгаю рядом с ней то с одной стороны, то с другой, на ходу пытаюсь поправлять сбивающуюся ткань трусиков на попке, через мгновение оказываюсь впереди неё, и никак не получается исправить то, что она сделала, хлопнув резинкой.

Марта, не замечая моих стараний, с каменным лицом, вонзая каблуки в пол, целенаправленно идёт в столовую.

Я паникую, я встревожен, а она спокойна, и грациозно усаживается на стул с высокой спинкой.

– Госпожа, ужин будет с минуты на минуту. Кофе – сейчас.

Тревога не объясняемо куда-то исчезает, от неё почти ни следа, и я вознамериваюсь отнести часть заслуги за это на счёт Марты (она что-то прознала во мне? – и теперь у неё получается каким-то образом склонить меня к спокойствию при несовершенном? – о чём она не задержит поведать мне вскоре?), но спохватываюсь, додумавшись: просто Марта присела, и проблема исчезла из поля зрения. Корю себя, что допустил высокое мнение о другом человеке вопреки сформировавшемуся и усомнился в своей внутренней системе. Радость быстро вбирает в себя всё, хоть воспоминание и может, вернувшись, с силой ударить по моей психике. Ненавижу слабость, но здесь вопрос порядка!

Полностью успокаиваюсь и забываюсь, когда мой взгляд падает на кофейный аппарат. Tonino Lamborghini – один из пары тысяч, выпущенных в прошлом году, космос, а не кофеварка, и ко всему прочему – идеальная симметричная конструкция. Замеры штангельциркулем заставляли шевелиться волосы у меня на голове. Мастерская работа.

Запускаю автомат на среднюю скорость, чтобы успеть положить мороженое в высокий стеклянный стакан. Заливаю мороженое тонкой струйкой кофе, чтобы они не смешались, мороженное всплывает, сверху выдавливаю взбитые сливки, сливки поливаю шоколадным сиропом, подставляю напиток под вываливающуюся из холодильника хрустящую, ледяную стружку, вставляю в напиток чёрную трубочку и на стеклянном блюдечке с ложечкой подаю Марте.

– Что на ужин? – спрашивает она, отпивая глясе.

– Жареный осьминог, Госпожа.

– Откуда в Латвии осьминог?

– Его везут из Литвы, Госпожа.

– Блин, а в Литве откуда осьминоги? Во-первых, ты не вкусно приготовил кофе, – сразу заговорила она, не дав мне ответить на вопрос, – только перевёл продукты (я знаю, что это не так), а во-вторых, ты вроде не понимаешь, что тебе говорят. Я только-только объяснила тебе, чтобы ты не считал меня нигде ни за кого другого, кроме как не за меня, а ты опять начинаешь.

Объяснять ей, что я знаю, где заказывать такие вещи, чтобы не получить осьминога, неизвестно сколько месяцев или лет провалявшегося в морозилке – это напомнить нам обоим о «жизни».

– А в Литву его привезли прямо из Адриатического моря, Госпожа, – спокойно стал сообщать я, будто повёл речь о том, как правильно жарить картошку. – Он не больше семнадцати часов пролежал при температуре, не превышающей пяти градусов. Его приготовили три часа сорок восемь минут назад. Сюда его доставляют, сохраняя температуру тридцать восемь градусов, именно такая температура лучше всего способствует его перевариванию. Кофе не холодный, не горячий? Госпожа, прошу, пей маленькими глотками, задерживай напиток во рту, пока он не сравняется температурой с температурой твоего ротика.

– Я сама разберусь, какой температуры кофе отправлять себе в рот, понял? Или ты хочешь ощутить, какая температура у меня во рту?

– Нет, Госпожа…

– Что – нет?

– То есть да, Госпожа, хочу, если ты этого хочешь.

– Мне надо, чтобы ты сам хотел.

– Очень хочу, Госпожа.

– А теперь не хочу, чтобы ты сам хотел.

– Не хочу, Госпожа.

– Дурак.

– Как скажет Госпожа.

– Что-о?!

– У тебя там наверно холодно, Госпожа.

– Ты даже не представляешь, как. Попробуй пальчиком.

Осторожно приближаюсь к Марте, неуверенно поднимаю руку к её рту и вытягиваю указательный палец. Она подкладывает под мой палец язык, глядя на меня снизу вверх, держит так, а потом насаживается на него ртом и, дав ощутить холод своего рта, медленно с отсосом отстраняется.

– Ну, как?

– Холодно, Госпожа.

Марата начинает возиться трубочкой в стакане, втягивая при этом его содержимое, и, отыскав горячие кофейные слои, говорит:

– А теперь? – и открывает рот.

Я вкладываю ей в рот палец, и она опять выталкивает его с отсосом.

– Горячо, Госпожа.

– Вытащи его, – метает она взгляд в направлении моего паха.

Я подчиняюсь.

Она начинает втягивать кофе, глядя на моё возбуждение и, дождавшись большей половины от процесса, притягивает меня за джинсы, и делает то же, что только что проделала с моим пальцем, там.

– А так?

Я закрываю глаза, у меня вырывается стон.

– Не слышу, – говорит она, вернувшись к напитку.

– Очень горячо, Госпожа.

– Одевайся.

Я ещё стою полсекунды в надежде, что это может повториться.

– Кто доставляет осьминога, местные?

– Курьер из Литвы, Госпожа.

– Мужчина, женщина?

– Мужчина, Госпожа

– Я сама приму.

– Как будет угодно Моей Госпоже.

– Вот-вот, как будет угодно твоей госпоже. Ты будешь рядом, подхватишь ношу.

– Да, Госпожа.

Она решилась всё-таки. И – такая! Это будет нечто! Если бы курьер был из наших, «местных», как она выразилась, она бы, конечно, себе такого не позволила, и быстрей из-за меня: мне такая слава ни к чему. Но я всё рассчитываю, и меня уже посетила мысль, что Марта может захотеть что-нибудь эдакое, и поэтому решил уже в этот раз попытаться создать подходящие условие. Если бы я не рассчитал всё заранее, нашёлся бы что сказать, чтобы Марта этого не делала, а она б подчинилась: вопросы конспирации наших отношений были в моём ведении; а если бы она не предложила, я бы намекнул на некоторые возможности для неё необычного сексуального переживания. Но всё сложилось, как только возможно хорошо. Марта может даже подумать, что это она инициатор такого околосексуального «приключения». Пусть.

– Сколько до осьминога?

– Восемь минут, Госпожа Марта.

– Тогда займи пока свою Госпожу делом. Под стол.

Юркая и устраиваясь под стол, с трепетом охватываю взглядом составленные ножки Марты, сжав подбородок рукой, замираю, смотря, с какой грацией она скромно их разводит – немножко – и тут же появляется её неторопливая ручка, направляющаяся к ткани трусиков. Может ли оказаться, задаюсь я вопросом, что у меня будет в жизни ещё такой момент: когда я окажусь в таком положении, с такими намерениями? Неправильно ли здесь и сейчас: не упускать ни одного мгновения, и с жадностью вбирать взглядом каждый сантиметр видимого пространства? Дразня меня неторопливыми и нескромными действиями под столом своей ручкой, над столом Марта, наверно, с беспечным видом другой рукой управляется с соломинкой в стакане, припав к той губками, потому что пока я наслаждаюсь видом, и раздумываю, с чего приступить к исполнению приказа, с поцелуя ли, становятся слышны характерные от втягивания напитка через трубочку звуки. Делаю два раза так, чтобы было очень-очень нежно. Перед глазами Марта, силящаяся сидеть спокойно, губки обжимают трубочку, удерживаемую рукой, взгляд в некуда, вернее на представлении, как её зацеловывают, полизывают и присасываются там, где сопротивляться этому она может меньше всего. У меня появляется безудержное желание довести её за эти восемь минут, и поэтому я начинаю «яростно» разнообразить ласку, чтобы как можно быстрей определить ту, на которую сегодня у Марты окажется самая нежная реакция, но меня прерывает её голос:

– А где музыка?

Бросаюсь к пультам, чтобы запустить продолжительные по времени музыкальные композиции Дип-хауса, и возвращаюсь обратно.

– Почти всё хорошо, – слышу я сверху её голос через минуту, когда мне удаётся вернуть её состояние и восстановить вид и характер моих предыдущих действий.

На это я отвечаю более нежными движениями языка и рук. Марта шевелиться, и я мигом открываю глаза, закрыв их до этого от наслаждения и для обострения чувствования реакции Марты. Она выгибается в спине. Это является хорошим признаком, значит, ей нравится и ей очень приятно, она втянута в процесс. Тут же Марта откидывается на стуле, раздвигает ножки сильнее. Убирает руку с трусиков, и ткань закрывает от меня почти всё. Я делаю вид, что разозлился и с глухим рыком, но нежно, кусаю её там. Марта – настоящая Госпожа. При всём том, что происходит у неё на «глазах», под столом, у неё чётко получается «играть» королеву на отдыхе и, удерживая одной рукой стакан, а второй направляя в рот соломинку, делать вид, что в первую очередь её интересует напиток и музыка, и она даже иногда что-то «мычит» в такт композиции, не выпуская соломинку изо рта. На мой рык под столом показывается её рука, и я получаю удар ладошкой по щеке и губам.

– Порычи мне там! – говорит она сверху.

Хватаюсь руками за трусики, начинаю сдвигать их то на одну, то на другую сторону, продолжая делать приятно губами, языком, а иногда и зубами. Марта начинает ёрзать на стуле, подставляясь желаемыми быть обласканными местами под мой, ни на миг не останавливающийся на одном «месте» рот. Это могло означать и как то, что у неё приближается оргазм, так и то, что ей просто очень приятно – за время наших встреч я не настолько хорошо изучил Марту, чтобы на такой «ранней» стадии мог без ошибки идентифицировать глубину и качество её возбуждения. Интересно, как бы могла Марта описать свои ощущение, свою реакцию на происходящее? Что б я прочитал, если б всё это описывала она? Что б я прочитал, дойдя до этого места? Может: «…у меня получилось, я так хотела это испытать – посидеть однажды или полежать, или постоять, попивая кофе или читая, ковыряясь в телефоне или занимаясь какими-либо делами по хозяйству, и чтобы в этот момент мне кто-то доставлял там удовольствие язычком. И вот, это происходит, я пью кофе, приготовленное отменно, и мне ничего не приходится делать, а мне лижут, и язычок так искусно проходится именно по тем местам, которые больше всего мне нравится, когда обхаживают, и да, если бы ты сейчас, малыш, не соснул мне клиторок…». А может всё это было бы описано и намного пошлей, зная, какими иногда бывают женщины жадными, в хорошем смысле, до таких удовольствий, а может и так уже много пошло, подумалось мной, чем можно переварить?

Зазвонил домофон.

Я отстраняюсь, чтобы Марта могла встать из-за стола. Мне тоже предстоит оказаться на ногах как можно скорее.

Марта встаёт и продолжает стоять, вопросительно глядя на меня. Я догадываюсь и бросаюсь поправлять ей трусики.

– Ещё раз прекратишь делать то, что я попросила, без приказа… – маскирует она сожаление угрозой.

– Да, Госпожа, этого больше не повториться.

– Кто? – спрашивает она, нажав кнопку домофона.

– Заказ для госпожи Марты.

– Входите, двадцать четвёртый этаж.

Как этой женщине удаётся оставаться серьёзной в такой ситуации и улыбнуться, как только я об этом подумал?

Я опускаю взгляд на трусики, замечаю на них складочку как раз на том месте, где мне больше всего хотелось бы её увидеть и поправить, коснувшись самого чувствительного места Марты пальцем, что я и делаю, воспользовавшись невозможностью, из-за времени, для Марты устроить мне «поучения». Она молча, с придыханием принимает и наблюдает мою заботу, и не выказывает никакой реакции, но я знаю, что в копилку её возбуждения, после такого моего действа, добавляется ещё один приятный «клик».

Через минуту раздаётся звонок в дверь.

– Открывай! – командует она, а в глазах и позе след от только что пережитого.

Я распахиваю первую дверь, а потом открываю замок второй и, толкнув её от себя, делаю шаг назад.

– Здравствуйте, – говорит с литовским акцентом молодой человек лет двадцати пяти (как я заранее договорился, чтобы не младше), входя в мою квартиру, и осекается.

Пока Марта, наслаждаясь производимым нами, а в особенности ею, эффектом, смотрит в лицо этому парню, я позволяю себе погасить на секунду «раболепное» состяние, чтобы запустить весь свой аналитический механизм, и в точности воспроизвести у себя внутри состояние этого парня, его мысли, ощущения. Тут же возвращаюсь в роль, уже наблюдая за Мартой. Она намерено выжидает, когда её рассмотрят вконец.

– Пройдите за мной, пожалуйста, – просит она.

Парень следует с коробкой за ней. Он явно потерял дар речи. Ведь кроме «здравствуйте» он не смог произнести больше ни одного слова, а следовало бы хотя бы сказать, что он доставил заказ и так далее, и так далее. Что ж, выговориться когда-нибудь, когда будет рассказывать кому-нибудь, к каким клиентам ему порой приходилось доставлять товар.

Марта идёт впереди него, он за ней, разглядывая её голые ноги, обутые в наисексуальнейшие сапожки, и попку, выглядывающую из-под куртки, круто ходящую из стороны в сторону при её ходьбе, трусики на которой бросались в глаза вот-вот. Я следую за ними в джинсах и с кожаным ошейником на шее.

– Поставьте, пожалуйста, коробку сюда, – указывает она на стол.

Парень исполняет и встаёт в такую же позу, в какой стою я.

– Спасибо, молодой человек, – возвысив до удивления голос, говорит Марта.

Парень сглатывает и отвечает:

– П-пожалуйста. Открыть?

– Есть, кому для меня это сделать, – и не капельки внимания в мою сторону. Какая же она красивая!

Ему не следовало задерживаться ни на мгновение, но я его понимаю, когда у него так выходит. Голос Марты возвращает всех нас в действительность:

– Всё?

– Да, п-пожалуйста, – парень бледен, устремляется к выходу.

Я провожаю его, закрываю дверь и возвращаюсь к Марте.

Она стоит с зачарованным видом перед коробкой из белого картона. Её глаза блестят. Мои тоже – из-за того, что у меня получилось доставить ей оригинальное удовольствие. За мгновение, как только в головке Марты чуть не появились мысли, которые могли бы отвлечь её от всего этого, со словами: «Ужин для Госпожи Марты», – я бросаюсь снять верхнюю часть коробки. Какие-то хитроумные загибы и скрепления задерживают открытие её секунд на семь – меня швыряет к грани раздражения. В коробке, ожидаемо, тарелка-баранчик прямоугольной формы. Основание черное, матовое, а клоше ослепительно белое и тоже матовое. Ухватываюсь пальцами за ручку крышки-колокола, выжидаю полсекунды и открываю содержимое баранчика. От увиденного у меня во рту образовываются слюни. Местами нежно-бледненький, местами красненький, местами коричневинький, присосками кверху, с беспорядочно изогнутыми щупальцами, заполняя собой всю прямоугольную тарелку, сантиметров сорок в диагонали, поджаристый, местами до корочки, осьминог. Между щупалец золотятся половинки тушёного картофеля, зеленеются листики петрушки, красуются дольки лимона, и блестят чёрные оливки, чуть сморщенные из-за тушения (единственное, к чему следовало придраться).

– Ммм, – издаёт довольное мычание Марта, и пока я суечусь за приборами, салфетками, бокалом и вином, она отбрасывает стул в сторону, облокачивается локтями на стол, отставляя свою прелестную попку, и начинает отрывать пальцами поджаристые присоски, отправляя их в рот.

– Самая вкусняшка, – пищит она, некультурно, но умопомрачительно причмокивая.

Я подхожу к ней и хочу оформить сервировку стола: извлечь уже содержимое из коробки, убрать коробку с глаз долой, положить приборы перед ней и прочее – но она грубо оттолкнула меня от этого занятия, дав только положить на стол приборы, и впившись ногтями мне в бок, пристраивает меня вплотную к себе сзади, а сама опять облокачивается на стол локтями, нависнув над блюдом, и продолжает отрывать поджаристые присоски от щупалец осьминога, кусать лимончики, и даже умудряется воткнуть в одну оливку ноготок, чтобы тут же отправить ту в рот. Она наклоняется к своей «будущей» трапезе, словно кошка, чтобы вдохнуть аромат и лизнуть лимон, и её ёрзающая от этих действий попка, в которую мне приходится упираться, потому что так меня поставила Марта, и показывающаяся из-под задирающейся куртки спинка затуманивают всю работу моего мозга. Я беру Марту за талию, на что она никак не реагирует, и начинаю гладить, и слегка массировать её, насколько позволяла проникающая способность куртки, водя четырьмя пальцами ближе к её животику, а большими пальцами по спине. Осмелев, запускаю руки ей на живот. Марта продолжает демонстрировать свою нулевую реакцию, а я вдруг испытываю беспокойство, потому что понимаю, что не рассчитал опасность такого своего поползновения, и теперь близок к опасному моменту, когда зайду слишком далеко, и мне будет невозможно остановиться без «негативных» последствий, но она выпрямляется, и я понимаю по её стойке, плотоядному взгляду и потирающей ладошки, что она «созрела» для ужина, и хочет приступить немедленно к трапезе, но именно в данный момент ожидает стул. Бросаюсь исполнить не озвученное Мартой желание, и она опускается на стул, не обращая на меня никакого внимания, но целиком поглощённая зрелищем осьминога. Марта выгибает спинку, положив предплечья на стол, растопырив пальчики, и приготовляется получить вид еды и приборов перед собой, и когда я удаляю со стола всё лишнее, а на нём остаются лишь осьминог в тарелке и приборы по бокам от блюда, Марта бесцеремонно протягивает, не отрывая взгляд от стола, руку к моему лицу и поигрывает перед ним пальчиками. Я смотрю на её руку и играющие пальчики, на них остались остатки еды. Догадываюсь, что она хочет, и облизываю по очереди каждый из её пальчиков. Марта не даёт мне долго наслаждаться процессом, бесцеремонно вытирает свою ладошку об мой живот и хватается за приборы. Остаётся налить Марте вина, которое она не очень-то жалует, но того требует ритуал. Что я и делаю, украдкой наблюдая, с каким аппетитом она набрасывается на трапезу.

– Ты мне сегодня нравишься, очень нравишься, – говорит она, когда уничтожает одну треть порции и, оказавшись не в состоянии осилить более, откладывает вилку с ножом. – И меня это бесит, – резко заканчивает она, вытерев салфеткой губки и откинувшись на спинку стула.

Пока она говорит, я стою сзади неё, как и во время всей её трапезы, готовый служить, и разглядываю её, иногда заглядывая на плотно составленные голенькие ножки.

– Я в растерянности, Госпожа.

– Это я в растерянности, что плохо уже само по себе! А ты не можешь к ней даже приближаться. Вот. И это, видимо, то, чему тебя не обучить никогда. – Она поворачивается ко мне вполоборота, положив одну руку на стол, вторую на спинку стула и скрещивает ножки. – Глаза вниз и на колени. Как ты разговариваешь с госпожой?! – я исполняю. – Вот. Если бы ты это сделал быстрей, чем я произнесла, мне бы это понравилось, потому что осьминог был вкусный, но ты постоянно мнишь себя каким-то особенным и исключительным…рабом. – Она произносит последнее слово, понизив интонацию. – Ты постоянно думаешь, что возвышаешься над другими, такими же как ты. И вот эта твоя спесь не даёт мне покоя. Смотри. Я сейчас скажу тебе только одну фразу, и ты сразу обнаружишь свой характер, чего у тебя быть не должно, потому что о каком характере у тебя может идти речь? Где он? Ты – комок инстинктов, а будь в тебе хоть что-то ещё, ты сейчас не находился б на полу. Тебе разве ни о чём не шепчет ошейник у тебя на шее? – и Марта с силой ударяет по нему. – Не отвечать! – командует она и наносит ещё один удар. Возвращает руку на место, а через секунду ударяет ещё раз. – Сядь, чтобы мне было удобно тебя бить. Или ты считаешь, что заслуживаешь награды?

Я вычисляю удобную траекторию для нанесения ударов Марты, сидящей на стуле, по мне, сидящему на полу, и смещаюсь в сторону. Она смотрит на меня две секунды, а потом наносит мне по шее несколько ударов с разными временными промежутками. Что сейчас? Что ты «пережила», Марта? Что за «волну» ты поймала? Пресыщение так подействовало на тебя или именно мясо осьминога вызывает в тебе «странную» агрессию? Ведь, за игривым началом у тебя просматривается темнота, встревоженная с глубины души. Уверен, я правильно считываю это у тебя по глазам. И я озадачен, но рад, что сильней даже этого.

У нас с Мартой не чистые отношения ни доминирования-подчинения, ни садомазохизма. Что-то от первого, что-то от второго. Я больше за эмоциональную и интеллектуальную составляющую таких отношений, Марта, пока ничего не происходит, лишь грезит доминированием. Мы оба с ней при обсуждении этих сессий пришли к выводу, что истязания будут нужны: ей, потому что только в случае этого – угрозы и применения воздействия физической болью – у неё получится, пожелавшей попробовать доминировать, указывать и получать желаемое, а мне, потому что мне будет мало просто обещания (гарантии) награды за служение, а вот когда за неисполнение или ненадлежащее исполнение приказа будет следовать физическое наказание, а вот когда за болью вообще кроется какая-та тайна (это уже моё) – это совсем другое дело, даже для человека, никак не относящегося к таким переживаниям. Но самое главное – эмоциональная и интеллектуальная составляющая. Не только для меня, знающего это, но и для всякого, кто это даже не допускает. И этим двум составляющим быть, благодаря моим стараниям, явно или в обход, но быть. Я слишком много сталкиваюсь с властвованием, я всё могу просчитать, вижу людей насквозь, и знаю, какая б идея не была мной и мне подобными взращена, не найдётся необходимого количества людей, способных противостоять соблазну или лени, чтобы довести эти идеи до обозначенного счастливого финала, поэтому я не могу жить не беспокойно. Но тут – Марта! Женщина, которая работает парикмахером, оказалась для меня находкой, кладом, подарком. У неё под тонкой и нежной кожей мощная инициация. Я, может, обманываюсь, но признаюсь сам себе, что по некоторым позициям Марта мощней меня. И это приятно. Если бы не было этого её превосходства надо мной (правда, я не могу сказать точно в чём), мы бы с ней вообще ничего не «замутили». Я ещё не расшифровал, что это: сбой в алгоритме мироздания или сознательный акт высшего разума – допустить ко мне человека с таким настроением. Ко всему прочему, она самая вкусная, самая красивая, самая интересная и самая властная женщина из всех, кого я встречал.