Текст книги "Доминант"

Автор книги: Станислав Грабовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Даже сейчас, какой я ни есть, со всем багажом знаний, а уж в возрасте Бориса и подавно, да хоть бы мне времени на раздумье дали полминуты, но на такой вопрос я б ответил: «В смысле?».

– В смысле? – спросил он.

– В смысле? – переспросил я. – Да вот взять, хотя бы, когда я обижаю людей.

Мой первый вопрос и его первый ответ были похожи как е2-е4 и е7-е5, самое распространённое начало игры в шахматах. Зато второй мой вопрос исключил его пассивное участие в разговоре. Я для себя попытался представить его позицию. Если он не дурак, а он не дурак, то он должен уже понять: либо он остаётся в игре со мной, либо покидает её окончательно, причём вычеркнутым из неё он окажется ещё до того, как покинет мой кабинет. Я бы, отвечая на такой вопрос, апеллировал бы примерно к тому, что для всех хорошим не будешь.

Борис на мгновение сощурил глаза.

– Я знаю, что такое принятие решения. Я знаю, что такое развитие бизнеса – иногда тебе необходимо усилить одну область за счёт ослабления другой. Некоторым не хватит и жизни, чтобы понять, почему, если всё стремиться к совершенству, их деятельность в какой-то момент оказывается ненужной или требует изменений. Я не видел, чтобы вы кого-то обидели. Я видел, как вы увольняете, но эти люди либо сами напрашивались, либо это было необходимо, чтобы, убив – в кавычках – одного, дать жизнь другим двум. Это не обида.

– А если мне взбредёт уволить тебя сейчас?

Не дай бог не ответишь прямо, а начнёшь утомлять уточнениями, подумал я. Я ненавижу, когда люди на прямой вопрос реагируют уточняющими вопросами. Это, как было с моим необразованным другом, по юности, когда мы с ним катались в общественном транспорте. Я, чтобы насмеяться и потешить соседей по троллейбусу или автобусу, начинал спрашивать у него математические примеры: сколько будет семь плюс четыре или три плюс восемь, или семь и два? Он, шестнадцати лет отроду, реально не владел этими знаниями на рефлекторном уровне, потому что просто перестал ходить в школу во втором классе. Именно в этом возрасте у него не стало родителей, а два старших брата, один из которых сам был несовершеннолетним, не могли повлиять на него, потому что сами не были наделены необходимыми знаниями о жизни и располагали сомнительным набором ценностей. Каждый мой вопрос: например, два плюс четыре – встречался с его уточняющим вопросом, и у нас получался примерно такой диалог, сопровождаемый мои диким весельем:

– Тёма, сколько будет семь минус четыре?

– Что-о-о?

– Семь минус четыре?

– Три.

– А два плюс девять?

– Что?

– Два плюс девять, говорю? – я начинал веселиться.

– Ну, одиннадцать.

– А девять минус шесть?

– Чего-о-о? – он повышал голос, будто раздражался, но на самом деле пытался действовать беспрецедентно, наивно полагая, что этим можно скрыть своё невежество.

– Я говорю, девять минус шесть?!

– Ну, три-и..

Таблицу умножения я у него даже не спрашивал.

– Девятнадцать минус одиннадцать?

– Что-о-о? – ещё громче.

– Слышишь, а давай без переспрашивания? Сколько – девятнадцать минус одиннадцать?

– Девятнадцать минус одиннадцать?

– Блин, без переспрашивания! Отвечай сразу!

– Восемь, – при этом пытался, главное, сохранить спокойствие и создать видимость отсутствия усилий в производимых им вычислений.

– А корень из девяти? – и вот тут я закатывался смехом, а от него следовало всенепременное: «Да пошёл ты!».

Надо сказать в его защиту, что при всей его неотёсанности и грубости, усматривающихся в нём разительней, чем у всякого другого беспризорника из нашего круга, такая ситуация оказывалась для него удручающий. Его лицо, тёмное и так от въевшейся грязи, делалось темней ещё сильней, а выражение беззаботности и веселья сменялись на сокрушение и мрачную задумчивость. Мне становилось жалко его в такие моменты, и единственное, что я мог сделать для него тогда, это просто быть рядом, чтобы он видел, что у него есть друг, что он не один. Пусть он с несчастливой судьбой, невезучий, необразованный, бесперспективный, одинокий (ведь что для него были его братья – так, попутчики), неказистый, маленький…но у него есть я – друг.

Это я позже понял, насколько разными будут у нас пути…

С тех жалких попыток моего друга отвести внимание от своего тупого ума, да таких же презрительных способов моих образовывающихся однокурсников в ВУЗе, пытающихся «уточняющими» вопросами спровоцировать публичное обсуждение и решение задачи, я возненавидел терпеть всякого рода наводящие уточнения при гипотетических вопросах. Мне повезло оказаться среди тех, кто рано начинает воспринимать проблемы по жизни никак препятствие, а как вызов. Поэтому, когда я стал учиться в институте и столкнулся с неведомым мне до этого стадным тупорыльством, я с ещё большим удовольствием и рвением устремился, приступая к какой-либо задачке, не роптать и спорить по поводу её условий, а тупо моделировать ситуацию, дополняя её своими измышлениями, и решать поставленную задачу. И никогда не оказывался неправ.

– Я бы опечалился, я бы удивился, – таков был ответ Бориса.

– Поясни, – предложил я.

– Опечалился б, потому что мне б не хотелось потерять такую работу. Пусть временами я не создаю дополнительной ценности нашему продукту, но бывают моменты, когда я приношу реальную пользу. Говорить ли, что я каждый день, уходя с работы, выношу для себя что-то новое? Не буду скрывать, мне иногда приходится заниматься допотопным, с моей точки зрения, но компенсация в виде интересного проекта, как правило, не заставляет себя ждать, и тогда я начинаю улетать – в кавычках – от своего роста и опыта, которым обзавожусь. Говорить ли о зарплате, если я смог купить себе машину без всяких кредитов? Я благодарен вам за материальный достаток и предоставленную возможность для самореализации там, где мой характер встречает отголоски. Удивился бы, потому что в данный момент не вижу оснований для избавления от меня. Более того, если присмотреться, возможно, всё наоборот.

– Поясни теперь это, только покороче.

– Сейчас наступили времена, когда каждый с утра пытается уловить: кто сегодня пришёл на работу – господин директор или Виктор Александрович? Мне будет трудно закончить мысль.

Я не стал придавать новый виток разговору, решив пробежаться по нашему диалогу от начала до конца и обратно; выдержал несколько секунд его взгляд, откинулся в кресле, заведя обе руки на затылок, и перевёл взгляд за окно. Я это и сам всё знаю с некоторых пор, поэтому ты и тут, думал я. Но вот это знает и он, да и все, наверно, знают. Я, правда, не для этого набирал их всех, наделённых проницательностью, но.

Я стал теребить часы и, изобразив уличённого в слабом качестве человека, спросил у Бориса, бросив на него взгляд, а потом сразу понурив его:

– Ты знаешь, что мне это известно?

– Ну, вы сейчас не о том, что мне трудно закончить предложение?

– Да.

– Честно? Мне кажется, вы улавливаете всё, что витает в воздухе.

– Как ты?

– Наверно, чуть больше.

– В своё время, для себя дай оценку своей оценке нашей с тобой разницы в улавливании витания в воздухе событий, выраженной тобой словами «чуть больше». За сколько бы ты меня убил? – спросил я его.

Он подумал с секунду, посмотрев вправо и вверх – признак того, что информацию сейчас он моделирует, а не извлекает из памяти.

– Наверно, ни за сколько. Потому что я не смогу убить человека. Я представил миллион, но тут же подумал, что кишка у меня тонка.

– Ты считаешь, в этом вопросе диагностируется толщина кишок.

– Нет, просто воспользовался заготовленным клише, извините.

– За что извиняешься?

– Ммм, показалось – уместно, – проговорил он после попытки сообразить, за что же ему захотелось извиниться.

– Ладно, а продал бы меня за сколько?

– Наверно, за полмиллиона евро, – улыбнулся он.

– Откуда такая цифра? – я повеселился.

– Я подсчитал, что примерно столько мне понадобиться до конца жизни, чтобы заниматься тем, что нравится, даже если мне это не будет приносить доход.

– А чем бы ты хотел заниматься?

– Скульптуры лепить.

Я опять задумался, постукивая пальцами по столу.

Может спросить напрямую и прочитать реакцию по нему? Но уже конкретно, отбрасывая все сомнения: да – так да, нет – так нет. Нет, пусть сам выскажет эту мысль, а вот там и будем смотреть. Будет забавно, если он сразу догадается, о чём речь. Но, невозможно. Я бы не догадался. Так, до деталей, каких-то третьестепенных фактов – да, но чтоб всё – нет.

– Как думаешь, к чему весь этот разговор?

– Вы либо собираетесь меня уволить, либо собираетесь доверить мне какую-то конкретную тайну, о чём мало кто здесь будет знать.

– А там? – я махнул головой за окно.

– А там – это другое, – улыбнулся он, потому что обрадовался, что угадал с ответом на такой сложный вопрос.

– Ладно, Борис, слушай. Во-первых, я в любой момент могу прекратить этот проект…

Борис неуверенным жестом стал тянуться к своей тетради для записей, глядя на меня.

– Нет, никаких записей.

Она медленно откинулся обратно на стул, а я начал сначала:

– Итак. Во-первых, я в любой момент могу перечеркнуть всё, на что я сейчас тебя наставлю, вместе с тобой. Причём сделать это смогу, если мне потребуется, очень быстро, а главное – до полного стирания проекта. Сейчас во всём остаёмся ты и я. В конце моего монолога я спрошу тебя о понимании сути. Во-вторых, делаемое будет носить секретный характер, об этом будем знать только ты и я. Случайная утечка информации может привести к тому, о чём я сказал во-первых, и мне будет очень жаль. У нас не страна, а деревня – легче попасть на приём к президенту, чем найти толкового человека, и ты такой человек. Поэтому мне будет очень жаль расстаться с тобой. Но я это сделаю так же легко, как я сейчас буду расставаться со всей своей командой. Почти со всей.

Я замолчал, ожидая его реакции.

– Что это будет? – спросил Борис, он стал очень серьёзен, даже обеспокоен. Мне понравилась его серьёзность и потешила обеспокоенность.

Я тянул последние мгновения.

– Это будет полная смена состава нашей команды. Тайное, повторюсь. И ты этим займёшься. Я, может, помогу, а может и нет, не знаю, в зависимости от настроения и других дел. Ты знаешь структуру нашей компании, у тебя есть она в нарисованном виде. Найди каждому замену, – мрачно произнёс я и сделал паузу, и тут же вернулся к прежнему тону. – Отводим на это месяц. Сними помещение, здесь этим заниматься, конечно, недосуг. Сообщишь мне, где будешь находиться, буду иногда наведываться смотреть результаты. Работай мощно, прошу тебя. Теперь следующее: обращение новых сотрудников ко мне должно начинаться со слов «господин директор». Зарплаты всем сразу те же, что и у нас, но с испытательным сроком, разумеется. Я возьму список зарплат и передам его тебе. Ты знаешь, какие нам нужны люди. Тебя надо наставить, что ты будешь говорить, как всё организовать?

– Нет. Все мэйлы, телефоны и прочее будут созданы заново.

– Правильно, но тебе пока хватит мэйл, да телефон.

– А что мне делать, если ко мне заявится наш директор по развитию, чтобы познакомиться с конкурентами?

– Я знаю, что ты хочешь сказать.

Я задумался, затем продолжил:

– Поэтому и месяц. Всякие поползновения в твою сторону я пресеку откладыванием на число, в которое тебя не должно будет находиться по тем адресам и телефонам, с помощью которых ты будешь набирать новую команду.

– Это такое трудное задание! Проблема – люди.

– Я знаю, – сказал я, откинувшись в кресле, испытав облегчение по поводу успешного прохождения первой стадии, и опять забарабанил пальцами по столу.

Пару секунд я присматривался к Борису.

– Как думаешь, справимся? – спросил я его.

– Думаю, будут проблемы: немного – когда будем набирать народ, чуть больше – когда им всем резко придётся приступить к работе, а мы должны будем ввести каждого в курс дела. Если вы мне доверили такое предприятие, думаю, вы не против таких оборотов в моей речи?

– Нормально, даже за. Более того, начиная с момента, когда мы приступим к выполнению этого плана, меня станет волновать любое твоё настроение, поэтому я попрошу тебя быть предельно откровенным.

– Понимаю.

– Что ж, – я сделал паузу, – тогда скажи мне, что ты думаешь по этому поводу?

– Пе-реп-лёт, – улыбнулся он, – вот, куда я попал. Но я с удовольствием останусь при вас, и вы можете на меня рассчитывать. Чтобы доказать вам, что я на вашей стороне, я озвучу следующую мысль: я бы отказался идти с вами дальше в таком формате, если бы думал, что всё это результат вашего психического расстройства, но я считаю, что всему виной та женщина. Больше себе сказать не позволю, но это мне надо знать, услышав от вас.

Я заулыбался.

– На три четверти из-за неё, а на одну четвёртую, действительно, моё изменившееся психическое состояние. Я так думаю. Ответ?

– Ответ.

– Тогда продолжай.

– Я никогда не хотел иметь критический взгляд на ваши поступки, желал просто наблюдать за вами для расширения своего опыта, но обстоятельства, я так понимаю, сейчас изменились. И теперь мне придётся прибегать к своим знаниям, чтобы попытаться быть вам дополнением, а не продолжением. Что ж. Остановите меня, когда я заиграюсь, но сейчас мне бы хотелось сказать, что вы немного заигрались.

– Это оттого, что ты не знаешь всех нюансов до конца.

– Ну, может я что-то путаю, но вы должны знать – я как и прежде считаю, что вы имеете право на любой поступок, и этот ничем не выделяется, чтобы о нём так не думать.

– Ладно, Борис, давай начнём. Испытательный срок нашему проекту – неделя. Через неделю оценим ход проекта по нескольким критериям, по десятибалльной шкале. Я захочу знать: твоё отношение к проекту, его посильность тебе, перспективы набора команды – три момента. Не стирай историю с гаджетов, чтобы можно было всё просмотреть, составить примерную статистику звонков, встреч, сообщений, чтобы понимать, что следует ожидать. Подумай, может тебе поможет, если ты найдёшь сразу на своё место человека и подключишь его к поискам сотрудников? Кстати, я тебе уже нашёл одного человека на должность директора по развитию – это будешь ты.

Я улыбнулся.

Борис немного помялся.

– У меня проскользнула такая мысль, конечно. Ничего страшного?

– Всё правильно, у тебя теперь особый статус, поэтому от тебя теперь потребуются мысли и такого характера. Итак, всё понятно, Борис?

– Да, всё понятно.

– Тогда, пока. Появись завтра вечером у меня тут. Мне всё-таки интересно, какой у тебя будет день. А, да. Ликвидацию салона закончит директор по развитию, прямо сейчас и позвоню, – я взял в руку телефон. – А ты прямо сейчас отнеси ему всё, что у тебя на руках по этому проекту.

– Хорошо.

– Давай, партнёр, – с улыбкой проговорил я.

– Да, хорошо.

11

Через два дня я получил от Ольги мэйл с телефоном и электронным адресом Наташи. Так звали девушку, которую она решила мне «передать» по моей просьбе. В ответном письме я попросил у Ольги прислать мне какие-нибудь записи о ней. Ведь ведут же психологи какие-то дела своих пациентов?! Не думаю, что Ольге сколько-нибудь этических страданий доставила моя маленькая просьба, ведь стоимость оказанных ею мне услуг ещё не вышла за рамки тех денег, которые она от меня взяла, а я такой надёжный партнёр…

Поиск в интернете информации об этой Наташе не выявил никаких результатов, а обращаться к начальнику своей службы безопасности я не стал – тому осталось работать у меня месяц, поэтому всякая информация обо мне теперь была для него лишняя.

Я приготовился терпеливо ждать, что мне пришлёт Ольга. Под вечер я получил от неё мэйл с приложением отсканированных копий результатов их бесед, а также она выслала мне историю электронной переписки с Наташей. Я горячо поблагодарил Ольгу, заверив её, насколько позволило всё моё красноречие, что я ни секунды не пожелаю воспользоваться ничем из того, что она предоставила в моё распоряжение, во вред Наташе или ей, Ольге, самой. При малейшем намёке на непонимание или антипатию в случае с этой девушкой, я просто сгину с её пути и начну поиски другой. Таким образом, Ольга должна была быть спокойной, будто вообще ничего не произошло. Я умею хранить тайны, потому что умею их создавать. (Наверно поэтому долгое время было так, что самые заядлые сплетники стаями крутились вокруг меня – этим людям очень тяжело было быть хранителями чужой тайны, а дальше меня информация никогда не распространялась, поэтому они с удовольствием облегчались, рассказывая мне, доверенное им по секрету). Оля написала в ответ, что надеется, что не совершив ошибки до сих пор, не совершает её и сейчас.

Наташа уже несколько месяцев не могла вернуть своего любимого. Очень привлекательным для меня моментом показалось, в результате чего, похоже, у них произошёл разрыв. Ей было тридцать девять лет, её мужчине сорок пять. Какое-то время они встречались, так сказать, целомудренно, под чем я подразумеваю классический секс. Это я почерпнул из записей Оли. У Наташи с этим мужчиной даже были поездки заграницу – очень даже неплохой, в общем, конфетно-букетный период, получше, чем у некоторых. И вот, в один из моментов высокого эмоционального переживания она решила удивить своего избранника одной из (надеюсь из многих) своих бурных сексуальных пристрастий. А уж что может захотеть девушка её возраста, когда она подпила и хочет позаниматься сексом на такой ранней стадии знакомства, потому что полна надежды, что ввязываема в формирующиеся удачные и долгожданные отношения, да при отсутствии оных до этого, можно только фантазировать и тихонько наблюдать за своим учащающимся сердцебиением. Видимо, тому её мужчине что-то в этом не понравилось, потому что с этого момента у них началось непонимание и отдаление друг от друга. Здесь я на её стороне. Господи, почему бы и не подурачиться, тем более с хорошенькой женщиной? Как бы там ни было, но в данный момент она находилась в приятном моему сознанию уязвимом состоянии. Внимание со стороны такого как я – это пять процентов; прекрасный вечер – это ещё пять процентов; именно состоявшееся осторожное завязывание разговора в публичном месте – ещё пять процентов к тому, что уже имеется; «мистическая» догадливость до её обстоятельств, примется ею за мою проницательность, а понимание и принятие того, якобы становящегося мне известным из наших с ней разговоров, будет принято ею за мой хороший тон и вкус, а это уже сорок процентов. Оставшиеся сорок пять процентов заполнятся так-сяк, не имеет значения.

Я не буду приглашать её в ресторан, но предложу встретиться в каком-нибудь кафе одного из торговых центров. Как правило, там бывает возможность поболтать, чтобы не быть услышанными посторонними, и уже там изложу ей всё, если увижу, что она к этому готова и соответствует моим требованиям.

После работы Наташа обычно шла через Бастионную горку, чтобы сесть на пятнадцатый троллейбус, который увозил её на улицу Ломоносова. Я приказал себе пару раз побывать в этом парке, чтобы с некоторого расстояния понаблюдать за ней. У неё было худое, изнеможённое лицо, плюс немаленькие мешки под глазами; но усталость лица результативно скрывалась под слоем косметической работы, да так, что с языка готово было сорваться слово «изящно». Волосы уходом с лицом не конкурировали, однако они были неплохи сами по себе: длинные и чёрные, слегка волнистые, с привлекательными бликами и здоровыми концами. Зелёные глаза – о, да! – смотрелись как феномен на всём её фоне. Я не такой уж фанат красивых глаз у людей, но при истинно красивых моя душа замирает. Я тогда задался вопросом, как они, должно быть, красивы, когда в них отражается заинтересованность, радость, довольство, приятное переживание? И я предвкушал момент её взгляда, довольствуясь постоянно склонённой головкой.

Во время ходьбы она всегда, казалось, смотрела на носки своих туфлей. У неё была небольшая грудь, узкая талия, очень выраженная попка, и она была хозяйкой плоского животика. Ножки ровные, но всю их прелесть я не мог оценить из-за белых брюк, которые наблюдал на ней все эти два раза, которые за ней подглядывал. Она была невысокая, даже скорей маленькая и, наверно, была в половину от моего веса. В общем, она производила хорошее впечатление тем, какой была в свои тридцать девять лет, и можно было предположить, что и голая она будет не менее обещающая. Я был рад, что она оказалась такой – на восемь десятых от моего ожидания. Через неделю-две работы над собой, если она позволит мне предоставить ей эту возможность, она окажется для меня тем, что мне надо. Конечно, если у нас совпадут и интеллектуально-психические ожидания в отношении друг друга.

Я выбрал приближающийся тёплый солнечный вечер, облачился в спортивные ядовито-жёлтые штаны с мелкими белыми надписями и ядовито-синюю майку (и то, и другое было мной куплено с расчётом под расцветку велосипеда), надел спортивные часы с жёлтым резиновым ремешком – напоминание об Австралии – и отправился кататься на Бастионную горку. Сколько такая прокаченная фигура, облаченная в такие яркие цвета, могла привлечь внимания? – самодовольствовался я.

Я катался по Бастионной горке туда-сюда, с удовольствием отмечая подрагивание своих бицепсов и трицепсов, изредка задумываясь о работе, и останавливаясь, чтобы записать ту или иную заметку для себя в телефон. Наташа должна была появиться вот-вот.

Когда я заметил, как она показалась на входе в парк, я покатился к его выходу в другой стороне, чтобы спокойно подъехать к ней сзади, когда она была уже на середине парка. Я сделал вид, что притормаживаю, будто примеряюсь к ней, как к пешеходу, решая, в какую сторону она отойдёт, чтобы дать мне проехать. Она бросила взгляд назад, давая понять, что услышала, как сзади подъезжает велосипед, и сделала пару шагов, смещаясь правея. Я одновременно с ней, будто неправильно разгадал её намерение, тоже сместился правее. Она оглянулась с каким-то автоматическим страхом и попыталась взять ситуацию под контроль – хотела, продолжая идти, сдвинуться влево. Я, под стать ситуации, сделал вид, что не разгадал её манёвр во второй раз, и предпринял попытку объехать её с левой стороны. Мне пришлось остановиться.

– Оп, – сказал я, когда мы встретились взглядами, остановившись оба, чтобы теперь обоим точно определиться, кто, где и в какую очередь пройдёт, проедет.

Мы улыбнулись друг другу, как воспитанные европейцы.

– Извините, – сказал я, – не угадал ваших мыслей.

– Всё нормально, – ответила она.

Я надавил на педаль, чтобы поехать дальше; проезжая мимо сказал:

– Ну, всё равно.

Когда я был метра полтора от неё, до меня донеслось:

– Просто будьте осторожны в следующий раз.

Я замедлил движение, развернулся, проехал мимо неё – мы посмотрели друг на друга – развернулся опять, подъехал к ней, замедлив ход, и, катясь рядом, спросил:

– Что вы сказали?

Я собирался сделать так без всякого повода, она же облегчила мне работу, и более того.

Её глаза подёрнул страх. Показалось, это место часто посещаемо им. Меня это удручило. Мне стало больно за неё. Зачем такой девушке быть так близко от своего страха? Или ему так владеть ею?

– Я просто сказала, чтобы вы поосторожней были в следующий раз. Больше ничего такого.

– Значит, не послышалось. Мне только показалась какая-то озабоченность в голосе. У вас всё нормально? Почему вы так сказали?

– А, понимаю, просто я сегодня прочитала в новостях, что каждый день по Риге три-четыре пешехода попадают в больницу из-за столкновения с велосипедистами.

– А-а, – протянул я, вторя ей интонацией, – могу объяснить. Я видел пару таких, которые считают, что если они едут по велодорожке, дорогу им уступать должны даже дети. Это, конечно, ненормально. Так вы под впечатлением от статьи? Но вам можно не беспокоиться – на вас нет печати, что вы пострадаете в каком-нибудь транспортном происшествии или природном катаклизме.

– Хм, да? – улыбнулась она. – Этого никто не может знать наверняка.

Я замедлил движение настолько, что смог спокойно катиться с ней рядом.

– Вам легче так думать? Разве не тешит мысль, что всё-таки на вас этой печати нет?

– Тешит, но как такое может быть?

– Очень просто – небольшое наблюдение за людьми. Вернее, большое. Вы тут часто ходите?

– Каждый день, по рабочим.

– Значит, сейчас с работы? – спросил я.

– А может на работу, – ответила она.

Я демонстративно присмотрелся к ней. Если бы не знал наверняка, что с работы, я мог бы ошибиться из-за её мешков под глазами, и предположить, что она работает в ночные смены.

– Нет, с работы, хотя кому-то могло б показаться, что на работу. Но нет, с работы. У вас другая проблема, – заулыбался я.

– Отчего это мы вдруг заговорили, да к тому же как-то странно?

– Да? По-моему, ничего необычного, а разговор нормальный, опять же, обычный. У меня просто тьма мыслей в голове пронеслась, когда я услышал, с каким вы трагизмом пожелали мне осторожности в пути, и я не смог промолчать. А уж ваше «а может на работу…». Не нравится работа?

– А кому она нравится? Я не из тех редких счастливчиков. А другое пока не находится.

– И это мне сразу показалось, и теперь я склонен думать, что у вас какое-то сильное душевное переживание. Знаете, из меня порой неплохой советчик получается.

– Нет, спасибо, – тень улыбки снова коснулась её личика.

– У вас красиво улыбаются глаза, честно. Но когда вы улыбаетесь, у вас опускаются плечи, как будто вы сразу ожидаете, что вас тотчас лишат причины радости. Сколько вас женщин окружает по жизни, ответьте, не обороняйтесь от этого вопроса, прошу вас.

– Две? – немного подумав, неуверенно ответила в вопросительной форме она.

– Мама и подруга, – предположил осторожно я.

– Да.

– А мужчин?

– Опять странный разговор.

– Вы на велосипеде катаетесь?

– У меня нет велосипеда.

– А давайте я вам его куплю?

Она посмотрела на меня.

Я специально задал этот вопрос, чтобы сразу очертить перед ней границы своих возможностей и своего характера. Конечно, она откажется, но пару баллов я заработаю сейчас же.

– Не надо, спасибо, – ответила она.

– Конечно, я знал, что вы откажетесь. Но даже если бы не угадал вас, как несколько минут назад, я бы ответил поступком за свои слова. Но дело не в этом. Я просто хотел вас развлечь. Не зная вас, я время от времени могу ошибаться в словах, что будет выглядеть странным, но поверьте, злого умысла у меня нет. Да вы и сами это знаете. Вы сейчас куда?

– На троллейбус.

– Далеко осталось?

– Там, на том углу, – кивком головы она показала примерное направление в сторону дома, – остановка.

– Почти пришли. Вы не будете возражать, если я кое о чём подумаю, а потом, если вас здесь ещё раз встречу, спрошу?

– Ладно.

Если бы она сказала, что будет против, пришлось бы придумывать более увесистый повод для встречи, но я уже видел, что я ей не неприятен.

– Спасибо. Может даже завтра, если будет такая же классная погода. Хорошо?

– Хорошо, – и она даже чуточку засмеялась.

Это было отличным знаком.

– А если я буду не на велосипеде?

– Можно. Но вам придётся сюда как-то добираться. Судя по всему, вы живёте не близко, и этот парк не то место, где вы совершаете свои велосипедные вылазки, а то б мы раньше встретились в этом парке.

А вот это было уже круто. Она не случайно проговорилась, что обратила бы на меня внимание, увидь она меня раньше. Она стала нравиться мне ещё больше. Я даже допустил сексуальную фантазию с ней. Всё складывалось замечательно, она становилась мне нужна.

– Я недалеко отсюда живу, но этот парк не место, куда я постоянно совершаю свои велосипедные вылазки. А вы далеко живёте отсюда? Это на случай, если я приду пешком, и мне предстоит вас проводить пешком домой?

– Для этого очень далеко.

– Тогда, на всякий случай, я буду на машине. Ты сейчас, наверно, скажешь, что опять странный разговор? Давай на «ты», на «вы» раньше врагов называли, – предложил я.

– Нет, не буду.

– Ты это про «разговор» или про на «ты»? – спокойно спросил я.

– Про разговор.

Мы стояли на обочине тротуара, ей предстояло пересечь проезжую часть, когда загорится зелёный сигнал светофора для пешеходов.

– Сегодня классная погода, – говорю, – вечер будет тихий, ночь спокойная.

– Кому как, – отвечает она.

– Вот я и думаю… – пауза, постарался со всей проницательностью заглянуть ей в глаза. – Ночь, вот в чём проблема. Извини, я не могу не отмечать и не решать задачи. Ты что-то употребляешь для сна?

– Ты имеешь в виду алкоголь?

– Нет – таблетки, но и алкоголь тоже можно сюда присовокупить, и наркотики. Всё нормально. Я знаю, что приходится делать одним, чтобы быть кем-то, а что приходиться делать другим, чтобы оставаться самим собой.

Она с интересом посмотрела на меня. У неё в глазах стоял вопрос. Я выждал мгновение.

– А если к этому добавляется и человек со стороны, проблемы могут перерасти в кризис. Если вовремя не найдётся вещи, которая остановит разрушение человека, ему уже ничто не поможет.

– Вообще ничто?

– Ничто.

– Звучит удручающе.

– Поэтому создатель избавил нас от таких потрясений. В подобных случаях нам либо посылается такая вещь, либо предлагается что-то в утешение.

– А если это несчастная любовь? Что может заменить любовь?

– Обстоятельства, в которых она перестаёт иметь верховое значение.

– О чем ты хотел подумать, чтобы потом спросить меня?

– Что составляет твоё горе на сегодняшний день.

– Зачем тебе это?

Я пожал плечами, стараясь изобразить несильный интерес к этому вопросу.

– Мне хорошо – хочу, чтобы и другим было хорошо.

– И почему мне должно стать хорошо благодаря тебе?

– Я сегодня ни с кем на велосипеде чуть не столкнулся, кроме тебя.

– А-а.

– Спасибо за приятную беседу. Пока?

– И тебе спасибо. Пока.

Я приготовился надавить на педаль.

– Ты ж не последний раз сегодня тут прошла?

– Ну, ты же сказал, что меня никакие транспортные и природные катаклизмы не остановят. Тогда да, если меня за эту ночь не уволят, и мне уже завтра не надо будет ехать на работу.

– Не уволят, – улыбнулся я, – не сегодня.

– Мм, обнадёжил.

– Всё будет хорошо.

– Конечно. Ладно, пока.

– Пока.

Я дождался, когда она сделал шаг с тротуара на проезжую часть, и надавил на педаль.

Как же мне всё понравилось. С ней всё было просто, напрягаться не приходилось, и мы даже неплохо углубились в некоторые темы, а ведь мы только-только столкнулись друг с другом. И она оказалась умна. Обожаю умных женщин. Перспективы были, и неплохие. Я уже предвкушал всё. Всё, что навоображал, напредставлял, напланировал. Пятница следующей недели…

На следующий день я поджидал Наташу, облачившись в строгий чёрный костюм и белую рубашку с расстёгнутыми двумя верхними пуговицами. Я ощущаю огромную силу, когда надеваю новые туфли, поэтому я сделал это сегодня – купил чёрные, простые, кожаные и сейчас был в них, сверкая нетронутыми улицей боковинками подошв. Расхлябанный, но в тоже время деловой и собранный.